"Стихотворения" - читать интересную книгу автора (Червинская Лидия Давыдовна)

СТИХИ РАЗНЫХ ЛЕТ

* * * Когда-то были: мы — и бедняки (О них писали скучные поэты). Мы — и больные. Мы — и старики, Любившие давать советы. Когда-то были: воля и тюрьма. Мы, жившие по праву на свободе, Преступники, сидевшие в тюрьме… Когда-то были: лето и зима… Смешалось все давным-давно в природе. Сместилось в жизни, спуталось в уме. Не разобрать — кто беден, кто богат, Кто перед кем и кто в чем виноват, И вообще, что значит преступленье ? Когда-то были: родина, семья, Враги (или союзники), друзья… Теперь остались только ты и я. Но у тебя и в этом есть сомненье. 1945 Не правда ли, такие облака Возможны только на парижском небе… Такая вдохновенная тоска При тихой мысли о насущном хлебе. Гулянье. Елисейские поля. Защитный цвет толпы. Попоны, флаги. Но сердце, как осенняя земля, Уже не впитывает влаги. Блеснет слеза, не падая с ресниц, А в воздухе жара и Марсельеза, И дальше лица, пена бледных лиц, Как море за чертою волнореза. Высокий человек с биноклем у окна Смеется, что-то говорит соседу… Эх, хорошо, что кончилась война, Что празднуют свободу и победу. На торжество разобраны места (Герои фронта, тыла и изгнанья). Да. А для нас свобода — нищета И одинокий подвиг созерцанья. * * * Мы не заметили – почти пришла весна, Мы не заметим, как опять настанет лето, Нас ранней осенью разбудит тишина… Но как же, как принять, как примирить все это? С моей же тяжестью и тела и ума Мое и легкое и светлое дыханье – Мое всегда со мной, но где же я сама? Я часто говорю: свобода и страданье, Ты отвечаешь мне: любовь и красота. И это где-то есть. Я знаю. Несомненно. Но в нас слова не те. Но наша жизнь не та. И страшно привыкать спокойно, постепенно… …К тому, как медленно меняются цветы На грядках неживых приветливого сада, К тому, что все нужней и непонятней ты, К тому, что хочется все больше теплоты, К тому, что все понять, пожалуй, и не надо. * * * Свободны мысли от гипноза Высокой выдумки своей. У южных вилл цветет мимоза Тяжелой нежностью ветвей. Как озеро белеет море… Бьет колокол, — который час? И даже в отвлеченном споре Ничто не примиряет нас. Все неустойчиво и ясно. Усилие всегда напрасно, Жизнь праведна и жестока. На берег вытянуты Сети, Все помнит о минувшем лете, Мечтает и грустит слегка. * * * Ни сил, ни надежд, ни желаний… И не возвратится опять. Есть мысли — почти завещанье, — Но как и кому завещать: Взволнованность, выдумку, нежность Миражную моря безбрежность И пальмы у розовых дач, Причудливых лоз равномерность, Безумие, бедность и верность Безрадостный смысл неудач… И то, что похоже на чудо, — Почти совершенно в себе Тяжелую близость (откуда?) И память о Вашей судьбе. * * * Те, которых не осудят, Но кто долго суда. Те, кого под утро будят Мартовские холода. Те, кто убивает время – За минутами года – Оттого что не хватает Краткой жизни на земле. Те, кто сеют правды семя, Привыкая жить во зле. Кто взаимности не знает И, прощая все измены, Грустно любит (за двоих). Кто не помнит перемены И годами видит то же: Небо, левы берег Сены… Те, кто кажется моложе Современников своих, Но которых в белом зале Ждет за ширмою кровать… Те, которым на вокзале Стыдно счастья пожелать. * * * Мимоза никогда не завянет. Никогда не будет войны. Нам снятся на этом диване Странные сны. И утром нас никто не разбудит, Нам незачем рано вставать. Мне снилось, что серые люди Бежали куда-то опять… Ты слышал в темноте совершенной Холодный и грустный орган… … И красное солнце над Сеной Встает сквозь туман. * * * Неужели все биология, Вся наследственность, раса и кровь? И твои вдохновение строгие – Только та же мужская любовь. И земля утомленная пленница, Для которой ничто не изменится… … Был же март – без смущенья сиреневый – Так по-детски надеждой богат, Свет наивной луны над деревьями, Городской стилизованный сад. Вне законов и веры и времени Непроверенный рай (Или ад). * * * Так гасят елочные свечи, Так укорачивают встречи, Перестают любить. Так видят: листья все опали И солнца больше нет. Так расстаются без печали И продолжают жить. Так покоряют сердце скуке. Так в жизни исчезают звуки И проникает свет. * * * То, что около слез. То, что около слов. То, что между любовью и страхом конца. То, что всеми с таким равнодушьем гонимо, И что прячется в смутной правдивости снов, Исчезает в знакомом овале лица, И мелькает во взгляде – намеренно-мимо. Вот об этом… Конечно, нам много дано. Справедливо, что многое спросится с нас. Что же делать, когда умирает оно В предрассветный, мучительный, медленный час? Что же делать, когда на усталой земле, Даже в счастьи своем человек одинок. И доверчиво-страстный его монолог Растворяется в сонном и ровном тепле? * * * Еще осталось в жизни суховатой Немного правды и немного скуки, И то, в чем по-детски виноваты, Наказаны и прощены… Еще остались в этой жизни сны (Мне часто снятся ласковые руки…) Так постепенно, грустно-неизбежно Открылся мир жалеющий и жалкий… И только пахнут гниловато-нежно Уснувшие, от теплоты, фиалки. * * * Неузнаваемо небо молочно-зеленое. Вечером город чужой и прозрачный такой. Что это значит? Пусть плачут в разлуке влюбленные… Это зовется молитвой, восторгом, тоской. Что это значит? Страстное и неумелое, То, от чего в этой жизни не будет удач… Дерево в чьем-то саду, неожиданно-белое, Чей-то холодный и радостный голос: не плачь. * * *

Не та любовь, конец которой счастье, И не тоска, конец которой сон… Но равнодушие, но холод беспристрастья, Но сумеречный свет от трех окон. Скорей бы наступила темнота (А в ней к утру распустятся каштаны.) Зачем мы поняли – так грустно и так рано, Зачем мы поняли – не та любовь, не та, И боль не та, которой смерть конец… Но равнодушие нетронутых сердец, И что-то в них, чему и я поверю, Все потеряв и пережив потерю. * * * Кто сказал, что самое ужасное, Смерть Ивана Ильича? Если жизнь взволнованно-несчастная Только след рассветного луча, Только отраженье одиночества, Выдумка – герой которой Вы Исполненье смутного пророчества, Отблеск недоступной синевы… Только… Сердце, что с тобой случилось В чем ошиблось ты, когда солгало Ты, которое почти молчало, Ты, которое почти смирилось? * * * Я знаю, что остался только смех, И все-таки смеяться не умею… Всегда одно (мучительно) у всех Значительней, взволнованней, темнее… То, что – почти никак не назовешь – То, отчего необходима ложь, Чтоб сердце (от сочувствия) забилось. * * * Знаешь, горе, мне с тобою И привычней и теплей. Не мири меня с судьбою, Не учи и не жалей. Подожди со мной рассвета, Проводи меня домой… (Все-таки душа согрета Болью о себе самой). Странное начало лета… Под густой листвой каштана Зреют смуглые плоды, От рассветного тумана Веет свежестью воды. Кажется, что близко море, Кажется, что счастье есть… Ничего не нужно, горе, Если все — печаль и лесть. До конца. Плечом к плечу. Ты поешь — а я молчу. * * * Я люблю: осенние дороги Под Парижем, в сумеречный час, Оттого что, верное, в тревоге Сердце одиноко любят вас. Я люблю старинные флаконы, Кактусы, камины и ковры. Оттого что, друг мой беззаконный, Вы со мной нечаянно мудры. И еще: цыганские мотивы, Улицы, зимой, под Рождество, Оттого что сердце терпеливо Любит вас и никого. А весной могу читать Толстого, Наблюдать за ростом синевы, Сознавать, что сердце жить готово… Летом я всегда люблю другого, Оттого что сердце: это вы. * * *А. Штейгеру. Жизнь права, как будто. До свиданья. Ухожу — не ведая куда. Не хочу высокого страданья, Не хочу веселого труда. Ухожу, и уношу с собою Тишину деревьев за окном, Небо – ночью странно голубое, (Небо Ниццы). Память обо всем. Верность, возвращенную судьбою… * * * Здесь все законно, все несправедливо: Тревога, безразличье, доброта… Срывает ветер листья торопливо. Того, кто все-таки бросается с моста, Не защитить ничье воображенье. Он верить только в частый дождь осенний И в то, что наступила темнота. Не виноват внимательный прохожий (В делах, в любви, на всех других похожи), Что не заметил близкого конца. Не знает он, как тяжелы сердца В предчувствии отчаянья и веры… Над неподвижной, городской рекой Плывет луна (вернее месяц серый). Свистки. Огни. Нарушенный покой. Рисунок башни. Жалость. Чувство меры. Здесь мелодрама, праздность, стыд, испуг, И боль твоя, мой безучастный друг. * * * Что-то в изящных головках гвоздики Нежное, злое, как женские лица, Что-то жестокое в слове: великий, (Те же влюбленность и страх), Как человек, поседела столица В несколько дней, на глазах… Долго над ней догорали закаты, Тени платанов, цветные плакаты. Все мы поверили, все виноваты (Звуки бессмертные… Бах). Поздние листья того листопада Не улетали с ветвей, И почтальон на скамейки, у сада Хмуро кормил голубей. В тесном бистро, обнимая соседа, Кто-то прочувственно пел, Не умолкала под песню беседа — Где вдохновенью предел? — Счастье? Порок? Пораженье? Победа? — Необъяснимый пробел. * * *Грусть мира поручена стихам...Г. Адамович Холодные, длинные майские дни. Зеленое золото солнца сквозь тучи... И эта навязчивость слов и созвучий — мы с ними навеки одни. Язык наш — недавно великий, могучий — тяжелый и светлый язык песнопенья порою звучит, как мещанский жаргон. И только с тоской вырывается стон у тех, кто привык в нем искать вдохновенье. Откуда же взять нам такое смиренье, в котором бы не было больно и тесно еще не отжившим сердцам? Мы все уцелели случайно, чудесно... Грусть мира зачем-то поручена нам — и этому нет объясненья. НЕТ НИЧЕГО ЛЮБВИ ВЕЛИКОЛЕПНЕЙ Нет ничего любви великолепней. Любви последней. Выпустим стрелу, Пронзим глаза друг другу и ослепнем, И побредем, нащупывая мглу. Запомни: там, где вход, всегда есть выход, И там, где смерть, всегда надежда есть, И вдоль дороги есть скамья, где тихо И незаметно можно будет сесть, И отдохнуть, и с мыслями собраться, Поговорить наедине с собой И доиграть одну из вариаций На скрипке жизни с лопнувшей струной. А впрочем, нет. Нам оставаться не с кем. Игра бездарна и не стоит свеч. Потушим свет одним движеньем резким, Хоть сроку не дано еще истечь. Таков закон любви потусторонней: Умчался поезд, скрылся за гудком, Но кто-то остается на перроне И машет безнадежности платком. МОЙ СТАРЫЙ ДРУГ КИХОТ Мне суждено: уйти, потом вернуться, Уйти не радуясь, вернуться не скорбя. Я чуть устал от войн, от революций И, может быть, от самого себя. Уйти, от жизни милостыню клянча, Вернуться, не познав ее щедрот, Как возвращался рыцарь из Ламанча, Наивный дон, мой старый друг, Кихот. * * *А. Гингеру Темный август. Солнца нет следа. И тоска, как небо, без просвета. Длинные уходят поезда в поисках обещанного лета. Груды листьев на сырой панели словно пестрый сброшенный наряд. А прохожего случайный взгляд больно отзывается в груди... Лета не было — как жизни. Неужели даже увяданье позади... Я ведь их так страстно и ревниво Собирал в теченье стольких лет. Судороги кончились заката. Небосвод давно уже потух. Все слова, которым нет возврата, Ты, быть может, мне повторишь вслух, Медленно мое сгорает тело. Ты меня обратно не зови От любви, которой нет предела, За предел, в котором нет любви.