3

Дни были подобны листьям Шелли – желтые, багряные, коричневые, гонимые западным ветром. Они кружились надо мной под шелест микрофильмов. Теперь почти все книги были пересняты. Чтобы прочесть и по достоинству оценить значение этих текстов, потребуются годы труда многих ученых, но сейчас весь Марс был заперт в ящике моего стола.

Экклезиаст, от которого я отвращался и к которому прибегал вновь, был почти готов заговорить на Высоком Языке.

Когда я не занимался в Храме, я предавался ничегонеделанию. Я написал уйму стишков, которых прежде стыдился бы. Вечерами мы гуляли с Браксой по дюнам или забирались подальше в горы. Иногда она танцевала для меня, а я читал что-нибудь торжественное, написанное непременно гекзаметром. Она по-прежнему путала меня с Рильке, и я сам почти уверовал в это. Когда-то здесь, стоя у замка Дуино, я писал элегии…

О, никогда не искать объяснения розам! Вдыхать их аромат (посапывай себе, Кейн!), срезать их колючие стебли, наслаждаться ими… Жить мгновением. Просить его остановиться. Но не досаждать богам жалкими мольбами. Как быстро исчезают листья, унесенные ветром…

Ни один из богов никогда не замечал нас, и нет им дела до людей.

Лаура. Бракса и Лаура. Высокая холеная блондинка (терпеть не могу блондинок!). Папочкина философия вывернула меня, как карман, наизнанку, и я надеялся, что любовь сможет заполнить пустоту. Но длинный, бросающийся словами и образами парень с бородкой Иуды и с собачьей преданностью в глазах – он был самой оригинальной декорацией на ее вечерах. И только.

Всем тем, что предначертано, я был проклят в стенах этого Храма. Заодно с Маланом. Пронесся дикий западный ветер и не осталось после него ничего из существовавшего прежде…

Для нас пришли последние дни на Марсе.

Минул день, но я не видел Браксу. Минула ночь.

И второй день. И – третий.

Мне казалось, я схожу с ума. До этого я не осознавал, насколько мы были близки и как она необходима мне. Я чувствовал ее безмолвное присутствие и боролся с желанием спросить, – что толку вопрошать розу?

Я должен был спросить. Я не хотел, но у меня не было выбора.

– М'Квайе, где она? Где Бракса?

– Ушла, – ответила Матриарх.

– Куда?

– Не знаю.

Я вгляделся в ее глаза – глаза дьявольской птицы. С моих губ готовы были сорваться проклятия. Все мыслимые проклятия.

– Я должен знать.

– Она покинула нас. Ушла. В горы. Или в пустыню. Это не имеет значения. И что имеет значение вообще? Танец заканчивается. Храм скоро опустеет.

– Но почему? Почему она ушла?

– Не знаю.

– Я должен ее увидеть. Скоро мы улетаем.

– Очень жаль, Гэллинджер.

– Мне тоже, – в бешенстве выкрикнул я и захлопнул книгу, не произнеся ритуального слова. – Я буду ее искать.

Когда я уходил, М'Квайе осталась сидеть, неподвижная и бесстрастная, как статуя. Свои ботинки я нашел там, где оставил.

Весь день я носился по дюнам на ревущем джипстере, занимаясь бесплодными поисками. Экипажу «Аспика» я, должно быть, казался небольшой песчаной бурей. В конце концов пришлось вернуться к кораблю за горючим.

Навстречу мне величественно выступил Эмори.

– Хорош! Поросенок выглядит чище, чем ты. Объясни, к чему это родео?

– Я кое-что потерял.

– Посреди пустыни? Уж не один ли из своих сонетов? Это единственное, из-за чего ты способен переживать.

– Нет, черт возьми! Кое-что личное.

Механик наполнил бак, и я попытался сесть за руль.

– Стой! – рявкнул Эмори, хватая меня за руку. – Ты никуда не поедешь, пока не расскажешь в чем дело.

Я мог вырваться, но тогда Эмори велел бы стащить меня за ноги, и вокруг нашлись бы охотники выполнить его приказ. Пришлось объяснить вежливо и мягко:

– Я, видите ли, потерял часы. Подарок матери. Фамильная реликвия. И я хочу найти их до отлета.

– Ты уверен, что не оставил их в своей каюте или в Тиреллиане?

– Уже проверял.

– Может, их кто-нибудь спрятал? К тебе, знаешь ли, не пылают любовью.

– Я думал об этом. Но они всегда были в правом кармане. И я мог обронить их, бродя по дюнам. Он ядовито прищурился.

– Помнится, я читал на обложке твоей книги, что твоя матушка скончалась, как только ты родился.

– Это правда, – я прикусил язык. – Это были часы ее отца, но она намеревалась подарить их мне.

– Хм! – фыркнул Эмори. – Гонки по дюнам не лучший способ для поиска фамильных реликвий.

– Так я могу заметить солнечный блик от стекла, – ответил я не слишком убедительно.

– Возможно, но сейчас уже темнеет, так что нет смысла продолжать поиски.

С лицом человека, полностью довольного собой, он повернулся к механику.

– Стряхни пыль с машины и загони в ангар.

Затем Эмори с дружеским видом похлопал меня по плечу.

– Иди-ка прими душ и поешь чего-нибудь. Мне кажется, и то и другое тебе совсем не помешает.

Заплывшие бесцветные глазки, жидкие волосы, истинно ирландский нос и вдобавок голос – громче, чем у кого бы то ни было…

Луженая глотка – и никаких других достоинств руководителя.

Я ненавидел его. Он был моим Клавдием. О боги, пошлите мне пятый акт!

Но вдруг мысль об ужине и ванной дошла до меня. И то и другое было весьма кстати. Если бы я настаивал на своем, то вызвал бы еще больше подозрений.

Я стряхнул песчинки, приставшие к рукаву.

– Вы правы, Эмори. Я принимаю ваше предложение.

– Мы можем отлично поужинать у меня в каюте.

Душ был благословением, свежий комбинезон – Божьей милостью, а пища благоухала, как небесная амброзия.

Бифштексы мы съели в полном молчании. Когда на столе появились десерт и кофе, он предложил:

– Почему бы тебе не остаться ночью на станции? Поэтам тоже иногда необходимо выспаться.

Я покачал головой.

– У меня много работы. Нужно успеть. До отлета слишком мало времени.

– Помнится, несколько дней назад ты уверял, что почти все закончил.

– Почти – это не совсем.

– И еще ты рассказывал, что по вечерам в Храме бывает служба.

– По вечерам я работаю в своей комнате.

Эмори как-то странно взглянул на меня. Наконец он изрек «Гэллинджер», и я со вздохом поднял глаза – мое имя в его устах всегда связано для меня с очередной неприятностью.

– Разумеется, это не мое дело, – продолжил он, – но пока мы здесь, все дела – мои. Бетти говорит, что у тебя там девушка…

Это был не вопрос. Это было утверждение, повисшее в воздухе и ждущее ответа.

Ты сука, Бетти, корова и сука. Вдобавок ревнивая. Зачем ты суешь в это свой нос, а потом еще и треплешься?

– Даже так? – в отличие от него я не утверждал – я спрашивал.

– Именно так, – ответил он. – Как руководитель экспедиции, я обязан следить, чтобы взаимоотношения с местным населением были корректными и дружественными.

– Вы говорите о марсианах, – возразил я, – словно это какие-то паршивые туземцы. Нет ничего более далекого от правды.

Я поднялся.

– Когда я опубликую все, что мне известно, на Земле узнают истину. Я расскажу о тех вещах, которые никогда не приходили в голову достопочтенному доктору. Муру. Я поведаю о трагедии умирающей расы, покорившейся и оттого обреченной. И я расскажу, как это случилось – и услышу стоны разбитых сердец. На черта нужны мне все премии и почести, которыми меня осыплют! А их культура существовала в те времена, когда наши предки еще учились добывать огонь и бегали за саблезубыми тиграми, размахивая примитивной дубиной!

– Все это прекрасно. Так есть у тебя там девушка?

– Да! – заорал я. – Да, Клавдий! Да, папочка! Да, Эмори! Но я открою вам еще одну тайну. Они уже мертвы. Стерильны. Следующего поколения не будет.

Я немного помедлил и добавил:

– Они останутся жить только в моих статьях, в микропленках и магнитофонных записях. И еще в стихах о девушке, над которой тяготеет проклятие, и о ее танце, которым она рассказывала об этом.

– М-да, – вздохнул Эмори. – Последние месяцы ты вел себя несколько необычно. Временами ты даже бывал вежлив. А я никак не мог понять, что с тобой творится.

Я опустил голову.

– Это из-за нее ты как смерч носился по пустыне?

– Да.

– Зачем?

Я взглянул на него.

– Затем, что она куда-то исчезла. Не знаю куда и почему. Мне хотелось найти ее до отлета.

Эмори повторил свое «м-да».

Он откинулся на спинку кресла, сунул руку в ящик стола и вытащил оттуда какую-то вещицу, завернутую в полотенце. Развернул. Передо мной возник женский портрет, окантованный в рамку.

– Моя жена, – произнес Эмори. На редкость привлекательное лицо и странные миндалевидные глаза.

– Ты ведь знаешь, я моряк, – начал он. – Когда-то был младшим офицером. Тогда я и встретил ее в Японии.

Там, где я родился, считалось немыслимым жениться на женщине другой расы, поэтому мы никогда не были в официальном браке. Но она все равно была моей женой. Я был на другом конце света, когда она умерла. Наших детей забрали, и с тех пор я их никогда не видел. Даже не смог узнать, в какой приют они попали. Все это было давно, и лишь несколько человек знают об этом.

– Сочувствую вам, – сказал я.

– Не стоит. Забудь об этом. Но, – он запустил пятерню в волосы и посмотрел на меня, – если ты хочешь взять ее с собой – так и сделай. Мне снимут голову, но я уже слишком стар, чтобы и дальше таскаться по экспедициям. Желаю тебе удачи, сынок.

Он допил свой остывший кофе. Отодвинул стул. И сказал:

– Можешь взять джипстер.

Дважды я пытался произнести «спасибо», но не смог. Просто встал и пошел прочь.

– Сэйонара[3] и все такое, – прошептал он у меня за спиной.

– Она здесь, Гэллинджер! – донесся до меня чей-то крик.

Я оглянулся.

– Кейн!

Я не разглядел его в темноте, но кто еще может так сопеть?

Пришлось подождать, пока он приблизится.

– Ты о чем?

– О розе. О твоей розе.

У него в руках был прозрачный пластиковый контейнер, разделенный перегородкой надвое. В нижней половине плескалась жидкость и в ней плавал стебель. А в верхней – как бокал кларета в кромешной тьме, сияла великолепная, только что распустившаяся роза.

– Спасибо, – поблагодарил я, бережно пряча контейнер под куртку.

– Возвращаешься в Тиреллиан?

– Да.

– Я видел, как ты приехал, и понес тебе розу. Только мы разминулись у каюты капитана. Эмори был занят. Он сказал, что тебя можно найти в горах.

– Еще раз спасибо.

– Ее стебель в специальном растворе, так что цветок не увянет несколько недель. Я кивнул на прощание и поехал.

В горы – дальшеи дальше. Небо надо мной было словно ковш льда с вмерзшими в него неподвижными лунами. Подъем стал круче, и мой маленький ослик заупрямился. Пришлось подстегнуть его, добавив газу. Я поднялся еще выше и, узнав зеленую немигающую звезду, почувствовал в горле горький ком. Роза в контейнере стучалась в мою грудь, как второе сердце. Ослик закричал громко и жалобно, потом стал кашлять – я подхлестнул его снова, и он умер.

Я поставил джипстер на тормоз и выбрался из машины. Дальше придется идти пешком.

Холодно, так холодно. Здесь, вверху. Ночью? Почему? Почему она это сделала? Зачем бежать от костра в наступившей ночи?

Я поднимался, спускался вниз, обходя и перепрыгивая трещины и ущелья с недоступной для Земли легкостью.

Мне осталось всего два дня. Любимая, за что ты решила меня оставить?

Я полз под каменными карнизами. Преодолевал гребни. Я царапал колени и локти, от моей куртки остались лохмотья.

Ты не отвечаешь мне, Малан? Неужели ты и в самом деле так ненавидишь твой народ? И я воззвал к другим богам. Вишну, ты – хранитель, защити ее! Дай отыскать.

Иегова?

Адонис? Осирис? Таммуз? Маниту? Легба?

Кто из вас ответит мне – где она?..

Мои мольбы достигли высот небесных, но надежда оставалась тщетной.

Посыпались камни, я повис на краю. выступа. Мои пальцы так окоченели, и так трудно было не сорваться с почти отвесной стены…

Я посмотрел вниз – футов двенадцать. Я разжал пальцы, упал и покатился по склону.

В это мгновение я услышал ее крик.

Я лежал на спине и смотрел в небо. Она звала меня откуда-то из высоты:

– Гэллинджер! Я оставался неподвижным. – Гэллинджер! И я почувствовал ее приближение.

Под ее шагами похрустывали и осыпались камешки на тропе справа от меня.

Я вскочил и спрятался за валун. Она миновала обрыв и шла наугад по камням.

– Гэллинджер?

Тогда я подошел к ней и обнял за плечи и произнес ее имя.

Она слегка вскрикнула, затем прижалась ко мне и заплакала. Я первый раз увидел ее слезы.

– Почему? – спросил я. – Скажи, почему? Но она все ближе прижималась ко мне и тихо всхлипывала.

Наконец:

– Я думала, ты разбился.

– Могло быть и так, – согласился я, – но зачем ты покинула Тиреллиан? И меня?

– Разве М'Квайе не сказала тебе? И ты не догадался?

– О чем я должен догадываться? Матриарх сказала, что не знает.

– М'Квайе солгала. Она знает.

– Но что? Что именно она знает?

Бракса стояла, опустив голову и не произнося ни слова. Я вдруг заметил, что на ней лишь тонкое платье для ритуального танца. Отстранил ее от себя и накинул ей на плечи свою многострадальную куртку.

– Великий Малан! Ты же замерзнешь!

– Нет, – голос ее был спокоен, – не волнуйся за меня.

Я вытащил контейнер с розой.

– Что это?

И я ответил ей:

– Роза. К сожалению, в темноте ты не сможешь ее оценить. Помнишь, однажды я сравнил тебя с ней?

– Д-да. Можно ее взять?

– Конечно, но все-таки объясни.

– Ты действительно не знаешь? – спросила она.

– Нет!

– Когда пришли Дожди, они несли проклятие только нашим мужчинам, и этого оказалось достаточно. Но мне они не причинили вреда. Никакого.

– О… – только и произнес я.-О-о-о…

Мы молчали, а я пытался осмыслить услышанное.

– Тем более, почему ты убежала? Что плохого в этом для марсиан? Тамур ошибся. И твой народ возродится вновь.

Она засмеялась – смех ее был похож на безумное каприччио Паганини. Я прервал ее, прежде чем этот смех перешел в истерику.

– Ты говоришь – возродится? Но как? – спросила она, потирая щеку.

– Люди Марса живут долго. Если наш ребенок родится здоровым, это значит, что наши расы могут любить друг друга. Я уверен, что кроме тебя у твоего народа должны быть еще нормальные женщины.

– Ты читал Книгу Локара, – сказала она, – зачем спрашивать об этом и меня? Смерть наша предрешена, и последователи Локара знают свою судьбу уже давно. И уже давно они решили: «Мы создали все, что сумели, мы увидели все, что смогли, мы услышали и испытали все, что можно слушать и чувствовать. Танец был прекрасен. Теперь он завершился».

– Ты не можешь верить в это!

– Во что я верю – не имеет значния, – прошептала она. – Смерть наша предрешена Матриархом и Матерями. Их высокие имена кажутся насмешкой сейчас, но их решение будет принято всеми как должное. Остается единственное пророчество, но и оно лживо.. Мы умрем.

– Нет, – сказал я.

– Ты что-то предлагаешь?

– Я возьму тебя с собой на Землю.

– Я не могу.

– В таком случае, пойдем со мной.

– Куда?

– В Тиреллиан. Я должен поговорить с Матерями.

– Ты не сможешь! Сегодня вечером Церемония в Храме!

Я расхохотался от злобы.

– Церемония, посвященная богу, который сбил вас с ног, а потом двинул ногой по зубам?

– Он все еще наш Бог, – ответила она. – Мы все еще его народ.

– Как вы напоминаете моего папеньку! – произнес я с отчаянием. – Но я все-таки пойду, и ты пойдешь со мной, даже если мне придется всю дорогу нести тебя на руках. И ты не сможешь вырваться, ведь я сильнее тебя.

– Но не сильнее Онтро.

– Какой еще Онтро?

– Он тот, кто остановит тебя, Гэллинджер. Он – Десница Малана.