"Всадник на вороном коне" - читать интересную книгу автора (Егоров Николай Матвеевич)5Второй день волновалась тетя Катя, второй день она вспоминала, что пережила, обнаружив исчезновение Максима. — Твое бегство могло свести меня с ума, — жаловалась тетя. — Какие вы, дети, жестокие, бессердечные… Мало ли что могло случиться, а я ничего не знаю! — Ну что могло случиться? — успокаивал ее дядя. — Ребенок только что приехал в город, ребенок ни с кем не успел познакомиться, ребенок, как все дети, любопытен, ребенок… — Тетя Катя, я уже пионер! — Ничего, что пионер; для меня ты всегда будешь ребенком! Тетя, словно мама. Та тоже на редкость беспокойная, та только папе не говорит, что для нее он, папа, всегда будет ребенком, а Максиму и Володе — каждый день. — У этого ребенка гражданское самосознание уже просыпается, — возражал дядя. — Просыпается!.. Пусть сначала совсем проснется! — перебивала тетя. — Уже давно проснулось! — убеждал Максим. — Ничего со мной нигде не случится. Что я, во Вьетнам сбежал, что ли? — Во Вьетнам! — испугалась тетя. — Еще этого не хватало, чтоб ты от нас во Вьетнам сбежал! Что за порода синевская? Лева в детстве в Испанию рвался… — Не так уж и в детстве, — обиделся дядя. — Не призывали — значит, в детстве, — твердо сказала тетя. — И порода тут ни при чем. У каждого поколения — своя Испания. Какой же он пионер, если не мечтает помочь тем, кто борется за свободу? — Подскажи, подскажи ему! Он завтра в порт пойдет и в трюм теплохода влезет! — Я знаю, что ничего из этого не получится, — с сожалением сказал Максим. — Спасибо и на этом! — тетя даже поклонилась. Но тетя не только волновалась, она еще составляла план на этот и на ближайшие дни, такой план, чтобы Максиму было интересно, полезно и чтобы занимало его полностью. — Город надо показать. И не раз, а больше. В кино сходить. В кукольный театр! — Не люблю я кукольный театр! — Все дети любят кукольный театр. Без кукольного театра чувства не воспитаешь!.. В передвижной зверинец — обязательно. И там же, где зверинец, возле базара, — круг смелости. На мотоцикле по стенкам гоняют. Небось, такое ты любишь? — Не люблю… — Это ты так только говоришь… В парке погуляем — там разные аттракционы, качели… В «Детский мир» сходим, игрушек накупим! — Какие игрушки? Что я — маленький? Футбольный мяч — другое дело! — вспылил Максим. — Есть хорошие игрушки, разные познавательные игры. Будешь сидеть дома и играть с дядей Левой. — Ты нас еще в куколки заставь играть, — заговорил дядя Лева. — Ты столько напланировала, что и месяца не хватит… А пока у нас в распоряжении полдня! — Как это — полдня? — удивилась тетя. — После обеда я должен побывать в музее боевой славы. А вечером в клубе части лекция для молодых офицеров. — Ты тоже молодой офицер? — Я всего-навсего лектор, — вздохнул дядя. — Что, там своих лекторов не хватает? — Хватает! — Ну и вот… Ты и так из музея почти не вылезаешь. Это я могу понять. А что еще за лекции взялся… — Ты хочешь сказать, что я вроде экспоната? На большее не гожусь? — огорченно спрашивал дядя. — В том, что видели и знаем мы, ветераны, всегда нужда будет, ясно? И в нас, пока мы живы, нужда есть. Даром нам пенсию платят? Чтоб мы ели-пили и бездельничали? — Хорошо, хорошо, только не волнуйся, — уступила тетя. — Иди… — И я с дядей! — поспешил заявить Максим. — Видишь, ребенок с дядей хочет. И дядя не возражает! Тетя согласилась, что во второй половине дня мужчины пойдут в часть. А пока — «в город». Максим вынужден был нарядиться: надеть белую рубашку с короткими рукавами, синие, наглаженные тетей брюки. «В город» — на центральную улицу — поехали автобусом. — Сначала билеты в кино купим? — спросила тетя, как только вышли из автобуса. — Нет, сначала в порт пойдем, — сказал дядя. — Еще никогда не было, чтобы ты в один день столько раз не соглашался со мной, — печально промолвила тетя. — Если бы к нам приехала племянница, все решала бы ты одна, но приехал племянник! Свернули с главной улицы и по широкому тенистому бульвару прошли к морю, точнее, в пассажирский порт. У причала стояло лишь небольшое прогулочное суденышко. Правее виднелись подъемные краны грузового порта. На рейде — неведомо чьи теплоходы, отсюда не разберешь. Среди них, несомненно, и иностранные. Море было неинтересным — спокойным, резко-синим, как на плакате. И чайки кружили у причала, слишком красивые, чтобы понравиться Максиму. По пути зашли в сквер. Это был старый сквер, как сказал дядя; еще в царские времена насадили здесь деревья. Могучие платаны, клены и дубы раскинули огромные ветви, закрывая тенью почти весь сквер. Тишина, покой. В центре сквера — асфальтированная площадка и два памятника. Совсем простые памятники: бетонные кубы, на которых выпуклые изображения венков и позолоченные надписи. У подножия каждого — небольшой цветник. Один памятник — погибшим морякам-десантникам, которые еще в тысяча девятьсот сорок втором году высадились на берегу под городом и долго держались там, ежедневно отражая десятки атак пехоты и танков. Другой памятник — пехотинцам, танкистам, артиллеристам, павшим в боях при освобождении города. Между памятниками — металлический ажурный круг со звездой, а в звезде — Вечный огонь. Пламя беспокойно бьется, точно печальная птица, или цветок на ветру, или волна. Трудно отвести глаза от него — оно живое, оно неслышно о чем-то говорит. Максим и дядя невольно замерли, как в почетном карауле. Тетя поднесла к губам сложенный белый платочек. Подходили люди, надолго застывали, незаметно уходили, и их сменяли другие, тоже молчаливые и грустные. Максим попытался вообразить, что это такое — многие годы, прошедшие с той поры, когда здесь были сражения и когда похоронены в этих могилах моряки и солдаты. Трудно вообразить такое, ведь Максима вовсе на свете не было. Отец школьником был. Как началась война, в ремесленное поступил, а потом на заводе токарем работал. Просился на фронт добровольцем — не пустили из-за молодости и из-за того, что снаряды делал… Дядя тоже очень молодым был, а тетя — девчонкой. На старых фотографиях она тоненькая, с челочкой и круглыми испуганными глазами… А те, убитые, были взрослыми, сильными и мужественными, храбрыми и решительными. Вот это Максим представлял: как они неустрашимо идут в атаку… Долгие годы, прошедшие с той поры, казались сразу и чем-то огромным, непроницаемым, и чем-то доступным взору: сквозь них, сквозь годы, хорошо видны идущие в атаку люди; они, те воины, вот тут, рядом, — только руку протяни. Максим протянул руку ладонью вниз, будто хотел погреть ее над огнем. Дядя Лева прикоснулся к его плечу, Максим опустил руку и медленно пошел к выходу из сквера. После тенистой тишины и покоя сквера распахнутый простор моря ослепил и оглушил. Они двинулись по набережной, вдоль гранитного парапета. Море шелестело на зеленых от водорослей камнях, прибивало к ним обломки досок, апельсиновую кожуру, полупрозрачных медуз. На некотором отдалении от набережной высились новые многоэтажные дома. Дядя сказал, что во время войны здесь был пустырь и сюда высаживались те, кто освобождал от врага город. Здесь отличились моряки-катерники: они выбросили сюда первые подразделения бойцов, они прикрывали огнем их первые атаки, они охраняли суда, которые подвозили солдат, артиллерию, боеприпасы, увозили раненых. — Вон там, впереди, — памятник катерникам. И вправду, впереди показался гигантский бетонный завиток — навеки застывшая серая волна. На гребне ее — катер. Настоящий катер — с номером на борту, с красным днищем, с сизыми надстройками, с зеленой пушкой и пулеметами. Еще миг, и катер ухнет в провал между волнами, затем вознесется на новый гребень. Застучат пулеметы, мерно ударит пушка. Брызги полетят в лица моряков, но разве это им помеха? Максим пожалел, что нет лесенки, по которой можно было бы залезть на катер, посмотреть вблизи, что там и как, вообразить себя как бы одним из тех моряков, что ходили на нем в бой. Чуть поодаль, на невысоком гранитном постаменте, почти на земле, стояла гранитная фигура военного моряка, тяжелого, крупного. Он уже сделал первый шаг, ветер отбросил назад ленточки бескозырки, распахнул на груди бушлат, бьет по ногам, мешая идти, но моряк пойдет, пошагает на свой катер. Максим никогда еще не уезжал так далеко из родного города. В Ростове и под Ростовом тоже были бои и в гражданскую, и в Отечественную. И хоть что-нибудь, а напоминает о героях давних боев. Получается, что все время ходишь не по обыкновенной земле, а по знаменитым памятным местам… Послали Максима в прошлом году в пионерский лагерь, на Азовское побережье. И там — та же история, даже соседний дом отдыха называется «Красный десант». И тут, в Староморске, на каждом клочке воевали, каждый клочок прославлен. Видно, на всей нашей земле так… Тетя Катя, увидев скамейку, попросила: — Давайте посидим, а? Сидеть на скамеечке, сейчас, тут? Сидеть, когда сил сколько угодно, когда рядом море? Максим, ища сочувствия и поддержки, посмотрел на дядю Леву. — Тебе надо отдохнуть, ты посиди здесь, — сказал дядя, как маленькой, погладив тетю по голове. — А мы еще побродим… Вон уже и лодочная станция! — Да вы что, железные? Ладно уж, идите, только далеко не заходите… Они выбрали небольшую прогулочную шлюпку, покрытую шаровой краской. Дядя сел на весла и погреб наискосок от берега — сразу и удалялись от него, и двигались вдоль. Хорошо были видны высокие новые дома с белыми стенами и темными на солнце окнами. С моря казалось, что могучий моряк вместе со своим гранитным постаментом ближе к воде — еще немного и войдет в нее, подняв над головой автомат. Катер, взнесенный на бетонную волну, нависал над морем — сейчас ухнет вниз и, оставляя за собой пенную полосу, помчится к горизонту. Шлюпку слегка покачивало. Дул слабый ветерок. Из грузового порта доносился какой-то лязг — наверно, лебедок. Вода под бортом таинственно темнела, тяжелая гладь ее манила. Максим наклонился, глянул в мерцающую голубую глубину. Что-то там двигалось, что-то, состоящее из света и прозрачных теней, пересекалось. Как в сновидении, выплыла большая, с фиолетовой каемкой, медуза, на миг застыла у поверхности и снова погрузилась в тень… Тетя заволновалась — поднялась, замахала рукой. Дядя, словно она могла услышать, сказал: — Успокойся, дальше не пойдем! Максим погладил волну у самого борта, уловил незнакомый запах, прохладный и мягкий. — Хочешь покупаться? — спросил дядя. — А можно? — Отчего же нельзя? Ты — ростовчанин, должен хорошо плавать. — Если бы разрешили, я Дон переплыл бы! — А здесь легче плавать. Раздевайся — и в воду, — разрешил дядя. Максим только рубашку снял, как тетя все поняла, вскочила, подняла руки. — Ладно, ладно, — рассмеялся дядя. — Сиди отдыхай, не маленькие! Максим плюхнулся в море, в ласковую, теплую воду. Она подхватила его, качнула, пришептывая и пошлепывая. Дядя бросил весла, и Максим поплыл вокруг шлюпки. Глаз он не закрывал и сквозь сверкающую изломами поверхность видел влекущую, отпугивающую туманную глубину с длинными полурассеянными лучами в ней. Море казалось Максиму живым существом, которое понимаешь без слов и которое тебя понимает без слов. Оно радуется вместе с тобой, радуется тому, что ты — сильный и быстрый пацан, а оно — богатырское море. Максим лег на спину, раскинув руки и ноги. Море баловалось с ним: то разворачивало его, то тянуло за ноги вниз, то брызгалось в лицо, то подталкивало. Оно мгновенно отзывалось на каждое движение Максима, будто занято было только им, будто никого и ничего на нем нет — ни лодки с дядей, ни далеких теплоходов, ни чаек возле берега, ни редких медуз у поверхности… — Вылезай, брат, а то тетя совсем там изведется, — позвал дядя. Максим подплыл к шлюпке, ухватился за борт, подтянулся, лег животом на горячее дерево. — Влезешь сам? — Влезу! — закричал Максим, загребая ногами воду. — Влезу! |
||
|