"Джеральд Даррелл. Путешествие в Эдвенчер" - читать интересную книгу автора (Боттинг Дуглас)

Глава 17. «Нас всех сожрут»: Тревоги и экскурсии 1960–1962

В мае 1960 года Джеральд написал своему брату Лоуренсу о том, что вместе с Джеки и мамой он собирается полтора месяца провести на Корфу. Он впервые после расставания длиной в двадцать один год решил отправиться в волшебную страну своего детства. «Я полагаю, Корфу сильно изменился, но цвет и прозрачность моря изменить невозможно, а мне нужно именно это», — писал он. Упоминая о сожительстве Ларри с Клод, Джеральд добавлял: «Как отвратительно, что мой собственный брат живет в грехе».

Джеральд восторженно ожидал возвращения на сказочную землю греческого острова, где прошло его детство. Но в глубине души у него жила тревога. «Возвращение в места, где ты был счастлив когда-то, — писал он, — всегда связано с риском. И риск этот многократно возрастает, если речь идет о месте, где ты провел часть своего детства». Двадцать один год — большой срок, за эти годы могло случиться все, что угодно. Джеральд замучил Джеки своими бесконечными рассказами о красотах острова — огромная луна, миллионы светлячков, бирюзовые небеса, сверкающее в лучах солнца море. 26 мая 1960 года на небольшом самолете Дарреллы вылетели из Италии и очутились на сказочном острове Корфу.

Погода была более прохладной и пасмурной, чем он ожидал, шел крупный град. Греческие друзья говорили ему, что лето выдалось самым плохим за последние годы. Но Джеральд не испугался. Плохая погода исправится — а все остальное совершенно не изменилось. Омары были такими же вкусными, луна — такой же огромной и сверкающей, вид с Перамы на Мышиный остров завораживал так же, как и прежде. Изменилось только знание греческого языка, скрытое где-то в глубинах мозга. Джеральду понадобился лишь первый толчок, и чувство языка вернулось к нему.

Дарреллы сняли маленький, уединенный коттедж на берегу неподалеку от прибрежных скал Перамы. По другую сторону холма стояли дома, где он провел свое детство, — землянично-розовый и белоснежный. Вечерами они отправлялись в маленькое придорожное кафе. «Столики стояли прямо под мимозами, — вспоминал Джеральд. — Мы наблюдали за тем, как солнце садится прямо в море, как море из голубого становится серебристым, а потом расцвечивается всеми цветами радуги. Это было невероятно. Сгущались сумерки. К нам приезжали друзья. Мы пили вино в полном молчании, пока не гасли последние искры. Тогда начинались песни…» Нет, Джеральд не был разочарован, магия Корфу не исчезла. Одно время он даже подумывал над тем, чтобы купить здесь дом и провести остаток жизни. А может быть, он надеялся, что на Корфу ему удастся воплотить свою мечту.

В конце года Лоуренс с Клод и маленькой Сафо, а также Маргарет с двумя сыновьями приехали на Джерси, чтобы отпраздновать Рождество в поместье. Джеральд нетерпеливо ждал воссоединения семьи. Журнал «Лайф» прислал своего фотографа, Лумиса Дина, специально прилетевшего из Америки, чтобы снять знаменитого автора «Александрийского квартета» в кругу семьи, рядом с не менее знаменитым братом, владельцем зоопарка.

Рождество было не просто семейным праздником. Отмечали его и в зоопарке. Так как большинству сотрудников на следующий день предстояло работать, Джеральд приготовил им огромную индейку для рождественского обеда на собственной кухне и обеспечил спиртным. Затем он вернулся домой, чтобы встретить Рождество в кругу семьи. К празднику приложили руку все. Когда Клод увидела, как мама на кухне что-то помешивает одной рукой, а другой придерживает запеленутого ребенка, она предложила помочь. «Что ж, дорогая, — отозвалась мама, — полагаю, вы можете его подержать». Клод приняла небольшой сверток. Через несколько минут ребенок начал ворочаться, из пеленок протянулась длинная волосатая рука и обхватила ее за шею. Ребенок оказался детенышем шимпанзе, которого взяли в дом, чтобы присмотреть за ним. Рождество прошло, как в добрые старые времена. Хотя спокойным его назвать было нельзя. Время от времени в обезьяннике или у лемуров возникали какие-то проблемы. «Вот увидите, — кричал Лоуренс, никогда не чувствовавший себя в обществе Диких зверей в безопасности, — они вырвутся на волю и нас всех сожрут!»

Для многих животных, особенно для приматов, Рождество было самым скучным днем в году. В зоопарке не было посетителей, на которых можно было бы посмотреть, которые могли бы их развлечь, которых можно было щипать из-за проволочной сетки. Но Рождество имело и свои хорошие стороны. Для зверей было приготовлено праздничное угощение — кусочки индюшачьей шкурки для тапира Клавдия, шоколадные конфеты с ликером для очкового медведя Педро, засахаренные фрукты для мармозеток, пирожки для мелких обезьянок, кости от индейки для мелких кошек, виноград для птиц. Гориллам и шимпанзе устроили настоящее рождественское чаепитие — с покрытыми сахарной глазурью бисквитами, шоколадками, виноградом, яблоками и грушами, мороженым и разведенным водой красным вином. Угощение выложили на огромный стол во дворе главного дома, рядом поставили большую елку, на которую повесили чулки с засахаренным миндалем и пастилой. Н'Понго, Чамли и Лулу повеселились на славу. Чамли попытался залезть на елку и повалил ее, шимпанзе подрались из-за вина, а Н'Понго хватала все, что оказывалось в пределах досягаемости. «Мы вернули обезьян в их клетки, — писал Даррелл, — где они, как следует набравшиеся и насытившиеся, без сил рухнули в свои постели и заснули крепким сном. Обезьяны устали, мы же устали вдвойне и разошлись по своим квартирам, чтобы хоть немного прийти в себя».

Следующей весной Джеральд и Джеки взяли маму с собой в Испанию. По пути они заехали к Лоуренсу и Клод. Так Джеральд впервые увидел ту ферму в Лангедоке, которой предстояло сыграть столь важную роль в его будущей жизни. Простота и красота заросших травами холмов очарована его. Вскоре Дарреллы отправились в Испанию, но Джеральд был бы не прочь остаться во Франции. Из Кадакеса, Коста-Брава, Джеки писала Алану Томасу и его жене Элле: «Дом Ларри очарователен, а местность вокруг напоминает Грецию. Мы возвращаемся на следующей неделе. Джерри не ездит на экскурсии, а пытается изучить фауну Камарга».

Хотя Джеральд был очень близок с младшими членами собственной семьи, он не спешил заводить собственных чад, по крайней мере, в настоящее время. Причины этого остались неизвестными. Возможно, таким образом он пытался бороться с демографическим взрывом, ставящим под угрозу существование животного мира на планете. «Джерри не хотел иметь детей, — вспоминала Джеки. — Мы оба чувствовали, что состояние мира таково, что нам не хотелось приводить в него еще кого-нибудь». Джеки была беременна дважды, но оба раза у нее случился выкидыш. Джеральд был очень расстроен. «В первый раз, — вспоминала Джеки, — он даже не разговаривал со мной целых три недели, при необходимости обращаясь ко мне через третьих лиц». Осенью 1961 года Джеки, которой в то время был тридцать один год, сделали частичную гистерэктомию. Джеральд с ума сходил от тревоги, пока Джеки была в больнице. Через десять дней она вернулась домой, и он стал для нее сиделкой. «Это было чудесное время, — вспоминала она. — Я могла ничего не делать, просто лежала, читала, слушала любимую музыку, а мой любящий муж взял на себя все заботы».

В зоопарке все было совсем не так. Джеральд замечал, что за первый год существования Джерсийского зоопарка им удалось получить потомство от одиннадцати видов животных. Восторг был всеобщим. Хуан и Хуанита, пара воротничковых свиней-пекари, стали одними из первых счастливых родителей. Хуана Джеральд купил в северной Аргентине у индеанки, откармливавшей его на Рождество. Хуанита попала к Дарреллу еще детенышем. Несмотря на разницу в возрасте и слабое здоровье Хуаниты, пекари скоро принесли первого детеныша, к великой радости Джеральда. «Вид резвящейся на газоне Хуаниты, ее мужа и их детеныша, игравшего в только что изобретенную им игру, — писал Джеральд, — преисполнял меня чувством гордости».

Но приобрести пару животных тех видов, которым угрожала действительная опасность, было слишком дорого. Джеральд устроил коробку для сбора пожертвований возле клетки Н'Понго, чтобы посетители зоопарка могли внести свой вклад в дело приобретения для гориллы друга. Нужно было собрать полторы тысячи фунтов. Вскоре в зоопарке появилась новая горилла, но, к сожалению, она тоже оказалась самкой. Ее назвали Ненди. Следом за ней зоопарк приобрел самку тапира, Клодетту (подружку для Клавдия), а в 1962 году самку гепарда, Паулу, — будущую партнершу Питера.

В 1961 году Джеральд сделал еще одну попытку прорваться на телевидение. Шесть серий, снятых им в Аргентине, превратились в единственную, приемлемую для Би-би-си программу. Теперь отдел естественной истории Би-би-си предложил Дарреллу снять цикл коротких передач под общим названием «Зоопакет». Программы должны были выйти в эфир летом. Идея принадлежала Эйлин Молони, старой подруге Джеральда по радио. Теперь она перешла на телевидение. Эйлин чувствовала, что, несмотря на всю напряженность Джеральда перед камерой, он создан для телевидения. Его обаяние, юмор и любовь к животным должны были импонировать зрителям. В рамках «Зоопакета» Джеральд мог рассказать о случаях из своей жизни и показать самых любимых животных из своего зоопарка.

Возник целый ряд технических проблем. Для съемок животных на студии построили специальные демонстрационные стеклянные клетки. Зверей доставляли в Бристоль на нанятом для этой цели самолете. Самая большая гримерная была отведена для животных, а звезде телеэкрана, горилле Н'Понго, выделили отдельную комнату. Джеральд с ума сходил, беспокоясь о своих драгоценных животных, о том, как они будут себя вести перед камерой, да и о том, как будет выглядеть он сам. «Удивительно, — говорил режиссер программы Крис Парсонс, — как он не падал в конце съемок от нервного истощения». Многие животные были ночными, предпочитали сумрак леса и категорически отказывались что-либо делать, как только включались софиты. Другие, наоборот, слишком сильно возбуждались. «Никогда прежде одиннадцати представителям семейства приматов не приходилось жить вместе в телевизионной студии, — вспоминала Джеки. — И никогда, пожалуй, не придется в будущем».

Крис Парсонс познакомился с Джеральдом еще в Борнмуте, когда он приезжал снимать животных в садике дома Маргарет. Теперь же он почувствовал в Джеральде те качества, которые так привлекали Эйлин Молони, — дар рассказчика, чувство юмора, умение дружить. «Когда Джерри начинал отпускать грубоватые шуточки на ваш счет, — говорил Крис, — вы чувствовали, что его слова продиктованы приязнью, а не враждебностью… Если Джерри и мог появиться на телеэкране, то снимать его следовало на натуре, где он мог полностью расслабиться, чувствуя себя в привычной обстановке». Вскоре замысел Парсонса осуществился.

В конце 1961 года Джеральд написал Лоуренсу в Лангедок о своей жизни. Новости в целом были благоприятными. Стэнли Донен, режиссер из Голливуда, предложил Джеральду поставить на Бродвее мюзикл по «Моей семье и другим зверям». Если бы постановка имела успех, то Донен собирался экранизировать ее. Предложение было вполне серьезным, и Кертис Браун уже приступил в переговорам. «Каждый член нашей семьи должен подписать документ относительно того, что он не возражает против своего появления на сцене, — писал Джеральд. — Мама в восторге, я даже учу её петь, на случай если у них не окажется подходящей актрисы на ее роль». Хорошие новости этим не исчерпывались. Джеральд продолжает: «В этому году дела в зоопарке шли особенно хорошо. Доходы втрое превысили доходы прошлого года. Этого еще недостаточно, и зима нам предстоит тяжелая, но я надеюсь, что через пару лет все придет в полный порядок. Чтобы тебя обрадовать, сообщаю, что мы нашли льву подружку. Она прибывает завтра. Это подарок моего поклонника из Уганды. Книги тоже могут на что-то пригодиться».

Джеральд достиг вершин славы. Известный писатель, зверолов, популярный телеведущий, основатель собственного зоопарка, он обладал удивительным обаянием. Гарольд Макмиллан пригласил его в резиденцию премьер-министра во время государственного визита президента Перу, а королева пригласила чету Дарреллов на государственный банкет в честь визита президента Камеруна. Познакомиться с Дарреллом хотели и настоящие звезды. «Однажды я получил длинное письмо с Ямайки, подписанное Ноэлем Кауардом, — вспоминал Джеральд. — Потом получил еще одно, из Швейцарии. Я был очень польщен тем, что знаменитый писатель является моим поклонником». Кауард очень любил животных и был убежденным сторонником защиты окружающей среды. Книгами Джеральда он восхищался. Несколько лет они переписывались. Когда Кауард прилетел в Лондон для постановки трех своих пьес, он предложил Джеральду и Джеки встретиться. Джеральд был в восторге, но Джеки убедила его ограничиться телефонным разговором. Кауард был рад звонку и пригласил их на ужин в «Савой» следующим вечером. Когда Джеральд спросил, что нужно надеть, Кауард минуту подумал, а потом сказал: «Как насчет штанов из леопардовой шкуры?»

В отличие от Джеральда Джеки не была поклонницей Кауарда и считала, что будет лучше, если муж пойдет на встречу один. «Не глупи, — сказал ей Джеральд. — Это все равно что поужинать с Оскаром Уайльдом». Эту историю он рассказал за ужином. «Но, дорогой мой, — возразил Кауард, — надеюсь, наша встреча не будет иметь таких последствий — Уайльд никогда не любил бородатых, не так ли?» Впоследствии Джеральд и Джеки гостили у Кауарда в Швейцарии.

Друзья, коллеги, репортеры, самые разнообразные посетители не могли противиться обаянию Джеральда. Его умение убеждать поражало. Своим успехом в жизни он был обязан способности заражать своим энтузиазмом окружающих и убеждать их приложить усилия к воплощению его замысла в реальность. Даррелл обладал не просто обаянием. Когда ему было нужно, он мог пустить в ход мегаобаяние. Частично он был обязан этим своей внешности — удивительно яркие, проницательные голубые глаза над клочковатой бородой, честный, невинный взгляд ребенка, радостная, открытая улыбка. «Он смеялся так, как умеют смеяться только Дарреллы, — писал Дэвид Хыоз. — Своими постоянными шутками он мог довести вас до истерики за две минуты».

Благодаря умению вести разговор на самые разнообразные темы, своей привлекательной внешности, глубокому пониманию обсуждаемых проблем, нетривиальным взглядам на жизнь, доброжелательному отношению к людям истории, выходившие из-под пера Даррелла, так привлекали читателей. «Держа в руке стакан, — вспоминал Хьюз, — он излучал ощущение жизни в ином мире, мире, который для нас был закрытой книгой. Я бы назвал этот мир «мальчишеским». Даррелл приходил к нам, взрослым, только чтобы разделить наши удовольствия — выпивку, беседу, смех, — а потом снова удалялся в свой мир. Он совершенно не умел притворяться. Классовая принадлежность его не волновала, слова «престиж» для него не существовало, социальные различия вызывали у него смех. В любой компании он оставался отстраненным пришельцем из иного мира». Обаяние Даррелла происходило и из его необычной эксцентричности. Для тех, кто привык играть по правилам, он являл собой досадную помеху. Он презирал светские условности, всегда был иным, не таким, как все, — возможно, рискованным, обязательно веселым и всегда непредсказуемым. Только когда речь заходила о животных, уходе за ними и их охране, весельчак Даррелл становился непреклонным. Животные, о которых он писал с такой любовью, никогда не были для него объектом шуток. В отношении тех, кто был ему дорог, Джеральд Даррелл всегда оставался абсолютно серьезен.

«Я устал от людей, — говорил он Дэвиду Хыозу на Джерси в юнце 1961 года. — Они меня утомляют. Удивительно, насколько толпа людей похожа на самых глупых животных. У зверей все наоборот. Стадо буйволов более разумно, чем один буйвол». Невероятно, как ведут себя люди, приходя в зоопарк, жаловался Джеральд французским журналистам. Один дурень кинул в клетку шиншилл упаковку аспирина, и одно животное погибло. Другие бросают в клетки обезьян бритвенные лезвия, губную помаду, даже зажженные сигареты. «Если бы люди обладали интеллектом гориллы», — вздыхал Джеральд.

«Ухаживать за животными очень сложно, — говорил он. — Любой, кто когда-нибудь имел дело со зверями, это подтвердит. Вы должны перейти в иные сферы. Посмотрите, как принюхивается собака. Представьте себе целый незнакомый мир, который ей открывается». В отношении животных Даррелл не был антропоморфистом, кем его считали окружающие. Он не считал животных людьми, только покрытыми шкурой. Он, не задумываясь, мог бы подстрелить животное и съесть его, если бы возникла такая необходимость.

Джеральд прекрасно понимал эмоции тех, кто считал жестоким содержание животных в зоопарках. Зоопарки привлекли особое внимание общественности в 60–е годы. Молодежь провозгласила своим лозунгом любовь и свободу. Сторонники охраны окружающей среды предвещали близкую биологическую катастрофу. Некоторые даже утверждали, что создать хороший зоопарк невозможно. Джеральд понимал эту точку зрения, и, когда речь шла о действительно плохих зоопарках, разделял ее. «Средний зоопарк — это ужасное заведение, — утверждал он. — Он может считать себя научным учреждением, но на самом деле является всего лишь третьеразрядным цирком, который находится под управлением бизнесмена или бессовестного шоумена». Но при этом Джеральд разделял позицию Флоренс Найтингейл, чьими поступками он всегда восхищался. Хотя она критиковала плохие больницы, это не означало, что она являлась противницей всех больниц вообще. Хотя даже самый хороший зоопарк, например, Джерсийский, вынужден ограничивать свободу животных, в зоопарке звери получают такую же свободу, которая обеспечивает им более высокое качество жизни, чем в среде естественного обитания. Животные в зоопарке свободны от страха (особенно перед хищниками), от голода и болезней, они могут жить и выводить потомство в безопасности, а порой они защищены от исчезновения. Большинство людей было бы счастливо иметь подобные условия существования. В любом случае, животное в природе живет в определенных границах, в собственных, созданных по своей воле, клетках. Мышь никогда не выходит за границы двенадцати квадратных футов. Льву нужна гораздо большая территория, но даже он определяет границы своей естественной клетки. По мнению Даррелла, зоопарк не может быть хорошим, если животные, обитающие в нем, не размножаются. Если животные дают потомство, значит, зоопарку не нужно отлавливать новых зверей в природе, он может даже возвращать животных в среду естественного обитания. Если же это невозможно, хороший зоопарк, по крайней мере, может предоставить убежище тем видам, которые находятся под угрозой уничтожения.

«Я так же интересуюсь политикой, как лесник горностаями, — однажды сказал Джеральд. — Единственное, в чем я твердо убежден, так это в том, что человечество должно прекратить размножаться. Заявления Кеннеди и Макмиллана не важны. Наши проблемы носят биологический характер. Нам угрожает перенаселение». В 1961 году, еще до публикации знаменитой книги Ракель Карсон «Безмолвная весна» (1962) и организации фонда «Друзей Земли» (1971), Джеральд Даррелл сформулировал точку зрения, намного опередившую время.

Определив свою жизненную роль, Джеральд Даррелл совершенно забыл о себе и полностью посвятил свою жизнь высокой цели. «Я шарлатан, — говорил он Дэвиду Хьюзу. — Я ленив и глуп, тщеславен и жаден. Я эгоист. Но когда речь заходит обо мне, я обладаю удивительно широким взглядом на мир. Мне присущи все слабости нормального человека». С другой стороны, Джеральд Даррелл был готов ради своей цели пожертвовать всем, даже собственной жизнью. «Если вы являетесь разумным млекопитающим, то должны оставить Земле что-то еще, кроме собственного тела, — писал он. — Если вы идете по жизни, только беря и ничего не отдавая взамен, это для вас вредно».

В начале февраля 1962 года Джеральд и Джеки отплыли из зимнего Роттердама в южные широты навстречу новым приключениям. Идея принадлежала Джеки, а затем ее развил и поддержал Крис Парсонс и отдел естественной истории Би-би-си. Было решено снять несколько документальных фильмов об охране окружающей среды в Новой Зеландии, Австралии и Малайзии — в совершенно новом для Дарреллов регионе. 4 апреля они ступили на берег в Окленде. Крис Парсонс, режиссер, и оператор Джим Сандерс путешествовали отдельно и вскоре к ним присоединились.

Джеральд написал длинное письмо маме (последнее, хотя ему не удалось ни закончить, ни отправить его), в котором рассказывал о новозеландском этапе экспедиции:

«В Окленде, к нашему изумлению, нас встречали как царствующих особ. Перед нами расстелили красную ковровую дорожку, у нас берут интервью, фотографируют в семидесяти позах, записывают, везут на телевидение и так далее. Мы ужасно устали. Министерство дикой природы уже спланировало программу нашей поездки. Брайан Белл из министерства сопровождает нас по Новой Зеландии».

Из Окленда Дарреллы отправились на озеро Фонгапей, чтобы наблюдать черных лебедей, и к грязевым гейзерам Роторуа. Затем их ждала новая ковровая дорожка в Веллингтоне, где Дарреллов пригласили на обед с Кабинетом министров Новой Зеландии. «Можешь ли ты представить меня сидящим в окружении министров?» — писал Джеральд матери. Обед прошел не слишком мирно. Джеральд заметил, что овцеводы наносят большой ущерб окружающей среде. Некоторые члены кабинета также являлись фермерами. Они стали протестовать, заявляя, что незначительная эрозия — это еще не смертельно. Джеральд ответил: «Природа — это все равно, что картина Рембрандта. Если вы ее уничтожите, то уже не сможете восстановить. Если бы у вас была картина Рембрандта, вы бы стали ей уничтожать?» Вернувшись в гостиницу, Джеральд сказал Джеки: «Эти министры такие же фермеры, как и все остальные».

В миле от побережья на острове Капити раскинулся птичий заповедник.

«Хотя птицы здесь дикие, они совершенно не боятся людей. Сначала мы увидели века, маленьких коричневых птиц, размером с цыпленка и весьма суетливых. Они сновали у наших ног, очень внимательно обследовали нас самих и наше оборудование, постоянно переговариваясь друг с другом на своем птичьем языке. Затем Джордж Фокс, смотритель заповедника, сказал, что здесь живут попугаи кака. Эти крупные попугаи покрыты темными шелковистыми перьями и обладают очень сильными загнутыми клювами. Фокс позвал их, и внезапно из леса с отчаянными криками стали вылетать птицы. Они подлетели к нам и стали поедать финики, которые приготовил им Фокс. Один из них решил, что моя голова как нельзя лучше подходит для насеста. У него были такие острые и длинные когти, что он чуть не снял с меня скальп».

Дальше экспедиция направилась к двум скалам, называемым Братьями. Здесь съемки проводились с помощью крана. На Братьях живут редкие ящерицы туатары, а также другая живность.

«На скалах сидели гигантские гекконы. Я поймал несколько штук, чтобы отправить их самолетом на Джерси. Надеюсь, они уже благополучно прибыли. Эту ночь мы все впятером провели в крохотной хижине. Спать нам не давали белокрылые пингвины, устроившие гнездо под полом нашего убежища. Они всю ночь перебранивались, словно пара ослов, и мы никак не могли их утихомирить…

А затем случилось чудо. Мы получили разрешение посетить долину ноторнисов. Ноторнис (которого здесь называют такахе) — это птица, которую считали вымершей, пока случайно не обнаружили несколько особей в удаленной горной долине. Сохранилось около четырехсот пар. Разумеется, долина строго охраняется, и попасть туда можно только по специальному разрешению».

Однако визит в долину, где обитали странные, нелетающие такахе, обернулся разочарованием. «Мы проделали длинный путь вокруг озера и никого не встретили, — писал Джеральд в сценарии фильма. — Это один из самых неприятных уголков страны, где мне только довелось побывать». Через несколько дней Дарреллу все же удалось увидеть такахе в зоопарке Маунт-Кук, где служба охраны дикой природы Новой Зеландии пыталась разводить их в неволе. «Здесь оказалась еще одна редкость, которая привела Джерри в состояние полного восторга, — вспоминал Крис Парсонс. — Здесь жил единственный попугай какапо, самый крупный попугай Новой Зеландии, ведущий ночной образ жизни. С момента его поимки в природе было обнаружено еще несколько таких попугаев. Место их обитания тщательно охранялось, что вселило в Джерри оптимизм относительно их будущего. Он снова стал думать о разведении видов, находящихся на грани вымирания, в неволе и о возвращении их в среду естественного обитания».

В отличие от предыдущих экспедиций в Африку и Южную Америку, поездка в Новую Зеландию была отлично организована. Это была скорее официальная экскурсия. Посещение же Австралии прошло более безалаберно. Наверное, поэтому Джеки и Джеральд влюбились в Австралию, стоило им сойти с корабля. «Мы сразу же влюбились в Австралию безоговорочно и навсегда, — писал Джеральд. — Если бы мне когда-нибудь пришлось осесть на одном месте (боже сохрани!), я бы, наверное, из всех стран все же выбрал Австралию».

Все животные и птицы, которых Даррелл собирался снимать — вомбаты, бандикуты, утконосы, казуары, лирохвосты, кукабарры и многие другие, — были первобытными и уникальными. Но никто не доставил Джеральду столько удовольствия, как сумчатая белка. Считалось, что этот зверек исчез с лица земли, как и такахе. Съемочная группа отправилась снимать белок ночью. Вот что написал Джеральд в сценарии своего фильма:

«Когда сумчатых белок обнаружили, оказалось, что они обитают в небольшом лесу площадью примерно в квадратную милю. На столь ограниченной площади могли прокормиться всего несколько пар этих крохотных созданий. Если случится лесной пожар, сумчатые белки могут навсегда исчезнуть с лица земли. Чтобы обеспечить выживание этого вида, нужно попытаться разводить их в неволе, а затем попытаться расселить их в подходящих местах, чтобы, если их лес будет уничтожен огнем, они могли жить в другом месте».

Экспедиция затянулась, а впереди еще ждала Малайзия. «Утомительное путешествие на итальянском лайнере, — писала Джеки маме в начале июля. — Мы прибыли в Сингапур 1 июля, провели там два дня, а затем отправились в Куала-Лумпур. Очень красивая страна, приятные люди, но климат ужасный — постоянно стоит влажная жара. Сколько я смогу выдержать, не знаю. Снимать очень сложно, не то что в Австралии и Новой Зеландии». Сначала экспедиция отправилась в заповедник Терман-Негара, крупнейший национальный парк Малайзии. В девственном лесу обитали суматранские носороги, тигры, леопарды, гиббоны и королевские кобры. Затем путешественники направились в Дунгун, на восточное побережье страны, где водилось множество рептилий.

Экспедиция проделала путь в сорок пять тысяч миль по трем странам. В фильм вошли кадры, запечатлевшие самых редких животных на земле.

«Картина охраны окружающей среды, которую я наблюдал в Новой Зеландии, Австралии и Малайзии, совершенно одинакова. Небольшие группы преданных своему делу людей, самоотверженно работающих за символическую плату, ведут борьбу с апатией населения, политиков и воротил крупного бизнеса. Люди остаются безучастными к вопросам охраны окружающей среды. Потому что не осознают, что могут сделать. Но самой опасной является апатия политическая. Решить проблемы окружающей среды можно только на самом высоком уровне. Большинство политиков не хотят рисковать карьерой ради природы, потому что, во-первых, они не считают эти вопросы важными, а во-вторых, относятся к сторонникам охраны животных примерно так же, как к выжившим из ума старухам, причитающим над любимыми пекинесами. Но, в отличие от людей, животные не могут определять свое будущее. Они не могут требовать самоуправления, у них нет членов парламента, к которым они могли бы обратиться с жалобами, у них нет профсоюзов, борющихся за лучшие условия существования. Их будущее и само их существование целиком зависят от нас».

■

Джеральд и Джеки собирались из Малайзии отправиться в Восточную Африку, но новости из дома заставили их изменить свои планы. В зоопарке назревал очередной кризис. Внушало беспокойство и состояние мамы. Когда Джеральд и Джеки уехали на несколько месяцев, она почувствовала себя очень одинокой. Бетти Нортон и Эйлин Молони, жившие в поместье Огр в отсутствие Дарреллов, настоятельно советовали Джеральду вернуться как можно быстрее. Путешественники изменили планы и взяли билеты на другой корабль. В конце августа они отплыли из Адена на корабле «Гленорки». В середине сентября они уже были в Лондоне.

На Джерси Джеральда и Джеки ждал радушный прием, но состояние зоопарка их расстроило. Хотя стоял разгар туристического сезона, зоопарк производил впечатление унылого и заброшенного. Не хватало денег, рабочих рук, строения ветшали. Зоопарк являл собой печальное зрелище. Джеки во всем обвиняла Кена Смита, которому в отсутствие Джеральда была предоставлена полная свобода действий. «Кен не только игнорировал планы Джерри относительно зоопарка, — утверждала Джеки, — но и проводил исключительно собственную линию». Он был представителем старого поколения, и Джеки это почувствовала. «Он был не тем человеком, в котором нуждался Джерри, — писала она. — Я пыталась убедить Джеральда избавиться от него и заменить его другим человеком. Но Джерри был слишком слабохарактерным. Он не мог заставить себя сделать это». Джеральд стал защищать своего старого друга и коллегу. Джеки была в ярости. «Ситуация обострилась еще больше после моих конфликтов с некомпетентными служащими, — писала она. — Смит ворвался в нашу квартиру и заявил Джерри, что, если тот не успокоит свою чертову жену, он уволится. И Джерри поддержал не меня, а его!»

Жена Смита Труди видела ту же ситуацию совершенно иначе. «Мы с Кеном отлично ладили с Джерри и с Джеки, — вспоминала она. — Но зимой 1962 года что-то случилось, я не знаю, что. Мы чувствовали это всей кожей. Может быть, Джерри решил сам управлять зоопарком, что-то изменить, создать свой фонд. Возможно, он думал, что Кен будет мешать ему».

Однако война была объявлена, и руководство зоопарка стало испытывать значительные трудности. К моменту возвращения Джеральда с Дальнего Востока его долги составляли 17 тысяч фунтов. Требовалось предпринять решительные действия, чтобы функционирующий в течение трех лет зоопарк не был признан несостоятельным. Бухгалтер Джеральда, Эдди Рей, из лондонской фирмы «Спайсер и Пеглер», был приглашен на Джерси, чтобы провести аудиторскую проверку бухгалтерских книг и прояснить финансовое состояние зоопарка. Его отчет подтвердил самые худшие страхи Джеки. Бухгалтерия находилась в полнейшем беспорядке, деньги утекали, а руководство оказалось совершенно некомпетентным. Зоопарк находился на грани закрытия.