"Московский характер" - читать интересную книгу автора (Софронов Анатолий Владимирович)

Картина вторая

Столовая в квартире Потапов и Гриневой. Просторная, светлая комната. Квартира расположена на пятом или шестом этаже. Ощущение высоты создают сотни огней в других, видных через раскрытую дверь балкона домах. В столовую ведут две двери из других комнат. Московский летний вечер. За окнами сравнительно светло. Вместе с открытием занавеса в комнату входят Гринева и Кружкова. У Гриневой в руках газеты и письма, она только что вытащила их из почтового ящика. Кружкова останавливается на пороге балкона. Гринева зажигает свет.


Кружкова — Зачем, Ирина Фёдоровна, свет зажгли? Ещё видно.

Гринева — Не люблю полумрак. Или темно или полный свет. Садись, Аня. Будем хозяйничать. (Достаёт из буфета заварной чайник.) Мы с Алексеем чаёвники. (Уходит и возвращается.) Поздно актив кончился.

Кружкова — Вы хорошо говорили, Ирина Фёдоровна.

Гринева — Жизнь научит. А потом, знаешь, складно говорить не так уж трудно.

Кружкова — Трудно. Ко мне приходят разные люди. Простые и непростые. Иной говорит, а я чувствую, проверяет меня, где я неправильно скажу, где не знаю чего, а я ещё много не знаю. А мне говорят, просят меня: помогите, решите, вмешайтесь. А если мне самой нужно помочь?

Гринева — Да, депутату нельзя ошибаться.

Кружкова — Вот меня и беспокоит… Вот хотя бы эта, Свиридова.

Гринева — Наша Северова?

Кружкова — Она… Пришла ко мне, плачет. «Может, мне не к вам надо было, — говорит, — может, в партком или ещё куда, а я к депутату решила. Своя работница, — говорит, — поймёт. Муж вернулся из армии. Ушёл слесарем, вернулся капитаном. Говорит мне: «Отстала ты от меня, трудно нам понять друг друга, запросы, — говорит, — у тебя, и вообще, — говорит, — культура страдает. Не ровная мы пара теперь. Давай врозь». Объявление в «Вечорку». А какое же тут объявление, когда у меня двое ребят. Да что ребята? Ребята — полбеды. Я их прокормлю. Жила без него. А как быть с любовью? И в чём я отстала? От кого я отстала? Я на почётной доске. День и ночь работала всю войну. И сейчас. Не хочу я врозь», — говорит. И плачет: «Помоги, Анна Сергеевна, ты депутат, ты всё можешь». А как помочь? И мне горько стало. И я сижу и плачу. Сидим и обе плачем.

Гринева — Долго ж вы плакали?

Кружкова — На часы не смотрела… Сказала, что поговорю с ним. Вызову его. А что я ему скажу? Выругаю, а вдруг не поймёт. А может, и выругать не смогу. О другом буду думать.

Гринева — О Кривошеине?

Кружкова — О нём.

Гринева — Сама же ушла!

Кружкова — Ушла, а вот любовь не ушла. Я не хотела быть при нём, хоть он и умный, Ирина Фёдоровна. Слишком он всё мне объяснял… Может, это от профессии. Хороший технолог, говорят.

Гринева — Пошёл он к чорту со своей технологией! В станках понимает, а в людях разобраться не может. Знаешь, Анна, трудно быть советчицей в таких вопросах, но я бы на твоём месте выбросила его из головы. Инженер?! Когда мы поженились с Алексеем, кем я была? Простой прядильщицей. А он инженер. И вот видишь: двенадцать лет, как один день. Живём.

Кружкова — И не бывает у вас ссор?

Гринева — По правде сказать, почти не бывает.

Кружкова — Так всегда у вас было?

Гринева — Было… А что, Кривошеина ты с тех пор не встречала?

Кружкова — Он приходил ко мне в апреле. После выборов уже… Я спросила его, почему не приходил в декабре, до выборов? Ушёл… Один раз я его встретила на улице — перешёл на другую сторону. Знаете, Ирина Фёдоровна, я бы даже уехала куда-нибудь. В Иваново или в Орехово-Зуево…

Гринева — Зачем же тебе? Пусть он едет.

Кружкова — А вдруг я неправильно сделала? Вдруг я своё личное счастье прогнала?

Гринева — А что ты всё-таки скажешь мужу Свиридовой?

Кружкова — Я не судья. Я сама потерпевшая. Попрошу его помочь жене, если она в чём отстаёт.

Гринева — А тебе он не мог помочь?

Кружкова — Пытался, но не так.


(Входит Виктор.)


Гринева — А, студент!

Виктор — Почти нет. (Бросил книги на стоя.) Последний экзамен сдал.

Гринева — Поздравляю.

Виктор — Ещё диплом, Ирина!

Гринева — Ты хоть бы поздоровался с незнакомой девушкой.

Виктор — Я знаком. Виктор Гринев. Я вас знаю. Был доверенным лицом по вашей кандидатуре.

Гринева (испуганно) — А чайник-то, наверно, перекипел. (Ушла. Виктор и Кружкова некоторое время молчат, подыскивая тему для разговора.)

Кружкова — Какой же диплом у вас?

Виктор — «Настоящее и будущее Москвы».

Кружкова — Красивая тема.

Виктор — Увлекательная. Вы знаете, Анна Сергеевна, мне снится она!

Кружкова — Кто?

Виктор — Москва… Воздушная, золотая, пронизанная голубизной.

Кружкова — Счастливый вы, Виктор, институт заканчиваете.

Виктор — Я счастливый? А вы?!

Кружкова — Я только месяц назад девятый класс вечерней школы окончила.

Виктор — Я не о том….

Кружкова — А о чём же ещё?


(Звонок. Виктор уходит открывать дверь. Возвращается вместе с Фёдором Степановичем Гриневым. Из кухни приходит Гринева.)


Гринев — Принимай гостя, дочь. Алексей дома?

Гринева — Садись, отец, чай будем пить.

Гринев — Погорячей бы чего-нибудь…

Гринева — Сегодня не праздник.

Гринев — Это правильно, будни. (Виктору.) У тебя-то что, дипломат?

Виктор — Не дипломат, а дипломант.

Гринев — Всё одно — на ассамблее дипломаты, в районе тоже дипломаты. Дома — тоже дипломаты. Разговоры одни.

Гринева — Чем ты недоволен?

Гринев — А то не знаешь, предфабком? Почему наш станок не пускают в ход?

Гринева — Пустят, обожди немного.

Гринев — Все ждалки отсидел. Надоело. В министерство блюстиции пойду.

Гринева — Куда, куда?

Гринев — В министерство блюстиции.

Виктор — Изобретаешь, отец.

Гринев — Твоё дело — слушать. Сказал блюстиции, — значит, так оно и есть. Блюсти советские законы надо. (Кружковой.) Вот напишу тебе жалобу, депутат, что будешь делать?

Кружкова — Напишите, займёмся.

Гринев — Всё занимаются, а дела ни с места. (Гриневой.) Алексей-то где?

Гринева — В министерстве или в главке.

Гринев — Заседают? Никак до текущих дел не доберутся.

Гринева — Хватит ворчать, отец… Поздравил бы лучше Виктора: все экзамены сдал. Историком будет.

Гринев — В глубь веков? Нет, чтоб, как все люди, пойти по науке и технике. Впрочем, поздравляю. Историков ещё у нас в роду не было. Может, про меня историю сочинишь?

Виктор — Про Москву пишу.

Гринев — Раз про Москву, без меня не обойдёшься. Москва без меня — что я без Москвы. Весь век друг за друга держимся. Что ж ты напишешь?

Виктор — О том, какая она сейчас есть, какой будет. Как люди будут жить в Москве.

Гринев — А тебе, что ли, известно?

Виктор — Известно.

Гринев — Завирает молодое поколение.

Виктор — Ты вот уже и сейчас Тверскую не узнаешь? А какой она станет?! На девять километров от Красной площади сплошь подымутся фронтоны величественных зданий. Новый Арбат, как стрела, врежется в Можайское шоссе.

Гринев — Врежется?

Виктор — Как стрела.

Гринев — Ну, врезай дальше.

Виктор — А вот всего через несколько лет здесь, под нами, набережные Москвы-реки превратятся в прекрасные прогулочные магистрали столицы.

Гринев — Говоришь ты плохо.

Виктор — Почему?

Гринев — Прогулочные магистрали… Будто специально для прогульщиков…

Виктор — Не придирайся, отец. Ты представь себе. Весна, тёплый вечер. Шелестят листья над рекой. Девушки идут в ярких, как весенний луг, платьях…

Гринев — Платьев не будет.

Виктор — То есть как не будет?

Гринев — А так, не будет! В чертежах твои девушки будут ходить, из синей кальки с белыми пунктирчиками блузки шить будут. Не делают ведь наш электрогравировальный станок. Маринуют. А станок — не гриб, он не любит, когда его маринуют. Где Алексей? С ним переговорю.

Гринева — Он вам не поможет. У него государственный заказ.

Гринев — А я что, для частника-кустаря стараюсь? (Жест в сторону Виктора.) Вот он, дипломат, о новой Москве рассказывает. Каменщики дома на Можайке строят. Котельщики мосты на Яузе клепают. А я что? Я тоже хочу свой кирпич положить.

Виктор (сестре) — Отец прав. Не понимаю! Да за такое дело двумя руками ухватиться надо. Почему Алексей не поможет отцу? Хотя бы поинтересовался немного.

Гринева — Это — не твоё дело.

Виктор — И ты бюрократкой становишься?

Гринев — Понять этого не можете. Да если б товарищ Сталин знал, он бы лично приказал выполнить всё, что товарищи Горбенко и Гринев придумали. (Кружковой.) Чтосмеёшься? Лауреатов бы дал. Как пить дать! Молчишь, депутат? Доложи правительству.

Кружкова — Доложу.

Гринев — Будут с тобой считаться?

Кружкова — Будут.

Гринев — Сей момент! (Гриневой.) Расскажи обо всём Алексею.

Гринева — Пойми, отец, ты родня ему. Нельзя такие дела по-родственному решать.

Гринев — Слушайте, что она говорит?! Бюрократизм, значит, и равнодушие — можно по-родственному. Это разрешается? По-родственному? Да у нас теперь вся земля родственная. Понять этого не можешь, предфабком! (Собрался уходить.) Ладно, пойду я. (Гриневой.) Но если ты  (Кружковой) и ты такое дело в землю зароете, я товарищу Сталину напишу и про тебя, Ирина, и про тебя, слуга народа, про всё ваше районное начальство, — тут уж я разберусь, кто мне родственник, а кто посторонний. Спасибо за компанию. (Ушел, не прощаясь.)

Виктор — Довели человека! Дочь, называется!

Гринева — Молчи уж ты!

Виктор — Отец прав.

Гринева — Не рассуждай. Догони отца лучше. Знаешь ведь, что он в таком настроении сделает, ещё милиционера какого с поста сшибёт.

Виктор — На самом деле, пойду. (Кружковой.) До свидания… Жаль, что не вместе… А может быть, по пути?

Гринева — Анна у нас в гостях.

Кружкова — Мне пора. Завтра в первую смену. Идёмте, Виктор. (Прощается с Гриневой. Быстро уходят. Гринева выходит на балкон, смотрит вниз, затем возвращается к столу. Заглянула в пустой чайник, пошла в кухню с чайником. Вернулась. Села за стол, читает газету. Открывается дверь, входит Потапов. Гринева не слышит. Потапов подходит к Гриневой и целует её в висок. Гринева поднялась.)

Гринева — Алёшенька!

Потапов — Испугалась?

Гринева — Читала…

Потапов — Легла бы отдохнуть… Устала ведь?

Гринева — Тебя хотела дождаться.

Потапов — Может, соскучилась?

Гринева — Я всегда по тебе скучаю, Алёша.

Потапов — И я, Ириша…

Гринева — Скоро чай закипит… Садись, давай твой чемодан. (Забирает портфель. Потапов снимает пиджак, галстук. Всё это Гринева уносит в другую комнату. Потапов разворачивает газету и ложится на диван.)

Потапов — У тебя гости были?

Гринева — Были… Кружкова, отец заходил, Виктор… (Подсаживается на диван к Потапову.) А ты где был сегодня? Ну, рассказывай.

Потапов — У министра. (Приподнялся.) По вашему семейному делу.

Гринева — Ты всегда шутишь.

Потапов — Какие уж тут шутки… От отца твоего отбивался.

Гринева — Алёша, я всегда была недогадливой…

Потапов — Не наговаривай на себя… Ты ж ведь знала, с чем Северова приезжала ко мне?

Гринева — Знала.

Потапов — А о том, что Северова министру писала, знала?

Гринева — Нет.

Потапов — Значит, обошли профсоюзного деятеля. (Сел на диван.) Так вот, атака отбита. Министр поручил мне представить докладную записку о возможности изготовления сверхпланового заказа на моём заводе. Но так как ясно, что это невозможно, то я спокоен. Просто придётся Кривошеину дня два покорпеть над материалами. Он-то знает мощность завода!

Гринева — А ты?

Потапов — Смешной вопрос…

Гринева — А может быть, ты сумел бы выполнить и наш заказ, Алёша?

Потапов — То есть, конечно, сумел бы, но в ущерб основному. И потом, знаешь, Ирина, много канители с новым заказом.

Гринева — Что ж, Алёша, всё, что делаешь новое, всегда трудно. Всегда в ущерб чему-то… Ведь правда?

Потапов — Правда-то — правда, но, знаешь, меня просто возмутила бесцеремонность твоей этой Северовой. Лезет на чужой завод. За своим надо смотреть. У меня, слава богу, за прошлый месяц 137 %, план! 137! А у вас 98? Двух процентов не дотянули… И теперь шумихой о новом станке хотите покрыть невыполнение плана? Да ещё за чужой счёт!

Гринева — Алексей, ты нехорошо говоришь, мне не нравится…

Потапов — А мне дела ваши не нравятся. Появляется ваша тётя, и, видите ли, она будет бороться за мой завод! Нет, ты подумай! Не за свою фабрику, а за мой завод! За мой завод! Нет уж, извините, там, где я хозяин, где я директор, где люди подчинены мне…

Гринева — Алёша, а почему ты так часто говоришь «мой завод…», «я директор…», «я хозяин»? Ты хозяйственник, Алёша, а хозяин всё-таки — государство, народ — хозяин.

Потапов — Ирина, ты не на профсоюзном собрании. Не учи меня.

Гринева — Я не учу, просто напоминаю.

Потапов — Ну и что ж, что я так говорю. Я на самом деле директор, и, кажется, неплохой! Или я ошибаюсь?

Гринева — Насколько мне известно, не ошибаешься. Ты действительно хорошо руководишь заводом. Но, Алексей, мне кажется, в своём характере ты постепенно теряешь одно качество…

Потапов — Какое же?

Гринева — Чувство нового, Алексей…

Потапов (ошеломлён) — Что, что?!

Гринева — Чувство нового.

Потапов (вскочил с дивана, заходил по комнате и вдруг громко захохотал) — Ха-ха! Вот это действительно ново! Типичный профсоюзный деятель! При отсутствии аргументов говорит лозун-гами. Ириша, повторяю, мы не на собрании членов профсоюза.

Гринева — А ты думаешь, наше дело — только членские взносы собирать и смотреть за работой детских яслей?

Потапов — Вы ещё должны воспитывать массы…

Гринева — Да, представь себе… И не только массы, но и отдельных членов профсоюза…

Потапов — А поскольку я являюсь членом профсоюза…

Гринева — И воспитывать в них чувство патриотизма к своему предприятию…

Потапов — Ага, к своему!

Гринева — Да, к своему! К своему району, к своему городу.

Потапов — Но почему я должен делать всё на своём заводе? Почему заказ не может быть выполнен на другом московском, уральском или сибирском заводе? Почему, я спрашиваю тебя?

Гринева — Но ведь твой завод может помочь нам?

Потапов — Мой? Не может!

Гринева — Слово коммуниста?

Потапов — Типичное женское легкомыслие.

Гринева — Опять просчёт. Ты просмотрел большую силу.

Потапов — Какую?

Гринева — Я говорю о женщинах.

Потапов — Почему? Я всегда с удовольствием смотрю на женщин!

Гринева — Не говори пошлости.

Потапов — А ты говори доказательно.

Гринева — Вспомни картофелекопалки.

Потапов — Я выполнил свой план раньше всех в районе.

Гринева — Но перед этим сколько ты отказывался от них? Сколько доказывал, что они помешают выполнить основной план? Сколько раз ездил в райком, в главк? А не хотел подумать, что для рабочего снабжения эти двести картофелекопалок — большое дело… Знаю, знаю, ты оказался первым, ты и здесь обогнал текстильщиков и даже был отмечен в постановлении бюро райкома. Но я б не отмечала тебя. Ни в коем случае! Просто ты, в конце концов, понял, что можешь заработать выговор — это раз, это отразится на твоей репутации — два, а, значит, тебя где-нибудь, на каком-нибудь торжественном собрании не выберут в президиум — это три. Мне кажется, ты стал слишком дорожить своим местом в президиуме…

Потапов — Блеск! Ты, кажется, завтра где-то доклад делаешь?

Гринева — Делаю… Тебе-то что?

Потапов — Я чувствую… На мне тезисы проверяешь?

Гринева — Дурак!

Потапов — Спасибо!

Гринева — Пожалуйста!

Потапов — Вы закруглились?

Гринева — Да!

Потапов — Теперь послушай меня.

Гринева — Не хочу!

Потапов — Я требую

Гринева — Я знаю, что ты мне скажешь.

Потапов — Тем лучше! Так заруби себе на носу и передай своей Северовой. У меня свой план! Свой завод! Своё ритмично налаженное производство! И я не допущу вмешательства. Тебе понятно?

Гринева — Мне понятно, что я была права!

Потапов — Ладно… Теперь давай мне… чаю!

Гринева — Чайник на кухне, можешь взять сам.

Потапов — А ты?

Гринева — А я уже напилась, сыта по горло! (Ушла в свою комнату. Входит Виктор.)

Виктор — Здравствуй, Алексей!

Потапов (рассеянно) — А-а, пришёл, садись чай пить…

Виктор — Что это у вас жжённым пахнет?

Потапов — Где? Да, да! Ой, чайник! (Побежал на кухню. Виктор поднимает с пола уроненные во время спора газеты. Входит Потапов с обгорелым коричневым дымящимся чайником.)

Виктор (радостно) — Распаялся?

Потапов — Что радуешься! Распаялся. Да ещё как! Погорели мы на этом деле, Виктор!

Занавес