"Три Шарлотты" - читать интересную книгу автора (Фербер Эдна)

Глава двенадцатая

В течение пятнадцати лет горечь разочарования, пережитого миссис Пейсон от несчастного исхода ее брака, бессознательно сказывалась на ее отношении к возможному замужеству Лотти. Если бы ей сказали что-либо подобное, она всеми силами отрицала бы это и Лотти защищала бы ее. Тем не менее это было так. Тех немногочисленных мужчин, что пытались ухаживать за Лотти, поражала и отталкивала мрачная седая женщина, наблюдавшая за ними холодным, враждебным взглядом. То один, то другой из них говорил Лотти, улучив момент, когда миссис Пейсон куда-нибудь ненадолго отлучалась:

– Ваша матушка меня недолюбливает.

– Какие глупости! За что?

– Не знаю. Она смотрит на меня так, словно что-то имеет против меня. – И спешил добавить, так как Лотти заметно настораживалась: – Ах, право, я не то хотел сказать! Я не думал вас обидеть. Я только…

– Мама такая же, как и я. Она просто не любит проявлять свои чувства, но ее симпатии и антипатии всегда очень определенны.

Лотти было в то время двадцать три года или около того. Правда, она могла бы быть проницательнее.

– Что вы говорите! – задумчиво воскликнул молодой человек.

Теперь миссис Пейсон внезапно переменила тактику. Возможно, что незамужняя дочь тридцати трех лет уязвляла ее самолюбие. Возможно, что она, как и Лотти, вдруг кинула взгляд в будущее и увидела свою младшую дочь в образе второй тети Шарлотты, дряхлой и сморщенной, доживающей свои дни на хлебах Беллы. Как бы то ни было, Лотти постепенно начала уяснять себе, что мать ничего не имеет против Бена Гарца в качестве будущего зятя. Сначала это открытие только позабавило ее. Ее мать в роли свахи – картина, безусловно, довольно юмористическая! Но со временем юмористический взгляд на этот вопрос уступил место чему-то весьма похожему на страх, так как миссис Пейсон обычно добивалась своего. Лотти никогда не задумывалась над отношениями между ней и матерью. Она и не подозревала, что связана с матерью крепкими узами любви и ненависти одновременно, столь тесно переплетенными между собой, что невозможно было определить, где кончается одно и начинается другое. Миссис Пейсон и подумать не могла, что она преградила дочери дорогу к успеху и супружескому счастью. С другой стороны, она не давала себе отчета, что немножко презирает дочь за то, что та не сумела выйти замуж.

Лотти все еще юмористически относилась к делу, когда однажды миссис Пейсон проронила:

– Я слышала, что Бен Гарц входит в то предприятие, о котором он говорил этой весной. Помнишь, мужские часы-браслеты. Все мы думали, что он делает ошибку, но, по-видимому, он прав. Осенью он вступает компаньоном в фирму Бек и Дибли. Не удивлюсь, если в один прекрасный день Бен Гарц станет богатым человеком. Оч-чень богатым человеком! В особенности, если эта война…

– Что ж, рада за него, – сказала Лотти.

– Генри не мешало бы занять у него немного энергии и предприимчивости.

Лотти быстро вскинула глаза, всегда готовая защищать Генри.

– Генри не виноват в войне. Его дела вплоть до последних двух лет шли очень хорошо. По воле случая его отрасль оказалась в числе потерпевших наибольший урон от войны.

– Почему в таком случае он не начинает нового дела? Бен Гарц ведь начинает!

– Мать оставила Бену небольшое состояние. Думаю, его-то он и вкладывает в это новое дело. Кроме того, он одинокий человек, ему не о ком заботиться. Он может рискнуть. Если дело не выгорит, пострадает только он один.

– Бен – превосходный малый. Он был чудным сыном… Не понимаю, что ты имеешь против него.

– Против него? Решительно ничего, мама! Только…

Лотти поколебалась. Затем, к сожалению, фыркнула:

– Только он никогда не слыхал о Спящей Красавице, о лете он говорит, как о натопленной бане, и язык у него сомнительный. Его любимое выражение: «Ни шиша».

– «Ни шиша»? – слабым эхом отозвалась миссис Пейсон.

– Ну да, знаешь: «Он на этом ни шиша не заработал» и так далее.

– Лотти, иногда мне кажется, что ты круглая дура! Спящая Красавица! Ну что тебе приходит в голову! Бен Гарц – деловой человек.

– О да, во всех отношениях!

– Пожалуй, ты предпочла бы бегать с каким-нибудь молодым идиотом вроде этого поэта, которого Чарли вытащила из-за прилавка. Не знаю, о чем думает Белла!..

Белла думала в это время о многих вещах, совсем не веселых и не имевших никакого отношения к Чарли и ее поэту. Генри Кемп продал автомобиль – свой большой, роскошный автомобиль. И намекал на то, что, возможно, их квартира о девяти комнатах на бульваре у Гайд-парка скоро будет ему не по средствам.

– Если так будет продолжаться, – сказал он однажды Чарли, – то твоему старику отцу придется просить тебя о месте мальчика-посыльного у Шильда.

Сказав это, он рассмеялся далеко не весело.

Чарли получила повышение и была произведена в продавщицы. По субботам и воскресеньям Чарли проводила время на природе, в окрестностях Чикаго – на песчаных дюнах Индианы, в Палос-парке, где май осыпал яблони пушистым цветом, в лесах у Беверли, на берегу озера. Она и Лотти были опытные странники-пешеходы. Лотти особенно искусно справлялась со стряпней на вольном воздухе. Она умела развести костер с самым малым количеством топлива и только одной спичкой. И как раз к тому времени, когда у вас разыгрывался волчий аппетит, с одной стороны костра уже дымился кофе, с другой шипела ветчина, с третьей кипели сосиски. Теперь, когда не стало автомобиля Кемпов, Лотти реже могла предпринимать такие экскурсии. Лотти скучала без них. Электромобиль не годится для загородных поездок. Даже в городе она часто выдыхалась, так что приходилось буксировать ее в гараж. Чарли говорила, что «фордишко» Джесси Дика сохранял ей жизнь и юность в эти весенние дни. В нем она с поэтом рыскала по полям и лесам. Из кармана Джесси выглядывал тощий томик стихотворений (не его собственных), а в углу сиденья красовался солидный сверток сандвичей и фруктов. Рецензии о стихах Джесси Дика начали появляться в «Курьере», в «Новой Республике», в еженедельных литературных приложениях к газетам. Критика признавала его поэзию «мужественной и истинно американской», находила в ней «теплоту и гуманность». Он воспевал повседневную жизнь: хлебные амбары, скотобойни, сталелитейные заводы, уличные перекрестки, кино.

Но хотя он не писал весенних стихов сладкозвучного стиля, однако можно сказать наверняка, что ни одна придорожная дикая яблоня не цвела напрасно, когда Джесси и Чарли проезжали мимо нее. Не то чтобы они приходили от этого в экстаз. Они принадлежали к новому поколению, которое ненавидит лирику и предает ее анафеме. Все прекрасное и трогательное встречалось тривиальным восклицанием, самым неподходящим словом. Называть что-либо восхитительным или чудесным считалось кривлянием. Прослушав симфонию Брамса, надо было сказать: «Здорово!» Зеленый, пронизанный золотом и яркими красками майский день считался «шикарным». Пораженные красотой пейзажа, величием бурного озера, прелестью сада в полном цвету, они замечали только: «Ишь ты!», и то только в тех случаях, когда бывали глубоко потрясены.

В конце мая Бен Гарц купил невзрачный с виду, но солидный автомобиль. Говорил он о нем не иначе как о своем «моторе». Постигнув тайну управления автомобилем, он приехал в воскресный день к Пейсонам и предложил Лотти покататься.

– Поезжай, Лотти, – сказала миссис Пейсон, – почему бы тебе не развлечься?

Бес противоречия вселился в Лотти.

– Терпеть не могу ездить по городу. Накаталась в нашей «электричке» до того, что могу, кажется, править с закрытыми глазами.

– Ну а как насчет прогулки за город, мисс Лотти? Куда хотите. Мой мотор в вашем полном распоряжении!

– Хорошо, – сказала Лотти. – Возьмем с собой Чарли!

– Отлично! – Ответ Бена был достаточно сердечен, хотя и звучал несколько искусственно. – Славный мышонок эта Чарли! А что вы скажете насчет того, чтобы закусить в загородном ресторанчике? А?

– Э, нет! Давайте стряпать на воздухе.

Бен с недоверчивым видом уставился на кончик сигары. Но Лотти уже скрылась на кухне. Бен нахлобучил на голову котелок и отправился на осмотр своего «мотора», хотя устройство автомобиля было для него такой же тайной за семью печатями, как устройство солнечной системы. Лотти, раскрасневшаяся и оживленная, резала ломтиками ветчину, приготавливала бутерброды, вымеряла кофе. Она любила загородные пикники, с Беном или без Бена. Позвонили Чарли. Та спросила:

– Можно мне взять с собой Джесси? С его «фордом» что-то случилось, а мы так хотели съездить в Торнтон.

– Понятно, – снова согласился Бен, когда Лотти передала ему просьбу Чарли.

По дороге к Кемпам они остановились у гастрономического магазина и купили сливки, фрукты, пикули, сыр, компот. Выходя из автомобиля, Лотти увидела на стекле окна надпись жирными золотыми буквами: «Деликатесы Дика и булочная». Она почувствовала некоторое смущение – и сейчас же устыдилась. Магазин Дика сиял безупречно чистым белым кафелем, и в нем пахло вкусными вещами. Краснощекий, цветущего вида человек с копной курчавых рыжих волос отпускал ей товар.

– На пикник отправляетесь? – спросил он, отвешивая товар с большим походом. «Слишком большим», – подумала Лотти.

Она поискала глазами его жену, вероятно, истинную хозяйку этого заведения. Но миссис Дик не было в лавке.

– Вы – мистер Дик? – спросила Лотти.

– Да, мадам, я, собственной персоной. – Он подсчитал сумму, выписывая цифры на белом мраморе прилавка. – Сыр… язык… пикули… сливки… всего с вас один доллар и сорок три цента.

Подъехали к жилищу Кемпов. Чарли и поэт сидели на ступеньках крыльца, греясь на солнышке. Джесси был в поношенном, но хорошо сидевшем сером костюме, мягкой рубахе и без шляпы. Лотти призналась себе, что он обаятелен и выглядит даже изысканно.

– Вы не взяли шляпу? – спросила она.

– О!..

Он бросил взгляд на котелок Бена, извлек из объемистого кармана мягкое шерстяное кепи и водрузил на голову. Затем, изображая крайнее смущение, бросил взгляд на свои руки:

– Я без перчаток!.. И без палки!.. – Лукавые глаза с притворной растерянностью забегали по сторонам. – И без гетр!

Чарли и Лотти расхохотались. Бен с некоторым опозданием последовал их примеру, явно удивленный и озадаченный.

Чарли присовокупила к запасу провизии торт крем-брюле, испеченный Гесси. Уложили коробки, пальто, корзинки, свертки и укатили.

Поехали по направлению к Палос-парку. Как ни Мало живописны окрестности Чикаго, но этот уголок к юго-западу от города в мае и октябре не лишен своей прелести. Покатые склоны холмов смягчают однообразие плоской прерии. Нежная зелень травы и деревьев чуть отливает золотом. Джесси и Чарли сидели сзади, Лотти впереди – с Беном. Вел он машину скверно, особенно на подъемах. Пара, занимавшая задние места, вежливо воздерживалась от замечаний и критики. Но на последнем крутом подъеме стук измученного протестующего мотора вызвал вмешательство Чарли. Для нее машина была любимой, бесценной вещью, издеваться над которой так же немыслимо, как бить ребенка.

– Переводите на вторую скорость! – закричала она страдающим голосом. – Разве не слышите, как стучат клапана!

Пикник устроили в стороне от дороги на лесистом пригорке с широким видом на окрестные луга. Бен Гарц – полный, в котелке – на лоне природы выглядел трогательно и несуразно.

Он старался быть полезным: собирал хворост для костра, носил воду, устраивал из подушек и пледов сиденья, но ничуть не обиделся, что остальные предпочли усесться на голой земле.

– Замечательно! – восклицал он время от времени. – Замечательно! Да, господа, ничто не сравнится с этим! Выбраться из города на свет Божий! Как хороша жизнь!

Засунув салфетку под жилет, Бен изображал лакея – расхваливал бутерброды, кофе, ветчину, салат, сам ел с отменным аппетитом и то и дело подмигивал Лотти, указывая глазами на Чарли и Джесси. Этим, очевидно, он хотел сказать, что, как и Лотти, посвящен в некую большую тайну. Затем он уселся по-турецки и стал дожидаться конца завтрака, когда можно наконец закурить.

– Не угодно ли сигару? – протянул он Джесси Дику толстенный портсигар, когда завтрак был окончен.

– Нет, благодарю, – ответил Джесси, доставая из кармана бумажную пачку.

– О, вы сторонник папирос, молодой человек? Но уверяю вас, юноша, что сотня папирос приносит вреда больше, чем целый ящик сигар. Да, мой юный друг! Вы выкуриваете после обеда легкую сигару, и, покончив с ней, вы удовлетворены и не зажигаете сразу вторую. А с папиросами другое дело. Начнешь одну, и глядишь – всей пачки как не бывало!

Казалось, Джесси серьезно обдумывал высказанные Беном соображения. Бен Гарц полулежал, опершись ладонью правой руки о землю. Левая рука была засунута за жилет, одна нога, словно бревно, была вытянута, другая, согнутая в колене, торчала вверх. Он с наслаждением попыхивал сигарой.

Лотти внезапно поднялась.

– Я все приберу! – Она улыбнулась Джесси Дику и Чарли. – А вы, милые, погуляйте. Ведь вам не терпится. Я мигом справлюсь.

– Нет, зачем, мы поможем! – отозвались те двое.

Как истые спортсмены, они строго придерживались известных норм поведения и принялись за уборку с ловкостью опытных туристов. Взгляд Дика упал на брошенную картонную коробку с фамилией его отца на крышке.

– А, вот как! Вы купили это у отца?

– Да, заехали по дороге…

Юноша похлопал по коробке и улыбнулся.

– Лучшие деликатесы в Чикаго, леди и джентльмены, осмелюсь доложить! – сказал он и серьезно продолжал: – Отец настоящий художник в своем деле. Видели вы когда-нибудь его витрины по субботам? В глубине возвышается огромная гора ноздреватого швейцарского сыра, а перед ней – холмы рокфора и пармезана. Затем волнистый рельеф аппетитно поджаренных индеек и кур, а пониже, словно цветы в долине, всякие соусы и майонезы, салат, латук, печеные яйца и фаршированные томаты.

– Я слышал – вы поэт? – насмешливо протянул Бен Гарц.

– Да.

– Ну разве это не странно, скажите: ваш папаша торгует деликатесами, а вы…

Джесси Дик снова, казалось, серьезно взвесил его слова.

– Пожалуй, да. Но я знаю одного довольно известного поэта, бывшего подмастерьем у мясника.

– У мясника? Да что вы! – Бен весело захохотал. – Кто же это такой, этот ваш поэт?

Джесси Дик взглянул на Чарли. Он казался несколько сконфуженным, но, раз начав, принужден был договорить:

– Шекспир. Его звали Вильям Шекспир.

– Ну что вы мне рассказываете!

Он оглянулся кругом, но лица всех троих были серьезны.

– Скажите, это правда? – обратился он за помощью к Лотти.

– Так говорят, – мягко сказала она, – хотя это и оспаривается.

Лотти захватила с собой свое вязанье и теперь уютно уселась под деревом на солнце и принялась вязать.

Джесси и Чарли встали молча, словно им обоим пришла в голову одна и та же мысль, и посмотрели на небольшую лужайку внизу. Там расстилался персидский ковер весенних цветов – розовые, желтые, голубенькие чашечки. С минуту Чарли смотрела на них, откинув головку, затем медленно направилась туда, пробираясь между деревьями. Джесси отстал, закуривая папиросу. Глазами он следил за Чарли.

– Вижу вашу ногу сквозь платье, Чарли! – крикнул он ей.

Она небрежно осмотрела себя.

– Да? Вероятно потому, что я стою на солнце. К этому платью я никогда не надеваю нижних юбок.

Они побрели вдвоем через луг.

– Ну знаете, – прорвало Бена, – этот молодой человек слишком вольно выражается!

Он смотрел им вслед. Лицо его было красно, как кумач.

– Современная молодежь…

– Современная молодежь – прелесть, – сказала Лотти.

На усеянном цветами ковре луга Чарли начала танцевать какой-то танец – танец, казавшийся вдохновенной импровизацией, но потребовавший, вероятно, долгих часов упорной подготовки. Если бы лесная нимфа носила когда-либо шерстяное вязаное платье, она выглядела бы в точности так, как Чарли в ту минуту. Бен попытался по-своему выразить эту мысль:

– Черт побери, однако эта малютка умеет плясать! Где она так выучилась?

– Она училась много лет. Знаете, теперешняя молодежь всем занимается, в ее распоряжении многое, о чем мы никогда и не думали! И жаль, что не думали! Они образованнее нас. Они разбираются в музыке, книгах и смотрят миру прямо в глаза. Они свободны!

Бен рыл щекой мягкую землю.

– Свободны? Что вы этим хотите сказать?

– Ну… свободны, – неопределенно протянула она. – Они честны, не боятся.

– Чего не боятся?

Лотти лишь покачала головой и продолжала молча вязать. Солнечные блики играли на ее волосах, на крепких, сильных плечах, на стройных, обтянутых шелковыми чулками ножках. Бен окинул ее одобрительным взглядом.

– Ну, для меня вы достаточно совершенны, – выпалил он.

– О, мистер Гарц, вы мне льстите, – поспешно сказала Лотти, а про себя подумала с ужасом: «О Господи, останови его!»

Но Бен и сам немножко испугался того, что сказал. Ведь дело с мужскими часами находилось еще в довольно неопределенном положении.

– Ну, знаете, я не такой человек, чтобы льстить. Я только хотел сказать, что мы, старшее поколение, совсем не так уж плохи. Я ни в чем не завидую этим юнцам. Пожалуй, я немного чудак. Не такой, как все.

– Вы думаете? – заметила Лотти, прилежно провязывая петлю за петлей.

«Ты такой же, как миллионы других – тысячи миллионов тебе подобных!» – подумала она.

– Да, мне так кажется. Я видел свет, многое пережил, был и на коне, и под конем. Можно сказать, знаю мир от погреба до чердака и никому ни в чем не завидую.

Лотти слабо улыбнулась, взглянула на него: какой он весь прилизанный, слащавый и банальный! Что может скрываться за его мирными, напыщенными, скучными речами? Приключения, дерзания? Нет, какое там! И все же этот добродушный, пузатенький холостяк был знаком с некоторыми сторонами жизни, которых она никогда не касалась.

– Что вы хотите сказать, говоря, что многое пережили?

– Ну мало ли что приходится переживать!.. Вы меня понимаете. Мужчины… гм… такая милая барышня, как вы, не может понять нас… но я… гм… пережил те же искушения, что и все мужчины… Теперь я знаю, что в них нет ничего стоящего. Дайте мне уютное местечко, собственное хозяйство, маленький мотор, чтобы мотаться на нем по белу свету, и я не поменялся бы местами ни с королем, ни… с поэтом. Да! Пожалуй, я немного чудак. Не такой, как другие. Вот именно, не такой!..

Как ни мал был опыт общения Лотти с мужчинами, она, как каждая женщина, знала, что известные слова вызывают строго определенную реакцию. В разговоре со средним мужчиной известная фраза немедленно вызывает соответствующую реакцию, и это подобно уженью рыбы в кишащей форелью реке. Например, этот диалог она, да и любая женщина на ее месте, могла бы записать слово в слово заранее. Она так ясно представляла себе ход мыслей Бена. «Он хочет сделать мне предложение, – думала Лотти, – но осторожность велит ему подождать. Он еще не уверен в своем часовом деле. Конечно, он предпочел бы более молодую жену, но убедил себя, что это было бы безрассудством. Ему пора обзавестись семьей, позаботиться о домашнем уюте. Он находит, что я недурна собой. Он совсем не без ума от меня, но полагает, что может довести себя до состояния достаточного восхищения. Захоти я только, я могла бы сейчас же заставить его забыть осторожность и попросить моей руки». Он продолжал разговор:

– Я мало говорю о том деле, в которое я вхожу. Я не из тех, кто много болтает. Делай свое дело, говорю я себе, и тогда тебе не придется болтать. Твое дело само скажет за тебя.

Лотти смотрела на него – на его мясистые руки, на мешки под глазами, на редеющие волосы, зачесанные длинными прядями через макушку и никого не вводящие в заблуждение, – и думала: «Он хороший человек. Работящий, добрый, скромный. Он на пути к почти верному успеху в делах. Будет тем, что называется хорошим мужем. А что ты такое, Лотти? Ты – засидевшаяся девица не особенно выигрышной наружности. Почему же ты воротишь нос от него? Право, это страшно глупо с твоей стороны…»

– И мне нет никакого дела до того, что обо мне думают или говорят другие, – ораторствовал Бен Гарц. – Мне это до лампочки! Я делаю, что нахожу правильным, вот и все.

Лотти быстро поднялась, почти вскочила, так что вязанье полетело к его ногам и заставило его вздрогнуть.

– Я пойду за детьми, – поспешно бросила она. – Нам пора в обратный путь.

Он не успел и глаз поднять, как она уже исчезла. Широко раскинув руки, сбежала она по мягкой зелени холма и пустилась через поле. Крепкие ноги быстро мелькали из-под короткой юбки. Она издали позвала Джесси и Чарли. Те поднялись с места. Ее настроение как-то передалось им. Смеясь, помчались они к ней навстречу, смеясь, столкнулись с ней, схватились за руки и завертелись втроем, как сумасшедшие, пока не упали, едва переводя дух, на землю.

Лотти первая, все еще тяжело дыша, поднялась на ноги.

– Мне пришлось удрать, – объяснила она, – иначе я могла бы лопнуть!

– Лотти, – сказала Чарли, – на обратном пути я сяду впереди. Ты и Джесси можете секретничать сзади.

– О нет…

Но когда усаживались в автомобиль, каким-то образом вышло так, как хотела Чарли. Чарли во всем добивалась своего.

– Мистер Гарц, пожалуйста, разрешите мне править часть дороги!

Бен озабоченно покачал головой:

– Конечно, я бы с удовольствием, мисс Чарли, но боюсь, вы плохо знаете мой маленький мотор. Боюсь, он будет нервничать в чужих руках. Позвольте уж лучше мне…

Но в конце концов рулевое колесо очутилось в тонких, сильных руках Чарли. Бен Гарц напряженно следил за ней, каждый раз порываясь схватиться за тормоз. Под опытными руками Чарли мотор взлетал на холмы, как сокол, и мчался стрелой, вздрагивая и ворча.

– Вы бы сбавили немножко ходу, а, – время от времени советовал Бен.

Затем, взглянув искоса на изящный профиль своей молодой оживленной спутницы, он сказал как будто нехотя:

– А вы здорово ведете машину, мисс Чарли!

Лотти была очарована Джесси Диком. Ей казалось, будто она знакома с ним давным-давно. Говорил он мало: сначала с необычайным заражающим жаром высказывался о каком-либо предмете и затем погружался в молчание. Он сидел в небрежной позе и редко взглядывал на Чарли. Его глаза ласково смотрели на Лотти. Лотти заметила, что, беседуя с ним, она говорит остроумно и немного иронично. «Вот этот, – подумала она, – действительно не такой, как все. Я и понятия не имею, какие мысли бродят в этой красивой голове. Я не знаю о нем ни ши…» – Она слегка фыркнула, и Джесси был так чуток, что даже не спросил, над чем она смеется.

В августе Лотти вместе с матерью и тетей Шарлоттой отправились на один из летних курортов на берегу Мичигана, где они проводили каждое лето. Пейсоны снимали небольшую дачу в три комнаты неподалеку от отеля, с верандой, обвитой диким виноградом, и крошечным садиком. Днем Лотти чувствовала себя еще сносно. Миссис Пейсон часто уходила на партию бриджа. Тетя Шарлотта покачивалась в кресле с вязаньем в руках и провожала глазами молодых девушек в ярких легких свитерах, белых туфлях без каблуков и шуршащих юбках. Иногда Лотти даже играла в гольф, когда мать и тетя Шарлотта дремали или благодушествовали на веранде дачи или отеля. На неделе мужчин было мало, но по пятницам пароходы и поезда привозили толпу мужей и женихов на субботу и воскресенье. По субботам устраивались танцевальные вечера. Лотти, сидя на веранде дачи, слушала доносившуюся до нее музыку. Мать и тетя Шарлотта укладывались спать самое позднее в половине одиннадцатого, а частенько и на час раньше. И эти вечера бывали неописуемо ужасны. В долгие, черные, бархатные ночи Лотти сидела одна на веранде, охраняя сон двух спящих старух и вперив взгляд в темноту. Громко стрекотали кузнечики. Со стороны отеля доносился молодой девичий смех. Порой раздавался низкий мужской голос – какая-то парочка проходила мимо. Мотылек бился головой о стеклянную дверь. Группа спешащей из отеля домой прислуги нарушала тишину. Вечера были неописуемо ужасны.