"Голубые пески" - читать интересную книгу автора (Иванов Всеволод)IVПоликарпыч обошел всю ограду, постоял за воротами и, щупая кривыми пальцами ноющий хребет, вернулся к мастерской. Тут в тележке под'ехал к навесу Кирилл Михеич. Сюртук у него был выпачкан алой пылью кирпичей, на сапоге прилипла желтовато-синяя глина. — За городом дождь был, а тут, как сказать, не вижу. — Тут нету. Поликарпыч распустил супонь. Лошадь вдумчиво вытянула шею, спуская хомут. — Видал, Кирилл, поселковых? Они на завод поехали, стретим, грит, его там. Я про бабу, Фиезу, спрашивал… — В Талице она гостила… — И то слышал, гостила, говорят. Я про хозяйство, без бабы какое хозяйство?.. поди, так приехать должна скоро, письмо што ль ей?.. Кирилл Михеич повел щекой. Оправил на хомуте шлею и резко сказал: — На пристань пойду, женску роту на фронт отправляют… В штанах, волосы обрили, а буфера-то что пушки. Поликарпыч сплюнул: — Солдаты и бритых честь-по-честью… Вояки! У нас вот в турецку войну семь лет баб не видали, а терпели. Брюхо — в коросте!.. — Воевать хочут, ни что-нибудь, яко-бы… — Ну, воевать! Комиссар, Васелий тоже в уезде воюет. Грабители все пошли… Чай пить не будешь? Сынок!.. Поликарпыч укоризненно посмотрел на сутулую спину уходившего сына, скинул свой пиджак, вытряс его с шумом: — Маета! Без бабы кака постель, поневоле хошь на чужих баб побежишь… Они, вишь, ко фронту за ребятишками поехали… Он хлопнул себе по ляжке и, тряся пыльной бороденкой, рассмеялся: — Поезжай, мне рази жалко!.. Кирилл Михеич, крепко расставляя ноги, шел мимо тесовых заборов к пристани. Раньше на заборах клеились (по углам) афишки двух кинематографов «Заря» и «Одеон», а теперь — как листья осенью всех цветов «Голосуйте за трудовое казачество!» «Да здравствует Учредительное Собрание!..» «Выбирайте социалистов-революционеров!..» И еще — Комитет Общественной Безопасности об'являл о приезде чрезвычайного следователя по делу Запуса. Следователь, тощий паренек с лохматыми черными бровями, Новицкий, призывал Кирилла Михеича. Расспросил о Запусе и, краснея, показал записки Фиозы, найденные на пароходе. Это было неделю назад, а сегодня поселковые рассказали, как Фиоза уехала к Запусу. Казак Флегонт Пестов, дядя убитого Лифантия, грозил кулаком в землю у ног Кирилла Михеича: — Ты щщо думаешь: за таки дела мы помилуем? Ане, думаешь, как нас осилят, не вырежут?.. Она, может, списки составила?.. Кирилл Михеич считал кирпичи, отмечая их в книжку, и молчал. Казаки кирпичи везли на постройку полусожженной Запусом церкви, — Кириллу Михеичу неловко было спросить о плате. Казаки стыдились и врали про Фиозу, что, уезжая, она три дня молилась, не вставая с колен. — Околдовал, штобы его язвило! У пристани — крепко притянутая стальными канатами — баржа. За ней буксирный пароходик — «Алкабек». По сходням взад и вперед толпились мещане. На берегу на огромных холмах экибастукской соли прыгали, скатываясь с визгом вниз, ребятишки. Салдаты, лузгая семячки, рядами (в пять-восемь человек) ходили вверху по яру. Один босой, в расстегнутой гимнастерке, подплясывая, цеплялся за ряды и дребезжаще кричал: — Чубы крути, счас баб выбирать будем!.. Пахло от солдат острым казарменным духом. Из-за Иртыша несло осенними камышами; вода в реке немая и ровная. На носу парохода, совсем у борта, спал матрос-киргиз, крепко зажав в руке толстый, как жердь, канат. «Упадет», — подумал Кирилл Михеич. Здесь подошел Шмуро. Был он в светло-зеленом френче, усы слегка отпустил. Повыше локтя — трехцветный треугольник. Выпятив грудь, топнул ногой и, пожимая вялую ладонь Кирилла Михеича, сказал задумчиво: — Добровольно умирать еду… Батальон смерти, в Омск. Через неделю. Только победив империалистические стремления Германии, Россия встанет на путь прогресса… — Церкви, значит, строить не будете?.. — Вернусь, тогда построим. Кирилл Михеич вздохнул. — Дай Бог. На могиле-то о. Степана чудо свершилось, — сказывают, калика исцелилась. Пошла. — Религиозные миазмы, а впрочем в Индии вон факиры на сорок дней в могиле без вреда закапываются… Восток! Капитана давно не видали? — Артюшку? — Уездным комиссаром назначен, из Омска. Казачий круг доверие выразил. Был у него сегодня — обрился, телеграмму читает: казаки на Сохтуй лавой… — Куда?.. Брешут, поди. Ленивы они… — Сохтуй, резиденция Запуса. Только разве фронтовики в казаках, — а то беспощадно… Заходите. Шмуро быстро выпрямился и пошел к генеральше Саженовой. Обернулся, протянул палец к пуговицам френча: — В уезде военное положение. Пароль и лозунг!.. Беспощадно… Кирилл Михеич посмотрел на его высоко подтянутый ремень и вяло улыбнулся: Шмуро подражал Запусу. Втягивая зад (потому что на него и о нем хохотали солдаты), прошла на баржу женская рота. Если смотреть кверху — видно Кириллу Михеичу, такие же, как и на яру, солдатские лица. Глаза, задавленные широкими щеками со скулами, похожими на яйца, лбы покрытые фуражками, степные загары. Рядом с девкой из заведенья хитрого азиата Бикмеджанова увидал Леночку Соснину, она в прошлом году окончила гимназию в Омске. Теперь у ней также приподнялись щеки, ушли под мясо глаза и тяжело, по-солдатски, мотались кисти рук. Саженовы кинули на баржу цветы. С тележки, часто кашляя и вытягивая челюсть, говорил прощальную речь Артюшка. Кирилл Михеич речи его не слушал, а пошел, где нет народа. У конторы пристани, на завалинке сидели грузчики. Один из них, очищая розовато-желтую луковицу, говорил бойко: — Приехал он на базар, тройка вся в пене. Шелкова рубаха, ливервер. Орет: «Не будь, грит, я Васька Запус, коли всех офицеров с казаками не перебью». Повернул тройку на всем маху и в степь опять… — Вот отчайной!.. — Прямо в город!.. Извозчик, дремавший на козлах, проснулся, яростно стегнул лошадь и язвительно сказал Кириллу Михеичу: — И для че врут, конь и тот злится… Шантрапа!.. Садитесь, довезу. Кирилл Михеич взялся было за плетеную стенку, чтоб влезть. Грузчики вдруг захохотали. Кирилл Михеич опустил руку: — Не надо. Извозчик, точно поняв что, кивнул и, хлестнув крутившегося в воздухе овода жирным и толстым кнутом, опять задремал. Расстегнув френч и свесив с дрожек кривые ноги, показался капитан Трубычев. Кирилл Михеич тоже расстегнул сюртук: — Артюш!.. Трубычев убрал ноги и, шурша сеном, подвинулся: — Садитесь, рядом… Домой! Дрожки сильно трясло. — Когда это пыль улягет? — Да-а… — устало сказал Артюшка. — Как хозяйство идет? Подряды имеются? Мне о церквах каких-то говорили. — Нету нонче никаких подрядов, например, бумага одна получается. Как сказать фунтаменты провели, есть, а народ воюет. Олимпиада здорова?.. — Скоро можно строить. Казачья лава пройдет, Запуса прогонят. Следователь сказывал, письмо Фиозы нашли в пароходе. Кирилл Михеич пошарил в кармане, точно ища письма. Вдруг взмахнул рукой и схватил Артюшку за коленку: — Ты мне, Артюш, записку, записку такую по всему уезду… чтоб пропускали везде: дескать, Кирилл Михеич Качанов по всему уезду может, понял? Я завтра отправлюсь. — Записка, пропуск? — Ну, пропуск. Мне-то что, мне только ехать. — Записка выдается людям, связанным с гражданскими или военными организациями. — Петуха знаешь? — Какого петуха? — Олимпиада петуху одному горло перекусила… А мне в уезд надо ехать, церкви строить!.. Давай записку. — Петух-то при чем? Веки Кирилла Михеича точно покрылись слюной. На лице выступила розовато-желтая кожа. Он дергал Артюшку за острое колено, и тому казалось, у него нарастает что-то на колене… — Какой петух?.. — Не петух, а человека губят. Же-ену!.. Пущай я по всему уезду спокойно… церкви, скажу, осматривать. Я под законный суд привезу. — Зачем ее тебе? Таких — к Бикмеджанову ступай, десяток на выбор. Кто ее потрогает?.. — Могу я осматривать свои постройки; я в губернию жаловаться поеду. Стой! Он выпрыгнул из дрожек и, застегивая сюртук, побежал через площадь в переулок. Киргиз-кучер посмотрел на его ноги и шлепнул пренебрежительно губами: — Азрак-азрак сдурел… Сопсем урус бегать ни умет. А-а!.. Вечером, архитектор Шмуро сидел перед Кириллом Михеичем в кабинете. Шоркая широкими ступнями по крашеному полу, он вразумительно говорил: — Окончательно, на вашем месте я бы отказался. Я люблю говорить правду, ничего не боюсь, но головы мне своей жалко, сгодится… Хм… Так вот: я об'ясню — Трубычев вам не давал бумажку потому, что ревнует жену к Запусу, а Фиоза Семеновна при нем если, — не побежит же туда Олимпиада. Затем Олимпиада повлияла, сплетница и дура. Отпустил. Мне говорит: «Командирую с ним, не выпускайте из казачьей лавы». А что там палкой очерчено, здесь идут казаки, а здесь нет. Поедете? — Поеду, — сказал Кирилл Михеич. — Вам говорю: зря. Откажитесь. Я бы мог, конечно, несмотря на военную дисциплину — я защищать фронт еду, а не мужей, — мог бы отказаться… Он меня здесь очень легко со злости под пулю подведет… Он вытер потные усы и, еще пошоркав ногами, сказал обреченным голосом: — Поедете?.. — Поеду, — отвечал Кирилл Михеич и попросил отдать ему пропуск по уезду. Шмуро вздохнул: — Здесь на нас, на двоих… А впрочем, возьмите. |
|
|