Елена Павлова ГИПЕРБОРЕИ

ЖД. Дмитрий Быков – М.: Вагриус, 2006, – 668 с.

Не собиралась ничего писать по поводу этой книги. Не смогла прочесть. Отшвырнула бледный том. У каждого, даже у Быкова, может случиться неудача, нехорошо злорадствовать. После "Пастернака" автор взял глухую ноту, не будем тыкать пальцем. "Пастернак" книга хорошая, и не только потому, что получила большую премию. Будем благодарны писателю за то, что удалось, и не будем топтать за то, что не удалось. Но стали появляться статьи, в которых авторы захлёбывались от восторга именно в связи с "ЖД". Типичный случай – госпожа Пустовая с её новомировским панегириком. Задело. Пришлось сесть, дочитать. Заглянуть в лицо каждой странице. Доказала себе, что первое впечатление не обмануло. Текст – словесное мыло. Но об этом чуть позже.

Сначала о, так сказать, концепции.

Госпожа Пустовая хвалит Быкова за то, что он слишком привычную нашему сознанию линию векового противостояния Восток – Запад в своём лихом сознании "повернул на девяносто градусов" и устроил тем самым новую смысловую, историческую и всякую другую оппозицию Север – Юг. По Быкову, оказывается, что многострадальная, безответная, подлинная Россия терпит от одновременного нашествия злых северян, викингов-Рюриков, и от коварного южного Каганата, как известно, организованного хитрыми евреями для поработительных целей. В общем, гипербореи и гиперевреи.

Россия настоящая, исконная покорно, жизнелюбиво претерпевает всё это безобразие, варит щи, обстирывает вояк, ставит на сексуальное довольствие, буде они забредут на территорию деревни. В данном случае Дегунино. Этой своей безропотностью она и победит, или хотя бы выживет. Такая вот мысль.

Мысль как мысль. Таких конструкций можно настроить сколько угодно. Если эту воображаемую линию повернуть не на девяносто, а на сорок пять градусов, то получим противостояние Юго-Запад – Северо-Восток. Староверы – турки, или староверы – униаты, Валентин Катаев – Мельников-Печерский.

Можно эту линию расположить на манер клубного шеста, по линии верх – низ, почвенники – циолковцы, трансвеститы – марсиане. Потом, почему линия оппозиции должна пролегать обязательно в пространстве? И потом, почему обязательно оппозиция? Возможна большая историческая смысловая рифма. Много писалось, что двадцатый век в поразительной степени идейно и психологически повторяет век восемнадцатый. Чем не основа для какой-нибудь беллетристическо-демагогической контрукции.

В общем, попахивает от всех таких построений обыкновенным интеллектуальным развратом. Автору "хочется" так, и это единственное обоснование идейной конструкции сочинения. Критику хочется что-то во всём этом увидеть. В конце концов, пусть. Это пустовое дело. "Всякий имеет право обнимать столб, но не каждый пользуется этим правом."

Перейду к более существенному на мой взгляд моменту. Идеи идеями, они как угодно могут возникать и существовать в сознании того или иного человека, но если он хочет ими поделиться, то просто обязан их "выразить". Если это сочинение, претендующее на имя художественного, то выражать идеи надо художественным образом. С помощью пластического языка, системы персонажей, сюжета и т.п. Пока этого не произошло, то идеи этой, собственно говоря, и нет, и обсуждать просто нечего.

Порок нашей критической мысли в последнее время состоит в том, что мы то ли от потери реального художественного вкуса, то ли от всеядности, переходящей в брезгливость, научились ненужному искусству обсуждать не результат, а замысел. Начинаем разговор о романе, опуская самый главный пункт – выяснение, а имеется ли в наличии факт романа.

Семьсот страниц в хорошем переплёте, это ещё не роман. Замысел как таковой редко обладает сам по себе суверенной художественной ценностью, независимой от способов выражения. Набивший оскомину классический пример – замысел "Божественной комедии". Из новейшего времени пример – "Парфюмер" Зюскинда. Эту идею можно было бы записать на одном листке бумаги и поместить в банковский сейф. В подавляющем же большинстве случаев, "что" просто не существует без "как". Все критики это знают, и почти все это соображение игнорируют. Патриотические рецензенты ищут вместо художества "боль", "жизненность" и т.п., либеральные "мысль" – "новизну".

Так вот: "ЖД". Такое ощущение возникает при чтении, что идёшь против медленного мутного течения. Совершаешь, совершаешь честные читательские усилия, переживаешь приступы необязательной игры слов, назойливое копошение скрытых и явных отсылок, без которых вполне можно обойтись, глотаешь мучительно раздувшиеся абзацы, и вдруг обнаруживаешь, что никуда, ни на сколько не продвинулась.

Ещё одна метафора рвется с пера. Магнитофон, катушечный старинный магнитофон. Наверно, каждый видел, что происходит, когда принимающая катушка вдруг останавливается. Передающая продолжает и продолжает гнать пленку, она закручивается в мутные кружева. Наконец, перед вами просто куча глухой музыки. Таков язык Быкова.

Слово к слову он приставляет вроде бы и правильно, но какая-то это напрасная правильность. Не слова, а трупы слов, взявшиеся за руки. Предложение к предложению то же привинчены вроде бы по правилам. Но… Классик как-то написал – как бы ему хотелось, чтобы при прочтении каждой его фразы читатель плотоядно улыбнулся. А Быков нас пытается накормить холодными макаронами. Семьсот тарелок с этой нудной едой. А при таком положении дел с языком не имеет никакого смысла разговор об идеях, о востоках-западах и прочем.

В одной из предыдущих статей я ополчилась на Владимира Сорокина за "День опричника". Мне не понравились его образы, но это были ОБРАЗЫ. То, что хотел сказать Сорокин, он выразил художественным способом, и тут другая проблема: как Господь попустил, чтобы столь неприятные мне мысли могли явиться в столь стройной литературной форме? Есть предмет для рефлексии и обсуждения.

Быковский случай совсем другой.

"ЖД" – это трактат, притворяющийся романом. Впрочем, ничего удивительного в этом факте нет. Почти всё, что пишет Быков, из той же породы. Положа руку на сердце, не станете же вы утверждать, что в благосклонно принятой публикой "Орфографии" действуют живые люди. Персонифицированные идеи в нём действуют. Историко-публицистический трактат, расписанный на голоса. И "Эвакуатор" продолжение всё того же метода.

Почему я всё это пишу, если всё тут так скверно? Потому что Быков не безнадежен. Тот же "Пастернак" это доказывает. Правда, есть один нюанс. В "Пастернаке" изначально есть главный герой, есть и иные человеческие персонажи, они достались автору в подарок от самой жизни. Их не надо создавать. И сюжет не надо рожать. Можно вышивать по канве известнейшей биографии, и в этих вышиваниях проявить и энергию, и образованность, и изобретательность.

Совершенно очевидно, что Быков талантливый литератор-публицист, но не художник. Обидно, наверно, – обидно.

Но, будучи несомненно умным человеком, Быков начинает это понимать, как мне кажется. Осознаёт свою истинную роль в литературе. В подтверждение тому информация о том, что он пишет в "ЖЗЛ" книгу об Окуджаве. Я убеждена, что это будет интересная, даже интереснейшая книга. И Быков вложится в неё всею душой. Ведь не ради же только денег он сочинял "Пастернака".