"Околдованная" - читать интересную книгу автора (Сандему Маргит)

8

Человек по другую сторону очага сделал глубокий вдох, прежде чем начал рассказывать.

— Ты, видимо, слышала о первом Тенгеле? О том, что он и несколько других семей убежали в Утгардские горы? Это было, вероятно, в тринадцатом веке. О том, что сделал мой пресловутый предок, я не знаю ничего определенного, но говорят, что он заключил союз с Сатаной, чтобы выжить здесь наверху, в горной пустоши. Теперь я склонен думать, что он и раньше был знаком с колдовством. Он, видимо, обладал примечательной наружностью, был невысокого роста, черноволосый, с пронзительным взглядом. Никто не знает, из какого рода он произошел. По преданию, он совершал таинственные обряды, чтобы войти в контакт с самим Дьяволом, и свои заклинания произносил над котлом, где варил колдовское зелье.

Взгляд Силье невольно скользнул на котелок, висевший над огнем очага. Он выглядел довольно безобидно. Тенгель рассмеялся, в его смехе чувствовалась горечь.

— После заключения союза с Дьяволом мой предок закопал котелок и проклял то место. По словам моего прадеда, Дьявол сказал, что некие избранники среди его потомков унаследуют дары, которые он сам получил, а один из потомков получит сверхъестественные способности, недоступные раньше для людей. Проклятие — потому что это проклятие, Силье, — может быть снято, если только будет найден и вырыт из земли тот котелок.

— Он найден? — тихо спросила она, ища его взгляда в полумраке за дымом и огнем.

— Нет. Потому что никто не знает, где он его закопал. Он пропадал шестьдесят дней и шестьдесят ночей, от одного полнолуния до другого, когда заключил союз с Дьяволом. Он мог быть в это время высоко в горах или где-то вдали от них. Говорят, что после той страшной встречи он изменился и внешне: он словно съежился, стал короче и шире, противен и злобен на вид.

— Вы этому верите?

— Отчасти, — сказал он, помедлив. — Во всяком случае, я верю в то, что он делал все, чтобы найти Сатану. Но встретил ли он действительного Князя Тьмы, этого никто не знает, я в этом сильно сомневаюсь, хотя до самой своей смерти он утверждал, что встретил. Я думаю, что он был из тех, кто любит пугать и дурачить людей. А возможно, он и сам поверил в то, что видел Дьявола. Есть немало благочестивых людей, которые утверждают это. И я думаю также, что он просто выдумал все это насчет своих потомков, которые должны наследовать его способности. Видимо, он знал, что в его роду всегда встречались представители со сверхъестественными способностями, и захотел казаться прорицателем. Другими словами, он хотел надувать людей. То, что он стал меньше ростом и безобразнее, тоже не так удивительно — все становятся меньше с возрастом, а если человек дышит злобой, то лицо его приобретает отталкивающее выражение. Однако несомненно то, что он, чье имя дали мне, владел многими тайнами и секретами. И все же история союза с Сатаной — только выдумка. Нет никакого Сатаны.

Силье испугалась.

— Вы не должны так говорить! Это то же самое, что отрекаться от Господа нашего.

— Неужели? Не будь наивной, Силье. Я думал, ты сообразительная, хотя и пришла сюда. Но сейчас ты рассуждаешь, словно какая-нибудь совершенно необразованная девчонка. Я считаю Сатану очень удобной выдумкой людей — чтобы иметь кого-то, на кого можно свалить вину, если сами люди не хотят отвечать за свои собственные преступления. Никто не знает, как много веры в Дьявола создано церковниками только для того, чтобы властвовать над другими людьми.

— Вы богохульствуете, господин!

— О, замолчи. Если ты согласна с тем, что Сатана существует, то ты обрекаешь меня этим на вечные муки. Разве ты этого желаешь?

— Нет, конечно, я этого не хочу.

Она наклонилась вперед.

— Если то, что первый Тенгель продал душу Дьяволу, правда, то он одновременно продал и мою. Потому что та же кровь, то же семя, та же душа и то же проклятие на нас всех, кто унаследовал его способности. Ты понимаешь это? Я отказываюсь признавать Сатану, но я очень хочу верить, что есть добрый и прощающий Бог, который может проявить милосердие к отягощенному наследственностью человеческому дитя.

У Силье к горлу подступил ком.

— Когда вы говорите так, я начинаю думать, что вы правы. Что Дьявол — выдумка людей. Но я не верю, что вы прокляты, совсем нет. Вы, который так…

— Так посмотри на меня! — вырвалось у него. — Разве человеческий облик таков, как у меня? Когда я вижу свое собственное отражение в воде, то отшатываюсь назад. Посмотри на горящие глаза, косые и узкие, как у кошки, посмотри на улыбку хищного зверя, большие зубы и жесткие волосы, которые могли бы быть гривой у лошади. Ты когда-нибудь видела кого-то такого же омерзительного?

У Силье задрожали губы.

— Должна признаться, что ваш вид сначала меня напугал. Я не знаю, с чем это связано, но теперь мне кажется, что вы очень… Нет, я не могу это объяснить. Мне нравится смотреть на вас. Когда я вас не вижу, то с нетерпением жду, когда снова вас увижу. Вы были так добры ко мне и детям…

Он внезапно поднялся.

— О, я не всегда ангел.

Ее слова взволновали его. Он отошел в другой конец хижины, постоял там какое-то время, открыв совершенно бесцельно дверь шкафа. Потом захлопнул ее и вернулся на свое место. Силье сидела неподвижно, стыдясь своей откровенности. Теперь он, видимо, разозлился на нее. Он сжимал свои руки, словно не знал, что сказать.

Когда молчание слишком затянулось, она сказала тихо:

— Значит, вы уверены в том, что вы один из избранных в вашем роду? Искусство врачевания… оно перешло в наследство от него?

— Скажи лучше колдовство, потому что это, видимо, так и есть. Да, это перешло по наследству, с пугающей неотвратимостью. Не ко всем. Но, по крайней мере, один в каждом поколении был отмечен. И всегда жертвами становились темноволосые, с кошачьими глазами.

— Вы говорите «жертвы». Значит, это тяжелая обуза?

— Тяжелее, чем ты можешь вообразить.

— Тот, особый избранник, о котором вы сказали… который должен унаследовать больше сверхъестественных качеств, чем когда-либо видели люди… это вы?

Он откинул голову назад и засмеялся невеселым смехом.

— Я? Нет! Я не отмечен так ужасно, у меня не так много способностей. Я только необычно восприимчив к чувствам людей, и у меня лечащие руки. Нет, мы имели в нашем роду других ужасных отпрысков… Нет, тот избранник едва ли еще родился. И я должен сделать так, чтобы он вообще не родился!

Она посмотрела на него вопросительно.

— Я дал себе обещание, что злое наследство вымрет со мной. Никогда не лежать в объятиях женщины… чтобы опасное семя, которое я ношу, не распространялось дальше.

Силье опустила глаза, она не хотела, чтобы он прочел ее мысли, надежду, которой она лишилась именно сейчас. Его нежелание, чтобы она пришла сюда в его хижину… могло иметь какую-то связь с…? Нет, конечно, нет!

Но она вынуждена задать еще один вопрос.

— Если вы верите в «одного избранника», то вы верите и в силу прорицания первого Тенгеля?

Волчья усмешка сменилась раздражением.

— Собственно, нет. Я думаю, как уже сказал, что просто было что-то, что он придумал. Но наследство само по себе — такая тяжелая обуза, что я не хочу нести ее дальше.

— Вы единственный в вашем поколении?

— Да. Одно время мы думали, что моя сестра тоже получила злое наследство, но, к счастью, она избежала этого. Тогда она покинула горы, Силье. Покинула их ради любви и поселилась в Тронхейме вместе со своим мужем, не решившись рассказать, что она из Людей Льда, потому что таких задерживают и убивают на месте. Затем тело сжигают, а пепел зарывают глубоко в землю, чтобы он не распространял колдовства. Мы слышали, что моя сестра родила двух дочерей, Ангелику и Леонарду. Это ее я хотел посетить в тот вечер, когда встретил тебя, Силье. Мы беспокоились за нее и детей. Но я их так и не нашел. Силье сидела, устремив взгляд в пространство.

— О чем ты думаешь? — спросил он. — Ты кажешься такой напряженной.

— Сколько лет было маленьким дочерям?

— Младшая была грудным ребенком. «Надда… Леонарда?»

— Тенгель…

— Ну, наконец, ты назвала меня по имени, — пробормотал он.

Силье была так взбудоражена, что едва обратила на это внимание.

— Тенгель… Боже мой, я полагаю…

— Что же?

— Я думаю, твоя сестра умерла.

Он оцепенел.

— Почему ты так думаешь?

— Ты знаешь, как я нашла Суль, не правда ли? У мертвого тела матери. Красивая женщина с черными кудрями и темными глазами. Когда мы, Суль и я, услышали плач грудного ребенка в лесу, девочка потянула меня туда и лепетала все время «Надда». Я сразу сообразила, что у нее был, возможно, маленький брат или сестра с похожим именем. Ребенок, который, явно, умер от чумы.

— Леонарда? Господи, боже, — прошептал Тенгель. — Ты совершенно права, Силье. Я видел признаки на лице Суль. Сходство с Людьми Льда. Но я никак не мог себе представить…

Он замолчал. Видимо, всего этого было слишком много для него за один раз. Но это было еще не все.

— О, Тенгель, — вымолвила Силье со стоном отчаяния. — Боюсь, что… Суль носит в себе дурное наследие! У нее очень необычный нрав, почти бесовская необузданность. Она часто ведет себя совершенно непонятно. Я заметила, что время от времени она впадает в странное оцепенение.

— Да, — подтвердил он, — это один из первых признаков. О, Боже мой! Бедный ребенок! Суль — моя племянница Ангелика? Я еще не могу уразуметь это. А моя сестра умерла! Все так невообразимо тяжело.

Силье выжидала, пока он примирится со всем тем трагическим, что на него обрушилось. Ей очень хотелось подойти к нему и обнять, чтобы выразить свое сочувствие. Но она понимала, что этого не нужно было делать. Она была вынуждена терпеливо смотреть, как он страдал.

Его глаза потемнели.

— Был бы я достаточно твердым, я бы убил ее теперь. Пока она не станет достаточно большой, чтобы понимать. Потому что это семя дракона, семя, которое вложил в нас злой Тенгель. Семя дракона!

Именно сейчас его лицо походило на человеческое меньше, чем когда-либо. В то же время глаза были более грустные и страдающие, чем когда-либо видела раньше.

— Нет, вы не лишите ее жизни! — испуганно крикнула Силье.

— Нет, конечно, нет. Но мое сердце кровоточит при мысли об ее будущем. О, ты не подозреваешь, Силье, какой это кошмар получить такое наследство! Кое-кто из моих предков гордились им и стали злыми троллями и ведьмами. Они считали себя именно теми избранниками, кто мог видеть больше, чем все остальные. Но я ненавижу все это! — Он понизил голос. — И я твердо выполню свое обещание — никогда не дотронусь до женщины. Мое семя не должно распространяться дальше. Даже если Суль продолжит теперь родственную линию. Мы будем только молить милосердного Бога о том, чтобы у нее не было злого нрава, как у многих ее предков, тех, кто стали служить дьяволу. Я стараюсь держаться все время на правой стороне.

Рывком он выпрямился и словно стал прислушиваться к себе.

— Что это?

— Ты помнишь, когда я вошел в вашу кухню, чтобы попытаться спасти Суль от чумы?

— Да. Я помню, что вы помедлили мгновение. Вы сказали «но»… и прервали самого себя.

— Именно тогда, понимаешь ли, у меня возникло странное ощущение. Что мне не следует спасать ее. Теперь понятно, почему. Она была одной из избранных. Тогда я этого не знал, но мне словно кто-то говорил, что ее не следует спасать. Ну, то, что она существует, не важно — в любом случае я никогда не возьму себе женщину…

Силье сидела молча и боролась со слезами. Он заметил, как всегда, что она расстроена. Но на этот раз он стал раздраженным. Правда, таким он был в той или иной степени все время, как она пришла. Он снова вскочил.

— Для меня никогда не было трудным избегать женщин, — сказал он, — раньше… Вода кипит.

Сначала она не поняла, что он говорит о двух разных вещах. Потом она увидела, что вода в котелке кипела и что это, видимо, уже продолжалось довольно долго. Она поднялась и открыла сундучок с едой. Она гордилась тем, что могла выставить на стол всю эту вкусную снедь, и радовалась тому, что его глаза следили за ее движениями. Так чудесно отплатить хоть чем-то за все то, что он для нее сделал! Но в то же время она чувствовала, что его настроение опять стало меняться. Она бросила на него вопросительный взгляд.

— Я должен был бы уехать давно, — сказал он взволнованно и швырнул на стол несколько деревянных ложек. — Не понимаю, почему я этого не сделал.

— Я рада тому, что вы с этим задержались, — сказала Силье. — Зная, что вы есть, я чувствовала себя более уверенной. Вы защищали меня с детьми. Вы не злой.

— Вот как, и снова «Вы»… — пробормотал он.

— Извини, я забыла…

— Ты говоришь, что я не злой. И все-таки все боятся меня.

— Разве не хорошо чувствовать уважение? — Она пыталась засмеяться, но смех застрял у нее в горле.

— Они верят в то, что я дух, которому триста лет, Силье! А я только обычный живой человек с той же тоской по другим людям, как все другие — с той лишь разницей, что у меня есть кое-какие особые качества, о которых я никогда не просил.

Он увидел в глазах Силье такое понимание, что должен был отвернуться.

— А все это с травами — ты этому учился, не правда ли? — спросила она.

— Это то, что Люди Льда получают с молоком матери. Которого я, впрочем, никогда не пил. Как они могут верить, что я призрак? Я почти рад тому, что стал причиной смерти матери при своем рождении — так она, во всяком случае, избавилась от того, чтобы видеть произведенное на свет чудовище.

— Тенгель! — взмолилась она.

Он помолчал.

— Видишь ли, Силье, есть еще причина… — Он отошел к шкафу в углу и повернулся к ней спиной. — Причина того, что я должен жить один. Ты видела мои плечи, не правда ли?

— Да, — тихо ответила она. — Это телесное повреждение?

— Нет, никакого повреждения. Я таким родился. Это то, что отняло жизнь у моей матери. Она истекла кровью при родах.

— О, — Силье издала звук-стон, полный такого сочувствия, на какое только она была способна.

— Да. И я не хочу, чтобы это случилось… с другой женщиной, — быстро закончил он.

— Ты имеешь в виду, что это может стать наследственным?

— Да. О таком никогда не знаешь заранее.

Он подошел к столу и продолжил накрывать. В конце концов, стол получился великолепным.

— Наш рождественский обед, — улыбнулась Силье с комом в горле.

Они сели друг против друга за грубо сколоченный стол. Тенгель, избегавший смотреть на нее, налил самогона Бенедикта. Она мешкала выпить.

— Я никогда не пробовала такой крепкий напиток.

— Сейчас Рождество, Силье. И тебе совсем не надо меня бояться, ты же теперь это знаешь.

— Я это знаю. Но я думала не о тебе. Обо мне са…

Она испуганно замолчала. Он отодвинул от себя пирог.

— Ты действительно странная девушка. Смесь почти преувеличенного целомудрия, очень сильной чувственности и необычайной смелости. Я не знаю, кто ты на самом деле.

Силье немного подумала. От слов о чувственности ей стало жарко, но она не осмелилась об этом расспрашивать.

— Мне так бы хотелось поговорить с кем-то — обо мне самой. Практически мне не с кем было об этом поговорить. С господином Бенедиктом легко, но он болтает только об искусстве и о себе…

Тенгель улыбнулся впервые с тех пор, как она сюда пришла. Может быть, его смягчила атмосфера некоторой торжественности за столом.

— Ты можешь поговорить со мной.

Она опустила глаза.

— Если вы… можете теперь меня слушать.

— Прошу тебя говорить.

Она чувствовала, что он действительно этого хочет. Немного подумав, она сказала:

— Думаю, что это связано таким образом. Я воспитана так, чтобы быть скромной, почти робкой. Отец был очень строгим, а мать религиозной. Она осуждала все, что имело отношение к любви и к тому, что вы упомянули.

— Эротику?

— Да, именно, — быстро пробормотала она. — Все было так грешно, так грешно! Это прочно отложилось во мне. Дома, когда мы жили в поместье, ко мне несколько раз приставали мужчины, и я убегала, испытывая испуг и почти отвращение, прежде, чем они успевали дотронуться до меня. Но вот я осталась одна после того, как все родственники умерли в это ужасное время. Я никогда не позволяю себе вспоминать об этом, иначе я сломаюсь…

Она перевела дыхание и попыталась снова нащупать нить рассказа. Тенгель сидел неподвижно, положив локти на стол и держа кружку в руке. Теперь он пристально рассматривал Силье и даже забыл о кружке.

— Когда мне пришлось отправиться скитаться, то ко мне часто приставали, особенно в Тронхейме. Мне же было негде жить, и я ночевала под воротами и в других подобных местах. Тогда я и научилась защищать себя. Я еще девственница, ты не должен думать что-то другое.

Он очнулся и сделал глоток.

— Я и не думаю, — пробормотал он и налил себе еще.

— Я научилась быть твердой, — продолжала она, — хотя вначале это было совсем не легко, так как твердость не в моем характере. Смелость, которую ты видишь во мне, смелые выражения — это отпечаток того времени. Потому что я видела и слышала еще кое-что похуже. Моя застенчивость и все то мерзкое, что я пережила, соединились во мне и получилась смесь. Но так… нет, сейчас я больше не могу.

— И все-таки сейчас будет важное.

— Нет, я не могу. Он разозлился.

— Ты сказала, что доверяешь мне.

— Сегодня ты не очень поощрял это доверие, — сказала она, склонив голову.

— Я хочу слушать, — сказал он проникновенно. — Твои слова попадут в надежное место.

В хижине было теперь жарко. Или это она сама горела? Нет, это было что-то другое, очень сильное, что шло не от нее. Или, по крайней мере, лишь от части.

— Но это так трудно, Тенгель. Это касается… эротического.

— Да, я понял.

— Как это… пробудилось. Я не подозревала, что я… имею такие… наклонности.

Его глаза горели, словно узкие полоски огня. Под высокими скулами залегли такие глубокие тени, что щеки казались провалившимися. Он поднял верхнюю губу и обнажил на мгновение зубы, точно зверь, которого дразнили.

— Лучше всего оставить это несказанным, — произнесла она.

— Кто-то оказывал на тебя давление? Пытался лечь с тобой в постель? Так, что возбудил тебя?

— Нет, нет! — закричала она испуганно. — Нет, это был ты, и ты знаешь это очень хорошо.

Теперь это было сказано. Она слишком поздно обнаружила, что попала в ловушку. Если бы она могла провалиться сквозь землю! Она поборола детское желание спрятаться под стол.

В комнате стояла мучительная долгая тишина. Затем он ей что-то протянул. Это была кружка, насколько она могла разглядеть. Тенгель заставил ее выпить самогона. Она чихала и кашляла, но питье согрело ее. Она заметила, что его рука дрожала, когда он держал кружку.

— На коне? — спросил он тихо.

Силье изумленно посмотрела на него.

— Почему ты так думаешь?

— Ты не могла сидеть спокойно.

Она чувствовала себя больной от стыда, но покачала головой.

— Задолго до этого.

— Да, та фигура в церкви… — сказал он задумчиво.

— Не говори об этом! — сказала она с горячностью и начала плакать. — Я видела сны. Два отвратительных сновидения — но ты не заставишь меня рассказать о них! Этого ты хотел? Сначала пристыдить меня за то, что я пришла, а затем так беспощадно унижать?

Он сделал такой сильный выдох, что она поняла, он долго его сдерживал.

— Ты не должна чувствовать себя униженной, Силье. Я этого не хотел. Я вел себя эгоистично, теперь я это понимаю, но в моем одиночестве я нуждался услышать… Это непривычно и для меня, так что я обошелся с тобой дурно без умысла. Спасибо за то, что пришла. Я провожу тебя вниз по лесу.

— Но мы еще не поели!

Он уже поднялся.

— Лучше, если ты пойдешь домой сейчас, сразу!

Она посмотрела на его лицо, словно застывшее от усилий держать себя в руках и почувствовала, как радость разлилась по ее телу. Она поняла.

— Спасибо, — сказала она растерянно.

Они вышли вместе и удивились яркому дневному свету.

Они шли вниз, ничего не говоря. Силье украдкой бросала взгляд на фигуру рядом. Из-за широких плеч он казался почти непропорционально узким в бедрах. На нем не было шубы, только короткая куртка с поясом. У него было огорченное выражение лица. Она хотела попытаться переключить его мысли на что-то другое.

— Тенгель, какая у тебя, собственно, связь с Хеммингом Фогдеубийцей?

— Хеммингом? Ты это не поняла? Он тоже из Людей Льда.

— Он тоже? Но вы так не похожи.

— Он не из рода Тенгеля Злого. Ты знаешь, сначала у нас было много семей. Семья Хемминга никогда не хотела смешиваться с нашей. Они брали себе мужей или жен со стороны или из так называемых чистых родов среди Людей Льда.

— Ты как-то сказал, что он ценен для вас. Тогда я подумала, что он принадлежит к мятежникам. И ты тоже.

— Хемминг — сын вождя Людей Льда. Ты понимаешь, у нас есть такой в нашем маленьком государстве.

— Я думала, что вождь — ты.

— Потомок Тенгеля никогда не станет вождем, для этого мы слишком нерасчетливы. Когда я отправился искать мою сестру, я одновременно получил задание от отца Хемминга разыскать его.

— Так, значит, ты имел в виду Людей Льда, когда сказал, что Хемминг мог выдать вас всех?

— Это тоже. Чтобы спасти свою собственную жизнь, он мог выдать все повстанческое движение и в придачу тайные дороги в страну Людей Льда.

— Он боялся тебя.

— Естественно. Он не чувствует себя уверенным предо мной. Думает, что у меня есть сила, чтобы вредить ему, а я делаю так, чтобы он верил.

— Ты это можешь?

— Я не желаю это обнаруживать.

— Но есть ли у него вообще какие-то причины верить в это? Это же очень странно! — вырвалось у нее.

— Ты не видела других в моем роду, — произнес он подавленно. — Тогда бы ты так не говорила.

Силье только безнадежно затрясла головой.

— Но скажи мне… как ты, так и Хемминг… кажется, что вы образованы. У тебя такой большой запас слов. С чем это связано?

— Примерно так, как у тебя, — он криво улыбнулся. — Я получил образование через вторые руки.

— Откуда ты знаешь про меня?

— От Бенедикта.

Силье стиснула зубы.

— Что наговорил этот болтун?

— Он болтал и о тебе, да, — признался Тенгель.

— А ты слушал?

На это он не ответил.

— Ладно. Как же ты получил образование?

Кажется, что у Тенгеля появилось желание рассказывать. Ей пришло в голову, что он мог разговаривать лишь с немногими.

— Один из наших мужчин уехал примерно пятьдесят лет тому назад и учился в Тронхейме. Он был очень умен. Когда он состарился, то вернулся назад, и с тех пор у нас было что-то вроде школы. Я многому научился лично у него, так как он считал, что у меня хорошие задатки.

— Я в этом уверена.

— И Хемминг тоже, конечно, обучался, ведь он сын вождя. Правда, он учился у учеников старика, сам старик умер. Но, само собой разумеется, не все среди Людей Льда заинтересованы в таких знаниях.

— Сколько тебе, собственно, лет?

Сердце Силье стучало. Его возраст давно занимал ее.

— Это имеет какое-то значение?

— Может быть, нет. Но я часто пыталась узнать. Так трудно угадать.

— Мне… Да, действительно, знаю ли я. Я полагаю, мне между тридцатью двумя и тридцатью пятью годами. Вероятно, тридцать два, может быть, тридцать три года.

— А мне исполнилось теперь семнадцать, — поспешила сказать Силье.

Он отвернулся, чтобы она не могла видеть его лица.

Вскоре они дошли до лесной опушки. Они остановились и стали смотреть на селение внизу. Им словно не хотелось сразу уходить.

— Силье, теперь я должен вернуться к моему народу…

— Нет, ты не должен уезжать! — она сказала это прежде, чем подумала.

Теперь она была готова откусить себе язык.

— Я должен. Я отсутствовал слишком долго. Когда наступает весенний паводок, все дороги туда закрываются. Я должен быть там до этого. Ты послушай, я думал о Бенедикте. Может быть, ты все-таки выйдешь за него замуж? Он тебе нравится, ты и дети имели бы спокойную жизнь. И я мог бы чувствовать себя спокойным за вас. Он старый, он не стал бы требовать от тебя того, чего ты… не можешь выполнить.

— Но именно это он и сделал! — сказала она в отчаянии.

— Что?

— Он прекрасный человек, когда трезв. Но он был пьян и пытался…

— Попасть в твою постель?

— Да, — ответила она, сгорая от стыда.

Тенгель так крепко взял себя за ремень, что суставы на руке побелели. Он стоял и смотрел вниз на хутор.

— Тенгель, я сделаю все, чтобы такое не повторилось, — сказала она боязливо. — И господин Бенедикт ничего не знает, он все забыл. Он был ужасно пьян тогда. Но я… не могу выйти за него замуж.

— Да, ты не можешь, — сказал он энергично. — И эта женщина, которая приехала… и Суль, моя маленькая племянница… Я бы остался. Но я должен теперь уехать. Присматривай хорошенько за Суль вместо меня, Силье! Ей лучше быть у вас, чем у меня, если можешь оставь ее у себя. Если ты хочешь.

Силье кивнула.

— Спасибо, — сказал он просто. — К осени я вернусь, чтобы навестить вас.

— До осени так далеко. — Ее голос был жалобным.

— Ты в надежном месте — на хуторе Бенедикта. Он поставит ее на место, увидишь. Бенедикт всегда был сам себе господин.

— Ты ведь уедешь не сразу?

— Я останусь ненадолго посмотреть, как будут складываться отношения с этой женщиной. Я немного беспокоюсь за то, что она будет делать с Суль… и Дагом. Значит, я задержусь еще на несколько дней.

— Могу я придти и…

— Нет, ты не можешь. Достаточно уже того, что ты приходила сегодня.

На снегу, где они стояли, осталось вытоптанное пятно. Силье смущенно поддевала снег ногой. Она начинала мерзнуть, но не хотела уходить. Еще нет.

— Силье, — сказал он тихо, не глядя на нее. — Эти сновидения были такими отвратительными, как ты сказала?

Стало совсем тихо.

— Но отвечай же! — нетерпеливо закричал он.

— Я трясу головой, — пробормотала Силье.

Он повернулся и взглянул на опущенное, зардевшееся от смущения лицо.

— Я, глупец, видно, этого не слышу, — засмеялся он, и ей послышалась радость в его голосе. Но это была, вероятно, только насмешка.

Не коснувшись его, даже не попрощавшись, она побежала, прыгая через сугробы. Лишь когда она спустилась на луг, то обернулась. Он все еще стоял, сильный и неподвижный, словно языческая фигура.

На мгновенье она подняла руку, чтобы помахать, и он сделал то же самое. Они долго стояли и смотрели друг на друга. Затем она круто повернулась и побежала домой.