"Часы любви" - читать интересную книгу автора (Маккинни Меган)

Глава 11

Вечер закончился не менее странно, чем начался. Равенна шла по коридору к освещенному свечами большому залу, но мысли ее были полностью отданы Тревельяну. Все-таки человек этот рехнулся, наконец решила она. Отец Нолан стоял у входа в зал, и она решила, что, пожалуй, не может считать священника одним из безумных и немногочисленных помощников Тревельяна. Ей и до смерти своей не понять, почему священник посчитал пристойным оставлять ее надолго вдвоем с владетелем замка. Ирония заключалась в том, что пребывая в обществе Тревельяна, она услышала от него лишь наставления о том, что нехорошо оставаться наедине с мужчинами.

– Ну вот и вы, моя красавица! – воскликнул священник, улыбаясь с пылкостью встречающего хозяина щенка. – Ну, как прошла ваша беседа? Вам было интересно с Ниаллом?

Равенна впервые заметила, каким хрупким кажется старик в своей черной рясе: обтрепавшийся воротник был неаккуратно заштопан синей ниткой. Рука его тревожно опиралась на терновую палку, и Равенна подумала, что старик наверняка упадет, если она скажет, что Тревельян заставил ее плакать.

– Ничего существенного я не услышала, но с этим покончено. Поехали. – Она взяла старика под руку и повела его через огромный средневековый зал. Находившийся у парадной двери Гривс кликнул кучера. Они остановились, пропуская пересекшего их дорогу слугу, несшего суму с дровами для одного из трех огромных каминов зала.

– Тревельян не был добр с вами, дитя мое? – спросил священник, ступая еще медленнее, чем обычно. Равенна готова была поклясться, что он пытается вытянуть из нее содержание их разговора.

– Он был… – Равенна задумалась. Он действительно не был добр к ней, но то же могла сказать о себе и Равенна. Разговор был бурный, и она надеялась, что подобного с ней больше не случится. – Он был, пожалуй, резок. Но таков он всегда. Тревельян не слишком-то обидел меня. Наши пути пересекаются нечасто, поэтому, как я уже сказала, о нашей встрече рассказывать в общем и нечего.

Слуга с грохотом свалил дрова у ближайшего очага. Равенна поглядела на него, слегка удивляясь тому, что такого пустили в замок. Слуга стоял к ней спиной, но она заметила на нем рабочую одежду, испачканную грязью. Он захлопотал у очага, пытаясь разжечь пламя, наконец Равенна увидела его в профиль и ахнула. Глаза его, в глубинах которых угадывались и гнев, и узнавание, обратились к ней.

– Малахия, – прошептала она, делая шаг вперед. Священник остановил ее.

– Равенна, сейчас не время и не место разговаривать с ним.

Равенна поглядела на него, не зная, что и думать.

– Что? Я могу оставаться наедине с лордом Тревельяном и не имею права приветствовать старого друга, которого столько лет не видела?

Она повернулась к Малахии, застывшему у другой стены зала. Он очень изменился за время, протекшее со дня их последней встречи. Рыжая шевелюра потемнела, на лице борода как у взрослого, да и рост достигал почти шести футов. Но глаза остались прежними. Газельи миндалины, в которых горело пламя бунта.

– Малахия, – сказала она, приветствуя друга теплой улыбкой. Ей хотелось броситься навстречу ему, раскрыть объятия. Знакомый этот взгляд сразу растопил весь лед, который покрыл ее сердце за годы, проведенные в Лондоне.

Тем не менее взгляд этот был не совсем знакомым.

Взгляд Малахии стал взглядом мужчины, и она застыла как вкопанная, обнаружив, что друг детства разглядывает ее словно лорд Чешэм.

– Ступайте, Малахия, – нахмурясь, проговорил отец Нолан.

Малахия не произнес ни слова. Он глядел на Равенну, как попавшийся зверь, не имея сил шевельнуться.

– Я же сказал, идите отсюда, мой мальчик, – повторил священник более резко.

Внезапно глаза Малахии обратились к дверям. У входа в зал застыл Тревельян, скрестивший руки на груди. Взгляд его был устремлен на молодого человека.

Без единого слова Малахия замел у камина мусор и покинул зал, не взглянув на Равенну.

Дважды обиженная столь резким неприятием, Равенна хотела уже броситься за ним, но тут же сообразила, что лучше будет повидать его завтра, когда они смогут переговорить с глазу на глаз. Малахия Маккумхал был ее единственным другом, и, по всей видимости, новых друзей у нее уже не появится. Ей хотелось немедленно укрепить узы дружбы, однако Равенна понимала, что обстоятельства не допускают этого.

Обернувшись, она увидела, что Тревельян провожает взглядом Малахию. А потом поняла, что граф смотрит на нее, выражая неодобрение всем своим видом.

– Подобных типов тебе следует вообще избегать. – В голосе его, отразившемся от грубых гранитных стен, слышалась непреклонность рока.

Равенна не могла более скрывать свою ненависть. Она послала Тревельяну столь уничтожающий взгляд, что сама удивилась тому, что он остался на ногах.

Граф же, напротив, расхохотался.

– Ну вот, сам и подтолкнул тебя к нему.

Равенна не отвечала. Всякие возражения утонули в ярости, которая буквально душила ее.

– Пойдемте, дитя мое. Это был долгий и безрадостный вечер, – вмешался отец Нолан, прикасаясь к ее руке.

Его вид вдруг потряс ее. Лицо священника стало совсем белым, а рука, державшая палку, сильно тряслась. Если бы она не знала старика, то могла бы, пожалуй, поверить, что ее ненависть к Тревельяну чрезвычайно расстроила его.

Без промедления она отправилась вместе со священником в бейли и усадила его в коляску. Когда, наконец, внимание ее вновь обратилось к Тревельяну, Равенна заметила, что граф не последовал за ними. Вновь он исчез, не прощаясь.

Часы пробили три часа утра, и Тревельян отложил книгу, которую пытался читать. Огонь потрескивал в очаге, а на столике рядом стоял полный бренди бокал, но ни то, ни другое не радовало сердце. Ночной час лишь углублял меланхолию.

Он не хотел, чтобы Равенна посетила замок, однако позволил это, полагая, что речь идет о пустяке. Но было уже заполночь, девушка пришла и ушла, а он все старался выбросить ее из памяти.

Она была воистину очаровательна. Что спорить? Даже в этом несчастном синем платьице она ошеломляла. Бедность лишь добавляла очарования. Потертые локти, неровный подол вопили, требуя мужской заботы о ней. И хотя Равенна ненавидела Ниалла каждой клеточкой своего тела, даже ему самому хотелось увидеть ее в шелках и атласах, более подобающих этой роскошной красе. Тревельян уже понимал, что Равенна обладала властью над мужчинам, они не в силах были забыть эту девушку.

Чешэм уже пал жертвой.

Ниалл вспомнил сцену, происшедшую перед тем как он отправился к себе. Кузен предложил ему устроить бал для всех жителей Лира.

– Что будем праздновать? – осведомился Тревельян, очень раздраженный в тот вечер поведением Чешэма.

– Будем праздновать… красоту, – промолвил Чешэм и немедленно отправился к себе.

Судя по всему, можно было не сомневаться, что выставить кузена из замка мог пытаться только дурак. Чешэм убежит с девицей, пока он будет позволять себе избегать ее общества.

Кроме того, теперь возник еще и Маккумхал.

Ниалл протянул руку к бренди и сделал большой глоток. Малахия Маккумхал сулил одни беспокойства. Мальчишкой в Дублине он был свидетелем убийства своего отца, и пережитое навсегда вселило в его душу жажду крови. Поговаривали, что Малахия из крутых ребят. Утверждали также, что состоятельное семейство в Килдонане погибло в огне, потому что дом подожгли какие-то смутьяны. При пожаре погибли трое детей. Трое мальчишек, которые были младше Малахии Маккумхала в тот день, когда несправедливо застрелили его отца.

Бокал с бренди едва не лопнул в руке Тревельяна, мрачным взглядом уставившегося в огонь. Однажды придет и Гомруль; явление его неизбежно, как и то кровопролитие, которое будет предшествовать этому. И все же Лир не затопят алые реки, потому что он, лорд Ниалл Тревельян, властелин Лира в девятом поколении, сам потомок кельтов, сойдет в могилу, чтобы предотвратить усобицу. За сотни лет корни Тревельянов глубоко вросли в каменистую ирландскую почву. Он не мог отделить в своих мыслях графство от его жителей – так любовь его к домашнему очагу была неотделима от любви к родному краю. Пусть он из Верхов, но все равно, он не чужак в том месте, где родился. В стародавние времена семейство его добилось этих земель силой, но не по праву. Тем не менее он не допустит кровопролития в Лире. Именно поэтому Тревельян и взял Малахию к себе на службу. Следовало не спускать с него глаз. Спокойнее жить, когда враги рядом, так говорила пословица.

Он закрыл глаза, представив себе, что Равенна может убежать к Малахии. И ум, и образование поднимали ее на недосягаемую высоту рядом с этим человеком. Но не ее судьба приковать себя к этому неотесанному чурбану, родить ее двадцать детей и видеть, как он умрет… глупо, трагично, как его собственный отец.

Глаза Тревельяна открылись, он посмотрел на томик, оставшийся на коленях… Трактат о Вексфордском[38] восстании, разразившемся в Ирландии после ее включения в состав Соединенного Королевства. Боже, как он хотел предотвратить это кровопускание. Однако из всех попыток понять ситуацию не выходило ничего, пока он позволял своим страстям властвовать там, где должен править рассудок. Надо обходиться со всем этим как с гейсом. Руководствуясь разумом, он сумеет сделать все что угодно, овладеть ситуацией, решить любой вопрос. Но если дать власть чувствам – все пропало.

Поэтому-то он не может вмешаться в жизнь Равенны, сказал себе Ниалл. Если она захочет уйти к Малахии, что ж, пусть идет. Девушка эта не властна над ним. А гейс – ложь. У него нет никакого желания добиваться любви глупой девчонки.

Поднявшись, он усталым взглядом оглядел роскошный вестибюль перед своей спальней. Взгляд Ниалла потеплел, коснувшись любимого кожаного кресла, в котором он прочел большую часть книг.

Округлое, промятое, изрядно потертое… и справа от него блестело новизной парное, которое, наверно, никогда не принимало в себя гостя. Ниаллу не нравилось, когда в нем устраивались его любовницы; естественно, эти особы чаще занимали постель, не интересуясь развитием собственного ума и книгами. Тем не менее он не одобрял, когда они садились в него. Словом, кресло до сих пор сохранило девственность, ожидая дня его свадьбы, когда можно будет погрузиться в блаженное чтение вечером в обществе жены.

Словно нож повернулся в его чреве. Два кресла, и одно из них не новое, и, наверно, останется таким. Мысль эта загудела в его голове, так что Ниаллу захотелось заглушить ее.

Подойдя к постели, он проглотил горький комок. Однажды он все-таки приведет сюда жену, и воистину ею не станет Равенна. Даже теперь память играла с ним злую шутку: ему представлялась Равенна. Стоявшая перед ним в зале, ее глаза, пылающие ненавистью. Но такой она нравилась ему. Нельзя было этого отрицать. Дух ее заставлял щеки Равенны пылать румянцем страсти, и эротическая роса гнева трепетала на ее губах. Увидев подобное зрелище, не устоял бы ни один мужчина.

Глаза его потемнели, в них тоже блеснул гнев. Именно. Неповиновение, многообещающий вызов. Тем приятнее будет победа.

– Малахия здесь? – шепнула Равенна, обращаясь к дощатой двери, когда первый свет зари уже сделал ночное небо серым. Поеживаясь, она стояла у входа в хижину Маккумхалов, где не бывала уже много лет.

Дверь отворилась, выглянуло небольшое грязное личико.

– Не, Малаха ушел на собрание, – сказало дитя с сильным ирландским акцентом.

Равенна поплотнее закуталась в шаль.

– А ты маленький Брандур, так? Ты помнишь меня? Я – Равенна, добрая знакомая Малахии. Как поживает твоя мать?

– Умерла, – отвечал мальчишка тусклым и бесстрастным голосом, выдававшим привычную скорбь.

Равенне захотелось обнять эти узкие плечики и утешить парнишку; однако она решила, что если он пошел в брата, то едва ли примет сочувствие.

– А ты можешь отвести меня на собрание? Я должна повидаться с Малахией. Прошло так много времени, – прошептала она.

– Я не знаю, где ихнее собрание. – Заметив ее разочарование, парнишка округлил зеленые глаза, сделавшись настолько похожим на Малахию, что Равенне показалось, что она возвратилась в дни своего детства. Конечно, если стянуть с него эту порванную и засаленную шапчонку, под ней обнаружится морковная шевелюра.

– Только мне кажется, что вскорости он будет на рыночной площади. Значит, и ищи его там.

Равенна обняла парнишку, невзирая на его возражения.

– Ой, спасибо тебе! Я так давно хотела поговорить с ним!

Накинув свою черную шаль на голову, Равенна побежала по каменистой тропе к рыночной площади.

Центром городка Лир служил попросту говоря осевший сарай, разделенный на прилавки, так, чтобы торговцам было удобнее предлагать свои товары. Капуста и свекла занимали целый прилавок, а по субботам бывала барахольная ярмарка, когда одежду меняли на картошку. Равенна всегда любила рынок и однажды даже завела здесь собственную лавку. Когда ей исполнилось десять лет, она устроилась здесь в темном уголке и целый день предсказывала судьбу. Все получилось просто прекрасно, ведь каждый житель Лира знал, что она – внучка Граньи; ну а на все заработанные деньги она купила бабушке синюю фланелевую нижнюю юбку. Но еще раз прийти туда ей не довелось. Самые суеверные из продавцов запретили ей приходить на рынок. Теперь она вспоминала случившееся со смехом. Как глупо, что взрослые люди думают, что кто-то может предсказать их судьбу по ладони. К тому же даром прозрения была наделена Гранья, а не она.

Многие жители Лира не делали здесь покупок. Они были убеждены, что сарай вот-вот обрушится и раздавит всякого, кто окажется на торжище. Тем не менее такие люди, как Малахия Маккумхал, бывали здесь часто, они приходили туда не только за простыми и дешевыми товарами, но и чтобы узнать самые свежие слухи. В этом отношении новости рынка бывали ничуть не хуже тех, которые можно было узнать в пабе.

– Доброе утро! – Морщинистый, но знакомый старик приподнял руку, приветствуя Равенну.

Ответив кивком и улыбкой, она отправилась дальше. Пока Малахии нигде не было видно.

– Око, это ведь Равенна, внучка Граньи! – послышался знакомый голос.

Равенна улыбнулась, продолжая вглядываться в лица. Хотя едва рассвело, в сарае было полно торговцев.

– Боже, девочка, как ты выросла.

Новые и новые голоса окликали ее, и Равенна приветствовала каждого. Должно быть, она кивнула и улыбнулась каждому старику, каждой старухе, которая находилась на рынке.

Но Малахии нигде не было.

Решив дождаться его, она устроилась возле упавшей балки, грея руки над небольшим костерком позади прилавка мастера, изготовлявшего упряжь. Дневной свет туманом вползал в сарай, сочась сквозь щели в кровле и ворота.

– Это хорошо, что в твоих венах еще течет желчь, – послышался шепоток за ее спиной. Равенна обернулась и увидела за упавшим брусом двух мужчин, увлеченных разговором.

– Тревельян намеревается править словно король. Пора напомнить ему, что его подданные против этого. – Второй из мужчин повернулся боком к огню, и потрясенная Равенна узнала в нем Малахию.

– И как же свергнуть его? – прошептал его собеседник.

Равенна не могла этого слышать. Такие же речи в прошлом вели Белые парни. Гомруль или нет, но она не желала их слушать, не хотела участвовать в их планах, какими бы они ни были. Даже великий проповедник Гомруля Дэниэл О'Коннел[39] не агитировал за насилие, а посему, полагала она, и другие не должны были к нему прибегать.

– Малахия, – сказала она, выступив из-за балки.

Поглядев вверх, Малахия увидел ее. Сосед его, высокий, болезненно тощий мужчина, которого ей прежде видеть не приходилось, лишь прикоснулся к кепке и исчез в темном углу сарая; Равенна невольно сравнила его с крысой, прячущейся от света лампы.

– Малахия, мне хотелось поговорить с тобой там, в замке, но…

– Ты не хотела срамиться перед добрыми друзьями, – перебил он со злобой в голосе.

– Я не забыла своего лучшего друга, и не забыла бы, даже если бы удостоилась чести пить чай с самой королевой Викторией.

Равенна не могла отвести глаз от Малахии. Она была потрясена тем, как переменился ее друг, и – как это ни невероятно – тем, что он остался, каким был прежде. Улыбка осталась той же, что и в детстве.

– Значит, ты вернулась? – прошептал он.

– Теперь никто не сможет снова выслать меня отсюда. Никогда. – Равенна изо всех сил обняла Малахию.

Она помнила его мальчишкой, ниже ее ростом, с волосами цвета моркови. Равенна немного растерялась, обнаружив себя в руках мужчины… очень высокого мужчины, который поднял ее как куколку, принадлежащую Кэтлин Куинн.

– Я не забыл тебя, Равенна. И никогда не забуду. Поэтому я и взялся за работу в замке. Тревельян должен заплатить за твою ссылку, – шепнул Малахия.

– Кроме него меня отсылали священник и Гранья. Ты не сумеешь отомстить им, поэтому забудь и о Тревельяне, Малахия. Нет нужды тратить время на ненависть, – отодвинувшись, Равенна поглядела ему в глаза. Его злой взгляд чуточку смутил ее.

– Твоя бабушка и отец Нолан отослали тебя прочь, потому что их вынудил Тревельян. Он – злой человек. Он присвоил нашу землю, и этого нельзя забывать. Простить ему эти выходки – значит простить самого черта.

Она прикоснулась к щеке Малахии. Теперь она обросла бородой и сделалась жесткой.

– Я не хочу говорить о лорде Тревельяне. Лучше забыть его.

Более правдивых слов она еще не произносила.

– Если ты настаиваешь, значит, мы больше не будем говорить о лорде Тревельяне.

Малахия, казалось, успокоился, однако внешняя кротость не обманывала Равенну. Еще более ее смущало то, что объятия Малахии не разомкнулись, и руки его оставались на ее талии. Ей было странно видеть в нем мужчину, предполагать мужскую реакцию. Но природу не изменишь, и возможные варианты развития их отношений открывались перед Равенной с каждым прикосновением его руки, с каждым ласковым взглядом.

Она отшатнулась, внезапно ощутив странное волнение. Малахия следил за ней затуманившимся взглядом, какого она еще не видела. Не то, чтобы он ей не нравился. Напротив, она любила его и знала, что всегда будет любить. Только вот любить в Малахии мужчину было как-то неуютно и даже страшно. Она не верила, что уже готова к этому чувству, особенно в этот момент. Ей говорили, что он стал другим, однако Равенна почему-то не верила в это. Ей все представлялась перепачканная физиономия тощего драчливого мальчишки, с которым она некогда носилась по окрестностям. Но парнишка этот превратился в мужчину. Мужчину, который, вполне вероятно, мог однажды стать ее мужем.

Шумный рынок, простые, грудой наваленные товары, живая торговля, запахи, обжигавшие ее ноздри – древесный дым, корица, немытая шерсть, – все это не могло отвлечь ее от этой мысли. Равенна всегда помнила, что она вне общества. Теперь же она поняла, что на самом деле все обстоит еще хуже. Воистину, она урод по природе. Из тех, кто редко думает о замужестве как таковом. Это не значит, что она не думала о любви. Но любовь, чувство самостоятельное и возвышенное, все же отличается от брака. В то время как другие девушки копили приданое или же флиртовали, Равенна со стыдом признавалась себе в том, что не интересуется этими занятиями. Просто замужество не является ее целью. Ее воспитала бабушка, сильная женщина, не зависящая от мужчин. И тайный кодекс воспитания, которому следовала Гранья, гласил: та, кто полагается на мужчин, закончит жизнь, как закончила ее мать. Мужская любовь капризна и непостоянна, на нее нельзя положиться, а потому, считала Равенна, лучше удовольствоваться своими сказками и гасить в себе стремление отчаянно влюбиться в личность героическую и сильную, что, как ей было известно, скоро предстояло Скии.

Иногда Равенна подумывала, что проявляет глупость, совсем не думая о замужестве. Муж вытащил бы ее из этой жизни. Замужней женщине не придется быть гувернанткой у капризных детей лорда, ей не придется прислуживать избалованным юным мисс, неспособным решить, какая шляпка им больше к лицу. Нет, тогда она сама будет матерью и женой, не зависящей от чьей-либо милости.

Но тогда она окажется во власти собственного мужа, и тут-то брак расходился с любовью. Значит, придется выбирать, и выбирать осторожно. Но кого предпочесть? Чешэма? Он богат и интересен. Но даже если ее социальное положение и допускало бы брак с ним, Чешэм был бы скверным мужем. Он засадит ее в своем сельском доме, а сам будет гулять с графом и лордом Ги. Одно дело, когда холостяк ищет любовницу, но чтобы женатый лорд Чешэм и после брака с ней гонялся возле замка Тревельяна за женщинами… эта мысль заставила Равенну поежиться.

Конечно, кроме Чешэма существовали и другие кандидаты. Граф и лорд Ги. Но сама мысль о них заставила ее задохнуться от смеха. И тот и другой могли счесть подходящей невестой для себя лишь позолоченное зеркало.

И уж тем более не ее. Равенна вздохнула. Бесприданница, из низов… хуже того, незаконнорожденная. Ее не считали равной даже простолюдины Лира, не говоря уже о Верхах. Смешно и думать, что она может выйти замуж за местного господина… не менее смешно, чем когда ей, десятилетней девочке, платили за прочитанную по руке судьбу.

Из всех известных Равенне мужчин Малахия более прочих годился ей в пару. Наверно, ей потребуется какое-то время, чтобы воспринимать его как мужчину, которым он стал.

– Малахия, ты придешь к нам днем выпить чаю? – спросила она, пытаясь придать привычный характер их сделавшимся странными отношениям. – Гранья теперь почти ничего не видит, но я хочу, чтобы она поглядела на тебя. Ты так изменился…

Малахия расхохотался, и Равенна сразу узнала прежнего мальчишку.

– Она пристукнет меня со спины. Равенна, твоя бабуся меня не любит.

– Она не видела тебя после того, как я уехала в школу. Приходи к чаю.

– Я не могу прийти, – решительно ответил он. – Занят я, понимаешь, Равенна. – Обхватив ладонями талию девушки, – лапищи эти целиком охватывали ее – он притянул Равенну к себе. – Но я хочу, чтобы ты обещала встретиться со мной ночью. Я приду к твоему дому и заберу тебя в полночь – так старая Гранья не узнает, что нас нет.

– В полночь! – охнула она. – И что же мы будем делать в полночь?

Он улыбнулся.

– Только не говори бабушке, обещаешь? Повеселимся. Это я тебе обещаю.

Равенна вдруг поняла, что Малахия считает ее простушкой и задумал нечто плохое, полагая, что она не способна догадаться об этом.

Она улыбнулась, решив продолжить игру.

– Я пойду с тобой в полночь, но только скажи мне, зачем… что мы будем делать?

– Мы займемся тем, что нравится каждой женщине. Этим самым… – шепнул Малахия и, прижав свои губы к ее губам, попытался засунуть язык ей в рот.

Непривычная фамильярность вызвала отвращение у Равенны. Она убежала бы, если бы удивление не приковало ее ноги к земле.

Он целовал и целовал ее, а потом вдруг отодвинул в сторону, подхватил кепку, которую оставил на груде сена, и вышел с рынка, даже не оглянувшись.

Равенна только смотрела на него, не имея сил поднять руку, чтобы стереть поцелуй. Как ужасно, что все прошедшие годы превратили Малахию Маккумхала в такого же, как и все прочие, мужика. Исчез мальчишка, столь трогательно писавший ей рукой приходского священника, мальчишка, смешивший ее и шалостями своими заставлявший забывать о том, что она не католичка, незаконное дитя. Разочарованная и расстроенная, она шла с рынка, уныло повесив голову, размышляя о героях, павших на землю.