"Три Шарлотты" - читать интересную книгу автора (Фербер Эдна)

Глава одиннадцатая

Никто не мог бы сказать в точности, когда и как случилось, что Жаннета стала необходимым членом пейсоновского дома. А уж миссис Пейсон и вовсе не могла обойтись без нее, Дружба между ними была дружбой льва и мышонка. Для нее миссис Пейсон была не грозной повелительницей, чье слово было законом, а воля – гранитной скалой, но брюзгливой, потешной и довольно беспокойной старушенцией, которая к тому же обычно оказывалась неправой. Жаннета к ней очень привязалась, но совсем не принимала всерьез. У Жаннеты были золотые руки, как у ловкого и сильного мужчины. А мужчины как раз и недоставало в этом хозяйстве. Она умела справиться с упрямой шторой, вставить на место выскочившую пружину в старинном кресле, вбить гвоздь, приколотить полочку, заправить мышеловку.

В самом начале не обошлось, разумеется, без стычек с миссис Пейсон. Причиной послужила всегдашняя придирчивость старой дамы и ее привычка делать замечания. Жаннета немедленно взбунтовалась.

– Пожалуй, придется мне сегодня от вас съехать, – заявила она. – Наймусь опять на фабрику.

– Почему?

– Не могу, чтобы давали мне комнату и еду даром. Я всегда платила за все.

И она принялась укладывать скудные пожитки в своей каморке на третьем этаже, рядом с комнатой Гульды. Тогда устроили совещание. Было решено, что Жаннета будет помогать по хозяйству: мыть с Гульдой посуду, выбивать матрацы и, пожалуй, чистить серебро. Чистка серебра была одним из «пунктиков» миссис Пейсон. Мысль почистить серебро тут же появилась в ее уме, стоило только ей увидеть, что Гульда в данный момент сидит без дела. Гульда целыми милями вязала грубые и безвкусные кружева и фестончики, предназначенные для обшивки ночных сорочек, корсетов и наволочек. Когда к ней приставали с расспросами, она ссылалась на некоего Оскара, плававшего по волнам океана. Сидя в редкие минуты досуга в своей чистенькой кухне, она вечно трудилась над рукоделием. В таких случаях миссис Пейсон начинала хлопать дверью, то входя, то выходя из кухни.

– Полюбуйтесь, опять сидит без дела! Петельки свои нанизывает!

– Успокойся, мама! – возражала Лотти. – Она закончила всю свою работу. Кухня прямо блестит. Сегодня она прибрала все комнаты. А обед варить еще рано.

– Ну тогда пусть чистит серебро.

Жаннета обедала с Гульдой на кухне и в первую же неделю покончила с кормежкой впопыхах на краешке кухонного стола. Она разыскала в подвале ветхий столик, укрепила его шаткие ножки, выкрасила белой краской и водворила на кухне под окном. В одном из ящиков буфетной она нашла вылинявшую чайную скатерть в японском стиле и покрыла ею столик. Появились приличные ножи, вилки и ложки. Жаннета оказалась приветливой, добродушной, услужливой девушкой. Гульда не могла не радоваться, что обрела подругу в этом унылом доме. Она показала ей свой сонник, без которого ни одна служанка-шведка не может жить, и очень подробно теперь рассказывала ей свои сны.

Время от девяти часов до четырех Жаннета проводила на курсах. Она отправлялась в город в изящном, перешитом для нее костюме Чарли и в матросской шляпе с приподнятым с одной стороны краем, что придавало ее лицу весьма пикантное выражение. Молодые люди ее не особенно занимали. Быть может, в этом была виновата печальная история с автомобильной прогулкой. Лотти предлагала ей пригласить кого-либо из кавалеров к себе, но Жаннета не спешила воспользоваться этим предложением. В один прекрасный день, вскоре после своего поселения на Прери-авеню, она обратила внимание на электромобиль. Лотти только что возвратилась из деловой поездки с миссис Пейсон. Жаннета остановила ее.

– Послушайте! А что, ежели бы вы научили меня управлять этой штукой? Ей-Богу, я живо выучусь. Я могла бы возить вашу машину по субботам утром, когда у меня нет занятий, и по вечерам, а мы станете посвободней. Ладно?

И действительно, она с невероятной легкостью научилась управлять автомобилем. Жаннета не знала, что такое нервы, хорошо чувствовала дорогу и обладала зорким глазом. Изучив все капризы этой дряхлой машины, она овладела ею в совершенстве. Девушка была прирожденным механиком, и после одного или двух ее совещаний с молодым человеком из гаража Элит электромобиль заметно ожил и стал лучше ходить. Теперь частенько уже Жаннета возила миссис Пейсон в ее дома на Вест-Сайд, а также на свидания с подрядчиками, водопроводчиками, плотниками и другими. До сего времени миссис Пейсон в таких случаях неизменно настаивала на том, чтобы Лотти ждала ее в «электричке» у тротуара. И Лотти наблюдала из автомобиля, как мать с озабоченным видом снует по лавкам, подвалам и переулкам в сопровождении тяжело ступающего и с каждой минутой мрачнеющего рабочего или подрядчика.

Жаннета же с самым невозмутимым видом следовала за миссис Пейсон в этих инспекторских обходах. И миссис Пейсон стала даже иногда спрашивать ее мнение относительно того или иного забора, пола или перегородки. Девушка хорошо справлялась и с подсчетами, имея, очевидно, врожденные способности к математике.

Таким образом у Лотти появился досуг. Она могла теперь провести полдня за городом либо просто позавтракать в парке, а иной раз прокатиться на Лесной остров, чтобы полюбоваться там таким чудом, как набухшие почки на деревьях и кустах. Лотти возымела даже смелую мысль найти себе какую-нибудь субботнюю работу, например, работать у судьи Бартон, однако опасалась, что тем самым окончательно свяжет Жаннету. Атмосфера старого дома на Прери-авеню как-то очистилась, стала менее тяжелой. Жаннета была словно струя чистой холодной воды в застойном пруду, каким представлялось их существование. Иногда Лотти приходило в голову как в сущности мало значила она сама – Лотти Пейсон, как таковая. Кто угодно мог выполнять ее обязанности девочки на побегушках. Оглядываясь на десять последних лет, Лотти приходила в ужас, не хотелось верить этому. Ведь если это так, то, значит, десять лет ее жизни пропали бессмысленно, испорчены, загублены! Она гнала от себя эти мысли. С некоторых пор Лотти со страхом пыталась заглянуть в будущее и видела себя семидесятилетней старухой, вроде тети Шарлотты, доживающей свою жизнь у Беллы. «Нет, нет, нет! – рвался из нее какой-то тайный голос. – Нет! Ни за что».

В последних числах апреля Лотти исполнилось тридцать три года.

– Ну, Лотти, – говорили ей, грозя пальцем, знакомые миссис Пейсон, – неужели вы дадите вашей молоденькой племяннице обогнать себя? Смотрите!

Лотти редко встречалась теперь с участницами «кружка». Бекки Шефер, как она слышала, с увлечением занималась танцами. Ее ежедневно видели в кафе, окруженную бледнолицыми и невероятно стройными молодыми людьми, волосы которых лоснились не хуже их лакированных ботинок. Они носили удивительно узкие брюки и отчаянно перетянутые в талии пиджаки, а шляпы они надвигали до самых ушей, словно те были чересчур велики им. Бекки, в легоньких туфельках и весьма прозрачных чулках, источала стойкий запах французских духов. Говорили, что счета, подаваемые метрдотелем по окончании этих развлечений, оплачивала сама Бекки.

В последних числах апреля миссис Пейсон уехала с Беллой на воды во Френч-Лик: миссис Пейсон полечить свой ревматизм, Белла – расстроенное пищеварение. Генри, озабоченный и рассеянный, как никогда раньше, должен был присоединиться к ним в конце недели. Редко раздавался теперь его шумный, раскатистый смех. Миссис Пейсон впервые уезжала с Беллой – до сих пор неизменной спутницей матери была Лотти. Лотти немного опасалась за результат близкого общения матери и старшей сестры. Беллу, по-видимому, эта перспектива не особенно радовала. Но она считала, что лечение ей необходимо, а Генри в конце концов сумел убедить ее, что не может уехать из города. Доводы, которые он приводил, могли вселить тревогу:

– Мне это не по средствам, Белла, – я говорю серьезно. Дела мои… ну, вообще-то, не в них дело. Тебе нужен отдых, и ты должна поехать. Я же постараюсь приезжать на субботу и воскресенье, но не рассчитывайте на меня. Теперь у меня каждый день может явиться необходимость съездить в Нью-Йорк.

Так и случилось: ему пришлось уехать в Нью-Йорк еще до поездки во Френч-Лик. Лотти и Чарли доставили миссис Пейсон и Беллу на вокзал в большом автомобиле Кемпов. За рулем сидела искусная Чарли. Миссис Пейсон безостановочно изливала поток указаний, наставлений, поручений, предостережений и советов. В ее отсутствие в доме следовало провести полугодичную апрельскую уборку.

– Вызови Амоса для чистки ковров и матрацев… Выбивать их во дворе – не забудь! Всю деревянную отделку вымыть теплой водой – не горячей!.. В воду добавить щелока… Обтереть сзади все картины… Поденщице давай на завтрак мясо и побольше картофеля… А занавеси в гостиной…

Поезд ушел. Лотти и Чарли с минуту глядели друг на друга без слов. Затем расхохотались как сумасшедшие. Затем обнялись. Публика на перроне, вероятно, приняла одну из них за путешественницу, возвратившуюся издалека. Они взялись за руки и побежали к автомобилю.

– Поедем кататься, – сказала Чарли; дело было в половине десятого вечера.

– С удовольствием, – согласилась Лотти.

Апрельский воздух был восхитительно мягок и чист для Чикаго. Они промчались вдоль озера и въехали в парк Линкольна. Лотти почти стыдилась того чувства свободы, облегчения и восторга, которое переполняло все ее существо. Она чувствовала себя полной жизни, легкой, радостной и улыбалась чему-то, не отдавая себе в этом отчета. На обратном пути Чарли заглушила мотор в конце парка у самого озера. Безмолвно сидели они среди мирного покоя и темноты, и только волны плескались о камни у их ног.

– Хорошо! – промолвила Чарли.

– Да-а!..

И снова молчание. Одинокий автомобиль пролетел мимо них и пропал во мраке. К югу длинный мол исполинской змеей протянулся в озеро. Грузовой пароход, перевозивший руду из каких-нибудь копей к северу от Мичигана на завод в окрестностях Чикаго, казался необычайно красивым, таинственным, молчаливым, сияющим.

– Как ты распорядишься этой неделей, Лотти?

– Что ж!.. Во-первых, уборка…

– А! – Чарли ударила кулаком по автомобильному гудку. Он квакнул в унисон с ее негодующим восклицанием. – Если евангельские пророчества сбываются, то, знаешь, ты унаследуешь землю!

– Что такое?

– «Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю».

– Я вовсе не кроткая. Дело, видимо, в том, что я, к сожалению, из тех людей, в жизни которых не происходит никаких событий.

– Ты в этом сама виновата. Когда происходит черт знает что и ты буквально задыхаешься и не можешь вздохнуть и когда тебе, как шестнадцатилетней девчонке, запрещают то, на что ты имеешь полное и законное право, тогда… Ну что ты тогда делаешь? Вместо того чтобы взорваться и отстоять свои права, права свободной и независимой женщины, ты хватаешь шляпу и отправляешься в дальнюю прогулку, чтобы, изволите ли видеть, «справиться с собой»! И потом возвращаешься домой с таким небесным, кротким лицом, что мне, честное слово, хочется заорать и отколотить тебя. Ты – вылитая тетя Шарлотта. Та тоже, повздорив с бабушкой, идет к себе наверх и начинает наводить порядок в своих ящиках, раскладывает старые ленточки или придумывает еще какое-нибудь такое занятие. Ну, а если в один прекрасный день, когда возникнет конфликт, вдруг окажется, что все ящички разобраны накануне? Что тогда делать?

– Перевернуть все вверх дном!

– Так будет и с тобой: перевернешь все вверх дном. Запомни мои слова.

– Вы, современная молодежь, страшно самоуверенны. Не знаю, окажутся ли ваши методы лучше наших. Будущее покажет. Вы всегда знаете, чего хотите, и действуете весьма решительно для достижения своих целей. Это так просто, что где-то должна быть скрыта закавыка.

– Закавык видимо-невидимо! Потому-то это и интересно. Из века в век нам твердили, что нужно слушаться советов старших. Но живем-то мы для того, чтобы набираться опыта. Разве другие знают, прав ты или нет? О, конечно, я не говорю о мелочах. Каждый со стороны решит, что голубое тебе идет больше черного. Но в важных вопросах я хочу решать сама за себя. И имею полное право делать ошибки. Да, имею право быть неправой! Все дело в том, чтобы иметь право сказать себе: «Я сама задумала это, и мой замысел оказался неудачным. Надо попробовать иначе». Нельзя жить жизнью других – иначе твоя собственная жизнь будет изуродована. Я, например, вероятно, выйду за Джесси Дика и…

– Чарли! Ты сама не понимаешь, что говоришь! Тебе девятнадцать лет, ты еще ребенок.

– Я гораздо старше тебя. Конечно, он не делал мне предложения, да, пожалуй, никогда и не сделает. Я хочу сказать, он не прижимал руку к сердцу и не спрашивал: «Хочешь ли ты быть моей женой?» Но он не поцеловал меня и двух раз, как я уже знала это.

– Чарли!

– И он единственный человек, которого, как мне кажется, я смогу любить, когда ему будет сорок три, а мне сорок. Он никогда не сделается неподвижным и солидным, не застынет в самодовольстве. Ты бы слышала, как он разговаривает с детьми! Он с ними – просто прелесть! Отвечает на их вопросы так серьезно и разумно. Наверно, как и сейчас, у нас с ним будут разные взгляды на такие глобальные проблемы, как война или политика. Зато у нас полное согласие в отношении к мелочам повседневной жизни. А в браке все ведь состоит из таких мелочей.

– Но, Чарли, милая, а твоя мать знает обо всем этом?

– О нет! Мама занята тем, что с полной убежденностью играет роль современной женщины, все еще принадлежащей к молодому поколению. Она не понимает, что молодое поколение – это я. На самом же деле она безнадежно устарела, как и все остальные. Она привыкла, что все эти годы знакомые охали от удивления, что у нее шестнадцати-, семнадцати-, восемнадцатилетняя дочка. И теперь, когда мне уже девятнадцать, она все еще ждет выражений удивления, что у нее такая взрослая девочка. Но я вовсе не взрослая девочка. Я даже не «женщина-ребенок», как говорится в бульварных романах. Маме пора отдать себе в этом отчет.

Лотти улыбнулась и сказала:

– Когда на прошлой неделе я поехала купить себе вот эту шляпу, мама отправилась со мной.

– Ну-ну, – вполголоса вставила Чарли.

– Продавщица принесла несколько штук, я их примерила, но ни одна мне не понравилась. Тогда мама сказала: «О, эти не годятся. Покажите что-нибудь для молодых девушек».

– Вот-вот!

– Да, очень мило, не так ли? Конечно, продавщица выпучила глаза. Я слышала, как она позже хихикала с другими продавщицами. Видишь, мама все еще считает меня девочкой. Когда я ухожу из дому, она часто спрашивает, не забыла ли я носовой платок.

– Ну и умиляйся этим. Ты всю жизнь позволяла бабушке собой командовать. Ее желание командовать тобой естественно – такова природа человека. Но другое дело, что ты ей позволяла это. Вот это – преступление по отношению к твоему поколению и свидетельствует о твоей слабости, а не ее. Молодому поколению положено строить жизнь. Те из нас, кто это понимает и действует сообразно с этим, имеют успех. Кто не понимает, тот гибнет.

– Ты – ужасное существо! – полушутя воскликнула Лотти. – Тебя странно слушать. Где тьма училась этому, этому бессердечию?

– В школе – и вне школы. Мы постоянно беседуем об этом. О чем, по-твоему, говорят в наши дни девицы с молодыми людьми?

– Н-не знаю, – пробормотала Лотти.

Она вспомнила школьницу давно прошедших дней, девочку, катавшуюся по субботам на велосипеде то с одним, то с другим юношей в вязаном свитере. Они беседовали о школьных делах, о книгах, об играх и даже – очень неуверенно и робко – о своих надеждах. Но никогда не обсуждали проблемы реальной жизни. «Может быть, – подумала она, – жизнь сложилась бы иначе для Лотти Пейсон, рискни они тогда все же тронуть эти вопросы».

– Поедем домой, Чарли.

По дороге Чарли рассказывала ей о своей новой службе. Она могла говорить о ней бесконечно. Каждый день по вечерам Чарли приносила домой свежий отчет о событиях в своем отделении. На исходе первой недели работы у Шильда она мрачно сказала:

– Помните девушку, о которой писал О'Генри? Ту, что ни на минуту не могла забыть о своих усталых ногах. Ну так вот – я эта самая девица из магазина.

Отец поощрял ее рассказы и оглушительно хохотал над ироническими замечаниями своей дочки.

– Наша главная закупщица сегодня возвратилась из Нью-Йорка. Фамилия ее Хили. Ежедневно причесывается у парикмахера и носит изящнейшие черные крепдешиновые платья с умопомрачительными воротничками и манжетами, которым просто цены нет. Вы бы послушали, как она произносит слова: у нее не просто каша – целый обед во рту. Не делай таких страшных глаз, мама, я нарушаю хороший тон и отлично это знаю!.. Когда входит какая-нибудь важная покупательница, ей говорят: «Разрешите предложить вам заграничную вещицу, полученную только вчера». Все дорогие блузки называются «заграничными вещицами». Конечно, с начала войны они ценятся чуть ли не дороже бриллиантов. Хили была раньше продавщицей. Говорят, у нее седые волосы, но она красит их в замечательно задорный красновато-рыжий цвет. Получает громадное жалованье и содержит мать и шалопая брата. Мне она нравится. Ногти ее сверкают неописуемо. Называет меня «детка». Интересно, настоящий ли у нее жемчуг?

Теперь Лотти слушала с большим любопытством рассказы Чарли о собрании клуба под девизом «Всегда вперед!». Чарли правила одной рукой, откинувшись назад и почти лежа на сиденье. «Какая в ней небрежная уверенность, – подумала Лотти. – Совсем ребенок, а вместе с тем, сколько в ней жизненной силы и сметливости». Клуб «Всегда вперед», объяснила Чарли, учрежден для женского персонала Шильда. Сегодня утром, перед открытием магазина, состоялось собрание по случаю двадцатипятилетней годовщины клуба.

– Вот все расселись. Все, как одна, в черных платьях и белых воротничках, Впрочем, некоторые воротнички особой белизной не отличались. Пожалуй, стирка воротничков по ночам после целого дня работы может через несколько лет потерять свою привлекательность. Сначала Кисинг произнес речь о значении фирмы Шильда и о возвышенности ее целей. Не знаю, откуда он это взял, но выходило так, что служить у них приказчиком – невероятно высокая честь и удача. Кисинг – это главный управляющий. Затем он уступил место миссис Хоу. Она порядком стара, и зубы у нее торчат, а голос пронзительный и какой-то сварливый. Во всяком случае, он никогда не понижается даже в конце фразы. Она рассказала, что, когда она основала клуб, в нем было только пятнадцать членов. И, мол, посмотрите, каков он теперь! Если принять во внимание, что состоять в нем обязательно и что членские взносы автоматически вычитаются из жалованья со дня поступления в магазин, то непонятно, почему миссис Хоу так хвастает этим. Как бы то ни было, она страшно горда. Можно подумать, что она обратила язычников в христианскую веру. Своим скрипучим голосом миссис Хоу поучала нас, что за работу надо браться с радостью и добрым желанием, – тогда она легка и приятна. А вернувшись вечером домой, мы с таким же добрым желанием должны помогать нашим матерям мыть посуду. Затем она прочитала нам скучнейшее стихотворное воззвание, Что-то в таком роде:

И так далее насчет борьбы и людей, достигающих успеха. Все барышни сидели, как полумертвые: накануне они работали сверхурочно, как обычно в начале весеннего сезона. Затем на эстраду вскочила одна девица – клубный инструктор по атлетике, здоровенная и довольно смазливая, и хрипло прокричала: «Троекратное ура в честь миссис Хоу! Гип, гип, ура-а!» Мы все запищали. Затем эта девица говорила о значении физических упражнений и о том, как мы должны скакать и бегать, – очевидно, после мытья посуды, проделав предварительно свои одиннадцать тысяч миль по отделению с «заграничными вещицами» и потратив все свое красноречие на уговоры дам с внушительным бюстом, что блузка тридцать восьмого размера для них чуть тесновата… «Романтика деловой предприимчивости», Эх!

– Но ведь тебе это нравится, Чарли?

– Да. Бог знает почему! Конечно, я не собираюсь превратиться со временем в одну из Хили или Хоу или даже в Кисинга в юбке… Джесси написал обо всем этом стихотворение.

– Хорошее?

– Да, хорошее. И странное. Бьет, как молотом. Называется оно «Товары», разумеется, о девушках-продавщицах.

Они остановились на углу у киоска и подкрепились мороженым. Чарли должна была ночевать на Прери-авеню. Ей пришла в голову блестящая идея.

– Привезем тете Шарлотте содовой воды с шоколадным мороженым!

Заказали две порции в картонных стаканчиках и преподнесли их в полночь тете Шарлотте и Жаннете. Жаннета, похожая на розового ребенка, съела свою порцию в полусне, с закрытыми глазами. Но тетя Шарлотта моментально проснулась, точно содовая вода с мороженым в полночь была прописанным ей ежедневно на ночь и обязательным стаканом вина.

Жмурясь от наслаждения, она высосала содержимое стаканчика и тщательно выскребла все остатки ложечкой. Затем с удовлетворенным вздохом откинулась на подушку.

– Который час, Лотти?

– Двадцать минут первого.

– Как приятно, – сказала тетя Шарлотта. – Завтра соорудим к завтраку вафли!

Мышки развлекались…

У Лотти была идея покончить с весенней уборкой в три напряженных дня вместо недели, посвящаемой этому обычно миссис Пейсон.

– Возьмемся все за работу, – предложила она, – и поскорее разделаемся с ней. Тогда целую неделю сможем веселиться на свободе.

Миссис Пейсон предполагала провести во Френч-Лике десять дней.

На женщин обрушилось такое количество чистки, отскребывания, мытья, выбивания, шума, треска и грохота, какого не пережила бы целая команда здоровых и сильных мужчин. Женщины вышли из этого аврала со скрюченными пальцами, сломанными ногтями и ноющими поясницами, но зато дом на Прери-авеню сверкал, как солнышко, включая обратные стороны картин. Когда все было кончено, Лотти приняла горячую ванну, сделала маникюр, с наслаждением вымыла голову и возвестила, что готова принимать гостей.

Гульда целыми днями безмятежно пила кофе. Тетя Шарлотта объявила, что ждет гостей. Она пригласила своих старых знакомых, многих из которых не видела годами. Явились древние старушки, шурша черными шелками, столь же модными, как и гардероб тети Шарлотты, Лотти распорядилась насчет чая и оставила их одних. Она слышала, как они хихикали и тараторили высокими, скрипучими голосами. Они хвастались своими сыновьями, внуками, зятьями, сплетничали и вспоминали.

– А помните, как пол парикмахерской в отеле Пальмера был выложен узором из серебряных долларов и фермеры приезжали Бог знает откуда подивиться этому?

– Да, после смерти миссис Поттер-Пальмер в Чикаго не было настоящей главы общества…

Лотти убрала стол в столовой, поставила весенние цветы и стушевалась. Она чувствовала, что в ее присутствии тетя Шарлотта не ощутила бы полнейшей свободы, исполняя роль гостеприимной хозяйки.

Старушки уехали в шесть часов. Тетя Шарлотта засновала по гостиной, расставляя мебель по местам. Она очень утомилась, но была слишком возбуждена для того, чтобы сесть отдыхать. Щеки ее раскраснелись.

– Минни Парнел начинает стариться, не правда ли? Ей теперь можно дать ее годы. А ты видела шляпу Генриетты Грисмор? Это при ее деньгах! Но она всегда была странной. Ни капли вкуса.

Когда два дня спустя к обеду пришли Эмма Бартон и Винни Степлер, тетя Шарлотта не вышла из своей комнаты – она сослалась на неважное самочувствие, вероятно, из-за погоды, сказала она. Пусть Жаннета принесет ей чего-нибудь – и довольно. Она сейчас же ляжет спать. Лотти поняла и поцеловала ее.

Лотти могла насладиться долгой оживленной беседой с подругами. В камине гостиной трещал веселый огонь. Кругом цветы – нарциссы, тюльпаны. Старый дом был полон тишины и покоя. Лотти очаровательно играла роль хозяйки. С самого начала было много смеха, когда Винни Степлер вбежала в комнату и, едва переводя дух, начала извиняться за свою новую шляпку:

– Не говорите, что она мне немного не по годам. Знаю, знаю. Купила я ее в чудесный весенний день, в один из тех дней, что заставляют тебя делать легкомысленные покупки!

Щеки ее порозовели. Это была женщина неисчерпаемой энергии – обаятельная, остроумная, полная интереса к жизни.

– Пятьдесят лет – замечательный возраст! – с жаром провозгласила она за обедом. – В пятьдесят лет вам не надо больше заботиться о своей фигуре. В пятьдесят вы можете пить и есть, что вздумаете. Шоколад со взбитыми сливками в любое время дня. Кому какое дело! Вторую порцию десерта!.. Это лучшее время жизни. В пятьдесят вы не ждете с замиранием сердца телефонного звонка. Позвонит он мне? Или не позвонит? В пятьдесят лет телефон – это телефон: удобство и ничего больше, никакого трепета он у вас не вызывает. Сколько раз его звонок ранил меня в самое сердце! Теперь кончено. Ничто не может приключиться с вами в пятьдесят лет, если вы прожили свою жизнь как следует. Теперь я вся, всем существом, вдыхаю жизнь, распустив шнуровку. Я не поменялась бы местами ни с какой девчонкой.

Эмма Бартон спокойно улыбалась. Винни Степлер была два раза замужем, раз овдовела, раз развелась. Эмма Бартон не была замужем ни разу. И все же обе обрели к пятидесяти годам душевный покой.

– Ну что ж, – сказала Лотти, вставая из-за стола, – может быть, когда мне стукнет пятьдесят, я соглашусь с вами. Но теперь у меня такое чувство, словно все бежит мимо меня. И мне мучительно хочется схватить жизнь за рукав и закричать: «Эй, подожди минутку! Ты забываешь обо мне».

Винни Степлер внимательно посмотрела на нее:

– Берегитесь, милая, как бы она не обернулась и не бросила вам в руки что-нибудь скверное!

Что-то вроде вызова мелькнуло в глазах Лотти.

– Лучше даже что-нибудь скверное, чем ничего.

Эмма Бартон с любопытством взглянула на нее; приблизительно таким же взглядом она смотрела на девушек, появлявшихся перед ее судейским столом.

– Что вам нужно, Лотти, для счастья? Лотти ни секунды не колебалась:

– Работа по душе, книги, иногда музыка, пикник в лесу, пятимильная прогулка, хорошо сшитый костюм, Чарли. Правда, я не думала ставить ее на последнее место: ее место – во главе всего списка.

– А как насчет предрассудка, именуемого любовью? – осведомилась Винни Степлер.

Лотти пожала плечами. Но та настаивала:

– Ведь был у вас когда-то какой-нибудь «он»?

– Ну, пожалуй, когда мне было лет семнадцать-восемнадцать, но ничего серьезного, право! А с той поры… Вы не поверите, как редко женщины моего типа встречают интересных мужчин. Очевидно, нужно задаться целью разыскивать их. А я живу здесь в четырех стенах. Мне тридцать три года. Я недурна собой. У меня хорошо сохранилась фигура, волосы, цвет лица. Но я знакома лишь либо со старыми холостяками лет под пятьдесят, либо со вдовцами с тремя детьми. Они предпочитают варьете симфоническому концерту; они отказываются от прогулки, говоря, что им достаточно приходится ходить по делам. Полагаю, существуют мужчины моих лет, которые любят то же, что и я, у которых одинаковые со мной взгляды. Но интересные тридцатилетние мужчины женятся на девушках лет двадцати. Я не хочу выходить замуж за двадцатилетнего юнца и не могу воспылать чувствами к господину под пятьдесят, который заявляет мне, что все, что ему нужно, – это уютное гнездышко, и для которого пешеходная прогулка за город так же нереальна, как путешествие на Марс.

– А что вы делали в двадцать пять лет? – перебила Эмма Бартон.

Лотти окинула взглядом все вокруг себя и сделала жест, как бы охватывавший весь дом и его обитателей.

– То же, что делаю теперь. Но тогда я ни о чем таком не задумывалась – не то, что теперь. Мне казалось, что я приношу большую пользу. Теперь же, оглядываясь назад, я вижу, что все эти десять или больше лет я просто была на побегушках. Металась по чужим делам туда и сюда, а жизнь шла мимо.

За два дня до возвращения матери Лотти убедила Жаннету пригласить товарищей по курсам на вечер. Жаннета сначала упиралась, но было ясно, что такая перспектива очень соблазняет ее. В назначенное время явились семь приглашенных, в возрасте от семнадцати до двадцати трех лет. Девицы были поразительно хорошо одеты – платья из тафты, изящные туфельки, шелковые чулки. Молодые люди были типичными конторскими служащими. Большой старинный дом – его массивная мебель и картины, его обитатели – произвел сильное впечатление на гостей. Их принимала Лотти, а также тетя Шарлотта, которая надела по сему случаю свое второе по табели о рангах черное шелковое платье и даже завила волосы. Тетя Шарлотта исчезла к девяти часам вечера, и Лотти тоже, чтобы появиться снова, когда нужно будет подать мороженое и торт. Молодежь танцевала, пела и, по-видимому, приятно провела время. После ухода гостей Жаннета схватила Лотти за руку и прижала к своей пылающей щеке. Глаза ее блестели. Они – и этот жест – сказали то, что она не могла выразить словами…

Что же касается Чарли и что очень показательно, поскольку она всегда пользовалась свободой, то ее образ жизни в отсутствие матери ничуть не отличался от обычного. Она пришла бы в негодование или расхохоталась бы, если бы знала, как дивились они собственной смелости, с каким пьянящим чувством непривычной свободы ее тетушка Лотти и двоюродная бабка Шарлотта обдумывали планы своих невинных пирушек.

Миссис Пейсон и Белла вернулись в первых числах мая. Снимая с себя пальто, миссис Пейсон быстрым и проницательным взором окинула Лотти, тетю Шарлотту, Жаннету, Гульду. Первый заданный ею вопрос имел, казалось, скрытый смысл:

– Ну что вы тут поделывали без меня? Брош приходил насчет штукатурки? Обедали у вас Генри и Чарли? Есть письма? Сколько дней работала миссис Шлагель по уборке? Лотти, дай мне чашку чая! Я чувствую какую-то слабость – не голод, а именно слабость. Ах, да, Бен Гарц был во Френч-Лике. Разве я не писала?.. Он был очень внимателен. Очень! Джентльмен с головы до ног. Не знаю, что бы мы делали без него…