"Недремлющий глаз бога Ра" - читать интересную книгу автора (Шаповалов Константин)Глава одиннадцатаяНаваждение завершилось черным слайдом. Фильм произвел на меня впечатление, но не настолько, чтобы я смог во всё это поверить. Да, жизнь и смерть, таинство рождения, звезды; жестокие забавы смертных на пороге Вечности. Волнующе, но неубедительно. Зато Веник просмотрел клип с восхищением и авторитетно заявил: — Рождение Аттилы! Классное кино. Всё точно как в легенде, но вот причина отказа вызывает сомнение. — А, так ты его раньше видел? — я почему-то обрадовался. — Какого отказа? — Последнего — от репродуктивного процесса. Нет, кино я не видел, но книжку читал. Это римляне его так прозвали: Аттила — Бич Божий. Предводитель гуннов. Навел шороху и в самой империи и за пределами — никому мало не показалось. Точно как и предупреждала жрица в маске. Кстати, ты узнал её? — Нет. А ты? — Шерон Стоун. Правда, сначала я думал, что это Людмила Гурченко, но когда она повернулась боком, все сомнения отпали — такая замечательная попка только у Шерон. — Ага, а тот конек-горбунок, который вторым вызвался — Сильвестр Сталлоне? — Ха, он ещё и не верит! Да я любую актрису узнаю в любом гриме. По походке. А если она ещё и задом повернется — идентификация стопроцентная. Попки я различаю как криминалист пальчики. — А кроме? Сюжет, там, драматургию? — Абсолютно всё! Просто попки это единственное, что в них есть от природы, а остальное — макияж. Хотя и он тоже о многом может порассказать. — Ну?! Например? — Это целая философия. Знаешь, чем люди украшают жилище? Плакатиками, календариками, слониками, кружевными салфеточками. А один парень, Леня Ройтман, пристроил в прихожей даже якорную цепь. Когда совместное советско-американское предприятие «Скраб» стало выплачивать по сорок долларов за тонну… — Подожди, подожди! — я испугался, что коммерческая волна занесет его в Иерусалим, — А причем тут попки? — Не попки, а украшения! — он помолчал. — Знаешь, сколько всякой пакости скрыто в человеческой натуре? Что-то из ассортимента люди пытаются припрятать, а кое-чем, наоборот, ненавязчиво мозолят окружающим глаза. Вот украшения и показывают, какие черты человек старательно выпячивает. — В смысле — черты характера? — В смысле — внутренние качества. Юмор в том, что их может не быть, а человек выдает желаемое за действительное! Например, оружие и геральдика на стенах показывают, что персону владельца переклинивает на собственной значимости. Она сама себя воображает выдающейся и других пытается заставить думать то же самое. — Интересно, — я об этом как-то не задумывался, — Только кто же в совке развешивает на стенах оружие? Где ты такое видел? — Совок, как и всяческая оккупация, явление временное, а я говорю о вечном. Хотя существуют и чисто совковые варианты: натыканные повсюду свечи и вырезанные из журналов репродукции говорят о стремлении утвердиться как возвышенная натура. — Это намек? Могу я прислать секундантов? — Тю! Думаешь, ты один такой? Нет, вас как гуннов — тьмы, и тьмы, и тьмы. — Это скифов — тьмы, и тьмы, и тьмы, двоечник. — Пускай будет скифов, — согласился маркиз. — Главное, что всех касается. Украшения — это подписанный протокол о намерениях. Видел, какой медальон был у Шерон? — Вроде белой таблички на цепке? А что в нем особенного? — То и особенного, что смотреть надо было внимательнее! — Веник запустил программу и, найдя нужный кадр, максимально увеличил картинку. — Блин, ну и наколдовали киношники! Оказывается, я тоже кое-что проглядел…. Весь экран теперь занимала овальная бляшка из серебристого металла, на которой было выбито подобие человеческой фигуры. Впрочем, человеческими выглядели только руки и туловище; повернутая в профиль голова напоминала петушиную, а ноги от колен превращались в расползающихся змей, что придавало созданию устрашающий вид. Вдобавок, в поднятой правой руке оно сжимало плеть — будто замахивалось. От медальона веяло такой глубокой стариной, что я усомнился: — Слушай, они что — взяли это напрокат в каком-нибудь музее? Не похоже на бутафорию. Веник уже распечатывал картинку: — Сам удивляюсь! Хотя, знаешь какие они дотошные, эти американцы. Уж если возьмутся, то делают "от и до", а не как наши шаромыжники. — Зато наши не ломают машин. И жизнь изображают гораздо объективнее, чем она есть на самом деле. — Дык, я не про художественное кино, а про научно-популярное. Однажды посмотрел фильм о жизни акул — они мне потом два года снились, так натурально было снято. — Кусали тебя? — Хуже. Одну гигантскую акулу-молот подловили во время родов — дурацкий оператор чуть-чуть не забрался к ней во влагалище! Или, я не знаю, как у рыб называется место, куда он вперся со своей осветительной аппаратурой. Нет, это был настоящий апофеоз войны, когда прямо в объектив посыпались маленькие акулята-молоточки. Уже голодные!!! Эта замечательная, натуралистическая картина называлась: "Папа, папа где ты?!". По этому поводу я и не женился на Фае Хаит. — Ты же говорил, что тебя разочаровала мама, мадам Хаит? — Нет, мадам Хаит не может разочаровать! Это не акула, а просто ходячая гильотина. Кстати, можешь полюбоваться — кем она была в прошлой жизни, — маркиз взял канцелярскую кнопку и торжественно пришпилил распечатанное изображение к стене. Я присмотрелся: — Да, видная особа. А ты не знаешь, что тут за надписи? Михаил, Рафаил, Гавриил… — случайно не список замученных зятьёв? — Нет, слишком мало имен. Но слово "шемешейлам", — он указал пальцем, — вот, видишь, под змеиными ногами, мне знакомо. Это значит "Вечное Солнце". — Еврейское, что ли? — Древнееврейское. Наверное, какое-то заклинание — он склонился над самым листом и принялся читать по складам. — Ше-ме-шей-лам, лат-хра-мап-хта, йо, йо, йо, йе, йе, йе, й-й-й-й-й-й-й-й, ае-ае-ае, аа-ай-ай, ейо, пси-нот-хер-тхе-рно… — Привет, детки! Что за дерьмо вы поете? — по-английски спросил игривый женский голос. Мы разом обернулись, и я увидел оливковую инфанту. Сейчас на ней был не спортивный, а элегантный брючный костюм, скроенный так ловко, что тело девушки напоминало рвущийся из зеленой чашечки бутон. Маркиз онемел; он даже не смог назвать свое имя, когда испанка подошла к нам и протянула изящную, тонкую кисть с красивыми, длинными пальцами: — Лиса Мун. Доктор. Лечу болезни, вызванные воздержанием. — Сергей Гвоздев. А это Липский. Вениамин. — Гинеколог, — добавил от себя внутренний голос. — Пояс-то отдал, дятел, а штаны спадают. Поздравляю. — Бенджамин Франклин. Очень звучное имя, — одобрительно заметила она и попыталась отнять руку. Без домкрата не удалось — Веник сработал молча, но эффективно — как медвежий капкан. Впрочем, немота тут же дала трещину: сперва просочились невнятные возгласы "Excellent!" и "Perfect!", а затем на пораженную девицу обрушился весь словарный запас маркиза. Одновременно он начал подбираться к талии, но в какой-то момент переборщил — та решительно выдернула пальцы и уселась на подлокотник моего кресла. — Не так резво, дорогой! — глядя на Веника, она слегка наклонилась ко мне, — Нас могут услышать за стенкой. Де Садур погрустнел. — Я только хотел сказать, что у вас тоже красивое имя, — кисло возразил он. Тут упругая грудь инфанты уперлась в моё плечо; я испытал разряд, простреливший тело вдоль позвоночника и задержавшийся в глубине, где-то в области крестца. Дух захватило — такой кайф. — Зяблик, ты неотразим! — проворковал голос. — Отправь друга в туалет, и чтоб не возвращался! — А по мордасам? — я припомнил тренировочный бой в спортзале. — Да ладно, сама ведь лезет! — не унывал он. — Казанова ты наш! Я поднялся и предложил даме кресло: — Садитесь, пожалуйста. Действительно, у вас красивое имя, но, кажется, не испанское? — У-упссс! А почему оно должно быть испанским? — сделав удивленные глаза, спросила Лиса. — Ну, просто показалось, что вы испанка. Нет? — Я ассирийка, — она повернулась и предъявила профиль, который больше подходил не для глиняных черепков, а для суперобложки. — Видите теперь? А фамилию ношу как память о муже. — Кто она? Ассирийка? — по-русски уточнил разволновавшийся Веник. — Быть не может — они же ископаемые! Ассирийцы, вавилоны, шумеры всякие… — Он говорит, что это исчезнувшая народность, — перевел я инфанте. — Да и мне так казалось — до встречи с вами. Не вставая, она змеиным движением скользнула в глубину кресла и уселась, изогнувшись так, что груди едва не выплеснулись из кружевной оболочки: — Правда, нас осталось очень мало. По всему миру наберется тысяч сто пятьдесят — двести, — она со значением посмотрела мне в глаза, — нужно срочно что-то предпринимать, чтобы не вымерли. — Ты понял, зяблик? — ахнул голос. — Открытым, блин, текстом! Гони Веника в туалет, и чтоб не вернулся! Я открыл рот, но язык встал колом и не захотел поворачиваться. — Ну?! — торопил голос. — В чем дело, дятел? — Что ему, час в сортире сидеть? — Два! Нет, три часа пусть сидит. Он тебе друг или кто? Я напрягся, но вслух промычал нечто нечленораздельное. — Логично! — обрадовался маркиз. — Хочешь сходить по большому? — Вот наглая рожа! — психанул голос. — Скажи, типа дорогу ему уступаешь. Типа, дорогу осилит идущий. Ну?! — Неужели в паспорте написано, что вы ассирийка? — начал подбивать клинья оправившийся от потрясения Де Садур. — Нет, это написано на моей заднице! Хотите взглянуть? — А можно? — С крючка снимает, гад! — злобно прошептал голос. — А ты чего молчишь, дятел? — Почему нет? — инфанта томно улыбнулась. — Вечерами я обычно танцую в баре. Приходите и увидите всё, что захотите. У Веника едва не случился приступ. Он заметно побледнел и, глотнув побольше воздуха, затараторил: — Мы бы с радостью, да нам не разрешают! Дом — работа, работа — дом — всё, что мы здесь имеем. Может, лучше вы к нам зайдете? — Зайду. А что будем делать? — пристально посмотрев на меня, спросила инфанта. — Покажете то же самое, что в баре! Только охрану не приводите. Мы люди мирные, женщин не обижаем. — Зря! Многим женщинам только этого и надо. Вот я, например, не люблю таких, которых нужно подбадривать. Маркиз чуть не заплакал: — Да я сам не перевариваю таких ослов! Так не возьмете охрану? — Мне охрана не нужна, а вам…, - она усмехнулась, — …вам тоже разрешили без неё обходиться. Теперь можете ходить куда угодно и когда угодно — ваши голоса внесены в базу данных. Но не забывайте о телекамерах! Всем, кто не хочет заниматься любовью на глазах у службы безопасности рекомендуется искать укромные места. Я знаю парочку подходящих, но сейчас там прохладно. Вот приплывем в тропики… — А когда же, наконец, мы приплывем в тропики?! Что за издевательство?! — вознегодовал Веник. — Ладно, мальчики, я лучше пойду, — Лиса встала и обернулась ко мне. — Вы меня проводите? — Съел! — злорадно констатировал голос. — Сидел бы щас на горшке, без потрясений и уязвленного самолюбия. Дятел. — Конечно. Пожалуйста…, - незаметно для неё я сунул руку под куртку и подхватил военные штаны. — Ты же не на долго, Гвоздик? — озаботился товарищ, когда мы выходили. — Часа три — самый минимум. — прикинул голос. — Или больше. — О чем это он? — оглянувшись, спросила Лиса. — Просит, чтобы я быстрее вернулся. — Боже, как трогательно! Теперь я вижу, что такое настоящая мужская дружба. Мы вышли из лаборатории. Штаны повели себя неприлично — пришлось занимать даму разговором: — Вы сказали, что охраны не будет? А те две леди, которые сидели на кровати? — Ну какие же это леди, милый! — она усадила меня на откидной стул и, почти повиснув на моем плече, зашептала. — Вечером отделайся от приятеля. Скажи, что плохо себя чувствуешь и отправь его в бар — пусть развеется. Я попрошу, чтобы девочки за ним присмотрели. Хорошо? — Зяблик, выясни, что за девочки! — скомандовал голос. — Может, там такие, что… Но теплая ладонь легла мне на губы и запечатала рот. — Тише, не говори ничего. Здесь нельзя. Вечером я зайду и провожу туда, где всё будет можно. Всё! Она чмокнула меня в щеку, покачнулась и исчезла — словно растаяла. Что-то змеиное было в её облике. |
||
|