4

Возвращение в коттедж заняло всего несколько минут, но Джованна отнюдь не сразу смогла найти в себе силы посмотреть на пострадавший дом. Она бесцельно слонялась по садику, пока Франко не подпихнул ее в спину.

— Иди. Нечего отворачиваться. Дом цел и невредим, так что открывай двери и пошли.

Запах гари ударил в ноздри. Повсюду следы огня, следы разрушений, словно раны на теле дома. Разумеется, сгорел весь тюль, все кружевные занавески, которые так любила тетка Лу. Обгорели ковры на первом этаже. Облезла краска с дверей и стен. Полопались стекла. Погибли цветы.

Джованна тихо застонала, но в этот момент рука Франко легла ей на плечо.

— Это ничего, Солнышко. Все починится, покрасится, стекла вставим новые, а занавески ты сама повесишь. Цветы в наших краях расцветают даже на венике, а запах гари улетит с ветром. Не плачь, Джо.

— Типичный мужчина!

— Очень на это надеюсь.

— У меня сгорели все фотографии!!!

— Типичная женщина. Значит, это за ними ты рвалась в огонь вчера ночью?

— А чего смешного?

— Ничего. Очень по-женски. Что вы вынесете из горящего дома? Ребенка, кошку, а если нет ни того, ни другого— альбом с фотографиями.

— Это моя жизнь. Мое прошлое. И это то, что нельзя восстановить.

— На это есть память. А восстановить нельзя только одно — прерванную человеческую жизнь. Держи.

Она замерла, не веря своим глазам. Франко Аверсано протягивал ей серебряную книжечку, составленную из двух фотографий. Ее амулет, ее сокровище. Девушка, вся дрожа, подняла счастливые глаза на Франко.

— Где ты это нашел?

— На крыльце, когда оттаскивал тебя. Ты рвалась в пламя, я еле успел поднять эту штуку. В карман сунул и забыл, сейчас вспомнил.

— Врешь.

— Джо! Графы не врут.

— А ты врешь. На тебе были другие брюки. Значит, ты не сейчас вспомнил. Ты специально ждал, чтобы я так не расстраивалась при виде дома.

— О, женщины! Забирай свое сокровище и пошли в сад. Составим список самого важного и насущного.

Джованна Кроу выпрямилась и лукаво стрельнула взглядом из-под ресниц.

— А ты-то здесь при чем? Ты давай, ищи рукавицы и за работу.

— Что-о?

— То. Ты обещал вчера ночью, сидя на чем-то колючем, что отстроишь этот дом собственными руками. Вперед.

— Джо?

— Ну?

— Пожалуй, я ошибся. Ведьма из тебя хоть куда.

— Ах так? Значит, будешь работать без обеда.

Тени стали длиннее, солнце уже не так сильно жгло землю, а Джованна и Франко работали не покладая рук. Разумеется, Франко оказался прав и разрушения в доме были не слишком заметны. Выяснилось, что второй этаж достаточно просто хорошенько отмыть, чтобы все следы пожара исчезли, а на кухне пришлось просто выбросить прогоревший стол. Огонь не затруднял себя и шел по занавескам и половикам, которые сгорели бесследно, но древесина заняться не успела.

Франко быстро и четко составил список необходимых вещей и работ, явившийся на мест пожара Гвидо был откомандирован в деревню, и вот Джованна и Франко остались одни, усталые, но страшно довольные проделанной работой и друг другом.

Франко сбросил футболку и склонился над ручьем, а она, смеясь, поливала ему из старинного медного ковшика. Вода струилась по могучим плечам, спине и рукам мужчины, Франко встряхивал мокрыми черными волосами, от воды свившимися в тугие кольца, и Джованна чувствовала сладкий ужас и восторг одновременно, глядя на это великолепное тело.

А потом он почувствовал ее взгляд, выпрямился и посмотрел ей прямо в глаза. Джованна готова была убежать, провалиться под землю, взлететь в небеса, скрыться — лишь бы не видеть этих серых пронзительных глаз, но в то же время была счастлива, что Франко так близко, совсем рядом, стоит лишь руку протянуть… Он сам протянул руку. И коснулся мокрыми пальцами ее щеки. По всем правилам Джованне надо было отпрянуть, отстраниться от него, но вместо этого она непроизвольно шагнула вперед, и уже в следующее мгновение Франко обнимал ее, все так же не сводя с нее внимательных серых глаз. Желание, страсть, все это было в его взгляде, но пугало Джованну другое. Чуть заметный холодок на дне зрачков. Легкая настороженность. И странная уверенность в своем превосходстве. Это чувствовалось на расстоянии.

Его губы вдруг коснулись ее полураскрытых губ, и это был нежнейший и легчайший поцелуй на земле, но уже в следующее мгновение Джованна изогнулась в руках Франко и уперлась в его литую грудь стиснутыми кулачками, одновременно злясь на него, себя и весь мир, а также восхищаясь великолепной мускулатурой окаянного графа.

— Пусти!

Он отпустил сразу, не делая ни малейшей попытки удержать ее, и стоял спокойно, с легким любопытством глядя на раскрасневшуюся и злую как оса Джованну. Она отбросила назад белокурую гриву и выпалила:

— Не знаю, что ты задумал, но предупреждаю: со мной твои игры не пройдут!

— Серьезно?

— Серьезно.

— Тогда не ори. Гвидо идет сюда. Хочешь, чтобы о нас узнала вся деревня?

— О нас? Не смеши меня, Франко Аверсано.

— Ты не понимаешь. В этом вся и прелесть. В деревне необязательно быть, важно слыть. Если Гвидо решит, что мы с тобой целовались, так и будет.

— Я с тобой не целовалась, ты, растлитель…

— Малолетних?

Она вспыхнула и молча ринулась к дому. Позади послышался легкий смешок — или ей показалось?

И ведь что интересно: уже через час они сидели за столом и пили чай как ни в чем не бывало. Франко поглядывал на нее с интересом и еще каким-то странным выражением, Джованна нервничала все сильнее, но на графа это совершенно не действовало. Наконец он бесцеремонно прервал ее отчаянные попытки обсудить погоду на завтра.

— Я слышал, ты так и не стала танцовщицей. Почему?

— Я получила травму. Да и Анна Павлова из меня все равно бы не вышла.

— Есть еще Ширли Маклейн и Лиза Минелли. О тебе, помнится, писали в газетах. Прочили блестящее будущее.

— Если я расскажу, ты будешь смеяться.

— Не буду.

— Ну, значит, будешь считать еще более ненормальной, чем я была в детстве.

— Ты не была ненормальной. Обычный ребенок, вырвавшийся на свободу. Так что случилось?

— В день своего восемнадцатилетия я на спор пошла через мост. На пуантах.

— И что?

— По перилам.

— Понятно.

— Нет, непонятно. Надо было падать в сторону реки. Там всего десять метров, не убилась бы. А я испугалась и попыталась спрыгнуть на мостовую. В результате заработала перелом ступни и навсегда попрощалась с балетом. Это было давно, я больше не расстраиваюсь и не комплексую. А хромаю не всегда, а только изредка.

— И не жалеешь?

— Нет. В каком-то смысле падение меня освободило. Я смогла заниматься тем, чем хочу. А еще поняла, что жизнь — очень хрупкая штука. В один миг все может кончиться. Смерть тети Лукреции и твоего отца это только подтвердила.

— Ты стала мудрой, Солнышко.

— Тебя это удивляет?

— Нет. Это даже трогательно. А туристический бизнес? С ним покончено?

— Я же сказала, буду работать отсюда.

— Джо, это ерунда какая-то, а не бизнес. Ты не сможешь заниматься всеми проблемами по телефону…

Джованна с загадочной улыбкой отвернулась и стала смотреть в окно. Потом невинным голосом сообщила:

— Кстати, Дейрдре приезжает.

— Ого! Труднопроизносимая рыжая ведьма из Макбета? Последний раз я видел ее года четыре назад. Лу притащила ее на Рождество. Вдвоем они составляли чудесную пару. Представляю, как трепетали фашисты.

— О чем это ты?

— Ты что, не знала? Дейрдре во время войны сражалась в Сопротивлении, во Франции. Она ведь приехала учиться в Сорбонну перед самой войной. Лукреция познакомилась с ней в сорок втором.

— Мне стыдно, но я ничего не знала… Мне даже казалось, тетя Лу моложе…

— Они обе достаточно хорошо выглядят всю свою жизнь. Лу уверяла, что это из-за вина, Дейрдре валила все на английский туман. Зачем она приезжает?

— Она собирается преподавать в одной из художественных школ в Кампобассо. Академия художеств ее пригласила. До начала занятий есть время, и она поживет у меня. Ты не против?

— Что ты! Я рад ее видеть. Вот если бы и мама согласилась выйти на свет Божий…

— Она выйдет, Франко. Боль утихнет, она найдет в себе силы, в жизни появится новая цель — и она станет прежней.

— Хорошо бы.

Франко сдержал свое слово. Присланные им люди работали с рассвета до темноты, и Пикколиньо становился все лучше и лучше. Сам граф Аверсано исчез. Точнее, уехал по делам, так сообщила синьора Баллиоли ежедневно присылавшая Джованне огромную корзину вкуснейшей снеди. Счастье, что рабочие не очень долго стеснялись и стали обедать вместе с Джованной, иначе вся эта уйма продуктов просто пропала бы, потому что одна маленькая Джованна была не в силах съесть такую прорву пищи.

Да, Франко уехал, и девушка совершенно неожиданно поняла, что скучает без него. За несколько дней, пока граф Аверсано заботился о ней, Джованна привыкла к широкой спине, за которой можно укрыться в случае невзгод. Она с головой погрузилась в ремонт, чтобы не думать о Франко.

Сроки неумолимо надвигались. Первые гости из Англии прибудут через пару недель, даже меньше, а Дейрдре обещала помочь с оформлением дома. Ну и новоселье тоже. Прием состоится через десять дней, и к нему надо готовиться.

Джованна сунула ноги в шлепанцы, прошла через просторный и чистый холл к лестнице и рассмеялась от счастья. Все вокруг сияло чистотой. Отшлифованные ступеньки лестницы были заново покрыты бесцветным лаком. Окна блестели. Цветы в глиняных горшках, ящиках и кадках наполняли дом свежестью и благоуханием.

Как ни странно было об этом думать, пожар пошел дому на пользу. Именно благодаря ему Джованна получила возможность усовершенствовать планировку, поменять электропроводку и проверить все коммуникации. Это, конечно, сильно сказано. Вообще-то всем занимался Гвидо со своими товарищами, но и Джованна участвовала по мере сил.

Вот и сейчас Гвидо возник на верхней ступеньке, широко улыбаясь Джованне и приветственно размахивая малярной кистью.

— Салют, синьорина Джои. Любуешься?

— Да. Благо есть чем. Это сказка, а не дом.

— Он всегда был таким. Старая синьора была настоящей колдуньей. Мы любили к ней забегать. Теперь ты будешь колдуньей. В новом дом.

— Ты ее хорошо помнишь, Гвидо?

— Ее тут все помнят. Веселая, словно птица чудная, яркая, ни секунды на месте не сидит. Ребятишек зазывала к себе на обед и кормила мороженым и газировкой. Варила фруктовый суп. С птицами разговаривала. Гадала на картах всей деревне. Обожала сватать. Научила мою мать на старости лет вышивать бисером и золотой нитью. Про войну нам рассказывала.

Джованна ощутила легкую зависть и досаду. Она сама понятия не имела, что ее родная (почти) тетка сражалась с фашистами в Сопротивлении.

— Представляешь, Гвидо, а я об этом узнала совсем недавно.

— Она не очень любила вспоминать. Просто мы, мальчишки, ее разозлили однажды, убили из ружья белку. Она выбежала из дома, отобрала у нас ружье и сказала, что таким дуракам оно ни к чему. Расставила банки и устроила нам экзамен, а потом сама выбила десять из десяти. Так мы и узнали. Она ведь совсем девчонкой попала в отряд. Для нее это было приключение, только очень страшное. Поэтому и вспоминать не любила.

Они помолчали, потом Гвидо провел Джованну по всему дому и продемонстрировал свою работу. Основным трудом последних дней являлась большая печь с котлом для горячей воды и отопления. В здешних местах частенько случались грозы, и электричество отключалось и днем, и ночью, так что почти во всех здешних домах были такие печи, позволявшие не обращать внимания на отсутствие света, Эта же печь снабжала горячей водой и ванную, так что Гвидо с полным основанием мог гордиться собой.

— Когда синьор Франко вернется, скажите ему насчет света, и он прикрикнет на энергетиков. Как только они узнают, что синьор Франко ваш друг, они враз перестанут отключать свет.

— Друг-то он друг, Гвидо, только вот когда он вернется…

— Он уже вернулся! Поцелуи? Цветы? Хотя бы приветственные возгласы! Неужели друзьям уже не рады в этом доме?

Франко Аверсано стоял в дверях, высокий, широкоплечий, надежный и до невозможности прекрасный. В грешную голову Джованны Кроу немедленно заползли самые бесстыжие мысли, причем в большинстве из них они с Франко целовались…

— Я рада. И… я скучала. Как это ни странно.

— Действительно. И как это ни странно, чувства взаимны. Я тоже скучал. Чего-то не хватало. Пожаров, наводнений, стихийных бедствий… Пораненных ног и рук. Как нога?

— Господи, да я уже и думать забыла. Все прошло. Оцени лучше работу Гвидо. Это действительно стоит высшей похвалы.

— Я уже потрясен. Парень, ты стал настоящим мастером. Джо, я прошу прощения за столь мелодраматическое появление. Хотя подскочила ты очень изящно. Даже, я бы сказал, женственно.

— Опять смеешься?

— Отнюдь. И наряд тебе очень идет. Точнее, прикид.

Джованна вспыхнула и машинально одернула футболку. Драные джинсы и заляпаннная побелкой футболка действительно не тянули на наряд. Интересно, показалось ей, или Франко действительно посмотрел на Гвидо с ревностью?

— Ладно. Сейчас я посмотрю на дом, с вашего позволения, разумеется, а потом мы чего-нибудь выпьем. У тебя есть сок, Солнышко?

— У меня есть лимонад. Сама сделала.

— О, в наших рядах повариха. Гвидо, ты уж разумеется, пробовал?

— Нет, синьор Франко, ни разу. Я лучше пошел бы…

— Нет уж. Мастеру первый бокал. Джованна! Мужчины жаждут. Наливай.

Она вынесла три высоких бокала с душистым напитком. Мужчины сделали по глотку, потом Гвидо с восхищением уставился на нее;

— Это лучший лимонад в моей жизни. Синьор Франко, скажите?

— Да. Гвидо прав. Как ты этого добилась? — Джованна с подозрением посмотрела на обоих.

Никто из них не смеялся.

— Вы что, издеваетесь? Это обычный лимонад. Лимонный сок, вода и сахар. Капля рома. Даже умалишенный сможет…

Гвидо и Франко переглянулись.

— Она не понимает, что сделала, Гвидо, Понятия не имеет, что только одна хозяйка из сотни способна приготовить сносный лимонад, одна из тысячи — хороший, а одна из миллиона — вот такой, превосходный.

— Да уж!

Джованна отошла подальше — на всякий случай, вдруг они будут буйные — и робко предложила попробовать еще и салат с холодным мясом. Мужчины радостно согласились.

После недолгой паузы граф Аверсано протянул:

— Должен заметить, что с голоду ты не умрешь. На худой конец тебя возьмут шеф-поваром. А горячее?

— Гвидо только сегодня закончил печь, так что я…

— Секундочку, а электрическая плита?

— У меня нет электричества.

— Что значит нет? Я же сказал секретарше позвонить в магистратуру.

Если это та же секретарша, которая не передала, что Джованна звонила из Штатов, то неудивительно.

— Франко, не злись, я прекрасно обхожусь без электричества. Тут полно свечей, ночи теплые, синьора Баллиоли откармливает меня, словно королевскую пулярку, а теперь, с печью Гвидо…

— Нет, синьор граф прав. Надо им сказать, а то они до Рождества с места не двинутся! А тебе надо скорее. То есть вам… синьорина Джованна.

Гвидо она в свои планы относительно дома посвятила, чтобы он помог ей с перепланировкой, а теперь это грозило ей разоблачением, поэтому Джованна поспешно сменила тему.

— Не происходит ровным счетом ничего такого, что стоило бы нервов и особого вмешательства синьора Франко. Я отлично живу в этом доме, а ты и твои друзья отлично его ремонтируете. Все со временем решится.

— Ладно. Лимонад и салат шикарные. Надо рассказать маме, она собирает рецепты.

Франко с некоторым неудовольствием поинтересовался у Джо:

— Значит, мой повар тебе не нужен, так что ли?

— Нет, что ты! Еще как нужен, спасибо, что предложил.

Стальные глаза обежали кухню. Франко подобрался, словно тигр перед прыжком. Голос напоминал мурлыканье.

— Сколько зеркал. Пространства стало больше, или мне кажется из-за них?

— Немного расширили, но в основном зеркала.

— Большая кухня. Для одного — так даже слишком.

— А я люблю простор.

Разговор заходил в опасные края. Гвидо заерзал на стуле и, судя по его виду, мечтал удрать. Франко был невозмутим, словно сфинкс.

— Зеркал так много… Ты уверена, что не собираешься открыть здесь бордель?

— Франко!

— Прости, погорячился. Просто удивлен. Такое ощущение, что в Пикколиньо въезжает целая армия, а не одна маленькая Джованна.

— Я люблю пространство. Если бы ты видел мою комнату в Штатах, ты бы меня понял.

— Я пошел. Пока, Джованна. До свидания, синьор Франко.

— Пока, Гвидо. И еще раз — спасибо за отличную работу.

— Спасибо, Гвидо.

Наступила томительная тишина. Потом Франко коротко ухмыльнулся.

— Я тоже поехал. Там в прихожей лежит телеграмма. Видимо, что-то срочное.

— Я посмотрю.

— Да уж, посмотри. Не забудь.

— Не забуду.

— Джо!

— Да?

— Ничего не хочешь мне сказать?

— Ничего, кроме спасибо. Твоя помощь бесценна.

Еще пара секунд, и пристальный взгляд Франко Аверсано прожигает кожу грязной обманщицы Джованны Кроу, но она молчит, как боец Сопротивления на допросе.

— Так я поехал?

— До свидания, господин граф.

— Пока, Солнышко. Увидимся.

— Конечно.

Она дождалась, пока не взревет мотор, и опустилась на стул, совершенно вымотанная разговором с Франко. Он ее подозревает, но даже понятия не имеет, как обстоят дела на самом деле.

Теперь телеграмма. Боже, только не неприятности. Этого добра она себе сама наваяет. Телеграмма была краткой и исчерпывающей