"Предсказанная" - читать интересную книгу автора (Апраксина Татьяна)

ГЛАВА 3. КЛАДБИЩЕ БОГОВ

Анна сидела на земле, прислонившись к подножию истукана, и лирически созерцала бывший выход из пещеры. По ее прикидкам количество обрушенной породы исчислялось килотоннами. Если парочка хозяев крепости имела материальную природу, то о них можно было уже забыть. Анна, впрочем, в этом не была уверена. Существам материальной природы, вроде нее самой, не было свойственно появляться из воздуха и так же исчезать.

После контрастных ванн, беготни, падений и взрывов за спиной шевелиться не хотелось. Вся компания расселась, разлеглась и развалилась прямо на земле. У самого выхода из пещеры стояла здоровущая «каменная баба». Вот у ее подножия и расположились, причем лицом к руинам. Смотреть за спину Анне не хотелось — и не интересовало сейчас, где оказалась, и больно поганый пейзаж она заметила в первый момент. Равнина, засыпанная толстым слоем пепла и праха. И так — до самого горизонта, только барханы и дюны.

— Куда нас занесло? — сквозь лень спросила она Серебряного, который сидел слева.

— Не имею желания уточнять, — вяло откликнулся он. — Позже, госпожа моя…

Анна повернула голову к Гьял-лиэ. Сейчас он выглядел совсем не так устрашающе, как недавно в туннеле. И даже был похож на человека — ну, немножко странные черты лица, слишком тонкие для мужчины. Необычный оттенок волос и кожи? Что ж, такое тоже встречается. Вот привычной уже ауры силы вокруг него не было.

Девушка лениво поднялась на колени, повернулась к Серебряному.

— Что с тобой?

— Устал, — пустым глухим голосом ответил владетель. — Здесь даже нечем восстановить силы…

— Я тебе могу чем-нибудь помочь?

— Нет, — коротко сказал Гьял-лиэ, и Анна обиделась, хоть и сама не поняла, на что.

Флейтист тоже смотрелся не ахти. Во-первых, он здорово изгваздался, что ему удивительно не шло. Анна могла представить себе предводителя каким угодно, только не чумазым. Сейчас же он был по уши в пепле, саже, грязи и совершенно непонятных субстанциях самых разных цветов. Руки выпачканы в густо-зеленом, на щеке серо-лиловая клякса, жилет порван и заляпан багрово-красным — Анна понадеялась, что не его собственной кровью.

Во-вторых, он был таким же блеклым и вымотанным, как и Серебряный. Сидел, молча обнимая Софью за плечи. Женщина тоже ничего не говорила. Анна вспомнила суматошный бег по пещере — они вытаскивали друг друга из воды, помогали карабкаться, тащили. Вадим оказался рядом только на последних метрах. Большую часть маршрута она прошла рядом с Софьей, и ей была обязана тем, что уцелела. Девушка очень хорошо это понимала — достаточно было вспомнить, как дважды уходила с головой под воду, и именно Софья выуживала ее в кромешной тьме.

В последнюю очередь Анна посмотрела на Вадима, который теперь положил голову ей на колени. Чумазая физиономия — отражение собственной, но это уже не радовало, да и ничто в нем уже не радовало. Сказка поманила тенью любви, и превратилась в горькую реальность. Неприятно было доверие, с которым Вадим улегся к ней на колени. Теперь сложно было его стряхнуть или попросить убраться куда-нибудь: не нашлось ни одной достойной причины. Раздражение не считалось.

Анна не знала, в чем тут дело. Вроде и поссорились-то из-за пустяка. Мелкая перебранка, которую легко забыть, особенно после беготни по пещере. Девушка и забыла — что сказала, что ей сказали. Дело было не в словах. Дело было в самом Вадиме. В человеке, отдыхавшем у нее на коленях. Человеке, с которым несколько часов назад она спала в одной постели.

Ощущение тяжести на коленях бесило. Словно схватили за горло и медленно душили. Анна поняла, что сейчас подпрыгнет или заорет. Она закрыла глаза и постаралась успокоиться. «Истерика после всего», — поставила она себе диагноз. На ее напряжение отреагировал Серебряный, как Анна в глубине души и надеялась.

— Тебе дурно, госпожа моя?

— Наверно, — кивнула Анна. — Задолбалась я…

— Гитара! — удивительно своевременно воскликнул Вадим. — Я забыл ее в зале.

— Вспомнила бабка, как девкой была, — улыбнулась через силу Софья. — Все, попрощайся с ней. Да и все равно бы бросить пришлось. Или утопил бы…

Анну высказывание «дорогого и любимого» сильно задело. Понятно, что каждый говорил о самом важном для себя. Только получалось, что гитара Вадима интересует куда больше, чем девушка. Даже и не удивительно — гитара, наверное, с ним лет пять, а Анна всего несколько дней. Ревновать бессмысленно, обижаться тоже. Место указано вполне четко. Остается только смириться с ситуацией.

Серебряный взял ее за руку. На холодные пальцы налип пепел, но сейчас прикосновение не казалось неприятным или бесцеремонным. Уместный дружеский жест. Обижаться на владетеля за все обстоятельства знакомства уже не хотелось. Только что он спасал ей жизнь, не жалея себя. Сволочь, конечно, та еще — ну что ж, она сама не подарок. Анна благодарно сжала узкую длинную ладонь, посмотрела на металлические ногтевые пластины. Острые, словно заточенные, края. Такими по лицу полоснуть — никакого ножа не нужно. Десяток лезвий всегда с собой…

Вадим всего этого не видел. Закрыв глаза и сделав скорбно-непроницаемое лицо, он оплакивал потерю. Анна его, конечно, жалела. Но не слишком, и даже с некоторым злорадством. Не скажи он свою фразу ровно в тот момент, когда девушка жаловалась на самочувствие — все было бы иначе. Однако ж, как сложилось, так и сложилось, машину времени, чтоб все переиграть, не завезли.

На засыпанной пеплом равнине царила жара. Пот выступил на коже липкой пленкой. Ни малейшего дуновения ветра, ни одной самой чахленькой струйки. Анна задумчиво посмотрела вверх и увидела солнце. Потом обернулась и увидела еще одно. Всего же их было четыре — блекло-желтых, не слишком горячих. Но четыре светила создавали безрадостную картину. Предметы, освещенные с четырех сторон, отбрасывали жалкие крестообразные тени, в которых нельзя было укрыться. Куда ни прячься, три солнца дотянутся лучами.

Анна сидела лицом к высокому отвесному обрыву. Чтобы понять, что это горный склон, нужно было задирать голову. Наверху начинались привычные очертания скал, а вот вся нижняя часть представляла из себя стену, похожую на кусок сыра с дырками-пещерами. Своды одной такой «дырки» недавно обвалились, но хватало других. Стена простиралась от одного края горизонта до другого. Два цвета — темно-серый и черный. Запах гари. Струйки дыма, вырывавшиеся из-под земли. Унылый жуткий пейзаж, отрада пироманьяка.

— Пить хочу, — пожаловалась она в пространство.

— Воды нет, — откликнулся Флейтист. — Мы потеряли все припасы.

— Замечательно… И бутылки тоже?

— Да, весь твой рюкзак. И не только его.

Анна только невнятно хмыкнула: говорить было нечего. Рюкзак еще полбеды. Сами остались живы — и то счастье. Сомнительное, конечно, при условии, что воды здесь не найдется. Но девушка надеялась, что как-нибудь этот вопрос решится. До сих пор так и получалось. Нужна вода — появлялся ручеек, нужна еда — ручеек превращался в полноводную реку с вкусной рыбой.

Впрочем, рано или поздно везение должно было закончиться. Анна предполагала, что этот момент настал именно сейчас. Думать об этом не хотелось, но приходилось. С каждой минутой пить хотелось все сильнее. Три солнца вытапливали из тела последнюю влагу, четвертое было пока что за каменным истуканом, но легче от этого не делалось.

В легких все еще скрипели и чесались отголоски недавнего кашля. Ощущение мерзостное — хотелось расцарапать себе грудь, чтобы добраться до легких, отжать их, как мокрую тряпку. Анна ежеминутно откашливалась. Два погружения в воду с головой и безумный бег даром не прошли. Собственный голос теперь звучал, как скрежет простуженной бензопилы.

Анна поднялась, посмотрела на свои джинсы. После валяния в пепле они были испорчены уже безнадежно. Там, где не въелась грязь от всех предыдущих приключений, последние чистые места изгадила жирная густая сажа, по щиколотку в которой она стояла. В ботинках все еще хлюпала вода — увы, пить ее было нельзя. Анна сняла обувь, попробовала босой ступней землю. Приятно: словно по мягкому нагретому ковру ступаешь.

— Я хочу посмотреть в ближайших пещерах, нет ли там ручья. Кто со мной?

— Гьял-лиэ, — ответил Флейтист.

— Айя… — владетель тоже поднялся, медленно и нехотя, занял свое любимое место: у Анны за левым плечом. — Пойдем…

До первой пещеры шли около километра, заглянули и тут же шарахнулись прочь. Изнутри несло сероводородом, так, что Анну едва не стошнило. На глазах выступили слезы. Шаг назад — и ни следа запаха. Феномен девушку заинтересовал, и она несколько раз сунулась в пещеру, зажав нос пальцами. Так и есть — запах начинался ровно от края стены.

В следующей не пахло ничем, в том числе и водой. Серебряный скептически оглядел свод, залепил вдаль мелким камушком. Стены дрогнули, метрах в пяти оторвался здоровенный сталактит. Острая каменная крошка скользнула по щекам Анны.

— И сюда мы не пойдем, — констатировал Гьял-лиэ.

Еще две пещеры — никакой явной опасности, но и никакой воды. И только в пятой, которую они решили осмотреть последней, и, если не повезет, то вернуться и пойти вправо, источник нашелся. Эта пещера была много крупнее прочих. Почти от самого входа начинались ответвления главного туннеля, каверны и мелкие ниши. Посредине, в углублении, тек довольно жалкий ручеек. Анна поискала взглядом его источник. Вода тонкой струйкой бежала по очередному сталактиту. Но эта конструкция казалась вполне устойчивой.

— Отойди-ка, — сказал Серебряный, и, когда Анна отошла шагов на пять, постучал ладонью по длинным каменным сосулькам. Потом ударил по ним со всей силы. — Все нормально, выдержит.

Анна сначала вымыла руки и лицо, удивившись, сколько же на нем сажи и песка. Потом напилась из ладоней, сложенных лодочкой. Больше ничего сделать было нельзя — даже для того, чтобы прополоскать волосы, струйка была слишком тонкой.

— Отвернись, — попросила Анна и стащила с себя майку.

Ткань не сразу пропиталась водой. Минут пять ушло на то, чтобы дважды достаточно увлажнить ее и отжать. Потом Анна обтерлась до пояса и оделась. Чуть-чуть полегчало. Мокрая ткань приятно холодила кожу, и, по крайней мере, не казалось, что от грязи чешется все тело. Скорее всего, это была только нервная реакция — всего час назад она принудительно искупалась в горячей ванной. Но если после всего пережитого кожа покрылась бы мокнущей коростой дерматита, Анна нисколько не удивилась бы. Правда, сейчас это оказалось бы совершенно не к месту. Ни таблеток, ни мазей при себе не было.

Серебряный честно стоял к Анне спиной. Если и пытался подсматривать, девушка этого не заметила. Да и сомнительно было, что владетель станет играть в игры пятиклассников, заглядывающих к девчонкам в раздевалку.

— Я все, — сообщила она.

Гьял-лиэ умылся, забавно, по-кошачьи действуя одной рукой, брезгливо оттер с щек буро-зеленые брызги, мокрыми пальцами причесался, старательно вытряхивая весь мусор, запутавшийся в прядях. Потом ловко заплел волосы в плотную косу, начинавшуюся от макушки, закрепил ее резинкой. Когда Анна училась в школе, такую прическу называли «колосок», и носили ее только девочки. Получилось довольно забавно. Пышная челка, кое-как прилепленная ко лбу при помощи воды. Открывшиеся очертания резких высоких скул. Высоко поставленные уши.

— Нравится? — спросил Серебряный, заметив, с каким вниманием его разглядывает Анна.

— Прикольно, — улыбнулась она.

— Тебе посоветовал бы сделать то же самое.

— Я не умею, — призналась Анна.

Ничего, кроме простого «хвоста» у нее сроду не получалось. Чтобы заплести косу, нужно было вертеться спиной к зеркалу и пытаться увидеть, насколько криво пошел процесс. И чаще всего он шел настолько криво, что Анна пугалась, распускала то, что успела заплести и по привычке завязывала волосы резинкой. Прически, укладки и средства для волос вызывали у нее отвращение. От лака волосы делались липкими и мерзкими на ощупь. Гель вызывал ощущение, что на голову вылили банку канцелярского клея.

— Позволишь, госпожа моя?

Анна помедлила. Парикмахеров она ненавидела. Голова считалась особой зоной, прикасаться к которой посторонним было запрещено. За поглаживание Анна могла отвесить оплеуху, за шутливое подергивание — едва не убивала на месте. Серебряный уже убедился в этом, хотя его Анна простила быстро. Но ходить с мусоросборником на голове не хотелось.

— Давай…

Все прошло быстро и весьма легко. Мокрые пальцы скользнули по спутанным прядям, несколько движений — и финальное движение, резинка накручивается на конец косы. Анна ощупала результат. Гладко убранные в «колосок» волосы, туго заплетенная от основания черепа косичка. Простая махровая резинка закручена с такой силой, что теперь ее случайно не потеряешь.

— Спасибо…

— Не стоит благодарности… — Ладонь скользит по влажной ткани от шеи к лопаткам, потом ниже. Острое, пугающее ощущение. Человек не может прикоснуться так, что между кожей и его пальцами пробегут мелкие колючие искры.

— Гьял-лиэ, не надо…

— Как скажешь, госпожа моя. — Рука убралась, и на месте, где она только что была, возникло холодное пятно пустоты.

— Слушай, а где мы оказались? Тут хуже, чем раньше.

— Хуже чем здесь, быть уже не может, — ответил Серебряный.

Анна вздрогнула. Сказано все это было без обычного пафоса, вообще без какого-то выражения. Простая констатация факта. В этом и был весь ужас ситуации. Девушка медленно развернулась, уставилась на Гьял-лиэ. Он криво улыбнулся, пожал плечами. Анна заглянула ему в глаза, всмотрелась и через пару ударов сердца зажмурилась. Усталость была лишь фоном. А в черных колодцах зрачков гулял зимний ветер, и имя ему было — обреченность. Отчаяние. Безнадежность.

— В чем дело?! Что с тобой творится?

— Я предчувствую, что не выберусь из этих земель, — после паузы ответил Гьял-лиэ.

— Да с какой стати-то? — Анна уже ничего не понимала.

— Это мне неведомо. Предчувствие — не знание обстоятельств. Но знание своей судьбы.

Девушка отвела глаза и задумалась. Легко и просто было решить, что Серебряный просто дурит ей голову. О приеме «смертельно болен и скоро умру» она слышала. Чаще, конечно, им пользовались глупые девочки. Рано или поздно ложь выплывала на поверхность, и ничего хорошего в результате не случалось. Разумеется, вся драма разыгрывалась с искренней верой и повестись на артистическую игру такой шантажистки было легко и просто. Но — здесь и сейчас… Серебряный на истерика не походил. Скорее уж добился бы своего силой или умелым ухаживанием. Может быть, и стоило отнестись к его словам всерьез. Только не хотелось.

— Гьял-лиэ, где мы?

— Об этом спроси у Флейтиста. Пора возвращаться.

— Но ты знаешь?

— Знаю, но не скажу, госпожа моя. Спроси у Флейтиста. Пойдем отсюда.

Вернулись обратно. Пока дошли до истукана, Анна вновь вспотела и захотела пить — словно и не ходили никуда. Идти было всего-то километра три, но по душной жаре казалось, что впятеро больше. Вадим и Софья спали, Флейтист лениво озирал окрестности. Серебряный описал найденную пещеру, Анна дождалась, пока он закончит, и опустилась на колени рядом с предводителем.

— Где мы оказались?

— На Кладбище Богов.

Анна открыла рот, чтобы что-то сказать, не нашла ни одного подходящего слова, так и застыла, глядя на Флейтиста. Что представляет из себя место, которое можно назвать «кладбищем богов», она догадалась. Хватило рассказа Серебряного о его печальной участи. Вот только она не знала, что умершие в забвении полуночники оказываются в Безвременье. Еще два кусочка мозаики сложились в элемент картинки.

— Отсюда действительно нельзя выбраться?

— Пока что я не могу об этом судить. И слишком устал, чтобы отправиться на разведку.

— Может, в пещеру перейдем? Там хоть не жарко.

— Чуть позже.

«Чуть позже» затянулось почти на два часа, по ощущению Анны. Пока проснулись Вадим и Софья, пока им рассказали новости о пещере, пока сообщество шумно обсуждало, имеет ли смысл вообще куда-то идти, девушка успела прогуляться вокруг истукана. Вся равнина, до самого горизонта, была уставлена монументами, больше схожими с оплавленными глыбами. В отдельных угадывались очертания людей или животных, другие вообще ни на что похожи не были. Никакой логики в их расположении не было — натыканы как попало, и группами по три-четыре штуки, и в одиночку.

Серо-черные дюны и барханы кое-где отливали багровым. Словно с неба пролилась кровь, но пепел не смог впитать ее, а солнце — высушить. Анна принюхалась. Действительно, с правой стороны, где виднелось ближнее кровавое пятно, пахло смертью и солью. Именно так — нагретая соль и привязчивая смерть.

И так — на сотню километров. Только огромная пустыня, монументы, багровые пятна и жестокие лучи четырех бледных светил. Больше ничего. Ни единой зеленой травинки, ни единой мелкой пустынной зверушки. Да и с настоящей пустыней это вселенское кладбище имело мало общего. Пустыня только кажется мертвой. Там много жизни — мелкие грызуны, змеи, птицы, насекомые. Под каждым камнем, под каждой корягой кишит жизнь. Здесь же не было ничего, кроме смерти.

Анна стояла, чувствуя себя крошечным муравьишкой, придавленным гигантской подошвой дымно-серого неба. Масштабы Кладбища внушали острое ощущение собственной незначительности и неполноценности. Кто она такая в мире, где гибнут даже боги, становясь памятниками самим себе, памятниками, которые никто никогда не увидит?

Легкое движение ветра вдоль щеки Анна приняла за галлюцинацию. Но ветерок проскользнул мимо и вернулся, пощекотал ухо. И прошелестел: «Впусти…».

Опять это слово, опять невнятное жужжание невидимых мошек над ухом. Анна вздрогнула, поежилась. Только что все было хорошо — и вот, началось опять. Нужно было рассказать обо всем Флейтисту. Но не сейчас же? Все уже поднялись и ждали только ее. Девушка пообещала себе сделать это немедленно, в первую же свободную минуту.

Потом было много мелких хлопот — умывались под чахлой струйкой, стекавшей со сталактита, выбирали уютную сухую пещеру. О еде Анна даже не заикалась — и так было ясно, что никакой пригодной в пищу зверушки здесь найти не удастся. Хорошо хоть, нашлись укрытие от солнца и вода. А когда выдалась свободная минута, девушка уже забыла, о чем хотела сказать. Только настроение безнадежно испортилось.

Флейтист ушел на разведку и забрал Вадима с собой. Это радовало. По дороге они дважды поцапались по мелочи. Первый раз — потому что девушке показалось, что Вадим не слишком доволен ее прогулкой с Серебряным. Она тихо отфыркалась — с кем сказано, с тем и пошла, извини, дорогой. Второй — из-за замечания о новой прическе.

— Тебе так не идет.

— Зато удобно…

— Ну, дело твое.

— Да уж не твое…

Так, слово за слово, тихо нашипев друг на друга, и добрались до пещеры. Анна сама не понимала, отчего же злится. Просто раздражало навязчивое внимание, какие-то мелкие замечания, которые девушка воспринимала непрошеными советами и нелестными оценками, злила спокойная уверенность в своем праве, с которым Вадим брал ее за руку или придерживал за локоть. И покорное терпение, с которым он реагировал на все ее капризы, тоже раздражало.

Несколько раз по дороге Анна замечала, что Софья прислушивается к их перебранкам, бросает короткие острые взгляды. Девушке казалось, что новообретенная подруга ей сочувствует. Хотелось поговорить с женщиной по душам, пооткровенничать в тихом углу, услышать какой-нибудь совет. Но сейчас для этого нужно было выгнать Гьял-лиэ, а его Анне было жалко. Замученный до крайности владетель неподвижно сидел у стены, глядя перед собой. После минутного колебания Анна решила, что он задремал с открытыми глазами и не будет подслушивать, пододвинулась к Софье вплотную.

— Слушай, ты сколько с Флейтистом живешь уже? — шепотом спросила она.

— Примерно пять лет, а что? Совета хочешь, да? — улыбнулась Софья.

— Ты опять мысли читаешь…

— Да у тебя на лице все написано. Ладно, спрашивай, что хотела.

— Я его видеть не могу, — призналась Анна. — Вот вроде все так здорово было, настоящий, единственный. А теперь хоть вешайся. Не могу-у… И сама не знаю, почему. Ну ничего ж такого, а?

— Ты сама его выбрала?

— Не-а…

— Так что ж теперь удивляешься, милая? Тебе подсунули того, с кем хлопот меньше, прекрасный да похожий, родной такой весь из себя. Копию твою, только в штанах.

— Ну, это ж здорово? Идеал, наверное?

— Что ж тебе таки не нравится? — женщина усмехнулась.

— Ничего не нравится…

— Вот тебе и весь идеал.

Анна не стала спрашивать, что ей делать. Софья ее здорово запутала. Лет десять подряд девушка мечтала встретить свое точное подобие. Такого, чтоб не нужно было ничего объяснять, понимать с трудом, путаться в словах и скрытых желаниях. Мечта исполнилась — и что же? Уже казалось, что мечты-то и вовсе не было. Так, какие-то непонятные ей самой идеи о том, как здорово было бы, если… Сейчас на роль мечты годился кто-нибудь вроде Флейтиста: сильный, надежный и умеющий все то, что сама она не умеет. Короче говоря — другой. Не настолько, чтобы быть чужим, но — чтобы можно было действовать вместе, не превращая дело в движение Тяни-Толкая по прямой в заданном направлении.

Было очень стыдно. Наверное, нужно было объяснить все это Вадиму — что ничего не получится, что сходство оказалось только приманкой, сыром в мышеловке обряда, затеянного Серебряным. Только девушка не представляла, как об это можно сказать вслух. Не хотела она ему делать больно. Отказать, решительно и бесповоротно — «ты больше не мой парень, асталависта, беби» — она не могла. Слишком хорошо представляла, что из этого выйдет: боль, отчаяние, недоумение…и все это ни за что. Не по вине, а по капризу — так получалось.

— Не мучайся, — сказала Софья. — Выберемся, разберетесь. Или разбежитесь. Как уж сложится…

— Не хочу ждать! — страстно зашептала Анна. — Не могу я делать вид, что все хорошо. И сказать не могу, и терпеть не могу. Ну, не знаю я, как это все… Не умею я, понимаешь? Не хочу, чтоб трогал, чтоб смотрел… не могу.

— Не время сейчас, девочка. Выбраться нам надо. Не можешь — ой, ну найди себе защитника, вон остроухий сидит, он ведь с радостью поможет…

— Хм. Он же это… шовинист. Люди отдельно, они отдельно?

— Трепло он, — цыкнула зубом Софья. — Ему просто повод нужен был, чтоб к Флейтисту прицепиться. А на тебя уже все глаза проглядел. И уши насторожил, мы о своем, о девичьем, а он слушает…

— Очередное ложное обвинение, — немедленно откликнулся Гьял-лиэ. — Не я вас слушаю, а мне вас слышно. Меня же ваши разговоры не касаются, ибо беседа двух женщин осмысленной быть не может.

— Удод, — сказала Анна, кинув в него мелким камушком. — Мужская шовинистическая свинья, как говорят в Америке.

Серебряный поймал камушек, подкинул и вновь поймал на ладонь. Морда у владетеля была лукавая и вполне бодрая. То ли отдохнул, то ли вдохновился подслушанным. Но кинуть обратно кусочек гранита не успел — вернулись разведчики.

— По пустыне идти невозможно, — сразу заявил Флейтист. — У нас нет емкостей для воды, а потому предприятие заранее обречено на неудачу. Мы попробовали забраться повыше, и, судя по всему, горы окружают Кладбище стеной. Подниматься на них без альпинистского снаряжения и навыка — верная гибель. Но есть и хорошая новость. Некоторые из обследованных пещер тянутся в глубь гор. В двух мы нашли источники воды. Имеет смысл попробовать пройти через туннели.

— А куда мы выйдем? — спросила Анна.

— Не имею ни малейшего понятия, — развел руками Флейтист. — Однако, и здесь дожидаться нечего. Сидя на месте, мы не найдем ничего. Вы отдохнули?

— Вполне, — кивнула Софья. — Можем идти, милый.

— Мы пойдем вдоль стены, делая привалы в пещерах. Если здесь есть ночь, то наутро свернем в ближайший пригодный туннель. Мне хотелось бы отойти подальше от того прохода, через который мы сюда попали, — пояснил предводитель.

Анна не поняла, зачем все это было нужно, но решила не спорить. Отойти так отойти, подальше — так подальше. Флейтист знал, что и зачем делает. Она повесила ботинки на шею, подвернула джинсы и отправилась в путь. Куртка мешала, в ней было жарко и неудобно, но снимать ее Флейтист запретил.

— У тебя светлая кожа, ты обгоришь очень быстро. Через пару часов не сможешь идти, — объяснил он. — Расстегни, чтобы не было так жарко.

Шли долго, сделали два привала. Вода — чтобы умыться и напиться, полить на голову. Пещерки — отдохнуть в тени и сырой прохладе. И вновь путь: по щиколотку в пепле, словно в дорогом персидском ковре. Анне было страшно любопытно, что же здесь такое погорело, что пространство оказалось усыпано мегатоннами однообразного жирного праха. На уголь он похож не был — гораздо мягче, на сигаретный пепел — тем более. Анна зачерпнула горсть. Крупинки размером с булавочную головку легко растирались в пальцах, пачкая их сажей.

Никакой ночи здесь не ожидалось. По ощущению Анны, шли уже часа три или четыре, а светила так и торчали на своих местах. Четыре проклятых прожектора. Девушка сделала глупость, о последствиях которой ее никто не предупредил — сразу после умывания выходила из пещеры, и теперь лицо горело, словно ошпаренное кипятком. Челка защищала только лоб и глаза, но все остальное — нос, щеки, подбородок покраснели, кожа натянулась, как пергамент. Софье с ее природным смугловатым цветом лица приходилось проще.

Темнота упала резко, как сумерки на экваторе. Анна подняла голову — нет, светила оставались на своих местах. Но слева, со стороны пустыни, надвигался смерч или торнадо. Анна никогда не знала, чем все эти грандиозные природные бедствия отличаются друг от друга. То, что она видела, больше всего напоминало гигантский вращающийся рожок с мороженым, покрытый сверху взбитыми сливками. Роль сливок играли тучи, роль рожка — черный конус поднятого ветром пепла, высотой до неба.

Двигалось явление природы очень быстро, но столь плавно и величественно, что Анне казалось — оно неподвижно. Это каменные истуканы вдруг забегали, засуетились при виде смерча. А он гордо возвышается над Кладбищем главным памятником забытым богам.

Потом Анна вскрикнула и зажала себе рот рукой. У смерча прорезалось лицо: оскаленная пасть с белой пеной на клыках и багрово-красные яростные глаза. Лицо это кривилось в тошнотворной злобной усмешке, не отрывая взгляда от девушки. Свист ветра — дикий хохот. Под этим взглядом Анна почувствовала себя мошкой, крошечной блохой на теле великана. Кто она такая — безмозглая девчонка, не способная разобраться с любовником, и имеет дерзость стоять перед лицом истинного властителя здешних мест?! Собственная наглость показалась смешной и противной. Мгновение ей владело желание упасть на колени, зарыться в черный прах и ничего не видеть и не слышать. Закрыть глаза, прикрыть голову руками, спрятаться…

Потом в груди кольнуло ущемленное достоинство. Анна гордо вскинула голову, с вызовом глядя в глаза демона. «Ну-ка, давай, пугай!» — мысленно сказала она. — «Давай, вперед! Колонна бессмысленная лупоглазая!». Страх чуть отступил, но остался — в бессильных руках, в подгибающихся коленях. Но этот же страх и заставлял стоять ровно, не отводя взгляда. Тело упиралось — ему хотелось бежать. На спине выступил холодный пот, кишки словно намотали на вертел. Анна заставила себя не шевелиться. Упрямо вздернутый подбородок, презрительная ухмылка на губах. Подходящая поза, чтобы встретить стихию, которая грозится тебя уничтожить.

Флейтист встал рядом, положил руку на плечо.

— Не бойся, Анна. Смотри — это только жадная и тупая сила. Она может растоптать, но не умеет договариваться. Она ничто перед тобой.

— Нифига себе — ничто, — повела плечами Анна. — Расплющит и не заметит…

— Не расплющит. Нас опять хотят куда-то загнать. Рискнешь остаться со мной здесь?

— Конечно!

Предложение было более чем лестным. Страх перед злобной стихией как рукой сняло. Ей, видимо, и сняло — той, что Флейтист прижимал ее к себе. Очень внушительная была рука, тяжелая и крепкая. Анна поудобнее устроилась, вписываясь плечом спутнику под мышку. Рост у него был для этого вполне подходящий — головы на полторы выше.

— Ничему не верь и ничего не бойся, — сказал он.

— И ничего не просить?

— «Никогда ни у кого ничего не просите…»

— «Особенно у тех, что сильнее вас», — закончила цитату Анна и рассмеялась — так складно вышло. — А жена ругаться не будет?

Флейтист ехидно хмыкнул, прикусил губу, глотая какой-то нелестный для Анны ответ. Потом отрицательно покачал головой.

— Более чем уверен, что никаких проблем ни у меня, ни у тебя не возникнет. Уж точно — не с Софьей и не из-за меня.

— Хорошо быть таким уверенным…

— Преимущество разумного выбора, — ответил на незаданный вопрос Флейтист. — Слушай. Оно уже совсем близко.

Предводитель вскинул левую руку ладонью вперед, и в полутьме четко обозначился мерцающий барьер. Теперь они с Флейтистом были прикрыты невидимым щитом. По краю его вспыхивали голубоватые огоньки. Пепел, поднятый ветром, налетал на щит и опадал вниз. Преграду нельзя было ощупать, проверить на прочность, но Анна верила в то, что этот барьер не сломить никому.

Верить в иное означало «не верить Флейтисту». Он сам предложил остаться. Значит, все рассчитал, и решил, что — можно. Он все время заставлял Анну быть осторожнее, пугал и тыкал носом в каждую ошибку, теперь же сам предложил остаться. Так стало быть полностью верил в то, что сможет защитить свою подопечную. Если он — мудрый, расчетливый — точно знал, что все кончится хорошо, Анна не собиралась волноваться.

— Смер-рр-ртные, — разобрала Анна низкий, почти на уровне инфразвука, рык.

— Пошлое начало, — фыркнула она. — Что ли мы книжек не читали, страшилок не смотрели?

— Мы смотрели и читали. Оно — нет. Как может, так и выражается.

— Покоритесь или уничтожу…

— Ну, допустим, покоримся, — звонко крикнула Анна, задрав голову. — И чего тебе надо?

— Дор-рогу…

— Отойти, что ли? — шепотом спросила Анна. Флейтист отрицательно покачал головой.

— Дай мне дор-рогу в свой мир-р… — глухой рокот.

— Неслабые у тебя запросы, дядя! — крикнула Анна. — Нам такие не нужны!

Страха уже никакого не было, только удивление — вот надо же, огромная штуковина, морда страшная, мощь невообразимая, и ума при этом вовсе нет. Что оно думает? Что Анна проникнется требованием до глубины души и сделает то, что просят? Только этого вот «чудовища вида ужасного» в мире Анны и не хватало для полного счастья. В придачу к эпидемиям, террористам, экологическим катастрофам и прочему дерьму, которого на Земле было в избытке. Девушке даже на мгновение не могло прийти в голову, что на подобное предложение можно согласиться. Да лучше пусть раздавит в лепешку… Смерть ни капли не страшила. Мгновение или два боли, дальше — либо небытие, либо что-нибудь интересное, доселе не виданное. Так чего бояться?

— Нагр-ражу… щедро… бессмер-ртие..

— Спасибо, не надо!

— Пр-роси… чего хочешшш…

«Свали куда подальше», — едва не сказала Анна, но вовремя прикусила язык. Могли и счесть за просьбу, а потом потребовать выполнения обязательств. Здесь, судя по недавнему препирательству Флейтиста с хозяевами башни, к словам относились серьезно.

— Ничего не хочу! И ничего не дам!

— Умр-рете все, — оскалилась громадная пасть, в которую можно было запихнуть типовую московскую пятиэтажку.

Стена пламени ударила в щит, на мгновение он стал темным и непрозрачным, и Анна увидела его целиком. Половинка яйца, накрывшая обоих куполом. Тонкая, словно целлофан, но удивительно прочная. Пламя — струя, которую выдохнул гигант, — стекло с него густыми струями. Пепел впитал «напалм» без следа. Анна покосилась на Флейтиста, тот чуть улыбался. «Ничего страшного», — поняла девушка.

— Значит, умрем! А ты так и останешься тут!

Сверху на них обрушилась груда пылающих булыжников. Девушка невольно втянула голову в шею, словно это могло защитить. Но купол вновь их спас. Флейтист ни на мгновение не изменился в лице. Защита держалась, и все было прекрасно. Анне очень хотелось показать торнадо язык или покрутить пальцем у виска. Страшно уже не было. Словно глупый детский аттракцион «комната страха». Пугают — а почему-то смешно.

— Смер-рр-тные… — разочарованный яростный рев.

— Сейчас у него кончится словарный запас, — предупредил Флейтист. — Или запас терпения…

Вихрь взвился до небес, хотя казалось, выше уже некуда. Жуткий вой, стена пепла ударила в прозрачный купол, который удерживал Флейтист. Багровые раскаленные угли скатились с купола. В лицо ударило жаром. «Будем отходить», — шепнул предводитель, но тут вдруг все прекратилось. Неожиданно посветлело, смерч опал, завившись кольцами, разошлись тучи. Там, где недавно нависал гигантский столб, теперь не было ничего. Анна опустила взгляд. Кольца смерча превратились в кольца тела гигантской черно-алой змеи. А вот торс у нее был условно-человеческим. Женская грудь, корона длинных волос из пламени, условно обозначенные на лице-маске глаза и рот. Длинные руки заканчивались когтистыми лапами.

Девушка прикинула размеры. Головой змеюка как раз достала бы до третьего этажа обычного жилого дома. Еще этаж — пряди пламени, вздыбленные и развеваемые невидимым ветром. Змеиное тело толщиной с хорошую водопроводную трубу. Все признаки гигантомании были налицо. Анну посетило большое, качественное deja vu. Где-то она все это уже видела. Если не в точности такое, то удивительно похожее.

— Иллюстрация Вальехо…

— Ты суровый критик, — улыбнулся Флейтист.

— Это у них отсутствие вкуса. Тотальное, причем.

— Вы бесстрашны, — раздался сладкий голосок. — Мы испытывали вас, ибо чтим героев, но презираем трусов. Сейчас же я вижу, что вы — достойные из достойных. Многие приходили на эти земли, но никто не был столь отважен.

— Спасибо, уважаемая! — ядовито ответила Анна. — Мы тоже безмерно счастливы, что вам понравилось, что нам понравилось ваше шоу.

Похоже, иронию или сарказм на этих землях не воспринимали в упор. Нарисованные кроваво-алым губы раздвинулись в широкой улыбке. Волосы взвились еще пуще, теперь казалось, что над головой у змеедевы невидимый колпак парикмахерской сушилки.

— Чего вы хотите в награду за храбрость?

— Именно в награду или в качестве аванса? — предпочла уточнить Анна.

— В награду, — повторила змеедева, помахивая роскошной погремушкой на хвосте.

— Ответа на вопрос!

— Слушаю тебя, — кольца скручивались и раскручивались, гигантская змея ни секунды не лежала спокойно. Шар на конце хвоста был сплетен из языков того же пламени, что и волосы хозяйки Кладбища. Внутри вертелся какой-то мелкий предмет, Анна не могла разглядеть его.

— Что у тебя в хвосте? — Анна готова была поклясться, что хотела спросить «Что вам от нас нужно?», но с языка сорвалась именно эта фраза. Что за наваждение?

Минутное замешательство, потом змеедева махнула кончиком хвоста, предмет взлетел в воздух и ударился о барьер. Что-то мелкое, круглое, кажется — золотое.

— Возьми, — сказал Флейтист, подвигая барьер на полметра вперед.

Анна сделала несколько шагов вперед, наклонилась и подобрала тяжелый золотой браслет. Крупные чешуйки наслаивались друг на друга, образуя зазубренные края. Каждая была украшена каплей багровой эмали — словно брызнули кровью. Анна поковыряла край одной из чешуек. Не золото. Слишком твердое и прочное.

— Это подарок, — сообщила хозяйка. — Я отпускаю вас, ибо вы заслужили это своей храбростью. А браслет послужит ключом от ворот Замка сотни ветров. Ворота вы найдете, пройдя еще немного в том же направлении.

— А зачем нам туда идти? — спросила Анна.

— Пути под горами ведут лишь вниз. Другого пути у вас нет, храбрецы. Не испугались меня — не испугаетесь и замка.

Взвихрился черный пепел, змеедева поднялась на хвосте гигантской коброй, встряхнула гривой пламени. Тонкие лапы раскинулись крестообразно. Когти засияли, словно яркие свечи.

— Там же вас ждет и предсказанная награда за смелость!

Пепел опал, вместе с ним рассыпалась и хозяйка Кладбища. Только золотистая полоса пробежала по барханам, и — словно не было ничего. Тишина, покой, палящий свет четырех светил. Никаких следов недавнего явления. Скажи Анне кто-нибудь, что она просто задремала и ей все это приснилось — она бы поверила. Больше всего явление хозяйки Кладбища народу походило на дурной сон, который снится на пляже, если забудешь надеть панамку. Именно это и раздражало. Хотелось чего-то настоящего. Нового, необычного, удивительного, а не сборной солянки из виданного и читанного.

Единственным настоящим за все время пребывания на Кладбище Богов оказались ее спутники. Серебряный, заплетавший ей волосы, Софья — теплый взгляд, проницательные замечания. Флейтист, вставший рядом в минуту страха и смятения. Они были — живыми, важными. А все монстры и пейзажи — ерундой, фоном, на котором проступали качества друзей.

— Не помню я никаких предсказаний, — мрачно сказала Анна. — Что мне с этой штукой делать? Выбросить?

— Нет, ни в коем случае. Насчет проходов в горах она не солгала. Так что придется найти замок.

— А в чем соврала?

— Про испытание и награду за смелость. Ей нужно было загнать нас к замку, и у нее это вполне получилось. Анна, ты держалась молодцом. Спасибо, — Флейтист на короткое мгновение прижал ее к себе, тут же отпустил.

— Да я так… поязвить всегда приятно, — смутилась девушка.

— Ты не сказала ничего лишнего. Пойдем, нас ждут и волнуются.

Вадим и Софья ждали у выхода из ближайшей пещеры. Гьял-лиэ прикрывал их таким же барьером, что и Флейтист — Анну. Большую часть переговоров они слышали, но Анна на всякий случай пересказала их заново. Не хотелось упускать возможность блеснуть остроумием, добавляя в пересказ шуточки и комментарии по поводу тупой стихии и сиропно-сладкой змеюки. Смеялся даже Серебряный. По ходу дела он отобрал у Анны браслет, внимательно рассмотрел, ощупал, едва на зуб не попробовал, и только после этого согласился вернуть.

И вновь не нашлось времени рассказать Флейтисту о взгляде в затылок, о шелесте «Впусти…» в ушах, о тягостном настроении и злобе на весь белый свет, которые приносил каждый шепоток. Анна вспомнила об этом только после того, как компания двинулась к обещанному замку. По дороге разговаривать не хотелось. Вадим все время держался рядом, а Флейтист шел за руку с женой, и получалось, что встрять неудобно. Тем более уж — поговорить так, чтоб не слышали остальные.

В любом случае перед началом разговора Анне хотелось разобраться самой. Кому мог бы принадлежать этот голос? Такое впечатление, что он ошибся адресом. Выбрал не тот объект. Может быть, спутал Анну с Серебряным или Флейтистом? Куда она могла его впустить? На Кладбище Богов? Нет, первый раз она услышала вкрадчивый голос, когда спала в башне. Еще до всякого Кладбища. О чем вообще могла идти речь? Кого впустить, куда впустить? Зачем?

Почему стоит только почувствовать шепоток, только услышать проклятое слово — и сразу хочется вцепиться кому-нибудь в глотку? Злые слова сами слетают с языка. Все кажется нестерпимым, раздражающим, омерзительным. Анне срочно нужно было рассказать об этом хоть кому-нибудь. Вадим отпадал. Софья? Сейчас и она была занята. Серебряный? Почему нет, в конце концов…

— Эй, а ты говорил — не выберешься, — Анна догнала владетеля и цапнула под руку. — Видишь, все кончилось…

— Я говорил не ровно об этом месте, но о владениях Безвременья.

— А кто говорил, что хуже Кладбища ничего быть не может?

— И поныне в этом убежден, — упрямо склонил голову Гьял-лиэ.

— Мы же сейчас отсюда уйдем…

— Замечательно, госпожа моя, — вежливо ответил Серебряный. — Это все, что ты хотела мне сказать?

Анна осеклась. Видимо, ее оптимизм пришелся не ко времени. Владетелю хотелось грустить и предаваться мрачным предчувствиям. Он был погружен в себя по самые уши. Проклиная свою деликатность, Анна молча прошла рядом с ним около километра. Серебряный не говорил ни слова, только смотрел под ноги и соизмерял шаги с шагами девушки. Получалось — шли и вместе, и порознь. Идти с ним было удобно: и скорость подходящая, и все движения сами собой получаются в такт. Только каждый все равно шел своим путем, и пути эти не переплетались.

Девушка осторожно отпустила его руку. Серебряный пропустил ее вперед, не говоря ни слова, пошел за спиной. У Анны возникло подозрение, что до ее душевных терзаний дела нет никому. Мысль была такой же мутной и злой, как все прочие, что навевал ветерок-попрошайка, но на этот раз казалась основательной. Не упавшей с неба, а родившейся у Анны в голове.

С этим нужно было что-то делать. Например, топнуть ногой и заставить себя слушать. Браслет на руке отозвался теплой волной согласия. Девушка вздрогнула, потом поднесла его к глазам. Багровые капельки изменили оттенок, стали более яркими.

— Ты меня понимаешь, игрушка? — спросила Анна.

Капельки подмигнули. Еще одна теплая волна от запястья к плечу.

— Хоть кто-то… — вздохнула девушка, и вдруг испугалась.

Подарок змеедевы, чужого существа, обитательницы Безвременья. Если эта вещь понимала ее и соглашалась с обиженными рассуждениями Анны, то куда же завели девушку эти рассуждения?! Захотелось швырнуть игрушку в песок, мешал только запрет Флейтиста. Но Анна на всякий случай сняла ее с руки и засунула в карман куртки.