"Империя звёзд" - читать интересную книгу автора (Бэрд Элисон)

3. ПОВЕЛИТЕЛИ ВЕТРА И ВОДЫ

По императорскому приказу великий совет лоананов собрался на обычном месте — в алмазном дворце императора. Это был самый большой из многих подобных дворцов, построенных древними, и, как все они, гордился башнями и шпилями, поднимавшимися величественно и высоко, сверкающим, подобно бриллиантам. Они были вырезаны из хрусталя, чистого и прозрачного, как тонкое стекло, и никакое оружие не могло бы оставить на нем даже царапины. Как и многие из таких же дворцов, этот был построен без фундамента и мог быть поднят с места волшебством. Бескрылые создания, посещавшие это чудо, дивились, глядя сквозь полы, прозрачные, как окна: головокружительное зрелище долин и хребтов под ногами, изгибы морских берегов, облачные шапки. Дворец императора сейчас висел в небесах Алфарана, родного мира. Под ним простиралось море синевы, золотых и пурпурных облаков, а на горизонте виднелась багровеющая воронка бури. Суши не видно было за туманной завесой, лишь воздушные пропасти с облачным дном: облака над облаками. Далеко внизу оставалась поверхность планеты, где никто не жил. На таких планетах живые организмы обитали не на поверхности, а в верхней атмосфере. Геральдические ласточки и орлы Алфарана, гигантские духи в облике птиц, реяли среди облачных вихрей и ветвистых молний столетних бурь, в воронках которых могли бы затеряться сотни планет поменьше. Там же обретались и чешуеголовые сафаты, прилетавшие отложить яйца в воздух. Жемчужные шары плавали на ветрах, легкие, как пузыри, и молодые сафаты, едва вылупившись, уже умели летать. Алфаран — мир крылатых.

Тысячелетиями прилетали лоананы на эту планету играть в ее многоцветной облачной мантии, но сейчас настроение в стенах хрустального дворца было серьезным. Все монархи Империи драконов собрались в просторном центральном зале — короли и королевы четырех рас, получившие имена по тем местам, где они обитают: живущие в пещерах драконы Земли, водяные драконы из рек, озер и глубин океана, небесные драконы с возвышенных горных пиков и эфирные драконы, почти всегда живущие в верхней плоскости, далеко от миров, состоящих из материи. Пятая раса, имперские драконы, была специально выведена лоананами для защиты межзвездного царства во времена раздоров. Шесть представителей этой касты воинов сейчас следили за Орбионом, императором лоананов и повелителем миров. Других монархов окружали их собственные помощники и стражи.

Драконы мерцали в хрустальном зале как радуга в призме, и у каждой расы был свой отличительный оттенок. Небесные драконы — синие, как ляпис-лазурь; водяные — изумрудно-зеленые; драконы Земли — красные, как расплавленные огни недр. Эфирные же драконы были белы как снег, имперские драконы — золотые. Но если присмотреться, не было ни одного одноцветного лоанана. Чешуя небесных драконов чуть отливала фиолетовым, как переливаются крылья синей бабочки; у зеленых крылья играли серебристым инеем, земные драконы отливали золотом. Сменяли друг друга, мерцая, жемчужные радуги на шкуре белых драконов. А глаза лоананов сверкали как самоцветы: рубиновые у водяных драконов, сапфирные у эфирных, изумрудные у стражей империи и дымящийся топаз у тех, кто обитает в толще земли. Во лбу каждого дракона находился круглый кристалл драконтия, сияющий опаловым огнем.

Император драконов заговорил трубным голосом, и остальные замолчали. Он был древним эфирным драконом, грива и борода — как свежевыпавший снег, воздетые высоко над головой перламутровые крылья шелковой кроной окружали трон. По его призыву к нему приблизился один из имперских драконов, и шкура его блестела, как чешуйки зеркального карпа, всплывающего со дна пруда. Он встал в почтительную позу, низко склонив рогатую голову к ногам императора. Глаза Орбиона, холодно-синие, как горное озеро, надолго остановились на золотом драконе. И он заговорил на языке лоананов:

— Говори, Аурон. Ты сказал, что у тебя есть новости величайшей важности, но ты не осмеливаешься говорить мысленно.

— Да, мой император. Это слишком важное дело, и враг мог подслушать меня в Эфире.

— Теперь, когда ты здесь, мне судить, был ли ты прав. Здесь нет врагов. Говори!

Имперский дракон повиновался и поднял на императора взгляд сине-зеленых глаз.

— Вот что желал я сказать тебе, о Сын Неба: я теперь уверен. Она действительно та, и в этом нет сомнений.

По собранию лоананов прошел говор и шелест крыльев, легкий ветерок от которого пробежал по хрустальному залу. Но старый император не шевельнулся.

— Та женщина, что ты спас на Мере? — спросил он. — Почему ты уверен?

— Мы спасли друг друга, Сын Неба, — почтительно поправил золотой дракон. — Я никогда бы не смог улететь с той горы без ее помощи.

— Да, ты был связан железом, насколько я помню. Беспечность с твоей стороны, Аурон.

— Непростительная беспечность, мой император, — ответил дракон, склонив голову. — Много дней пробыл я на той вершине, охраняя врата неба и ожидая путников, о которых говорил херувим. И я очень устал. Морлин пришел и приковал меня, пока я спал перед вратами, лишил меня возможности летать, изменять форму и даже разговаривать мысленно с херувимом. Эта девушка, Эйлия, стала моим спасением. Она не знала тогда, что я — мыслящее существо, как и она. Она считала меня просто зверем, только самым большим из всех, которых она видела. То, что она сделала, требовало не только обычного сочувствия, но и необычайного мужества. Это она, мой император: я заподозрил это с самого начала. С тех пор я наблюдаю за ней на Арайнии, принимая различные формы, естественные для той планеты. Среди них и человеческое обличье.

Тихое шипение раздалось из пасти императора.

— Опас-с-с-но.

Аурон снова склонил голову:

— Я принял все предосторожности: никто не догадывается о моей истинной сути.

Наступило молчание, нарушаемое лишь пронзительными вскриками геральдических ласточек, пронизывающих комнаты дворца под невообразимо высокими потолками. Они были похожи на меранских ласточек, но у них не было ног: всю жизнь они проводили на крыльях, питаясь летающими насекомыми, не способные приземлиться даже во сне. Сквозь стеклистую крышу били свирепые лучи белого солнца. Девятьсот лет назад такие же лучи пронзили полупрозрачную скорлупу яйца и вызвали Аурона к жизни, к исполнению долга перед Небесной Империей. Более семисот лет прошло, как Аурон оставил свою родную звезду и через многие странствия добрался до планеты Мера, где был тогда золотой век. И там веками охранял дворец элеев на острове Тринисия.

Но когда наступило буйство Темных Веков, небесный император запретил любое общение с людьми, даже с элеями. Чужая, беспокойная раса — он счел за лучшее предоставить их собственной судьбе. Все же лоананы продолжали наблюдать за Мерой и Арайнией, и иногда лоанан получал разрешение жить среди их обитателей под волшебной личиной. Многие среди людей забыли со временем лоананов, и никто не знал о тайном наблюдении драконов.

Вперед шагнул красный дракон Земли.

— Ты не представил доказательств своего утверждения.

На глазах императора и собрания Аурон повернулся лицом к красному дракону, опустив голову и крылья, но эта почтительная поза не соответствовала его словам.

— Каких доказательств ты требуешь, король Торок? А может быть, ты предпочитаешь идти за принцем Морлином?

Я видел много драконов твоей расы, сопровождавших его в небе Меры. Он и тебя обманул и совратил?

Царь земных драконов издал рычание, похожее на рокот из жерла вулкана. Он вытянул шею, принял позу нападения, расправив багровые крылья.

— Мой народ свободен поступать так, как ему хочется. Мы, лоананы Земли, не подчинимся чужой власти. И многие среди нас желают избирать предводителя старым способом, по доблести в бою.

Он с лязгом захлопнул пасть, и стук мощных зубов эхом загремел в хрустальном зале.

Тревожный шелест и говор пробежали по рядам драконов при виде столь неожиданной воинственности. Это было примитивное, атавистическое, тяжелое напоминание об их происхождении. Сто миллионов лет назад их предки парили над первобытными морями на малой луне, где можно было летать, не левитируя. Качаться на океанских ветрах, хватать морских рыб и змей из волн, драться друг с другом за территорию и подруг. Природа создала лоананов хищниками, не знающими себе равных. Но потомки их давным-давно бросили охоту, открыв в волшебстве куда более надежный источник пищи: лоананы стали просвещенной расой, презирающей насилие.

— Ты хочешь вернуться к варварству, король Торок? — спокойно и сухо спросил его император. — Предлагаешь нам вернуться к убийствам и пожиранию сырого мяса? Дракам за самок? Выбирать предводителей из молодых и бесшабашных, а не из опытных и мудрых?

— Быть может, то, что ты называешь варварством, — и есть та жизнь, что нам предназначена, — возразил красный король. Но крылья сложил и склонил шею, не желая бросать вызов императору — или его страже.

— Ваше величество говорит словами зверя, — сказал Аурон Тороку. — Мы давно оставили это позади, обратившись к царству мудрости.

— И это говоришь ты, воин Империи?

Аурон испустил глубокое горловое рычание:

— Я воюю, когда нет другого выхода — или по приказу императора.

Красный дракон снова обнажил все зубы:

— А что ты скажешь нам о Мераалии — Камне Звезд? Многие из нас надеялись, что это всего лишь миф. Было сказано, что владеющий им будет править Империей. Теперь он найден, и ты хочешь вручить правление обыкновенному человеку?

— Этому человеку — да. Ей я доверяю безоговорочно, ваше величество. Совершенно ясно, что древние предназначили этот Камень для нее. И я говорю вам, что она — истинная наследница их царства — нашего царства. Если правы люди ее мира, то мать ее была совсем не их породы, она была архоном — одной из последних представительниц этой расы во всех мирах. И Эйлия законно может претендовать на Небесную Империю.

— Невозможно! — отрезал король Торок. — Наш род древнее и выше ее рода, какая бы кровь ни текла в ее жилах. Космос был наш задолго до того, как вообще появились люди. Мы что, станем ее домашними животными?

Раздалось шумное хлопанье крыльев и шипение. Кто-то вспрыгнул и залетал в возбуждении по залу.

— Тишина! — скомандовал Орбион, и от его громового голоса стихла буря гнева. — Послушайте себя! Бывало ли, чтобы так бранились между собой лоананы? Один только раз — много веков назад, когда Валдур разделил нас и бросил в битву друг с другом.

— Не мог ли взять Камень кто-нибудь из херувимов, о Сын Неба? — спросил кто-то из небесных драконов. — Они тоже считают свой род от архонов. Так что они, вполне возможно, сочли Камень своим, раз он снова найден.

Император промолчал, но ответил Аурон:

— Ни один херувим не претендовал ни на Камень, ни на титул наследника, королева Каури. Они с охотой пойдут служить новому правителю, но никто из них не хочет быть этим правителем.

— Ты отлично знаешь, что лоананы, т'кири, херувимы и древние расы поклялись повиноваться тому, кто владеет Камнем. Если ты ошибся, ты обратишь нас в рабов каприза глупой девчонки!

— Вашему величеству не довелось ее видеть, — ответил Аурон, — так, может быть, не стоит так о ней судить? — Он повернулся к императору: — Я почтительнейше прошу позволить мне и дальше защищать ее, Сын Неба. Наши враги также знают о ней, и она в большой опасности.

— Тебе позволено вернуться на Арайнию, Аурон, и наблюдать дальше за этим человеческим созданием, — ответил император. — Но не открывай ей себя, какая бы опасность ни угрожала ей. Ибо я все еще не до конца уверен, что она — та, кого мы ищем. И если не появятся доказательства, что именно ее мы ожидаем, я буду искать своего преемника в иных местах.

По голосу и осанке было ясно, что Орбион не станет вступать в спор. Аурон склонил голову, взметнул золотые крылья и покинул тронный зал.

Перед троном дракона на Неморе выстроились молчаливыми рядами с тысячу человек.

Посторонний наблюдатель принял бы их за людей, но все это были лоанеи — дети драконов. Зал, где они стояли, украшали бесчисленные фрески, отчасти тронутые временем и плесенью. Они в картинах рассказывали древнюю дивную историю этой расы, падения этой Империи. Начинались фрески с ее возникновения, когда драконы приняли человеческий облик, чтобы сочетаться браком с мужчинами и женщинами (ради любви, как говорили некоторые, хотя лоанеи утверждали, что их человеческие предки были избраны среди лучших из лучших). Потом появились первые люди, обладающие всей мощью лоананов, умеющие по желанию управлять стихиями, свободно странствовать между мирами и — что самое чудесное — принимать облик дракона, когда только захочется. Они были изображены в виде богоподобных фигур, принимающих почести от своих вассалов-людей. В нынешний век таких созданий уже не было: лишь немногие лоанеи, самые старые, могли принимать облик дракона, да и то ненадолго. Дети Ветра и Воды стали малочисленны, выродились от близкородственных браков, и магическая сила их осталась лишь бледной тенью мощи их предков. Многих лоананов возмущала мысль о родстве с людьми. В прошлые века они стремились уничтожить расу лоанеев — не истребив их, но рассеяв по множеству миров и вынудив спариваться лишь с обыкновенными людьми. С каждым новым поколением люди-драконы проявляли все меньше и меньше признаков своего драконьего происхождения, в том числе и силы, которую оно давало, но все так же считали себя высшей расой. Лоанеями.

Здесь собрались самые сильные представители рассеянной когда-то расы, одаренные и искушенные в волшебстве. На эту планету Немора, к развалинам гордых башен городов своих предков, они прибыли, чтобы стать свидетелями казни.

Приглушенный свет с затянутого туманом неба струился в заросшие плющом щелевидные окна, тускло мерцая на позолоченном троне в конце зала, на вышитых шафрановых одеждах сидящего на нем. Только самый сильный волшебник мог претендовать на титул великого дракона. Обладатель этого звания сидел на троне с безмятежной уверенностью, глядя на пленника, стоящего лицом к нему меж двух стражников. Закованный в железо человек был молод и высок, каштановые волосы спадали на широкие плечи. Сам же повелитель Комора был тощ и стар, с изборожденным морщинами лицом, с глазами, почти исчезавшими за складками век. Но среди лоанеев ценилась не молодость, а старость. Чем моложе лоаней, тем сильнее разбавлена в нем драконья кровь человеческими предками. Великий дракон Комора — почти двухсот лет от роду — был ближе других к драконьим предкам, и кровь его сильнее заряжена была магией лоананов. И ум его не ослаб с возрастом, скорее укрепился мудростью и опытом. Он сидел, теребя лохматую бороду — все еще, несмотря на возраст, более серую, чем белую, — и ничего не говорил. Какое-то время он издали наблюдал за этим драконом-чародеем: сила и растущее влияние этого молодого человека Коморе не слишком нравились.

Мандрагор стоял молча, не отводя взора под взглядом старика. Много лет он хотел быть среди лоанеев, с тех самых пор, как узнал, что некоторые представители этой древней расы скрываются от драконов в потайных местах и пользуются своей неослабевшей силой, чтобы поддерживать связь с теми, в чьих жилах еще течет запретная кровь. Но Мандрагору они навстречу не шли. Как будто этот народ — его народ — и не ведал о его происхождении и не подозревал, что на самом деле он — принц Морлин. Они хитроумно скрывали свои убежища от его многовековых поисков, и было очевидно, что по своим причинам они не желают, чтобы он их нашел. Когда сила его открылась в столкновении с Триной Лиа на Арайнии, они стали ставить ему ловушки, чтобы захватить его в плен. Даже другие маги-драконы считали его угрозой.

От первых их попыток его поймать он уклонился с легкостью. Но сейчас он дал себя схватить, потому что это казалось единственной возможностью наконец-то встретиться с ними в их тайном месте сбора. На этой планете они недавно, как он предположил, — всего лишь век или два. Он и сам жил на Неморе лет двести назад, привлеченный слухом, что лоанеи все еще обитают в разрушенных городах. Прочесывая заросшие развалины, он обнаружил, к своему разочарованию, что слухи его снова обманули: хотя скульптуры, изображающие людей его народа, глядели на него с разбитых стен, живых людей-драконов здесь не осталось.

Но они наконец вернулись сюда, и даже трудно было не дать своему восторгу затуманить мысль. А затуманивать было нельзя, потому что опасность была реальной. В этих железных оковах он не сможет использовать магию, и если план его не удастся, он поплатится собственной жизнью. В этом, очевидно, и была причина, что лоанеи избегали его прежде: повелитель Комора и его предшественники явно видели в нем потенциального соперника в борьбе за власть. Удачно получилось, что Комора собрал весь народ вместе, и аргументы Мандрагора получат широкую огласку. Но сейчас еще рано было обращаться к народу. Даже для приговоренного преступника этикет обязателен: властитель должен заговорить первым.

Наконец Комора перестал поглаживать бороду и выпрямился на троне.

— Несомненно, тебе интересно, Мандрагор, для какой цели ты был привезен на Немору. Но, быть может, лучше этого не знать.

Интонация была достаточно зловещей.

— Расскажи, повелитель, — ответил Мандрагор ровным голосом и не отводя взгляда.

— Говорится в нашем народе, — начал Комора, — что свежепролитую кровь дракона можно перегнать в магическое зелье, передающее свою силу тому, кто его выпьет. Дабы зелье возымело действие, кровь должна быть взята из сердца, так что, боюсь, тот, кто даст кровь, должен быть убит. Нас слишком мало, чтобы кто-нибудь из нас мог принести такую жертву даже ради столь благородного дела. Вот в чем причина того, что я искал тебя, Мандрагор, и приказал доставить тебя ко мне.

«Досужие басни и суеверия, — подумал с отвращением Мандрагор. — Неужто мой народ дошел до такого?»

Но он стал тщательно подбирать слова, зная, насколько велика опасность.

— В этом, повелитель, ты ошибся, — ответил он, сохраняя уважительный тон. — Я не в облике дракона, как ты, несомненно, видишь. Я — человек. Если ты убьешь меня в этом облике, пользы не будет.

— Ты хитер, — улыбнулся Комора. — Я бы даже хотел, чтобы можно было тебя не убивать, а сохранить как союзника. Однако ядовитую змею не сделаешь домашним зверьком. Я знаю, что ты — истинный оборотень и умеешь принимать облик дракона по желанию. Вот почему тебя назвали Мандрагор на этом неуклюжем меранском языке! Ты думал, я не догадаюсь о значении этого имени? Я стар и, помимо многого другого, знаю языки.

Как вышло, что столь юный умеет принимать облик дракона, я не знаю. Может быть, ты нашел какое-то заклинание, сокрытое от мудрых, — но это не важно. Ты оборотень, и твоя кровь так же сильна в этом облике, как и в том, и будет твое сердце, пронзенное ножом, сердцем человека или дракона — результат одинаков. Зелье приму я, и твоя сила перейдет ко мне, укрепит меня и позволит лучше служить моему народу. Так что утешься, смерть твоя будет не напрасна. — Он махнул слугам: — Принесите кинжал и чашу и разведите огонь для тигля.

Время вежливости миновало.

— Кем же мы стали? — воскликнул Мандрагор, когда слуги побежали исполнять приказ повелителя. — Разве у нас, лоанеев, мало врагов, что мы убиваем друг друга? Разве не должны мы сплотиться против общего противника?

— Ради битвы с этим противником и нужно мне кровавое зелье. Я стар и силен, но сильны и наши враги.

Слуги вернулись, принеся большую бронзовую чашу и кривой кинжал. С глубоким поклоном они положили принесенное к ногам повелителя.

— Не убивай меня как скотину! — воскликнул Мандрагор, когда Комора взялся за кинжал. — Позволь мне умереть в битве, ты же знаешь, что я не выстою против тебя, повелитель.

Комора приподнял серебристые брови:

— Тогда зачем биться? Только трус пытается оттянуть неизбежное.

— Смерть в битве придаст мне достоинства и чести. Неужто лоанеи забыли значение этих слов?

Мандрагор выпрямился и оглядел собрание. Его слова тронули их — видно было по лицам. Сохранились еще какие-то остатки гордости у этой древней расы.

И старый повелитель тоже уловил в воздухе предвестие бунта и нахмурился. Теперь он понимал, что лучше было убить этого молодого лоанея на месте, не привозя сюда. Сам он в кровавое зелье не верил: это был лишь удобный повод, чтобы истинный мотив — страх перед соперником — не был слишком очевиден. Но Мандрагор высказался, и действие его слов необратимо. Комора оказался вынужден проявить бесстрашие. Если он не станет сражаться, могут подумать, что он не осмелился.

Старый властелин не сумел бы прожить так долго, пользуясь только волшебством. Тонкий ум уже оценил ситуацию, прикинул возможные выходы и увидел возможные выгоды.

Да, он даст своему сопернику высочайшую оценку, вызвав его на поединок. Это все равно будет казнь, прав Мандрагор: у него нет надежды на победу. Так что Комора завоюет уважение подданных еще и тем, что победит в единоборстве, — старая традиция выбора предводителей у лоанеев. А само убийство еще и продемонстрирует его мощь. Пусть тогда осмелятся посягнуть потенциальные претенденты на царство!

Он молча встал и жестом велел стражам вывести пленника наружу. Сам великий дракон пошел следом, и за ним лоанеи толпой повалили во двор.

Никто не расчищал заросли, покрывавшие стены и крыши древнего города, потому что так они вызвали бы меньше подозрений у лоананов, если те будут пролетать сверху. Но в переднем дворике лианы расчистили и оставили мощеную площадку — достаточную, чтобы на ней поместилось все собрание лоанеев. В наступившей тишине правитель велел стражам снять с пленника цепи. Их унесли со двора, чтобы сила сражающихся не была ослаблена железом.

Первым начал действовать Комора. Подняв тощие руки в раздувающихся шафрановых рукавах, он призвал силу из воздуха. Ослепительная молния выгнулась между облачным небом и пленником. Но молодой соперник отбил ее в сторону быстрым жестом, направив в деревья за двором. Деревья с ревом вспыхнули. Комора вздернул руку к небу, туман над ним заклубился и закипел, выпустив ливень, чтобы залить пламя. Но противник выпрямился, развел руки в стороны — а волосы его развевало ветром волшебства великого дракона, — и туман успокоился, а дождь тут же перестал. По толпе лоанеев прошел говор.

Комора его услышал. Он был поражен, хотя и не смел этого показать. Неужто столь молодой чародей обладает силой, равной его силе, — умением, которое он совершенствовал почти целый век? Объяснение могло быть только одно: у него среди ближайших предков есть лоанан. Это объясняло и умение принимать облик дракона.

На морщинистом лбу старика выступил пот, но он знал, что нельзя терять ни секунды.

Разведя руки как крылья, он обратился в огромную птицу с головой дракона, которая с криком налетела на юношу, схватила его когтистыми лапами и взмыла в воздух. Мандрагор тут же изменился сам — он превратился в змеедракона, и кольца его обвили крылья птицы. Оба создания устремились вниз и с плеском рухнули в затянутый ряской декоративный бассейн. Птица превратилась в рыбу-дракона, и скользкое тело ее легко выскользнуло из колец змеи. Извернувшись, она напала на змею, разинув пасть, полную острых акульих зубов, — но в тот же миг преобразилась и змея, превратившись в огромную черепаху с головой дракона. Зубы рыбы не могли оставить на панцире даже царапины. А черепаха мотнула головой, сомкнула капкан зубов на хребте рыбы. Потом тяжело выползла из бассейна и положила тяжело дышащую добычу на его борт.

Противники снова обратились в людей. Комору охватило отчаяние. Он уже потерял лицо — и не однажды, а трижды за последние минуты. Он горько упрекнул себя за глупую гордость, что принял вызов молодого лоанея, а просто не убил его, пока тот был закован. Надо сейчас быстро с ним покончить. Но даже если это удастся, вернется ли тот благоговейный страх, который раньше испытывал к нему народ?

Он превратился в дракона с зеленой чешуей, взмыл в воздух в грохоте хлопающих крыльев и ринулся оттуда на врага. Но тот вдруг обратился в огненно-красного дракона и метнулся ему навстречу, перехватив в воздухе. Они столкнулись, впиваясь зубами в бронированные бока друг друга, и тут же скрылись в тумане.

И там, над серой пустотой, вылетели в ослепительную прозрачность верхней атмосферы. Два солнца горели над ними и три луны; под ними во все стороны стелился серовато-белый туман, изрезанный глубокими ущельями и медленно катящимися волнами. Огромные кучевые облака воздвигали закругленные вершины. Драконы, как дерущиеся ястребы, кружили по небу, налетали и отскакивали, пытаясь пробить защиту противника, задеть глаз или крыло. Иногда они к своей силе присоединяли латентную силу воздуха, ударяя молнией друг в друга, направляя порывы ветра в крылья, чтобы сбить противника. Атаки зеленого дракона становились все яростнее, красный дракон уже не просто защищался, а дрался за собственную жизнь.

Еще раз сцепились они клубком и рухнули в облачные слои. Молнии сверкали и трещали вокруг, озаряя серый туман. Далеко внизу появилось большое темное пятно: джунгли поднимались навстречу. Красный дракон вывернул шею и сумел схватить плещущее зеленое крыло — со всей мощи разорвав перепонку.

Раненое крыло сложилось, и зеленый дракон с криком понесся к земле, на лету превращаясь в старого человека. Комора со всего размаху рухнул на камни замкового двора, с хрустом сломалась его спина, будто кто-то наступил на вязанку хвороста. Со стоном вырвался последний вздох великого дракона — и невидящие глаза уставились в серое небо, где кружил его победоносный противник.

В толпе ахнули, кто-то даже вскрикнул. Но никто не оплакивал уход старика — у лоанеев не было жалости к слабым. Все поклонились победителю, который приземлился и в мгновение ока принял человеческий облик.

И заговорил:

— Я — принц Морлин, сын Морианы.

Снова ахнули в толпе. Если это правда — а не было причины не верить, — то этому лоанею, который выглядит так молодо, не менее пятисот лет.

— Я не хотел этого делать, — продолжал победитель. — Но мы, лоанеи, должны сплотиться, или нас уничтожат. Я хотел лишь предупредить вашего повелителя об опасности, но не знал, где его тайное жилище, и не мог перед ним предстать. Мне пришлось дать захватить себя в плен и привезти сюда — только так я мог увидеться с ним. Но монарх Комора не хотел меня слушать и лишь угрожал моей жизни. Что ж — теперь он мертв, а я снова могу предупредить вас.

Золотистые глаза Морлина наполнились холодным огнем.

— Нашему народу очередной раз грозит истребление. Нас ищут лоананы, и Камень Звезд покинул свое хранилище на Мере, попав в руки той, что провозгласила себя Триной Лиа. Но если мы соединимся со слугами Валдура, то победим ее и ее союзников.

Какая-то убедительная сила звучала в его голосе. Даже если бы не было демонстрации его силы, лоанеи не могли бы усомниться в его словах.

— Что же нам делать? — вышел вперед молодой лоаней. — Скажи, что нам делать, чтобы сохранить свободу!

— Прежде всего, — ответил Мандрагор, бросив небрежный взгляд на труп Коморы, — вам необходим новый вождь…

В тронном зале Халазара на Мере стояли, оглядываясь, два существа странного вида. Больше в огромном зале с его золочеными красными стенами и украшенным самоцветами троном не было никого. Одно из этих созданий было гоблином, изуродованным, как вся его порода: такой сутулый, что казался горбатым, с колтунами слипшихся волос на круглой голове, с остроконечными кривыми ушами и плоским обезьяньим носом. И тонкого шитья желтая мантия с пурпурным шлейфом только подчеркивала его уродство. А второй был настолько искривлен и сморщен грузом годов, что его можно было принять и за гоблина, и за необычайно уродливого человека, или за помесь того и другого. На нем была простая черная мантия, а на шее — тяжелая золотая цепь.

— Сколько еще нас заставят ждать? — произнес он, закипая от гнева и начиная расхаживать по залу.

— Не терпится, Наугра? Валеи ждали появления этой аватары тысячи лет, а ты ворчишь из-за нескольких секунд? — сказал второй собеседник, пожимая сгорбленными плечами.

Первый глянул на него презрительно:

— Чего стоит твое время? Ты всего лишь вожак черни, и вежливость тебе не положена. Но я — регент Омбара и не слуга никому, чтобы ждать.

— А это небольшой трюк Мандрагора. Он не питает уважения ни к кому и дает нам это понять.

Гоблин подошел не спеша к трону зимбурийского монарха, где на алой подушке лежали корона и скипетр. Взойдя по мраморным ступеням, он поднял золотые регалии и сел на трон.

Второй был к нему спиной в это время, но когда Наугра повернулся и увидел это, он остановился как вкопанный и зарычал:

— Дурак! Вон с трона!

— Это ты хмуришься на меня, Наугра? — спросил гоблин. — Знаешь, при такой роже, как у тебя, трудно понять.

Он возложил корону себе на голову. Она оказалась велика и съехала на одно ухо.

Регент зашагал к нему.

— Брысь оттуда, Роглаг! — прошипел он. — Или я тебя сам вышвырну!

Он поднял скрученную ревматизмом руку в угрожающем жесте.

Царь гоблинов осклабился, спрыгнул с трона и обезьяньей шаркающей походкой направился к нему навстречу.

— А ты уверен, что не хотел бы видеть меня на месте этой твоей аватары? Мне бы эта должность подошла.

— Кощунствуешь! — прорычал регент. — Наш бог и господин никогда бы не опустился до твоей мерзкой оболочки.

— Просто шутка, — ответил Роглаг. — Но не вижу, чем Мандрагор лучше. Я его хорошо знаю: он всего лишь пользуется привилегиями и защитой, которые ты ему дал.

— Мы его признали своим правителем, — сухо сказал регент.

— Но он же не правит, — возразил Роглаг, поигрывая скипетром. — Что от него толку? Отчего бы не найти кого-нибудь более подходящего?

— Наши авгуры сказали свое слово, и мы не можем теперь объявить, что они ошиблись, — буркнул Наугра.

— Ну так скажем, что Валдур передумал. Или можно к Мандрагору подослать убийц, а потом найти замену.

— Кого, например? — спросил новый голос.

Собеседники резко обернулись. В углу стоял высокий мужчина, и его алые одежды почти сливались со стеной. Холодными золотистыми глазами он смотрел на Роглага.

Роглаг взвыл и бросился плашмя на пол. Корона слетела с его головы и покатилась по алому ковру.

— Я же не хотел… я только пошутил! Клянусь…

— Пустое, Рог, — перебил его Мандрагор. — Я не в обиде. Ничего другого я от тебя и не ожидал. Теперь скажи, что там делается в Омбаре? Как идет кампания?

Он подошел к трону, подняв по дороге корону и скипетр, и положил их на сиденье.

— Я победил, — ответил Роглаг, несколько придя в себя, но не поднимаясь с пола. — Моего соперника больше нет. Я — самый могучий гоблин в Омбаре. Царь Угаг привлек на свою сторону огров, а они поумнее моих троллей. Ну, червяки вообще поумнее троллей, но уж приходится обходиться тем, что есть. Гули ничью сторону не приняли — они предпочитают после боя все подчищать. И бой они любят. — Роглаг захихикал, Мандрагора передернуло. — Но Угаг думал, что его умные солдаты обеспечат ему победу.

— Очевидно, он ошибся? — приподнял бровь Мандрагор.

Гоблин кивнул:

— Вот потому, что они такие умные, огры поняли, в какую бойню их ведут, и дезертировали пачками. А мои тролли — скотинка послушная, прямым ходом зашагали в бой. И я его просто численностью задавил.

— Ах ты, моругей! — засмеялся Мандрагор. — Не лезь ты в аватары, Рог; только общий враг может объединить ваши сварливые народы. К счастью, он у вас есть.

— Это кто же?

— Да Трина Лиа, дурак! — рявкнул на него регент.

— Сама по себе Трина Лиа меньше всего нас беспокоит, — ответил Мандрагор, — Я ее видел. Это тихая девочка, которая больше всего любит играть с котятами и щенками. Ласковое кроткое создание — вы в вашем мире таких называете слабаками.

— И поделом, — с надеждой сказал царь гоблинов. — Слабое сердце — слабые мозги, как у нас говорят.

— В настоящий момент юная принцесса Эйлия интереса не представляет. Бояться надо ее сторонников — армий, готовящихся в великий крестовый поход во имя нее, чтобы очистить космос от зла — то есть от нас. И когда они пойдут по другим мирам Империи, правитель царства валеев будет их целью — особенно если его сторонники объявят его воплощением Валдура. — Роглага снова затрясло. — Так что пока вы, моругеи, тут грызлись друг с другом, я приобретал новых союзников. Я теперь предводитель лоанеев.

— Той малости, что от них осталась! — фыркнул Наугра. — И от силы их тоже остались одни ошметки.

— Верно, — невозмутимо согласился Мандрагор, — и потому я нашел и другую подмогу нашему делу: зимбурийцы, также последователи Валдура. Но их я не поведу в бой. Эту задачу надо поручить другому.

— Я ответил на твой призыв, принц, — произнес регент бесцветным голосом, — поскольку тоже ищу способ разгромить Трину Лиа. Но нам нужно, чтобы наши армии вела к победе истинная аватара.

— Мне это не интересно — нет-нет, избавь меня от перечисления всех этих мелодраматических пророчеств, что были сделаны при моем рождении, — быстро добавил Мандрагор, не успел еще регент раскрыть морщинистых губ. — Надоело мне уже их слышать. Вот Роглаг готов был сделать тебе одолжение и взять на себя роль аватары, но, кажется, передумал.

— Я бы ему и не дал этой роли, — презрительно бросил регент. — Он свою пользу принес: разгромил своего соперника, объединил моругеев. Я лишь воспользовался его амбициями.

— Ни один моругеи в здравом рассудке не согласится быть этой твоей аватарой, — продолжал Мандрагор, — теперь, когда Трина Лиа сидит на лунном троне. Я тоже с благодарностью отклоняю эту честь, значит, вам нужен другой спаситель.

— И ты можешь кого-то предложить? — сухо спросил регент.

— Да. О мой царь! — Мандрагор повернулся к входу в зал. — Отчего ты не входишь?

Раздались медленные шаги, и у входа в зал появился царь Халазар. При виде Роглага и регента он отпрянул к двери.

— Что за дьяволов ты призвал? — вскрикнул он, съеживаясь.

Царь Роглаг припал к земле — воплощенное самоуничижение.

— Я не дьявол, о государь, я всего лишь недостойный моругей, преклоняющийся перед тобой.

— Моругей? Семя демонское! — сказал Халазар, не входя в зал. — Значит, правдивы рассказы об этих существах? Откуда же они явились?

— Царь Роглаг и регент Наугра обитают на Омбаре — планете, обращающейся вокруг красной звезды Утара в Энтаре — созвездии Модриана-Валдура. Моя же родная планета называется Немора, и она тоже далеко отсюда, среди внешних звезд.

— Вы все пришли из Звездной сферы? — спросил Халазар, оглядывая их с невольным благоговением. — Разве может кто-нибудь — даже дух-нежить — взойти на высочайшее небо?

— Вне сомнения, ваше величество, — ответил Мандрагор. — И вы тоже на это способны. Я говорил, что могу доставить вас на Утреннюю звезду — отчего же не на другие звезды и планеты? Разве вы — не воплощение Валдура?

— Так говорят пророчества, — выдохнул Халазар. — Царь-бог, что будет править всем творением. Я принимаю вас в свои вассалы, о духи неба. Отныне вам выпадает честь выполнять мои приказы.

— Ваше величество слишком добры, — пролепетал Роглаг.

Мандрагор бросил на него предостерегающий взгляд.

Наугра нетерпеливо фыркнул и шагнул вперед. Подняв морщинистые руки, он что-то коротко пропел и махнул в угол комнаты, куда не доставал свет ламп. Воздух сгустился, заклубился, задрожал, как от жара, как отражение на поверхности потревоженного пруда. Из тени материализовались две эфирные фигуры. Одна — высокая, в мантии, угрюмая, другая — покруглее, с почти свиным рылом вместо лица, тяжелыми челюстями и толстыми губами, из-под которых торчали клыки. Они нависли над стоявшими в комнате, громоздясь выше любого живущего человека.

Мандрагору это не понравилось: Наугра слишком далеко зашел с этими детскими иллюзиями, и Халазар испугался.

— Я — Эломбар, — произнес тот, кто был повыше, — слуга звездного духа Элутара, раб Валдура.

— Я — Элазар, — загремел второй демон, — дух, правящий звездой Азар. Я присутствовал при рождении этого мира, видел всю его историю. Когда-то зелен он был и полон жизни, и тогда правил я там, великий царь джиннов, для коих смертные были лишь ничтожными рабами. Я правил всепланетным царством таких размеров, что никогда не ведали ни Мера, ни Арайния; я посылал армии среди звезд воевать с другими богами, и мне поклонялись мои смертные подданные. О, эти храмы из золота и серебра, сладкий аромат благовоний, ежедневные жертвы! Дни моей славы. Но на мой мир обрушились мириады падающих звезд, и смертные обитатели его мерли как мухи. Теперь Азар погиб, земли его стали пустыней, моря — пылью, гор ода — развалинами. Но эта жертва была необходима. Ибо проход Азараха сквозь облако комет вызвал великую катастрофу и положил конец элейскому правлению на Мере.

— Люди погибли, ты сказал? Ты не мог спасти их? — спросил Халазар.

Элазар глянул на него презрительно:

— Это были всего лишь смертные, и они свою задачу выполнили. Зачем мне было бы их спасать?

— Но твоя сила ослабла. Чего стоит король или царь без множества рабов, что служат ему и возвеличению его славы?

Образ Элазара остановил долгий взгляд на богоцаре.

— Я ошибся в тебе, Халазар. Воистину ты и есть аватара, которую мы ждали.

Халазар испустил вой свирепой радости.

— А тогда, — произнес он, оборачиваясь к образу Эломбара, — когда нападем мы на Трину Лиа? Ибо, сдается мне, мы собрали такую силу, что даже она не сможет выстоять.

— Терпение, — произнесла высокая фигура низким глубоким голосом. — Нельзя наносить удар преждевременно. Ибо много великих сил служат дочери Ночи.

Оба видения низко поклонились и исчезли.

— Но что же мне делать? — с досадой спросил Халазар, поворачиваясь к своим смертным вассалам.

— Ждать вашего времени, ваше величество, — вмешался Мандрагор. — Народы Омбара и Неморы ждали даже больше всего вашего народа, чтобы увидеть падение врага. Теперь уже недолго. В наступивший день вас посетят духи и дадут совет.

— Да будет так!

Халазар повернулся и важно вышел из зала. Наступила тишина.

— Понимаешь? — обратился Мандрагор к Наугре. — Эти люди сделают то, на что не осмелится ни один моругей: они бросят вызов союзникам этой Трины Лиа, вытащат ее с родной планеты, где сила ее уменьшится, потому что нападать на нее в ее родной сфере — бессмысленно. Я уже помог Халазару послать один вызов, на который она наверняка ответит. Но остальное может быть труднее. Пока что лоананы не снюхались с людьми Меры и Арайнии, но они все же наблюдают за этими планетами. Если они поверят, что Эйлия и вправду персонаж из их пророчеств, они явятся ее людям и заключат с ними союз. Тогда ее армии будут уж никак не слабее всех ваших моругейских армий. — Он обошел золоченый трон, остановился, задумчиво на него глядя. — Впрочем, мне это безразлично. Судьба ваших народов — не моя забота. Но если Эйлия станет править всеми звездами, то для меня и моего народа не останется безопасного места. Так что мы союзники, по крайней мере на время, — валеи и лоанеи. Только не пойми меня неправильно: я не люблю почитателей Валдура и никогда их не любил.

— Можешь отвергать свое предназначение, принц, — возвысил голос регент, — но оно в конце концов тебя настигнет. Играй с этим своим игрушечным царьком людей, если тебе хочется, принеси его в жертву. Но в конце концов и ты взойдешь на алтарь Валдура, как бы ни хотел избежать этого.

Мандрагор резко повернулся, но слова регента были последним выстрелом отступающего: он уже вышел в двери. Роглаг метнулся за ним, не желая оставаться с принцем наедине. И снова воцарилась в тронном зале тяжелая тишина.