Глава 1. Визит Спартака

Напрасно прождал весь день Спартак прибытия кораблей. Киликийские пираты так и не приплыли. Они обманули его — предводителя восставших гладиаторов — золото взяли, но сами так и не появились в назначенный день и час. Надежда укрыться с войском за морем от наседавших легионов римлян ушла как вода в песок.

Предстояло решительное сражение, которое определит судьбу всей войны. Вчера на рассвете он самолично допросил взятого в плен декуриона, который спешил из Брундизия к Крассу с сообщением от Лукулла. Тот со своим войском уже прибыл в порт на кораблях и собирался вскоре выступить против гладиаторов, о чём и извещал через гонца претора Сицилии.

Таким образом, в то время как перед войском Спартака стоял Марк Красс, а Гней Помпей угрожал ему с правого фланга, уже двинув легионы в Самний, Лукулл оказался в тылу восставших.

Глядя на пустынные прибрежные воды, Спартак тяжело вздохнул: что ж, ничего не поделаешь, знать судьба! Несмотря на то, что силы слишком неравны — пятьдесят тысяч против девяноста — ему всё-таки придётся дать римлянам последний бой. Он поставил перед войском задачу уничтожить легионы Красса, а затем разбить и Помпея, тогда Лукулл будет не страшен восставшим… Или же

все они погибнут в бою, как подобает храбрым воинам!

Выполняя задуманный план, завтра они снимутся с лагеря, перейдут вброд реку Брадан и направятся к Потелии. Как-то решится их судьба? Одни боги знают, но они предпочитают не общаться со смертными…

Спартак оглянулся на сопровождавших его соратников: нумидийца Висбальда — начальника одиннадцатого легиона, галла Арторикса, Граника, Мамилия, юного красавца Теулопика, начальника девятого легиона македонянина Эростена, сестру Мирцу, двух братьев-близнецов Ацилия и Аквилия, сыновей Либедия — управителя тускуланской виллы Валерии и других…

Лица гладиаторов были угрюмы и сосредоточены, но не растерянны. Ни один из боевых товарищей не выказывал страха, ни тайного, ни явного. Это положительный знак. Значит, в предстоящем сражении при Брадане, он может полностью доверять им, как это случалось не раз.

Спартак снова осмотрел далёкий горизонт из-под ладони. Там, где вечерний небосклон сливался с лазурью морской глади, по-прежнему было пусто. Только у берега колыхалось десятка два рыбачьих лодок. Местные жители выгружали дневной улов, собираясь передать его войску гладиаторов.

Прекрасный вороной нумидийский конь под Спартаком внезапно всхрапнул и заплясал над обрывом на краю дюны, вздымая тонкими точёными ногами фонтаны песка. Фракиец натянул поводья и, взъерошив коню холку, склонился и что-то шепнул на ухо. Жеребец угомонился, не переставая, однако беспокойно прядать ушами на каждый металлический лязг оружия и доспехов.

Вдруг Спартак встрепенулся и указал рукой в море:

— Парус!

— Неужели корабли пиратов? — обрадовалась за его спиной Мирца.

Однако радость её оказалась недолгой. На рейде возле берега встал лишь один корабль. Несмотря на сгустившиеся сумерки, Спартак хорошо рассмотрел очертания судна и вымпел на мачте, и радостно прошептал:

— Синдбад, друг!

Он развернул коня и, махнув в сторону загорающихся на побережье костров, приказал:

— Возвращаемся в лагерь!

Кавалькада сорвалась с места и, вздымая песчаные тучи, скатилась с дюны в долину, где среди оливковых рощ, раскинулась армия восставших рабов.

* * *

Скоро полночь, но Синдбад не ложился. Он неслышно прогуливался по палубе, держа в одной руке обнажённую саблю, а в другой — потайной фонарь, и время от времени пристально вглядывался в близкий берег, окутанный ночной мглой.

"Ничего не видно, хоть глаз коли! — пробормотал прославленный мореход и с надеждой посмотрел вверх над головой. Но небо как назло заволокло сплошной пеленой облаков. Ни луны, ни звёзд! Синдбад прошёл на корму. Отсюда лагерь Спартака был виден как на ладони. Войско, надо думать, спало крепким сном, согреваясь от ночной прохлады огнём тысяч и тысяч костров.

Пару часов назад от Спартака прибыл гонец с известием. Он с поклоном передал Синдбаду дощечку с начертанным посланием на греческом языке. Вождь армии восставших гладиаторов и рабов предупреждал своего друга о намерении посетить его корабль для важной беседы. Но этот визит должен был оставаться в глубокой тайне для всех…

С той поры Синдбад ни на секунду не сомкнул глаз. Он с нетерпением дожидался встречи с легендарным человеком, чьё имя заставляло трепетать Рим и которого он по-праву мог называть своим другом. Они были знакомы уже несколько лет. С того самого часа, как Спартак поднял восстание.

Узнав об этом, Синдбад, человек передовых взглядов, а потому ярый ненавистник рабовладельческих отношений, первым взялся тайно снабжать гладиаторов золотом и оружием. Так они и подружились со Спартаком. В редких откровенных беседах друзья сознавались друг другу, что дело искоренения рабства и освобождения рабов, которому они служат, всё-таки ещё слишком преждевременно. Одним восстанием рабовладельческий строй не свалить. Оно рано или поздно закончится ужасным поражением. Такой исход предопределён закономерностью исторического процесса…

— Ну и пусть так! — рычал в ярости Спартак, — Зато я сам и мои гладиаторы, а за восемнадцать лет до нас и Эвной с рабами Сицилии — все мы вкусили воздух истинной свободы! А ради этого и жизни не жалко!

Вдруг с моря до Синдбада донёсся еле слышный скрип уключин и лёгкий всплеск вёсел. На фоне спокойных волн появился едва различимый силуэт рыбацкого судна. Барка быстро приближалась к кораблю. Синдбад подошёл к борту, поднял фонарь и просигналил гостям условным знаком. Затем спустил за борт пеньковый трап и стал терпеливо дожидаться.

Свою команду он ещё засветло услал в общий кубрик, наказав отдыхать и носу на палубе без его разрешения не показывать. Вымуштрованным матросам такие приказы отдавались не впервой, поэтому все безропотно подчинились капитану, не задавая лишних вопросов. К тому же экипаж души не чаял в своём хозяине, который как никто из судовладельцев был не только добр и справедлив, но и весьма щедр в оплате их услуг.

Барка тем временем причалила к кораблю, глухо стукнувшись о борт. Синдбад кинул вниз швартовый конец и попытался рассмотреть гостей. Но темнота надёжно скрывала лица. В лодке можно было различить одни лишь человеческие силуэты; он насчитал их десятка два, не меньше.

Трап задрожал, по нему кто-то поднимался. Спустя мгновение над бортом показалась курчавая голова нубийца — одного из телохранителей Спартака. На чёрном лице выделялись лишь белки глаз, которые с настороженностью обшарили пустую палубу и в конце остановились на капитане. Узнав Синдбада, телохранитель расплылся в молчаливой улыбке, одним махом перескочил через борт и встал возле трапа напротив капитана с обнажённым мечом в руке.

Внезапно появилась луна. Призрачный свет скользнул по палубе и осветил воинственного нубийца, на котором была одета одна лишь набедренная повязка. Синдбад заметил, что эбеновая кожа воина с ног до головы бугрится многочисленными глубокими шрамами.

Присмотревшись повнимательнее, капитан в свою очередь тоже узнал чернокожего. Это был ни кто иной, как Намубу — командир отряда личных телохранителей Спартака. Преданный и молчаливый товарищ. Синдбад ещё ни разу не слышал от него ни единого слова.

Трап снова задрожал. Через пару секунд на палубе появился сам предводитель восставших. Друзья крепко обнялись и в полголоса поприветствовали друг друга. Отлично сложенный Синдбад и сам был немаленького роста, но по сравнению с гигантом — фракийцем, возвышавшимся над ним скалой, выглядел настоящим карликом.

Пока гость и хозяин тискали друг друга в объятьях, похлопывая по плечам, на палубу поднялись все сопровождавшие Спартака люди. Синдбад с удивлением заметил среди прислуги и телохранителей молодую женщину с грудным ребёнком на руках. На ней была одета стола — длинное просторное платье римских женщин и поверху паллий — просторный плащ. На груди посвёркивали фалеры — женские украшения. Римлянку бережно опекали расторопные служанки.

— Это кормилица! — кивнул на женщину Спартак, — Мы можем пройти в твои апартаменты, капитан?

Синдбад, убедившись, что вся поклажа в виде многочисленных тюков, свёртков, мешков и сундуков благополучно перекочевала из барки на палубу, повёл гостей в свои хоромы, которые находились на корме судна.

— Мой корабль — твой корабль, Спартак! Располагайся как дома.

Сначала они заглянули в обширную каюту — гостиную. Спартак придирчиво осмотрел помещение и спросил Синдбада:

— Ты не против, если тут разместятся телохранители и прислуга, друг?

— Нет, конечно!

Спартак сделал знак Намубе и нубиец согласно кивнув, стал руками показывать бойцам их места. Друзья вернулись в короткий закуток, где Синдбад отворил ещё одну дверь напротив гостиной:

— Это моя спальня!

— Пожалуй, спальня подойдёт! — пробурчал в раздумье Спартак, — Ты не станешь возражать, если кормилица с ребёнком и служанками займут её на время?

— Пусть располагаются! Нам с тобой хватит и моего рабочего кабинета — в нём два дивана! Но поведай мне, куда мы отправляемся?

— Ты отправляешься, Синдбад, домой в Багдад! Я же остаюсь… что бы дать римлянам генеральное сражение!

— Значит пираты всё-таки обманули? Вспомни, я предупреждал, что им нельзя доверять.

— Что толку теперь говорить об этом? Пойдём лучше в твой кабинет, я хочу доверить тебе одно ответственное поручение.

Как только кормилица с младенцем и служанками скрылась в спальне Синдбада, Намуба привёл и поставил на её пороге двух полуобнажённых эфиопов-телохранителей, вооружённых "махайра" и "фальката" — железными дакийскими мечами, которыми в отличие от бронзовых римских мечей — "гладиусов", можно было не только рубить, но и колоть; круглыми щитами, имеющими геометрические украшения в виде ромбов, знаков зодиака, луны и звёзд, копьями и лёгкими луками. Собственно, это было стандартное вооружение каждого из телохранителей Спартака. Его подобрал для воинов друга сам Синдбад.

Облачение довершал пояс с двумя кинжалами, колчан со стрелами и укороченная пенула — тёплый плащ с капюшоном, пригодный в дороге, чтобы не замерзать в прохладные ночи. Но телохранители демонстративно игнорировали плащи под тем предлогом, что они, якобы, сковывают их движения во время схваток…

Ещё двух эфиопов Намуба поставил за дверью рабочего кабинета Синдбада, показав жестами, что они вправе зарубить каждого, кто попытается ворваться в комнату без разрешения вождя или капитана судна. Теперь друзьям никакие неожиданности во время разговора не грозили.

Едва переступив порог, Спартак увидел, что друг тщательно подготовился к встрече с ним. Кабинет ярко освещался бронзовыми светильниками, по углам пылали уголья в жаровнях, а рабочий стол хозяина ломился от обилия различных яств.

Амфоры с греческими, персидскими и египетскими винами стояли по соседству с вазами, наполненными диковинными фруктами со всей ойкумены, на золотых и серебряных блюдах парила приготовленная по особым рецептам дичь, горкой возвышались пшеничные лепёшки, источали слезу сыры из Карфагена и Месопотамии, искрили драгоценными камнями высокие кубки на тонких витых ножках…

Только теперь Спартак вспомнил, что за целый день так и не удосужился за делами мало-мальски перекусить. Друзья уселись за стол и принялись вечерять. Насытившись, они наполнили кубки вином и приступили к беседе.

— Клянусь, я отомщу пиратам за обман, Спартак! Они пожалеют, что так обошлись с тобой, друг!

— Месть — последнее дело, Синдбад. На сегодня есть дела поважнее. Ты не представляешь, как я рад, что ты появился! У меня к тебе есть одно важное и тайное поручение…

Синдбад предостерегающе поднял руку и глазами указал на застывшего чёрным истуканом за спинкой кресла Спартака Намубу. Вождь горько усмехнулся и покачал головой.

— Не стоит опасаться Намубу! У него верное сердце, он такой же преданный товарищ, как и ты, Синдбад! К тому же его бывший владелец, патриций Сципион, приказал отрезать нубийцу язык и проткнуть барабанные перепонки, когда тот был ещё мальчишкой. С той поры мой верный командир телохранителей глух и нем. Мы общаемся с ним посредством специальных знаков.

— Печальная история! — прошептал Синдбад, глядя на Намубу с состраданием, — Провидение когда-нибудь покарает садиста Сципиона за его жестокость.

— Его уже покарали восставшие рабы! Поверь, смерть патриция не была лёгкой, Намуба постарался. — Спартак допил вино и снова наполнил кубок, — Но давай о деле, друг. Хочу открыть тебе одну тайну: малыш, которого пестает кормилица — мой…сын Люций!

Синдбад от удивления чуть не поперхнулся. Поставив кубок на стол, он с любопытством заглянул другу в глаза.

— Не знал, что кроме дочери Постумии Валерия родила тебе ещё и сына…

Спартак смущённо отвёл взор.

— Видишь ли, Синдбад, Люций не от Валерии. Сына мне родила Корнелия. Эта женщина — мой боевой товарищ, преданный нашему делу освобождения рабов соратник, несмотря на то, что сама происходит из знатной патрицианской семьи. Она искренне любила меня, но я в ответ мог дарить ей только моё расположение, внимание и знаки уважения и дружбы. Потому что сердце моё до сих пор занято Валерией!

— Понятно! Но почему Корнелия отказалась от сына, перепоручив его тебе?

— Она не отказалась, Синдбад! Она умерла при родах!

— Извини, не знал! Теперь мне всё понятно…

— Тогда тебе должно быть понятно и то, что сделают с малышом римские псы, если прознают, кто его отец!

— Лучше не развивать эту тему, Спартак!

— Я хочу, что бы именно ты, мой друг, взял сына в свой дом на воспитание и стал ему приёмным отцом.

— Но почему я, Спартак?

— Потому что Багдад далеко от Рима! Если кто-то что-то и пронюхает, то достать его там будет не так-то просто. И потом, я не знаю более честного и правдивого человека во всей Ойкумене, чем ты, Синдбад. Ты не только искусный мореплаватель и отважный воин, ты ещё и образованный, учёный человек, далеко опередивший в познании мира свой век. Ты — удачливейший и богатейший из всех, кого я знаю, авантюрист и купец.

Наконец ты — враг рабства! Ты сумеешь защитить Люция от любой опасности, пока тот мал. Я отдаю тебе в помощь кормилицу, слуг и служанок и всех своих телохранителей под командованием Намубы впридачу. Нубиец переходит под твоё начало, отныне он станет подчиняться только тебе и Люцию, когда тот подрастёт.

Спартак обернулся и поманил Намубу к себе. Когда тот приблизился, он сделал ему серию знаков пальцами, губами и глазами. Нубиец вздрогнул, лицо его заметно посерело от волнения. Но он не смел ослушаться воли своего кумира, и потому безропотно поклонился Спартаку в пояс, обошёл стол и встал за спинкой кресла Синдбада.

— Вот и всё! Намуба — твой до погребального костра! — Спартак залпом опрокинул кубок, — Мне действительно важно, чтобы Люций рос в твоём, Синдбад, доме, где правят передовые взгляды и царит ненависть к рабству и насилию. Будь ему настоящим отцом, не ограничивай мальчика в его устремлениях. Если он возжелает знаний, найми ему наилучших учителей! Вырасти из него непобедимого воина, взрасти в нём человечность и справедливость…

— Ты так говоришь, Спартак, будто мы больше не увидимся, — слегка упрекнул друга Синдбад.

— Неужели ты не чувствуешь, что это на самом деле так? Мы расстаёмся навсегда! Отсюда и моя необычная просьба.

— Сказать по правде, — нехотя признался Синдбад, — я действительно чувствую это… Третьего дня мне приснился один странный сон…

— Сон?! — вскричал взволнованный Спартак, — И мне Юпитер послал на днях странное вещее сновидение. Это было грандиозное побоище, и я…

— …Ты бился в первой линии, в центре сражения… — перебил друга Синдбад, — и оказался в гуще легионеров! Своего чудесного вороного коня ты заколол мечом ещё перед боем, что бы быть наравне с остальными воинами…

Быстро вечерело, но истекающие кровью гладиаторы не прекращали битвы. Ты, в окружении тысячи соратников, вклинился в ряды шестого римского легиона, состоящего сплошь из опытных ветеранов, и раскромсал их как неопытных молокососов. Ты всё время призывал на поединок Марка Красса, который бился поблизости, но тот благоразумно избегал с тобой встречи. Трус делал вид, что не слышит твой трубный голос.

На тебя бросился трибун Мамерк, но твой меч разил со скоростью молнии, и он пал обливаясь кровью. Сумерки сгущались, взошла луна, битва превратилась в резню. Пало тридцать тысяч гладиаторов и восемнадцать тысяч римлян. Яростный бой кипел только вокруг тебя, Спартак, и нумидийца Висбальда.

Но вот через час пали Висбальд и Арторикс, который рубился со стрелой в груди. Сотни легионеров окружили тебя, но ты без уста ли кромсал их десятками. Вокруг тебя, Спартак, выросла гора окровавленных тел римских воинов…

— Да, всё так! — подтвердил Спартак, устремив пылающий взор к потолку, — Но тут в моё левое бедро вонзился дротик и тяжело ранил меня. Его бросил с двенадцати шагов подкравшийся сзади центурион первой когорты первого копья…

Спартак встал из-за стола, чтобы показать место, куда был ранен во сне.

— Бедро до сих пор болит с той ночи… Помнится, я опустился на левое колено, укрылся щитом, но рубиться не перестал. Римские псы окружили меня и набросились скопом, словно волчья стая на отбившегося ягнёнка…

Но я не сдавался! Мой меч вдоволь напился крови врагов! И тогда римляне забросали меня дротиками с десяти шагов. Они вонзились мне в спину — семь или восемь одновременно. Я упал навзничь. Солдаты накинулись на меня, как стервятники на раненного льва, взмахнули мечами… На этом сон оборвался, я погрузился в темноту и…проснулся!

— …И я в своём сне увидел, как тебя опрокинули на земь, Спартак, — прошептал со слезами на глазах Синдбад, — …и изрубили на кусочки! Такие мелкие, что после битвы твоего тела так и не нашли…

— Не нашли, говоришь? — повеселел вдруг Спартак, — Так это же замечательно, друг мой! Понимаешь, сей факт даст моим уцелевшим в сражении соратникам повод утверждать, что я всё ещё жив и продолжаю борьбу! Восстание не прекратится, несмотря на жестокое наше поражение. Мои друзья отомстят за меня!

Они прольют ещё немало крови благородных патрициев, Вечный Город ещё не раз содрогнётся в ужасе от возмездия свободных рабов!

— Да, но через несколько лет после твоей гибели всё опять вернётся в прежнее русло…

— Согласен! Это неизбежно. Я и сам понимаю, что родился раньше своего времени. И всё же просвещённые потомки будут с благодарностью вспоминать моё имя. И первыми среди первых меня почтут мои дети — сын и дочь! Обещай мне, Синдбад, что воспитаешь Люция в духе нетерпимости к рабству и ко всякому проявлению рабской покорности. Человек рождён быть свободным! Вся жизнь его должна проходить под лозунгом: "Свобода или смерть!"

— Обещаю, Спартак! Но ты должен учитывать мой авантюрный склад характера. Однажды я могу не вернуться из очередного путешествия…или просто умереть от какого-нибудь недуга. Тогда мои обязательства перед тобой потеряют силу!

— Я верю Провидению, что ведёт тебя по жизни, друг мой! Оно оградит тебя от любых опасностей. Не вернуться ты не можешь по той простой причине, что всегда выкручивался из любой безвыходной ситуации и возвращался. Ты сам не раз рассказывал мне, что отправляясь в очередное плавание, оставляешь свой дом в надёжных руках преданного домоправителя. Надеюсь, ты научишь этого человека, как присматривать за Люцием в твоё отсутствие?

Что же касается твоего здоровья или смерти от старости, то ходят упорные слухи, будто давным-давно, в одном из своих опасных путешествий тебе посчастливилось набрести на некий загадочный источник, который посещают все боги Олимпа. Говорят, что ты успел испить из него и трижды окунуться, прежде чем боги опомнились и снова сделали его невидимым и недосягаемым для простых смертных. С той поры ты, друг мой, якобы обрёл…вечную молодость и бессмертие! Что скажешь: так ли это на самом деле или нет?

Синдбад загадочно улыбнулся.

— Не стоит предавать слишком большого значения россказням портовых грузчиков, Спартак.

— Ты прав, друг мой, это всё досужие вымыслы. Однако мне иногда вспоминаются твои некоторые странные фразы, ненароком обронённые в многочисленных беседах со мной. Ты не раз оговаривался, намекая на личное знакомство и с Александром Великим, и с другими знаменитыми личностями прошлого. Они де, не раз давали тебе те или иные поручения, а ты всегда выполнял их… В том числе ты будто бы принимал участие и в поисках пропавшего флота Неарха, и ходил походом с кораблями греков под стены Трои…Ведь так?

Синдбад по-прежнему хранил молчание, продолжая таинственно улыбаться.

— Впрочем, не отвечай! — махнул рукой Спартак, — Я уважаю право моих друзей иметь маленькие тайны. Ведь и у меня есть своя тайна — мой малыш Люций!

Синдбад встал из-за стола, подошёл к Спартаку и доверительно положив руку на его плечо, торжественно поклялся:

— Будь уверен, друг мой, я выполню твоё пожелание и стану для Люция примерным приёмным отцом! А когда он подрастёт, расскажу ему о тебе всю правду!

— Вот и отлично! — обрадовался Спартак.

Он сделал несколько знаков Намубе. Тот кивнул и вышел за дверь. Отсутствовал он недолго и вскоре вернулся в сопровождении двух телохранителей, которые, напрягая впечатляющие мышцы, втащили в комнату кованный медными полосами сундук. Поставив его возле стола, они удалились.

Спартак снял с шеи ключ на цепочке и, склонившись над крышкой, вставил его в замочную скважину. Когда запорный механизм щёлкнул, он откинул крышку и изумлённому взору Синдбада предстали золото и драгоценности. Сундук был набит сокровищами до краёв. Сверху лежал свиток папируса, рядом с ним — усеянная драгоценными камнями серебряная шкатулка великолепной работы. Спартак выложил на стол свиток и шкатулку, и, указав на оставшиеся в сундуке золотые монеты — ауреи и таланты, сказал Синдбаду:

— Это — на обучение моего сына! Давай без излишней щепетильности, друг. Ты можешь использовать драгоценности по своему усмотрению. Сколько надо, столько и бери. Нужно нанять мамок-нянек для Люция — бери золото и нанимай. Нужны учителя и воспитатели — плати им из сундука. Сокровищ хватит на всё! Я хочу, чтобы мой сын ни в чём не знал отказа. Но и баловать его излишествами не надо. Воспитывай Люция в строгости и умеренности, Синдбад.

— Я понял тебя, Спартак, и сделаю так, как ты велишь. Но, признаться, мой дом и без этих сокровищ — полная чаша.

— Что твоё — то твоё! А этот сундук, повторяю, мой подарок Люцию ко дню его совершеннолетия! Когда же мальчик подрастёт и научится читать, ты передашь ему этот папирус…

Спартак бережно передал свиток Синдбаду.

— Это моё послание к нему!

— Передам! — Синдбад спрятал папирус в резной ящичек из яшмы, где хранил наиболее важные бумаги.

— Теперь поговорим о твоём вознаграждении, друг мой…

Синдбад попытался протестовать, но Спартак остановил его жестом и, взяв в руки серебряную шкатулку, стал поглаживать её узорчатые бока.

— За твою услугу я намерен тебя отблагодарить…

— Ты мне ничего не должен, Спартак! Между друзьями не может быть никаких расчётов!

— Это так, но учти, что сейчас я — наниматель, а ты — человек, согласившийся оказать мне услугу. Ты купец, Синдбад, и обязан понимать, что твои труды так или иначе должны быть оплачены.

Синдбад, видя неуклонность друга, со вздохом сдался.

— Пусть будет по-твоему! Чем ты собираешься меня осчастливить?

— Золото ты конечно не возьмёшь?

— Не возьму!

— Я так и думал, поэтому и не предлагаю его. У меня есть кое что получше. Смотри! — с этими словами он открыл шкатулку и извлёк из неё сложенный в несколько раз ветхий от времени кусок пергамента.

— Что это? — заинтересовался Синдбад.

— Зная тебя как заядлого путешественника и искателя приключений, я припас подарок по вкусу! Держи!

Синдбад осторожно взял пергамент двумя пальцами и, затаив дыхание, развернул. Это оказался клочок древней карты. Неизвестный картограф изобразил на нём море и сушу. Краски выцвели и местами осыпались, линии истончились и истёрлись, но, несмотря на это, на карте всё ещё различалась пунктирная линия, которая брала начало от нижнего среза пергамента, где находился юг, и вела под углом к двум торчащим посреди морских волн островерхим, словно бивни слона, белым скалам.

Загнутые вершины скал были обращены друг к другу и тем самым как бы образовывали арочный свод. Пунктир проходил между ними ровно по центру и под прямым углом упирался в недалёкую береговую линию, где и обрывался, заканчиваясь кружочком. А в кружочке неизвестный художник мастерски изобразил развалины крепости и разбегающиеся от неё в разные стороны три дороги. Две из них, так или иначе, через какое-то расстояние вновь сворачивали к побережью, зато третья обрывалась у верхнего среза. Именно вдоль этой дороги всё ещё просматривался наполовину истёршийся пунктир!

На обороте карты имелся текст на незнакомом языке, который напоминал клинопись на глиняных черепках, обнаруженных как-то Синдбадом в пещерах Аравийского побережья.

Глаза хозяина корабля разгорелись. Позабыв о госте, он подвинул светильник к себе поближе и впился в карту внимательным взглядом. Изучив ломаную линию побережья, капитан глубоко вздохнул — нет, в этих краях ему ещё бывать не доводилось. Хотя о скалах-близнецах он не раз слышал от моряков-индусов.

Отыскать их посреди океана — задача не из простых, но попытаться можно… Жаль, что карта оказалась неполной. Всего лишь один фрагмент от неё… Это видно по верхнему срезу пергамента — там когда-то было продолжение рисунка, а теперь нет…Загадка на загадке! Но ничего, он постарается разгадать их все!

Спартак, глядя на друга, весело захохотал.

— Что, морячок, проняло? Я так и знал!

— Откуда это у тебя? — через силу оторвался Синдбад от подарка.

— Мои люди принесли мне эту шкатулку с одной разграбленной виллы. Она принадлежала старику патрицию, который в прошлом был крупным морским военачальником. Я хотел было распросить его о происхождении карты, но центурион раньше загнулся от страха. Я ещё тогда решил, что отдам шкатулку тебе. Надеюсь, когда-нибудь ты сплаваешь в те края и узнаешь, какие загадки таятся за всем этим?

— Непременно!

— Вот и отлично! А теперь, когда мы всё обговорили, я покину тебя и вернусь в лагерь.

Понимая, что у друга ещё много разных дел по подготовке к сражению, Синдбад не стал задерживать Спартака. Они молча вышли из кабинета в закуток, где в окружении толпы преданных слуг их уже терпеливо поджидала кормилица со спящим Люцием на руках.

Спартак осторожно взял малыша на руки, прижал к сердцу и поцеловав в лобик, вернул женщине. Затем попрощался с каждым из слуг, после чего друзья поднялись на палубу. Возле трапа дежурили телохранители. Их уже известили, что теперь они будут служить Синдбаду. Воины собрались, чтобы как и слуги, попрощаться со своим вождём.

Вождь восставших по очереди подходил к каждому гладиатору, называл по имени, прощался… и для каждого у него находилось напутственное слово. Наказав воинам служить Синдбаду и сыну верой и правдой, как они до того служили ему самому, Спартак простился наконец и с другом. Синдбад просто утонул в его объятиях.

— Прощай, друг! Помни всё, что ты мне обещал! — фракиец развернулся, легко перемахнул через борт и спустился в барку. Гребцы дружно ударили вёслами, лодка растворилась в предутреннем тумане, пришедшем с моря.

Синдбад велел телохранителям и слугам расходиться по местам и отдыхать. Потом разбудил свой экипаж, назначил вахты и дежурства, переговорил с первым помощником, приказав тому выйти в море с утренним приливом и взять курс на Басру, и удалился к себе. В кабинете он ещё немного посидел над загадочной картой, но усталость в конце-концов сломила его и он завалился на диван, что бы проснуться через пару часов…

ГЛАВА 2. Ночная схватка.

Прошло полгода…

Спартак, как и предвидел, погиб в сражении, жалкие остатки его армии разбежались кто куда, спасаясь от мести торжествующего Рима. Несколько тысяч гладиаторов попыталось укрыться в горах, но их преследовали: с одной стороны Красс, а с другой Помпей — и в несколько дней уничтожили. Легионеры отлавливали уцелевших рабов по всем дорогам и местечкам империи и распинали на крестах. Так же были повешены вдоль Апиевой дороги, от Капуи до Рима, и семь тысяч пленённых гладиаторов…

Синдбад без приключений вернулся домой в Багдад. Выполняя наказ Спартака, он отвёл его сыну самые лучшие покои на женской /для большей конспирации/ половине своего дома-дворца. Люция окружила целая армия нанятых им мамок-нянек, слуг и служанок, которыми командовала кормилица. Все эти люди, прошедшие его личный строжайший отбор, ежечасно дарили малышу свою заботу и внимание.

Для всех, кто знал Синдбада и был вхож в его дом, Люций считался его рано осиротевшим племянником, которого он взял на воспитание. Во всём Багдаде никому и в голову не могло придти, что малыш является сыном вождя восставших в далёком Риме гладиаторов — Спартака.

Убедившись, что мальчик ни в чём не нуждается, Синдбад ненадолго отлучился из дома, что бы отомстить Киликийским пиратам за гибель Спартака. Он инкогнито прибыл в Рим и поселился на Палатине — излюбленном месте проживания богатых и знатных горожан, на собственной вилле, приобретённой им на подставное имя.

Палатинский холм, по преданию, был выбран для основания Рима самими Ромулом. Откровенно говоря, у Синдбада в столице империи имелась ещё одна вилла в Сабура — районе города, расположенном в долине между самым большим и высоким из семи холмов его северо-восточной части Эсквилином и холмами поменьше — Квириналом и Виминалом. Но Палатинский дворец он выбрал именно из-за близости последнего к Форуму, где была сосредоточена вся торговая и общественная жизнь "вечного города".

Обосновавшись, Синдбад принялся плести коварные планы.

Следует пояснить, что пиратство на Средиземном море усилилось со времён войны с Митридатом. Опорой его были приморские города Киликии, острова Крит и Спорадских островов архипелага.

Осуществив многоходовую комбинацию и отвалив кому следует целую кучу золота, Синдбаду удалось подбить народного трибуна Авла Габиния, сторонника Помпея, внести в Сенат закон, предлагавший самые энергичные меры борьбы с пиратами. Закон был принят, на его основании Гней Помпей получил самые что ни на есть широкие и чрезвычайные полномочия.

Он начал действовать с присущей ему энергией. Меры, предпринятые им против пиратов, заключались в следующем: сначала он поделил море на тридцать округов. Потом поставил во главе каждого опытного начальника с определённым количеством кораблей, которые стали захватывать пиратские суда или загонять их в искусные засады.

Такая тактика принесла скорые плоды: пиратские суда вскоре оказались "запертыми" в Киликии; некоторые из морских разбойников сдались в плен на милость победителя, оказывающих сопротивление перебили или взяли в плен. Помпей приказал разрушить неприступные крепости Киликии и это было выполнено!

Так Рим покончил с разбоем на Средиземном море. И пусть во время последующих гражданских войн пираты вновь возобновили свои набеги, Синдбад посчитал, что полностью удовлетворён. Он отомстил коварным предателям за гибель Спартака и теперь ему нечего было делать в Риме. Он вернулся в Багдад.

Прошло ещё несколько месяцев…

Однажды Синдбад давал очередной приём в своём дворце. Как всегда собрались верные друзья хозяина дома и хорошие товарищи по купеческой гильдии. Когда веселье было в самом разгаре, многие из гостей заметили, как светлое чело устроителя праздника вдруг слегка омрачилось внезапным раздумьем, а в глазах проявилась затаённая грусть.

Кто знал Синдбада достаточно близко, догадались, что на их друга опять напала неистребимая хандра, прогнать которую он мог лишь предприняв очередное путешествие…

…Глубокой ночью, когда закончился пир и довольные гости разъехались по домам, Синдбад прошёл в свой рабочий кабинет и принялся мерить его углы торопливыми шагами. Им овладело беспокойное волнение. Оно тянуло его в дорогу и противиться ему не было никаких сил. Синдбад решил, что завтра же начнёт собираться в дорогу. Он накупит много разных товаров и поплывёт… Но вот куда? В какую сторону отправиться на этот раз? В Индию, Африку, Европу?

Его задумчивый взгляд скользнул по полке с безделушками и внезапно остановился на серебряной шкатулке, инкрустированной драгоценными камнями — подарке Спартака.

Ну конечно же! Как он мог забыть?

Синдбад радостно вскрикнул. Подскочив к полке, он перенёс шкатулку на стол и открыл. Таинственная карта лежала на месте и казалось, просилась в руки. Он бережно развернул клочок пергамента и впился взглядом в еле различимый рисунок. Сомненья прочь! Решено! Он поплывёт по маршруту, обозначенному на древнем манускрипте!

Но сначала нужно расшифровать текст, написанный на обратной стороне документа. Самому ему с этим не справиться. Значит, нужно обратиться к специалисту. В Багдаде есть только один такой — Ибн-Сина — великий учёный и алхимик, философ и звездочёт, богослов и медик, не уступающий в познании человеческих болячек Гиппократу; поэт и бабник, выпивоха и дуэлянт.

Он с Синдбадом на "короткой ноге" и потому не откажет в просьбе закадычному приятелю. Как все эти противоречивые достоинства могли уживаться в одной личности, Синдбад не знал, да и знать не хотел. Он принимал своего друга таким, каким тот являлся и это го было достаточно.

— Время позднее, но Ибн-Сина наверняка ещё не спит, — подумал Синдбад, — Он всегда работает по ночам. Небось, проводит очередной опасный опыт в своей лаборатории, что располагается в подвале, либо наблюдает за звёздами из высокой башенки, специально пристроенной им к дому-крепости для этой цели, попутно сочиняя какую-нибудь поэму- нравоучение.

Или, на худой конец, развлекается с парочкой миловидных гейш, вытребованных из известного всему Багдаду заведения матронны Султанат. А то и просто попивает винцо в гордом одиночестве, что случалось с ним не раз… Так или и иначе, я не стану дожидаться утра и отправлюсь навестить своего приятеля теперь же!

Синдбад распахнул дверь кабинета и взглядом нашёл стоящего на пороге Намубу. Командир телохранителей как всегда находился поблизости. Он ложился спать только после того, как засыпал хозяин. Хотя слуги утверждают, что постоянно видят его, стоящим на своём посту все ночи напролёт. Когда же он отдыхает в таком случае? Надо бы поговорить с ним об этом…

Намубу увидел капитана и, расплывшись в улыбке, поклонился. Синдбад объяснил знаками, что они отправляются в гости на другой конец Багдада. Намубу ещё раз поклонился, давая знать, что понял, и отправился поднимать телохранителей.

Едва он завернул за угол, как с другого конца коридора бесшумно возник управитель дома, как всегда свежий и подтянутый, невзирая на любое время суток. Синдбад давно перестал удивляться его способности появляться в нужный момент.

"Мысли он мои читает, что ли? — думал он, отдавая управляющему соответствующие распоряжения, уяснив которые тот опрометью кинулся на конюшню, что бы проследить, как конюхи подготовят верховых лошадей.

Надо сказать, что ночные улицы города в ту пору были небезопасны. Они кишели многочисленными шайками разбойников. Намубу в глубине души был рад предстоящему предприятию. Он и его люди давно не практиковались в схватках с противником. Им не помешала бы небольшая стычка, чтобы ещё раз продемонстрировать хозяину своё боевое мастерство.

Не прошло и получаса, как кавалькада из девяти человек выехала из дворца. С Синдбадом отправилось шесть телохранителей во главе со своим командиром и двое слуг на ослах, которые ехали впереди и освещали путь факелами. Массивные ворота за всадниками с гулом закрылись и отряд рысцой потрусил по тёмной извилистой улочке.

Ночь выдалась прохладной. Синдбад поплотнее завернулся в палий, привезённый из Рима, не переставая удивляться выносливости эфиопов. Телохранители отправились в дорогу полуобнажёнными, накинув на плечи лишь обрезанные по пояс латиклавы — лёгкие туники с широкой пурпурной полосой.

Конечно, это варварство, так обращаться с одеждой, подумал

Синдбад. Но что возьмёшь с эфиопов? Хлебнув римской цивилизации по самое не могу, они тем не менее так и остались непосредственными детьми природы. Ну, мешают им длинные фалды заниматься поножовщиной — так чего терпеть? Чик ножницами — и готово! Обрезанные латиклавы — надёжно, выгодно, удобно.

Отряд выехал на просторную улицу, вымощенную каменными плитами. Подкованные копыта лошадей громко зацокали по мостовой. Факелы в руках слуг больше чадили, чем давали свет. На расстоянии вытянутой руки уже ничего не было видно вокруг. Размытые жёлтые пятна ложились только на дорогу, блеклые отсветы плясали по глухим глинобитным стенам домов, мрачные же подворотни оставались тёмны, словно разверстые входы в преисподнюю.

В них иногда мелькали неясные тени. Из темноты доносилась подозрительная возня, но как Синдбад ни напрягал зрение, ничего путного он не увидел. Впрочем, дальше угрожающего бряцанья оружием неизвестные личности так и не пошли. По всей видимости ночных воров отпугивала многочисленность отряда и боевой вид воинов.

Телохранители обнажили мечи и умело окружили Синдбада плотным кольцом. Этот манёвр напрочь отбил охоту у городских грабителей нападать на знатного путника. Остальная часть пути к дому Ибн-Сины прошла относительно спокойно.

— Скоро будем на месте, — объяснил Намубе знаками Синдбад, — Дом моего друга стоит на центральной площади, а она — за следующим поворотом.

Спустя пару минут отряд действительно выехал на большую тёмную площадь, залитую лишь сумрачным светом мерцающих звёзд. В центре площади возвышался буддийский храм и башня минарета Аль-Фаришь. Дом Ибн-Сины располагался на восточной стороне площади, поэтому его не было видно за стенами храма. Однако с той стороны до всадников донеслись возбуждённые голоса и мельканье отблесков огня.

Синдбад насторожился. Подав знак телохранителям удвоить внимание, он остановил коня и прислушался. Подозрительный шум усилился. Не осталось сомнений: возле дома учёного происходит что-то из ряда вон выходящее! Гул невидимой пока что толпы, звон металла и треск дерева не предвещали ничего хорошего…

Предчувствуя недоброе, Синдбад выхватил саблю и послал арабского скакуна с места в карьер.

— За мной!

Отряд обогнул храм и перед Синдбадом открылась страшная картина: десятка два исступлённых оборванцев-фанатиков, вооружённых кто чем попало, под свет факелов пытались взломать ворота в доме Ибн-Сины. При этом головорезы оглашали площадь дикими выкриками:

— Смерть колдуну!

— Сжечь логово чародея!

— Неверная собака! Сдохни!

Ворота трещали, но пока держались. Из раскрытых окон верхних этажей дома учёного слуги лили на осаждающих кипяток и сыпали груды камней. Однако это только распаляло оборванцев, не принося им ощутимого урона.

Видя их слаженные и умелые действия, Синдбада озарила догадка, что нападавшие никакие не фанатики и не бродяги, а скорее всего — шайка переодетых разбойников. Это обстоятельство наводило на некоторые мысли, но раздумывать было некогда и он отдал приказ атаковать бандитов.

Благодаря Провидению, что появился в нужном месте и в нужное время, Синдбад выхватил саблю из ножен, первым вклинился в разъярённую толпу и принялся кромсать разбойников направо и налево. Его телохранители не отставали от своего капитана ни на шаг. Вспомнив свои недавние бои на арене цирка, они с удовольствием обрушились на грабителей, с гиканьем рубя буйные головы врага короткими дакийскими мечами.

Внезапное нападение ошеломило переодетых в оборванцев разбойников. Дико взвыв, часть из них трусливо бросилась врассыпную. Зато остальные оказались покрепче. Кинув взламывать ворота, они в свою очередь напали на отряд Синдбада, повыхватывав из рубищь спрятанные до поры мечи и кинжалы.

Завязалась настоящая битва. Несмотря на численное меньшинство, телохранители во главе с мореходом тем не менее превосходили противника в боевом мастерстве. Вскоре большая часть разбойников полегла под их молниеносными разящими ударами.

В этот миг откуда-то из тёмного проулка появился одетый во всё чёрное высокий бородач с кожаной повязкой на правом глазу. Он что-то грозно закричал, бросился наперерез убегающим, размахивая кривой саблей, и сходу зарубил двух возглавлявших отступление трусов. Остальные разбойники остановились как вкопанные. Не желая разделить ужасную участь заводил, они развернулись и с яростными криками накинулись на всадников с тыла.

Схватка закипела с новой силой. Дело принимало серьёзный оборот. К тому же разбойники сменили тактику. Оставаясь в стороне, они стали метать в телохранителей дротики и набрасывать арканы, пытаясь стащить их с лошадей. Одноглазый главарь успокоился, прижался спиной к стене и стал отдавать приказы издали, сам не вступая в стычку.

Синдбад в ярости зарубил двоих разбойников, пытавшихся стащить его с седла крючьями, но подоспело ещё четверо. Эти окружили его со всех сторон не переставая осыпать дротиками. Он, конечно, ловко уклонялся, но долго так продолжаться не могло…

В этот миг на глаза Синдбаду попался притаившийся в тени главарь, который зорко наблюдал за своими подчинёнными, корректируя их действия громкими распоряжениями. Капитан мгновенно осознал, что если убрать эту центровую фигуру с игрового поля, то все оставшиеся "пешки", предоставленные самим себе, непременно разбегутся. До главаря было далековато, но Синдбад не раздумывал.

Увернувшись от очередного дротика, он выхватил кинжал из ножен и метнул его в одноглазого. Это оказался совершенно фантастический бросок. Клинок просвистел в воздухе и через секунду вонзился тому в незакрытый повязкой глаз, войдя в мозг по самую рукоятку.

Увлечённый схваткой, главарь бросок проморгал. Он схватился за лицо руками, прошипел проклятие, и замертво рухнул у стены. Его гибель послужила оставшимся в живых разбойникам сигналом к отступлению. Как и предвидел Синдбад, шайка бросилась наутёк, побросав оружие.

Но телохранители были начеку и не дали им уйти. Пришпорив лошадей, эфиопы во главе с нубийцем догнали беглецов и на скаку посекли всласть. Только единицам удалось спастись от резни. Возле ворот Ибн-Сины осталось лежать полтора десятка трупов и с полдю жины раненых.

Слуги в окнах при виде такой развязки захлопали в ладоши, громко приветствуя освободителей словами благодарности. Ворота распахнулись, из них навстречу Синдбаду в окружении вооруженной челяди вышел сам хозяин дома — учёный Ибн-Сина.

— Ну кто ещё во всём Багдаде способен совершить такой меткий бро сок кинжалом в абсолютной темноте, как не мой друг, Синдбад! — воскликнул он, раскинув руки.

Синдбад направил к нему скакуна, спрыгнул с седла и угодил прямо в объятия учёного.

— Я рад, что поспел во-время! Но что тут произошло? Почему эта шайка напала на тебя?

Ибн-Сина тем временем взял факел у одного из слуг и склонив шись над трупом одноглазаго, вырвал из раны кинжал Синдбада.

— Возвращаю тебе твоё оружие, брат мой, ибо отныне по законам востока ты — брат мне названый!

Затем он сорвал повязку и вгляделся в мёртвое лицо главаря.

— Ба-ба-ба! Да это же Селим! Главарь одной из самых кровожадных шаек Багдада. Те ещё головорезы! Он непосредственно и напрямую подчиняется Калифу Багдада, а это значит, что разбойники напали на мой дом не без его ведома, а может быть и по его прямому науще нию.

— Но чем ты насолил Калифу, брат? — удивился Синдбад.

— Кто про то знает? Возможно, злые языки нашептали владыке, что я при помощи колдовства раз в неделю проникаю в его гарем и забав ляюсь с наложницами? Ты же знаешь, Синдбад, на что способны наши недоброжелатели?

— А это действительно так? — ухмыльнулся Синдбад.

Ибн-Сина в смущении потупил взор.

— Уверяю тебя, брат, колдовство тут ни при чём, — учёный прикусил язык и оглянулся на слуг, — Пойдём в дом. Ни к чему вести подоб ные разговоры на улице…

Синдбад расхохотался.

— Узнаю своего друга! Я тебе охотно верю. Бедный Калиф. Ему придётся обновить свой гарем и возвести вокруг него неприступные бастионы…

— А мне до того времени — исчезнуть из Багдада!

Названные братья смеясь и подшучивая друг над другом, взявшись за руки переступили порог дома учёного. За ними удалились слуги и разгорячённые схваткой телохранители Синдбада, неполучившие в драке даже царапины. Неприступные ворота, выдержав осаду, снова захлопнулись. Трупы и раненые разбойники предоставленные своей судьбе, остались лежать в крови на каменных плитах.

Когда площадь опустела и снова воцарилась тишина, из тёмных щелей подворотен на площадь повыползали странные человекоподобные существа, напоминающие скрюченных подагрой калек. Их было немного, пять или шесть. Извиваясь словно черви, эти покрытые язвами наполовину люди, наполовину чудовища, бесшумно подползли к лежащим на площади телам и методично обшарили их одежду.

Мародёры знали своё дело. Кошельки, оружие и украшения несчастных складывались в кожаные мешки, которые монстры тащили за собой на ремешках. Трупам было всё равно, но вот некоторые раненые пытались сопротивляться и роптать. Таких люди-черви душили бездушно и жестоко, пуская в ход удавки из сушеных жил неведомых животных.

Вскоре в живых не осталось никого. Не прошло и четверти часа, как существа исчезли так же внезапно, как и появились. Вместе с собой они утащили и трупы разбойников, которые, по всей видимости, должны были послужить им пищей на ближайшую неделю…

ГЛАВА 3. В море.

— Мне потребуется время, что бы расшифровать этот текст, — сказал Ибн-Сина, рассматривая пергамент в увеличительное стекло из горного хрусталя, — Но координаты скал-бивней я могу назвать тебе прямо сейчас. Они обозначены простыми арабскими цифрами и это странно… Слушай и запоминай…

Синдбад записал координаты в свою записную книжку и призадумался.

— Я догадываюсь, в какой части океана они находятся. Правда, в тех краях я ещё ни разу не был, но дорогу знаю. Моряки-индусы рассказывали мне про эти скалы. Сколько тебе потребуется времени на расшифровку всего текста?

— Не могу сказать точно… Может день, может месяц. Когда ты намерен отправиться в путь?

— Мой корабль всегда наготове. Так что денька через два-три. В крайнем случае — через неделю.

— Боюсь, что я не осилю перевод в эти сроки.

— Тогда поплыли со мной! Ты это сделаешь в пути. Сам же говорил, что тебе лучше исчезнуть из Багдада на какое-то время. Лучшего укрытия чем мой корабль тебе не найти, согласен?

Ибн-Сина просиял.

— Ты — мой спаситель, брат! Я поплыву с тобой. За время пути мы прочтём эту чёртову карту. Клянусь!

— Тогда собирайся! Сейчас мы отправимся ко мне домой, а на рассвете, до которого осталось час-два — в Басру, где нас ждёт мой корабль. Здесь тебе оставаться нельзя. Слишком опасно. Согласен?

— Да! Поехали!

Через три часа Синдбад и Ибн-Сина, переодетый женщиной, тайно выехали из Багдада и направились в Басру. На пристани их уже поджидал готовый к отплытию корабль Синдбада. Он назывался "Ирбисс" и служил предметом зависти всех окрестных судовладельцев. Кортеж сопровождали шестеро телохранителей во главе с Намубой и несколько слуг, которых Синдбад всегда брал в плавание.

Спустя несколько дней после их прибытия в трюм "Ирбисса"

загрузили лошадей, разобранные повозки и различные товары, провизию и прочие необходимые для путешествия по суше и морю вещи, после чего на рассвете следующего дня корабль вышел в открытое море.

* * *

Плавание, к немалой радости путешественников, проходило спокойно. Две недели кряду ярко светило солнце, дул попутный ветер и "Ирбисс" словно летел на всех парусах, едва касаясь лазурной глади.

Синдбад с Ибн-Синой предавались приятному времяпрепровождению. Они возлежали в апартаментах капитана на мягких диванах, потягивали вино и покуривали кальяны. Два прибора для курения привёз с собой на корабль Ибн-Сина. Со слов учёного, он сам изобрёл и собственноручно изготовил их, так как пристрастился к курению в одной далёкой заморской стране. Какой именно он почему-то не уточнил.

Синдбаду в той стране бывать не доводилось, но он и без того много путешествовал и потому отлично знал, что кроме его друга никто другой во всей ойкумене табак не курит! А Ибн-Сина не только курил, но и выращивал несколько десятков его сортов на своей загородной вилле под Багдадом. Как догадывался Синдбад, кроме его друга никто другой в подлунном мире этого растения не знал…

Хотя, за последние десятилетия, это пристрастие стало постепенно овладевать миром. Курильщиков становилось всё больше и больше в разных странах. Но, следует признаться, удовольствие это было слишком дорогое, так что позволить его себе могли лишь очень богатые люди.

Учёный как-то раз дал затянуться и Синдбаду. От дыма у капитана запершило в горле, выступили слёзы. Но вместе с тем и приятно закружилась голова. На следующий день он сам попросил друга дать ему "курнуть". Так и пошло. Синдбад пристрастился к кальяну наравне с учёным. Вот и сейчас они задымили весь кабинет, обсуждая между глотками и затяжками загадочный текст карты.

— Понимаешь, Синдбад, текст написан на древнем языке атланто-арийцев… И нет никого на свете, кто бы знал его приблизительно так же, как и я… Но и я сам понимаю его едва-едва! К тому же он изобилует множеством незнакомых мне, и потому непереводимых слов… Я подозреваю, что это технические термины… Если придерживаться общего смыслового значения, то…

— Так ты перевёл текст или нет? — спросил напрямик Синдбад.

— И да и нет!

— Как это?

— Повторяю, многие неизвестные мне слова я переводил по наитию, исходя из общего смысла… Короче, я могу только своими словами передать тебе то, о чём в нём говорится. Но и это весьма вольный и приблизительный перевод…

— Шайтан с ним! Давай своими, только не томи.

— Хорошо! Как мы и предполагали, текст является пояснением к карте и обозначенному на ней маршруту. Начинается он приблизительно так:

"…Только сильный и храбрый, преодолев все трудности и невзгоды на пути, указанном на карте, приобретёт ни с чем не сравнимые сокровища…"

Ну, и прочая мура в том же духе. Конкретно, в тексте сказано, что нужно доплыть до скал-бивней, чьи координаты прилагаются, провести между ними корабль на равном удалении от обоих в первый день полнолуния на рассвете и встать на якорь. Выждав ещё сутки на рассвете следующего дня сняться с якоря, войти в туман и тогда откроется берег с развалинами крепости на нём. От развалин уводят три дороги, но только одна из них приведёт в нужное место… Путь от развалин указан на втором и третьем фрагментах карты…

— Что-что?! — подскочил на диване Синдбад, — ещё два куска? Но у нас их нет!

— Неважно! Что-нибудь придумаем! — пообещал Ибн-Сина, — К тому же я перевёл только половину текста. Возможно, в оставшейся части мы найдём полезные советы и пояснения.

— Будем надеяться! — успокоился Синдбад.

* * *

Несмотря на глубокую ночь, в тронном зале дворца Калифа Багдада ярко полыхали светильники. Владыка города устроил празднество. Никто из его приближённых не спал, не говоря уж о многочисленной армии снующих туда-сюда слуг и рабов.

Размытые тени плясали по расписанным золотыми узорами стенам и потолку. Из занавешенной гардинным пологом ниши лилась божественная мелодия. Дворцовые музыканты старались на славу, что бы угодить привередливому господину.

Шесть юных танцовщиц из храма Одониса плавно скользили по мозаичному полу в зажигательном эротическом танце. Казалось, что красавицы-девственницы парят в воздухе над землёй, до того их движения были легки и свободны. На их гибких, смуглых телах практически не было никакой одежды. Её заменяли полупрозрачные лоскуты крашеного шёлка, которыми девушки обернули грудь и бёдра. Они сейчас олицетворяли божественных гурий, которые предназначены каждому правоверному на том свете…

Калиф, развалившись на подушках необъятного трона, словно лев из засады, следил за танцем храмовниц хищным взглядом. В какое-то мгновение разыгравшееся вожделение охватило владыку целиком и без остатка. Он даже забыл про вино и яства на стоящем рядом столике…

Внезапно к трону неслышно приблизился первый царедворец Исмаил, взглянув которому в лицо, можно было без ошибки угадать

негодяя из негодяев. Почтительно прогнув дугой спину, коварный льстец что-то прошептал Калифу на ухо. Тот вздрогнул, выходя из сладкого оцепенения.

Проклиная про себя недоноска, посмевшего потревожить его в такой момент, он одарил царедворца злобным взглядом. Схватившись по привычке за усыпанную драгоценными камнями рукоять любимого кинжала за поясом, Калиф скривил красные слюнявые губы и отрывисто бросил:

— Веди!

Исмаил низко поклонился и улетучился. Но уже через минуту появился снова, но не один. Он привёл за руку и поставил перед троном трясущегося от страха человека, чья одежда висела лохмотьями и была перепачкана в крови.

Владыка Багдада хлопнул в ладоши, музыка смолкла, танцовщицы разбежались. В зале повисла гнетущая тишина, не предвещающая вновь прибывшему ничего хорошего. Оборванец зябко поёжился под многочисленными взглядами надменных царедворцев и бухнулся перед повелителем на колени, гулко приложившись лбом к мозаичному полу.

Его звали Мирза. Он считался правой рукой в банде одноглазого главаря Селима, вместе с которым час назад принимал участие в нападении на дом учёного Ибн-Сины. Калиф накануне заплатил немалые деньги Селиму, что бы тот покончил с ненавистным врагом и принёс ему голову учёного на серебряном подносе.

Собственно, по этому случаю и было устроено празднество. Калиф с нетерпением дожидался того момента, когда Селим возвестит ему, что с Ибн-Синой покончено раз и навсегда.

Причиной враждебного отношения владыки к учёному послужили сплетни, в которых утверждалось, что учёный якобы осквернил гарем повелителя. И не единожды! А это, как известно, являлось страшным преступлением. Наказание за подобное деяние следовало только одно — смерть!

Страшное оскорбление должно быть смыто только кровью оскорбителя. И пусть проведённое дознание с пристрастием не дало никаких результатов, факт осквернения гарема повелителя успел просочиться из дворца в город и стать обсуждением всякой непотребной уличной черни.

Калиф заскрежетал зубами, представив себе, с каким злорадством на торговых площадях и в ремесленных проулках города смакуют все эти землепашцы, пекари, кузнецы и лавочники подробности похождений Ибн-Сины. Они в открытую смеются над Калифом, не сумевшим уберечь своё самое сокровенное — гарем!

Им не важно, что в основе слухов лежат лишь досужие вымыс лы. Им подавай горяченькое, что бы с удовольствием почесать языки и лишний раз посмеяться над славным именем Калифа.

Такое невозможно терпеть!

Владыка Багдада в любом случае обязан защитить свою честь, и раз и навсегда пресечь позорящие слухи. Для этого нужно только расправиться с врагом. Но сделать это нужно было по-уму! Конечно, Калифу ничего не стоило послать в дом Ибн-Сины сотню своих стражников. Они бы там камня на камне не оставили, а самого хозяина приволокли бы связанного по рукам и ногам к трону на расправу.

Но так бы поступил глупый правитель. Тем самым он как бы подтвердил достоверность слухов и признал факт осквернения гарема и личного бесчестья. Ведь по не писаным законам владыка, не сумевший уберечь свой гарем от преступных посягательств сладострастцев, навеки покрывал своё имя несмываемым позором.

Такому переставали верить и подчиняться подданные. Не сумел уберечь гарем, не сможет уберечь и государство! До государственного переворота один шаг. А занять его трон — желающих хоть отбавляй! Нет, только не это!

Ибн-Сину следует убрать, но по-тихому и чужими руками. Тогда слухи прекратятся сами собой. Они растают как дым от заморского кальяна. Смерть учёного заставит болтунов прикусить языки. Чернь поймёт, что с Калифом шутки плохи и заткнётся. Справедливость восторжествует, преступник Ибн-Сина или нет, но он всё равно должен понести заслуженное наказание.

В Багдаде развелось много разбойников. Они с удовольствием выполнят поручение Калифа, только заплати.

Итак, в эту ночь владыка Багдада ждал возвращения Селима с головой учёного, но к его глубокому возмущению заявился один Мирза и с пустыми руками.

— Что всё это значит, Мирза? — зловеще прошипел, брызжа слюной, Калиф.

Мирза дёрнулся тощим задом и не поднимая глаз завопил:

— Пощади, повелитель! Всё сорвалось! Селим убит, остальные — тоже! Один я остался!

— Так Ибн-Сина до сих пор жив? — задохнулся от гнева Калиф.

— О да, мой повелитель!

— Собака! — взвизгнул Калиф, вскакивая на ноги.

За троном стояла вооружённая до зубов стража. Среди них всегда ошивались два брата-близнеца. По национальности — китайцы, а по профессии — палачи. Уловив грозное движение бровей господина, раскосые уродцы, обладающие завидной мускулатурой, одновременно спрыгнули с возвышения и в мгновение ока очутились возле Мирзы.

Оба были обнажены по пояс. Их лимонного цвета кожа, смазанная оливковым маслом, лоснилась на свету. Один из братьев сжимал в руке бамбуковую палку, второй — ременный хлыст из воловьей шкуры. Не долго думая, они обрушили на провинившегося град ударов.

Мирза спрятал голову между коленей, укрыв лицо ладонями. Он отлично знал, что эти желтомордые шайтаны любили выбивать людям глаза во время порки. Эхо от глухих смачных хлопков полетело из угла в угол тронного зала.

Удары ложились на спину, затылок, рёбра и пятки жертвы. Боль была столь невыносима, что Мирза громко заголосил. Калифу это показалось забавным и он развеселился. Посмеиваясь, он решил про себя, что пожалуй позволит палачам забить разбойника до смерти.

Мирза понял, что настал его смертный час. Не поднимая головы, он перестал выть и сквозь стоны начал громко оправдываться.

— Помилуй, повелитель! Мы не виноваты! Наши люди почти ворвались в дом твоего врага, но тут прискакал Синдбад-Мореход со своими чёрными шайтанами и атаковал нас со спины. Мы и опомниться не успели, как половина наших была изрублена на куски! Это Синдбад метнул кинжал в глаз Селима и сразил его наповал! Пощади!

Калиф удивился и поднял руку. Палачи тут же перестали колотить несчастного и с поклонами вновь затесались в ряды стражников.

— Ты упомянул Синдбада? — переспросил Калиф, — А он то как там оказался?

— Ибн-Сина и Синдбад друзья! Купец приехал к учёному в гости!

Калиф уже остыл, ярость оставила его и он начал соображать. Подумав мгновение, он вкрадчиво спросил:

— Скажи, Мирза, ведь после смерти Селима главарём вашей шайки становишься ты, не так ли?

— Так, мой справедливейший господин! — подтвердил обрадовавшийся разбойник, понимая, что угроза смерти на этот раз кажется миновала.

— И обязательства, данные мне Селимом, переходят на тебя?

— Да, наимудрейший!

— Теперь ответь, я заплатил вам за голову Ибн-Сины?

— Да, мы получили от тебя много золота, наищедрейший!

— Тогда иди и доделай дело! Но не вздумай бежать из Багдада! Мои соглядатаи везде отыщут тебя и тогда твоя смерть будет ужасна! Они распорют тебе живот и зашьют в него голодных крыс, а самого тебя посадят в кожаный мешок и бросят в реку!

— О, всемилостивейший! — вскричал в отчаянии Мирза, — Но я не могу не ослушаться твоего повеления! Что бы покончить с учёным, мне придётся уехать в Басру, ибо туда намерен тайно переправиться твой враг в женском обличье!

— Зачем? — удивился Калиф.

— Что бы вместе с Синдбадом отправиться на его корабле в долгое плавание и таким образом скрыться от твоего праведного гнева.

— А тебе откуда это известно?

— Я подкупил одного слугу в доме Ибн-Сины, он подслушал разговор хозяина с гостем и передал мне.

— Хорошо! — Калиф поманил пальцем разбойника и когда тот на коленях подполз к трону, прошептал ему на ухо наставления:

— Вот что ты сделаешь, Мирза! Ты немедленно отправишься в Басру и всеми правдами и неправдами наймёшься на корабль Синдбада. Глаз не спускай с учёного, и как только корабль отплывёт достаточно далеко от берега, ты улучишь момент, подкрадёшься к моему врагу и вонзишь вот этот кинжал ему прямо в сердце! Понял меня? При этом ты скажешь ему такие слова: "Это тебе привет от Калифа Багдада!"

— Всё сделаю как ты говоришь, повелитель! — с жаром пообещал Мирза.

Калиф вытащил из-за пояса свой самый любимый кинжал с ручкой из слоновой кости, усыпанной драгоценными камнями, и передал его разбойнику. Мирза, приняв оружие, благоговейно приложился к клинку губами и спрятал на груди под халатом.

— Теперь ступай! — Калиф пнул разбойника под зад, тот не разгибаясь поспешил покинуть дворец.

Калиф посмотрел ему вслед, нахмурился и щёлкнул пальцами. К нему подскочил Исмаил.

— Что желает мой повелитель?

— Пошли за ним своих людей для пригляда! Если он не сможет попасть на корабль Синдбада, пусть они его прикончат, а заодно прирежут и Ибн-Сину!

— Слушаю и повинуюсь, повелитель! — Исмаил низко поклонился и метнулся исполнять поручение.

Во дворце вновь зазвучала музыка и закружились танцовщицы…

* * *

— Ты мало походишь на араба, Синдбад. Кто были твои родители?

— Я их не знал! Тайна моего рождения скрыта за семью печатями. Рыбак-араб, в чьей семье я рос и воспитывался, рассказал мне, как однажды он рыбачил в море и волны прибили к его лодке обмазанную глиной корзину с младенцем. Это был я…

— Занимательная история! По законам жанра у тебя на шее должен был висеть какой-нибудь драгоценный медальон с инициалами снаружи и минипортретами мужчины и женщины внутри…

— Не было ни медальона, ни другого какого украшения.

— Ну, значит, твои пелёнки должны были быть из отбеленного льна с золотистой или серебряной нитью и с фигурно вышитыми инициалами…

— Дались тебе эти инициалы! — подосадовал Синдбад, — Не было ни того, ни другого. Я лежал абсолютно голый на подстилке из клока соломы и солнце успело так прожарить мою нежную кожу, что она покрылась волдырями и струпьями. Я был еле жив, но пищал как котёнок.

— Тогда на теле у тебя должна быть какая-нибудь отметина! Типа родимого пятна, но странной формы.

— Ну, этого добра у меня навалом! Родинок полно, но все до одной обыкновенные, без странностей и вывертов!

Ибн-Сина глотнул вина и глубоко затянулся.

— Жаль! Мне было бы приятно иметь среди друзей принца крови — жертву дворцовых интриг.

— Какой дворец, какие интриги? Скорее я — жертва кораблекрушения. Мои родители, простые бедные люди, плыли на корабле, а когда он пошёл ко дну, утонули вместе с ним, успев отправить меня в моё первое самостоятельное плавание в корзине. Возможно, отсюда и происходит моя неистребимая тяга к морским путешествиям…

— Может так, а может и нет… В том месте, где твой рыбак перехватил корзину, была какая-нибудь река?

— Да! Она впадала в море поблизости от его жилища. Но к чему ты клонишь?

— Вот! — воскликнул обрадовано учёный, — История знает множество случаев, когда спасая царственных младенцев от кровожадных тиранов, их матери отправляли своих драгоценных чад в корзинах по течению рек, а сами становились жертвами дворцовых переворотов. Возможно, что твоя корзина приплыла по реке к морю, а не наоборот.

— Даже если и так, всё равно я из простой крестьянской семьи. Выше по течению не было ни одной приличной деревушки, не то что какого-то могучего государства с династией правителей. Дебри и пустыни, населённые лишь дикими животными. Я едва подрос, изучил те края так же подробно, как хибару вырастившего меня рыбака.

— Хорошо! Пусть там раскинулась пустыня. А по ним, сам знаешь, изредка бредут караваны. Кто станет отрицать, что с одним таким

караваном не ехала красавица королева с младенцем сыном, что бы проведать своих дальних родственников с разрешения мужа. Они остановились на ночлег у реки, а в полночь на них напали разбойники, которых подкупил двоюродный брат короля, помешавшийся от безответной любви к королевне. Всех поубивали. Королевна, что бы избежать надругательства и позорного плена, заколола себя кинжалом, предварительно успев отправить младенца в корзине вниз по реке.

— Ты наслушался сказок, друг мой! А ещё считаешь себя серьёзным учёным!

— Пусть так, но ты всё равно не походишь на араба!

— То же самое можно сказать и о тебе, Ибн-Сина.

— В наших обликах много схожих черт, Синдбад.

— Я давно это приметил, друг.

— Похоже, мы с тобой одной крови, капитан. Мы от одного корня.

— Я тоже думаю, что у нас с тобой одни и те же предки.

— Но ты догадываешься, кто они?

— Не имею ни малейшего представления.

— Тогда я скажу тебе: это этруски — великие русы!

— Этруски? — удивился Синдбад, — Великие русы?

— Да! — подтвердил Ибн-Сина, — Ты и я — чистокровные этруски — тиррены! Доантичные предания извещают, что родиной этрусков являлось западное побережье Малой Азии, а именно: территория древней Людии /Лидии / — этнического соседства кровнородственных славянских и этрусских группировок, этносы которых в дальнейшем объединились. Затем этруски-тиррены и славяне-майоты мигрировали в Европу аж до Аппенин, где и расселились, обживая необъятные просторы. Потомками этрусков в Восточной Европе стали русы, свою территорию они называют не иначе как "русская земля", а своды законов, по которым живут — "Правда русская". Иноземцы называют их просто русскими! Они — наши кровные братья.

— Что ж, приятно это слышать. Теперь я знаю, каким богам молиться и кого призывать на помощь, случай чего.

— Призывай этрусскую богиню Uni, покровительницу юных воинов, Синдбад — Ибн-сина хитро прищурился, — Ведь ты всегда юн душой и телом, не так ли?

— На что ты намекаешь? — приподнялся на локте Синдбад и внимательно посмотрев учёному в глаза, деланно-равнодушно кинул в рот виноградинку.

В помещении плавал ароматный дымок, несколько музыкантов на пороге услаждали их слух звуками арфы и зурны — весьма колоритное сочетание музыкальных инструментов. Учёный сделал им знак удалиться и когда слуги вышли, продолжил разговор:

— …На источник бессмертия, в который нам обоим посчастливилось окунуться! Только я проделал это на несколько сотен лет раньше тебя!

Синдбад вздрогнул, но возражать и отпираться не стал. Он только прикрыл глаза, восстанавливая в памяти подробности того далёкого приключения.

— В моём случае, брат, не было никакого источника! В той заповедной пещере из земли било мощное световое излучение. Незабываемое зрелище — необъятный столб света, толщиной в баобаб. Это было похоже на фонтан. Он ударялся в потолок и обрушивался вниз каскадами холодных огненных брызг.

Я поспел вовремя! Свечение появляется раз в сто лет в определённый день и час и длится четыре четверти часа. Мне удалось постоять в нём целых пять минут! Потом появились Боги… Не Олимпийские, нет! Не наши, чужие и незнакомые. Это были мужчины и женщины неописуемой красоты. Они по очереди обнажёнными окунались в фонтан и исчезали, но за ними подтягивались другие.

Целый час я наблюдал из-за укрытия, как приходят и уходят богоподобные существа, чтобы совершить ритуальное омовение. Совершенство их тел поразило меня до глубины души. Но срок истёк и свечение постепенно пошло на убыль. Я вернулся на поджидавший меня корабль, до конца не веря, что обрёл бессмертие…

— Откуда ты узнал про источник бессмертия?

— Мне поведал о нём один индийский неприкасаемый из Дели. За то, что я кинул ему рисовую лепёшку и дал кружку вина.

— Как всё взаимосвязано в этом мире! — подивился Ибн-Сина, — Представь себе, я тоже узнал про сакральную пещеру из уст одного прокажённого и тоже в Индии. Я дал ему мазь от проказы и он в благодарность посвятил меня в эту тайну.

Но когда в определённый год, день и час я вошёл в грот, то увидел, что столб света падает с потолка и растекается по земле, образуя небольшое озерцо. Представляешь? Водоём сплошного холодного огня, от которого по тёмным стенам плясали радужные сполохи.

И никого вокруг! Я окунулся в озеро с головой три раза и поспешил спрятаться за камнем, потому что в пещере внезапно появились другие посетители. Это нагрянули богоподобные существа, но до того отвратительные на вид, что меня сковал страх. Поверь, такой жути я не видел ни до того, ни после. Это были настоящие монстры и чудовища. Они тащились вереницей без счёта, окунались, как и я в свечение с головой и, выйдя на бережок, исчезали. Но вскоре всё прекратилось, свечение затухло, и пещера вновь погрузилась во мрак на очередную сотню лет…

— Вот мы и узнали друг о друге немножко больше, брат! — Синдбад поднял чашу с вином и осушил до дна, — За твоё здоровье, бессмертный Ибн-Сина!

— И тебе благоденствовать тысячи лет, друг! — учёный в ответ тоже выпил свой кубок до дна и спросил:

— Скажи, тебе доводилось бывать в Трое? Знаешь, этот город некогда основала группа союзников: славян-майотов, этрусков и амазонок. Девы-воительницы, вооружённые луком, боевым топором и лёгким щитом, даже основали в городе храм Артемиды, который по красоте, величавости и убранству превзошёл аналогичный храм в Эфесе.

— Да, я принимал участие в походе греков на Трою. Мой корабль плыл бок о бок с кораблём героя Эллады — Одиссеем. Я видел могучие крепостные стены и они поразили меня своей неприступностью. Но в самом городе побывать не пришлось. Началась долгая осада и я уплыл, что бы не участвовать в бессмысленном кровопролитие.

Кстати, мне до сих пор непонятно, как грекам удалось пробиться сквозь мощные заграждения? Ведь их стенобитные машины и тараны были слишком слабы, что бы разрушить их. Неужели слепец Гомер, которому выбили глаз горящим поленом в пьяной драке, не тронулся умом после этого и поёт правду? Ужель деревянный конь греков — не миф?

— Не было никакого коня, Синдбад! Его, с подачи Улисса-Одиссея, победители придумали потом. Что бы было чем бахвалиться перед всем миром, какие они храбрые и хитроумные, хотя хитроумным на всё их войско был пожалуй только один грек — царь Итаки Одиссей. На самом же деле имело место обычное грязное предательство.

Да-да! Поверь, я знаю о чём говорю. В те времена я находился в Трое в качестве полномочного посла от Верховного Правителя Людии — справедливого князя Руста, который проживал в царском дворце в столице содружества этносов — великолепном городе Сарды.

Мой статус давал мне право стоять возле самого трона царя Приама и я видел и слышал много чего такого, что ускользало от взора остальных современников и чего теперь не найдёшь ни в одной исторической хронике. И я знал наверняка, что у любого правителя, каким бы справедливым и умным он не являлся, всегда найдутся тайные недоброжелатели и враги.

Кучка отщепенцев-заговорщиков окопалась и при дворе Приама. Они вынашивали планы свергнуть правящую династию и усадить на трон одного из своих приверженцев. Но у них не хватало духу выступить открыто, кишка тонка. Осада греков пришлась им как нельзя кстати. И заговорщики спелись с врагами, стоящими на пороге их родного дома…

Но вернёмся к грекам. Согласись, было мало чести героям Эллады, даже в те дикие варварские времена, когда понятие о чести только зарождалось, воспользоваться плодами заговора и предательства. Ведь их должны были воспевать в веках как истинных героев, победивших в честном и открытом бою. А тут налицо прозаический подкуп и низкая измена/

Вот Одиссей и предложил пустить "утку" и про деревянного коня, и про горстку храбрецов-героев, прятавшихся в его чреве до глубокой ночи, а потом, когда коня приволокли в город на центральную площадь, якобы вышедших наружу, перебивших стражу и от крывших городские ворота. Ничего подобного не было и в помине!

А было вот что. Вспомни Гомера? Что он поёт в Иллиаде об Одиссее? Оказывается, тот время от времени переодевался в платье троянца, изменял внешность и тайком пробирался в город на разведку. Подобные рейды царь Итаки совершал не единожды! И каждый раз он набивал свой пояс золотом Агамемнона до отказа.

Хитроумный герой не столько разведывал городские укрепления, сколько искал среди жителей недовольных режимом царя Приама. Это была долгая и кропотливая работа шпиона. Он действовал осторожно и осмотрительно. Нельзя было давать ни малейшего повода к подозрениям.

И он справился с поставленной задачей! Однажды он вышел-таки на заговорщиков. Как это произошло, история умалчивает, но это случилось. Как говорится: рыбак рыбака видит издалека! Так и тут… В ход пошло золото для подкупа и куча заверений и обещаний, что греки, де, не причинят вреда ни самим троянцам, ни их жилищам. Они, мол, только вернут сбежавшую Елену её законному супругу и заберут царские сокровища в уплату за нанесённое оскорбление. Типа — компенсация за моральные издержки. Даже городская казна не пострадает. А заговорщикам разрешат самим решать, что делать с царской семьёй. А тем того и надо было! Глупцы не догадывались, что становятся жертвой самого низкого лицемерия и обмана. Они забыли или не желали помнить клятву Агамемнона, стереть Трою с лица земли. Одиссей обо всём договорился с предателями и научил их, что делать дальше…

И вот в одно прекрасное утро троянцы обнаружили, что корабли греков уплыли и осада снята. Враг удалился не солоно хлебавши. Горожане, конечно, обрадовались, но предусмотрительно всё-таки выслали разведчиков исследовать ближнее и дальнее побережье.

Заговорщики тем временем выкатили на центральную площадь перед царским дворцом бочки с вином и самовольно объявили всенародный праздник по поводу снятия блокады. В умах и сердцах горожан царила радостная эйфория, все смеялись и поздравляли друг друга с успешным окончанием войны. Никто не заподозрил подвоха.

И пошло гулянье и веселье!

Вино оказалось разбавлено отваром из мухоморов, так что к вечеру упились самые осторожные и трезвые головы. Про разведчиков в пылу веселья просто забыли. А ведь ни один из них так и не вернулся, что должно было насторожить гуляк. Во дворце тоже пировали, хотя Приам и был против, но его уломали и улестили заговорщики.

Дальше всё произошло как по писанному!

Глухой ночью предатели и их приверженцы вышли на улицы и меча ми перекололи спящую стражу во дворце и на городских бастионах. Затем открыли все четверо ворот одновременно!

Греки к тому времени пешим порядком вернулись под стены Трои, где и укрылись в тени. Ночь выдалась облачной, ни луны, ни звёзд, хоть глаз коли. Самое то, для чёрных дел…

…Они ворвались в город с четырёх сторон, словно разъярённые бойцовые псы. Что тут началось, страшно и вспоминать. Словно злой джин вырвался из заточения. Пощады не было ни кому: ни мужчинам, ни старикам, ни детям. Обожравшиеся опиумных лепёшек и упившиеся опьяняющим зельем из травы лады и цветочков конопли, греческие воины жгли дома и ручьями лили кровь мирных горожан. Женщин насиловали прямо на улицах и бросали в огонь.

В плен не брали никого!

Только горстке жителей удалось спастись. Они ушли из горящего города по подземному ходу, который начинался в подвалах царского дворца. Я был в числе тех счастливцев. Нас вела жена Гектора, за нею следовала Елена с Парисом, потом я и остальные…

— Какая печальная история! — вздохнул Синдбад, — Троя так и не возродилась из пепла после той резни, но вот память о ней сохранилась и не иссякнет в веках…

В этот миг в дверь постучали. Пришёл первый помощник капитана — Леандр. Он заглянул в кабинет и позвал:

— Капитан! Поднимись на палубу, тебе лучше самому посмотреть на море.

Лицо его выражало тревогу, поэтому Синдбад и Ибн-Сина не говоря ни слова быстро проследовали за ним на капитанский мостик.

Океан отливал бирюзой. Средней силы бриз гнал "Ирбисс" вперёд среди спокойных волн. На небе — редкие облака. Солнце палило немилосердно. Под его лучами доски палубы раскалились так, что по ней невозможно было ходить.

Босоногие матросы то и дело поливали её забортной водой, но она быстро просыхала, оставляя соляные разводы. Резные перила то же горели огнём. Коснись — и обожжёшь ладони. Синдбад с учёным пошире расставили ноги, что бы успешнее противостоять качке и недоумённо переглянулись.

Зачем Леандр пригласил их на палубу, ведь ничто не предвещало беды. Тогда первый помощник протянул руку к горизонту и указал на малюсенькую тёмную тучку прямо по курсу.

— Ну и глаз у тебя, Леандр! — восхитился Синдбад, вглядываясь вдаль, — А тучка и впрямь не простая…

Он поднёс ладонь к глазам, потом обернулся к помощнику.

— Ты как всегда прав! На нас надвигается сильный шторм. Следи за ветром. Как только он усилится, убавь паруса.

Ибн-Сина тоже с минуту разглядывал тучку, потом заявил:

— Не вижу причины для беспокойства, Синдбад. Шторм пройдёт стороной. Он заденет нас только краем.

— Это-то меня больше всего и волнует, друг. Порой безопаснее угодить в сердцевину урагана, чем испытать мощь его фронтов, — ответил Синдбад и отправился на камбуз. Вернулся он с золотым подносом, на котором стояли кувшин с вином и ваза с фруктами.

— Отличная идея перекусить на свежем воздухе, Синдбад! — потёр руки Ибн-Сина.

— Это не для нас, друг…К тому же набивать желудок пищей перед штормом весьма неразумно!

— Что ты задумал? — не понял учёный.

— Хочу умилостивить могучего Главка, что бы он пощадил наш корабль во время бури.

— А-а…Ты имеешь в виду морского бога, покровителя рыбаков, мореплавателей и ныряльщиков?

— Да! — с этими словами Синдбад подошёл к борту и стал лить в море вино из кувшина и бросать в волны фрукты.

— Прими это подношение, Главк, от Синдбада — капитана корабля под названием "Ирбисс"! Спаси и помилуй нас во время шторма, Главк! — Синдбад размахнулся и забросил опустевший золотой поднос далеко в море.

При виде этого Ибн-Сина не сдержался и застонал.

— А поднос-то зачем выкинул? Золотой ведь… Поверь, этому парню за глаза хватило бы одного бокала вина и надкусанного яблока на понюшку…

— Не стоит богохульствовать, друг! — слегка попенял учёному капитан, — Нас ждёт жестокое испытание!

— Я как-то больше верю в твой корабль, Синдбад, и его умелый экипаж! — признался Ибн-Сина, даря в ответ горькую усмешку.

Ветер крепчал. Волнение постепенно усиливалось. Синдбад с приятелем оставались на капитанском мостике, тревожно вглядываясь в темнеющую даль.

— …Пройдут миллионы лет… — начал философствовать Ибн-Сина, — И это море высохнет, его дно поднимется, а та суша, которую мы с тобой знаем, уйдёт под воду. Человечество сгинет в результате череды мировых катастроф… На месте наших материков и континентов образуются новые моря и океаны, а на месте современных океанов — новые материки.

И на них снова возродится жизнь! Снова появится гомо-сапиенс: человек разумный. Он будет стремительно эволюционировать и развиваться технически. Он снова овладеет беспримерными научными познаниями, которые станет применять как на пользу себе, так и во вред!

Он понастроит разных диковинных машин, умеющих ездить,

плавать и летать, он возведёт тысячи тысяч городов-мегаполисов, он отравит сельхозугодия химией, загрязнит атмосферу вредными выбросами, вырубит большую часть лесов на планете, подорвёт всю её экосистему…

Но я о другом… Однажды некий дядя Вася — эскаваторщик будет рыть посреди городского парка котлован под фундамент очередного казино. И увидит, что в ковше что-то сверкнуло. Он зло сплюнет, заглушит технику и закурив "Беломорину" выползет из кабины, чтобы посмотреть, что это там такое желтеется.

Это окажется твоё блюдо, Синдбад! Дядя Вася задохнётся от счастья, а потом, озираясь по сторонам, засунет его под замусоленную телогрейку. По закону, он должен бы сдать клад государству и получить свои причитающиеся двадцать пять процентов от стоимости найденного. Но кто и когда так поступал? Разве что самые распоследние дураки. Но дядя Вася дураком не был! В мечтах он уже видел себя где-нибудь на Калифорнийском побережье в собственной вилле за миллион долларов. Правда без осточертевшей сварливой жены и непослушных сопливых детей, но это уже детали…

Если откровенно, то какое может быть государству дело до его находки? Ну проявит он сознательность, ну поступит по закону и что? Всё равно блюдо не дойдёт ни до музея древности, ни до запасника в Эрмитаже.

Какой-нибудь мордастый и бровастый депутат-госдумовец подсуетится и захапает его находку в свои загребущие руки. И будут на блюде подавать его нетрезвым гостям либо шашлыки с водкой, либо водку без шашлыков. Мол, вона чего у меня есть, а у вас нет и никогда не будет, потому как артефакт уникальный и в единственном экземпляре!

Уж лучше махнуть с блюдом в Америку и там его выгодно спихнуть на аукционе…

Но розовые мечты дяди Васи продлятся ровно до вечера. Когда на улице чуть стемнеет, в его квартире раздастся звонок и на пороге встанет толпа милиционеров с горящими от жадности глазами. А всё потому, что дядя Вася проявил преступную наивность, полагая, что никто не видит его манипуляций с находкой. Он забыл, в какой стране живёт. Что ещё со сталинских времён люди нет-нет, да и приглядывают друг за другом, а потом "стучат" куда нужно. Крутился такой верхогляд и возле котлована. История не сохранила нам его имя, да это и не важно…

Менты ворвутся в дом и перевернут всё вверх дном. Словно легавые ищейки они отыщут-таки захованную драгоценность под ванной. Торжеству их не будет предела, на радостях они даже не станут пинать дядю Васю ногами, а просто наподдают по мордам и по почкам и посадят на пятнадцать суток для острастки.

А блюдо конфискуют. Конфискант, спустя несколько часов таинственным образом исчезнет из ментуры. Его дальнейшая судьба нам неизвестна. Дядя Вася продолжит эскаваторить, мечтая когда-нибудь узнать имя того недоноска, который капнул на него в органы. Работает он теперь очень медленно, потому что чуть не каждый ковш просеивает руками. Бригадир грозится его выгнать и наверное вскоре так и сделает…

Как тебе история, Синдбад?

— Здорово! Хотя, признаться, я многого в ней не понял… Вот хотя бы: кто такие менты?

— Специальные отряды вооружённых людей, стоящие на страже государственных интересов. В частности, они обязаны поддерживать общественный порядок в государстве, защищать его граждан от преступников всех мастей. Это в теории. На практике же — менты блюдут исключительно собственные интересы, связанные с обеспечением материального благосостояния всеми правдами и неправдами и бесперебойным обогащением за посторонний счёт.

— А-а, стража Калифа! Понятно! А музей?

— Музей, говоришь…Вот у тебя во дворце имеется потайная комната, в которой ты хранишь всякие диковинки, привезённые тобой со всего света?

— Есть такая! — кивнул Синдбад.

— Музей — это дворец со множеством таких комнат! Все они забиты диковинками до отказа. Если в свою комнату ты ходишь всегда один, или иногда приглашаешь кого-нибудь из гостей, то музеи открыты для всех.

Синдбад задумался.

— Когда вернёмся, я обязательно открою в Багдаде свой музей. Он будет открыт для всех желающих, клянусь!

Ураган налетел через час!

На море разверзся ад кромешный. Солнце пропало, стало темно, как ночью, заметно похолодало. Волны вздымались до небес и обруши вались на палубу Ниагарским водопадом. Над мачтой сверкали мол нии, грохотал оглушительный гром, а косые струи тропического лив ня валили матросов с ног.

Корабль трещал, но держался. Всякий раз, когда очередная вол на накрывала его, пытаясь поглотить навсегда, он выскакивал из пу чины словно пробковый поплавок и плясал среди разярённых пен ных волн свой победный танец.

Налетел особенно сильный шквал. И на этот раз судно каким — то чудом умудрилось не потерять мачту и сохранить оснастку. Матро сы сбились с ног, ведя непростую войну с разбушевавшейся стихией. Синдбад с Ибн-Синой работали на равне со всеми, но когда учёного чуть было не смыло за борт, Синдбад уговорил его спуститься в куб рик, тем более что ураган уже пошёл на убыль.

Капитан тоже верил в "Ирбисса", как никто другой. Корабль был его детищем. Он построил его по древним чертежам неизвест ного морского народа, сгинувшего в веках тысячелетия назад. На строительство судна пошли редчайшие и ценнейшие сорта древеси ны, которую он сам же и добывал, и привозил со всего света, и сушил по старинным рецептам.

Например, нос и корма были выпонены из африканского мо рёного дуба, ребра корабля снизу связаны балками толщиной с ногу слона и скреплены железными перекрученными гвоздями в палец толщиной, якорь укреплён железной цепью, а вместо парусов — тон кая дублёная кожа, способная выдержать сильнейшую бурю и поры вистые ветра. "Ирбисс" не раз доказывал своему хозяину, что он действительно непотопляем.

Шторм бушевал всю ночь и стих только к утру…

ГЛАВА 4. Корабль — призрак.

Отправив измученную команду отдыхать, Синдбад сам встал за штурвал. Он пробыл на мостике до самого обеда, и когда солнце прочно утвердилось в зените, его сменил отдохнувший к тому вре мени второй помощник по имени Мустафа.

— Держись этого курса и никуда не сворачивай! — напутствовал его Синдбад.

— Слушаюсь, капитан!

Синдбад направился в свои покои. По пути ему встретился первый помощник, командовавший вахтенными матросами.

— Слушай, Леандр, во время шторма я несколько раз натыкался на неизвестного мне матроса. Откуда он взялся на моём корабле?

Леандр шлёпнул себя ладонью по лбу.

— Прости, капитан, совсем выскочило из головы! Матроса нанял я, взамен не вернувшегося на судно Фаруха. Я оказался в безвыходном положении: пора сниматься с якоря, а у меня в команде недоком плект…

— Фарух что, заболел? — решил уточнить Синдбад.

— Да нет, капитан! Загадочная история. Я дважды посылал к нему домой гонца. В первый раз с приказом немедленно явится на судно, а во второй — разузнать, почему он до сих пор не пришёл.

— И что ответил Фарух?

— Матроса дома не оказалось. Его жена поклялась, что получив при каз, он сразу же собрал пожитки и отправился в порт. Мы прождали до вечера, но он так и не объявился. Что с ним приключилось и куда он подевался, я не знаю. Хорошо, что в последнюю минуту я встре тил на пристани этого человека и нанял его в рейс. Его зовут Мир за…

— Что ещё ты знаешь о нём, кроме имени?

— С его слов он не сдешний, приплыл издалека. Семьи нет, дома — тоже.

Перекати-поле. Это всё, что он сообщил о себе. Но как матрос он меня устраивает…

— Странная история! — призадумался Синдбад, — Приглядывай за ним, Леандр, да и ребятам скажи, что бы мух не ловили.

— Сделаю, капитан!

Синдбад прошёл в свой кабинет, где почевал Ибн-Сина и завалился на диван. Проспал он часа два, когда его бесцеремонно растолкал учёный.

— Вставай, соня, Царство Небесное проспишь, — улыбнулся он и добавил, — Обедать пора…

Синдбад почувтвовал, что действительно голоден и безропотно поднялся. Они неспеша перекусили. Повар подал им жаркое, козий сыр, пшеничные лепёшки с мёдом, фрукты, маслины и вино. Когда трапеза подходила к концу, на палубе возникла какая-то возня, послышался топот ног и раздались взволнованные крики матросов:

— Человек за бортом!

Синдбад озабоченно встал из-за стола.

— Что там происходит?

— Твои ребята кого-то увидели в море!

Друзья кинулись на палубу. По правому борту столпились мат росы. Они что-то громко обсуждали, тыча пальцами в море. Синдбад с учёным протиснулись к борту. Команда, увидев капитана и его гос тя, почтительно расступилась уступая дорогу.

— Что тут у вас? — спросил Синдбад.

— Посмотрите вон туда, капитан! — махнул рукой один из матросов.

Приятели обернулись в указанную сторону и одновременно увидели обломки кораблекрушения, которые колыхались в волнах в полу-стадии от корабля.

Шторм давно стих, волнение улеглось, видимость была прек расной. Поэтому оба хорошо рассмотрели и обломок мачты с обрыв ком паруса и перепутанными леерами, и человека, привязанного к ней. Несчастный махал кораблю рукой и слабым голосом взывал о помощи.

— Шлюпку с правого борта на воду! — распорядился Синдбад и матросы бросились выполнять приказ.

Лодка была спущена в мгновение ока. В неё село четверо мат росов — двое взялись за вёсла, один примостился на носу с багром в руках, последний уселся за руль. Гребцы дружно ударили вёслами и лодчонка стрелой полетела к обломку мачты.

Спустя несколько мгновений на корабле увидели, как несчаст ного вытащили из воды, предварительно перерезав верёвку, и уложи ли на дно шлюпки.

— Спасён! — бесстрастно констатировал Ибн-Сина и кинул в рот маслину, — Интересно, кто он? Купец или воин?

— Сейчас узнаем, — отозвался Синдбад, наблюдая как шлюпка причаливает к кораблю.

Ещё через пару минут спасённого поставили перед ним и учёным. Того пошатывало, он еле держался на ногах от перенесён ных страданий. Сердобольные матросы подали незнакомцу кружку воды и поддержали под руки. Синдбад терпеливо ждал, когда он сможет говорить. Ибн-Сина внимательно вгляделся в измождённое бородатое лицо незнакомца и вдруг громко захохотал.

— Ба-ба-ба! Кого я вижу! Кровавый Ахмет собственной персоной!

Обернувшись к матросам в шлюпке, он покачал головой:

— Зря старались, спасая эту падаль, парни! Лучше бы сразу выброси ли его за борт, так было бы спокойнее всем нам!

Матросы, поддерживающие Кровавого Ахмета, смутились и растерянно отпустили его руки. Они не раз слышали это прозвище в Багдаде, но ни разу не встречались с его обладателем лицом к лицу. Спасённый в свою очередь сильно побледнев, отступил к борту.

— Я ничего не понимаю, Ибн-Сина! — воскликнул Синдбад и в упор посмотрел на друга, — Объясни мне, кого мы спасли?

— Ты ведь знаком с Исмаилом, первым царедворцем Калифа Багдада, Синдбад?

— Конечно! Ублюдок, каких поискать!

— Так вот Ахмет — его верный слуга! Правая рука, так сказать, специа лист по всяким грязным делишкам. Головорез ещё тот! На его совес ти ни одна загубленная человеческая жизнь. Оттого и прозвище у не го: "Кровавый!". Поверь мне, будет только справедливо, если мы тут же избавимся от негодяя, бросив за борт.

Кровавый Ахмет вдруг взвыл по-бабьи и замахал руками.

— Нет! Не делайте этого, я раскаялся!

— Не верь пройдохе, Синдбад! — поморщился Ибн-Сина.

Синдбад задумался. Матросы обнажили кинжалы, зорко наблюдая то за Ахметом, то за своим капитаном. Стоит тому моргнуть и они мигом отправят разбойника на корм акулам.

Из глаз Ахмета вдруг брызнули слёзы и он затараторил быстро-быстро:

— Не бросайте меня в море! Я знаю одну страшную тайну! Она касается учёного! Обещайте сохранить мне жизнь и я открою её вам!

Синдбад насторожился.

— Говори, что знаешь!

— Не убивайте! — продолжал умолять Ахмет, — Здесь, на вашем корабле…

Договорить он не успел!

С криком: "Умри, собака!" из толпы матросов выпрыгнул новичок Мирза. Он взмахнул рукой, в которой был зажат кинжал, и по самую рукоятку всадил его в грудь Ахмета. Тот не успел даже отшатнуться. Разбойник дико вскрикнул и, обливаясь кровью, рухнул на палубу. Все на мгновение оцепенели, экипаж замер, потрясённый кровавой развязкой. На корабле воцарилась мёртвая тишина, прерываемая лишь плеском волн за бортом.

Наконец матросы опомнились. По знаку Синдбада они набросились на Мирзу и скрутили ему руки за спиной. Впрочем, тот ничуть не сопротивлялся.

Синдбад, грозно сверкая очами, шагнул к убийце.

— Что всё это значит, Мирза? По какому праву ты убил спасённого мной человека?

— Кровавый Ахмет — не человек! — гордо вскинул голову Мирза, глядя капитану прямо в глаза. Синдбад немного остыл от этого взгляда. Уняв бушевавшее в душе негодование он велел матросам отпустить убийцу.

— Что ты хотел этим сказать, Мирза?

Спеша и оттого захлёбываясь, убийца разбойника начал свой печальный рассказ:

— Когда-то у меня была земля, цветущие виноградники, богатый дом, красавица жена и четверо маленьких ребятишек. Но однажды пришли люди царедворца Исмаила и заявили, что земля не моя, а Калифа Багдада, и что бы я убирался вон из собственного дома. Я схватился за меч, но их было слишком много и они не знали пощады.

Меня и слуг изрубили без жалости! Думая, что я мёртв, они бросили моё тело на пороге, а потом разграбили и подожгли дом. Над моей женой надругались и она, не вынеся позора, наложила на себя руки. Моих детей увезли и продали в рабство.

Я чудом выжил и долго искал их по всей Ойкумене, но так и не нашёл. Искал я и разбойников, напавших на меня, и тоже не нашёл. И вот, увидев Ахмета, я узнал в нём главаря той шайки, что разорила мой кров. Кровь ударила мне в голову, а остальное вы видели сами. Скажи, капитан, смог бы ты удержаться на моём месте?

Синдбад не ответил, лишь печально покачал головой.

— Такие проделки вполне в духе Исмаила и его верного слуги — Ахмета, — пожал плечами Ибн-Сина, — Негодяй получил по заслугам, только и всего!

— Но он хотел раскрыть нам какую-то тайну…

— Не бери в голову, Синдбад! Это была обычная уловка, чтобы спасти свою шкуру.

— Хорошо! — согласился Синдбад и кивнул Мирзе, — Ты свободен! Но впредь без моего приказа никого не убивай ни на суше, ни на море!

Мирза низко поклонился:

— Слушаю и повинуюсь, капитан! Да продлит всевышний твои дни!

Ибн-Сина ухмыльнулся.

— Ты опоздал, он их уже продлил…

— Труп выбросьте за борт! — распорядился Синдбад.

— Дозволь это сделать мне, капитан? Я намусорил, мне и убирать! — попросил Мирза.

Ибн-Сина расхохотался.

— Да ты шутник, Мирза! Намусорил он, видите ли…Ха-ха-ха!

— Как тебе будет угодно, Мирза! — разрешил Синдбад и подхватив учёного под руку снова вернулся в свои покои.

Палуба опустела. Матросы разошлись по местам, бурно обсуждая происшествие. Мирза остался с трупом Ахмета один на один. Он первым делом вытащил клинок из груди покойника, вытер кровь о полу халата и снова спрятал оружие за пазухой. Затем за ноги подтащил труп к борту, приподнял и скинул в море. Тело Ахмета с всплеском пошло ко дну. Глядя, как оно медленно исчезает в пучине, Мирза незаметно осмотрелся и злобно прошептал:

— Глупец! Надо было держать язык за зубами и не вставать у меня на пути. Я срисовал тебя и твоих помощничков ещё в порту и обо всём догадался. Калиф решил подстраховаться и послал тебя. Это его право. Только зря он это сделал, да и ты не должен был соглашаться шпионить за мной. Тебе не следовало плыть за нами. Ураган погубил ваш корабль, все твои приятели отправились на дно. Тебе тоже следовало утопнуть, а не появляться на этом корабле. И тем более ты не должен был пытаться выдавать Синдбаду моё тайное задание относительно учёного. Теперь корми рыб, придурок!

Леандр, наблюдавший за Мирзой из-за штурвала, видел, как шевелятся губы последнего, но слов не разобрал. Он подумал, что убийца читает своей жертве напутственную молитву и содрогнулся от отвращения. Всё же есть в этом Мирзе нечто отталкивающее. Хотя, если припомнить, что сотворил Ахмет с его семьёй и им самим, его можно понять…

Произошедшая трагедия сильно подействовала и на весь экипаж в целом. Остаток дня матросы ходили мрачные, хмурые и молчаливые. Многие перестали общаться с Мирзой, делая вид, что не замечают его рядом с собой. Виновник трагедии в свою очередь тоже постарался не очень-то мозолить глаза экипажу, забрался в самый тёмный угол в кубрике и уснул /или сделал вид что уснул/, но на палубу до начала вахты и носа не показывал. Он понимал, что через день-два происшествие забудется и всё станет как и прежде, но до тех пор следовало выждать некоторое время.

К вечеру того же дня произошло ещё одно странное событие!

Синдбад с Ибн-Синой покинули душные апартаменты капитана, что бы с комфортом расположиться в креслах под тентом на надпалубной надстройке. Солнце к тому моменту уже перестало палить как сумасшедшее. Оно всеми силами стремилось упасть за горизонт, из-за чего над морем поплыла спасительная вечерняя прохлада. Друзья попивали вино, закусывали его фруктами и сладостями, лениво перекидываясь словами, болтали о том — о сём.

Внезапно вперёдсмотрящий в "гнезде" громко завопил:

— Корабль! Прямо по курсу!

Его сообщение вызвало лёгкий переполох среди экипажа. Встреча в море с другим кораблём — это всегда событие! И не обязательно приятное. Ведь неизвестное судно в равной степени может оказаться и "купцом", и "пиратом"! Так что в любом случае лучше быть наготове!

Приятели поднялись на капитанский мостик, где Синдбад громогласно объявил всеобщую готовность. Вооружённые с головы до ног матросы высыпали на палубу. Взоры всех приковались к неизвестному кораблю. Волнение охватило весь экипаж без исключения.

Несмотря на сгущающиеся сумерки, Синдбад из-под ладони тщательно изучил очертания встречного судна. Ибн-Сина сбегал в каюту и принёс подзорную трубу, которую когда-то изготовил сам по своим же чертежам. Насмотревшись, он передал трубу приятелю, который уже знал, что это за предмет и какая от него польза.

— Какая громадина! Это не корабль, а плавучая крепость! Обрати внимание на изящество его линий, Ибн-Сина! — восхитился минуту спустя Синдбад, — У него странно приподняты корма и носовая часть… И несколько палуб! А палубные надстройки и фальшборт так и вообще ни на что не похожи! И, главное, три мачты вместо одной! Нет, таких кораблей я ещё не встречал. Не знаю, каковы его мореходные качества, но по виду он — красавец! Чутьё подсказывает мне, что это всё-таки "купец", а не "пират"!

— Похожие суда строили славяне, обитавшие на побережье Северной Африки несколько тысячелетий назад! — блеснул эрудицией Ибн-Сина, — Собственно, они и стали зачинателями мореходства во всём мире.

Синдбад не ответил, удивляясь про себя необъятным познаниям учёного. Он словно слился с подзорной трубой.

— Странно… — поделился он с другом возникшими сомнениями, — Я не вижу на палубе ни одного человека…

— Действительно! — опешил учёный, поднося ладонь к глазам, — Никого! Чума их там всех поразила, что ли? Похоже, судно дрейфует по воле волн…

— И не одно десятилетие… — подхватил Синдбад, — Видишь, весь корпус оброс ракушками! Его давно не чистили…

— Корабль-призрак! — зловеще прошептал стоящий за штурвалом Леандр, но Синдбад услышал его и высмеял:

— Кажется, мой первый помощник струсил?

— О нет, капитан! — вскричал Леандр и смешно выпятил впалую грудь.

— Тогда правь прямо на корабль! Мы поднимемся на его борт и выясним, что там произошло.

— Мне просто не терпится узнать, куда подевалась команда? — заплясал от нетерпения Ибн-Сина, — Пойдём, капитан, пока есть время, переоденемся для предстоящей вылазки.

— И вооружимся! — добавил решительно Синдбад.

* * *

Солнце почти ушло за горизонт, над волнами торчала только его растрёпанная макушка. Потемневший в сумерках океан успокоился, волнение улеглось, морской простор решил произвести на моряков должное впечатление в связи с чем начал отливать зеркальной бронзовой гладью. Мол, смотрите, во как я умею!

Синдбад, как и во всех серьёзных случаях, сам встал за штурвал. Совершив несколько точных манёвров, он подвёл "Ирбисс" к кораблю-призраку вплотную так, что бы его можно было взять на абордаж. Теперь и слепому стало видно, что беспризорное судно по меньшей мере раз в пять превосходит в размерах корабль Синдбада. Под бушпритом плавучей крепости пристроилась вырезанная из цельного ствола сандалового дерева статуя морского бога Посейдона с трезубцем в одной руке и обрывком рыболовной сети в другой.

Один из телохранителей-эфиопов, стоящий поблизости от капитана, при виде её широко улыбнулся и негромко воскликнул: "Ну вылитый ретиарий!"

Синдбад понял воина с полуслова, ведь ретиарий — это гладиа тор, чьё вооружение состояло из трезубца и сети. Но были ещё: лак веатор — гладиатор, вооружённый тоже трезубцем, но не сетью, а петлёй, мирмиллон — гладиатор в гальском вооружении с изображени ем рыбки на острие шлема, и секутор — вооружённый щитом и мечом.

Название корабля не имело вырезанных букв. Оно было от руки написано на носу, как и положено по морскому уставу. Но крас ки выцвели, буквы поблекли от времени, местами их покрыл лишай ник. Оттого ни Синдбад, ни Ибн-Сина так и не смогли его прочесть и узнать имя судна, подброшенного им судьбой и морскими течения ми.

Матросы тем временем изготовились, встав вдоль борта плечом к плечу. По знаку второго помощника капитана Мустафы, они пустили в ход багры и крючья, цепляясь ими за высокие ветхие борта беспризорного судна. Когда это было сделано, матросы подтя нули "Ирбисс" к замшелому гиганту и накрепко пришвартовали борт о борт. Затем перекинули на него сходни, которые задрались вверх, словно приставные лестницы пожарных.

Синдбад снова передал штурвал первому помощнику. Затем выстроил команду и отобрал пятерых матросов-добровольцев, ко торые согласились сопровождать его и Ибн-Сину в походе на "приз рак". К ним, само собой, присоединился и невозмутимый Намубу с тремя своими воинами.

Когда все приготовились, Синдбад вытащил саблю из ножен, коротко бросил: "За мной!" и первым ступил на сходни. Ибн-Сина не отставал от друга ни на миллиметр. За ними проворно последовали телохранители, тоже с мечами в руках. После всех по сходням стали карабкаиться матросы-добровольцы. Доски скрипели и прогибались, но Синдбад смело лез вверх, пока не перепрыгнул через высокий резной борт. Не прошло и минуты, как отряд ступил на чужую палубу.

Первым делом осмотрелись и прислушались. Но на судне цари ла гробовая тишина, нарушаемая лишь тихими скрипами, шорохами да плеском волн за кормой…

Брошенное судно представляло жалкое зрелище. Повсюду, куда ни кинь взгляд, царили разруха и запустение. Мачты раскачивались и скрипели, паруса и канаты прогнили, корабельное железо покрылось ржавчиной, медные и бронзовые части позеленели, древесина проросла мхом и плесенью, в иных местах она превратилась в труху.

Синдбад сделал несколько осторожных шагов по палубе, но вскоре остановился: доски под ногами трещали и опасно прогибались. Не хватало ещё провалиться. Вечерний сумрак породил переплетающиеся между собой многочисленные глубокие тени, из-за которых вокруг трудно было что-либо разглядеть. Попадись на пути гнилая доска или открытый люк — не заметишь. Тогда беда!

— Будьте внимательны, друзья. — предупредил он остальных, — Тут недолго провалиться в трюм.

— …И познакомиться с его содержимым! — хохотнул неунывающий Ибн-Сина, — Тем самым наглядно доказав правдивость пословицы, что нету худа без добра!

Вдруг он замолк на полуслове и во все глаза уставился на ворох сопревшей одежды, лежащей вдоль противоположенного борта. Сквозь прорехи на груди некогда бархатного камзола виднелись белые рёбра скелета.

— Смотрите! — воскликнул он — Вот лежит покойник! Это кто? Матрос?

— Не похож он на простого матроса, одежда больно богатая: бархат…пуговицы серебряные… — ответил Синдбад и вместе с учёным опасливо подошёл к останкам.

— Шмотки у него и впрямь какие-то непривычные…Скорее европейские… — пробормотал Ибн-Сина и тронул скелет ногой.

Тот от прикосновения рассыпался в прах. Кости развалились, череп откатился в сторону, под ноги приятелям. На его темечке сох ранилась прядь тёмных волнистых волос, а скулы всё ещё обтягивала высохшая на солнце кожа. Ибн-Сина ногой легонько подвинул череп назад к костям и тут все увидели страшную зияющую рану на левом виске.

— Эге! Беднягу зарубили! — констатировал учёный, — Не хотел бы я оказаться на его месте.

В этот миг солнце в последнем отчаянном порыве окрасило горизонт малиновыми всполохами. Волны розового света пробежались по воде и кораблям и на несколько минут разогнали ранние сумерки.

И тогда Синдбад со своей командой стали примечать на палубе валяющиеся повсюду тёмные кучки одежды. Это были останки пассажиров и экипажа злополучного корабля. Их было много, сотня, а то и две. Скелеты, укутанные в лоскуты материи, лежали в таких красноречивых позах, что ни у кого не осталось сомнений: люди сражались и погибли в бою!

— Похоже, судно не брошено! Его команду просто перебили! — воскликнул Синдбад и потянул Ибн-Сину за собой.

— Пошли! Нужно заглянуть в капитанскую каюту. Возможно, нам посчастливится отыскать судовой журнал. Из него станет ясно, кто напал на корабль, если только капитан успел сделать последнюю запись.

Приятели след в след двинулись вдоль борта, ногами пробуя палубу на прочность. Намубу с телохранителями потянулись за ни ми словно привязанные. На месте остались одни матросы. Они боязливо поглядывали по сторонам и ждали приказаний. Синдбад обернулся к ним и прикрикнул:

— Не стойте истуканами! Осмотрите тут всё! Что найдёте ценного — ваше!

Матросам такое предложение пришлось по душе!

Двое из них зажгли приготовленные заранее факелы и спустились в трюм. Остальные, соблюдая меры предосторожности, рассыпались по палубе: кто-то стал собирать валяющееся повсюду оружие, кто-то обирать покойников, снимая со скелетов украшения и драгоценности. К ним присоединилось ещё с полдюжины их товарищей, которые на свой страх и риск покинули "Ирбисс" и перебрались на "Призрак" за своей долей трофеев.

И первая и вторая палубы мёртвого корабля вдруг ожили от их возни. Моряки быстро освоились и осмелев, начали в голос весело переговариваться друг с другом, комментируя свои находки. В воздухе зазвучали шутки-прибаутки:

— Поносил, дай другим поносить!

— Тебе перстенёчек теперь ни к чему, а мне в самый раз будет!

Из трюма вернулись разведчики и сообщили, что обнаружили там массу разного товара. Правда, большая его часть пришла в негодность из-за течи, но кое-что и осталось в сохранности. Остальные, свободные от вахты члены экипажа "Ирбисса", услышав эту новость, табуном ринулись в трюм чужака, что бы забрать из него самое ценное. А чего теряться, раз сам капитан разрешил?!

Тем временем Синдбад с учёным, сопровождаемые верными нубийцами, пробрались на капитанский мостик, от которого до каюты капитана оставалось рукой подать. По пути им встретилось много обезображенных скелетов. На иных сохранились клоки одежды и задубевшая кожа…

— Тут произошло настоящее сражение! — указал Синдбад на гору костей возле штурвала, — Одни хотели завладеть кораблём, другие его защищали…

— Нападение пиратов? — засомневался ИбнСина, — Странно, но судя по одежде, все пираты как-то уж очень добротно и цивильно были одеты. И я ни у кого ни разу не увидел ни одной абордажной сабли — одни шпаги и кинжалы. Мечей почти нет. Это тоже непонятно, согласись?

— Согласен! Одежда и оружие покойных свидетельствуют, что на корабле в основном находились одни лишь матросы, купцы и с полсотни простых пассажиров! Пиратами тут и не пахнет! Их просто не было! Скорее всего на корабле вспыхнул бунт!

— И они поубивали друг друга?

— Это очевидно!

— Ну ни фига себе — мирные купцы! Представители самой наигуманнейшей из профессий! Да они резали друг дружку словно баранов! Неплохо бы узнать из-за чего?

— Боюсь, что этого мы не узнаем никогда!

Делясь впечатлениями от увиденного, друзья спустились по склизким ступеням в тёмный коридор и через пять шагов, свернув за угол, обнаружили каюту капитана. Телохранители молча запалили четыре факела и два из них передали Синдбаду с учёным. В их свете стало видно, что дверь в каюту капитана сорвана с петель. На пороге лежали два скелета, один из которых пронзил мечом другого — сжимавшего в руке лук.

Всё узкое пространство коридора заполняли ещё четыре скелета с мечами и кинжалами. И у всех четверых между рёбер торчало по стреле. Судя по расположению костей, четвёрка пыталась ворваться к капитану и погибла от засевшего в каюте лучника…

Синдбад протянул вперёд факел и переступив через скелеты на пороге, вошёл в каюту. За ним неотступно следовал учёный. Приятели сделали шаг-другой и остановились, рассматривая помещение.

В каюте всё было перевёрнуто вверх дном!

Стол и стулья опрокинуты и разбиты, полки с рукописями сорваны со стен и растоптаны, диван разломан, ковры на полу и гобелены на стенах — изрублены в клочья, пара вместительных кованых сундуков вскрыта и выпотрошена, оконные витражи в свинцовых переплётах — безжалостно выбиты…

— Сомневаюсь, что бы нам посчастливилось отыскать судовой журнал в таком бедламе! — зябко поёжился Ибн-Сина, — Да и тут ли он вообще?

— По моим соображениям, он должен находиться именно в каюте… — ответил Синдбад

— Интересно, где сам капитан?

— На палубе я не встретил ни одного покойника в капитанском облачении. Возможно, он где-то тут… Давай поищем?

Останки капитана, если только это он рядился в некогда изысканный костюм с кружевами и множеством украшений, да в придачу владел богатым оружием, они обнаружили за опрокинутым столом, столешница которого ощетинилась десятком стрел, дротиков и топоров. Её дубовые доски на какое-то время дали надёжное укрытие своему хозяину, пока его всё-таки не выкурили из засады и не прикончи ли мечами…

Судового журнала при скелете, увы, не оказалось, хотя друзья самым тщательнейшим образом перетрясли всё платье.

— Ну вот, ничего нет! Шиш нам на постном масле! — огорчился Ибн-Сина.

— Не скажи! — возразил Синдбад и присев возле подогнутой под рёбра правой руки скелета, ковырнул кинжалом кости, — Что это такое он зажал в своих пальчиках?

— Где? Покажи! Ух, ты! Похоже на серебряную шкатулку! — присел рядом заинтригованный Ибн-Сина.

— И она как две капли воды похожа на мою! — вскричал поражённый Синдбад, вырывая находку из цепких пальцев мертвеца.

— Да! Она сестра-близнец подарку Спартака! — подтвердил затаивший дыхание Ибн-Сина, — Открой её, Синдбад. Умоляю, не медли!

Синдбад по своей шкатулке помнил, где располагается потайная кнопка. Надавив на неё пальцем, он легко открыл крышку. На дне лежал свёрнутый вчетверо ветхий кусок пергамента, точно такой же, как и тот, что хранился в каюте Синдбада. Друзья осторожно извлекли его на свет и развернули.

— Ещё один фрагмент карты! — вскричал обрадовано Синдбад, — Воистину, не знаешь, где найдёшь, где потеряешь!

— Ещё одна карта? — застонал Ибн-Сина, — О боги! Я наш-то текст до конца не расшифровал, а тут ещё один!

— Угомонись! — Синдбад повертел пергамент в руках и сунул его другу под нос, — Видишь, на этом куске нет никакого текста.

— Это радует! — успокоился учёный, — Интересно, это какой фрагмент? Второй или третий? Так сходу и не определишь…

— В каюте слишком темно! Давай вернёмся на "Ирбисс", тем более что делать нам тут больше нечего.

— Как нечего? А разгадка бунта?

— Тут и гадать не надо! — ответил Синдбад, — Пассажиры и команда судна передрались из-за этой карты. Вернее, из-за сокровищ, к которым она должна была их привести.

— Точно! Они начали делить шкуру медведя ещё не добыв её. О карте знал только ограниченный круг лиц во главе с капитаном, но кто-то проболтался и о сокровищах прознали все, кто плыл на корабле. Естественно, каждый потребовал себе равную долю сокровищ.

Надо думать, хозяин, или хозяева карты ответили отказом и началась схватка за её обладание. Похоже, в разыгравшейся резне каждый стоял только за себя, поэтому они и перебили друг дружку.

В этой междоусобице победителей не оказалось. Оставшиеся в живых погибли чуть позже от ран и потери крови…

— Ну и воображение у тебя, друг! Хотя, кто знает? Возможно, оно всё так и было! Ну что, возвращаемся? — Синдбад спрятал драгоценную находку в карман.

— Идём, только помоги мне собрать все эти бумаги — Ибн-Сина указал на валявшиеся под ногами растрёпанные фолианты и заплесневевшие свитки пергамента, — Люблю покопаться в древних текстах…

Нагрузившись рукописями, друзья вернулись на "Ирбисс". Матросы к тому времени тоже закончили своё дело. Когда покойники были обобраны до нитки, а в трюме "Призрака" не осталось ничего ценного, они перерезали канаты и оттолкнули "Ирбисс" от "плавучего кладбища" баграми, предоставив последнему плыть куда вздумается…

* * *

Прошло две с половиной недели. Плавание протекало относительно спокойно. Никаких сколь-нибудь примечательных событий за этот период больше не произошло. "Ирбисс", преодолевая милю за милей океанского простора, упорно двигался к намеченной цели.

Однажды Синдбад произвёл всесторонние измерения, собрал команду и вовсеуслышанье объявил, что через день-другой их путешествие подойдёт к концу. Матросы возликовали. Но они пришли в ещё большиё восторг, когда услышали, какую награду обещает капитан первому, кто увидит среди волн две белые, изогнутые наподобие слоновьих бивней, скалы

— Кажется, я наконец покончил с расшифровкой текста, — признался учёный, когда они с Синдбадом снова вернулись в свои апартаменты.

— И ты молчал?!

— Хотел тебя порадовать, преподнести как сюрпрайз…

— Ты добился своего — я ужасно рад! — Синдбад крепко обнял друга и потрепал за плечи, — Долго же тебе пришлось возиться с переводом! Мы должны благодарить богов, что на втором фрагменте текста не оказалось…

… Уже на следующий день после посещения "корабля мертве цов" друзья досконально изучили находку и окончательно выяснили, что фрагмент действительно является продолжением карты Синдба да. Точнее будет сказать, её третьей и заключительной частью.

То один, то другой и так и сяк складывали два пергамента, но те никак не хотели состыковываться. Рисунок первого не совпадал с рисунком второго ни по одной из линий, хотя общая картинка, схо жесть красок, графики, структура материала, состояние изношен ности и множество прочих мелких совпадений, говорили за то, что это всё-таки два крайних фрагмента одного целого.

И тогда стало ясно, что где-то существует ещё один, средний.

Следовательно, кусок пергамента, взятый у неизвестного покойного капитана, являлся заключительной частью. Последний владелец кар ты давным-давно за какой-то надобностью разрезал её на три состав ные части, которые отправил в разные концы света. Наверное, что бы таким оригинальным способом обезопасить сведения о несмет ных сокровищах…

Но прошли годы и два крайних фрагмента чудесным образом вновь встретились на корабле Синдбада. Не было только среднего куска…

Ибн-Сина разгладил на столе заключительную часть карты ладонью и ткнул в неё пальцем.

— Смотри сюда, Синдбад! Тут изображены горы. Пунктирная линия, точно такая же, как и на нашем куске, начинается от нижнего среза, где нарисовано ущелье. Вот тропинка. Она ведёт через перевал, на ту сторону гряды. Слева от неё изображено голубенькое блюдце… Надо думать, что это высокогорное озеро… Пунктир тянется вдоль тропин ки за перевал и упирается в небольшое высокогорное плато. В той его части, где оно примыкает к скалам, нарисован жирный красный кружок, в центре которого имеется рисунок то ли пчёлки, то ли птич ки-калибри. Пунктир заканчивается этим кружком…

— Там и спрятаны сокровища?

— Должен тебя огорчить — нет!

— Так что же это за кружок с птичкой-пчёлкой?

— А вот на этот вопрос как раз и отвечает оставшаяся часть текста, которую мне удалось расшифровать. Слушай, красный кружок в горах — это высокогорный аэродром атлантов, оборудованный взлёт но-посадочной площадкой! На нём — около дюжины различных вина мов, в одном из которых лежит ещё одна карта, с указанием места захоронения сокровищь атлантов. Место настолько недоступное, что добраться до него можно лишь по воздуху. Лететь туда желательно на грузовом аппарате, что бы впоследствии можно было вывезти со кровища…

— Стоп! Стоп! Стоп! — замахал руками Синдбад, вскакивая с места.

— Ты забыл, друг, что я простой моряк и ни чёрта не разбираюсь во всех этих аэродромах и винамах! Я даже не представляю, о чём идёт речь!

— Ах, да, прости! Винам — это такой аппарат тяжелее воздуха, на котором древние атланты летали по небу, ако птицы! Есть мнение, что эти аппараты атланты придумали не сами. Якобы, винамы им подарили в качестве жеста доброй воли некие инопланетяне. А аэродром — это специально оборудованное место, откуда чудо-аппараты взлетают и куда приземляются. Твой корабль, Синдбад, предназначен плавать по морям и океанам и причаливать к приста ням. Так же и винамы — предназначены плавать по поднебесью и садиться на аэродромы.

— Ух ты! — не поверил Синдбад! — Летать по небу? Как на сказочном ковре-самолёте?

— Почти, только с большим комфортом…то бишь, удобством.

— Но разве такое возможно?

— А разве те дикари, которых ты встречал в своих путешествиях, не удивлялись способности "Ирбисса" держаться на воде и не идти ко дну?

— Правда твоя! На что похож винам? На корабль или на птицу?

— Скорее на птичку калибри и пчелу одновременно. Хотя, признать ся, сам я ни одного винама в жизни не видел, только читал описание древних. Кстати, это он нарисован в кружке на карте…

Синдбад подскочил к столу и впился в рисунок взглядом.

— Действительно, в воздушном корабле что-то есть и от пчелы, и от птички… как её там…калибри. Кстати, ни разу не слыхал о такой и не видел.

— Не мудрено! Эта птаха размером со шмеля обитает лишь в Новом Свете, в Южной Америке.

— Где это, Новый Свет? Как плыть в Южную Америку?

— Давай не будем отвлекаться, Синдбад. Я тебе потом всё подробно разъясню, а пока продолжим…

— Лучше начни сначала.

— Хорошо! На нашей карте имеются координаты скал-бивней. Мы должны проплыть между нимим на рассвете, с первыми лучами солн ца в первый день полной луны.

— Через два дня как раз полнолуние. Надеюсь, к этому времени мы отыщем скалы.

— Я тоже надеюсь, иначе придётся болтаться в море ещё месяц. Пройдя между скалами, мы встанем на якорь и дождёмся следующе го восхода. На утренней заре появится туман. Текст категорически приказывает сниматься с якоря и плыть строго на север именно в этот момент. Туман рассеется, покажется берег с развалинами крепос ти.

— Развалины нарисованы на крте! — подтвердил Синдбад, — От них ведут три дороги, но пунктирная линия бежит только вдоль одной из них!

— И она обрывается у верхнего среза пергамента!

— У нас нет средней части!

— Но есть заключительная! — возразил Ибн-Сина и сложил два куска карты по вертикали, оставив между ними небольшой разрыв, — Нача ло и конец маршрута! Главное выбрать ту дорогу, которая ведёт к го рам! Такая дорога есть, она обозначена пунктиром. Смотри, неболь шой отрезок на нижней части — идёт от развалин вверх на север до конца обреза и…продолжается на верхней части от нижнего среза, через ущелье, перевал, горы и до красного кружка. С такими данны ми и слепой не заплутает!

— Согласен, но на среднем фрагменте карты, возможно, обозначены всевозможные препятствия и опасности на пути движения. Не зная этих особенностей, можно угодить в ловушку!

— Мы утроим бдительнось, только и всего.

— А если время и непогоды разрушили дорогу? Куда идти?

— Горы видно издалека! Будем держать направление на их вершины и не собьёмся.

— Ты прав, друг! Но меня мучает то обстоятельство, что придётся идти к незнакомому берегу в сплошном тумане. Практически в усло виях нулевой видимости. Как бы не наткнуться на рифы и не поте рять корабль? И вообще автор текста выдвигает какие-то идиотские условия, ты не находишь?

— Нормальные условия для нормальных кладоискателей! Не пони маю твоих опасений. Будто ты ни разу не плавал в тумане? Всего и делов-то, что посадить на бушприт глазастого вперёдсмотрящего и почаще замерять глубину…

— Как у тебя всё просто! Вот ты и поведёшь судно.

— Э, нет, уважаемый! Каждый должен заниматься своим делом.

— Тогда объясни мне, как эти винамы летают? Машут крыльями навроде птиц, что ли?

— Хороший вопрос! Сие есть загадка великая, хотя скажу тебе точно, что крыльями аппараты не машут. По моему разумению, атланты или, правильнее сказать, инопланетяне использовали в винамах прин цип гравитации! Так или иначе, надо постараться отыскать аэродром и вианмы, найти в одном из них направление заключительного марш рута и полететь по нему за сокровищами. Вот тогда всё сам и уви дишь…

— Какие непонятные слова ты говоришь, друг! Что такое "принцип гравитации"?

— Это когда предмет становится невесомым…ну…легче воздуха. К твоему сведению, у некоторых видов насекомых щетинки на ножках обладают врождённой, природной гравитацией. Оторви их от ножки и они…зависнут в воздухе!

Неизвестные конструкторы аппаратов — умницы! Они подгляде ли эту особенность у природы и взяли себе на вооружение. Если нам посчастливится и мы отыщем хотя бы один винам, пусть даже и в не рабочем состоянии, то это будет величайшим открытием на свете, с которым не сравнятся никакие сокровища мира!

— Как ты много всего знаешь, Ибн-Сина! — восхитился Синдбад.

Учёный скромно потупился.

— В своё время у меня были замечательные учителя! И книг я прочёл без счёту!

— Ты приобрёл свои знания в Халдее или Месопотамии? А может быть в Магрибах или у Египетских жрецов?

— О нет! Благодаря Советской власти я бесплатно обучался в МГУ! Это значительно дальше, хотя мне доводилось бывать и в местах, перечисленных тобой.

Больше Ибн-Сина не стал ничего пояснять и Синдбад отстал от него. У мореплавателя после всех рассказов учёного перед глазами замаячили сказочные крылатые корабли и он мысленно летал на них по очереди от одного края неба до другого…

ГЛАВА 5. Пещера Кали.

Две белые скалы, или правильнее сказать — два утёса, торчащие из вод посреди океана, были обнаружены путниками на следующий день. Собственно, первым их увидел в подзорную трубу Ибн-Сина. Он указал на них Синдбаду и приложил палец к губам.

— Молчи! Давай сделаем вид, что ничего не случилось. Мне интересно знать, кто из твоих матросов увидит скалы первым. Лично я думаю, что это будет твой первый помощник Леандр. Уж больно глазаст пройдоха. Готов держать пари: ставлю на него один против десяти.

— Принимается! — загорелся Синдбад, — Только я знаю свой экипаж лучше тебя, брат. Самый глазастый в команде — матрос Агафар. Он как раз сейчас сидит в "корзине". Мне кажется, он и станет первым!

Однако пари не выиграл ни тот и ни другой!

Спустя пару минут с палубы послышался радостный крик некоего матроса Джабраила: "Скалы по левому курсу!".

Синдбад тут же призвал счастливчика на капитанский мостик и на глазах всего изумлённого экипажа отсыпал ему три внушительные горсти серебра. А потом, велев матросам подходить к нему по одному, с улыбкой вручил каждому по золотому динарию в знак успешного окончания плавания.

— Балуешь ты их, Синдбад — проворчал Ибн-Сина, — Как бы твоя щедрость не вышла тебе боком. Помни, преданность не купишь ни за какие деньги.

— Не купишь — это точно! Но всякая хорошая работа должна хорошо оплачиваться, а рвение — поощряться! Сегодня отличился Джабраил, завтра весь экипаж будет стараться, что бы заполучить такую же премию. А там и до преданности один шаг.

* * *

"Ирбисс" подошёл к "клыкам Шайтана", как тут же окрестила утёсы команда, с подветренной стороны, как и было указано в тексте на карте, и встал на якорь. Завтра, следуя инструкции, с первыми лучами солнца корабль должен был проплыть между утёсов-близнецов точно посередине и снова встать на якорь; дождаться следующего рассвета и с предутренним туманом причалить к незнакомому берегу с развалинами крепости на холме.

Такой вот был расклад.

Но, что удивительно, никакого берега позади скал и в помине не было видно! Вокруг плескался один бескрайний океан. В лучах заходящего солнца, его волнующаяся даль до самого пустынного горизонта мерцала расплавленным золотом. Ничто не нарушало ту ровную тонкую линию, что отделяла на одну стихию от другой. Только перед наступлением темноты рядом с кораблём проплыла полузатопленная лодка. Её хотели поймать, но она быстро исчезла вдали…

Синдбад с Ибн-Синой потратили немало времени, изучая морскую даль в подзорную трубу.

— Ничего не понимаю! — огорчился Синдбад, — Где берег? Где развалины? Может быть это не те скалы? Или карта всё врёт? Ты ничего не напутал с переводом?

— Карта не врёт и текст я правильно перевёл! — твёрдо заверил Ибн-Сина — И утёсы — точно те самые! Трудно предположить, что где-то в океане существует ещё одно такое природное образование…

— Тогда где земля? Как мне послезавтра причалить к ней, если её нет?

— Давай не будем пороть горячку! Утро вечера мудренее. Подождём, как сказано в инструкции, посмотрим… Глядишь, земля и появится!

Синдбад в ответ только обречённо махнул рукой.

— А что нам ещё остаётся?

Ранним утром следующего дня "Ирбисс" снялся с якоря. Синдбад сам встал за штурвал и уверенно провёл корабль между "клыков шайтана", отстоящих друг от друга меньше чем на четверть полёта стрелы. Экипаж до последнего матроса высыпал на палубу. Все с замиранием сердца следили, как отливающие сахарной белизной утёсы медленно проплывали вдоль бортов в колышущейся дымке тумана.

Их цепляющие за облака остроконечные вершины склонялись друг к другу и едва-едва не соприкасаясь, образовывали своеобразный арочный проход, под которым, казалось, остряк мачты "Ирбисса" мог протиснуться лишь с большим трудом. Поэтому так важно было выдержать дистанцию, что бы мачта попала точно в разрыв между верхушками скал и не зацепилась за них.

Момент, что и говорить, был драматически напряжённым, но всё обошлось. Корабль чувствовал руля, как скакун удила, и рука у Синдбада ни разу не дрогнула. Он провёл корабль под аркой, словно продёрнул нитку в иголку, с первого раза.

Стоящий рядом с капитаном всегда невозмутимый Ибн-Сина тоже испытал мгновенный трепет и волнение, когда корабль проплывал мимо белых скал. А вдруг эти мегалиты ни что иное как мифические Сцилла и Харибда? А ну как они сейчас схлопнутся и от корабля одни лишь щепки останутся? А от команды — мешок переломанных костей и кружка крови?

Но нет! Пронесло! Утёсы как стояли, так и стоят — не шелохнутся! Ибн-Сина навёл подзорную трубу на "клык", проплывающий по левому борту, что бы изучить его с особым тщанием. Ничего примечательного он не обнаружил: тот торчал прямо из моря и набегающие волны плескались о его неприступное подножье. Учёный повёл трубой вверх, но кроме трещин и уступов ничего интересного не обнаружил…

Хотя нет! Что это за размытые потёки на камнях? Следы гнездовья чаек? Или других морских птиц? Но откуда они тут, посреди океана? Но если есть птицы, то значит берег где-то рядом? Его по какой-то причине просто не видно до поры до времени, вот и всё…

Ибн-Сина от сделанного открытия немного повеселел, тут же переключив внимание на второй утёс. Тот возвышался по правому борту и, как оказалось, не в пример своему братцу имел в основании небольшой овальный островок. Пенные волны с шипением набегали на его отлогие песчаные берега, усеянные ракушечником, редкой галькой и гниющими водорослями, пробовали на вкус и разочарованно откатывались назад в океан.

И на этом "клыке" учёный обнаружил уступы, загаженные чайками. Теперь никаких сомнений не оставалось: земля где-то рядом!

— Интересно, из чего они состоят? — кивнул Синдбад на скалы — Из мрамора?

— Кто знает? — отозвался учёный — Может и кварца, а то и известняка…

"Ирбисс" тем временем миновал арку и встал на якорь в полу стадии от неё. Синдбад снова с надеждой осмотрел горизонт, но не обнаружил даже намёка на близкий берег. Вокруг простирался один бескрайний океан.

— Ничего не понимаю! — обернулся он к Ибн-Сине — Нет земли…

— Неважно! Дождёмся утра.

— А утром земля сама приплывёт к нам со скоростью в семнадцать узлов? Нет, дорогой товарищ, сдаётся мне, что поутру мы, следуя твоей же поговорке, поцелуем пробой и повернём домой…

— Может статься и так! — согласился невозмутимый Ибн-Сина, — Но только хочу обратить твоё внимание на тот факт, что скалы засижены чайками. А это красноречиво говорит о близости земли.

— Ладно, чего зря спорить: я согласен — утром всё и выяснится.

— Тогда давай думать капитан, как нам убить время до вечера.

— Можно сплавать на правую скалу и исследовать островок у её подножья…

— Это идея! Только сначала не мешало бы позавтракать.

* * *

Спустя две — три склянки матросы по приказу капитана спустили шлюпку на воду. Кроме друзей в неё уселись Намуба и трое неизменных телохранителей во всеоружии. Двое из них взялись за вёсла, третий обосновался за рулём. Когда шлюпка отчалила и прошла половину пути, Синдбад взял у друга подзорную трубу и навёл её на подножье утёса, к которому они держали путь.

— Вижу пещеру! — сообщил он бесстрастным голосом.

Ибн-Сина так и подпрыгнул на скамье.

— Где-где? Почему я не заметил её раньше?

Он выхватил подзорную трубу из рук капитана и в свою очередь поднёс её к глазам.

— Ага! Вижу! Действительно пещера! Вот она, спряталась за каменной складкой в тени… С другого ракурса её и не высмотришь… Инте ресно! Тёмный овал входа обрамлён резьбой по камню. Это целая композиция! На вид — рожа злобного божества с глазами и клыками. Вход — развёрстая пасть чудовища, и к нему ведут ступени…

— Жуткий оскал! Нечто подобное я видел на острове Циклопов — поделился воспоминаниями Синдбад.

— Ну, Циклопами тут и не пахнет! Хотя осторожность и не помешает. Мало ли какая гадость может там таится в глубине.

Шлюпка тем временем подошла к берегу. Все выпрыгнули за борт и стоя по колено в воде втащили её на песок, чтобы не унесло волнами. Назначив одного телохранителя охранять лодку, остальные члены экспедиции направились к пещере, готовя оружие к бою.

Шествие возглавляли Синдбад и с Ибн-Синой, телохранители прикрывали фланги. Друзья достигли пещеры, остановились и прис лушались. Поскольку из неё не доносилось ни звука, они смело под нялись по ступенькам под акомпанемент неугасающего прибоя на верхнюю площадку и после некоторого колебания шагнули под мрач ные своды.

— Жалко, факелами на запаслись. — прошептал Синдбад, выставляя вперёд саблю.

Ибн-Сина только нечленораздельно промычал в ответ и как бы невзначай прижался к приятелю. Намубу с телохранителями попыта лись протиснуться вперёд, но капитан остановил их движением руки. Друзья переступили порог, щурясь со света. Через мгновение они замерли, поражённые грандиозностью открывшегося зрелища.

Пещера оказалась огромной, с гладко отёсанными стенами и высоким ровным потолком. Внутренностью своей она скорее походи ла на какой-то обустроенный храм, нежели на игру природы, кото рый ко всему прочему имел хитроумное искусственное освещение. Неизвестные мастера-строители знали своё дело — лучи дневного све та проникали в храм через потайные окошки-бойницы, незаметные снаружи и освещали всё вокруг равномерным светом.

Ибн-Сина присвистнул ободрившись. Он выдвинулся вперёд и указал остальным на два луча света, пробивавшихся внутрь пещеры через пустые глазницы рожи монстра, высеченной снаружи над вхо дом. Они падали на противоположенную стену, под которой строите ли возвели каменный алтарь с изумительной художественной резь бой.

— Такое под силу только квалифицированным умельцам!

Друзья неторопливо осмотрелись, потом робко просеменили к алтарю, возвышавшемуся над полом в человеческий рост. Сбоку, в тени стены, на него вели истёртые временем ступени.

— Я такое только в кино видел… — прошептал Ибн-Сина.

Намубу и телохранители не отходили от капитана и его друга ни на шаг. Они мрачно косились по сторонам и всё время поигрыва ли мечами.

Синдбада заинтересовала стоящая на краю алтаря статуя из позеленевшей от коррозии бронзы. Он приблизился к алтарю вплот ную, останавливаясь у ног статуи. Выполненная в натуральную вели чину, она крепилась на круглом мраморном постаменте и изображала неизвестную обнажённую богиню-красавицу с индоевропейскими че ртами лица, имевшую две пары сведённых, но повёрнутых пятками друг к другу ног и тремя парами рук. Если две пары рук выходили, как и положено, из плечь, то две оставшиеся располагались ниже — под мышками,

Небольшой, прямо торчащей груди её могла позавидовать лю бая богиня из олимпийского пантеона, но зато вместо волос на голо ве статуи копошились тонкие шипящие гадючки, готовые впиться острыми жалами в лицо любого желающего насладиться поцелуем богини.

— Бр-р! — передёрнулся Синдбад — не хотел бы я иметь её своей любовницей…

— Не скажи… — не согласился Ибн-Сина. Он отошёл на шаг в сторону и вытянув шею заглянул статуе за спину. Увидев нечто необыкновенное, учёный весело присвистнул.

— Нет, ты только глянь, Синдбад! У этой красотки совершенно отсут ствует задница, но зато в наличии две вагины, а анальное отверстие точно между ними. Только прикинь, какой простор для любовных фантазий!

— Н-да, в жизни не встречал ничего подобного…

— И не встретишь! Это же боги! А они и существуют для того, что бы поражать воображение смертных, в том числе и сексуальное. Не знаю как тебе, но мне было бы интересно с ней покувыркаться. — Ибн Сина мечтательо прикрыл глаза, — Дополнительная пара ног открывает практически неограниченные возможности в постельных утехах. Какие напрашиваются позы и позиции, какая открывается широта для чередования проникновения! А три пары рук просто заласкают тебя со всех сторон одновременно и не пропустят ни одной твоей эрогенной зоны без внимания… Кама — Сутра тут просто отдыхает!

— Не знаю, не знаю… — засомневался Синдбад, — А если ты как любовник подкачаешь в самый ответственный момент и тем самым разгневашь богиню? То вырваться тебе из её двух пар ног и шести рук будет весьма проблематично… К тому же эти гадюки на голове…

Бр-р! Нет, я бы не согласился переспать с ней и за все сокровища атлантов!

— Ну и зря! Человек приходит в наш мир, что бы испытать не только все его подлости и невзгоды, но и ПРЕЛЕСТИ!

— Тоже мне прелесть, отыметь четырёхногого мутанта!

— Да, ты прав! О вкусах не спорят! — согласился Ибн-Сина.

Задрав подбородок он стал рассматривать наваленные у ног богини засохшие букетики цветов, увядшие плоды и всякие безделушки навроде бус из ракушек и когтей хищных птиц и животных, между которыми затерялись сломанные ножи из абсидана и амулеты, вырезанные из кости, а так же выплавленные из меди наручные браслеты без застёжек. Синдбад приблизился к другу, как и он рассматривая подношения.

— Если бы не лишняя пара ног, то эту неизвестную богиню можно было бы принять за индусскую Кали. Нет сомнений, ей кто-то поклоняется. Взгляни, Ибн-Сина, на эти дары повнимательнее. Все предметы обихода выполнены топорно и не представляют какой-либо художественной ценности для настоящего ценителя искусства. А иные так и вообще сломаны или пришли со временем в негодность.

— Как говорят у меня на родине: на тебе, боже, что нам не гоже. — усмехнулся учёный, — Хотя насчёт художественной ценности можно и поспорить. Иные наши нувориши из числа братков новых русских готовы тонны баксов отвалить за всю эту белиберду…

Нубийцы, подталкивая друг друга, робко подошли к друзьям, что бы тоже подивиться на богиню дикарей. В храме на минуту воцарилась тишина.

— А это что такое? — спросил Синдбад, указав на два белеющих среди усохших фруктов небольших полушария. Он как всегда не обратил внимания на последние слова учёного, в которых ровным счётом ничего не понял, а уточнять не стал.

— Не узнал? — удивился Ибн-Сина, — Это же детские черепа!

— Черепа! — ужаснулся Синдбад, — А где тела? Где кости?

— Надо думать — в животах соплеменников! — рассмеялся учёный, — Мы имеем дело с людоедами, мой друг!

Он подпрыгнул с вытянутой рукой и стянув из кучи подношений несколько медных браслетов, указал на выгравированные на них рисунки:

— Смотри! Узнаёшь? Это гусь, распустивший крылья. Его клюв открыт, а в нём полно мелких острых зубов. Рядом с ними — крылатые собаки! Такие монстры, насколько мне известно, являются тотемами диких племён-людоедов! Отсюда вывод: в пещеру время от времени наведываются дикари и оставляют своей любвеобильной богине скромные подарки, в том числе и черепа съеденных детишек.

Обрати внимание на ярко красные губы богини. Это не краска, а кровь! И скорее всего не животного, а человека. Смотри, в том углу оборудован очаг… Думаю, вокруг него и происходит кровавое пиршество.

Ибн-Сина указал рукой на сложенные кругом гладкие голыши, внутри которых чернели уголья. Он собирался что-то добавить к сказанному, но не успел…

Из тёмной ниши, вырубленной в стене за спиной шестирукой богини и до сих пор остававшейся незамеченной путниками, вдруг выскочил какой-то взлохмаченный человек в царедворских одеждах и с безумно горящим взором.

Он дико вскрикнул. Бледное чумазое лицо его перекосилось, словно он терпел невыносимые муки. В следующее мгновение незна комец спрыгнул с алтаря прямо на голову учёного. Никто ничего не успел поделать, как он обрушился на Ибн-Сину всей массой, свалил его с ног и они, сцепившись в схватке, покатились по каменным плитам пола. Учёный как мог отбивался от безумца, награждая того градом ударов, а тот в ответ ревел словно носорог и пытался сомк нуть пальцы на горле Ибн-Сины.

Синдбад и телохранители бросились спасать учёного, но сде лать это было непросто. Безумец вцепился в свою жертву словно клещь.

— Где принцесса?! — вдруг заорал он благим матом и заклацам зуба ми, намереваясь откусить учёному ухо, — Что вы сделали с моей пове лительницей, негодяи?!

— Да пусти ты меня, придурок! — завопил в ответ Ибн-Сина, еле сдерживая незнакомца, — Не брал я никакой принцессы! Помогите!

Наконец Намуба с телохранителями изловчились и ухватив безумца под локти, с трудом оторвали от учёного и поставили на ноги. Тот продолжал бесноваться: вырывался, плевался пеной и щёл кал челюстью и дико вращал белками…

— Где принцесса? Что вы сделали с ней?

Синдбад подскочил к другу, помог подняться и отряхнуться. Вдвоём они подошли к психу, зажатому между телохранителей. Намубу вдруг размахнулся и наградил незнакомца парой хлёстких оплеух по щекам. Тот оборвал крик и уставился на всех ошалелым взглядом, в котором забрезжила искорка разума. Безумец, видимо, собрался наконец придти в себя.

Это был рослый, крупный мужчина с породистым лицом, обрамлённым некогда ухоженной бородкой. Теперь она всклоченная тор чала во все стороны, а над ней кривились красивого разреза красные губы со следами пены, за которыми белели крепкие зубы.

Безумец рядился в богатое платье, слегка пострадавшее от борьбы; на сверкающей золотом перевязи искрились драгоценными камнями ножны непомерно широкой сабли с рукоятью из слоновой кости.

Друзья с первого взгляда признали в нём некоего знатного царедворца, невесть какой судьбой заброшенного в этот пустынный уголок океана.

— Где… принцесса? — спросил шепотом незнакомец, ни к кому в отдельности не обращая свой вопрос.

При этом он отчего-то вопросительно уставился на Синдбада, неистребимым чутьём придворного угадав в нём старшего. Капитан спокойно приблизился к безумцу и положил ему руку на плечо.

— Постарайтесь успокоиться, уважаемый! Мы — друзья! Не сделаем вам ничего плохого!

Но царедворец увещаниям не внял. Разум вновь покинул его и он вдруг с новой силой принялся вырываться из объятий телохранителей, подвывая и скрежеща зубами. Пена из раскрытого рта полетела во все стороны.

— Тяжёлый случай! — констатировал Ибн-Сина, — Крыша у мужика поехала капитально. Видно, страху натерпелся бедолага немеряно. Но бросать его тут нельзя — не по-человечески будет!

— Возьмём его на корабль. — решил Синдбад, — Просветление у него когда-нибудь да наступит, тогда и поговорим.

— Согласен! Тут у меня с собой имеются кое-какие порошки и капли. Некоторые как раз сгодятся против буйного помешательства. Надо только подержать его покрепче, пока я их ему скормлю. После моего лечения, думаю, он к вечеру оклемается и даже сможет сойти с нами на берег.

— Если берег вообще появится, в чём я сильно сомневаюсь — невесе ло усмех нулся Синдбад.

Эфиопы скопом навалились на незнакомца, повалили на пол, скрутив в бараний рог, и Намубу кинжалом разжал ему зубы. Ибн-Сина изловчился и влил в перекошенный рот несколько капель свое го зелья из склянки. Безумец проглотил лекарство, задохнулся, а по том тяпнул зубами учёного за руку. Не отдёрни тот её вовремя, то лишился бы пары пальцев.

— Ты что вытворяешь, кретин! — взревел Ибн-Сина и заехал незна комцу в челюсть справа, — А ну-ка взял себя в руки! Вот так! А те перь быстренько рассказал нам кто ты есть и откуда прибыл. Короче, как тебя зовут и что за история с тобой приключилась?

После удара учёного, как ни странно, рассудок незнакомца и в самом деле как будто пришёл в норму. Взгляд его принял осмыслен ное выражение, лицо разгладилось, нервная тряска тела испарилась. Едва его развязали и поставили на ноги, он горделиво выпрямился.

Приняв царственную осанку, вдруг произнёс твёрдым внятным голо сом:

— Берег появится, мои государи! Велите страже отпустить меня.

Синдбад поколебался, однако нужный знак Намубе подал. Телохранители отступили от пленника, но держались настороже, готовые вновь вцепиться в безумца. Тот повёл плечами, одернул платье и стал потирать саднящие руки и ноги.

— …Принцесса тоже не верила, что появится земля. Но появился туман, мы снялись с якоря, пустились в плавание и тут увидели излом береговой линии. Земля оказалась под самым нашим носом. Это было невероятно, но это было так… И это оказался не остров, а материк. Удивлению нашему не было предела, мы жутко обрадова лись, увидев не океанские волны, а берег неизвестной земли.

Карта не соврала — мы нашли и развалины крепости и мощёные дороги. Лучше бы мы повернули назад и не высаживались там…

— Карта?! — вскричали в голос Синдбад и Ибн-Сина — Так вы такие же охотники за сокровищами атлантов как и мы? Наверное у вас недостающая середина? А вот у нас — её начало и конец!

— Да, у принцессы была средняя часть пути. — подтвердил незнако мец, — Так у вас, говорите, начало и конец? Это замечательно! Жаль, что принцессы нет с нами…

— Что же с ней произошло, уважаемый? Кстати, как твоё имя? — поинтересовался Синдбад.

— На моей родине все зовут меня Мустафа! Я — первый визирь во дворце принцессы Дороты. Мы обязательно отыщем её, но слушайте, что произошло с нами на берегу… Не успели мы высадиться и разбить лагерь, как на нас напали! Это были настоящие демоны в шкурах! Они потрясали оружием и выли как тысячи голодных шакалов. Я только успел заметить, что они пришли со стороны разва лин. Мы схватились за оружие, но тут я получил удар по голове и погрузился в пучину беспамятства. Что было дальше, как закончи лась битва и каким образом я очутился в этом месте — мне неведо мо…

Царедворец замолчал, поникнув головой. Все в пещере молча переживали его страшную историю.

— Где принцесса? — вдруг вскричал Мустафа — Что вы сделали с ней, негодяи?

Он поднял на Синдбада и его спутников глаза, в которых вновь разгорелся огонь безумия.

Телохранители не сговариваясь прыгнули на царедворца, с трудом свали ли на пол и связали по рукам и ногам

— Возвращаемся! Тащите его в шлюпку! — приказал Синдбад, — Надеюсь на корабле мой друг быстро поставит его на ноги…

— Как два пальца об асфальт! — кивнул Ибн-Сина и повернувшись шестирукой богине, добавил — Жалко оставлять тут эту красотку, а, Синдбад? Она неплохо бы смотрелась в моей библиотеке…

— Как скажешь, брат! День впереди длинный, мои люди вернутся сюда с инструментом и переправят её на корабль ещё до темноты!

— Вот это я понимаю — друг! — восхитился учёный.

Прихватив несколько браслетов, бус и сломанных костяных и каменных ножей для коллекций своей и Синдбада, учёный поспе шил вслед за остальными к выходу.

К закату бронзовая статуя была поднята на палубу "Ирбисса". Ко всеобщей радости матросов её привязали к мачте, после чего экипаж получил двойную вечернюю порцию вина. Алкоголь сделал иных настолько раскованными и бесстрашными, что они пустились вокруг богини в пляс, хохоча и делая недвусмысленные телодвиже ния бёдрами и посылая статуе воздушные поцелуи.

Синдбад с другом посмеялись, глядя на забавы экипажа, а за тем спустились в свои апартаменты. Остаток дня они провели за разбором бумаг капитана с корабля мертвецов.

Ничего интересного на взгляд обоих в них не обнаружилось: деловая переписка, договора, подряды на фрахт, контракты с купечес кими домами и перечень цен на те или иные товары в различных пор тах Ойкумены.

— Сейчас это просто макулатура, Синдбад! — заявил Ибн-Сина, — В них нет ничего существенного… Но по прошествии, скажем тысячи лет, этим папирусам цены не будет! Я знаю о чём говорю! Если уда стся сохранить их до той поры, то поверь мне, за всё скопом можно будет сорвать очень неплохой куш на аукционе…

— Ну, так далеко я не заглядывал. — зевнул Синдбад, — Пошёл-ка я лучше спать. Завтра вставать ни свет-ни заря!

ГЛАВА 6. Утреннее происшествие.

Под утро их разбудил Леандр.

— Беда, капитан! Мустафа сбежал!

Синдбад спросонья долго не мог понять, о ком идёт речь, пока проснувшийся следом Ибн-Сина не воскликнул:

— Наш шизик дал дёру? Но как ему это удалось?

Они втроём проследовали в кладовую, расположенную на второй палубе, в которой накануне вечером был заперт связанный безумец. Дверь в небольшое тёмное помещение оказалась выбита сильным ударом и висела на одной ременной петле, на полу валялись обрывки верёвки. Синдбад поднял их, поднёс к глазам.

— Они перерезаны саблей! Эх, зря мы оставили при нём оружие…

— Чего уж теперь… — зевнул Ибн-Сина, — Я ему никогда не доверял. Беглец укрылся где-то на корабле.

— Поднимай экипаж, Леандр, будем искать! — приказал Синдбад.

Искать долго не пришлось!

Едва поисковая команда разбрелась по кораблю, а друзья поднялись на палубу, Синдбад сразу же обнаружил пропажу шлюпки по левому борту и указал на это первому помощнику.

— Он сбежал с корабля! — стал сокрушаться Леандр. — И совсем недавно!

— Но почему никто ничего не видел и не слышал? — возмутился Синдбад, — Чья была вахта?

— Второго помощника.

— Найти и привести ко мне! Пусть расскажет, как нёс службу!

— Не надо никого искать! — воскликнул вдруг Ибн-Сина, — Вон он лежит…

Все посмотрели в указанном направлении. Сквозь клочья поре девшего тумана показались высовывающиеся из-за канатного ящика босые ноги. Туман слался по палубе молочным покрывалом, поэтому труп матроса сразу и не обнаружили.

Синдбад склонился над мертвецом:

— Да, это второй помощник!

— Его зарезали как курёнка! — вторил другу учёный. — Для надёж ности Мустафа раскроил ему череп! Не слишком-то вяжется всё это с его безумием, капитан, ты не находишь?

— Да, весьма профессиональная работа. — ответил Синдбад. — Наш друг, оказывается, не такой уж и сумасшедший. Если только он не действовал в момент просветления…

Все выпрямились и посмотрели в туманную мглу за бортом, надеясь услышать плеск вёсел, но с моря не доносилось ни звука.

— Я полагаю, что он симулировал своё безумие с самого начала. — заявил Ибн-Сина, — Всё было сплошной игрой!

— Но почему он так поступил? — огорчился Синдбад, — Мы же, по сути, спасли ему жизнь!

— Ну, сначала он не знал что мы за люди, и решил подстраховаться. — выдвинул предположение Ибн-Сина, — А потом, когда узнал про наши карты…

— Что?!! — побледнел Синдбад, — Ты полагаешь, что он их украл?

Учёный пожал плечами:

— Лично я так бы и сделал. Но это легко проверить. Давай вернёмся в твой кабинет и посмотрим.

Друзья бегом скатились с палубы в апартаменты Синдбада,

плечом к плечу ввалились в его кабинет. Одного взгляда было доста точно, что бы понять, что в помещении орудовал вор. Шкафы рас крыты, полки перерыты, бумаги, лежащие на столе, стлались по полу. Две серебряные шкатулки, стоящие на нём на виду, бес следно исчезли. Карты, находящиеся в них, естественно — тоже!

— Негодяй узнал, что мы располагаем первой и последней частями карты и решил ими завладеть. Ему это удалось в полной мере. — сказал Ибн-Сина, — Когда все уснули, он освободился от пут, залез в кабинет, стащил шкатулки, поднялся на палубу и стал спускать шлюпку…

— Но ему помешал мой второй помощник и он убил его! — подхватил Синдбад, — …И всё равно уплыл!

— Мы сами во всём виноваты! — прошептал Ибн-Сина, — Никто нас за язык не тянул. Мы обмолвились ему о картах и вот результат. Во истину: язык мой — враг мой!

— Но на что он надеется? — скрипнул зубами Синдбад. — Кругом открытый океан. Туман рассеется и мы отыщем его в два счёта!

— Не забывай, он проделывает этот путь во второй раз. Значит знает, что за туманом появится земля. Более того, я думаю, что беглец уже высадился на берег.

— Ах, друг мой! Ну какой берег! Ты — учёный человек и прекрасно знаешь, что чудес на свете не бывает.

— Кроме тех, которым сам стал свидетелем. А таких случаев у тебя было под завязку.

Учёный взял друга под руку и вывел на палубу. Они прошли на нос судна, где Ибн-Сина указал рукой вглубь сплошной стены из тумана.

— Смотри! Что ты видишь?

— Туман да и только… Хотя постой! — Синдбад вскрикнул от удив ления. Впереди, сквозь белесую завесу стали явно проступать тём ные очертания береговых склонов и на них — неясные сполохи огня. Словно кто-то неведомый развёл на высоком берегу огромный костёр. Тотчас до слуха обоих донёсся глухой шум прибоя и крики просыпающихся чаек.

— Что за шайтан?! Не может быть! Это же змля!!!

— Кажется, я различаю сквозь туман крутые берега и древние руины на нём! — обрадовался Ибн-Сина и ткнул друга в бок. Тот стоял слов но заворожённый.

— Это мираж! Ущипни меня!

— С удовольствием! — учёный с силой оттянул кожу на руке Синдба да, тот застонал в ответ.

— Полегче! Я уже верю!

— Тогда свистай всех на верх!

Стремительно светало. Ночная мгла сползала в океан, обнажая изломы изумрудных береговых линий с прожилками коричневых скальных образований. Лёгкий бриз рвал туман на части, которые гнал прочь от земли и корабля. Незнакомый материк открылся перед путниками во всей своей красе.

— Какие будут приказания, капитан? — спросил верный Леандр, всё время следовавший по пятам за своим обожаемым предводителем.

— Снимаемся с якоря! Курс на берег! Причаливаем!

Потрясение, связанное с внезапным появлением незнакомой земли, испытал не только он один. Матросы тоже оказались в шоке,

и даже большем, чем при известии о гибели второго помощника. Но их ступор быстро прошёл, частично из-за резких команд первого по ма Леандра, но по большей части из-за присущего им характера исти нных морских бродяг. Привыкшие не удивляться долго чему-либо сверхестественному в своих многочисленных морских походах, да ещё под командованием такого прославленного капитана, экипаж бодро взялся за привычное дело.

Не прошло и минуты, как судно снялось с якоря и пошло к открывшемуся берегу, обрамлённому мрачными утёсами и обрывис тыми кручами, с которых свисали заросли тропической зелени. Где на грязно-изумрудном склоне холма, темнели циклопические развали ны той самой крепости с рисунка на карте…

Синдбад украдкой потёр глаза: берег не исчез. Он медленно, но верно приближался. Ибн-Сина, глядя на друга, расхохотался.

— Проснись, Фома-неверующий! Что я говорил? Будет день — будет и пища! Земля появилась, как и говорилось в тексте. И со скоростью побольше, чем семнадцать узлов.

Синдбад сам встал за штурвал.

— Её принёс туман, не иначе!

— Какая разница! Главное, она здесь. Лично я думаю, что наша арка из утёсов — это природный телепортационный портал, понял! Он пере бросил "Ирбисс"…сам не знаю куда. Возможно, на другой конец света, а возможно и вообще — в другое измерение. Ну да нам без разницы, главное ориентиры на месте…

— Ты уверен, что "клыки шайтана" перенесли мой корабль в другой мир?

— Я только предполагаю это. Как же всё обстоит на самом деле — не моего ума дело. Плюнь ты на это. У нас теперь другая задача — прича лить к берегу и не наскочить на рифы.

— Но как мы вернёмся?

— Не ломай голову! Мустафа же как-то очутился в пещере после вы садки на берег. И дикари регулярно навещают её. Представляю, ка кой они поднимут вой, об наружив пропажу своей ненаглядной боги ни-похотницы. Короче, проход сохраняется. Следовательно, и мы вернёмся. По моему разумению скалы-портал действуют в обоих на правлениях — на вход и на выход, но только в определённые часы…

— Хотел бы я надеяться. — воскликнул Синдбад, не отрывавя глаз от курса, — Однажды мой корабль был перенесён налетевшим ураганом из одного моря в другое… через горную цепь вышиной до неба. Это было что-то… Но тут вообще другой мир, поэтому мне немного не по себе… Ты уверен, что мы сможем вернуться?

— В чём я полностью уверен, так это в том, что в разрушенной кре пости на берегу некогда жили Титаны. Ты только оцени, из каких глыб были выстроены их бастионы! Чтобы поднять один такой "ка мешек" не хватит и ста человек.

— Такие блоки я наблюдал в египтских пирамидах, ещё до того, как страну заполонили нынешние "египтяне"…

Синдбад направил "Ирбисс" в красочную лагуну с полоской песчанного пляжа, где и встал на якорь в двух кабельтовых от бере га.

— Думаю, так будет в самый раз!

Друзья спустились в покои Синдбада. Сборы были недолгими: у каждого уже давно было приготовленно и упаковано в перемётные сумы всё необходимое для похода вглубь материка. Ещё раз прове рив личные вещи, они нагрузились поклажей и поднялись на палубу.

Тут Синдбад построил команду, поведал матросам о своих дальнейших планах и произнёс прощальную речь, после чего отоб рал с собой дюжину проверенных матросов во главе с помощником Леандром, в числе которых оказался и Мирза, которого он предпочёл держать перед глазами, а не оставлять без присмотра на судне; а так же восьмерых слуг, шестеро из которых назначались возничими на повозки, а двое — как повара; и четверых телохранителей помимо Намубы, их командира. Двоих чернокожих бойцов он решил всё-таки оставить на корабле в качестве охраны от вне запного напа дения какого-нибудь неизвестного врага. Таким образом экспеди ционный отряд стал насчитывать двадцать восемь человек.

Работа по предстоящей высадке закипела.

Переполненные утварью и лошадьми барки и шлюпки курсировали между кораблём и землёй с чёткостью хронометра. Синдбад с груп пой матросов высадился одним из первых. Он следил за выгрузкой

на берегу, в то время как Ибн-Сина контролировал погрузку на бор ту.

Вскоре на берег были переправлены одежда, утварь, палатки, провизия, оружие, застоявшиеся в трюме лошади и повозки в разоб ранном виде, среди которых имелось два карруса — большие грузовые телеги / по-русски — "ломовые"/, одна реда / быстрая и лёгкая четырёхколёсная бричка/, три карпентума / двухколёсные повозки, нечто вроде арбы / и шесть эсседумов / боевые двухколёсные колесницы/.

Лошади, выведенные по сходням на палубу, стали проявлять беспокойство. Их раздрожал запах береговых трав, они всхрапывали, сучили копытами от нетерпения, косили налитыми кровью глазами и постоянно пытались кого-нибудь укусить. В общем, очутившись вне ставшего привычным трюма, повели себя не лучшим образом.

Когда же их по одной стали спускать на вантах в шлюпки и от возить на берег, они вообще чуть с ума не посходили. Чуя близость земли, животные громко ржали, нетерпеливо взбрыкивали на каж дом шагу и пытались вырваться, несмотря на путы на передних но гах. Матросам пришлось изрядно попотеть, что бы переправить всех с корабля на материк без приключений. Но всё обошлось.

Спустя ещё несколько склянок, от судна отчалила последняя шлюпка, гружёная поклажей. В ней находился Ибн-Сина и несколь ко матросов с телохранителями. Таким образом отряд, отправляю щийся в глубь страны по маршруту начертанном на карте, высадился полностью.

Друзья обнялись на берегу, хотя их разлука и продолжалась недолго. Пока все были заняты сборкой повозок и распределением поклажи, Ибн-Сина с интересом направил свою трубу на развалины крепости. Циклопические оборонные сооружения поражали воображение не столько гигантскими размерами, сколько своей архитектурой, какой-то дикой и агрессивной и оттого незнакомой и непривычной, но не лишённой, однако, некоторого изящества.

Внезапно что-то увидев внутри крепости, он тронул Синдбада за плечо и протянул свою трубу:

— Посмотри, капитан, среди руин наблюдается какое-то движение.

Синдбад направил прибор в указанном направлении и сразу же увидел курящийся сизый дымок. Он явно исходил от небольшого кос тра, который прятался за грудой обломков. Того или тех, кто его раз вёл, пока видно не было. Решение капитана было молниеносным:

— Это наверняка наш беглец Мустафа! Леандр, остаёшься за старшего. Следи за разгрузкой. Намубу, бери трёх воинов и за мной!