"Тайна знатных картежников" - читать интересную книгу автора (Биргер Алексей)

Глава 5 Блестящее озарение моего брата

Я уставился на него во все глаза.

— Рассказывай все! — потребовал я. — И, пожалуйста, подробно и по порядку.

— Да чего рассказывать-то? — сказал Ванька. — Ты спрятался, я начал тебя искать. Сперва я пошел к замку и, как мы обычно делаем, подежурил немного возле него — чтобы не упустить тебя, если ты спрятался где-то совсем неподалеку от главных ворот замка. А потом я стал осторожно расхаживать туда и сюда, прислушиваясь к каждому шороху. Стоило раздаться малейшему скрипу — и я замирал, готовый броситься в атаку, если это ты. Шаг за шагом, я добрался до самой двери в маленьком коридорчике — в том, который отходит от главного в сторону фасада нашего дома и кончается глухой стеной. Ну, знаешь, та дверь, которая всегда была заперта, мы ведь не раз пытались её открыть, чтобы поглядеть, что за ней, и у нас ничего не получалось. Я слегка её толкнул — и удивился, потому что она взяла и широко распахнулась. За ней оказалась, как мы и думали, совсем крохотная комнатка, вся в пыли и в паутине, и паутина была совсем старая, свисающая отовсюду густыми черными обрывками. У стены стоял небольшой столик на резных и слегка изогнутых ножках, а над столиком висело здоровенное зеркало, все покрытое мелкими трещинками, вроде морщинок, и местами потускневшее так, что кроме общего силуэта того, что оно отражало, почти ничего нельзя было разглядеть. Но, в основном, отражение в нем было вполне нормальное, четко было видно все, до пуговиц на моей рубашке и других мелочей. Я взял и выдвинул ящичек стола просто из интереса. Эта внезапно открывшаяся комната так меня увлекла, что я совершенно забыл о том, что мне надо искать тебя! Если бы ты в этот момент рванул в замок — я бы и не заметил! Я думал о том, какое чудесное место для нас открылось, место, которое можно превратить во что угодно, сделав там, например, потайную комнату…

— Что было в ящичке? — перебил я его.

— Ничего, — сообщил Ванька. — Он был пуст, — он сделал глубокий вдох. — Но секунду-другую я стоял наклонясь и опустив глаза, потому что шарил в нем, стараясь проверить дальние углы. — А потом…

— Что потом? — нетерпеливо спросил я, когда он опять примолк.

— Когда я опять поднял глаза, в зеркале что-то было, — сказал Ванька. — Я увидел отражение кого-то, стоявшего позади меня. Лицо я не мог нормально разглядеть, потому что оно было как раз на уровне потускневшего и потемневшего пятна на зеркале, но от шеи и до коленей — все остальное, что отражалось в зеркале — я видел яснее некуда! И, скажу я тебе, я был даже рад, что не видел его лица, потому что, как мне показалось, оно покрыто жуткими кровавыми ранами и вообще было каким-то нечеловеческим… Голова казалась слишком большой и, ну, какой-то распухшей, и, мне показалось, вместо носа у него какой-то выступ… Вот так!

— Во что он был одет? — спросил я.

— Ну, на нем была темная одежда, вроде, коричневая, но, может, так казалось из-за золотого отлива, который… Ну, она вся словно отсверкивала золотыми искорками. И только воротник у него был белый, белый и очень большой, мы такие видели на старинных портретах в нашем местном музее и других местах.

— И что произошло потом?

— Я бы заорал во весь голос, если б только мог, но я не мог, язык словно прилип к зубам, и вообще я весь окоченел, даже пальцем не мог пошевелить! Я только и сумел, что крепко зажмурить глаза, а когда я опять их открыл, в зеркале ничего не было! И тогда я драпанул оттуда во всю мочь, крича и зовя тебя!

— Все ясно! — я встал и потянулся, чтобы окончательно размять ноги, руки и спину, в которых ещё сохранялось неуютное ощущение. — Пошли туда!

— Ты спятил! — выдохнул мой братец. — Если эта штуковина все ещё там…

— Думаю, я покажу тебе твоего призрака, и ты убедишься, что бояться было нечего! — уверенно заявил я.

Мысли у меня были вот какие: во-первых, комната «с привидением» глухая, без окон, поскольку расположена она в центре этажа, а её единственная дверь выводит в темный коридорчик. До сих пор многие комнаты второго этажа оставались без электрического освещения. То есть, кое-где надо было просто ввинтить лампочку вместо перегоревшей, но в большинстве надо было предварительно отремонтировать выключатели или проводку. Допустим, в темной комнатке и выключатель, и проводка в полном порядке, и даже патрон имеется — в чем я сомневался, потому что и в более доступных комнатах с электричеством были всякие неполадки. Но, даже если так, можно ли представить, чтобы в этой комнатке была ввинчена в патрон исправная, а не давным-давно перегоревшая, лампочка? Такое представлялось совсем не вероятным. А в старом потускневшем зеркале темной и пыльной комнаты можно увидеть что угодно. То, что дополнительных источников дневного света в комнате не было, я готов был поспорить на что угодно, потому что нам так хотелось в неё попасть, что я облазил все доступные места вокруг нее, и даже поднялся на чердак и прошелся по перекрытиям, державшим потолок второго этажа: вдруг, думал я, со стороны чердака есть люк или отдушина, через которые можно проникнуть в эту комнатенку сверху? Но нет, доски потолочного перекрытия были прочными и плотно пригнанными друг к другу. Между ними едва можно было просунуть лезвие перочинного ножа, а уж о том, чтобы скрыть одну из них, и вовсе говорить не приходилось. Не знаю, почему нас так тянуло в эту комнату. Может быть, как раз из-за её недоступности. Мы бросили все попытки в неё проникнуть где-то с месяц назад, но с тех пор я твердо знал, что кроме пауков (и, возможно, мышей) в эту комнату никто и ничто просочиться не может.

Так вот, я собирался продемонстрировать Ваньке, что обманчивых сумерках, царящих в этой комнате, любая тень может показаться настоящим призраком — а уж испугавшись однажды, легко довообразишь и кровоточащую голову и все другие жуткие детали.

Но когда мы подошли к коридорчику, ведущему к загадочной комнате, я онемел: из её слегка приоткрытой двери в коридор падала узкая полоска света!

Значит, там висела исправная лампочка, которая сейчас была включена.

Моя идея про темноту, в которой можно увидеть любых призраков, лопнула с громким треском. Впрочем, это совсем не значило, что Ванька не мог принять за призрака что-нибудь совсем мелкое и безобидное. Скажем, от подлетевшей слишком близко к лампочке мухи на зеркало упала огромная тень а воображение доделало остальное.

Ванька крепко вцепился в мою руку.

— Не ходи туда!

— Почему? — возразил я. — Мне ведь надо самому поглядеть, что там, в этой комнате.

— Но в ней горит свет! — закричал он.

Я насмешливо фыркнул.

— Разумеется, он будет гореть, когда сначала включишь его, а потом дашь деру во все лопатки, забыв выключить!

— Я его не включал! — завопил мой братец.

Я почувствовал, что его фантазии начинают меня утомлять.

— Свет был включен, когда ты смотрел в зеркало? — осведомился я.

— Разумеется, был. Как бы иначе я что-нибудь увидел? — признал он.

— Ну и вот, все ясно. Войдя в комнату, ты автоматически нашарил выключатель возле двери, щелкнул им и в ту же секунду забыл об этом. Вполне естественная вещь, когда делаешь что-нибудь машинально, по привычке.

— Но… — Ванька запнулся и понизил голос до лихорадочного шепота. — Теперь я припоминаю… Свет был с самого начала! Он был заметен из коридора, светил сквозь щель между дверью и стеной. Еле-еле, но заметный. Именно он и поманил меня в коридорчик. Не помню точно, о чем я думал. Кажется, я отнесся к этому как к чему-то естественному… ну, раз свет горит, значит, так и надо, понимаешь? А может, я решил, что это ты наконец нашел, как открывается дверь комнатки, и прячешься там. Да. Мне и в голову не приходило ничего другого: что свет мог включить совсем не ты, и что он горит по какой-то странной причине!.. Во всяком случае, я бы не полез туда, если бы не увидел света… И… Послушай! Ведь и дверь была отперта, так? А сколько раз мы пытались её открыть — и у нас ничего не получалось? Мы даже пробовали разбегаться и врезаться в дверь всем телом, чтобы высадить её — и она даже не дрогнула! А теперь она открылась так легко, стоило её чуть толкнуть, будто приглашая меня зайти! Я тебе точно говорю, призрак готовил мне ловушку, и мне очень повезло, что я сумел ускользнуть!

Я отцепил его судорожно сжатые пальцы от рукава моей рубашки.

— Не валяй дурака. По-моему, я знаю, что произошло. Ведь у отца наверняка должен быть ключ от этой комнатки, так? Просто мы никогда не спрашивали, потому что хотели проникнуть в неё самостоятельно и тайком, чтобы даже отец не знал, что у нас появилось новое секретное убежище… Так вот, когда отец сегодня днем поднялся сюда — он ведь должен был подняться, раз затевает ремонт второго этажа, который начал с ремонта лестницы, так? он отпер комнатку и привел в порядок её освещение, ради собственных надобностей. Потом он занялся ремонтом ступенек и забыл об этом. Можешь спросить у отца, так ли это, но я уверен, что так. Наверно, он хочет сделать в ней дополнительную мастерскую со всеми инструментами, чтобы во время ремонта второго этажа не бегать вверх и вниз. Да, так оно и есть. Я уверен, что прав!

— Да, такое могло быть, — признал Ванька. И упрямо добавил. — И все равно, призрак в ней был!

— Дай мне наконец на неё посмотреть! — сказал я и направился в загадочную комнатку.

Разумеется, она была пуста. Покрыта густым слоем пыли, остатки обоев свисали клочьями, у самых плинтусов сильно погрызенные мышами. Зеркало было именно таким, каким его описал Ванька: темным и тусклым. В таком зеркале и впрямь можно увидеть все, что угодно, достаточно одной дрогнувшей тени, и даже воображения особого не надо.

— Иди сюда! — позвал я моего брата. — Здесь все в порядке.

Он робко заглянул в комнату, готовый дать деру в любой момент.

— Смотри, — сказал я. — Самая обычная комната, в которой просто здорово будет играть, пока отец не превратит её в мастерскую. Ты перевозбудился за сегодняшний день, из-за наших игр и всех событий, и поэтому тебе не составило большого труда увидеть призрака в мутном зеркале. Расслабься и забери свое ружье, — я указал на его ружье, оброненное во время поспешного бегства.

— Призрак был настоящим, — угрюмо повторил Ванька и наклонился, чтобы забрать ружье. — Смотри!!! — заорал он таким благим матом, что я подпрыгнул. — Что я тебе говорил?

Он таким дерганым движением ткнул в направлении чего-то на полу, как будто хотел проткнуть пальцем спертый воздух, чтобы впустить немного свежего. Я подошел поближе. В густой пыли был отпечаток подошвы ботинка, сильно смазанный, но все-таки различимый. Доказывать, что это Ванькин собственный отпечаток, было нельзя — он вполне очевидно принадлежал взрослому мужчине.

— Перестань кривляться! — Раздраженно сказал я. Мой братец наконец меня достал. — Это отпечаток отца, чего тут непонятного?

— Отец никогда не носит такую обувь, — сказал Ванька. — Погляди, какой она формы!

Отпечаток казался длинным и узким, такая форма подошв бывает у модных летних полуботинок. Но, во первых, эти особенности были не слишком яркими, и, во-вторых, я не видел в них ничего необычного, потому что отец часто использовал какие-нибудь старые изношенные ботинки, некогда бывшие очень модными и надевавшиеся по торжественным случаям, как свою рабочую обувь.

— А ты погляди получше в отцовском ящике для старой обуви! — сказал я. — Наверняка ты найдешь в нем пару старых ботинок, совпадающих с этим отпечатком! И, кстати, от отпечатка осталось не так уж много, чтобы точно сказать, какой он был формы. Может быть, он кажется вытянутым и узким просто потому, что отец слегка поскользнулся или подвернул ногу, слезая со стула, на который вставал, чтобы ввинтить лампочку! Перестань спорить против очевидного, это кого угодно выведет из себя! Пожалуйста, верь в своих драгоценных призраков, если тебе так хочется, но не лезь с ним к другим! У нас есть вещи поважнее, над которыми стоит подумать!

Вид у моего братца сделался такой мрачный и обиженный, что я испугался, как бы он не набросился на меня, ослепнув от ярости и молотя кулаками как ветряная мельница. С ним такое случалось, и даже ребята постарше предпочитали брать ноги в руки и держаться подальше от него, когда на него накатывал такой приступ бешенства.

Поэтому я быстро сказал:

— Да ладно, мы будем внимательно следить за этой комнатой и, если в ней есть призрак, то очень скоро об этом узнаем. Я-то сейчас больше всего думаю о разговоре отца со Степановым и обо всем, с этим связанном.

Ванька понемногу остывал.

— Да, разговорчик был ещё тот! — согласился он. — Прямо не знаю, что меня больше напугало, призрак или весь этот треп про поджог и прочее. По-твоему, могут найтись такие, кто всерьез попробуют поджечь наш дом?

— Не думаю, что это серьезно, — ответил я. — Ты ведь слышал все, что отец сказал Степанову. Отец все уладил как надо. Если народ лишится лодок он этих Чумовых на части разорвет, и даже Чумовы должны это понимать. Нет, если б опасность была действительно реальной, отец не отказался бы так с ходу от предложения Степанова. Вопрос в том, почему Степанов так настойчиво лез с этим предложением — и почему отец так настойчиво отказывался принять его хотя бы ради того, чтобы Степанова ублажить и утихомирить.

— Отец не хотел, чтобы в нашем доме ошивались незнакомые люди, — сказал Ванька.

— И это тоже, — согласился я. Я сел на стол, небрежно покачивая ногой в воздухе и небрежно сложив руки на груди, на манер Шерлока Холмса. — Мы вполне можем предположить, что, навязываясь со своим предложением охранять нас, Степанов рассчитывал на большее, нежели он признавал на словах, и отец отлично это понял. Он не хотел предоставлять Степанову шанс что-то сделать. Что-то очень важное для Степанова, потому что отец пошел на то, на что обычно не идет: он разрешил Степанову поохотиться в заповеднике, не давая отцу отчета, сколько и каких зверей будет застрелено. То есть, Степанов может устроить своим гостям даже охоту на кабана, хотя в это время года охота на кабанов в заповеднике ещё не дозволяется. Разумеется, Степанов не станет этим злоупотреблять, чтобы не испортить отношений с отцом. Убьют не больше одного-двух кабанов, одного двух лосей и дюжины зайцев. И все равно… Отец словно считал необходимым погладить нашего гангстера по шерстке, после того, как отказался принять его помощь. Так сказать, отец уплатил выкуп в виде двух-трех диких зверей, чтобы Степанов ему больше не докучал. Мы знаем, как строго отец следит за соблюдением правил охоты в заповеднике, мы знаем, что он не боится никаких мафиози и никакого начальства — наоборот, это они боятся его! Попробуй у него кто важничать и считать, что правила заповедника не про него писаны… — я пожал плечами. — Вот и пораскинь мозгами, почему сегодня отец отступил от своих принципов?

— По-моему… — Ванька задумался. — Ну, отец ведь не мог просто сказать Степанову, чтобы тот проваливал. Степанов приехал, желая помочь, и взять да послать его куда подальше, это не годилось. Но отец ведь понимал, что, когда мордовороты Степанова схватят поджигателя — если к нам полезет поджигатель — то они его просто убьют, их ничто не остановит, а отец, естественно, не хотел хоть как-то спутываться с убийством. Вот он и схитрил — отделался от помощи Степанова так, чтобы Степанов не обиделся и не превратился из друга во врага. И тут нельзя было обойтись без игры в «ты мне, я — тебе». Вот так.

— Я тут вижу ещё одно, — сказал я. — Почему Степанов так рвался в первую очередь пристроить головорезов в наши подвалы? За сегодня он уже третий человек, который интересуется нашими подвалами!

— Ага! — сразу ухватил Ванька. — Конечно! По-твоему, Степанов тоже узнал о подвалах нечто необычное? И все разговоры, что он хочет нас охранять, были предлогом, были… — он на секунду задумался, ища подходящее слово. — этаким сюсюканьем, чтобы мы лишний раз поверили, какой он хороший и пустили его в подвалы на два-три дня?

Я кивнул.

— Как в сказке: «Козлятушки, ребятушки, отворитеся, отопритеся…» Во всяком случае, так это выглядит. Слишком много людей разом заинтересовались нашими подвалами, и мне не верится, что это чистое совпадение.

— Но ведь это значит, что, наверно, в наших подвалах спрятано что-то очень ценное! — воскликнул мой брат.

— Я к этому и веду, — сообщил я. — И, я так понимаю, отец тоже что-то про это узнал, то ли от отца Василия, то ли от Пижона. По крайней мере, кто-то из них непроизвольно подкинул отцу какую-то очень красноречивую подсказку, которая требует тщательной проверки. И отец твердо решил, что ни один посторонний не войдет в подвалы, пока он сам не разберется в происходящем и не узнает окончательно всю правду! То есть, пока не найдет в подвалах то, за чем сейчас гонится куча народу, или не убедится, что все это — глупая ошибка и ничего ценного в подвалах нет! Вот почему он хитрил со Степановым! И ему надо было предложить Степанову взамен что-то очень мощное, просто убойное, чтобы Степанов на время и думать забыл о подвалах, придя в восторг от отцовского подарка. Ведь теперь он сможет хвастать, что отец ему единственному разрешил охотиться в заповеднике без лицензии на отстрел животных — а значит, все ещё раз убедятся, что Степанов самый могучий и уважаемый человек в наших краях, особый человек, к которому даже лесник относится по-особому… И отцу надо было сделать этот подарок так, чтобы Степанов не заподозрил, что отец подозревает его в том, что он заподозрил о подвалах то же самое, что уже заподозрил отец… — я осекся. Так сказать, безнадежно запутался во всех этих подозрениях, которые взял и наворотил в одной фразе. Опять собравшись с мыслями, я продолжил. — Вопрос в том, откуда Степанов что-то узнал? Вполне очевидно, он знает очень немного, иначе бы он так наехал на нас с предложением своей «помощи», что отцу и всем нам пришлось бы туговато. Но ведь это бы означало испортить отношения с отцом, с которым лучше отношения не портить никому, даже Степанову. Степанов, конечно, рискнул бы наехать, если бы был твердо уверен, что в подвалах его ждет какое-то сокровище, но рисковать ради журавля в небе, который к тому же может оказаться не журавлем, а воздушным замком… Он навестил нас, чтобы прощупать отца: вдруг отцу тоже что-то известно о странных движениях вокруг подвалов? И отец просто здорово напустил ему пыли в глаза… Но это подводит нас ко второму вопросу: откуда и сколько известно самому отцу? Что ты об этом думаешь?

— Я думаю, что для меня все это становится слишком сложным! — заявил мой братец. — Все эти твои выкладки, схемы, «если так, то так, а если не так, то так»… Знаешь, может быть, я бы понял все намного лучше, если бы мы записали все на бумаге. Давай составим список наших вопросов или что-нибудь такое. Честное слово, мозги от этого только проветрятся!

— Ты прав! — я соскочил со стола, на котором сидел. — Я как раз собирался предложить то же самое. Спустимся в нашу комнату — и внесем первые записи в досье по нынешнему делу!

Мы сомневались, стоит ли нам оставить свет включенным или погасить его. В конце концов мы его выключили, но дверь оставили чуть приоткрытой, как она и была. Затем, мы осторожно спустились вниз, опять преодолевая «горные пропасти», и заглянули на кухню, чтобы перехватить по бутербродику с творогом и помидорами или с малосольной форелью: мы внезапно почувствовали дикий голод после всех путешествий, приключений и напряженных размышлений над окружающими нас тайнами.

Мама готовила то, что она называла «котелок по-царски». Для этого блюда брался не котелок, а самый большой чугунок, больше похожий на котел, который и сейчас побулькивал на плите, а от него разносились фантастические запахи баранины, картошки и лука, томившихся в соку крупно нарезанных помидоров, лаврового листа, имбиря, мускатного ореха, душистого перца и тысячи других ароматных специй и приправ, сочетание которых являлось маминым кулинарным секретом. Мама была вся красная и запарившаяся — и ничего удивительного. Дни стояли самые жаркие, и почти самые длинные в году. Было уже, если верить кухонным часам, без четверти восемь, а солнце держалось совсем высоко, пройдя не больше одной пятой пути от макушки неба до западного горизонта, и раньше одиннадцати вечера не стоило ожидать спада жары. Большое окно кухни смотрело прямо на запад, поэтому солнечные лучи били в него напрямую, а вы ещё добавьте к этому жар от включенных конфорок плиты, от кипевшего котла и от сковородок, на которых мама обжаривала лук и морковь, прежде чем добавить их в «царское» блюдо — поэтому ничего удивительного, что, хоть окно кухни и было открыто настежь, но после тенистой прохлады второго этажа мощная волна жаркого воздуха едва не отправила нас в нокдаун, едва мы переступили кухонный порог.

— Я собираюсь наготовить еды разом на неделю, в худшем случае, на пять дней. Имею я право круглыми днями купаться и загорать как все другие люди? — сказала мама, обмахивая лицо и плечи кухонным полотенцем. — Эй, вы, прекратите мародерствовать в холодильнике! Ужин будет через полчаса, и я вам покажу, если вы отобьете себе аппетит!

Мы объяснили маме, что хотим лишь немного перекусить, чтобы дожить до ужина, и удалились с двумя большими ломтями хлеба, как следует намазанными маслом и медом. (Как я уже говорил, масло мама сбивала сама, а роскошный мед присылал отцу знакомый пасечник.)

Оказавшись в своей комнате, мы прежде всего умяли бутерброды, а потом взялись за составление нашего списка.

После споров, зачеркиваний и возвращений к однажды зачеркнутому, у нас в итоге получилось вот что:

СПИСОК СТРАННЫХ СОБЫТИЙ СЕГОДНЯШНЕГО ДНЯ

1. Старинная монета (предположительно, доказывает, что подвалы существовали задолго до времен мельника.

2. Два монаха (их рассказы об истории места, на котором стоит наш дом, и вообще многое в их поведении не очень-то похоже на то, как обычно держатся священники; очень похоже, что их главной целью было проникнуть в наши подвалы под любым правдоподобным предлогом).

3. Телефонный разговор отца с отцом Василием (предположительно, отец узнал из этого разговора что-то важное; во всяком случае, нечто, услышанное от отца Василия, заставило его сильно встревожиться, но, одновременно, похоже, и дало какую-то подсказку к смыслу происходящего).

4. Наша встреча с Пижоном (Пижон тоже интересовался нашим домом, и нашими подвалами в особенности; особо отметить: Топа повел себя по отношению к нему вполне дружелюбно, в то время как к монахам был очень враждебен, и это представляется тем более странным, что Топа привык к посещениям людей в странных длинных одеждах черного цвета, в то время как он терпеть не может расфуфыренных туристов с их сюсюканьем насчет дикой природы, их орущими магнитофонами и их неспособностью отличить мостки для ныряния от причала для моторок, и любой разодетый в стиле таких «отдыхающих» вызывает у Топы неприязнь. Значит ли это, что Пижон совсем не такой болван, каким кажется с первого взгляда, и что он по праву может рассчитывать на нечто, связанное с нашими подвалами?)

(Последний вопрос был добавлен мной, несмотря на возражения моего брата. Я вообще собирался изложить мысль о том, что Пижон, по всей видимости, тоже не тот, за кого себя выдает, и что, похоже, именно он является законным владельцем того, что спрятано в наших подвалах, в утвердительной форме, но пошел навстречу Ваньке, который яростно доказывал, что у нас ещё недостаточно данных, чтобы судить об истинном характере и истинных правах Пижона).

5. Хвастливые и косноязычные при этом угрозы Михая (последующие события показали, что отец не собирается принимать эти угрозы слишком всерьез, поскольку считает достаточными принятые им меры и отказался от предложенной Степановым помощи; он был невозмутим даже тогда, когда рассказывал Степанову, как и с помощью каких приспособлений Чумовы могут попробовать поджечь дом, если до этого местные жители не втолкуют им, что после этого им будет очень плохо; по всей видимости, отец твердо убежден, что Чумовых усмирят уже к сегодняшнему вечеру).

6. Довольно короткий разговор отца с Пижоном (когда мы вернулись домой, Пижона уже не было; это значит, что его разговор с отцом длился не более пятнадцати минут; и что, вероятнее всего, Пижон задал какие-то вопросы и получил на них ответы, которые его полностью удовлетворили; что это могли быть за вопросы и ответы?)

7. Самое большое испытание отца — разговор со Степановым (см. также пункт 5; отец просто здорово переиграл Степанова, отдав ему, в виде «жертвы пешки», дальний комплекс охотничьих домиков на три дня; но все равно остается вопросом, предлагал ли Степанов свою помощь от чистого сердца или намеревался использовать её как предлог для проникновения в подвалы? В любом случае, отец абсолютно правильно действовал из принципа, что «лучше перебдеть, чем недобдеть»).

8. Возможно, появление призрака.

Понятно, я думаю, что последний пункт был добавлен под огромным давлением моего брата. Да ладно, решил я, не будет никакого вреда, если мы его добавим. Но я постарался изложить его в такой форме, чтобы хоть сколько-то было ясно: сам я в этого призрака не верю.

— Похоже, все, — со вздохом облегчения сказал я. — Ну, что ты обо всем этом думаешь?

— Я думаю… — Ванька, забавно наморщив лоб, изучал составленный нами документ. — Знаешь, что-то промелькнуло в уме, когда мы писали, и я подумал, что это обязательно надо добавить, но затем мы разругались из-за следующего пункта, и я забыл мою мысль. Что же это было?.. Тьфу! Знаешь ведь, как это бывает, когда вертится в голове, и, вроде, вот-вот схватишь, но никак не получается — так досадно, что хочется локти кусать!

Я кивнул. Кому не знакомо это доводящее до белого каления чувство, когда словно что-то заклинило в мозгу, и у тебя остается смутное ощущение, будто ты знаешь или додумался до чего-то очень важного, но не можешь ухватить это, хоть ты тресни?

— Давай пойдем шаг за шагом, — сказал я. — Когда ты почувствовал, будто тебя что-то укололо?

— По-моему, когда мы говорили о предложении Степанова… Нет, немножко пораньше… Когда мы обсуждали, почему отец плюет на угрозы Чумовых… Нет! — он протянул руку к нашим записям. — Дай-ка мне поглядеть ещё раз! — он внимательно перечитал наш список — раз в сотый, наверное — и вдруг воскликнул, так торжествующе и так неожиданно, что меня чуть в воздух не подбросило. — Вот оно! Смотри сюда! «Когда мы вернулись домой, Пижона уже не было»! Так почему мы не встретили его на обратном пути?

Мне понадобилось меньше доли секунды, чтобы понять все значение Ванькиного наблюдения, со всем, что за ним стоит, и я почувствовал себя возбужденным, как Топа, взявший свежий волчий след.

— Только спокойней, спокойней… — срывающимся голосом сказал я, обращаясь больше к себе, чем к брату. — Давай разберем все спокойно, это главное… Мог ли Пижон пойти другим путем? Нет, никак не мог. Остров ему совершенно незнаком, Топа провел его до нашего дома самой прямой дорогой от пристани, и, возвращаясь, Пижон вряд ли рискнул избрать другой путь. И заблудиться даже он не мог, хоть и пошутил, что он способен заблудиться где угодно! Надо идти только прямо и прямо, две развилки дорог повернуты разветвлением на наш дом, а когда идешь от дома, то, наоборот, все дороги перед тобой сливаются в одну, так что сбиться или повернуть не туда просто нельзя! Могли мы его пропустить? Невозможно! Допустим, весь его разговор с отцом занял всего пять минут. Но даже в этом случае он не успел бы дойти до Лучников и проскочить сквозь них до того, как мы вышли от бабы Лиды! Да, даже в этом случае он прошел бы лишь половину пути, если не одну треть, и мы бы обязательно с ним столкнулись! Так куда он испарился?

— Степанов его похитил, вот куда! — заявил Ванька. — Смотри, как все получается! Пижон расспрашивает в городе насчет острова — как ему туда попасть и так далее. И при этом слишком распускает язык, проболтавшись о том, о чем болтать не следует! Один из людей Степанова подслушал, донес ему — и Степанов понял, что Пижон охотится за какими-то скрытыми сокровищами! Он дает поручение своей братве — и те проследили его до нашего дома и схватили на обратном пути! Его, конечно, допрашивают, но Пижон пока что молчит или отговаривается — иначе бы Степанов не сомневался, что он ищет, и стоит ли это искать. Но в любом случае Степанов понимает, что поиски Пижона связаны с нашим домом, вот он и навещает нас, придумав хороший предлог! Он старается обхаживать отца, но не грубит и не наезжает — во-первых, он не уверен, что Пижон охотится за сокровищами, и во-вторых, он не уверен, что сокровища именно в нашем доме — может, наш дом это всего лишь одна из опознавательных примет на пути к сокровищам, а от него надо плыть столько-то на восток или запад и нырять на дно озера? То, о чем ты говорил — зачем ради чего-то слишком призрачного ссориться с отцом, превращая его во врага? Но, разумеется, Степанов сразу сообразил, что подвалы — самое подходящее место для спрятанных сокровищ, вот он и хочет засунуть туда своих людей, чтобы они все обыскали… Да, все идеально сходится, разве нет? И… Да, конечно… Охотничий комплекс нужен ему вовсе не для приема знатных гостей, а для того, чтобы там, далеко от людей и дорог, держать Пижона! Трех дней головорезам Степанова хватит по горло, чтобы кого угодно заставить разговориться! Поэтому нам позарез надо добраться до охотничьих домиков и спасти Пижона!

Да, мой брат был умен, очень умен. Против его доводов и выводов мне нечего было возразить.

Но, на всякий случай, я осторожно сказал:

— Да, это все очень похоже на правду. Но ведь произойти могло все, что угодно. Надо похитрее и помягче выпытать у отца, не спрашивал ли Пижон насчет того, можно ли пройти к пристани кружным путем вдоль берега, не подсел ли он в лодку кого-нибудь из соседей, плывущих в город… Если отец нам подтвердит, что Пижон ушел той же дорогой, которой пришел, и что отец сам видел как он удалялся… Что ж, тогда… тогда… — я примолк, ещё раз пытаясь взвесить все, что нам нужно было принимать в расчет.

— Тогда что? — жадно спросил мой брат.

— Тогда, боюсь, нам придется отправиться в заповедник и незаметно выяснить, действительно ли Степанов готовится к приему важных гостей или они там обрабатывают Пижона, чувствуя себя в безопасности среди безлюдных диких лесов, где никакие крики никто не услышит. Понимаешь, мы не можем поделиться нашими догадками ни с отцом, ни, тем более, с милицией, пока мы не уверены до конца. Представь себе, что у Степанова там действительно гости — а на него вдруг нагрянут с обыском! Он вовек не простит такого позора — и найдет способ отыграться! С другой стороны, если он держит там Пижона, то, ты прав, его «методы убеждения» никто долго не выдержит. И тогда он опять нагрянет к нам в дом, полный решимости добраться до сокровищ, точное место которых уже будет ему известно!

— По-твоему, он может нас убить? — прошептал Ванька.

— Ни в коем случае! — твердо ответил я. — Но приятного все равно будет мало. И, в конце концов, раз дом принадлежит нам, то и все спрятанные в нем сокровища тоже принадлежат нам!

Мой брат открыл рот, собираясь что-то сказать, но тут нас позвали ужинать.