"Реквием по Н В" - читать интересную книгу автора (Этерман Александр)

КОРИНФ Бронзовый век Р

I Коринф пылал. Огонь царил всевластно. Спекались судьбы. Их конгломерат Шипел. Огонь бесстрастно И сухо слал людские души в ад. Коринф пылал. Его дворцы и храмы Текли и лопались. В его руках свело В единое и ведьм, и помело. Бог знает чем они казались сами. II Я не был современником сих бед, Ни даже поджигателем, но случай Пронзительно навел меня на след, Ребром и соблазнительно колючий. Коринф горел как грешники горят. За все грехи людей дома платили, И после этих сцен разгром Бастилии И строфы Данта — чистый плагиат. И я не мог, конечно, усмотреть Ни воли злой, ни парадигмы сладкой. Мне двадцать лет. Мне некого жалеть. Сижу на камне и хрущу тетрадкой. III Текли и сохли. Ночь сменила день И устремилась к неизвестной цели. Крестьяне из соседних деревень Сошлись на дармовщинку, очумели И, часто выдыхая перегар, Уписывали жидкую стихию, И поражаясь, что еще живые, Благословляли город и пожар. Коринф пылал. Его не пресекали. По всем вполне. Сюжеты и хвосты, И недовольных намертво спаяли Бездушный край и жаркие цветы. IV Тревожась за судьбу Москвы-и-Рима И за свою несчастную судьбу, Я не могу не думать о Коринфе И не велеть бежать туда рабу. Но мне безумно жаль его породу. Я бы хотел, вверяясь небесам, Уйти в Коринф оплаканно свободно И сознавать, что сделал это сам. Но смерть в постели? Врезавшись, и клейко Душой и телом в городской бедлам, Ору, решившись: "Эй, судьба-индейка! Рабу, — беги в Коринф к другим рабам И отыщи причины и начала, И что за новоявленный Катон Постановил задолго до пожара, Что этот город должен быть спален". И он ушел. Меня пронзило чувство Закованности в наши города, Тоскливой неподъемности искусства И зависти к беспечности раба. V Что далее? — Ростки живой травы, Им свойственно соединять начала. От прошлого осталась горсть золы, Как конфетти? на стульях после бала, Но там, куда свалили ценный лом, Кристаллизуясь, таяла, сверкала И отдавала медленным огнем Поверхность неизвестного металла, Чью новизну и прелесть, я боюсь, Похитили для празднованья труса, Когда ее покойный Мебиус Вывертывал из собственного уса. (Напутствие сажающим сады Практическое следствие пожара Возникновенье новой красоты Не где-нибудь, а на могиле старой.) Все обошлось, конечно, без чудес. Огонь расплавил ценные металлы В дурацком старом храме и окрест В пропорциях случайных и престранных, Загадочных от совпаденья с тем, Что никогда ни с чем бы не совпало, Не совпади оно с паденьем стен И сокрушеньем крепостного вала. Мы дружно невзлюбили этот сплав, Приравненный к сокровищам Востока, Искусно утаивший свой состав И равнодушный к будущим восторгам. Латиняне ваяли из него Великих полководцев и изгоев, Особо отличившихся богов И собственных еще живых героев. VI По мне пейзаж — ужасно ясный след Пусть не по мне — свершившихся явлений. И вот, хожу на этот Факультет И тем живу — для дачи разъяснений. Мне нет нужды встревать в безумный мир Джихада и туркменского народа Чтобы узнать, кого долбал эмир И как его — и результат похода. Каков вопрос — таков ответ. Таков И интерес — и вихрь и ветер в гриве. Я строил их взаправду, из кусков И становился сам себе противен. Мораль узка. Пока я изучал Сравнительно араба и монгола И юг Балкан — я попросту чихал, Что ворошу эпоху произвола, Как юный медик. Над чужой ногой, Как над душой. Но жилы тянет смело. Не дольше, чем к натурщице нагой, Привыкнуть к человеческому телу. Флиртуем в морге. Пища для ворон, Лицензия — но я не врач. Сначала Проснется совесть. Нежный эмбрион Порядочного профессионала, Что в жалобах, идущих к небесам, Как может, умаляет нашу долю, Когда уже наказанному там Прописанные утоляет боли. Но чем остудишь тлеющую плоть? Слезами? За умеренную плату Смягчаем гнев небесный. А Г-сподь Всемерно сострадает адвокату. Влюбленный мавр? Душитель? Нет. Увы. Учу: "Война — сама себе кормушка. Мой будущий бюджет"… В конце главы Не прохожу в ее иголье ушко, Но процветаю в должности зато. Пускаю стружку влажной древесины С олив аттических. А что до эсхато Логической природы медицины, То хоть она и правда занесла В Европу AIDS, чуму и лихорадку, Меня до основанья потрясла Ее любовь и ненависть к порядку. Все преступленья стоят одного. Мы потому и судим, что подсудны, И есть причины связывать богов С употребленьем склеенной посуды. Землетрясенье украшает дом, Пока не станет приторным и частым. Мы справедливей мыслим, чем живем, И, может быть, поэтому несчастны И больше не сгораем. Никогда История не завышает кары, И, сотрясая, строит города Неповторимость всякого пожара. Огонь наивен, как латинский стих, Как чемпион, забывшийся на ринге. Я просклонял последнее "прости" Своим друзьям, оставшимся в Коринфе. VII Увы: Дышите глубже. Нет. Уже. Не надо. Увы, дотла. И раньше не бывал. Не состоял. Не затесался в стадо. И Минотавра в зад не целовал. См. протоколы двух последних сессий. А все-таки? Вас не было в стране? Коринф сгорел от докторских репрессий И если бы хоть по моей вине!