"Компаньон её сиятельства" - читать интересную книгу автора (Коллинз Эванджелина)

Глава 3

В дверь постучали. Гидеон, только что побрившись, завязывал галстук. Он прошел через короткий коридор в переднюю гостиную и открыл дверь, обнаружив за ней молодую служанку с плетеной корзинкой в руке.

На ее веснушчатом лице отразилась та разновидность благоговения, которую обычно вызывают чудеса природы. Он дал ей пять секунд, чтобы собраться с мыслями, потом выжидающе вскинул брови.

Она сделала короткий книксен и протянула корзину, объясняя цель своего прихода.

— Доброе утро, мистер Роуздейл. — Провинциальный акцент не скрывал охриплость голоса.

Он пошире открыл дверь и впустил ее в дом. Она поставила корзину на маленький обеденный стол в смежной кухне. Гидеон заканчивал завязывать галстук.

— Вам что-нибудь нужно, сэр?

— Боухилл получает «Тайме»?

— Вряд ли. Но я могу узнать в деревне, если хотите, — сказала служанка.

— Спасибо. — Пусть он и в другой стране, но ему по-прежнему нужно быть в курсе текущих лондонских событий.

Она задержалась у стола, теребя конец вышитого полотенца, прикрывавшего содержимое корзины. Прежде чем девушка набралась смелости спросить, не нужно ли ему еще что-нибудь, он вежливо выпроводил ее. В корзине он нашел теплый хлеб, колбасу, свежие фрукты и записку с приглашением на дневную прогулку. Записка не была подписана, но плавный женский почерк мог принадлежать только ей.

Размышляя над запиской, он взял ломтик хлеба и откусил. Леди Стирлинг не передумала с наступлением утра. Риск существует всегда, но он пока еще не имел несчастья его испытать. Хотя эти ее условия… неужели она серьезно, или это просто средство успокоить совесть? Он может уехать когда пожелает — понятие для него непривычное, и он не собирается к нему привыкать. Если она не попросит об обратном, следующие тринадцать дней и двенадцать ночей он проведет в Боухилл-Парке, исполняя все капризы и желания прекрасной дамы.

Эти чуть заметные улыбки, которые она посылала ему за обедом… каждая из них бередила его нервные окончания. Он давно уже не испытывал этого, но ощущение было почти таким же приятным, как и время, проведенное с ней. И тот поцелуй. Первый же поцелуй обнаружил истинную природу женщины. Ах, этот поцелуй…

Один лишь мимолетный проблеск. Намек. Все, что потребовалось, — это один проблеск страсти, скрывающейся под холодной, сдержанной внешностью. И он моментально забыл, где он и с кем.

Роуздейл нахмурился, вспомнив, как покинул ее накануне вечером. Следовало ли ему принять приглашение, заключенное в том поцелуе? Нет, нет. Она ясно дала понять, что хочет, чтобы он вернулся в коттедж один. И все же…

Роуздейл, взяв еще кусочек хлеба, вернулся в спальню. Закончив одеваться, подчистил содержимое корзины и провел одинокие утренние часы в уютной передней гостиной, перечитывая «Тайме», которую привез с собой. Когда наступила середина дня, надел синий сюртук, натянул лайковые перчатки и отправился в особняк.

Дворецкий не проводил его в гостиную, а оставил ждать в переднем холле.

Ожидание было недолгим. Она появилась из длинного коридора. Кашемировая шаль на плечах гармонировала с платьем для прогулок цвета берлинской лазури. Ее сопровождала мрачная экономка.

— Добрый день, леди Стирлинг, — сказал он, кивнув.

— Добрый день, мистер Роуздейл.

Она была сама вежливая дистанция, поза строгая, тон бесстрастный. Он не принял это близко к сердцу — их зрители требовали представления.

Гидеон оставил без внимания тяжелый взгляд экономки.

— Идемте, кузина?

— Конечно. — Она положила затянутую в перчатку ладонь на его руку.

Дворецкий закрыл за ними дверь со значительным щелчком. Она приостановилась у/подножия каменной лестницы, за границей тени портика, и подняла лицо к солнцу, чтобы поймать золотые лучи под поля шляпки. Длинные атласные ресницы ласкали высокие скулы. Намек на вчерашнюю ангельскую улыбку потянул уголки рта.

Своей холодной красотой леди Стирлинг производила впечатление Снежной королевы. Но в этот момент она была солнечной богиней, впитывающей лучи солнца, подпитывающаяся его теплом, наполняющая им глубокие тайники своей души. И все же кожа ее была безупречно алебастровой. Не было ни единой веснушки на переносице идеально прямого носа, ни даже легкого румянца на щеках. Он молчал и не шевелился, сознавая, что является свидетелем редкого явления.

— Как чудесно, что снова выглянуло солнце. Я боялась, оно опять спрячется после вчерашнего короткого появления.

— Насколько я понимаю, шотландские весны похожи на лондонские? — Он заговорил тихо, не желая разрушить чары.

— Да, — отозвалась она со вздохом сожаления, по-прежнему стоя с закрытыми глазами и обращенным к солнцу лицом. Ресницы ее поднялись, и она взглянула на него. — Но холоднее. — Вежливая дистанция вернулась, Снежная королева возобновила свое господство.

Гидеон обнаружил в себе вновь обретенный интерес к погоде. Это всегда было спасительной темой беседы, которой можно заполнить пробел. И все же теперь он от души надеялся, что предстоящие дни будут без обычных серых туч и дождей. Не для себя, но просто потому, что это доставляет ей удовольствие. Потому что это то, в чем она нуждается.

— Если не возражаете, можем начать с короткой прогулки по саду, — сказала она.

— Если это доставит удовольствие вам, леди Стерлинг, то будет приятно и мне. — Ее просьбы, ее желания — закон для него.

Бок о бок они направились по дорожке за дом. Уже три раза с тех пор как приехал в Боухилл, он проходил мимо розария, но ни разу не нарушил его границ. Дело было не в отсутствии интереса, а скорее в страхе нежелательного вторжения. Большое четырехугольное пространство, хотя и открытое, не огороженное каменными стенами, производило впечатление убежища. Еще до того, как иметь удовольствие познакомиться следи Стирлинг, Гидеон понял, что это не просто часть ландшафта для украшения дома, это часть ее.

Они прошли в проем в живой изгороди, окаймлявшей сад, и зашагали по тропинке. Он понял, что это розовый сад, по листве, но не увидел ни единого цветка. Розарий представлял собой сплошное море зелени.

Она, должно быть, прочла его мысли, ибо нарушила молчание.

— Лето — пора расцвета для розария. В апреле розы еще не цветут. «Серизетт ля жоли» — самый ранний сорт, и бутоны появятся к концу этого месяца. — Она взмахнула рукой, указывая на розы по обе стороны тропинки. — К маю появятся несколько цветков, а в июне все будет в цвету. «Румянец девственницы» вырастет высоким, образуя бордюр, усеянный нежно-розовыми цветками высотой шесть футов. Внутри красно-розовая «Жоли» уступит место алой «Герцогине Портлендской», которая будет плавно перетекать в золотисто-розовую «Селсиану» в центре, а заканчиваться белым, с розоватой каймой, «Мотыльком Шейлера». Запах… сильный и сладкий, как только входишь в сад, а потом тебя окутывает восхитительно нежный, головокружительный аромат.

Он закрыл глаза, затем снова их открыл и увидел сад в новом свете. Между кустами не было границ, но легкие изменения в зеленых тонах листвы отмечали разные сорта. С приходом лета зрелище будет действительно потрясающее. Жаль, что он этого уже не увидит.

— Вы сами ухаживаете за розарием?

— Делаю что могу. Большая часть первоначальной посадки была сделана небольшим штатом садовников, которые приходят из деревни для ухода за садом. Поскольку растений много, они также занимаются обрезкой. Теперь розы прижились и не требуют постоянного ухода. Только присмотра.

— Вы себя недооцениваете. Сад изумителен, и это ваша заслуга. Совершенно ясно, что он расцветает от женской руки.

Когда они дошли до развилки, она свернула направо, он последовал за ней. Гравий уступил место газону. Большая мраморная статуя стояла в центре. Невысокие кусты окружали мраморный пьедестал.

Склонив голову набок, он рассматривал статую. Если он не ошибается, то знает, кого она выбрала в качестве центральной фигуры для своего сада. Странно, но его не удивил ее выбор, скорее, заинтриговал.

— Почему богиня любви главенствует в вашем розарий?

— Вы узнали ее?

Он кивнул.

— В музее стоит такая же статуя богини Афродиты. — Вы изучаете греческую мифологию? — поинтересовалась она.

— Нет, никогда не изучал. Когда-то читал книгу по мифологии, но это было очень давно.

Леди Стирлинг подошла к статуе, устремив взгляд на роскошное обнаженное тело богини, чья поза была слегка провокационной.

— Вообще-то розы создала Хлорис, богиня цветов. Но именно Афродита дала розе ее красоту и название.

— А кто подарил розе такой нежный аромат?

— Дионис.

— А, бог вина. Замечательный парень Дионис.

— Вы поклоняетесь ему?

Она поддразнивает или расспрашивает?

— Нет, не поклоняюсь. Просто ценю его дары.

Она пристально посмотрела ему в глаза. Затем повернулась и направилась к тропинке.

— Идемте. У меня есть кое-что еще, что вы способны оценить.

Он проследил взглядом за извилистой тропинкой и обрадовался, когда понял, куда она его ведет.

Дверь бесшумно распахнулась на хорошо смазанных петлях, и его приветствовало море красного. Контраст с зеленью снаружи был ошеломляющим. Прежде чем глаза привыкли, сильный аромат ударил в нос. Лимоны?

— Они пахнут не как розы, — заметил он.

Она повесила шаль на крючок рядом с дверью и повязала белый передник.

— Нет. Они уникальны во многих смыслах. Это китайцы, «китайский кармазин», если точнее, первые китайские розы, завезенные в Британию; они цветут почти круглый год. Они с востока и не выдержали бы и года в Шотландии, если бы не оранжерея. Идемте, посмотрите поближе, — сказала она, натягивая кожаные рабочие перчатки.

Он пошел следом за ней. Темно-зеленые кусты были усеяны красными цветами. По-настоящему сочный, сверкающий цвет. Того же цвета, что и розы, стоявшие в минской вазе в гостиной. Большая часть оранжереи была отдана «китайцам», как она гордо назвала их, но не вся. Густые темно-зеленые кусты вдоль стен были явно другого сорта. У него возникло ощущение, будто наступило лето. Солнечный свет струился из высоких окон в каменных стенах и из узких застекленных рам в остроконечной крыше. Влажный теплый воздух был напоен лимонным ароматом вдобавок к запахам, которые ассоциируются с только что вспаханным полем.

— И вы называете это маленьким увлечением?

— За ним время быстрее проходит, — сказала она, слегка пожав плечиком.

Время, которое, должно быть, имеется в ее полном распоряжении, чтобы суметь добиться таких результатов… Поразительное свидетельство того, насколько она одинока здесь, в Шотландии. Но ему и без оранжереи это понятно. Один простой факт, что такая красавица, как леди Стирлинг, прибегла к услугам такого, как он, — уже достаточное доказательство.

Она остановилась рядом с деревянной скамейкой, поставленной вдоль дорожки, и наклонилась, чтобы нежно обхватить ладонью полностью открывшийся красный Цветок.

— А как вы проводите свое время, мистер Роуздейл? У вас есть увлечения или предметы, которыми вы интересуетесь?

— Ничего настолько возвышенного, как у вас. Улыбка тронула ее губы.

— Тут нет ничего возвышенного.

Она говорила не с кокетливым хлопаньем ресниц, умоляя, чтобы с ней не согласились. Она говорила с застенчивостью женщины, не привыкшей получать комплименты. Но леди Стирлинг слишком красива, чтобы ни один мужчина никогда не говорил ей этого. В ней есть то редкое сочетание красоты и умения держаться, которое превращает большинство мужчин в глупцов. Неужели ни один мужчина не восхищался ничем помимо ее внешности? Если так, значит, он с радостью будет первым.

— Вы селекционер роз.

— О нет, — возразила она, выпрямившись. — Я бы никогда не присвоила себе такое высокое звание, равно как и другие. Я просто люблю розы, вот и все.

Он послал ей улыбку, которая говорила, что он считает иначе, но снисходителен к ее отказу. Она на мгновение удержала его взгляд и пошла дальше. В этот раз он смог понаблюдать затем, как румянец заливает ее высокие аристократические скулы, прежде чем она повернулась спиной, пряча доказательство своей скромности.

Дорожка, видимо, заканчивалась ее рабочим участком. Большой каменный очаг, выложенный из  того же камня, что и оранжерея, господствовал у дальней стены. Слева стояли небольшой плетеный диванчик и маленький круглый столик. Справа располагались три длинных деревянных скамьи, поставленных параллельно и уставленных молодыми и взрослыми растениями, накрытыми стеклянными куполообразными крышками.

Ступив в пятно солнечного света, струившегося из окна в крыше, она остановилась перед ближайшим столом, чтобы проверить своих подопечных. Золотистый свет нежно ласкал каждый дюйм ее гибкого тела, придавая ей ангельское сияние, заставившее его сбиться с шага. Время, казалось, остановило свой бег. Он видел крошечные пылинки, мерцавшие в ярком четырехугольнике света, окружавшего ее. Откуда-то издалека доносилось пение птиц.

Его охватил непреодолимый порыв ощутить эту согретую солнцем кожу под своими. руками, губами. Прикасаться к ней, целовать ее, овладеть ею прямо здесь, среди роз, наполнявших воздух головокружительным ароматом.

Еще не успев это до конца осознать, он стянул перчатки и, зажав их в кулаке, направился к ней.

Он был в трех шагах от нее, когда резко остановился.

Слишком рано. Он был уверен в этом. Вопросительные взгляды, натянутость позы, физическая дистанция, которую она держала между ними, — ее сдержанность была весьма ощутима. Она еще не готова сделать следующий шаг, не говоря уже о том, чтобы перескочить сразу к последнему. Он не станет ее торопить.

Терпение, напомнил он себе, засовывая перчатки в карман сюртука. Впереди еще тринадцать дней, леди не приглашают к себе домой таких мужчин, как он, не имея определенной цели.

Не желая давить на нее, он остановился чуть поодаль. Оранжево-коричневые глиняные  горшки были выставлены на столе двумя аккуратными рядами.

Маленькие и густые молодые растеньица выглядели как миниатюрные кусты. За исключением одного.

— У этой, похоже, дела не слишком хороши.

— Да. — Она стащила перчатку, чтобы проверить землю.

— Не слишком влажная. Не слишком сухая. Идеальная, а она все равно чахнет. Я уже все перепробовала, даже поменяла землю и переставила на другой край оранжереи.

Он шагнул ближе. Его нога задела ее юбки. Кожа под бриджами покрылась мурашками. Он сжимал и разжимал опущенную руку, сопротивляясь желанию провести пальцами по изящному изгибу щеки.

— Возможно, ей просто нужно солнце.

— Но здесь много солнца, и этот стол скоро будет полностью освещен.

— Вы неправильно поняли. Солнце снаружи, на открытом пространстве. Быть может, здесь она слишком защищена. Маленькая розочка тоскует по полной силе солнца, а не той, что просачивается сквозь окна…

«Как ты», — хотелось ему добавить.

Она вытерла руку о фартук и снова надела перчатку.

— Это «Селсиана», она может выдержать шотландскую погоду. — Леди Стирлинг, сдвинув брови, размышляла над его предложением. Она изучала тонкую хилую ветку с несколькими листочками. — Возможно, это ответ, но садовники придут только завтра. Ей придется подождать еще день. Будем надеяться, что не пойдет дождь.

Дабы стереть разочарование с ее лица, он сказал:

— Я могу сделать это для вас. Помолчав, она спросила:

— У вас есть опыт садоводства?

— Нет, но я совершенно уверен, что смогу выкопать ямку и следовать вашим инструкциям, — просто скажите мне, что делать. Я к вашим услугам, леди Стирлинг. — Он отступил на шаг и поклонился.

С ее губ сорвался смешок.

— Ну хорошо. Поскольку мне не хочется ждать еще день, я принимаю ваше любезное предложение. Спасибо.

Когда она шагнула, чтобы взять растение, он остановил ее.

— Позвольте мне. У вас есть лопата?

— Да, есть. В шкафчике у двери. Благодарю вас.

С глиняным горшком в руках он пошел за ней к двери. Подождал, пока она набросит шаль на плечи, затем взял лопату по пути из оранжереи.

Гидеон успел привыкнуть к теплу оранжереи, и ветерок, взъерошивший волосы, показался прохладнее, чем был до того, как он вошел внутрь. Она поплотнее укуталась в шаль. Нижний ее край заканчивался над аккуратным бантом на пояснице. От мягкого покачивания бедер, когда она шла по дорожке, ведущей к проему между кустами роз, белые завязки фартука легонько касались ее ягодиц.

— Ее надо посадить в середине, с другими розами ее сорта, — донесся до него голос леди Стирлинг.

Его мысли были заняты другим, поэтому он остановился, когда остановилась она.

Она стояла на поляне, в обрамлении весенней зелени кустов, и по контрасту с обнаженной статуей за спиной была воплощенной невинностью. Широкие поля шляпы отбрасывали тень на лицо, маскируя изящные черты, но не могли скрыть чистой радости в глазах. У него захватило дух, и на долю секунды он усомнился в настоящей цели своего пребывания в Боухилле. Она замужняя женщина, в поцелуе которой сквозила такая неприкрытая, такая пылкая страсть, с которой он еще никогда не встречался. Нет, не может она быть настолько невинна.

Белла указала на одну из скамеек, расположенных по периметру центра сада.

— Можете поставить ее. Мне нужна минутка, чтобы найти для нее дом.

Кивнув, мистер Роуздейл подчинился. Она повернулась, окинув взглядом окружающее пространство. Если она правильно помнит, за статуей есть довольно большой участок, откуда садовники прошлой осенью удалили заболевшую розу. Она направилась к тому месту. Кусты по обеим сторонам и один сзади еще не настолько разрослись, чтобы заполнить пустое пространство. Опустившись на корточки, она осторожно поковырялась в земле, проверяя, нет ли там отростков соседних растений. Все было чисто.

— Вот здесь. И принесите лопату.

Она подняла несколько прошлогодних листьев с земли и сунула их в карман фартука. При звуке приближающихся шагов мистера Роуздейла Белла выпрямилась и повернулась. Дыхание у нее перехватило. Она посмотрела мимо него, вытянув шею, чтобы заглянуть за статую. Аккуратно сложенный темно-синий сюртук висел на спинке скамейки.

Он остановился с лопатой в руке. Намек на самодовольную, озорную улыбку играл в уголках его губ.

— Вы ведь хотите, чтобы я работал, да?

Мужчина должен знать, что он приводит ее чувства в смятение. Небрежно стоя перед ней полуодетым, он каким-то образом казался еще более сильным, более мужественным. Ни одна пуговица белой рубашки или жилета в тонкую полоску не была расстегнута, а галстук оставался завязанным на простой узел. И все же без сюртука он производил сильное впечатление — точнее, вызывал у нее желание.

— Миледи, я жду ваших указаний.

«Сними что-нибудь еще».

— Мне нужно, чтобы вы выкопали ямку. Вот здесь. — Она указала на клочок земли пальцем, который чуть заметно дрожал.

— Какой глубины?

— Примерно около двух футов. И поосторожнее с окружающими кустами.

— Хорошо, — ответил он с нарочитым терпением. Ее плечи напряглись, гася зарождающееся в ней возбуждение.

— Прошу прощения.

— Незачем заходить так далеко, — отозвался он ироничным тоном. — А в ширину сколько?

— Примерно столько же.

Белла отошла к статуе. Мистер Роуздейл встал на ее место и принялся копать. Губы ее приоткрылись, она не сводила с него глаз. Кожаные бриджи туго натягивались у него на ягодицах каждый раз, когда он ставил обутую в сапог ногу на плоский край лопаты. Мягкий блеск шелка жилета, казалось, привлекал солнечный свет, но все равно не скрывал игры бугрящихся мускулов, когда он поднимал лопату и складывал землю в кучку рядом.

Пульс ее участился. Бутон возбуждения вновь пробудился к жизни. Она гадала, как бы он выглядел без рубашки и жилета. Верхняя часть тела обнажена, солнце ласкает медово-золотистую кожу. Жидкое тепло растеклось между ног, и она с трудом поборола желание поерзать.

— Готово. — Он повернулся к ней.

— О. А… — Она силилась точно вспомнить, зачем они в саду. — Теперь вам нужно посадить розу.

— Конечно. — Он улыбнулся.

Он прошел к скамейке и вернулся с «Селсианой». Опустился на колено перед вырытой ямкой с глиняным горшком в руке. Белла бросилась вперед, затем остановилась.

Как сказать «осторожнее», не произнося это? Ей не хотелось обидеть его, и все же он упоминал, что никогда не занимался садовыми работами.

Он взглянул через плечо, карие глаза цвета виски зажглись ожиданием.

— Я делаю что-то не так?

— Нет. — Пока нет. — Просто постучите пару раз по горшку, чтобы размягчить почву. Тогда растение выйдет легче. И вначале бросьте немного земли на дно ямки.

Он поставил горшок и собрался зачерпнуть горсть земли.

— Постойте.

Его голые руки застыли над горкой темной земли.

— Вы без перчаток. Испачкаете руки. Почему бы мне не вытащить ее? Я все еще в рабочих перчатках, и растение нежное. — Белла переступила с ноги на ногу, внезапно осознав, как нелепо так нервничать из-за чего-то настолько обыденного, как посадка растения в землю. Если последующие дни этих двух недель будут разворачиваться так, как предполагается, то она будет доверять ему нечто более важное, чем молодая роза.

— Миледи, грязь смывается.

Он, казалось, обладал бесконечным терпением, даже когда она была уверена, что испытывает его. И она обнаружила, что это… успокаивает. Умиротворяет. Нечто, на что она может положиться. Мистер Роуздейл не повысит на нее голос, если она доведет его до крайности. Он не станет на нее кричать. Он не сдерживается, не скрывает свою истинную натуру.

— Да, грязь, как известно, смывается.

Он с недоумением посмотрел на Беллу и покачал головой с печальной улыбкой на губах.

— Мне позволено будет продолжить?

Она драматически вздохнула, но ответила «да» с широкой улыбкой. Не желая, чтобы он подумал, будто она наблюдает за ним через плечо, Белла отошла, чтобы взглянуть на окружающие растения, хотя украдкой все же поглядывала на него. Его большие ладони были бесконечно нежными, когда он осторожно вытаскивал молодую розочку из горшка и пересаживал в землю.

— Полагаю, я закончил, то есть если, конечно, моя работа пройдет вашу проверку.

Белла повернулась. Подавив улыбку, она бросила на него взгляд, говорящий «посмотрим», и щелкнула пальцами. Он отступил в сторону. Маленькая «Селсиана» уже казалась сильнее в своем новом доме. Он выполнил работу мастерски. Ни один листочек не упал на свежую темную землю под ветвями.

— Отличная работа, мистер Роуздейл. Из вас получился прекрасный садовник.

Он склонил голову.

— Я стараюсь, мэм.

Белла усмехнулась его неудачной попытке смиренности и повернулась.

— Идемте. Мы здесь закончили.

— Слушаюсь, мэм, — весело ответил он.

Он шагнул вперед, когда они дошли до оранжереи. Держа лопату и пустой горшок в одной руке с переброшенным через плечо сюртуком, он открыл дверь.

— Спасибо, — пробормотала она, проходя мимо и развязывая ленточки шляпки.

Он убрал лопату в шкаф.

— А куда поставить горшок?

— Можете поставить его рядом с другими пустыми горшками возле рабочих столов. У очага ведро воды, если хотите помыть руки. — Она сняла шляпку и провела рукой по волосам, приглаживая выбившиеся пряди.

Улыбка не сходила с ее губ. Если все дни будут такими, как этот…

Послышался плеск воды, когда мистер Роуздейл стал смывать землю с рук. Потом он вытер руки о старое вышитое полотенце. Белла пошла влево и положила шляпку на диванчик, сняла перчатки, бросив их поверх снятой, шали и завела руки за спину, чтобы развязать фартук.

— Позвольте мне.

Его низкий голос омыл ее с головы до ног, такой близкий, что щекотал ухо. Чуть влажные прохладные руки накрыли ее ладони. Мурашки побежали вверх по рукам. Она сделала быстрый вдох, борясь с ощущением, и опустила руки.

Медленно, лениво он потянул за завязку передника. Она стояла так тихо, что слышала, как расслабляется ткань. Почувствовала мгновение, когда бант развязался. Его пальцы слегка касались ее талии. Он потянулся, чтобы взяться за перед фартука, но вместо того, чтобы снять его, прижал ладонь к талии, удерживая его на месте. Наклонился ближе. Жар опалил ей спину. Тело слегка покалывало там, где его бедра соприкасались с чувствительной плотью. Она по-прежнему была полностью одета, но чувствовала себя обнаженной.

Скандальный образ обрел форму в ее сознании: он — в кожаных бриджах, черных сапогах, белой батистовой рубашке и строгом полосатом жилете, а она — в чем мать родила.

Стоя в его легком объятии, она могла лишь закрыть глаза, борясь с мощным наплывом неприкрытого желания. Она знала: все, что нужно, — это одно лишь движение, одно слово; и он отпустит ее, но оставалась неподвижной как статуя, силясь побороть порыв прижаться к нему спиной, почувствовать все его тело, прижимающееся к ней.

Вторая его ладонь легонько заскользила вверх по боку, коснувшись чувствительной внешней выпуклости груди, и легла на плечо. Она судорожно вздохнула, когда теплые губы встретились с ее шеей. Бесстыдно выгнулась, предлагая ему себя. Он поласкал местечко, где лихорадочно бился пульс, кончиком языка, прежде чем поцеловать в шею. Прикосновение зубов к коже распалило ее страсть. Рука сжала его ладонь у себя на талии. Белла приникла к нему спиной и встретилась с безошибочным свидетельством его возбуждения. Низкий стон вырвался из горла.

— Обед сегодня?

Тихие, хрипловатые слова потрясли ее до основания; его глубокий голос — мощный источник вожделения. Она зашевелилась, пытаясь облегчить эту боль-томление.

— Прошу прощения?

Он покусывал маленькую впадинку у нее за ухом.

— Обед. Сегодня. Я буду вашим гостем?

— О, — выдохнула она, силясь собраться с мыслями и сосредоточиться на его вопросе.

— Да. — Всегда. Навеки.

Он прижался легким поцелуем к шее, затем отступил назад, убирая от нее руки.

— В котором часу?

Заморгав, она открыла глаза и повернулась.

— Э… — Какое значение имеет время? Она жаждет его поцелуев. — В шесть, — услышала она собственный голос.

Он бросил ее передник на диванчик.

— Стало быть, в шесть.

Белла все еще пребывала в смятении. А он говорил так небрежно. Белла посмотрела в окно.

— Мне надо идти.

— Почему?

— Близится вечер, и мне нужно переодеться к обеду.

— Со мной вам не обязательно придерживаться формальностей. Останьтесь еще ненадолго, — уговаривал он. — Вы показали мне всего несколько молодых роз. — Он говорил искренне, не из вежливости.

— В другой раз, — отозвалась Белла с улыбкой.

— Ну хорошо. В шесть.

Он отвесил легкий поклон.

 — Буду считать часы, миледи.