"Под покровом ночи" - читать интересную книгу автора (Стюарт Энн)

Глава 13

Ох и жесткий же был пол под её спиной! Но Кэссиди это не смущало. Грубый деревянный настил служил напоминанием о суровой реальности, о том, что настоящему счастью всегда сопутствует боль.

Черты лица Ричарда неясно белели в темноте, но Кэссиди была лишь рада этому. Ночью они с ним были в безопасности, отделившись во мраке от лжи и недосказанности. Она обняла Ричарда за крепкие плечи и блаженно зажмурилась.

Губы его вновь прильнули к её губам; уже не гневно и требовательно, а нежно и неторопливо. И Кэссиди послушно разжала губы, найдя языком его горячий язык, змейкой скользнувший в её рот, и чувствуя, как руки Ричарда поднимаются по её телу, увлекая за собой её юбку. Она раздвинула ноги в сторону, чтобы Ричарду удобнее было лежать, и ощутила властную мощь его фаллоса, затрепетавшего под джинсами, которые вмиг стали тесными. Она зарыла руку в его пышных волосах, второй рукой сильнее прижимая Ричарда к себе.

Но Ричард вдруг разжал объятия, отстранился и встал на колени, глядя на неё сверху вниз.

— Разденься, Кэсси, — прошептал он. — Разденься сама — для меня.

Тьернан слишком хорошо знал её, и это пугало. Он прекрасно знал, как хотела Кэссиди, чтобы он сам соблазнил её, а потом раздел — неторопливо и эротично, как свойственно опытным любовникам. Но вместо этого он попросил её проявить инициативу первой. Правду значит он сказал, говоря, что хочет от неё всего.

Дрожащими пальцами Кэссиди принялась одну за другой расстегивать маленькие пуговки на платье. Тьернан помогать ей явно не собирался. Он по-прежнему возвышался надо ней, стоя на коленях — огромный, могучий и почти невидимый в сумраке ночи.

Дойдя примерно до середины, Кэссиди приостановилась, однако

Тьернан не шелохнулся; терпение его казалось бесконечным. Его мощный торс настолько тесно прижимался к ней, что, расстегивая нижние пуговки, Кэссиди невольно коснулась его вздыбленной плоти, скрытой от неё тканью брюк, но тем не менее сразу запульсировавшей от её прикосновения. Преодолев страстное искушение поласкать его там, Кэссиди расстегнула оставшиеся пуговички и одним движением распахнула полы платья, подставив тело свежему ночному воздуху и жадному взгляду Ричарда.

На этот раз Кэссиди надела уже не прежнее простенькое хлопчатобумажное белье, а почему-то отдала предпочтение полупрозрачным трусикам и лифчику цвета морской волны, богато расшитым изящными кружевами. Даже в темноте она разглядела, как изменилось лицо Ричарда, когда он это заметил.

— Продолжай, — промолвил он, по-прежнему не прикасаясь к ней, хотя все тело Кэссиди уже мучительно и нетерпеливо горело в ожидании его ласк.

Лифчик застегивался спереди, но пальцы Кэссиди настолько дрожали, что ей понадобилось несколько попыток, чтобы с ней справиться. Но даже потом чашечки словно прилипли к её полным грудям, и Кэссиди никак не могла решить, снять ей их самой или нет. Вдруг Ричарду покажется, что она дебелая, вдруг он не любит таких…

Ричард протянул руку и решительно стянул с неё лифчик, полностью обнажив прекрасные груди Кэссиди. Затем нагнулся и, захватив губами сосок, принялся жадно ласкать и целовать его. У Кэссиди перехватило дух. Не помня себя, она прижала голову Ричарда к груди и, поглаживая его по лицу, отдалась сладостным ощущениям. Ричард переключился на вторую грудь, лаская и целуя её. Кэссиди была на седьмом небе от блаженства; она потеряла счет времени и не понимала, что с ней происходит — ей казалось, что Ричард одновременно лобзает и поглощает её, придает сил и опустошает.

Тем временем губы Ричарда оторвались от её груди и медленно, мучительно медленно спустились к животу, а потом ещё ниже, к выпуклому холмику. Кэссиди поспешно ухватилась за верх кружевных трусиков, намереваясь избавиться от них, и тут же почувствовала сверху руки Ричарда. Вдвоем они стянули трусики с её ног, и Кэссиди отбросила их в сторону.

Сгорая от нетерпения, она попыталась снять с Ричарда рубашку, но он остановил её.

— Позже, — промолвил он, ныряя чуть ниже и одновременно обеими руками раздвигая её бедра в сторону.

Кэссиди поняла, что её сейчас ждет. Она знала, что из девичьей скромности надо — хотя бы для вида — попытаться возразить, но так и не нашла в себе сил.

Закрыв глаза, Кэссиди замерла, и даже, казалось, сердце её перестало биться, когда жаркие губы Ричарда спустились по треугольничку золотистых завитков и прикоснулись к самому сокровенному месту. Спина её непроизвольно выгнулась дугой, кулаки сжались, а все тело устремилось навстречу сумасшедше сладостной ласке.

Тьма сгустилась. Кэссиди было страшно, ничего подобного она никогда прежде не испытывала и, если какая-то часть её души возмущалась и даже протестовала против столь откровенной ласки, тело растворилось в ней, плывя и качаясь по облакам любви. Ричард увлек её в неведомые дали, в райский сад, куда прежде не ступала нога простого смертного создания.

И все же Кэссиди ещё порывалась бороться и даже сделала робкую попытку оттолкнуть Ричарда. Однако он был куда сильнее и уступать не собирался. И вот Кэссиди тихонько заскулила, беспомощно и жалобно, но Ричард, ни на мгновение не прекращая ласки, руками гладил её по бедрам, одновременно успокаивая и удерживая, пока тело женщины, конвульсивно содрогаясь, не выгнулось дугой в безмолвном крике. Отныне душа Кэссиди принадлежала ему.

Но Ричард не останавливался. Казалось, он знал, что она, как и любая другая женщина на её месте, не в состоянии более воспринять его ласки, однако твердо вознамерился доказать обратное. И мучительно-сладостная пытка возобновилась, его горячий язык вновь и вновь доводил её до блаженства, граничащего с безумством, а пальцы были, казалось, сразу повсюду, гладя, лаская, щупая и проникая куда и где только возможно. И вот Кэссиди уже поочередно стонала и плакала, умоляя о пощаде, её голова безвольно, как у марионетки, моталась по деревянному полу, спина выгнулась, а кулаки безостановочно молотили Ричарда по плечам и по спине — она ещё боролась с ним, все её естество сопротивлялось этому сумасшествию.

Но — было уже поздно… Кэссиди проиграла в неравной схватке, и крик её больше не был безмолвным. Нечеловеческий вопль, вырвавшийся из её груди, эхом прокатился под потолками. Как и обещал, Ричард взял от неё то, что хотел. То есть все.

Кэссиди плакала навзрыд. Она и сама не могла объяснить — почему. Но только поняла, что Ричард, все ещё полностью одетый, распростерся на ней, обнял и поцеловал в губы. От него пахло любовью и сексом, а на губах ощущался вкус виски и — её вкус. Руки его сжимали её так ласково, что Кэссиди невольно поразилась — вот уж и представить себе не могла, что сумеет обрести убежище и покой в медвежьих объятиях Ричарда.

Кэссиди зажмурилась; она отдавала себе отчет, что по щекам её текут слезы, но ничего не могла поделать. Ричард целовал её лоб, веки, слизывал слезинки, целовал в кончик носа, в уголок губ, и вот наконец Кэссиди сама подставила ему губы для поцелуя.

Их губы слились, медленно, почти осторожно, язык Ричарда проник в её рот, и вот уже их языки переплелись, лаская и вкушая и друг друга. Дрожь пробежала по телу Кэссиди, и ей показалось, что тьма, сгустившаяся было над ней и накрывшая её плотным и удушающим покрывалом, понемногу начала рассеиваться.

Ричард присел на пятки, увлекая её за собой, а затем без видимых усилий встал и, легко, словно пушинку, подхватив Кэссиди на руки, пронес её через всю гостиную и вышел сначала в коридор, а потом поднялся по скрипучим ступенькам деревянной лестницы. Кэссиди прижималась к нему, как котенок, её тело, познавшее неземные ощущения, трепетало от страха и желания.

Спальня с низким сводчатым потолком была отделана в темных тонах. Взошла луна, и в открытое окно лился её призрачный свет. С дуновением свежего бриза доносился нежный запах нарциссов.

Узкая кровать была застлана белоснежным постельным бельем, и Ричард уложил на него Кэссиди, обнаженную и дрожащую.

При лунном свете она видела, как горят глаза Ричарда, но вот выражения их разглядеть не могла. Между тем он избавился от рубашки, отбросив её в сторону. Затем уже расстегнул и приспустил джинсы, как вдруг, словно заколебавшись, приподнял голову и посмотрел на Кэссиди.

— Ну что, я ещё не окончательно тебя запугал? — спросил он, но чуткое ухо Кэссиди уловило, что за нарочитой безмятежностью его тона скрывается замаскированная неуверенность.

— А что вы… ты пытался это сделать? — Кэссиди и сама удивилась, что сумела так спокойно заговорить.

Ричард ответил не сразу. Он подошел ближе к кровати и задумчиво посмотрел на Кэссиди.

— Сам не знаю, — ответил он с подкупающей искренностью. — Возможно. А что, мне это удалось?

Уж он заслужил, чтобы услышать правду.

— Чуть-чуть.

— Ты по-прежнему хочешь сбежать?

— Чуть-чуть, — снова сказала Кэссиди.

Тьернан протянул руку и мягко, невообразимо нежно и ласково провел по её взлохмаченным волосам.

— Так ты меня бросишь? — прошептал он.

— Никогда! — Кэссиди подняла голову и поцеловала его руку.

Ричард посмотрел на прекрасную обнаженную женщину, сидевшую на его кровати. Огненно-рыжие волосы разметались по лицу, губы распухли от его поцелуев, в испуганных зеленых глазах светилась любовь. Вот она, его смерть.

Он хотел загнать Кэссиди в угол, и добился своего. Хотел проверить её на способность держать удар, на крепость характера и стойкость духа, на готовность ради него пожертвовать всем, что у неё было. Да и сам согласен был в процессе этой проверки пойти на любые жертвы.

Одного Тьернан не предусмотрел: что в ответ сам утратит привычное состояние духа. Не знал он, да и предполагать не мог, что, беззаветно отдавшись ему, Кэссиди извлечет его из темной и беспросветной пустоты, в которой Ричард уже давно влачил свое существование. Что он вновь обретет чувства, которые, как был уверен, утратил давно и навечно. И что Кэссиди вдруг станет дорога ему; не ради спасения его детей или претворения в жизнь намеченного плана — но ради её самой.

Он опустился перед кроватью на колени, прижав лицо к уютной и благоуханной впадинке над ключицей Кэссиди. Ричард мечтал навсегда осушить её слезы, услышать, как она смеется. Хотел, чтобы для неё всегда сияло солнце, чтобы она веселилась и радовалась жизни, как дитя. Для него самого же будущее рисовалось самыми мрачными и темными красками.

Ричард был настолько возбужден, что боялся даже прикоснуться к Кэссиди. Он старался не шевелиться, надеясь долготерпением погасить жаркое пламя костра, бушующего в его чреслах. До сих пор он вел свою партию предельно осторожно и расчетливо; на этом этапе права на ошибку у него уже не было. Кэссиди душой и телом принадлежала ему, она сделает все, что он от неё потребует, и сопротивляться не станет. Ему же осталось только немного перетерпеть…

В это мгновение Кэссиди прикоснулась к нему. Рука её скользнула в его расстегнутые джинсы, а длинные пальцы сперва нащупали, затем обвили напряженный фаллос. Ричард поспешно отшатнулся и, отойдя к окну, остановился в лунном свете.

— Дай мне одну минуту, — попросил он внезапно охрипшим голосом.

— Нет, — услышал он в ответ и, донельзя удивленный, повернул голову. На постели возлежала прекрасная языческая богиня, огненно-рыжим космам которой позавидовала бы сама бессмертная Фрейя, распутный ангел с белоснежной кожей и фигурой Афродиты.

Ричард отчаянно боролся с собой, тщетно пытаясь обрести самообладание и призвать на помощь остатки спасительного циничного юмора.

— Нет? — переспросил он. — А мне казалось, что я сделал все, чтобы ты была сыта хотя бы на ближайшие четверть часа.

Не сработало. Кэссиди спрыгнула с кровати и грациозно, как кошка, приблизилась к нему, не обращая внимания на собственную наготу.

— Ты ведь знаешь меня как облупленную, — промолвила она, надвигаясь на него — великолепная беломраморная богиня в серебристом лунном свете. Полная противоположность хрупкой девушке, на которой он в свое время так опрометчиво женился — напомнил себе Тьернан, надеясь хоть с помощью этих воспоминаний подавить безумный пожар сладострастия, сжигающий нутро.

Но даже обращение к мертвой жене не помогло ему. И вот, глядя на приближающую Кэссиди, Ричард едва ли не впервые в жизни почувствовал необоримое желание повернуться и бежать без оглядки.

Кэссиди подошла вплотную, и Ричард уловил тонкий запах её кожи, прозрачный аромат духов, смешанный с более тяжелым и удушливым ароматом цветущих нарциссов. И ещё один запах, неоспоримый признак её возбуждения.

— Но ты до сих пор так и не осознал, — продолжила Кэссиди тем же спокойным тоном, — что я начала тебя понимать. Несколько недель ты пытался меня запугать, но теперь я впервые поняла, что и ты способен меня бояться.

Ричард заставил себя цинично улыбнуться, но сердце его колотилось со скоростью пулемета.

— Дать тебе нож, Кэсси? — выдавил он.

— Нет, — сказала она. Затем, словно кающаяся послушница, опустилась перед ним на колени и, откинув со лба непослушные волосы, стянула с Ричарда джинсы. Его огромный фаллос, словно пойманная птица, затрепетал в её руках, и, несмотря на свои уверенные движения, Кэссиди почувствовала, как по спине её пробежал холодок. — У меня есть более опасное оружие, — сказала она, наклоняясь.

В следующее мгновение Ричард увидел, а затем и почувствовал, как её губы сомкнулись вокруг его разрывающейся от желания плоти.

Он наклонился и продел пальцы в спутавшиеся волосы Кэссиди, твердо намереваясь оттолкнуть её. Но, вопреки его воле, руки сами прижали голову Кэссиди к его животу, пленив её, хотя Кэссиди и не собиралась бежать.

Нет, не об этом помышлял Ричард. Он хотел как раз противоположного безраздельно властвовать над Кэссиди, завлечь в свои сети, поработить её, целиком подчинив своей воле. Но в эту минуту, напротив, он сам был её рабом, целиком и полностью оказавшийся в её власти, согласившийся отдаться на милость победительнице. Поразительно, но, понимая все это, Ричард только сильнее и сильнее впихивал свою агонизирующе вздувшуюся плоть в её пленительный рот, не в силах более контролировать свои поступки и позабыв обо всем на свете, кроме жаркого и до безумия сладостного плена её губ.

И ведь перед ним была не какая-то безымянная утешительница. На коленях перед ним стояла Кэссиди — с чудесной улыбкой и вечно напуганными глазами, доброй ранимой душой и с исключительно развитым материнском инстинктом, придающим ей силы для любой, пусть даже смертельной схватки. И главное перед ним была именно та женщина, которую он искал, женщина, которую он любил…

В последний миг Ричард все-таки попытался отстраниться, спастись, пока не произошло непоправимое, но Кэссиди не позволила ему вырваться; её руки ещё сильнее обхватили его за бедра, насильно вжимая в себя, в то время как её мягкие, неумелые, но неумолимые губы порождали в нем самые сильные и невероятные сексуальные ощущения во всей его жизни. И вот настало незабываемое и трепетное мгновение, когда, не в силах больше противиться неизбежному, Ричард ещё сильнее выгнулся навстречу сладостной пытке, и выплеснул в рот своей мучительницы ту пульсирующую и фонтанирующую страсть, которую никогда прежде не испытывал ни с одной другой женщиной.

Ричард прекрасно знал — это было совершенно очевидно, — что и для Кэссиди это испытание — первое в жизни. И такое, которое никогда не повторится для неё с другим мужчиной. И его самого, и все то, что из него изверглось, она восприняла с неподражаемым стоическим спокойствием. Немного отдышавшись, Ричард опустился на пол рядом с Кэссиди и порывисто обнял её.

Разгоряченная, взволнованная и дрожащая, она прильнула к Ричарду, зарывшись лицом на её крепкой и влажной груди. Кэссиди поняла, что победила, но одновременно и проиграла. Да, Ричард теперь принадлежал ей, но зато и её, добровольно возложенные на себя обязательства, стали ещё крепче.

Она попыталась высвободиться, и Ричард не стал её удерживать, надеясь только, что Кэссиди не заметила, с какой неохотой он разжал объятия. В лунном свете лицо рыжеволосой женщины казалось даже бледнее обычного, и лишь пунцовые щеки выдавали её душевное состояние. Не привыкла Кэссиди к роли распутницы. Ричард отметил про себя, что румянец очень ей идет.

— Ванна вон там, — показал он, вставая и помогая Кэссиди подняться. Хорошо, что его подруга такая застенчивая! Стоило ей только опустить сейчас голову, и она не преминула бы увидеть, насколько он опять возбужден. Впрочем, Ричард уже начал к этому привыкать. В присутствии Кэссиди он почти все время ощущал себя сатиром с откровенных картин, изображающих сцены вакханалий.

— Спасибо, — пробормотала Кэссиди с неуместной до нелепости вежливостью и проскользнула мимо него к двери. Ричард с превеликим трудом подавил в себе желание прикоснуться к ней, погладить атласную кожу.

— Пожалуйста, — с той же вежливостью произнес он вместо этого. Проводив Кэссиди взглядом, он вдруг подумал, а не стошнит ли её. И сам себе ответил: нет, вряд ли.

Пить она не любила — это Ричард помнил отчетливо. Она легко хмелела, и он с удовольствием представлял, что мог вытворять в постели с Кэссиди, подпоив её. С видимым трудом застегнув джинсы, он спустился по лестнице, наполнил стакан виски с содовой, отпил из него и приготовился ждать, пока Кэссиди выпорхнет из ванной, словно новоиспеченная жена во время медового месяца.

На мгновение он с грустью припомнил свою собственную брачную ночь и, стиснув зубы, заставил себя прозондировать эти воспоминания, как незажившую рану. Ну как он мог не заметить столь очевидного? Ведь признаки порока бросались в глаза. Как мог он, привыкший смотреть на жизнь глазами циника, оказаться столь наивным?

Однако все это случилось давно, в другой жизни, когда он ещё верил в любовь. В нерушимые священные узы, навек связывающие мужчину с его избранницей. В любовь всемогущую и немеркнущую. В бессмертную любовь. А также — в святую невинность детей.

В любовь и священные узы Ричард давно уже не верил, а вот в непогрешимость детей верить продолжал.

Жизнь сложилась не так, как он мечтал, и Ричарду оставалось теперь только примириться с этим. Возможно, он и примирился бы, если бы не Кэсси. Женщина эта внезапно стала ему очень дорога и близка. Она была нужна ему. Он делал все, чтобы целиком подчинить её себе, но сам угодил в расставленные сети.

Впрочем, это не имело значения. Во всяком случае — по большому счету. Пока связующие их узы были не прочнее паутинки, но с каждым часом они крепли. К тому времени, как ему придется вернуться в тюрьму, его дети будут находиться под надежным присмотром Кэсси. Даже грядущая смерть Шона сыграет ему на руку — ничто уже не вынудит Кэсси возвратиться в Штаты.

Ричард отнес стаканы с напитками наверх в спальню и поставил на столик у кровати. Кэсси по-прежнему не выходила из ванной, и он попытался представить, что она там делает.

Сняв джинсы, он отбросил их в сторону и вытянулся во весь рост на старинной кровати. Затем набросил на себя простыню. Не из целомудрия и не для защиты от ночной свежести, а ради Кэсси — Ричард не хотел её смущать. Он поднес к губам стакан и задумчиво пригубил. Где же Кэсси?

Кэссиди вдруг обуяла такая паника, что она боялась даже покинуть ванную. Она бесцельно возилась там, многократно умывшись и до блеска вычистив зубы позаимствованной у Ричарда щеткой. А вот душ она принять не решилась, опасаясь, что Ричард захочет составить ей компанию.

Да, Кэссиди боялась не на шутку. Правда, уже не Ричарда. Точнее, его она тоже побаивалась, но уже не очень. Самые серьезные опасения вызывала у Кэссиди она сама. Ее отношение к Ричарду. Это была страсть, граничащая с безумием. Все её тело горело и ныло, нетерпеливо дожидаясь его ласк. Вот почему Кэссиди так боялась выйти — она надеялась дождаться, пока огонь в её крови хоть чуть-чуть поутихнет. Пока вернется хоть капля прежнего самообладания. Хоть крошка той прежней Кэссиди Роурки, которая не принадлежала телом и душой Ричарду Тьернану.

Битва была проиграна. Это Кэссиди знала. Она уже рассмотрела свое отражение в зеркале. На неё смотрела оттуда ирландская ведьма. На неё смотрела отчаявшаяся, если не обезумевшая женщина. Влюбленная по уши. И бесполезно было тратить время и силы на бессмысленное сопротивление. Тем более сейчас, когда время было дороже золота.

Когда она вошла в спальню, там стало темнее — косые лучи переместившейся по небосводу луны отбрасывали таинственные призрачные отблески света на подоконник и часть стены.

Ричард лежал в постели, дожидаясь её возвращения и внимательно глядя на нее, Кэссиди порадовалась, что не могла различить его лица во мраке; это означало, что и он был не в состоянии разглядеть, что с ней творится.

Кэссиди пришлось призвать на помощь всю свою волю, чтобы не промчаться через всю спальню бегом и не запрыгнуть под простыни. Она стыдилась своей наготы, казалась себе неуклюжей и бесформенной. Нескладехой, как с детства прозвал её Шон. Лишь с Ричардом она впервые ощутила себя нормальной женщиной. Черт возьми, он ведь на руках отнес её по лестнице наверх — и даже не запыхался! То есть, дышал он, конечно, тяжело — но вовсе не по причине её веса.

Кэссиди заставила себя медленно приблизиться к кровати и непринужденно (как надеялась) скользнула к нему под простыню. Разумеется, провести Ричарда ей не удалось.

— Ты все ещё нервничаешь, — сказал он. Это была скорее констатация факта, нежели вопрос, но в голосе его звучало недоверие, смешанное с удивлением.

— Вовсе я не нервничаю, — возразила Кэссиди дрожащим голосом. Воспользовавшись тем, что подушки были уложены слишком высоко, она натянула на себя простыню по самые плечи. А заодно и выиграла время, пытаясь хоть немного успокоиться. Ведь за короткое время знакомства с Ричардом она познала куда более разнообразный секс, чем за всю предшествующую и довольно скудную в этом смысле жизнь. Знакомства с мужчинами она водила редкие, непродолжительные и неизменно неудачные. Что же касается сексуальной их стороны, то ни один партнер так ни разу и не порадовал её каким-либо разнообразием позиций.

Ну что ж, если она познала такое, остальное будет уже просто, решила Кэссиди. Он сверху, она снизу, какие эксперименты могут быть в постели?

И вновь она просчиталась.

Ричард протянул ей стакан, наполненный янтарной жидкостью со льдом, и Кэссиди с неохотой приняла его, понимая, что Ричард хочет хотя бы таким образом взбодрить её.

Набравшись храбрости, она сделала большой глоток и — остолбенела.

— Кока кола? — прошептала она, млея от восторга и неожиданности. Диетическая. А я была уверена, что это виски.

— Только для тебя, дорогая, — усмехнулся Ричард, ставя на столик свой полупустой уже стакан шотландского виски. — Я знаю, что ты не большая любительница выпивки.

— Но до сих пор тебя это, по-моему, не останавливало, — напомнила Кэссиди. — Я думала, ты хочешь снова подпоить меня, а потом взять тепленькую и сонную.

— О нет! — возразил Ричард. — Я хочу, чтобы ты кипела энергией и смотрела в оба.

Кэссиди нервно сглотнула.

— Может, тогда лучше дашь мне отпить виски из твоего стакана?

Длинные пальцы Ричарда прикоснулись к её лицу, нежные и восхитительные. Лицо его возникло прямо над ней, и Кэссиди впервые за эту ночь разглядела его бездонные черные глаза, и увидела в них себя. Но уже в следующее мгновение, когда губы

Ричарда впились в её губы, она больше не видела ничего.

От ощущения его языка, сохранившего вкус и аромат виски, во рту у неё начало приятно покалывать. Простыня куда-то соскользнула, и они уже лежали обнаженные рядом, тесно прижавшись друг к другу.

Ричард, продолжая целовать её, возлег сверху, но Кэссиди была настолько увлечена поцелуем, что даже не заметила, как он очутился между её непроизвольно раздвинувшимися в стороны ногами.

Внезапное проникновение застало Кэссиди врасплох, и она в испуге ойкнула, схватив Ричарда за плечи. Однако сама она ждала его ласк с таким пылом и вожделением, что плоти их легко слились воедино. Сильным толчком он проник ещё глубже и, тяжело дыша, склонил голову на плечо Кэссиди, давая ей возможность привыкнуть к его размеру и столь внезапному вторжению.

Минуту спустя Ричард приподнял голову и посмотрел на Кэссиди. Глаза его торжествующе и победно сияли.

— Я не хотел дать тебе возможности передумать, — сказал он.

— А что бы тогда случилось?

— Теперь поздно об этом думать. — Он слегка отстранился, чтобы следующим движением войти в неё ещё глубже. Кэссиди невольно вскрикнула.

— Тебе больно?

— Нет, — соврала Кэссиди. Но затем призналась: — Да. Немного. Я просто не привыкла…

— К мужчинам? Или ко мне?

— И к тому и к другому, — призналась Кэссиди, чувствуя, что краснеет.

— Не бойся, Кэсси, — жарко прошептал ей на ухо Ричард. — И не сопротивляйся. — Следующим мощным движением он вторгся в неё до самого основания, обхватив её ягодицы обеими руками и прижимая к себе, чтобы ещё углубить проникновение.

Кэссиди, сама не зная почему, решила, что Ричард решил подвергнуть её новому испытанию. А вдруг она его не выдержит? Чего все-таки он от неё добивается? И так ли это важно, по большому счету?

Она обвила его шею обеими руками. Ричард казался разгоряченным и взмокшим, мышцы его напряглись, и Кэссиди впервые поняла, какое сильное воздействие на него оказывает. Это её немного успокоило.

Волна наслаждения накатила на неё с пугающей внезапностью и сотрясла с головы до пят. Ощущения были настолько сильными, что Кэссиди перестала дышать, причем ей даже и не хотелось — тело её, казалось, начало жить особой, автономной жизнью, дрожа, сотрясаясь и растворяясь, в то время как перед глазами её, словно в калейдоскопе, мелькали, сменяя друг друга, ослепительные разноцветные узоры. Все её существо отдавалось этим поразительным ощущениям, пытаясь увлечь с собой и Ричарда.

Однако он не поддавался. Дождавшись, пока Кэссиди перестала дрожать и немного отдышалась, он извлек наружу свой напряженный фаллос и отстранился.

— О нет! — сама того не ожидая, выкрикнула Кэссиди, мечтавшая лишь о том, как бы снова испытать это фантастическое ощущение. — Не уходи!

В спальне сгустился мрак — луна совсем села. Однако руки

Ричарда по-прежнему уверенно и нежно ласкали её тело. Из темноты послышался его голос.

— Давай по-другому, — сказал он, переворачивая её на живот и устанавливая на четвереньки.

Возражать Кэссиди не стала. Ей было уже не до сомнений или стыда. Впервые в жизни она до такой степени принадлежала мужчине, отдаваясь ему целиком, телом и душой. Зарывшись лицом в хрустящие белоснежные простыни, Кэссиди словно в пелене чувствовала, как руки Ричарда гладят её по спине, ягодицам, раздвигают бедра, нащупывают её истекающее соками лоно, и как потом твердый жезл его страсти проникает туда, властно и непоколебимо… И вот её пальцы уже судорожно царапают постель, а из груди вырываются какие-то бессвязные звуки — то ли хныканье младенца, то ли поскуливание щенка. А потом темноту разорвали её крики. Крики наслаждения и отчаяния, мольбы и счастья, полного, вечной и окончательной покорности.

Прощай, всякая нежность — да и не нуждалась в ней больше Кэссиди. Пол ходил ходуном, кровать содрогалась, а в такт с ней сотрясалось и её тело. Кэссиди купалась в безумно острых ощущениях, сама пугаясь их всесокрушающей мощи. Она уже скользила навстречу Ричарда, с каждым толчком пытаясь глубже и глубже принять его в себя, соединиться воедино, впасть в сладостное забытье.

Ричард перегнулся через нее, и одна его рука скользнула между ног Кэссиди и прикоснулась к её нежному бутончику, тогда как пальцы другой проникли в её рот, познавая её и там.

Этого натиска Кэссиди уже не выдержала. Она разлетелась вдребезги, рассыпалась на тысячи кусков, в то время как зубы Ричарда впились в её плечо, а сам он бешено запульсировал, заполняя её лоно всем своим существом. Жизнью и смертью, верностью и полным опустошением. Они поочередно брали и отдавались, но все это теперь утратило всякое значение, и Кэссиди растворилась, вся без остатка, в ночи и в крепких и искренних объятиях Ричарда.

Нашлась в нем и мягкость. Ричард бережно, почти по-отечески, перевернул и уложил Кэссиди, нежно её лаская и успокаивая. Словно со стороны расслышала она ласковые слова, выражения любви и благодарности. И поплыла на облачке блаженства, погружаясь в радостное небытие.

Какой-то отдаленный уголок сознания Кэссиди ещё пытался противиться сну, напоминая, что нужно спешить, что времени у них почти не осталось, но ласковое нашептывание Ричарда в сочетании с усталостью от полноты непривычных ощущений сделали свое дело и Кэссиди забылась сном, пусть и совсем ненадолго.

Ей снились страшные сны. Ричарда собирались убить, а её принуждали следить за казнью. Она разрыдалась, ломая руки и пытаясь дотянуться до него…

Очнувшись, Кэссиди обнаружила, что лежит на Ричарде, в спальне царит серый предрассветный полумрак, а внутри у неё уже бьется и ходит могучий поршень. Она едва успела опустить голову и посмотреть на его лицо, как её вновь сотряс опустошающий оргазм, и в то же мгновение запульсировал и жезл Ричарда, заполняя её соком жизни и любви.

Ричард зажмурился, губы его скривились в самозабвенной гримасе. И Кэссиди, глядя на него, поняла: он принадлежит ей в такой же степени, как и она — ему.