"Пират в моих объятиях" - читать интересную книгу автора (Хармон Данелла)

Глава 28

– В самом деле, Феба, почему ты не пытаешься кормить его? Он же не собака, которой можно бросить кость. Поверь мне, он ничего не будет есть.

Две женщины смотрели на закованного в цепи капитана пиратов, не в силах поверить, что это тот самый человек, которого служащие короля поймали на прошлой неделе. Его прекрасная батистовая рубашка была грязна и покрыта бурой коркой запекшейся крови, а если бы Феба с самого начала не промыла и не перевязала глубокую рану на его руке, то к этому времени он, возможно, умер бы от гангрены. Его загорелая кожа, некогда излучавшая здоровье, сейчас приобрела цвет нутряного сала, мускулы на его стройном теле опали и на груди выделялось каждое ребрышко. И это не было странным, ведь он отказывался от пищи – начиная от соленой рыбы и кончая яблочным пирогом, которые Феба складывала перед ним. В его глазах погасла жизнь.

Печально. А ведь вначале он был таким самоуверенным, дерзким, его черные глаза горели дьявольским огнем; его красивое тело было стройным и гордым, а манера держаться – столь решительной, что казалось, он бросает вызов самому сатане. Феба до сих пор помнила, как он пришел в себя и, встав на ноги, потребовал, чтобы ему рассказали о судьбе его юной возлюбленной.

Ей не следовало бы делать этого.

И вот теперь огонь потух в его глазах цвета обсидиана, широкие плечи ссутулились, а уголки прекрасного чувственного рта опустились – в них залегла печаль.

Причиной тому, конечно, была смерть молодой женщины. Как же нужно было любить, чтобы так скорбеть! Он часами сидел на жалком клочке грязной соломы, обхватив голову руками, и молча предавался горю. Он не был больше опасным преступником, превратившись в человека с разбитым сердцем, смертельно тоскующего, для которого смерть стала бы избавлением от душевных мук. Известие о смерти возлюбленной подкосило его, сломало его дух и волю, и сейчас Феба от всего сердца желала бы взять свои слова обратно. Не важно, кем он был, что сделал, просто несправедливо, чтобы человек проводил последние часы своей жизни, испытывая такие душевные муки.

Но сейчас уже ничего нельзя изменить, и Феба лишь старалась создать для несчастного хоть какие-то удобства. Вздохнув, она придвинула к нему дымящийся горшочек с индейским пудингом.

– Феба, он схватит тебя! – в ужасе закричала Джоан.

– Вздор! Мы добрые друзья, не так ли, капитан?

Он ничего не ответил. Даже не поднял головы. Он сидел, прижавшись спиной к покрытой плесенью стене, подтянув к груди колени и положив на них заросший подбородок. Его взгляд был устремлен в пол, и казалось, капитан спит. Но Феба по трепету ресниц видела, что он бодрствует.

– Я принесла тебе поесть, – сказала она, опуская ложку в пудинг. – Видишь? Он пока горячий. Я положила в пудинг много черной патоки. Ты любишь патоку?

Ответа не последовало.

Она встала рядом с ним на колени, надеясь соблазнить его вкусным запахом пищи, которую держала перед ним. Горло его дернулось, и он закрыл глаза, чтобы никто не видел навернувшихся слез.

– Вот, пожалуйста, капитан.

Феба поднесла ложку к его губам, но он отвернулся.

– Я же говорила тебе, что он не будет есть, – сказала Джоан.

Беспомощно вздохнув, Феба поставила горшочек к его босым ногам и ушла, предоставив несчастного самому себе. Она знала, что, когда вернется, горшочек будет стоять на том же самом месте, нетронутый пудинг остынет и свернется. Но у первой ступени лестницы она остановилась, желая всей душой, чтобы жизнь хоть как-то пробудилась в этих прекрасных черных глазах, чтобы он съел свою последнюю земную пищу – ведь завтра утром он умрет.

Но он не пошевелился, не поднял головы, похоже, даже не замечал ее присутствия. Но если бы она смогла разглядеть в густом мраке промозглой камеры, то заметила бы, что его плечи сотрясаются от душераздирающих рыданий, вызванных неутешным горем.

Женщины тихонько поднялись по лестнице, и когда они закрыли за собой дверь, погас последний луч света, который проникал в камеру.

Сэм неподвижно сидел в темноте. На улице пошел дождь. Он слышал, как дождь мягко барабанит по крыше и падает на землю. Он мог слышать шум воды, уходящей в никуда, как уходили в никуда последние часы его жизни.

Что-то шевельнулось в его сердце: какой-то интерес, а может, просто своего рода кураж. Сэм улыбнулся.

Еще несколько часов, и наступит рассвет. Еще несколько часов, и его жизнь закончится на конце веревки. Еще несколько часов, и он встретится со своей любимой Марией.

Рассвет пробился сквозь мрачные тучи, все еще грозящие дождем. Земля была тщательно промыта, воздух наполнен запахами сосны, летней травы и полевых цветов. Нежный бриз, налетевший с моря, раскачивал высокие сосны и ели, шептался в косматых ветвях, смешиваясь с криками чаек, паривших над ними. В лесных зарослях послышался щебет птиц; орел, парящий высоко в небе, отбрасывал изящную тень на грубую, наспех сколоченную виселицу, расположенную на высокой скале.

В гостиной дома процветающего торговца Пенвика, который с кучей детишек и сварливой женой еще час назад отбыл к месту казни, чтобы занять лучшее место, перед зеркалом стоял капитан королевского военно-морского флота Джеймс Инголз. Он улыбался, предвкушая событие, к которому готовился с такой тщательностью, мечтая о воспоследующей награде если не от короля, то хотя бы от губернатора, которую, в чем он ни капли не сомневался, получит за очищение побережья от самого ужасного врага.

Инголз вскинул подбородок, чтобы расправить узел на своем белоснежном кружевном шейном платке.

– Как жаль, что Барримора отозвали в Бостон, – сказал он. – Уверен, он бы с удовольствием посмотрел на экзекуцию. Как по-вашему?

Мария стояла, глядя в окно. Розовые лучи рассвета, подобно стрелам, пробивались сквозь тучи и тянулись к морю.

– Убирайся к черту, – последовал равнодушный ответ.

– Все еще сердишься, моя маленькая злючка? – Он рассмеялся, увидев, как напряглась ее стройная спина, а изящные ручки сжались в кулачки. – Я думал, что смог ублажить вас этим новым платьем. Нет ли у вас трудностей с застежкой на спине? Позвольте мне помочь вам.

Голос Марии был холодным, полным ненависти:

– Я повторяю, капитан Инголз, убирайся… к… черту!

Каждое слово было тщательно и медленно выговорено сквозь стиснутые зубы. Он рассмеялся, с восхищением рассматривая ее в зеркало. Сейчас, когда девушка помылась и переоделась, она была настоящим произведением искусства. Мечта! Пышные складки кораллового цвета бархата, ярды кружев на рукавах, грудь, выпирающая из декольте, сделанного в виде створки раковины, и волосы.

Ах эти волосы!

Инголз почувствовал, как восстает его плоть, стянутая бриджами.

Да, она может свести с ума самого дьявола, не говоря уж о Черном Сэме. Как он удивится, увидев ее. Как дрогнет его черное сердце при виде любимой, стоящей рядом с ним, капитаном Джеймсом Инголзом.

Ах как сладка месть!

Инголз был хорошо осведомлен, что капитан пиратов до смерти живет в аду. Черный Сэм отказывается принимать пищу, отвечать на вопросы и выступать в свою защиту. Если бы Инголз не видел его на борту его проклятого шлюпа, он никогда бы не поверил, что это безжизненное, несчастное существо и капитан пиратов – один и тот же человек.

Инголз улыбался, испытывая истинное наслаждение. Конечно, мысли о смерти не довели бы Черного Сэма до такого состояния: теперь он давал понять всем, что его собственная жизнь ему не дорога. Мария Холлет! Вот кто станет настоящим орудием мести. Инголз специально спрятал ее в этом доме, запретив покидать его, и лично распустил слух о ее смерти в надежде, что он дойдет до ушей Черного Сэма. Что и случилось, к его глубокому удовлетворению. А жители городка? Глупые людишки. Если они и проходили мимо дома Пенвика, то только для того, чтобы взглянуть на него, Инголза, капитана, который захватил пирата.

Конечно, ему придется объяснить присутствие Марии на казни, но это он сделает очень просто – мол, ведьме чудом удалось спастись и выбраться из леса. Гениальный план! Ну не умница ли он? Впрочем, его мало интересует, что подумают горожане. Главное – сломать несгибаемую волю пирата, а в этом он преуспел.

Да, жизнь великолепна.

Ах, Роберт. Он подумал о своем кузене, погибшем несколько месяцев назад при крушении «Уэсли». «Если бы месть могла вернуть тебя…»

– Поспеши, моя дорогая. Мы не должны опаздывать.

Выкинув воспоминания о Роберте из головы, он бросил последний взгляд на себя в зеркало, стряхнул пушинку с рукава кителя и обернулся.

Долго смотрел на прямую спину Марии, на золото сверкающих кудрей, свободно ниспадающих до самой талии, и вновь почувствовал неудобство в паху.

Месть. Да, самая настоящая месть. И продлится она всего один момент.

– Вы уверены, что не хотите моей помощи с пуговицами?

– У меня нет ни нужды… ни желания… воспользоваться вашей помощью.

Мария не видела его блаженную улыбку, когда он наливал себе портвейн. И он, конечно, не знал, что под холодным внешним видом скрывается отчаянное биение ее сердца – так бьется бабочка, закрытая ребенком в банке. Каждый нерв ее тела был напряжен. Она уже сбилась со счету, сколько раз вытирала о юбку вспотевшие ладони, а в животе ощущался нестерпимый холод. Но она не должна показать Инголзу, что нервничает, не может дать ему ни малейшего повода к подозрению.

И не собиралась она застегивать это ненавистное платье. Она сбросит его при первой же возможности, когда сделает то, о чем говорил ей Пол Уильямс. И видит Бог, она сделает это.

– Время, дорогая. Мы ведь не хотим приехать туда полуодетыми? Что подумает ваш любовник? Неужели вам не хочется выглядеть для него прекрасной? А для меня? Не забывайте, что сегодня вы сопровождаете меня.

– Это меня особенно смущает, – ответила Мария, бросив из-под ресниц быстрый взгляд на песочные часы, стоявшие на камине.

– Да, обратите внимание на время, мисс Холлет. Осталось совсем немного. Посчитайте, сколько мгновений осталось жить Черному Сэму! – Рассмеявшись, он повернулся к ней спиной и поднял кубок.

Сейчас…

Закусив губу, Мария пошла за ним, неслышно ступая в мягких туфлях, которые он вручил ей вместе с платьем. Вот его ненавистная спина. Его ненавистный морской мундир. Он ставит стакан на стол.

Два года назад она не могла бы сделать такое. Даже не могла помыслить о чем-то подобном.

Дрожащей рукой она нащупала в кармане юбки длинный, инкрустированный драгоценными камнями кинжал, который дал ей Пол.

В этот момент Инголз повернулся, и она увидела в его глазах, в его улыбке омерзительную похоть.

Мария вскрикнула, выронила кинжал и побежала к двери.

Он схватил ее за руку, когда она открывала замок, и дернул к себе с такой силой, что она упала на пол, ударившись плечом о стол. Она кричала, царапалась, отбивалась, чувствуя, как его руки лезут ей под юбки, а колени раздвигают ноги.

Продолжая кричать, она попыталась вырваться. Вдруг ее пальцы нащупали на полу кинжал.

Закрыв глаза, она что есть силы воткнула лезвие в его спину. Брызнула кровь, окрасив ей лиф, юбки, рукава прекрасного, но ненавистного платья.

С диким воплем он вскочил на ноги:

– Сука! – Из его рта текла кровь, окрашивая алым цветом белый шейный платок. – Проклятая сука! Дочь дьявола! Ведьма! Помоги мне, иначе ты умрешь!

Он устремился к ней с ножом, торчащим из спины, с налитыми кровью глазами. Отступая, Мария наткнулась на край стола и схватила первую попавшуюся ей под руку вещь – тяжелый серебряный подсвечник, который украшал стол. Она опустила подсвечник на голову ненавистного насильника, и ее руки ощутили отдачу металла. Инголз застонал и тихо сполз на пол.

Ошеломленная Мария какое-то время смотрела на безжизненное тело, затем вытащила кинжал из спины и с удивительным спокойствием вытерла лезвие о белую жилетку капитана.

– Вот, – сказала она дрожащим голосом, – это тебе за Сэма.

Мария опустила руку в карман. Она разжала дрожащие пальцы и со слезами на глазах посмотрела на предмет, лежавший на ее потной ладони, – маленького дельфинчика. Бросив подсвечник к ногам Инголза, она направилась к двери.

Нельзя было терять ни минуты.

Городок Браунз-Пойнт простирал свои границы до U-образной гранитной стены, которая поднималась на высоту в сотню футов прямо из моря, бьющегося о ее основание. Окруженная густыми зарослями елей и сосен, маленькая глубокая бухточка представляла собой естественную гавань для судов, которые отваживались войти в полукруг, образованный зловеще неприступной скалой. Сегодня там скопилось такое количество лодок и каноэ, какого не мог припомнить даже старый преподобный Харрисон.

Шел ленивый мелкий дождик, но штормовые тучи сгущались, и их грязные, похожие на вату края почти касались вершин высоких елей. Временами проглядывало солнце и вновь пряталось за тучи.

Несмотря на приближение шторма, на вершине скалы собралось множество народа. Переминаясь с ноги на ногу и бросая нервные взгляды на небо и беспокойное море, ставшее с исчезновением солнца серо-зеленым, все ждали начала казни. Некоторые молча читали молитвы, семейные пары жались друг к другу. «Дурное предзнаменование, – думали они, ощущая, как усиливается ветер, – очень дурное. Дьявол недоволен. Одного из его слуг сегодня казнят».

В Браунз-Пойнт никогда еще не было столь значительного события, и люди, одетые соответственно случаю, прошагали целые мили, чтобы стать свидетелями невиданного. Дети робко цеплялись за юбки своих матерей, сшитых из домотканых тканей или яркого набивного ситца и украшенных разноцветными ленточками. Собаки лаяли, чуя напряжение момента. Мужчины, вполголоса, чтобы их не слышали жены, рассказывали друг другу об ужасных зверствах, которые пират творил над женщинами – пассажирками многочисленных кораблей, которые он потопил вместе с невиновными мужчинами. Вдруг шепот стих, дети перестали плакать, собаки – лаять. Из леса показалась процессия.

При виде приспешника дьявола люди пришли в сильное возбуждение. Но события стали развиваться совсем не так, как, рассказывали, было в далеком Бостоне. Этого пирата не провели торжественно по улицам, его не ввели в молельный дом, где бы преподобный Харрисон прочел проповедь, клеймя его страшные грехи. Ему даже не дали возможности предстать перед судом.

Нервный молодой лейтенант, возглавлявший процессию, то и дело оглядывался через плечо, ища глазами капитана Инголза, и при нем была простая сабля вместо серебряной, символизирующей суд адмиралтейства. Виселица не была воздвигнута во время прилива или отлива моря, или, говоря точнее, во время высокой и низкой воды, так как Браунз-Пойнт располагался высоко на скале.

Лишь один момент церемонии будет верен традиции, его соблюдут и без почему-то отсутствующего Инголза – тело будет оставлено висеть на цепях, вознесенных над гранитным выступом как ужасное напоминание Тичу и ему подобным морским волкам, заходящим в эти воды, что пиратов постигнет вот такая участь. Жуткий символ, легко просматриваемый с моря, послужит устрашением всем непокорным.

Но толпа не думала о символах, как не думала и о других повешенных, о которых люди слышали, но никогда не видели. Вытянув шеи и посадив детей на плечи, горожане примолкли и, встав на цыпочки, стали ждать появления капитана пиратов.

Гордо выпрямив спину, он сидел на телеге, окруженный лейтенантами «Маджестика», облаченными по такому случаю в парадную форму. Телегу тащила взмыленная черная лошадь, которая, может, чуя приближающийся шторм или испытывая ужас от сидящего за ее спиной дьявола, а может, по этим двум причинам сразу, пугливо вставала на дыбы и была готова обратиться в бегство. Крупные и все еще сильные на вид руки пирата были связаны у него за спиной, и там, где веревка врезалась в кожу, виднелись глубокие красные рубцы. При виде капитана шепот и разговоры возобновились. Говорили, что эта веревка с того самого проклятого шлюпа, который захватили моряки короля.

Процессия приближалась, и толпа невольно подалась назад, чтобы пропустить телегу, но все шеи тянулись к ней, чтобы получше рассмотреть арестованного. Ведь они специально пришли посмотреть на этого человека. Дети пугливо прятались за материнскими юбками, а мужчины обменивались тревожными взглядами. Страх, который они ожидали увидеть в глазах пирата, затаился в их собственных глазах. Да и понятно – зловещие тучи с каждой минутой сгущались, и над морем уже прокатывалось эхо далекого грома, а в черных блестящих глазах пирата светился бесстрашный вызов, от которого у людей стыла в жилах кровь. Несмотря на то что его везли в телеге на верную смерть, это, похоже, совершенно не пугало его. Он держал голову прямо, черты его лица были спокойными и благородными, черные глаза смотрели на всех с презрением. Все в нем: манера держаться, холодное равнодушие к своей судьбе – вызывало уважение. Этот человек держался с достоинством джентльмена.

Над таинственным серо-черным пространством моря снова прогрохотал гром.

Женщины, не в пример своим мужьям, не проявляли робости. Они смотрели на пирата с благоговейным трепетом, даже с обожанием и сожалением, что такая мужественная красота досталась человеку, который должен умереть. Раньше он представлялся им совсем другим. Густые темные кудри обрамляли его невозмутимое лицо, сбегая на плечи, черные глаза горели. Не выглядел он мерзким негодяем, от него веяло спокойной силой.

Как у животного, которого ведут на бойню, все чувства Сэма были обострены. Он чуял настрой толпы. Ее шепот громом отдавался у него в ушах. А по нервным взглядам людей, которые они бросали на небо и темнеющий океан, он догадывался, что все боятся чего-то более страшного, чем дождь.

Он тоже слышал раскаты грома. Впереди на фоне мрачного неба виднелась виселица, но она не страшила его. Смерть за закрытой дверью, она откроется, и там его ждет Мария. Скоро, теперь уже совсем скоро он встретится с ней.

Ветер все крепчал, и на губах Сэма появилась довольная улыбка – с ветром пришел терпкий, пьянящий запах океана, который был для него второй после Марии любовью. Когда он взойдет на виселицу, то сможет увидеть океан во всем его великолепии. В минуту смерти он будет простираться перед ним, и его образ навсегда запечатлится в его угасающих глазах. Это все, на что он может надеяться. И это единственное, чего он желает.

– Ну ты, грязный разбойник, настало время встретить свою смерть, – сказал лейтенант нарочито грубо.

Острием шпаги он ткнул Сэма в спину, но тот не нуждался в понукании. В его теле не поселился страх, он даже не сопротивлялся, идя к виселице, где его уже ждал палач и где… Почему-то рядом стояла Мария. Впрочем, это, наверное, ему показалось. С тем же бесстрашием, с которым он жил все эти годы, став пиратом, Сэм шел к виселице. Влажная трава холодила ступни его босых ног. Над головой слышался крик чаек.

Первая капля дождя упала ему на лоб.

Когда они взобрались на последний холм и остановились, Сэм увидел то, что страстно желал видеть: океан – величественный, не поддающийся приручению человека, могущественный и свободный.

Такой же свободный, каким он и сам скоро будет.

Сэм поднял голову, и удивительный покой установился в его душе, он без тени волнения стал подниматься по шатким ступеням. Солнце спряталось за тучи, подул холодный сырой ветер. Еще одна крупная капля дождя упала, на этот раз на его щеку. Еще одна – на ступеньку. Все выше и выше, туда, где палач в черном капюшоне уже дожидался его. Когда Сэм достиг последней ступени, цепкие руки палача схватили его за рукав, покрытый черной, запекшейся кровью, и втащили на середину эшафота.

Впервые со дня того ужасного морского боя в глазах Сэма засветилась жизнь. Это был осмысленный взгляд смелого человека.

«Дураки, – думал он про себя. – Они не знают, что оказывают мне любезность». Он улыбался гордой, всезнающей улыбкой, глядя на лица там, внизу. Впереди толпы стоял лейтенант. Он чувствовал себя неуверенно и явно нервничал, постоянно оглядываясь через плечо. Рядом с ним Сэм заметил Фебу Бекфилд. Глаза ее были красны, веки опухли, она прижимала к лицу носовой платок. Добрая душа! С ней рядом стоял преподобный Харрисон. Страницы его раскрытой в кожаном переплете Библии шелестели на ветру. Пастор нашел нужное место, придержал страницу длинным пальцем, с важным видом прочистил горло и стал читать молитву за спасение порочной души Сэма.

Слова молитвы проходили мимо ушей Сэма. Его взгляд, его мысли были сосредоточены на чернеющем море, над которым уже сверкали молнии. Вновь прогремел гром, на этот раз еще громче и продолжительнее. Нервничая, пастор быстро дочитал молитву, произнес «Аминь!» и захлопнул Библию.

Толпа хранила гробовое молчание.

Сэм встретился глазами с пастором. И понял, чего тот от него хочет. Сэм был хорошим оратором, он умел хорошо говорить и убеждать людей, что часто делал на палубах захваченных им кораблей, склоняя моряков переходить на свою сторону.

Он отстаивал чувство личной свободы, которую мир называл пиратством. Он умел донести до людей свои мысли, доказать правоту того, что делал и как поступал. Он мог и теперь оставить память о себе – эти люди никогда бы его не забыли. Мог, но он этого не сделает. Простые, забитые люди.

Ему не изменить их жизни.

Сэм поймал взглядом точку, темнеющую поверх голов толпы, за высокими елями, обрамлявшими вид, открывающийся на величественное, рассерженное море.

– Нет, – сказал он пастору решительно, чем весьма разочаровал его. – Ни за что. – Подняв голову, он повернулся к палачу: – Давай кончай же скорее, парень.

«Ах, Мария, моя любовь… Теперь уже скоро…»

– Желаете завязать глаза, сэр? – спросил палач.

Завязать глаза?.. Нет. Он покинет этот мир с ясным взглядом на все, что открыто его взору. Он хочет видеть дикую свободу моря до последней минуты, когда перестанет дышать. И умрет с этим видом, навсегда запечатленным в его глазах.

– Нет, – повторил он, не отрывая взгляда от мерцающего всполохами горизонта.

Палач молча накинул петлю из пеньковой веревки на шею смертника и расправил ее так, чтобы узел приходился под левым ухом Сэма. Веревка пахла морем, и ее волокна щекотали Сэму шею.

Еще одна капля дождя упала на его лицо, теперь – на нос. Его неподвижный взгляд уперся в темные уже воды моря.

И вдруг Сэм Беллами, капитан пиратов, улыбнулся.

Одна из вершин елей стала раскачиваться.

Но это была вовсе не вершина дерева, а гордая мачта большого корабля.

– Приступайте, – сказал лейтенант.

Мачта приближалась, но только Сэм мог видеть ее.

«Будь ты проклят, Тич! Неужели я даже не могу умереть спокойно?»

Он видел, как на мачте развевается черный флаг, видел, как корабль, приближаясь к гавани, открывает пушечные амбразуры.

– Если ни у кого нет возражений, – сказал лейтенант, – продолжим…

– У меня есть!

Прозвучал пистолетный выстрел. Кто-то закричал. Черная лошадь, привезшая его сюда, понесла. Рука палача повисла в воздухе, а все взгляды обратились туда, откуда раздался выстрел.

Сэм посмотрел в ту сторону, часто заморгал и прикрыл глаза, скрывая слезы.

Там окруженная людьми Пола Уильямса на прекрасном гнедом жеребце сидела женщина – женщина с длинными золотистыми локонами, развевающимися на ветру, женщина, силуэт которой четко выделялся на фоне сверкающих молний. На ней была тонкая батистовая рубашка, надутая ветром, а длинные стройные ноги обтягивали бриджи. Глаза цвета моря сияли торжеством; в руке она держала дымящийся пистолет.

Морская ведьма Истхэма.

– Лопни мои глаза, – прошептал Сэм, и тут началось нечто совершенно невообразимое.

Именно в этот момент взорам собравшихся предстал корабль «Мщение», за которым следовала «Мэри Энн».

Когда корабли на всех парусах ворвались в гавань, Сэм увидел на мостике одного из них дьявольскую фигуру Неда Тича – Черной Бороды.

Позже будут говорить, что сам дьявол явился спасать свое отродье.

Загрохотали корабельные пушки «Мщения». Им вторили пушки «Мэри Энн». Громом разразились и грозовые облака. Взрытая ядрами земля дрожала. Обломки гранита взлетели к небу и упали в море.

На мачтах обоих кораблей развевались черные флаги с черепом и костями.

Толпу объяла паника, все в ужасе закричали. Перепуганные лошади понесли, а ветер все усиливался; он надувал серые паруса «Мщения», несшегося к скале. Все пушки были готовы к бою, и воздух, казалось, дрожал от постоянных раскатов грома.

– Проклятие! – заорал палач, готовясь дернуть за веревку, чтобы покончить с Сэмом.

Золотистые волосы Марии развевались на ветру, когда она пришпорила своего жеребца. Жеребец летел вперед, и стук его копыт был подобен грому. Пронзительно закричав, Мария выхватила из-за пояса пистолет и направила дуло в грудь палача. Палач в страхе выпустил веревку. Мария ловко спрыгнула с коня и оказалась на помосте. Сэм чувствовал ее дыхание на своей щеке, ее золотистые кудри закрыли его лицо. Выхватив кинжал, она перерезала веревку, которой были связаны его руки. Сняв петлю с шеи Сэма, она схватила его за руку, такую теплую, сильную и полную жизни… Они вместе спрыгнули на землю.

А потом они бежали мимо притихшей толпы, бежали сквозь едкие облака порохового дыма, под потоками дождя. Остановившись на краю скалы лишь на мгновение, они взялись за руки и прыгнули вниз, прямо в объятия простиравшегося под ними моря.