"Любовь искупительная" - читать интересную книгу автора (Риверс Франсин)

20

Михаил радовался растущей привязанности Ангелочка к семье Элтманов. Но Джон не переставал говорить об Орегоне, словно это было царство небесное, а весна быстро приближалась. Как только установится ясная погода, глава семейства пожелает отправиться в путь. Михаил знал, что его женщины не смогут удержать его здесь. Его решение могла бы изменить только хорошая земля.

Юная Мириам обожала Амэнду, как сестру, а Руфь была ее постоянной тенью. Элизабет думала, что привязанность малышки к Амэнде иссякнет со временем, но ничего подобного не происходило. Михаил видел в этом опасность. Амэнда приоткрывала свое сердце с каждым днем все шире. Что будет с ней, когда Элтманы решат уехать?

Закончив обкапывать землю вокруг пня, он выпрямился и посмотрел в сторону дома. Амэнда набирала воду в ручье. Элизабет разожгла огонь и повесила над ним большой котел для стирки. Мириам разбирала выстиранное белье. Маленькая Руфь вертелась рядом с Амэндой, весело болтая.

«Ей нужен ребенок. Господи».

— Руфи на самом деле полюбила ее — заметил Джон, опершись на черенок лопаты и наблюдая за Амэндой и Руфью.

— Да, это точно.

— Тебя что–то беспокоит, Михаил?

С силой вонзив в почву лопату, он отбросил в сторону большие комья земли. — Джон, ты с семьей собираешься уходить на север. Я не знаю, как моя жена это переживет.

— Да, я уж не говорю о моей Лиз, она словно удочерила твою жену, если ты заметил.

— Здесь есть неплохие земли.

— Но в Орегоне все же лучше.

— Ты вряд ли найдешь то, что ищешь, в Орегоне или где–то еще.

Этой ночью Михаил говорил с Амэндой о том, чтобы отдать Элтманам часть их земли. — Я хочу решить это с тобой, а потом уже говорить с ним.

— Это ведь ничего не изменит, правда? Он весь вечер только и говорил, что об Орегоне. Он не может дождаться того дня, когда сможет уехать.

— Он еще не видел западную часть долины, — возразил Михаил. — После этого он может передумать.

Ангелочек села, ее сердце взволнованно колотилось при мысли о том, что Мириам и Руфь уедут от нее в Орегон.

— Что пользы? Если мужчина принял какое–то решение, ничто в мире не сможет его поколебать.

— Джон ищет хорошую землю для фермерства.

— Джон хочет жар–птицу за хвост поймать!

— Что ж, мы поможем ему. — Михаил присел сзади и прижал ее к себе. — Он хочет самого лучшего для своей семьи. Западная сторона долины это лучшее из того, что у нас есть.

— Он только и говорит об Орегоне. Элизабет не хочет ехать. Мириам тоже.

— Да, он думает, что долина Виламетте — это Эдемский сад.

Ангелочек освободилась из его рук и встала.

— Тогда почему же он остановился у нас, а не поехал туда сразу? — Она обняла себя руками и прислонилась к стене, глядя на их дом. Он был темным, горел лишь тусклый свет. Элтманы спали. — Лучше бы они никогда не приезжали. Лучше было бы вообще никогда с ними не встречаться.

— Они еще не уехали.

Она посмотрела на него, ее лицо было белым от лунного света.

— Там на самом деле так хорошо? Неужели Орегон и правда похож на Эдемский сад, как он говорит?

— Я не знаю, Фирца. Никогда там не был.

Фирца. В этом имени выражалась его страсть к ней. Ангелочек почувствовала, как тепло разлилось внутри нее, когда он произнес это имя. Фирца. Она попыталась не думать о его значении, но когда услышала, как мягко зашуршало сено под его ногами, ее сердце запрыгало в груди. Когда он подошел, она взглянула на него, едва дыша. Он прикоснулся к ней, она ощутила пламя внутри и испугалась. Что это за сила, которая овладела ею?

— Не оставляй надежду, — произнес он, ощущая, как она напряжена в его руках. Ему хотелось сказать ей, что у них может быть и свой ребенок, но он не стал — времени и возможностей для этого было достаточно, но ничего пока не было. Пока. — Знаешь, Джон вполне может передумать, когда увидит то, что мы ему предлагаем.

Она не надеялась, что Джон согласится хотя бы посмотреть землю, но он согласился. Мужчины уехали следующим утром на рассвете. Ангелочек увидела Мириам, бегущую через сад, ее шаль была небрежно накинута на плечи. Она распахнула дверь сарая и быстро стала взбираться по лестнице, на ходу высказывая свою просьбу.

— Амэндочка, я тоже хочу посмотреть на те земли на западной стороне долины! До них всего несколько миль, Михаил так сказал!

Ангелочек спустилась вниз.

— Это ничего не изменит.

— Ты такая же пессимистка, как и мама. Мы еще не собрались и не уезжаем.

Мириам болтала всю дорогу, придумывая все более и более нелепые планы, как избежать их отъезда. Зная Элтманов вот уже несколько месяцев, Ангелочек понимала, что, если Джон скажет ехать, Элизабет и Мириам останется только подчиниться.

— Я вижу папу и Михаила, — заговорила Мириам, — но там кто–то третий с ними.

— Павел, — ответила Ангелочек, пытаясь взять себя в руки. Она не видела его с того самого дня, когда он помог ей уехать, и теперь не испытывала ни малейшего желания встречаться с ним. Но какое оправдание ей придумать, чтобы вернуться?

Мириам даже не заметила ее беспокойства, любопытство гнало ее вперед. Трое мужчин заметили их. Михаил помахал рукой. Ангелочек сжала зубы. У нее не осталось выбора, нужно идти. Интересно, какой способ придумает Павел на этот раз, чтобы досадить ей?

Михаил подошел и поприветствовал их. Она через силу улыбнулась и вздернула подбородок. — Мириам захотела прийти сюда.

Он поцеловал ее в щеку. — Я рад, что она тебя с собой вытащила.

Мужчины немного вскопали землю. Мириам поддела носком ботинка комок почвы. Взяла в руки и понюхала. Ее глаза блестели, когда она взглянула на отца.

— Земля такая, что ее есть можно.

— Да уж, лучше трудно будет найти…

— Даже в Орегоне, папа?

— Даже в Орегоне.

С громким визгом Мириам бросилась отцу на шею, смеясь и плача. — Что будет, когда мама узнает!

— Маме пока не стоит говорить. Пока я не построю дом для нее. Обещай мне.

Мириам вытерла слезы.

— Одно упоминание об Орегоне, папа, и я проболтаюсь.

Ангелочек посмотрела на Павла. Их взгляды встретились. В его глазах ясно сквозила тихая кипящая ненависть. Она плотнее затянула шаль. Тогда по дороге ей удалось его задеть. Она смогла вонзить нож так глубоко, как только возможно. Он снова бросил на нее взгляд, на этот раз более долгий. Раненый зверь, взбешенный и опасный.

— Павел показался мне красивым, — призналась Мириам на обратном пути. — Такие темные, тревожные глаза…

Ангелочек ничего не ответила. Уезжая, Павел приподнял шляпу, глядя на нее. Только она одна заметила, что выражали его глаза в то мгновение — они отправляли ее прямиком в ад.

На следующее утро мужчины приступили к работе. Павел встретил их, держа в руках топор и тесак. Михаил установил четыре больших камня для основания дома. Они начали спиливать деревья.

Иаков выведал тайну уже на третий день, проследив за Мириам, когда она относила им обед. С него взяли обет молчания и приговорили к исправительным работам. Когда он вернулся домой, то не мог произнести ни слова от усталости.

— Что вы с ним сделали? — поинтересовалась Элизабет. — Он вот–вот упадет лицом в тарелку и уснет.

— Работа на земле нелегкая…

Ангелочек все время помогала Элизабет по дому. Она избегала Павла, но еще больше ей хотелось провести побольше времени с Элизабет и Руфь. Элизабет это чувствовала и просила ее присматривать за детьми, пока она готовит. Ангелочек научилась играть в салки, прятки и чехарду. Стоя на берегу ручья, она бросала камешки в воду, соревнуясь с Андреем и Руфи. Больше всего она думала о том, как недолго сможет еще быть с ними.

— Дети ходят за ней повсюду, как цыплята, — говорила Элизабет Джону. — Она будто старшая сестра для них.

Мириам однажды отвела Ангелочка в сторону, сообщив новость:

— Стены готовы. — Через несколько дней: — Крыша настелена. — Ангелочек выслушивала каждый отчет с тяжелым сердцем. — Павел подготовил материал для обшивки крыши. — Затем: — Михаил и Павел заканчивают выкладывать камин.

Через несколько дней дом будет готов, и Элтманы переедут. Какие–то две мили[8] казались ей двумя тысячами миль.

Павел будет их ближайшим соседом. Сколько времени ему потребуется для того, чтобы отравить их отношение к ней?

Погода стояла ясная и теплая.

— Ну, больше нет причин пользоваться гостеприимством семьи Осия, — объявил Джон некоторое время спустя. — Настало время найти новый дом для нашей семьи. — Он сказал Элизабет, что пора паковать вещи.

Бледная, с поджатыми губами, Элизабет приступила к работе.

— Я никогда не видела ее такой хмурой, — призналась Мириам. — Она не говорит с папой с тех пор, как он сказал, что мы уезжаем. Теперь только чистой воды упрямство мешает ему все рассказать.

Ангелочек помогла Мириам сложить вещи в повозку. Андрей набрал воды в бочонок, висящий на боку фургона, а Иаков помог Джону запрячь лошадей. Когда Элизабет обняла ее на прощание, Ангелочек не могла произнести ни слова.

— Я буду очень скучать по тебе, Амэнда, — печально прошептала Элизабет. Она ласково потрепала ее по щеке, словно Амэнда была ее ребенком. — Заботься о своем муже. Таких как он трудно найти.

— Да, мэм, — ответила Ангелочек. Мириам сжала ее руку и прошептала:

— Ты потрясающая актриса. У тебя такой вид, будто ты расстаешься с нами навсегда.

Маленькая Руфь залезла к ней на руки и плакала безутешно, и Ангелочек подумала, что еще немного, и ее сердце не выдержит. Почему им просто не уехать, чтобы все поскорее закончилось? Мириам взяла Руфь на руки и прошептала что–то, отчего та немедленно успокоилась, и посадила ее на заднее сиденье рядом с Лией. Руфь посмотрела на Ангелочка, ее лицо сияло. Теперь уже все дети знали огромную тайну.

— Я помогу тебе, Лиз, — сказал Джон. Она не смотрела на него.

— Спасибо, но я лучше немного пройдусь.

Как только они двинулись в путь, Михаил пошел запрягать повозку. Ангелочек стояла в саду и смотрела, как повозка Элтманов исчезает из виду. Она уже скучала по ним и ощущала, что между ними словно образовалась глубокая пропасть, которую она не сможет преодолеть. Она вспоминала, как мама однажды отправила ее к морю с Хлоей. Ангелочек вошла в дом и собрала в корзинку булочек и прошлогодних яблок. Ничего уже не будет по–прежнему.

Когда они с Михаилом приехали, Павел уже был в доме. Он зажаривал на вертеле большой кусок оленьей туши. Ангелочек повесила занавески, которые Элизабет сшила для дома Михаила; мужчины в это время разговаривали. Затем Михаил вышел во двор посмотреть, не показалась ли повозка Элтманов. Ангелочек почувствовала на своем затылке холодный взгляд Павла.

— Спорю, что они ничего о тебе не знают, Ангелочек? Она повернулась к нему. Он все равно не поверит, если она скажет правду.

— Павел, я очень люблю их, и мне не хотелось бы их огорчать.

Он усмехнулся.

— Ты надеешься, что я буду хранить в секрете твое жалкое прошлое?

Она увидела, что от их разговора пользы не будет.

— Я хочу сказать, что ты можешь делать все, что тебе угодно, — ответила она равнодушным тоном.

Сколько времени ему нужно, чтобы открыть им глаза на то, кто она на самом деле? Через несколько дней они увидят ту враждебность, которую он к ней питает, и, конечно же, поинтересуются, в чем причина. Что она могла сказать им? «Он хотел, чтобы я расплатилась за услугу, и я дала ему то единственное, что у меня было»?

Зачем она вообще позволила себе сблизиться с этими людьми? Для чего открыла свое сердце и полюбила их? Она знала, что с самого начала это было ошибкой.

«Любовь делает человека слабым», — говорила Салли.

«Ты когда–нибудь любила?» — спросила ее тогда Ангелочек.

«Однажды».

«И кто это был?»

«Хозяин, — горько усмехнулась она. — Но я всегда была слишком стара для него».

Чей–то ледяной голос прервал ее мысли.

— Ты, кажется, боишься? — Улыбка Павла была холодной и враждебной.

Ангелочек вышла из дома. Ей было тяжело дышать в доме. Душу наполняла хорошо знакомая боль. Это была та же боль, которая пришла вместе со словами отца о том, что лучше бы ей никогда не родиться, услышанными ею под окном гостиной. Та же боль, которая разрывала ее, когда умерла мама. Та же боль, которую принесло с собой известие о смерти Лаки. Она чувствовала эту боль даже тогда, когда Хозяин в первый раз отдал ее другому мужчине.

Каждый, с кем она сближалась, уходил. Рано или поздно все они уходили. Или умирали. Или теряли к ней интерес. Полюби кого–нибудь, и твое сердце обязательно будет разбито. Мама, Салли, Лаки. И вот теперь Мириам, Руфь и Элизабет.

«Как я могла забыть, что придется расплачиваться за эти чувства?»

«Потому что Михаил дал тебе надежду, а надежда смертельна».

Салли сказала однажды, что надо суметь превратиться в камень, потому что люди будут стараться причинить тебе боль; и что камень этот должен быть достаточно твердым, чтобы никто никогда не смог добраться до самого твоего сердца.

Ангелочек увидела Михаила, стоявшего в лучах солнца, сильного и прекрасного. Ее сердце сжалось. сумел оторвать самый большой кусок ее души, и рано или поздно он уйдет из ее жизни, оставив зияющую рану в том месте, где когда–то было сердце.

Он подошел к ней и, заметив выражение ее лица, помрачнел. — Павел сказал тебе что–то обидное?

— Нет, — поспешила соврать она. — Нет. Он ничего не сказал.

— Но тебя что–то расстроило.

«Я полюбила тебя. О, я так боялась этого, но это случилось! Ты становишься тем воздухом, которым я дышу. Я теряю Элизабет, Мириам и Руфь. Как скоро я потеряю тебя?» Она отвернулась.

— Нет, меня ничего не расстроило. Я просто думаю, что обо всем этом скажет Элизабет.

Прошло не много времени, как она получила ответ на свой вопрос. Повозка поднялась на холм и вскоре подъехала к дому. Элизабет смотрела, не веря своим глазам; Джон выпрыгнул на землю, широко улыбаясь. Она зарыдала и кинулась в его объятия, крича, что он негодник и что она его все равно обожает.

— Тебе тоже стоит извиниться, мама, — рассмеялась Мириам. — Ты вела себя так ужасно с той минуты, когда мы уехали из дома Осии. — Джон взял жену за руку, и они отправились осматривать свою землю.

Мириам занялась работой по дому, но через некоторое время остановилась и спросила: — У вас с Павлом не совсем дружеские отношения, да?

— Не совсем, — ответила Ангелочек. Руфь подергала ее за юбку, и Ангелочек, приподняв ее, помогла ей устроиться на своих коленях.

— О, нет, ты не усядешься здесь. — Мириам вытерла руки и, сняв Руфь с колен Ангелочка, снова опустила ее на пол. — Амэндочка должна помочь мне испечь пирог, и ей для этого нужны обе руки. И не смотри на меня так, девушка моя. — Она развернула ее и слегка шлепнула. — Михаил во дворе. Попроси его, пусть он тебя покатает. — Расставив чашки, она посмотрела на Ангелочка. — Итак, расскажи мне, что происходит?

— Что ты имеешь в виду?

— Ты прекрасно понимаешь. Ты и Павел. Он что, был влюблен в тебя до того, как ты вышла замуж за Михаила?

Ангелочек саркастически усмехнулась. — Едва ли. Мириам нахмурилась. — Он не одобрил выбор Михаила?

— Да, — ответила Ангелочек. — По некоторым причинам.

— Назови одну.

— Тебе лучше не знать этого, Мириам. Ты и так уже знаешь больше, чем надо.

— А если я спрошу его, он мне скажет? — с вызовом спросила она.

Болезненная гримаса исказила лицо Ангелочка.

— Возможно.

Мириам поправила волосы, убирая с лица выбившуюся прядь и оставив на щеке след от муки. — Тогда я не буду спрашивать.

Ангелочек обожала ее. Ее детская непосредственность и озорство, как у Руфи, могли тут же смениться мудростью взрослой женщины, которая знает, что делает и говорит.

— Не думай о нем слишком плохо, — посоветовала она. — Он просто беспокоится о Михаиле. — В последний раз встряхнув сито, она отложила его в сторону. — Однажды одной моей знакомой девушке подарили кусок аметиста. Такой красивый! Он был светло–сиреневый и сверкающий. Тот, кто его подарил, сказал, что этот аметист был внутри большой глыбы из простого камня, которую он сам расколол. Поверх аметиста осталась скорлупа от этого простого камня — такая серая, уродливая и тусклая. — Она посмотрела на Мириам. — Я подхожу под это описание, только наизнанку. Все красивое и приятное вот здесь. — Она прикоснулась к своим волосам и безупречным плечам. — Но внутри все серое, уродливое и тусклое. И Павел это увидел.

Слезы побежали из глаз Мириам. — Он просто не пытался рассмотреть!

— Ты очень милая, но наивная.

— Я — и то, и другое, и ничего из этого. Не думаю, что ты знаешь меня так хорошо, как думаешь.

— Мы знаем друг друга ровно настолько, насколько можем.

День стоял такой жаркий и безоблачный, что Мириам решила разложить покрывала на траве и устроить пикник. Ангелочек заметила, что Михаил и Павел беседуют неподалеку. Ее желудок сжался от мысли о том, какие ужасные вещи Павел может рассказать Михаилу о ее хладнокровном поведении на дороге. Нелепость всего, что произошло тогда, вызывала у нее тошноту. Как Павел представляет себе то, что было между ними? Как холодную сделку, которую она предложила? Развратный, бесчувственный акт? Ничего удивительного, что он смог разглядеть внутри нее только черноту, проказу, поразившую ее душу. Ведь ничего другого она ему и не показывала.

Она украдкой посматривала на Михаила, надеясь, что он хоть раз бросит взгляд в ее сторону и даст понять, что все хорошо; но он лишь внимательно слушал Павла.

Она попыталась успокоиться. Михаил видел ее в обстоятельствах куда худших, которых Павел и представить себе не может. И все же он привез ее обратно. Даже когда она сбежала и предала его, он дрался за нее. Она никогда не сможет его понять. Она всегда думала, что мужчины, похожие на Михаила, слабы, но он отнюдь не был слабым. Он был спокойным и твердым, и непоколебимым, словно скала. Как он может испытывать к ней что–нибудь кроме ненависти и отвращения, после того, что она сделала? Как он может после всего этого любить ее?

Может быть, он еще не понял всей правды об Ангелочке. Когда он, наконец, поймет, то увидит ее так же, как Павел. Сейчас он смотрит на нее через пелену своих же фантазий, думая, что она еще не безнадежна.

«Но это всего–навсего ложь. Я просто играю новую роль. Придет день, когда мечтатель очнется, и моя жизнь опять рухнет в прежнее русло».

Работая и разговаривая с Мириам, Ангелочек делала вид, что ее ничего не беспокоит. Но внутри была привычная, хорошо знакомая гнетущая тяжесть. Она поспешила сделать вид, что все хорошо, и приготовилась к возможной атаке. Но с каждым взглядом на Михаила она чувствовала, что становится слабее.

Прошлое неотступно следовало за ней, как бы она ни пыталась от него убежать. Иногда у нее было чувство, словно она стоит на дороге и слышит топот приближающихся лошадей; прямо на нее мчится повозка, но она не может уйти с дороги. Повозка несется на нее, а в ней Хозяин, Салли, Хозяйка, Лаки и Магован; на месте извозчика — Алекс Стаффорд и мама.

И все они хотят переехать ее…

Элизабет и Джон вернулись с прогулки. Ангелочек заметила, как Джон нежно прикоснулся к жене, а она покраснела. Ангелочек видела то же выражение на лицах других мужчин, но ей никто из них никогда так не улыбался. С ней всегда была только сделка.

Дом был переполнен людьми, поэтому Ангелочек вышла и села на поляне, в зарослях золотистых цветов горчицы. Ей хотелось просто выбросить из головы печальные мысли. Хотелось, чтобы боль ушла. К ней присоединилась маленькая Руфи. Горчичные заросли были выше ее роста, и ей, наверняка, казалось, что она попала в золотой лес, где пытается проложить себе дорогу. Для нее это было настоящее приключение. Ангелочек смотрела, как Руфи борется с зарослями, стараясь догнать белую бабочку. Ее сердце сжалось в комок.

Сегодня вечером они с Михаилом уйдут, и все закончится. Она больше не увидит Руфи. И Мириам. И Элизабет. Не увидит остальных. Она прижала колени к груди. Ей захотелось, чтобы Руфи подбежала и обняла ее. Хотелось покрыть ее милое личико поцелуями; но ребенок уж точно ее не поймет, а она не сможет объяснить.

Руфь прибежала, ее глаза горели детским восторгом. Она шлепнулась рядом с Ангелочком. — Ты видела, Амэндочка? Первая бабочка!

— Да, дорогая. — Она прикоснулась к ее шелковистым темным волосам.

Руфь устремила на нее взгляд своих больших карих искрящихся глаз. — А ты знаешь, что они получаются из гусениц? Мне Мириам рассказала.

Она улыбнулась. — Правда?

— Некоторые из них пушистые и красивые, но совсем невкусные, — рассказывала Руфь. — Я как–то съела одну, когда была еще совсем маленькой. Это было ужасно.

Ангелочек рассмеялась и усадила Руфь к себе на колени. Пощекотала ей животик.

— Я думаю, ты больше не захочешь их пробовать, правда, мышонок?

Руфь хихикнула и, спрыгнув с ее колен, побежала нарвать еще немного цветов горчицы. Выдернула один цветок вместе с корнями.

— У нас теперь есть дом. Вы с Михаилом переедете к нам?

— Нет, милая.

Руфь удивленно взглянула на нее.

— Почему? Вы не хотите?

— Просто потому, что теперь у всех нас есть свои дома.

Руфь подошла и встала рядом. — Что с тобой, Мэнди? Ты плохо себя чувствуешь?

Ангелочек прикоснулась к ее нежной детской коже. — Я в порядке.

— Ну, тогда не споешь ли ты мне песенку? Я никогда не слышала, как ты поешь.

— Я не могу. Не умею.

— Папа говорит, что любой человек может петь.

— Песня должна выходить изнутри, а у меня там ничего не осталось.

— Правда? — переспросила Руфь удивленно. — Почему?

— Все вытекло куда–то.

Руфь нахмурилась, осматривая Ангелочка критическим взглядом с головы до ног. — По–моему, ты выглядишь нормально.

— То, что снаружи, бывает обманчиво. По–прежнему недоумевая, Руфь села к ней на колени.

— Тогда я тебе спою.

Слова и ноты не совпадали, но Ангелочка это не беспокоило. Ей было так приятно держать Руфь на коленях и вдыхать запах горчичных цветов. Она прижалась головой к головке Руфи и крепко обняла ее. Она не замечала Мириам, пока та не заговорила.

— Тебя мама зовет, зайчик!

Ангелочек спустила Руфь с колен и слегка шлепнула, помогая набрать скорость.

— Почему ты пытаешься отдалиться от нас, Амэнда? — поинтересовалась Мириам, присаживаясь рядом.

— Почему ты так решила?

— Ну вот, ты всегда так делаешь. Задаешь вопрос вместо того, чтобы ответить. Это так досадно, Амэнда.

Ангелочек поднялась и отряхнула юбку.

Мириам тоже встала. — Ты не ответила и не смотришь мне в глаза, а теперь пытаешься убежать.

Ангелочек посмотрела ей прямо в глаза. — Да ну, глупости.

— Или ты думаешь, что теперь, когда у нас есть свой дом, наша дружба закончена?

— Каждый из нас будет занят своей жизнью.

— Ну, не настолько занят, чтобы забыть друзей. — Мириам попыталась взять Ангелочка за руку, но она поспешила уйти, делая вид, что не заметила руки.

— Ты знаешь, если ты будешь так стараться избежать огорчений от других, то огорчишь сама себя еще больше! — крикнула Мириам ей вслед.

Ангелочек рассмеялась: — Слова мудреца!

— Ты невыносима, Амэнда Осия!

— Ангелочек! — пробормотала она. — Меня зовут Ангелочек!

Как только Элизабет, Мириам и Ангелочек разложили на поляне еду, все расположились на расстеленных покрывалах. Ангелочек делала вид, что с удовольствием ест, но каждый кусок застревал в горле.

Павел бросал на нее холодные взгляды. Она пыталась не обращать на это внимания. Он так ненавидит ее из–за собственной слабости.

Она вспомнила, как вело себя несколько молодых людей, которые, оплатив, пользовались ее услугами. Когда они надевали брюки и ботинки, собираясь уходить, они вдруг осознавали собственное фарисейство. Они вдруг понимали, что натворили. Не ей. О ней никто не думал. Своей душе. «Вы что–то вспомнили?» — вонзала она нож, стараясь задеть их поглубже. Они должны понимать, что она все знает. Сначала на их щеках загорался яркий румянец, потом в глазах появлялись ненависть и отвращение.

Да, она вонзила нож в сердце Павла, но сама же оказалась раненой. Лучше бы она тогда прошла пешком весь путь до Парадиза. Тогда, может быть, Михаил догнал бы ее вовремя? Тогда, может быть, и Павел не стал бы ее так ненавидеть? И ей не пришлось бы сожалеть о столь многом.

Вся ее жизнь, с самого начала, была одной огромной ошибкой, о которой стоит сожалеть. «Она не должна была родиться, Мэй».

Михаил взял ее за руку, и она очнулась от своих мыслей. — О чем ты думаешь? — тихо спросил он.

— Так, ни о чем, — от его прикосновения по ее телу разлилось тепло. Это ее смутило, и она поспешила отдернуть свою руку. Он слегка нахмурился.

— Ты чем–то встревожена.

Она пожала плечами, пытаясь не встретить его взгляд. Он внимательно смотрел на нее. — Павел тебя больше не обидит.

— Если и обидит, это не важно.

— Если он обижает тебя, он обижает меня.

Эти слова пронзили ее, как меч. Она пыталась задеть Павла, и вместо этого сделала больно Михаилу. В тот день она вовсе не думала, как это отразится на нем. Она думала только о себе, о своей собственной злости и безнадежности. Может быть, попытаться это как–то исправить?

— Павел здесь не при чем, — заверила она Михаила. — Правду все равно не скроешь.

— Я рассчитываю на это.

Весь оставшийся день Михаил продолжал наблюдать за Амэндой. Она все больше погружалась в себя. Работая с Элизабет и Мириам, она почти ничего не говорила. Она снова ушла в себя, в свои мысли, и опять возводила стены. Когда Руфь брала ее за руку, он видел печаль в ее глазах и понимал, чего она боится. Он не мог обещать, что ничего подобного не произойдет. Элтмэны, как и все люди, могут быть так заняты своими делами или проблемами, что не заметят чужую боль или одиночество.

Но юная Мириам заметила.

— Она здесь, с нами — и в то же время где–то далеко. Она не подпускает меня к себе, Михаил. Что с ней такое сегодня? Она ведет себя так же, как тогда, в первый день, когда мы к вам приехали.

— Она боится боли.

— Но сейчас она сама себе делает плохо.

— Я знаю. — Он не собирался рассказывать о прошлом своей жены или обсуждать с кем–либо ее проблемы.

— Это отчасти потому, что Павел ее не любит. Она больше не проститутка, но она думает, что остается ею в глазах окружающих. Думает, что к ней будут соответственно относиться.

Он готов был взорваться от нахлынувшего гнева. — Это Павел тебе сказал?

Она отрицательно покачала головой.

— Она сама мне это сказала еще тогда, на дороге. Она сказала это громко, чтобы мама слышала. — Ее глаза наполнились слезами. — Что нам с этим делать, Михаил? У меня сердце рвется на части, когда я вижу, как она смотрит на Руфи.

Михаил понимал, что Мириам теперь будет очень занята, помогая Джону и Элизабет устроиться на новом месте. Поэтому он не мог просить ее часто приходить к ним. Это дало бы Амэнде понять, что привязанность и дружба Мириам были подлинными, а не преследовали практической цели. К тому же девушка уже смотрела на Павла, как на греческого бога, сошедшего с Олимпа, несмотря на все его недостатки. Он видел, что и Павлу она нравится. Это было нетрудно понять, потому что тог стал сознательно ее избегать. В любом случае, похоже, что чувствам Мириам к Амэнде придется пройти проверку на подлинность.

Джон достал скрипку. На этот раз вместо печальных гимнов зазвучала веселая музыка кантри. Михаил подхватил Ангелочка и закружил в танце. От его близости у нее начала кружиться голова.

Ее сердце бешено колотилось. Она чувствовала, как жар приливает к ее лицу, и не осмеливалась взглянуть на Михаила. Иаков танцевал с мамой, Мириам водила хоровод с малышкой Руфь. Джон, не переставая играть, поднял ногу и слегка пнул Андрея в сторону сестры Лии. Павел наблюдал за всеобщим весельем, безучастно прислонившись к стене нового дома. Он выглядел таким одиноким, что Ангелочку даже стало жаль его.

— Это наш с тобой первый танец, — заметил Михаил.

— Да, — ответила она, едва дыша. — Здорово у тебя получается.

— Тебя это удивляет? — рассмеялся он. — У меня многое здорово получается. — Он крепко сжал ее в объятиях, отчего ее сердце забилось еще быстрее.

Подошел Иаков, поклонился Ангелочку, и Михаил с улыбкой передал ее новому кавалеру. Она окинула взглядом двор, и они стали танцевать. Посмотрев на Мириам, было нетрудно понять, что ей хотелось бы потанцевать с кем–то другим, кроме младшей сестры и братьев. Но Михаил танцевал с Элизабет, Лией и Руфь, а Мириам оставалась одна. Ангелочка пронзила нехорошая мысль: почему Михаил избегает Мириам? Он что, боится близко подойти к ней? Когда он оказался рядом, чтобы забрать ее для следующего танца, она не дала ему свою руку.

— Ты ни разу не танцевал с Мириам. Почему ты с ней не потанцуешь?

Он слегка нахмурился, потом крепко взял ее за руку и притянул к себе. — Павел об этом позаботится.

— Он еще ни с кем не танцевал.

— И не будет, если я буду делать это за него. Мне кажется, что он вспомнил Тесси. Он на празднике с ней познакомился. Но он скоро поймет, что надо потанцевать с Мириам.

В конце концов, Павел пошел танцевать с Мириам, но с безучастным, мрачным видом и почти не разговаривал с ней. Мириам от этого растерялась. Как только музыка закончилась, он попрощался и пошел к своей лошади.

— Нам тоже нора ехать, — сказал Михаил.

Мириам обняла Ангелочка и прошептала ей на ухо: — Я через несколько дней к вам приду. Может, ты мне тогда скажешь, что такое с этим парнем.

Ангелочек взяла на руки маленькую Руфь, крепко прижала к себе и поцеловала в нежную щечку. — Пока, милая. Будь хорошей девочкой.

Михаил подсадил Ангелочка в повозку и устроился рядом. Всю дорогу, пока они ехали при лунном свете, он крепко обнимал ее. Ни один из них не произнес ни слова. Его объятия вызывали в ней такую бурю чувств, что это беспокоило ее. Она бы предпочла пройти всю дорогу пешком.

Когда, наконец, между деревьями показался дом, она с облегчением вздохнула. Михаил спрыгнул с высокого сиденья и протянул к ней руки. Наклонившись к нему, она положила руки на его сильные плечи. Их тела соприкоснулись, когда он опускал ее на землю, и она почувствовала, как в ней бурлит жизнь — влекущая, захватывающая и незнакомая.

— Спасибо, — сказала она натянуто.

— Пожалуйста, — он усмехнулся, и у нее моментально пересохло во рту. Когда он, опустив ее на землю, оставил руки на ее талии, ее сердце забилось быстрее. — Ты была такая тихая сегодня, — стал он опять задумчивым.

— Мне нечего было сказать.

— Что тебя беспокоит? — спросил он, убирая толстую косу с ее плеча.

— Ничего.

— Мы снова одни. Может быть, в этом причина? — он взял ее за подбородок и поцеловал. Ангелочек почувствовала, как все внутри тает, в коленях появилась слабость. Оторвавшись от ее губ, Михаил нежно прикоснулся к ее лицу.

— Я скоро вернусь.

Прижав руки к груди, она смотрела, как он уводит лошадь в стойло. Что с ней происходит? Она пошла в дом и занялась камином. Вскоре огонь полыхал, и она осмотрелась в поисках дел. Ей нужно заняться хотя бы чем–нибудь, чтобы не думать о Михаиле, но вокруг царил порядок. Элизабет даже поменяла солому в матраце. Пряности свешивались с перекладины под потолком, наполняя дом сладковатым, терпким ароматом. На столе стояла ваза с золотистыми цветами горчицы: об этом, конечно же, позаботилась Руфь.

Михаил перенес из сарая их вещи.

— Так тихо здесь без Элтманов, правда? — Да.

— Ты, наверно, больше всего будешь скучать по Мириам и Руфи, — предположил он, ставя сундук обратно в угол. Она склонилась над огнем. Он положил руки на ее бедра, и она выпрямилась. — Они тебя любят.

Ее глаза вспыхнули.

— Давай сменим тему, хорошо? — попросила она, отступая от него.

Он взял ее за плечи. — Нет. Давай поговорим о том, о чем ты думаешь.

— Я ни о чем не думаю. — Он подождал немного, неудовлетворенный ответом, и она беспокойно вздохнула. — Мне надо было хорошо подумать, прежде чем сближаться с ними. — Оттолкнув его руки, она плотнее закуталась в шаль.

— Ты думаешь, что теперь, когда они уехали, они будут меньше любить тебя?

Она дерзко посмотрела на него, стараясь защититься. — Иногда мне хочется, чтобы ты просто оставил меня в покое, Михаил. Чтобы ты просто вернул меня туда, откуда я пришла. Так все было бы гораздо проще.

— Ты говоришь так, потому что ты стала чувствовать?

— Я чувствовала и раньше, и переступила через это.

— Ты обожаешь Мириам и эту маленькую девчушку.

— Ну и что? — С этим она тоже справится.

— Что ты сделаешь, когда Руфь придет к нам с новым букетом цветов? Укажешь ей на дверь? — жестко спросил он. — У нее тоже есть чувства, и Мириам не исключение. — По выражению ее лица он понял, что она не верит в их возвращение. Он прижал ее к себе, несмотря на противостояние. — Я все время молился о том, чтобы ты научилась любить, и вот, это случилось. Только ты полюбила их вместо меня. — Он рассмеялся, забавляясь над самим собой. — Бывали времена, когда я жалел, что привез их сюда. Я ревную.

Ее щеки пылали, и она никак не могла унять сердцебиение, как ни пыталась. Если бы он узнал, насколько сильна его власть над ней, что бы он сделал?

— Я не хочу влюбляться в тебя, — сказала она, выскальзывая из его рук.

— Почему?

— Потому что ты закончишь тем, что будешь использовать это против меня. — Она увидела, что он начинает сердиться.

— Каким же это образом?

— Я не знаю. Но это жизненная истина. Ты можешь даже не отдавать себе в этом отчет, когда это начнет происходить.

— О какой истине ты говоришь? Которой тебя Хозяин научил? Настоящая истина освобождает тебя.[9] А с ним ты была когда–нибудь свободна? Хоть на минуту? Он набил твою голову всякой ложью.

— А как насчет моего отца?

— Твой отец был эгоистичным и жестоким. Но это не значит, что все мужчины в мире таковы.

— Все мужчины, которых я видела, такие.

— И я, по–твоему, такой? А как насчет Джона Элтмана? А Иосиф Хотшильд и тысячи других?

Ее лицо исказилось от боли.

Увидев ее мучения, он смягчился. — Ты как птица, которая всю жизнь провела в клетке, а когда попала на свободу, испугалась, и хочет обратно в клетку. — Он увидел, как разные эмоции замелькали на ее бледном лице. — Там не безопасней и не лучше, Амэнда. Даже если ты попытаешься сейчас вернуться к прошлой жизни, я не думаю, что ты выживешь таким способом.

Он был прав. Она это знала. Еще до того, как появился Михаил, она уже не могла так жить дальше. Но и здесь она не видела никаких гарантий.

А что, если она так и не научится летать?