"Иглы мглы" - читать интересную книгу автора (Широков Виктор Александрович)

Из книги "Только любовь"

("Экспресс", Москва, 1992)

(осталась в верстке)

СИРЕНЫ Певицы, сирены зовут, зовут… В каком селенье они живут? А где тот остров, что им приют? Сгнил даже остов каюк, уют! Певицы-птицы в кустах сирени. В глазах теплицы моря синеют. Морей путейцы, вас ждут сирены. Гудки гулки. Плати долги за мифы вздорные, за все, История! В век веры взорванной кому — мистерия?! Но пароходы гудят, гудят. А пешеходы чуть-чуть чудят. И как заслышат гудки серебряные, решат заслуженно: поют сирены. Я каждый вечер пью звон целебный. Ваш голос вечен, мои царевны. 20.06.1963 * * * Марина — и ласково слово заныло… Мерило моих неудач и успехов Марина, — что было бы, если б всю жизнь я не встретил… Не верьте тому, кто вам скажет, что это могло бы случиться… стучится раздумье в закрытую радостью память, стучится, но я не пускаю его на порог откровенья… Терпенье, еще раз терпенье, но разум теряет над телом обычную прочную власть, и входит как пламя из плена в меня беспокойная пьяная страсть. И я обретаю совсем непривычную форму, я словно бы тот же, но новое что-то во мне: любовь провела величайшую в мире реформу; и стал я свободней, и стал я безумно земней. Покрытый усталостью, вышел я снова в дорогу, но с шагом к тебе прибывают силы во мне, лишь грудь распирает предчувствие давней тревоги и что-то зловещее в гулкой твоей тишине… Марина… Аукнись хоть плачем, хоть смехом, хоть криком — я должен услышать ответ на вопросы свои… рождается каждый с мечтой о призванье великом, и каждый желает от жизни бессмертной любви… Марина… Глаза твои — волны аквамарина, в них заглянуть — утонуть, и все-таки я продолжаю свой путь к тебе, сирена, Марина… 27.06.1963 ВСТРЕЧА Случайный взгляд, такой нечаянный. За ним второй — совсем отчаянный. Скрещенье взоров, как рапир и взорван окружавший мир. 6 апреля 1964 ЗОВЫ На запад, на запад, на запад потянется в сумрак ночной состав костенеющей лапой; давиться пространством начнет. Колеса, маня, зашаманят: на запад, на запад, туда, где в стынущем студне тумана зеленая гаснет звезда; где сохнет бузиновой веткой накопленный временем чад… О самом до жути заветном колеса стучат и стучат — знакомое чувством глубинным, что хочется крикнуть: не трожь! К любимой, к любимой, к любимой — по телу вагонная дрожь. Мне этого ввек не оставить. Мне это усвоить помог состав, перебитый в суставах, в судорогах дорог. 2.06.1965
* * * В сентябре я посадил у ворот рябинку. Капли ягод у нее сохли как кровинки. Точно девушку берег, ждал, что приживется и проглянет из ветвей дорогое сходство. Но не смог. Не уберег. Вырвали рябинку, чтобы вытесать себе ладную дубинку. Сняли тонкую кору. Взяли сердцевину. Словно взяли у меня сердца половину. 20.11.1965 * * * Забыта. Давно не звоню. Так ветер знакомых меняет. Напомнить улыбку свою мешает — а что до меня ей? И как отрекусь — отвлекусь от наших свиданий. Забыта влюбленность. Парадная. Пусть как дверь на зимовку забита. В тулупе, треух под рукой, обиды — моя камарилья… И друга терзать: "Дорогой, что делала? Как говорила?" Мне копии жалкий мираж, как жажда — в пустыне колодца. На дню раз по пять умирать твой голос внутри отзовется. Бессмысленно вызвать врача. В домашней аптечке не ройтесь. Любовь продолжает кричать кровинкою каждой в аорте. 23 — 24.05.1966 * * * Я благодарен памяти своей: она тебя — как карту — сохранила. Пески загара различу на ней и жилку на руке — подобье Нила. Америку открою и Тибет… Но страсть географа едва ли б бередила, когда б так просто мог приёти к тебе, как ты ко мне сегодня приходила. 27.09.1966 * * * Удивительное дело, завелась такая блажь; и шумела, и горела, и как нитка не рвалась. Захотелось, вот ведь чудо, не кино в субботний день; захотелось встретить губы незнакомые совсем. Чтобы дрогнула улыбка, как задетая вода, не пропала, а впиталась навсегда углами рта. Чтобы помнилось зимою, летом, осенью, весной, что столкнулся ты с самою вечной женской Красотой. И устав от дел служебных, ты б соседу говорил о лице ее волшебном без румян и без белил. 1.07.1967 МАНОН И жадные очи, и губы тугие, и крылья бровей… И горе — на убыль, на убыль, и в горле поет соловей! И в сердце сладчайшая мука, и дрожь в ослабевших руках, и легче лебяжьего пуха летишь в недоступных веках! Не ты ли была фавориткой, не ты ль называлась Манон, и плакал с моею улыбкой Грие в час твоих похорон?! О, женщина! Времени арфа запомнила страсти этюд! И кисти тяжелого шарфа сегодня, как колокол, бьют, когда ты спешишь на свиданье, которому нету конца… И вечное длится сиянье До боли родного лица. 11.06.1969