"Протоколы Эйхмана.Записи допросов в Израиле" - читать интересную книгу автора (Ланг Йохен фон)

ЧАСТЬ 4

Эйхман и израильские полицейские

ЛЕСС. Если какие-либо ведомства в оккупированных областях обращались к вашим тамошним представителям с запросами о судьбе и месте нахождения депортированных евреев - вы санкционировали ответ или отказывались отвечать?

ЭЙХМАН. Если запрашивали, то ответ был: для трудового использования, на Восток. Так это официально и называлось. Ведь отдел IV В 4 понятия не имел, кого убьют, а кого пошлют работать. И... я могу себе представить теперь, что раз это называлось "для трудового использования на Восток", то такой вопрос задавали не часто.

ЛЕСС. Вот четыре страницы фотокопий по одному и тому же вопросу.

ЭЙХМАН. Это запрос из Парижа в Главное управление имперской безопасности, отдел IV В 4; просят сообщить, может ли быть дан ответ "Союзу французских евреев" на запрос этой организации, где находятся такие-то депортированные евреи, - на предмет... с целью выплаты пенсий, страховки и тому подобное. На это Главное управление имперской безопасности сообщило телеграммой, подписанной мной, что сведения можно давать не еврейской организации, а французским... вот - французским полицейским службам. Однако, во избежание злоупотреблений с целью обвинения нас в зверствах, не следует упоминать об эвакуации или депортации евреев. Предпочтительнее указывать, что еврей в настоящее время переехал и местонахождение его в данный момент неизвестно. На основании этой телеграммы Париж дал полицейской префектуре соответствующий ответ.

ЛЕСС. Что означает здесь "обвинения в зверствах"?

ЭЙХМАН. Ну, отправку в концентрационный лагерь...

ЛЕСС. И за границей говорят об этом...

ЭЙХМАН. Да, да, в газетах, потому что... И не только... не только поэтому, а там вообще постоянно высказывались против действий имперского правительства, и все такие высказывания - негативные, конечно, - направлялись в рейх по признаку "обвинения в зверствах".

ЛЕСС. Это значит, даже если на самом деле...

ЭЙХМАН. Да, да! Да, да! Все равно, считалось "обвинением в зверствах", даже если было правдой. И когда относилось к другим делам, не еврейским. Все это называлось "обвинения в зверствах".

ЛЕСС. Не шла ли собственно сдача людей лагерю через ваш отдел? Разве людей не...

ЭЙХМАН. Не убийство! Не убийство! Я не...

ЛЕСС. ...не сдавали лагерям через ваш отдел?

ЭЙХМАН. Да, после того как Главное управление делами и хозяйством называло станцию назначения.

ЛЕСС. Я хочу спросить так: евреев собирали, их депортировали, они поступали в лагерь уничтожения, их убивали?

ЭЙХМАН. Так точно.

ЛЕСС. Сдающей инстанцией были ведь вы?

ЭЙХМАН. Да, конечно, сдающей инстанцией - разумеется, господин капитан.

ЛЕСС. Если, например - если теперь другая инстанция требовала свидетельство о смерти, то за этим свидетельством обращались к вам?

ЭЙХМАН. Из министерства иностранных дел, конечно.

ЛЕСС. Обращались к вам. Поскольку вы как сдающая людей организация были тоже ответственны за составление и выдачу свидетельства о смерти.

ЭЙХМАН. Это из МИДа - это они от нас требовали. А мы в свою очередь должны были запрашивать Главное управление делами и хозяйством, потому что у нас ведь не было сведений о том, кого послали на работы, а кого убили.

ЛЕСС. Вот письмо вашего отдела от 21.12.43 в МИД. Оно о еврее, подданном Италии Бернардо Тауберте.

ЭЙХМАН. Да, тут сообщается МИДу, что на пятом году войны есть более важные задачи, чем искать, куда делся один эвакуированный еврей. Достойно сожаления, что посольство республиканской фашистской Италии продолжает на старый лад слать запросы о евреях. Наверное, в этом случае посольство - да, это следует из текста - потребовало дополнительных поисков места пребывания упомянутого, и решено было отказать. Наверное, он был эвакуирован, попал в Освенцим или в другой конечный пункт. Может быть, он был уже мертв, может быть - еще жив. Но вот здесь, эта фраза, что не надо посылать такие запросы на пятом году войны, - она мне напоминает, что с ними вообще не работали - с такими делами.

ЛЕСС. Чего уж стоила жизнь одного-единственного еврея!

ЭЙХМАН. Я хотел бы по этому поводу высказаться pro domo, лично: я не юдофоб и не антисемит. Я говорил это д-ру Лёвенгерцу и коммерции советнику Шторферу в венском центральном отделе по эвакуации, а также доктору Кастнеру в Будапеште, я говорил это, я полагаю, всем. Каждый хоть раз это слышал. Мои сотрудники это знали. У меня не было трудностей с еврейскими политическими функционерами. Я не думаю, чтобы кто-то из них стал на меня жаловаться. Когда в мое отсутствие - я находился в Венгрии - венское гестапо, д-р Эбнер, арестовало коммерции советника Шторфера, и затем его отправили в концлагерь Освенцим, я обратился к Эбнеру, потому что он знал, что Шторфер, точно так же, как и Лёвенгерц, годами занимался еврейскими делами, и его никак нельзя было сажать в концлагерь.

ЛЕСС. Когда вы были в Освенциме по делу доктора Шторфера?

ЭЙХМАН. Из-за коммерции советника Шторфера? Это могло быть... Да, и сначала я нашел в Берлине телеграмму от Гёсса, освенцимского лагерфюрера, в ней было написано, что Шторфер настоятельно просит разрешения поговорить со мной. И я подумал: ладно, это был дельный человек, мы ведь, в конце концов, не один год делали общее дело. Оно того стоит, я поеду. Эбнер в Вене сказал мне: "Если бы он не вел себя так неразумно - он прятался, хотел сбежать. Вот чиновники и ухватились, и сунули его в концлагерь". Согласно приказу рейхсфюрера - кто туда попал, того уже не выпускать, - ничего нельзя было поделать. Ни какой-то д-р Эбнер, ни я, вообще никто ничего не мог сделать.

ЛЕСС. Вы ничего не могли сделать для д-ра Шторфера?

ЭЙХМАН. Я поехал в Освенцим и пришел к Гёссу. Он мне сказал: "Его определили в рабочий барак". Шторфера привели, и он мне пожаловался, сказал про свою беду. Я говорю: "Да, дорогой мой милый Шторфер, что же у нас за несчастье такое?" Еще я ему сказал: "Видите ли, я на самом деле никак не могу помочь; потому что, по приказу рейхсфюрера, никто вас выпустить не может". Тогда Шторфер сказал мне, что хочет попросить, нельзя ли ему не работать, там тяжелая работа; и тогда я сказал Гёссу: "Шторфер может не работать!" Гёсс отвечает: "Здесь все должны работать". Тогда я говорю: "Ладно, я сделаю протокольную запись, чтобы Шторфер подметал гравийные дорожки здесь, в садике перед комендатурой, - там были небольшие дорожки, - и что он имеет право в любое время садиться на скамейки". Я спросил: "Так верно, господин Шторфер? Это вам подходит?" Он был очень рад, и мы пожали друг другу руки, и он получил метлу и сел на скамейку. Это была для меня большая радость.

ЛЕСС. Вы знаете, что с ним произошло?

ЭЙХМАН. Когда я вернулся однажды из Венгрии, я услышал, что Шторфер расстрелян. То же случилось с доктором Эпштейном, которого я знал с 1936 г., с которым я работал в Берлине. Мне показалось тогда, что там воспользовались моим отсутствием, чтобы убрать всех людей, с которыми я работал долгие годы, потому что сам я никогда бы этого не сделал.

ЛЕСС. В ваших центральных отделах еврейской эмиграции в Берлине, Вене и Праге еврейские функционеры сидели вместе с вашими людьми или отдельно?

ЭЙХМАН. В Праге - не могу вспомнить, но думаю, что там было так же, как в Берлине, как было в Вене. В Вене в отделе сидели, может быть, десять, двенадцать, пятнадцать сотрудников, еврейские функционеры из венской общины. Мой начальник Штальэккер не раз приходил в отдел, инспектировал нас, интересовался текущими делами. Он подавал руку каждому еврею, как и чиновникам из министерства финансов и т.д. и т.д. Про Вену я это знаю совершенно точно и думаю, что в Праге, где эта служба была копией венской, то же самое.

ЛЕСС. А в Берлине?

ЭЙХМАН. Про Берлин не могу сказать точно, но думаю, что чиновников из Имперского объединения евреев присылали... присылали и туда, а они ведь были евреи.

ЛЕСС. Проводили ли вы у себя на службе в Берлине в 1940 г. совещание, на которое были вызваны еврейские функционеры из Берлина, Вены и Праги?

ЭЙХМАН. Да. Я их вызывал несколько раз в Берлин, когда вступали в силу какие-либо новые предписания. Однажды еврейских деятелей вызвали в Берлин из всех трех городов, я получил такой приказ от Мюллера. Да, так это было. Я могу даже назвать дату: это было во время выставки "Красный рай", кажется, она называлась... Да, "Красный рай", конечно. Там произошел какой-то акт саботажа, что именно - я уже не помню... И я получил приказ... Как это было? Да, д-р Лёвенгерц, это я помню, д-р Мурмельштейн из Праги, Эпштейн из Берлина. Всего надо было вызвать в Берлин шесть или восемь функционеров. Мюллер объявил им, что по приказу рейхсфюрера СС и начальника германской полиции - тут я не помню, кажется, несколько евреев из берлинской общины, я могу ошибиться, я точно не помню... точно не помню... или просто несколько евреев? - будут расстреляны за саботаж на выставке.

ЛЕСС. Это и было сделано?

ЭЙХМАН. Да, было исполнено - так точно! И функционеры должны были просто принять это к сведению.

ЛЕСС. Вот еще несколько документов - к вопросу о ваших "центральных отделах". Вот письмо вашего отдела IV В 4 от 24 ноября 1942 г. "Государственная тайна! Рейхсфюреру СС и начальнику германской полиции - в настоящее время в полевой ставке. По вопросу: приобретение валюты для вербовки добровольцев в войска СС в Венгрии и обеспечение материальной помощи семьям добровольцев".

ЭЙХМАН. Речь идет, говоря кратко, о следующем. Надо разрешить евреям эмигрировать за соответствующую плату, а за счет этих денег можно покрыть названные расходы войск СС. Вопрос этот, наверное, был поставлен перед начальником полиции безопасности и СД, ответственным за вербовку в войска СС, начальником Главного управления группенфюрером Бергером. Это связано с тем, что в высоких инстанциях евреям, бывало, разрешали эмигрировать за определенную плату. Их собственность и тому подобное.

ЛЕСС. Следует ли понимать это письмо так, что ваш отдел давал согласие на эмиграцию некоторых пожилых евреев - вместо того чтобы депортировать их в лагерь уничтожения - за плату в валюте в размере 100.000 швейцарских франков с головы?

ЭЙХМАН. Да. В принципе, да! После того как Рейхсбанк и министерство экономики обратились с этим к Главному управлению имперской безопасности. Отдел IV В 4 не мог принимать такие решения сам, а должен был испрашивать санкцию руководства, потому что ведь существовал приказ - не отпускать в эмиграцию никого.

ЛЕСС. И этих старых евреев тогда отпускали - за выкуп?

ЭЙХМАН. После полученного министерством экономики и Рейхсбанком разрешения вмешалось и Главное управление СС, возглавляемое группенфюрером Бергером. Они, наверное, решили, что этим делом могло бы заняться и СС. Вот такой запрос и есть смысл этого документа.

ЛЕСС. Я показываю вам теперь две фотокопии. Одна из них - это письмо германского посольства в Афганистане от 14 декабря 1940 г., речь в нем идет о попытках профессора Флейшмана из Вены и капельмейстера Отто Кольмана, тоже из Вены, оба евреи, получить преподавательские должности в Афганистане и выехать туда. Второй документ - письмо вашего отдела в министерство иностранных дел от 28 февраля 1941 г., относящееся к этим двум евреям. В нем сказано: "В связи с вашим письмом от 18.2.1941 сообщаю, что мной даны указания центральному отделу еврейской эмиграции в Вене о том, чтобы в ходе высылки евреев из Вены в генерал-губернаторство упомянутые в письме германского посольства в Афганистане от 14 декабря 1940 г. евреи Флейшман и Кольман были отправлены с одним из следующих эшелонов. На этом можно считать дело закрытым. По поручению: Эйхман". Это ваша подпись.

ЭЙХМАН. Об этом могу только сказать, что в ходатайстве было отказано. Поскольку речь идет о профессоре, требовалось, наверное, получить санкцию... имперского министра образования и действовать соответственно.

ЛЕСС. Вы приписали к письму от 28 февраля 1941 г. собственноручно слова: "в генерал-губернаторство"?

ЭЙХМАН. Так точно. Это мои слова. Я ведь должен был указать, куда именно.

ЛЕСС. Как согласуется это письмо с вашими неоднократно повторенными заверениями, что все ваши устремления, даже во время войны, были направлены на помощь евреям, пытавшимся эмигрировать?

ЭЙХМАН. Да, я уже говорил: насколько мог. В этом случае я, наверное, ничего не мог поделать. Я должен был... должен был получить еще санкцию министерства образования... Я думаю, что министерство образования на основании... этого... обстоятельств этого дела... да, я должен был получить от них. Если такая история попала... попала в бумажную карусель, то там и будет вертеться.

ЛЕСС. Решающей инстанцией были вы. Ведь из этого документа не следует ничего, кроме двух фактов: что, пока велась переписка, вы уже дали указание центральному отделу эмиграции евреев отправить этих двух евреев в генерал-губернаторство и что "на этом можно считать дело закрытым".

ЭЙХМАН. Да, но... Но ведь должны были... что-то должно было предшествовать. Вот, пожалуйста, эвакуация 28 февраля 1941 г. - но ведь эвакуация продолжалась еще долго. Наверное, дело было в чем-то таком, что гестапо - местное гестапо наложило свое вето.

ЛЕСС. Ни о каких обстоятельствах, связанных с безопасностью, в этом документе не упоминается.

ЭЙХМАН. Во всяком случае, после того, как по делу закончена переписка, оно должно быть исполнено по существу. Потому что наше дело - это ведь еще только бумаги. Ничего другого предположить нельзя. А я читаю здесь "министр по делам культов...", "ваши обращения к министру культов…". Может быть, это... он имеет в виду министра образования?

ЛЕСС. Афганского...

ЭЙХМАН. Посольство - посольство Германии в Афганистане пишет в министерство иностранных дел: "Случайно мне попало сегодня в руки письмо, адресованное господину министру по делам культов... два господина из Вены обращаются к афганскому министру и справляются о ходе дела с направленным ими министру по делам культов..." Ага, так это, это афганский министр культов.

ЛЕСС. Посольству Германии "попало в руки" письмо немецких евреев. Об этом вам сообщили по служебным каналам. И принято решение: в генерал-губернаторство!

ЭЙХМАН. Да, это, должно быть... это... я не могу... Я ничего больше не могу об этом сказать, господин капитан, кроме того, что предположил, как оно могло быть...

ЛЕСС. Я прочту вам документ. "Начальник полиции безопасности и СД, Берлин SW 11, от 9 октября 1941 г. - Рейхсфюреру СС, главное управление кадров. По вопросу штурмбаннфюрер Адольф Эйхман, № в СС - 45326. Прошу присвоить штурмбаннфюреру Адольфу Эйхману с 9 октября 1941 г. очередное звание оберштурмбаннфюрера. Я предлагаю это производство на основании особенно успешных действий Эйхмана, который в качестве руководителя центрального отдела еврейской эмиграции имеет особые заслуги в деле очистки Восточной провинции от евреев. Благодаря деятельности Эйхмана сохранены для Германского рейха огромные ценности и имущество. Также отмечена работа Эйхмана в протекторате, которую он проводил инициативно и с требуемой твердостью... В настоящее время Эйхман ведает всеми вопросами по очистке и переселению. В силу важности этого круга задач, считаю повышение Эйхмана в звании целесообразным также с точки зрения интересов службы. Заместитель: подпись - Штрекенбах, бригадефюрер СС".

ЭЙХМАН. Это обычное представление на повышение в звании. Я ничего об этом сказать не могу, там все в порядке.

ЛЕСС. В чем состояли ваши особые заслуги в деле "очистки от евреев" Восточной провинции, Австрии?

ЭЙХМАН. Господин капитан, это как при каждом повышении, такие вещи, которые, конечно, должны как-то... надо как-то хвалить человека, иначе его не повысят. Это так для мелких чиновников, это так для средних чиновников и это так для высших чиновников. Без такого... без каких-нибудь особых похвал не может быть повышения. Это всегда так.

ЛЕСС. Однако похвалы должны основываться на чем-то, отвечающем действительности.

ЭЙХМАН. Верно, господин капитан. Я в Вене и в Праге выполнял свою задачу с чрезвычайным служебным рвением. Я этого никогда не отрицал, я воспринимал эти обязанности всей душой и вложил мою долю в то, что эмиграция из Остмарка и... из... из Австрии и тогдашней части Чехословакии, это из Богемии и Моравии, могла форсированно осуществляться. И не делал из этого тайны от тогдашних руководителей, д-ра Лёвенгерца и т.д., никогда секрета не делал. Значит, не могу и теперь.

ЛЕСС. В этом документе упоминаются "огромные ценности и имущество". Вы говорите, что речь идет о фонде поддержки эмиграции. Этот фонд был образован из имущества евреев, которые затем эмигрировали, и из того, что они не могли взять с собой?

ЭЙХМАН. Да... конечно. Из этого составился фонд.

ЛЕСС. Как понимать упомянутую здесь "требуемую твердость", отличавшую вас?

ЭЙХМАН. Господин капитан, это были просто крылатые слова... вообще в СС. Это... в СС всегда называлось... указание... Гиммлер сказал, что эсэсовец должен быть тверд по отношению к себе и к другим, он должен делать больше, чем обязан; эти... эти сентенции - мы так их называли - провозглашались Гиммлером обычно к Новому году. И появлялись новые крылатые слова. Долгое время повторялось то и дело: твердость! твердость!.. Потом стойкость, выдержка! И все эти словечки.

ЛЕСС. Согласны ли вы, что каждый приличный человек, который прочтет этот документ, сможет понять его только одним образом, а именно, что вы были повышены в звании до оберштурмбаннфюрера потому, что отличились в отправке евреев "с требуемой твердостью" на смерть и в разграблении имущества этих еврейских жертв?

ЭЙХМАН. Сегодня, через 15 лет, это выглядит на самом деле так, господин капитан. Но это было не так.

ЛЕСС. Решение вопроса "быть или не быть" немецкому народу вы видели в необходимости уничтожения всего еврейского народа, всех евреев Европы?

ЭЙХМАН. Господин капитан, если бы мне в то время сказали: "Твой отец изменник", то есть что мой собственный отец изменник и я должен его убить, то я сделал бы это. В то время я тупо следовал приказам, тупо и послушно исполнял приказы и в этом находил - как бы мне выразиться - свое назначение. Все равно, какое бы мне ни давали задание, господин капитан.

ЛЕСС. Если бы вам сказали, что ваш отец изменник, вы бы не потребовали хоть немного больше доказательств, прежде чем выполнять такой приказ?

ЭЙХМАН. Господин капитан, я не думаю, что в то время такое рассуждение имело смысл... имело смысл, не думаю. Везде мы видели мертвых, и было свое личное отношение к этим вещам, которого сегодня уже нет.

ЛЕСС. Вы, значит, должны были прийти к убеждению, что спасение немецкого народа может быть только в уничтожении евреев?

ЭЙХМАН. Господин капитан, таких понятий у нас вообще не было, не было их. Нам приказывали - и поэтому приказанное выполнялось. Если я получаю приказ, то я не должен его толковать, а если я отдаю приказ, то запрещено его обосновывать, этот приказ. Я получаю приказ - и обязан слушаться.

ЛЕСС. Но не обязаны, если речь идет о явно незаконном действии.

ЭЙХМАН. Вы сказали, господин капитан, - незаконном. Сегодня я совсем иначе отношусь к этим вещам - не только я, но... э... э... но, наверное, почти все, за исключением нескольких тронутых упрямцев, которые бывают всегда. Но тогда? Я бы не считал это незаконной деятельностью. Я совершенно честно говорю о своем тогдашнем отношении, господин капитан. Если бы меня спросили о чем-то таком до 8 мая 1945 г., до конца войны, я бы ответил: "Это... это правительство, которое... э... э... выбрано большинством германского народа; все... э... э... культурные страны мира имеют свои представительства и так далее". Зачем мне, маленькому человеку, задумываться над этим? Я получаю приказ от своего руководителя и не смотрю ни вправо, ни влево. Потому что это не мое дело. Мое дело слушаться и повиноваться.

ЛЕСС. Если, например, ваш руководитель даст приказ расстреливать гражданское население - не заложников, а просто так - схватили людей и приказывают: "Расстрелять!" Что, подчиненный должен исполнить такой приказ?

ЭЙХМАН. Точно так же, господин капитан, как пилоты союзных бомбардировщиков сбрасывали свои бомбы на немецкие города и убивали женщин, и детей, и стариков. Точно так же! Он может сделать одно: он может - в этом свободен каждый - застрелиться.

ЛЕСС. Здесь надо различать между боевой операцией и невоенной акцией.

ЭЙХМАН. Да, да, все это случалось на войне, господин капитан. Но я никогда не стоял перед этой альтернативой - расстреливать или отдавать приказ о расстреле.

ЛЕСС. Но если ваш подчиненный выполняет явно преступное приказание, будет он отвечать за это?

ЭЙХМАН. Во время войны есть только одно: следовать приказу. Если кто-то ослушался, его ждет военный суд. Если он исполнил приказ, а это был приказ неправильный, к ответственности должен быть привлечен отдавший приказ. Так было всегда. Все эти вещи, они в нас уже въелись, постепенно... Мы со всем этим срослись, ничего не знали, кроме следования приказу; были закованы в цепи присяги.

ЛЕСС. В чем состояли в отделе IV В 4 функции вашего сотрудника Дитера Визлицени?

ЭЙХМАН. Визлицени был придан германскому посольству при правительстве Словакии в Братиславе. Это было Heсколько двойственное положение, потому что в первую очередь он был обязан выполнять указания германского посланника Лудина. Его отношения с полицией безопасности были там чисто информационными - он посылал им отчеты.

ЛЕТОПИСЕЦ. Такие "атташе" назначались в столицы стран, которые не были захвачены Германией путем военных действий, но под давлением Гитлера вовлекались в сферу его господства. Эти сотрудники представляли спецслужбы рейха, но в первую очередь были "советниками по еврейскому вопросу"; их задача заключалась в проведении в стране пребывания антисемитской политики. Почти все эти люди были из СС. Формально они числились по ведомству министерства иностранных дел рейхсминистра фон Риббентропа, постоянно конфликтовавшего с Гиммлером и СС, в том числе по вопросу о круге обязанностей и подчиненности таких атташе, большинство которых считало себя принадлежащими к "рати Гиммлера" в гораздо большей степени, чем к дипломатическому корпусу.

ЛЕСС. Находились ли вы в мае 1942 г. в Братиславе, или, если хотите, в Прессбурге?

ЭЙХМАН. Могло быть, но я уже не помню.

ЛЕСС. Вы беседовали с министром Махом?

ЭЙХМАН. Я думаю, это был министр внутренних дел. Так мне кажется - но точно я этого не знаю. Припоминаю фамилию... Теперь вспомнил: я с ним говорил, я с ним... Если это был министр внутренних дел, значит, я с ним говорил. Я был в гостях у министра внутренних дел - был у него однажды вечером в гостях.

ЛЕСС. Было ли так, что вы обещали Маху и премьер-министру Туке, что словацкие евреи - речь здесь идет о 17.000 евреев, которые были высланы из Словакии в Польшу в феврале 1942 г., причем их семьи должны были следовать с ними, - что с этими евреями будут обращаться прилично, по-человечески?

ЭЙХМАН. Этого я не помню... я не знаю... Я так говорил?.. Мы договаривались?

ЛЕСС. Были ли после этого отправлены в Польшу примерно тридцать пять тысяч евреев?

ЭЙХМАН. Из Словакии? Тридцать пять? Господин капитан, если вы так говорите, так, наверное, и есть, но я действительно не знаю сколько...

ЛЕСС. Я не говорю. Я спрашиваю вас!

ЭЙХМАН. Ах, так. Пожалуйста, может быть... если... если число как-то названо... было названо, то оно, несомненно, верно. Но я... я не берусь приводить вообще никаких цифр, потому что не могу назвать их даже приблизительно.

ЛЕСС. Визлицени сообщил вам, что словацкое правительство хотело послать делегацию в Польшу, чтобы убедиться в благополучии словацких евреев?

ЭЙХМАН. Я не хочу... не хочу отрицать, господин капитан, но не могу в настоящее время дать об этом никаких показаний.

ЛЕСС. Были вы официально уведомлены словацким правительством, что такая делегация должна быть послана в Польшу?

ЭЙХМАН. Меня об этом уведомляли? Господин капитан... Теперь мне кажется... что-то такое я вспоминаю. Но об этом уведомляли не меня, а МИД, а уже оттуда сообщили полиции безопасности.

ЛЕСС. Когда Визлицени в конце июля - начале августа 1942 г. был в Берлине, вы с ним беседовали о судьбе словацких евреев в Польше?

ЭЙХМАН. Словацких евреев в Польше? Я не знаю... я не думаю.

ЛЕСС. Вы тогда сообщили Визлицени, что большинства этих словацких евреев уже нет в живых?

ЭЙХМАН. Прошу вас, господин капитан, я пытаюсь теперь реконструировать... Если такое ходатайство словацкого правительства поступило в полицию безопасности, то я должен был автоматически получить сведения - что произошло с этим контингентом? Я должен был реагировать и обратиться в Главное управление делами и хозяйством. В этом случае я послал бы Гюнтера, а Гюнтер обсудил бы вопрос с Либехеншелем или с Глюксом: что там случилось? Скорее всего, ни Либехеншель, ни Глюкс не могли бы сразу ответить, а должны были сначала узнать сами. Вот так это могло происходить.

ЛЕСС. Таким образом, существует возможность, что после выяснений вы при случае сказали Визлицени, что большей части словацких евреев уже нет в живых.

ЭЙХМАН. Если... Но теперь разрешите продолжать - если меня поставили в известность о том, что произошло с еврейским контингентом, я бы, разумеется, сказал Визлицени правду.

ЛЕСС. Когда после войны был процесс по делу Визлицени, он показал на суде: "В 1943 г. Эйхман вызвал меня в Берлин и сказал, что я должен ехать в Салоники, чтобы там вместе с германским военным командованием в Македонии решить еврейский вопрос. Далее Эйхман сообщил мне, что техническим исполнителем всех мероприятий в Греции он назначил гауптштурмфюрера Брукнера. В Салониках евреи должны быть сначала сконцентрированы в определенном квартале города. После того как эта концентрация была проведена, в начале марта Брукнеру пришла телеграмма от Эйхмана, содержавшая приказ: немедленно отправить всех находящихся в Салониках и в Македонии евреев в Освенцим. Там было больше 50.000 евреев, я думаю, 54.000 евреев; их и увезли". Вы желаете как-то прокомментировать это?

ЭЙХМАН. Бруннер действовал в Салониках самостоятельно? Но ведь ясно, что командовал Визлицени как старший по званию. Это само собой разумеется. Это не может быть иначе, это невозможно, чтобы от одного и того же ведомства, в одной и той же области, в одном и том же городе возились два офицера разного ранга, и каждый делал, что он хочет. Такого не бывает. Разумеется, Визлицени... имел... у него... как мне сказать... он имел задание.

ЛЕСС. Ему был задан вопрос: "Находились ли в числе назначенных на отправку евреев больные?" Он ответил: "Собственно в лагере... в концентрационном лагере не было замечено каких-либо особых случаев заболевания. Но в кварталах города, заселенных евреями, свирепствовал сыпной тиф и другие заразные болезни, особенно туберкулез легких. В разговоре по телефону я обратил внимание Эйхмана на заболевания тифом. Он не реагировал на это обращение и приказал немедленно приступать к отправке".

ЭЙХМАН. Это безусловно неверно. Это же... Мне такое... такого всыпали, если бы я позволил эвакуировать тифозных больных или вообще инфекционных. Да я был бы сущим дьяволом - извините, господин капитан, за такое выражение, - если бы дал согласие. Я бы... Мне пришлось бы иметь дело с худшими служебными - служебными! - последствиями.

ЛЕСС. На вопрос, сколько эшелонов потребовалось для отправки евреев из Салоник, Визлицени ответил: "Было около 20, примерно 20 или 25 товарных поездов. Загружали не менее 2.000, в некоторых случаях и по 2.500 человек в эшелон. Использовались закрытые товарные вагоны. Эвакуируемым давали с собой пропитание примерно на десять дней - хлеб, маслины, сухие продукты. Кроме того, воду и санитарные устройства". Это примерно соответствует тому, как было при других депортациях?

ЭЙХМАН. Да, но мне кажется, что это немного через край, я не знаю, по каким причинам они там приняли такую загрузку. Я не знаю, что это были за вагоны.

ЛЕСС. Визлицени был задан вопрос: "Куда именно направлялись эти эшелоны с евреями из Греции?" Он ответил: "Во всех случаях в Освенцим! Евреев отправляли всех без исключений на так называемое окончательное решение. Я имею в виду то, что разъяснил мне про окончательное решение Эйхман: что их, значит, биологически уничтожат. Насколько я понял из разговоров с Эйхманом, это уничтожение происходило в газовых камерах. После этого тела сжигались в крематориях". Вы ведь рассказали ему, каким способом происходит уничтожение?

ЭЙХМАН. Это, конечно, возможно. Он ведь знал о моем посещении, о моем докладе Мюллеру... И я ведь говорил уже, что излагал моим людям дело так, как оно было на самом деле.

ЛЕСС. Визлицени спросили: "Сколько евреев, о судьбе которых вам лично известно, были подвергнуты "окончательному решению", т.е. умерщвлению?" Он ответил: "Точное число мне чрезвычайно трудно установить. У меня только одна отправная точка, это разговор Эйхмана с Гёссом в Вене, в котором тот сказал, что среди евреев, прибывших из Греции в Освенцим, было очень мало пригодных для работы. Евреев из Словакии и Венгрии было примерно до 25-30 процентов трудоспособных. Мне очень трудно точно назвать общее число. Лично Эйхман не раз говорил, что не менее четырех миллионов евреев, иногда он называл даже число в пять миллионов. По моей личной оценке, уничтожено было не менее четырех миллионов евреев". У вас есть к этому какой-нибудь комментарий?

ЭЙХМАН. Об этом я... я думаю... об этом... я думаю, что в основном я уже говорил, господин капитан.

ЛЕСС. И это сходится с тем, что вы говорили.

ЭЙХМАН. Приблизительно. Значит, это могло быть в феврале 1945 г., когда я говорил со многими подчиненными мне тогда офицерами. Может в основном совпадать. Только вот разговора такого с Гёссом в Венгрии или в Вене - этого я ну абсолютно не могу вспомнить. И процентов тоже.

ЛЕСС. Визлицени спросили также, говорили ли вы тогда еще что-нибудь о числе убитых евреев. Он ответил: "Эйхман выразился об этом в особенно циничной форме, он сказал, что смеясь прыгнул бы в шахту, потому что ощущение, что у него на совести пять миллионов человек, чрезвычайно его радует".

ЭЙХМАН. Это... театр, театр! Это... иначе нельзя назвать, как театр, театр! Ведь все это... все это... это дело, да, господин капитан... эти... этот... последний шаг... сначала самоубийство и так далее и так далее... Это была... была... была последняя речь, которую я произнес перед моими людьми, как я уже сказал. Что я тогда сказал, может не совпадать дословно, но по смыслу - вот что совершенно точно. Ведь это моя... мое... это было мое резюме тогда... - при... как это сказать?.. - когда рушился мир, в котором я жил, в те дни, когда я был в шоке, я... ах, не нервный шок, а мораль... моральный шок кричал во мне: рейху капут, ничего не вышло, все было напрасно, вся война - зря. Я там так сказал - как в моих показаниях. Но что за театр! Никогда, никогда, господин капитан, я не говорил... Про шахту - это единственное, что верно! Шахта - это верно, я так сказал...

ЛЕСС. Не в связи с этим вопросом?

ЭЙХМАН. ...но ведь не в связи с этим вопросом! Нет, никакой это был не цинизм, наоборот. Я... я был... я был в состоянии, которое вообще не допускает цинизма, которое только... выражает только глубокую горечь, ведь миллионы жертв и с нашей стороны... миллионы с вражеской стороны тоже... И я сказал тогда о примерно пяти миллионах - это верно. Пять миллионов, сказал я.... и все напрасно... Я только для... Только одно я сказал: но целых пять лет им пришлось биться с рейхом! Но что до цинизма, извините!

ЛЕСС. С одной стороны, если Визлицени говорит здесь: он смеясь прыгнул бы в шахту, потому что чувствовал, что у него на совести пять миллионов человек...

ЭЙХМАН. Нет, нет, нет, господин капитан, я это отрицаю, я действительно должен отрицать это. Эту... этой... эта фраза совершенно не моя! И, кроме того, она же неверна. Мои люди сочли бы меня невеждой с манией величия, они ведь точно знали, что это не я убил пять миллионов евреев. Визлицени точно знал, по меньшей мере, не хуже меня, что убийствами мы не ведали.

ЛЕСС. Во всех ваших заявлениях вы все время прячетесь за слова "это было не в моей компетенции, это не моя область, это были предписания, которые я получал, это относилось к управлению железных дорог..." и т.д.

ЭЙХМАН. Да, а что же мне делать, господин капитан? Ведь как начальник отдела IV В 4 я действительно отвечал не за всё, а только за свой довольно четко очерченный круг задач. И этот довольно узкий круг задач можно в любое время установить. Я ведь не мог делать что захочу.

ЛЕСС. Здесь у меня материалы Нюрнбергского процесса главных военных преступников, это 38-й том. Вот документ. Он касается организации и распределения функций в Главном управлении имперской безопасности по состоянию на 1 октября 1943 г. Снабжен грифом "Секретно". Там значится в числе прочего: Отдел IV В 1: Политический католицизм (Штурмбаннфюрер Ротт). IV В 2: Политический протестантизм и секты (Ханненбрух). IV В 3: Прочие церкви, масонство (Вандерслебен). Затем IV В 4: Еврейские дела, мероприятия по очистке; конфискация имущества враждебных народу и государству лиц, лишение германского гражданства. Это ваша фамилия?

ЭЙХМАН. Так точно! И все верно.

ЛЕСС. Окончательное решение еврейского вопроса считалось решающим фактором войны?

ЭЙХМАН. С точки зрения верхов, наверное, ведь сверху все время... Я хотел бы указать здесь на одно различие, господин капитан. Сначала, с какого-то времени, мы только и слышали - не вести никаких работ, кроме имеющих военное значение. По мере того как война продолжалась, слова "имеющие военное значение" не были отброшены, но дополнены словом "решающее". И когда что-либо проверяли, преимущество отдавалось тому, что имело категорию "решающего военного значения".

ЛЕСС. И окончательное решение еврейского вопроса относилось к этой категории?

ЭЙХМАН. Так точно, относилось. Уже потому, господин капитан, что это понятие... гм... как бы это сказать? Это я помню - относилось потому, что транспорт... э... заявки, понимаете, заявки на вагоны в имперское министерство путей сообщения удовлетворялись, только если было "военн..." (Эйхман берет сигарету.) ...Большое спасибо, только, если был гриф "военного значения" вначале, а потом - "решающего военного значения".

ЛЕСС. Ваши люди, сотрудники вашего отдела, подавали заявления о желании пойти на фронт?

ЭЙХМАН. О да! Постоянно, постоянно, всегда. Как и я. Потому что каждый хотел подальше от этого...

ЛЕСС. Такие ходатайства вами удовлетворялись или принципиально отклонялись?

ЭЙХМАН. Господин капитан, такие вещи, как правило, не передавались по службе дальше. Потому что официально - и это точно знал каждый - это не имело смысла. Они "пропадали". И, кроме того, считались недопустимыми, потому что мы были поставлены на этот пост приказом и были обязаны оставаться на посту. Несмотря на это, многие пытались; скажем, за много лет у него с кем-то из начальства сложились, как ему казалось, личные отношения и тому подобное, ну, и он обращается, надеясь, что тот не откажет. Точно так, как делал я сам. Если бы я, например, подал официальное заявление по службе с просьбой перевести меня на фронт, то получил бы - за нарушение субординации и чтобы остальным не повадно было - такой нагоняй, что только держись. И так поступили бы начальники с любым подчиненным.

ЛЕСС. Но все же обычно людей, желавших пойти на фронт, отпускали.

ЭЙХМАН. Да, но не из гестапо, господин капитан. Отсюда никого не отпускали. Я не раз просил Мюллера...

ЛЕСС. Употребляли ли вы в течение сорок первого - сорок пятого годов алкогольные напитки в большем количестве, чем раньше?

ЭЙХМАН. No, no, nо. Могу сказать - уж скорее, наоборот. Ведь во время войны - я ведь жил в Берлине - бывали, я помню, воскресенья, когда я и хотел бы откупорить бутылку, да ее у меня не было.

ЛЕСС. Ратовали ли вы в беседах с другими эсэсовцами, не работавшими в вашем отделе, но связанными с вами по службе, за полное уничтожение всех евреев, всех, до кого только можно добраться?

ЭЙХМАН. No! Я никому такого не говорил. Этого не сможет утверждать никто - ни один человек. Никто не сможет утверждать такое.

ЛЕСС. Состояли ли вы в служебных отношениях с учреждением "Наследие предков. Институт прикладных исследований" в Берлине?

ЭЙХМАН. No, no, nо.

ЛЕТОПИСЕЦ. Организация "Наследие предков" была чисто гиммлеровской и полностью отвечала характеру шефа, имея хаотичную структуру и романтические цели. Любая бессмыслица оправдывалась тезисом о цели, которая оправдывает любые средства. Под прикрытием невинного исследования родословных скрывались такие заказные работы, как опыты над живыми узниками лагерей, с одной стороны, и изучение истории древних германцев, с другой. Руководителем этого подозрительного заведения был профессор Вольфрам Зиверс.

ЛЕСС. Вы знали штандартенфюрера СС доктора Зиверса, руководителя "Наследия предков"? Имели служебные отношения с доктором Зиверсом?

ЭЙХМАН. No, no, nо. Не помню. Совершенно не помню.

ЛЕСС. Вы знали гауптштурмфюрера СС профессора доктора Хирта из Сграсбургского университета?

ЭЙХМАН. Хирта? No. Тоже нет.

ЛЕСС. Занимались ли вы или ваш отдел переводом заключенных из одного концлагеря в другой?

ЭЙХМАН. Нет, нет, нет. Из одного концлагеря в другой?

ЛЕСС. Допустим, из Освенцима в Маутхаузен? Или из Освенцима в Натцвейлер?

ЭЙХМАН. Нет. Нет. Нет. Я за это совершенно не отвечал. За это... это же... это было в ведении отдела превентивного заключения.

ЛЕСС. Имели ли вы служебные отношения с оберштурмбаннфюрером СС доктором Рудольфом Брандтом из личного штаба рейхсфюрера СС?

ЭЙХМАН. Личный врач Брандт? Да, он был личным врачом... Брандт. Я не знаю, был он личным врачом Гитлера или...

ЛЕСС. Гиммлера?

ЭЙХМАН. Да, Гиммлера! No, никаких отношений с ним я не имел.

ЛЕТОПИСЕЦ. Д-р Рудольф Брандт не был врачом. Он был адъютантом Гиммлера, но должность не отражает характера его деятельности и влияния. А д-р Карл Брандт, даже не родственник Рудольфу Брандту, был врачом, одним из личных врачей Гитлера. То, что Эйхман путает этих людей, демонстрирует явно: сам он поднялся не слишком высоко в иерархии нацистского государства. Иначе должен был знать уж, по крайней мере, Рудольфа Брандта, который был при Гиммлере чем-то вроде "старшего куда пошлют". На процессе нацистских врачей в 1946 г. Рудольф Брандт был приговорен к смертной казни, приговор приведен в исполнение. То усе и с лейбврачом Гитлера Карлом Брандтом. Но подозревать, что Эйхман хотел бы скрыть такое знакомство, не имеет смысла - из него не вытекают обвинения, которые могли бы ухудшить и без того плачевную для Эйхмана ситуацию.

ЛЕСС. У меня здесь фотокопии документов, предъявленных на Нюрнбергском процессе номер один по делу врачей. Отправитель письма - "Наследие предков", имперский руководитель. Я вам читаю: "Берлин, 2.11.42 Секретно. Оберштурмбаннфюреру СС д-ру Брандту. Дорогой товарищ Брандт, как вам известно, в свое время рейхсфюрер СС приказал, чтобы гауптштурмфюрер СС проф. д-р Хирт получал для своих исследований все, что ему требуется. Для определенных антропологических исследований - о них я уже доложил рейхсфюреру - необходимы 150 скелетов заключенных евреев, которые надлежит доставить из концлагеря Освенцим". И т.д. и т.д., подписано: "С товарищеским приветом, хайль Гитлер, ваш Зиверс". Второй документ - докладная этого профессора Хирта: "По вопросу: получение черепов еврейско-большевистских комиссаров для научных исследований в имперском Страсбургском университете". Там написано: "Имеются обширные коллекции черепов почти всех рас и народов. И только черепов евреев так мало, что работа с ними не может дать надежных результатов. Война на Востоке дает нам теперь возможность пополнить их количество. Сохраняя черепа еврейско-большевистских комиссаров, представляющих собой отвратительный, но характерный тип недочеловека, мы будем иметь возможность получить представительный научный материал. Беспрепятственное получение и сохранение черепов целесообразнее всего организовать путем распоряжения по войскам вермахта - немедленно передавать в дальнейшем полевой полиции всех еврейско-большевистских комиссаров живыми. Ответственный за сохранение материала - в скобках: военнослужащий вермахта или даже полевой полиции - молодой врач или студент-медик обязан сделать необходимые фотографии и серию антропологических измерений. Затем, после умерщвления еврея, чья голова не должна быть повреждена, он отделяет голову от туловища и отправляет ее в консервирующем растворе, в специально приспособленной для этой цели и надежно запирающейся металлической емкости к месту назначения". Теперь следующие документы. Письмо от 21 июня 1943 г. из "Наследия предков", гриф "государственная тайна". В Главное управление имперской безопасности, отдел IV В 4, оберштурмбаннфюреру СС Эйхману, лично. "По вопросу: создание коллекции скелетов. В соответствии с письмом от 25.9.42 и имевшими место личными договоренностями по данному вопросу сообщаем, что уполномоченный для выполнения данного специального задания сотрудник д-р Бруно Бегер закончил в связи с имеющейся опасностью эпидемии работы в концлагере Освенцим 15.6.43. Всего обработано 115 человек, из них 79 евреев, 2 поляка, 4 среднеазиата и 30 евреек. Эти заключенные, раздельно мужчины и женщины, помещены в настоящее время в лазарет концлагеря Освенцим и находятся в карантине. Для дальнейшей обработки этих лиц в настоящее время необходимо передать их в концлагерь Натцвейлер, при этом, в связи с опасностью эпидемии в Освенциме, - в кратчайшие сроки. Именной список указанных лиц прилагается. Просим соответствующих указаний". Теперь последний документ: "Рейхсфюрер СС, личный штаб, полевая ставка, 6.11.42. Секретно. В Главное управление имперской безопасности, отдел IV В 4, оберштурмбаннфюреру СС Эйхману лично. - Рейхсфюрер СС дал указание, чтобы директору анатомического отделения в Страсбурге гауптштурмфюреру СС проф. д-ру Хирту было предоставлено все необходимое для его исследований. По поручению рейхсфюрера СС прошу в связи с изложенным обеспечить условия для создания планируемой коллекции скелетов. - По поручению: оберштурмбаннфюрер СС Брандт".

ЭЙХМАН. Я и теперь не могу вспомнить фамилию. Во всяком случае, это был приказ рейхсфюрера СС и начальника германской полиции, так следует из всей переписки. Наверное, я спихнул все это дело, согласно распределению обязанностей, в Главное управление делами и хозяйством. Где мне было взять черепа убитых?

ЛЕСС. Речь идет здесь о скелетах, а еще больше - о живых людях.

ЭЙХМАН. Это верно. Так точно!

ЛЕСС. Это значит, о живых людях, которых надо превратить в скелеты.

ЭЙХМАН. Да, да, врачей посылали в концлагерь, чтобы они их там искали. С какой стати они обратились ко мне, непонятно. И ведь здесь нет письма от меня - ответа, что ли. Возможно, значит, что все это дело... конечно, не по моей инициативе... а по указанию Мюллера, поскольку существовал приказ рейхсфюрера, я и передал это по подчиненности в главное управление "Д. и X.", делами и хозяйством. Ничего иного нельзя себе представить, я же не мог... я же не мог поставлять скелеты... поставлять живых людей. У меня ведь... у меня нет лагеря, в котором их могут отобрать. Это же может произойти только в концентрационном лагере.

ЛЕСС. Да, но затем вы, наверное, дали лагерю указание, чтобы...

ЭЙХМАН. Я не мог дать указание, потому что указание уже дал рейхсфюрер.

ЛЕСС. Да, но вы же дали указание, что людей надо отправить в Натцвейлер.

ЭЙХМАН. Нет, я и этого не мог сделать, это должен делать отдел превентивного заключения.

ЛЕСС. Из этого письма Зиверса следует, однако... что... что пишет он на основании беседы с вами.

ЭЙХМАН. Да, вот это верно...

ЛЕСС. Что это была за беседа?

ЭЙХМАН. … верно, потому что я помню, как это происходило, конечно! Но я не знал - что о скелетах. Я знал только про черепа убитых... После того как меня поставили в известность, что рейхсфюрер СС и начальник германской полиции лично распорядился и приказал, дело надо было передать в инстанцию, которая за это отвечает. Я ведь не был ответственным.

ЛЕСС. Вы провели это дело?

ЭЙХМАН. Проводить его я не могу, господин капитан, проводить должен... должно главное управление Д. и X., а не я.

ЛЕСС. А все же? Что же сделали вы?

ЭЙХМАН. Наверное, спихнул в то главное управление, по принадлежности. Не по собственному усмотрению, ведь был приказ рейхсфюрера. Не могу себе представить, чтобы по такому делу я обращался, например, к Гессу... к Гессу - коменданту Освенцима. Я и не могу по такому делу писать непосредственно Гессу... В общем, это просто неверно, что IV управление, гестапо, доставило скелеты.

ЛЕСС. Людей...

ЭЙХМАН. ...доставило людей. Потому что в Освенциме... в Освенциме... ведь это... это же было в Освенциме, верно? Этот врач поехал туда и отобрал там людей. В Освенциме были ведь, были десятки тысяч людей. Мне там нечего указывать, если приказал рейхсфюрер СС и начальник германской полиции.

ЛЕСС. Но позвольте: вот Зиверс пишет вам, что его сотрудник поехал, отобрал себе людей, и Зиверс просит вас позаботиться о том, чтобы...

ЭЙХМАН. ...Чтобы они попали в Натцвейлер.

ЛЕСС. ...Дать указание, указание!

ЭЙХМАН. Но какое же указание я должен дать, господин капитан?

ЛЕСС. Спрашиваю я! Я желаю это знать!

ЭЙХМАН. Да, но... Пожалуйста, я хотел бы... я... да... Я не знаю... я, я, я... я говорю - какое же указание мог я дать? Чтобы их убили? Мне не надо было давать никаких указаний... господин капитан, потому что убивать там - это было в компетенции Гёсса. И ему не нужно было из-за 160 человек - мне приходится выражаться совсем ужасно, чтобы вообще, гм.. обо всем этом деле... но мне приходится, - ведь если к Гёссу, ну, э... каждую неделю приходило столько-то эшелонов, и у него приказ, у него приказ фюрера - убивать их... Почему же я должен Гёссу, который по приказу фюрера убивает тысячи людей в неделю, почему я должен давать ему свой приказ убить 160 человек, который я не могу дать, потому что это другое главное управление, он служит в другом главном управлении!

ЛЕСС. Их ведь не убили в Освенциме, а отправили в Натцвейлер.

ЭЙХМАН. Или в Натцвейлере. Ведь в каждом концентрационном лагере... убивали людей, если их полагалось убить. Коменданты концентрационных лагерей... получали такие приказы по подчиненности от Главного управления делами и хозяйством. Но я не могу себе представить, чтобы мы, отдел IV В 4, чтобы IV В 4 давал указания Освенциму. Наверное, мы переправили все бумаги в главное управление Д. и X., по принадлежности. Ведь это - прошу вас! - это, в принципе, совершенно все равно, потому что приказывает рейхсфюрер, начальник германской полиции. Если бы я что-то совершил, я не подлежал бы никакой ответственности, потому что присяга, которую я принял, обязывала меня к верности и послушанию. Мне приказал высший руководитель! И я находился в положении подчиненного и был обязан исполнить приказ. Это ясно.

ЛЕСС. А присяга на верность - которой вы должны были следовать и следовали - предусматривала и такие "акции"?

ЭЙХМАН. Исключения не были предусмотрены.

ЛЕСС. Кто перевез этих людей?

ЭЙХМАН. Перевозками занимался я, то есть эвакуацией - верно?

ЛЕСС. Нет, эти 120 человек - они были...

ЭЙХМАН. Ах, перевозка, транспорт. Да, были ли там мои люди, господин капитан, я этого тоже не знаю, но я не хочу отрицать, не хочу отрицать, господин капитан. Но могу себе представить также, что транспортировка из одного концентрационного лагеря в другой была проведена служащими лагеря.

ЛЕСС. Мне здесь непонятна одна вещь: если это компетенция Главного управления делами и хозяйством, то почему сначала переписка с вами, почему обсуждение с вами?

ЭЙХМАН. Да, я знаю, что это было не в нашей компетенции. Пожалуйста, господин капитан, если теперь это на 160 человек больше или меньше, то мера моего наказания не станет от этого ни меньше, ни больше. Я готов признать всю эту историю. Я спрашиваю теперь только вот что: здесь вся переписка за 42-й, за ноябрь 42-го? Я ведь должен теперь что-то сказать о ней?

ЛЕСС. Ну конечно. Он ведь пишет, он ссылается на ваше письмо. Зиверс ссылается на ваше письмо...

ЭЙХМАН. Да, и этого письма у вас нет?

ЛЕСС. К сожалению, нет.

ЭЙХМАН. Удивительно. Ведь для прояснения этого дела было бы очень хорошо, если бы, по меньшей мере, было это письмо... Удивительно.

ЛЕСС. Люди, к которым было применено "особое обращение"... Это "особое обращение" решалось не гестапо?

ЭЙХМАН. No, фюрером... э... самим... самим Гитлером.

ЛЕСС. Приказ лагерям отдавало гестапо?

ЭЙХМАН. Приказ концлагерям, например, об умерщвлении газом?

ЛЕСС. Приказ. Не важно X или Y...

ЭЙХМАН. Ну, в отдельных случаях... отдельные случаи... конечно. Да-да, так точно, так точно.

ЛЕСС. Вот и в этом случае делом занималось, наверное, гестапо. Люди ведь подверглись "особому обращению". Нужны ведь были их скелеты.

ЭЙХМАН. Указание... видите ли, господин капитан, указания, принципиального распоряжения не надо... можно было уже не давать. Ведь приказ высшего начальника имелся. Дело шло только об организационном исполнении этого приказа, т.е. о чисто... чисто административной передаче дела. Если бы я мог вспомнить, я бы сказал сразу: так точно, тогда-то на основании приказа рейхсфюрера я передал дело в Освенцим и сказал: "Вот, отправьте 160 евреев по выбору Хирта, или как там его, в Натцвейлер и т.д.". У меня же был документ, так приказал рейхсфюрер.

ЛЕСС. Входило ли в обязанности ваши или вашего отдела IV В 4 руководство лагерем в гетто Терезиенштадт?

ЭЙХМАН. Отдел IV В 4 не отвечал... Нет, за это я не отвечал. Соответствующей надзорной инстанцией был командующий полицией безопасности и СД в Праге. Вот когда происходили посещения, нам приходилось туда ехать. Из Красного Креста были посещения, кажется, два раза, и надо было туда ехать. Обычно выезжали заранее, потому что командующий полицией безопасности и СД в протекторате не мог сам дать такое разрешение, этими делами ведал сам рейхсфюрер. Когда такое было в первый раз, поехал даже Мюллер и взял меня с собой.

ЛЕСС. В остальном же вы не отвечали за руководством лагерем?

ЭЙХМАН. Когда протектору Богемии и Моравии барону фон Нейрату пришлось уйти, его сменил заместитель рейхспротектора, до этого - начальник полиции безопасности и СД обергруппенфюрер Гейдрих, сохранивший за собой и эту должность. Едва его назначили, как он устроил пресс-конференцию. После чего он вызвал меня к себе вместе с пражским командующим полицией безопасности доктором Штальэккером. Еще там был статс-секретарь К.Г.Франк. У меня в памяти остались две фразы Гейдриха. Первая: он рад, что переведен с негативной работы, каковой является любая полицейская деятельность, на позитивную. И вторая: что на пресс-конференции он забежал вперед. Он-де сказал журналистам, что через восемь недель протекторат будет очищен от евреев. Так вот, надо протекторат Богемия и Моравия, а это приблизительно 120-150 тысяч душ, за восемь недель от евреев очистить!

ЛЕСС. Под душами вы подразумеваете евреев?

ЭЙХМАН. Так точно, конечно! И тогда я сказал заместителю рейхспротектора: существует только одна возможность - предоставьте столько места, чтобы евреи, живущие в разных местах протектората, там поместились. На это Гейдрих и Франк стали называть различные местности, и в конце Франк сказал: Терезиенштадт! Гейдрих с этим сразу согласился и сделал нужные распоряжения. Я сам поехал в Терезиенштадт и осмотрел место. И увидел, что его слишком мало. Я сказал, что это будет полный провал. Но ничего уже нельзя было сделать. Карл Герман Франк ненавидел не только чехов; Карл Герман Франк был еще и юдофоб - скажем, типа Штрейхера, типа читателей его "Штурмовика". И дальше посыпались, чуть не каждую минуту, все новые приказы рейхсфюрера СС, согласно которым терезиенштадтское гетто надлежит сделать чем-то вроде образцового "дома для престарелых".

ЛЕСС. В рамках эвакуации из Терезиенштадта в Освенцим или в другие лагеря отбирались только молодые люди или также старые, пожилые?

ЭЙХМАН. Как предписывалось. Терезиенштадт был подчинен самому... непосредственно, я бы сказал, приказам Гиммлера. Он оставил Терезиенштадт, так сказать, за собой, и я думаю, что даже сам командующий полицией безопасности и СД ничего там по своему усмотрению не решал, не спросивши согласия своего шефа.

ЛЕСС. Директивы, относительно... относящиеся к отправке в Терезиенштадт, издавались вашим отделом?

ЭЙХМАН. Нашим отделом?.. Директивы, мне кажется, были много раз. Когда я еще служил там, они поступали только из протектората. Вскоре появились и "соседи" - гауляйтеры или крайсляйтеры, которые сосватали свои дела рейхсфюреру. Были отдельные случаи, когда центральные инстанции рейха что-то внушали Гиммлеру. Мне там пришлось организовать еврейскую полицию, кажется, человек 150 или 200. А потом пришел однажды приказ Гиммлера, что он желает преобразовать Терезиенштадт в особое гетто, но какой в этом заключен смысл, никто из нас сначала вообще не думал.

ЛЕСС. Директивы о депортации в Терезиенштадт издавались вашим отделом?

ЭЙХМАН. Так точно! Конечно, после того, как... Я теперь уже не могу вспомнить, как проходили директивы... это же особое гетто... Были директивы, которыми рейхсфюрер СС и начальник германской полиции очертил примерно круг лиц. Наверное, речь шла и о возрасте, о социальном положении; например, согласно одному из приказов рейхсфюрера, имевшие награды за мужество в Первой мировой войне переводились в Терезиенштадт, имевшие ранения в Первой мировой войне тоже, это я помню. Еще старшие офицеры. Это пункты, которые я припоминаю.

ЛЕСС. Почему депортация евреев в Терезиенштадт считалась переездом на новое место жительства?

ЭЙХМАН. Да, переезд... Я тоже не знаю, от кого идет эта форма. Потому что у важных людей были в Терезиенштадте квар... да, были квартиры, они жили в квартирах. Больше ничего я вспомнить не могу. Это называлось переселением в Терезиенштадт, переселением в особое гетто, и эти... нет, наверное, изредка, в спешке, записывали - "эвакуация". Как правило, же, называлось так: переезд.

ЛЕСС. Однако когда вы говорите об эвакуации на Восток, то о переселении, об изменении места жительства речи не идет.

ЭЙХМАН. Может быть, так было предписано сверху... уже не помню, почему именно. Но я думаю, что это был, наверное, штамп, словесная формула для украшения того гетто. Это будет ближе к истине.

ЛЕСС. Чтобы подсластить пилюлю?

ЭЙХМАН. В известном смысле, так, а если говорить честно - да!

ЛЕСС. Теперь я показываю вам директивы по переселению евреев в Терезиенштадт, изданные вашим отделом 20 февраля 1943 г. Желаете о них высказаться?

ЭЙХМАН. Конечно! Они подразделяются на положения о распределении обязанностей между службами, затем определен круг лиц; далее собственно перевозка в эшелонах, их сопровождение и отчетность об отправке и прибытии; учет расходов и обращение с имуществом. В положениях о контингенте я вижу пункты, которые пришли в голову лично рейхсфюреру СС и начальнику германской полиции: лица, награжденные за ранение на фронте, награжденные военными орденами и так далее. Вот еще разные сведения из параграфов, из законов о евреях - это от министерства внутренних дел. Потом учет расходов; что это был за указ, я не знаю. (Эйхман читает.) "Обращение с имуществом: по поводу обращения с имуществом отправляемых евреев будут даны особые указания". Тоже не знаю, о чем это.

ЛЕСС. Вы сказали перед этим, что круг лиц обозначил Гиммлер. Следует ли понимать это так, что всех остальных евреев от 14 до 65 лет надо было депортировать на Восток?

ЭЙХМАН. Согласно этому изложению, которое здесь... Тех, кто не подпадает под действие параграфов 5 или 1 приложения к имперскому закону о гражданстве от такого-то числа... разрешено эвакуировать на Восток, тут ясно написано. Остальных - тут оставалась некоторая неопределенность; их, если я должен это сказать, - очевидно, переселять в Терезиенштадт.

ЛЕСС. Я все еще не понимаю, в чем у вас разница между переселением и эвакуацией. Евреи, которых предусматривалось отправить в Терезиенштадт, обязаны были отдать свое имущество - не имели права взять его с собой. Должны были отдать всё. Вот тут написано, что они могли взять: один чемодан или рюкзак с одеждой и обувью (громоздкие не разрешаются), столовую посуду, тарелку или миску, ложку. Даже без вилки и ножа... Постельное белье с одеялом, это же...

ЭЙХМАН. Да. Так было. Только было и следующее, господин капитан. Жизнь - конечно, не привычная нормальная жизнь, - но если сравнить жизнь в концентрационном лагере и жизнь в Терезиенштадте, то разница была - как день и ночь. Например, в Терезиенштадте еврейский совет старейшин на самом деле многое определял в распорядке. Отдельные категории вообще освобождались от любой работы. Если производство переводилось в Терезиенштадт, это уже позже, какие-то изделия военного значения - отражатели или что-то в этом роде, - то за работу платили. Была разница... большая разница, если кто-то попадал оттуда в Освенцим. И так же все остальное... Вот я вспоминаю, ага, вот как раз вспомнил: например, из Терезиенштадта летом 1944 г. я взял целую группу - архитекторов, инженеров и рабочих - в провинцию Бранденбург, где надо было строить запасные помещения для управления IV, для гестапо. Да ведь по дороге туда, к месту назначения, люди могли сбежать в любую минуту, но они не сбежали. И из Терезиенштадта выезжали на машинах на уборку сена и т.п.

ЛЕСС. Что такое договоры обеспечения?

ЭЙХМАН. Что за договоры?

ЛЕСС. Договоры обеспечения, которые заставляли подписывать евреев, депортируемых в Терезиенштадт.

ЭЙХМАН. Они мне неизвестны. Договоры обеспечения? Я эти слова слышу в первый раз.

ЛЕСС. Если я не заблуждаюсь, дело происходило так, что евреи, которых отправляли в Терезиенштадт... Что им настоятельно рекомендовали, в большей или меньшей степени принуждали их - передать свое имущество, которое оставалось, потому что его нельзя было взять с собой, управляемому вами имперскому Объединению евреев в Германии, подписав соответствующий "договор обеспечения". За это им гарантировалось, что в Терезиенштадте... что их пребывание будет оплачено пожизненно. Их будут снабжать продовольствием, одеждой - всем, что им...

ЭЙХМАН. Во всяком случае, если такие договоры заключались, господин капитан, то в мое время это, скажем так, не предпринималось.

ЛЕСС. Директивы по Терезиенштадту были изданы до отправки туда людей или после?

ЭЙХМАН. Их было много, вообще-то каждый раз, когда... Один раз опять все поставили с ног на голову распоряжением Гиммлера, чтобы Терезиенштадт реорганизовали, превратили в "образцовое гетто".

ЛЕСС. Разве первые директивы были не в 1942 г.?

ЭЙХМАН. Этого я не знаю. Но во всяком случае - безразлично когда, - указания тоже были... Чехи... из Терезиенштадта в тысяча девятьсот... Когда Гейдрих стал рейхспротектором? 1939-й... кажется, так; тогда чехов выселили из Терезиенштадта, причем не мы, а чешское министерство внутренних дел.

ЛЕСС. И если здесь сказано: "Питание должно происходить в общественных кухнях. Для денежного содержания переселяемых евреев будут привлечены средства еврейских организаций в Берлине, Вене и Праге..."

ЭЙХМАН. Так точно, да, я это... к этому... мне добавить нечего. Наверное, всё так.

ЛЕСС. Вы назначали руководителей еврейского совета в Терезиенштадте?

ЭЙХМАН. Да, поскольку сначала... надо было его создать. Потом - потом нет, я уже на это не влиял.

ЛЕСС. Как часто вы приезжали в Терезиенштадт?

ЭЙХМАН. О, я там очень часто бывал. Проезжая... Там была автомобильная дорога, если ехать... По делу или так, я всегда... всегда там останавливался.

ЛЕСС. Хочу показать вам теперь брошюру о правовом положении евреев в протекторате Богемия и Моравия по состоянию на 31.7.1942, изданную д-ром Францем Фридеманом. Для внутреннего пользования еврейской общины в Праге. Вот, на странице 26... Говорю об этом потому, что вы заявляете, будто Терезиенштадт, гетто Терезиенштадт, основано уже в 1939 г. Здесь написано: "В конце концов, было приказано сконцентрировать евреев в гетто, для чего распоряжением рейхспротектора Богемии и Моравии от 16 февраля 1942 г. была упразднена городская община Терезиенштадт, и командующий полицией безопасности при рейхспротекторе был уполномочен параграфом 14 принять необходимые служебные меры для создания еврейского поселения".

ЭЙХМАН. Ага! Это я так ошибся в годах?..

ЛЕТОПИСЕЦ. Эйхману важно представить себя одним из основателей гетто Терезиенштадт. Этим он подкрепляет свое утверждение, что никогда не был юдофобом и что только эсэсовская присяга и приказы Гиммлера вынуждали его участвовать в истреблении евреев. Его аргументы: он не раз стремился помочь евреям найти приют, но всё, что виделось ему подходящим - Палестина, Ниско на реке Сан в Польше, Мадагаскар, - все оказывалось неосуществимым. Разумеется, Терезиенштадт тоже не стал тем, чего он хотел, - слишком тесен, слишком мал, слишком примитивно все устроено. Но все же какое-то убежище от оголтелых расистов. Однако настаивать на своем участии в создании этого гетто можно было только при условии, что оно основано в том году, когда он, Эйхман, возглавлял "центральный отдел" по еврейской эмиграции в Праге, т.е. в 1939г. И вот он "переносит" въезд Гейдриха в Пражский град с 1941-го на 1939 год... Действительно, Терезиенштадт был не столь ужасен, как другие гетто, но это не означает, что там можно было жить по-человечески. По нацистским меркам это не был концлагерь, там не существовало газовых камер. Но запертые в тесном пространстве люди были лишены свободы, как заключенные, они подвергались любому произволу и находились под постоянной угрозой смерти. То, что многие из них купили себе место в таком "доме престарелых" ценой всего своего имущества, не давало им никаких прав. Условия жизни и питание были отвратительны, но и на этом власти нередко "экономили", отправляя пенсионеров тысячами в лагеря смерти. Однако гетто Терезиенштадт никогда не пустовало. Пополнение прибывало до самого конца, и в гетто, бывало, допускали иностранных представителей, пытаясь таким образом маскировать массовое уничтожение евреев в концлагерях. Даже тогда, когда нацистский режим уже трещал по всем швам.

ЛЕСС. Вот протокольная запись командующего полицией безопасности в Гааге от 6.12.41. Она касается эмиграции евреев, а именно небольшой группы голландских евреев, состоявших в НСБ, голландской национал-социалистической партии. Вот документ о них. Хотите высказаться?

ЭЙХМАН. Конечно. Первый пункт свидетельствует, что пять или шесть евреев, состоявших до недавнего времени в НСБ, теперь из нее исключены и, таким образом, принадлежность к национал-социалистической организации утратили. Однако рейхскомиссару и высшему руководителю СС и полиции представляется нежелательным валить их в одну кучу с другими евреями, например, при выселении. Поэтому дается поручение побудить так называемых НСБ-евреев к эмиграции. Дело представлялось таким образом: этих пятерых или шестерых евреев можно выслать заодно с каким-нибудь "доверенным", когда "доверенный" едет за границу. Это выезды агентуры, которые проводило управление VI, секретная служба Главного управления имперской безопасности. А далее сказано, что 21.4.43 эти евреи переселены в Терезиенштадт. Отмечено также, что я настаивал в принципе на том, что в данном случае эмиграцию, то есть в порядке исключения, разрешать не нужно. Но когда проводится выселение, таких НСБ-евреев можно придержать, чтобы они оказались в числе последних.

ЛЕСС. Это решение было принято вами?

ЭЙХМАН. Наверное, потому что дело было простое. 20 декабря 41-го вышел основополагающий приказ рейхсфюрера, согласно которому эмигрировать запрещалось.

ЛЕСС. По этому делу имеется протокольная запись по отделению IV В 4 командующего полицией безопасности в Гааге от 5 октября 42 г., подписанная тамошним уполномоченным по еврейским делам Цёпфом.

ЭЙХМАН. Так точно, это... Значит, здесь Цёпф пишет, что в соответствии со сведениями, полученными от меня, евреев, которых, с одной стороны, по возрасту или их заслугам не следовало бы ставить в один ряд с остальными отправляемыми в Освенцим евреями, но которым, с другой стороны, нечего оставаться в Голландии, - что Гаага могла бы в любое время отправить их поездом из концлагеря Вестерборк в показательный Терезиенштадт. И еще тут ссылка на директивы, где и говорится, что, начиная с определенного возраста, нельзя отправлять в Освенцим, но можно везти в Терезиенштадт.

ЛЕСС. Следует понимать это так, что евреи любого возраста и с любыми заслугами должны быть депортированы?

ЭЙХМАН. Да, в Терезиенштадт могли попасть все. "Все" - это не значит все, а вот такие случаи, исключения.

ЛЕСС. Когда словацкое правительство пожелало увидеть, как живут в Польше депортированные из их страны евреи, вы написали - вот в этом документе: "Осторожно! Чем смотреть еврейский лагерь, пусть лучше посетят Терезиенштадт". Это написано потому, что Терезиенштадт, так сказать...

ЭЙХМАН. Конечно, разумеется! Как я уже позволил себе сказать, господин капитан, Гиммлер ведь устроил этот Терезиенштадт в качестве витрины для внешнего мира. Он хотел иметь в руках хоть какое-нибудь свидетельство, я думаю, на случай, если очень уж важные иностранные службы обратятся к нему из-за убийств евреев и т.д., чтобы он мог сказать: "Это же не так, поезжайте в Терезиенштадт". И тогда те люди сказали бы: "Ну, так плохо, как пишет пресса или вещает пропаганда, это все же не выглядит".

ЛЕСС. Разве евреев из Терезиенштадта не депортировали в лагеря уничтожения?

ЭЙХМАН. Да, по приказам Гиммлера - мероприятие по рассредоточению; провести эвакуацию стольких-то евреев из Терезиенштадта... Обычно он указывал, куда направлять эшелон.

ЛЕСС. Кто должен был договариваться об эшелонах?

ЭЙХМАН. Я, то есть мой отдел должен был - обычное дело - утвердить расписание с министерством путей сообщения, а Главное управление делами и хозяйством давало нам утвержденную Гиммлером станцию назначения.

ЛЕСС. Охраняли ли вы и ваш отдел эшелоны с заключенными из гетто Терезиенштадт, направляемые сначала в лагеря уничтожения в Риге, Минске и генерал-губернаторстве, а затем - исключительно в Освенцим?

ЭЙХМАН. Охраняли? Нет, ничего такого, всем этим занималась Прага.

ЛЕСС. Были вы ответственны за выделение подвижного состава?

ЭЙХМАН. Это да, конечно, так точно!

ЛЕСС. Вы сопровождали швейцарца Дюнана из Международного Красного Креста во время посещения им Терезиенштадта 6 апреля 45-го года?

ЭЙХМАН. Как его звали, я не знаю, господин капитан, но я его сопровождал, так точно. Но не только я. Главным лицом был командующий полицией безопасности и СД в Праге. Я был там тоже, потому что получил приказ ехать туда из Берлина. У К.Г.Франка, статс-секретаря, не было времени, и тогда швейцарского представителя пригласили на ужин в Градчаны от его имени.

ЛЕСС. А вы почему принимали в этом участие?

ЭЙХМАН. Я получил приказ.

ЛЕСС. От кого?

ЭЙХМАН. Наверное, от Кальтенбруннера, начальника Главного управления имперской безопасности и СД. Или даже от Гиммлера, или еще как-то. Но, во всяком случае, приказ я получил через Мюллера.

ЛЕСС. Вот у меня брошюра Международного Красного Креста, изданная в Женеве в июне 1946 г. Французское название звучит в переводе так "Документы о деятельности Комитета МКК, Международного Красного Креста, в пользу гражданских лиц, заключенных в концентрационных лагерях в Германии, 1939-1945 гг.". На странице 99 напечатано: "Пятого апреля 1945 г. я отправился в Прагу, чтобы осмотреть гетто в Терезиенштадте. Шестого апреля посещение состоялось, при этом мы должны были провести важные переговоры с д-ром Вейнманом, начальником службы безопасности протектората Богемия и Моравия, и оберфюрером Эйхманом, специалистом по всем еврейским вопросам. Последний прибыл из Берлина в Прагу, чтобы вместе с представителями МКК обсудить различные вопросы, относящиеся к евреям. Оберфюрер Эйхман играл главную роль в концентрационных лагерях в Люблине и Освенциме. Как он сообщил мне, он являлся непосредственным уполномоченным рейхсфюрера СС по всем вопросам, относящимся к евреям. Во время приема, состоявшегося в Градчанах, у меня была возможность беседовать до поздней ночи с обоими названными людьми. Особенный интерес для МКК представляли не условия жизни и обустройство в гетто, а сам факт - служит ли это гетто всего лишь пересыльным лагерем для евреев, и в каких пропорциях происходили депортации на Восток (в Освенцим). Как я смог установить в гетто Терезиенштадт, даже еврейский староста, представитель заключенных в лагере доктор Эпштейн, был, как и многие другие, депортирован в Освенцим. На основании этого факта я потребовал сообщить мне, когда имели место эти депортации и в каких пропорциях. В течение вечера Эйхман развивал свою теорию относительно еврейской проблемы. По его мнению, евреям в Терезиенштадте жилось, в том, что касается питания и врачебной помощи, лучше, чем немцам. Он сказал, что Терезиенштадт - это создание рейхсфюрера СС Гиммлера, который хотел дать евреям возможность организовать общественную жизнь при почти полной автономии и с еврейским руководством. Разбудить идею расового сообщества... Из Терезиенштадта евреи должны быть затем перевезены в другую местность, где они будут жить совершенно отдельно, изолированно от немецкого населения. Что же касается общей проблемы евреев, то Эйхман того мнения, что в настоящее время Гиммлер уже обдумывает гуманные методы. Лично Эйхман не во всем разделяет методы Гиммлера, но, конечно, как хороший солдат слепо следует приказам рейхсфюрера. В течение вечера я настойчиво высказывал Эйхману мое желание посетить лагерь Берген-Бельзен. Эйхман объяснял, что в этом лагере вспыхнула эпидемия тифа. Он пообещал мне, что в последующие дни поедет в этот лагерь вместе со мной. Этого не произошло, поскольку возможности застать Эйхмана в Берлине у меня уже не было".

ЭЙХМАН. В общем и целом отчет, мне кажется, в порядке. Есть несколько небольших неправильностей. Вот совершенно неверно, что я был - я бы никогда так не сказал, потому что я им не был, - непосредственным уполномоченным рейхсфюрера по всем вопросам, относящимся к евреям. Может быть, я сказал: я представитель рейхсфюрера здесь, сейчас, в связи с этим визитом. Это возможно, а что я играл главную роль в концентрационных лагерях в Люблине и Освенциме - это тоже неверно по существу. Когда гетто Терезиенштадт основывали, то цель, которая здесь названа, действительно была. Но до этого не дошло, потому что со всех сторон нажимали всевозможные ведомства и кого только не везли в Терезиенштадт.

ЛЕСС. Что вам известно о судьбе жителей Лидице?

ЭЙХМАН. Вообще ничего. Я не имел с этим никаких дел.

ЛЕТОПИСЕЦ. 27мая 1942 г. в Праге было совершено покушение на заместителя рейхспротектора и начальника Главного управления имперской безопасности, обергруппенфюрера СС Рейнхарда Гейдриха; он был тяжело ранен при взрыве бомбы и спустя неделю скончался. Покушение совершили чешские эмигранты, прошедшие обучение для выполнения этого задания в Англии и сброшенные на парашютах в оккупированную Чехословакию. При допросах в гестапо выяснилось, что необходимые для организации покушения сведения передавались в Англию из поселка горнорабочих Лидице, расположенного к западу от Праги. С целью возмездия и устрашения Гитлер приказал расстрелять все мужское население Лидице, всех женщин посадить в концентрационный лагерь, всех детей "собрать и пригодных для онемечивания передать семьям эсэсовцев в рейхе. Остальных подвергнуть иному воспитанию...". Поселок был сожжен. Дома сравнены с землей. Отряд исполнителей убил 199 мужчин, а 191 женщину бросили за колючую проволоку в концлагеря. Шестнадцать детей были признаны годными "для онемечивания", 93 ребенка попали в лагерь, находившийся в ведении радикальнейшего из гауляйтеров, правившего в Познани с деспотической жестокостью. Только 143 женщины и 16 детей остались в живых к концу войны.

ЛЕСС. Вам известно, что произошло с частью тех детей?

ЭЙХМАН. Я этого не знаю. И с Лидице я вообще не имел ничего общего, никаких дел, ни единого... Я бы сказал, даже понятия не имел.

ЛЕСС. Вам известно что-либо об отправке по приказу командующего полицией безопасности в Праге транспорта с детьми из Лидице в Лицманштадт - теперь снова польский город Лодзь?

ЭЙХМАН. Нет, нет, мне ничего не известно.

ЛЕСС. Показываю вам фотокопии, относящиеся к обращению с 88 чешскими детьми из Лидице, прибывшими 13 июня 1942 г. в Лодзь. Первая - это письмо с подписью Крумая, который был одно время вашим сотрудником, а тут действовал в качестве начальника Центра по переселению.

ЭЙХМАН. Это подпись Крумая. Так точно.

ЛЕСС. Датировано 17 июня 1942 г. в Лодзи. Адресовано командующему полицией безопасности и СД, Прага, и касается доставки чешских детей в Лодзь. Вторая копия - это телеграмма Крумая от 20 июня 1942 г. из Лодзи в Берлин. "Главное управление имперской безопасности, отдел IV В 4, оберштурмбаннфюреру Эйхману лично. По вопросу: доставка 88 чешских детей из общины Лидице в Лицманштадт. Основание: договоренность с оберштурмбаннфюрером Эйхманом". Желаете высказаться об этом?

ЭЙХМАН. Да. Во-первых, должен сказать, что вообще не помню ничего о таком деле. Во-вторых: если - а из этой бумаги ясно, что каким-то образом это проходило через мой отдел... если ссылаются на договоренность со мной, могу себе представить, что речь шла о каких-то чисто транспортных вопросах и... Вот вижу здесь - что семь детей признаны главным управлением по расовым вопросам и расселению... пригодными к онемечиванию.

ЛЕСС. А что произошло с детьми, которые не были признаны "пригодными для онемечивания"?

ЭЙХМАН. Этого я тоже не знаю. Если их отвезли в Лицманштадт... Ведь, в конце концов, все эти дела обрабатывались не мной, то есть не моей службой; а вообще Лидице - этим занимались наверху. Что там приказывали, я не знаю.

ЛЕСС. Детей отправили в концлагерь Кульмхоф на "особое обращение"?

ЭЙХМАН. Я этого не знаю, господин капитан. Я этого не знаю. Этим я хочу сказать, что с тем же успехом могло быть и так и иначе. Я не знаю.

ЛЕСС. В Кульмхофе ликвидировали как евреев, так и неевреев?

ЭЙХМАН. Я не... В Кульмхофе я не был за исключением тех двух случаев, о которых я... я там больше никогда не был. Я не знаю. И всё это Лидице - это дело, которое... им же должно было заниматься какое-то центральное учреждение! Но я не знаю, какое именно.

ЛЕСС. Почему же Крумай пишет именно вам о судьбе этих 88 детей?

ЭЙХМАН. Наверное, все эти дела как-то связаны с транспортом. Может быть, их прицепили к какому-то эшелону, к еврейскому эшелону. Возможно, что я получил указание прицепить к эшелону. Так могло быть.

ЛЕСС. О судьбе этих детей вы...

ЭЙХМАН. No, no, я этого никогда не решал.

ЛЕСС. ...Вы принимали решения или давали указания?

ЭЙХМАН. Нет, нет, нет, ни в коем случае.

ЛЕСС. Вот в этой телеграмме от 22 июня 1942 г. Крумай пишет в Главное управление имперской безопасности: "В ходе известной акции 88 оставшихся без родителей чешских детей из общины Лидице поступили 13.6.42 в Лицманштадт. Поскольку до настоящего времени дальнейших указаний о пребывании этих детей не последовало, прошу дать соответствующие распоряжения. Я поставил в известность о прибытии этих детей отдел IV В 4, полагая, что предусмотрено особое обращение с ними. За это время Главным управлением по расовым вопросам и расселению изъяты из этих детей семеро, признанных пригодными для онемечивания".

ЭЙХМАН. Гм. Да, тут опять такое дело... Наверное, была какая-то более высокая инстанция, которая распорядилась о... о возмездии за покушение на Гейдриха, я думаю. И может быть, сам рейхсфюрер отдал необходимые приказы?

ЛЕСС. В этом письме, адресованном вам, Крумай ссылается на разговор с вами. Из второго письма следует: он считал, что эти дети подвергнутся особому обращению, т.е. будут убиты. Не означает ли это, что и этот пункт обсуждался в разговоре с вами и что он написал это письмо на основании вашего разговора с ним?

ЭЙХМАН. Возможно, конечно, что Крумай усомнился и запросил: что с этими, их на особое обращение или нет? На это я, наверное, ответил ему: да, это не в моем ведении. Я ведаю евреями, а не чешскими детьми. А что было приказано, я не знаю.

ЛЕСС. В связи с этим показываю вам следующие копии. Одна из них - письмо от 9 июля 1942 г. в Главное управление имперской безопасности, отдел IV В 4, оберштурмбаннфюреру Эйхману лично. "По вопросу: чешские дети. От представительства Р.-Р. (это Главное управление СС по расовым вопросам и расселению) нами получены 12 непригодных для онемечивания несовершеннолетних в возрасте от 1 до 15 лет из районов Лидице и Лесаки. Просим дальнейших указаний". Затем телеграмма от 14.7.42 из Берлина: "ПСЦ (Центр по переселению), Лицманштадт, оберштурмбаннфюреру Крумаю лично. По вопросу: чешские дети. Основание: ваше письмо от 9.7.42. Двенадцать непригодных для онемечивания детей прошу немедленно передать в гестапо Лицманштадта, получившее дальнейшие указания". Подписано: РЗХА, IV В 4, подписал по поручению - Гюнтер". Желаете что-либо сказать об этом?

ЭЙХМАН. Конечно. Если я говорю, что не помню, то должен подтвердить и теперь, что мне об этом ничего не известно. Я с этим, как я уже сказал, не работал. Подписал мой заместитель.

ЛЕСС. Телеграмма Гюнтера подписана - IV В 4!

ЭЙХМАН. Ну да, телеграмма! Это же... телеграмма действительно подписана. Тут ничего изменить нельзя. Что я ее не подписывал, это безразлично. Конечно, она из отдела... вышла из моего отдела. Это ясно. Но подписал и работал с ней, во всяком случае, кто-то другой, не я. Но - чешских детей передать немедленно в гестапо Лицманштадта, получившее дальнейшие указания?..

ЛЕСС. Разве из этого не следует, что дальнейшие указания в гестапо Лицманштадта вышли из вашего отдела?

ЭЙХМАН. Инструкций у меня нет, это значит, отдел IV В 4 не мог их давать по такому делу. Самое большее - мог переслать. Ведь отдел сам не мог приказывать, а только - если в самом деле получил определенное указание сверху... если поступило сверху. С делом Лидице отдел IV В 4 не работал, с Лидице действовали на основании... общего указания сверху.

ЛЕСС. Следует ли из документов, которые я вам предъявил, что вы имели какое-либо отношение к судьбе этих детей?

ЭЙХМАН. Какое-то... было отношение...

ЛЕСС. Да...

ЭЙХМАН. Я бы сказал так: во всяком случае, так из них следует. Я не хочу сказать, что я... Но отдел - это я ясно здесь вижу...

ЛЕСС. Да, а руководителем отдела в 1942 г. были вы!

ЭЙХМАН. Руководителем отдела был я, совершенно ясно. Лидице было делом, на которое ни один отдел, или начальник отдела, или руководитель группы отделов не мог влиять решающим образом, потому что оно... сверху... это общее указание...

ЛЕСС. Проводилась ли вашим отделом IV В 4 также депортация цыган в лагеря уничтожения?

ЭЙХМАН. Так точно. Но я не знаю, всех ли цыган... этого я не знаю. Цыгане из стран Запада, с Запада - нет. В лагеря? В... гетто, а не в лагеря. В гетто в Лицманштадте. Это было вначале, до войны с Францией... Я думаю, когда летом 40-го началась германско-французская война. Или позже? Я не знаю.

ЛЕСС. Разве цыган не отправляли потом в Освенцим и не умерщвляли там газом?

ЭЙХМАН. Господин капитан, теперь я этого не знаю. У нас было только обеспечение вагонами и составление расписания.

ЛЕСС. Никаких директив, относящихся к...

ЭЙХМАН. Никаких директив, никаких директив.

ЛЕСС. ...относящихся к цыганам?

ЭЙХМАН. О цыганах решал сам рейхсфюрер. Да, а директивы - по цыганам они были простые. Это я знаю. Вообще ничего! Всё рейхсфюрер! Вот по другим директивам, там надо было то и дело запрашивать другие инстанции. Господин капитан ведь видел: МИД над нами висел, надо было учитывать разные обстоятельства с подданством и так далее. А с цыганами, насколько я помню... вообще ничего не надо было учитывать, ни в какой форме, я думаю.

ЛЕСС. В чем, собственно, была причина, что всех цыган уничтожали?

ЭЙХМАН. Господин капитан, это такая... такое дело, мне кажется, сам... сам фюрер. Или рейхсфюрер. Я теперь уже не знаю... Это ведь так... так внезапно, неожиданно возникло. И было приказано... Я не знаю. Насколько мне известно, ни один отдел, никто в Главном управлении имперской безопасности ими никак по существу, скажем так, не занимался. Я вот что имею в виду: их происхождение, откуда пришли, обычаи, быт. Тут нет вопроса, скажем, об организационных формах или, допустим... ну, объединениях и т.д. Где их центры и тому подобное. Я не знаю, кто с этим работал. Во всяком случае, в управлении IV ими никогда не занимались. Цыгане там не предусматривались.

ЛЕСС. А картотеки по отдельным случаям - они у вас велись?

ЭЙХМАН. Цыганский приказ, если я правильно помню... Собственно говоря, все это дело я вообще не могу вспомнить. Я думаю, мне в отдел эту тематику дали гораздо позже. И когда мне ее передали, их ведь уже не было. Много их и быть не могло, ведь западные страны не были заметно цыганскими. Как, допустим, Венгрия или Румыния. Там было гораздо больше цыган, чем... ну, скажем, чем на территории, как это тогда называлось, Великой Германской империи. На территории рейха, я полагаю, их было не больше 5.000 или 6.000. Не думаю, чтобы больше.

ЛЕСС. Разве не было от 700.000 до миллиона цыган в Польше, в России, Румынии, Венгрии?

ЭЙХМАН. Этого я не знаю, господин капитан, этого не знаю.

ЛЕСС. Вы помните, что уже несколько раз упоминали здесь вашего заместителя Гюнтера - как Гюнтер рассказывал о синиль... об истории с газом?

ЭЙХМАН. Так точно! Сразу же, с самого начала я уже...

ЛЕСС. Вы не говорили Гюнтеру: "Да как ты мог? Как ты мог такое делать? Чего ты лезешь в это дело?"

ЭЙХМАН. Конечно, конечно.

ЛЕСС. "Как я, Эйхман, должен отвечать за это перед Мюллером?"

ЭЙХМАН. Так я ему, пожалуй, не говорил.

ЛЕСС. Не говорили?

ЭЙХМАН. No! Я могу, мог себе представить, что он сказал: "Вот, прошу! У меня приказ - действовать так-то и так".

ЛЕСС. Теперь я показываю вам четыре страницы документов. Желаете что-нибудь сказать?

ЭЙХМАН. Это письма рейхсминистра оккупированных Восточных областей рейхскомиссару Остланда (Речь идет о Латвии) от 25 октября 1941 года. В первом сообщается, что "обердинстляйтер Брак из канцелярии фюрера сообщил о своей готовности содействовать в устройстве помещений, а также аппаратов для умерщвления газом. В настоящее время не имеется достаточного количества таких аппаратов. Их необходимо еще изготовить. Поскольку, по мнению Брака, производство аппаратов в рейхе связано с большими трудностями, чем на месте, Брак считает наиболее целесообразным командировать немедленно своих людей, прежде всего химика д-ра Кальмайера, в Ригу..." и т.д. и т.д. "В связи с изложенным прошу вас обратиться через вашего руководителя СС и полиции к обердинстляйтеру Браку в канцелярию фюрера и ходатайствовать о приезде д-ра Кальмайера и его помощников. Следует, также иметь в виду, что штурмбаннфюрер Эйхман, ведущий дела по еврейскому вопросу в Главном управлении имперской безопасности, согласен с этим предложением. По сообщению штурмбаннфюрера Эйхмана, в Риге и Минске должны быть устроены лагеря для евреев, в которые возможно будет помещать также евреев из рейха"... Еще здесь "Памятная записка о переговорах, проведенных нашим советником юстиции - фамилия не указана, наверное, д-р Ветцель из министерства оккупированных восточных областей - с обердинстляйтером Браком и штурмбаннфюрером Эйхманом". Мне об этом больше нечего сказать.

ЛЕСС. Здесь говорится о поставке газовых... аппаратов для умерщвления газом?

ЭЙХМАН. Да, но вот в чем дело: их взяла на себя канцелярия фюрера, как я здесь читаю. Главное управление имперской безопасности только запросило о согласии, и такое согласие было мной высказано. Это означает, что я ему сказал то, что и должен был сказать. Спрашивается, кто же поручил министерству восточных областей, собственно, людям советника юстиции д-ра Ветцеля предпринимать что-либо относительно этих газовых машин? Должна же была существовать некая побудительная сила. Может, дело было так, что где-то в министерстве восточных областей сказали: дело должно происходить более прилично, пальба - это уже не годится! Мне теперь приходит в голову - раз я не приказывал Гюнтеру, чтобы он закупил сто килограммов синильной кислоты, - мне приходит в голову, а не был ли мой заместитель Гюнтер связан непосредственно с Глобочником и не... не добыл ли он химикаты для тех, кто должен был приобретать их сам.

ЛЕСС. Вопрос, касающийся поставки газа, в другом: мог ли Гюнтер это сделать без вашего ведома? Вы говорите: связан непосредственно с Глобочником. Первые связи установлены через вас, вы посещали Глобочника.

ЭЙХМАН. Конечно, это все верно. Это верно.

ЛЕСС. Вы ездили к Глобочнику, вы ездили во Львов, вы инспектировали Освенцим, вы побывали во всех местах, где уничтожали людей. Вы видели методы, которые там применялись. Убивали выхлопными газами двигателей, расстреливали, и ваш доклад Мюллеру, или Гейдриху, или Гиммлеру - кому там у вас полагалось представлять доклады - показал, что такие методы, скажем на этот раз совсем грубо, нерентабельны. Следовательно, надо было найти другой путь, чтобы ускорить убийства. Также учитывая, что это, безусловно, отражается на тех, кто должен проводить такого рода операции по уничтожению людей. Надо было учитывать, что страдали ваши люди, которым велели расстреливать сотни и тысячи людей. Не каждый - такой безжалостный убийца. Может быть, он испытывает потом угрызения совести от того, что он сделал. Значит, лучше делать это не в такой вызывающей форме. Может быть, газ? Наверное, таким и был ход мысли. И тогда Гюнтеру, вероятно с вашего ведома, было поручено предпринять соответствующие шаги, и газ стали доставлять.

ЭЙХМАН. Я не думаю, что дело было так, господин капитан. Хоть что-то осталось бы у меня в памяти. Не входило в задачи полиции безопасности добывать этот газ. Не было у нас такой задачи, это была не наша задача.

ЛЕСС. Но как вы объясните тот факт, что умерщвление газом применялось и что люди, которые им занимались, все указывают на Эйхмана и отдел IV В 4?

ЭЙХМАН. Да, тут... прямо анекдот какой-то, ну... просто... Мы же с этим не имели никакого дела, совершенно никакого. Мы не имели с этим никакого дела. Нисколько, нисколько, нисколько.

ЛЕСС. Тогда, эти заявления...

ЭЙХМАН. Я не имел... никакого служебного... Служебного отношения к этому мы вообще не имели, и вне службы я этим тоже не интересовался. Я не... я не имел к этим вещам никакого отношения, я могу говорить об этом открыто. И не может быть никого, кто доказал бы мне обратное.

ЛЕСС. Но вы знали по службе, что людей убивали газом!

ЭЙХМАН. Это я знал, разумеется, это знал.

ЛЕСС. Каким было ваше отношение к тотальному физическому истреблению еврейства в рамках окончательного решения еврейского вопроса?

ЭЙХМАН. Это я уже сказал, господин капитан: когда я услышал, в первый раз услышал об этом, что я тут... что мне... я... меня словно ударило. И когда я впервые увидел, об этом я вам тоже говорил, у меня подкосились ноги. Это... это факт, и я был безмерно рад все эти годы, что не имел дела с уничтожением. Я дела с уничтожением не имел.

ЛЕСС. Разве депортация и уничтожение - не одно и то же?

ЭЙХМАН. Господин капитан, я уже говорил: кто был включен в процесс работы, а кто нет - это не входило в мою компетенцию. У меня был приказ - депортировать. И если мой сотрудник Визлицени пишет в своих признаниях, что были возможности обойти приказ Гитлера, то я хотел бы увидеть, что это была за возможность. Я заявляю: есть одна возможность, была одна возможность - взять... вынуть пистолет и застрелиться. Просто и понятно. Я этого не сделал.

ЛЕСС. И это значит, что вы тогда не были настроены против?

ЭЙХМАН. Я повиновался. Что бы мне ни приказывали, я повиновался. Разумеется, повиновался. Я повиновался, я повиновался. Я не мог менять свои взгляды, господин капитан. Я... такими были мои взгляды тогда, так обстояло дело. Приказам, которые я получал, я повиновался. И присяга есть присяга. Я ей тогда слепо следовал. Сегодня я бы не принял никакой присяги. Никто меня к этому больше не подвигнет, никакой судья, даже к присяге свидетеля. Я этого не признаю, не признаю, и прежде всего по моральным причинам. Потому что извлек опыт: если следовать присяге, то рано или поздно придется отвечать за последствия. Ведь я вижу - теперь надо отвечать потому, что я бездумно следовал присяге. Но если бы тогда я не повиновался, меня наказали бы. Так что... так что кончается, как всегда: если исполняешь присягу, худо будет в любом случае.

ЛЕСС. Ваш друг и коллега Дитер Визлицени пишет об этом: "Сотрудники Эйхмана были приучены слепо исполнять приказы. Сопротивляться пытался, кроме меня, еще только оберштурмбаннфюрер Крумай в Венгрии. Сколько раз я ни пытался, но призывом к порядочности невозможно было побудить этих людей к пассивному саботажу или к промедлению. Личное влияние Эйхмана на этих, по большей части совершенно примитивных, людей было слишком велико".

ЭЙХМАН. Никакого сопротивления ни со стороны Визлицени, ни от Крумая я не замечал. Никоим образом.

ЛЕТОПИСЕЦ. Дитер Визлицени вступил в СС немного раньше, чем Эйхман, и продвигался по службе в СД быстрее, так как был более образован и, кроме того, мог быть полезен своими знаниями в области истории. Какое-то время он был начальником Эйхмана в еврейском отделе, но, по мнению последнего, Визлицени не был по-настоящему трудолюбив; когда его подчиненные занимались скучной канцелярской работой, он почитывал книги по истории. В то время дружба между обоими эсэсовскими фюрерами была настолько тесной, что Визлицени стал крестным отцом Дитера, сына Эйхмана. Но после того как в гонке за новыми званиями бывший старший по рангу Визлицени отстал от своих сотрудников и руководство отделом перешло в конце концов к Эйхману, Визлицени почувствовал себя обойденным. Он злился - но только втайне. Эйхман утверждает, что ходатайство о повышении его друга в звании Гиммлер отклонил, потому что тот не был женат. Чтобы не быть постоянно на глазах у нового начальника отдела, Визлицени ушел во "внешнюю службу" - советником по еврейским делам при словацком правительстве в Братиславе. Депортацию евреев из этого марионеточного государства организовал он. А после того как был отозван с этой должности, занимался отправкой эшелонов с греческими евреями в Освенцим. После войны Визлицени был арестован западными союзниками и давал показания Международному Военному трибуналу в Нюрнберге. Затем Чехословакия потребовала его выдачи, и его судили в Братиславе. Он был приговорен к смерти и казнен.

ЭЙХМАН. Если Визлицени пишет в своих показаниях: "На основании моего личного опыта, еще раз утверждаю, что личное участие Эйхмана в сокращении численности европейского еврейства, в нанесении ему колоссального ущерба было решающим и что он, несмотря на то, что действовал по приказам Гитлера и Гиммлера, должен нести за это полную ответственность, потому что возможности обойти приказ Гитлера были", - то я могу сказать об этом, что уклоняться от выполнения приказа не разрешается.

ЛЕСС. Вы говорили: "ответственность за приказы...".

ЭЙХМАН. Я, вероятно, ответствен за то, что я... за дела, исполнять которые я был обязан согласно приказу. Я с самого начала сказал, господин капитан, что я от этого никак не пытаюсь устраниться. Этого я ведь и не могу. Но с другой стороны, я отказываюсь отвечать за то, о чем не получал приказов и чем не занимался. Я принадлежу к людям, которые не говорили в 1945 г. и не говорят сегодня "Я всегда был против!..", надеясь с помощью таких - позвольте сказать, дешевых - заявлений выпутаться из петли. Это было бы неправдой.