"Джеральд Даррелл. Путешествие в Эдвенчер" - читать интересную книгу автора (Боттинг Дуглас)

Глава 18. Ковчег Даррелла: 1962–1965

Кризис был полным. Мечты Даррелла рушились на глазах. Требовались решительные действия. Ни он сам, ни Джеки не могли решить финансовые проблемы зоопарка. Им нужен был профессионал, администратор и кризисный менеджер, который сумел бы навести порядок в авгиевых конюшнях. Они дали объявление в местной газете и стали ждать ответа. Среди откликнувшихся была Кэт Уэллер, ранее работавшая в рекламном агентстве в Лондоне. Она приехала на Джерси, так как ее муж получил здесь работу. В декабре 1962 года она пришла на собеседование в поместье.

«Только Джерри мог назначить собеседование на воскресное утро, — вспоминала Кэт. — Я вошла в комнату и утратила дар речи. У меня есть дар ясновидения, и довольно давно я описывала Сэму, своему мужу, эту комнату во всех деталях. Войдя в дом, я сразу же почувствовала, что уже видела эти комнаты прежде. Это было удивительно. И тогда я сказала себе: «Значит, мне суждено работать именно здесь».

Джеральд и Джеки уже побеседовали примерно с двадцатью претендентами и находились в полном отчаянии. Но Кэт оказалась совершенно особенным человеком. «Она ворвалась в мою комнату, — вспоминал Джеральд, — словно в вальсе. Маленькая, кругленькая, с сияющими зелеными глазами и открытой улыбкой. Да, она умеет вести бухгалтерские книги, печатать и стенографировать. Я посмотрел на Джеки, Джеки посмотрела на меня. Мы инстинктивно поняли, что свершилось чудо».

Через три дня, 12 декабря 1962 года, Кэт начала спасательскую деятельность в зоопарке. После первого дня работы у нее сложилось впечатление, что все ее усилия пойдут прахом. «Я подумала, что работы здесь на полгода, — вспоминала она. — Они находились в отчаянном положении: ни денег, ничего. А я никогда в жизни не занималась сбором средств. Тогда я решила, что за полгода сумею привести все в порядок, а тогда делами займется настоящий специалист».

Кэт управляла финансами зоопарка стальной рукой. Ни один, даже самый незначительный платеж не производился без ее одобрения. Если смотритель просил ее приобрести новую щетку, Кэт требовала принести старую для проверки. Если щетка и в самом деле требовала замены, просьба удовлетворялась. Когда смотритель заказывал двадцать бананов, это количество урезалось до восемнадцати. Если сотрудника зоопарка заставали с яблоком, его ждала суровая отповедь: «Вы вырываете пищу изо рта животных». Если месячный бюджет тратился за три недели, в последнюю неделю не тратилось ни цента. Оплата счетов была вежливо отсрочена. Хотя такая политика не могла спасти зоопарк, казалось, что путь выбран правильно. «Что бы мы делали без союзника, который снял с наших плеч все административные заботы, — писала Джеки. — Мы могли заниматься только животными. Мы навсегда останемся в долгу перед миссис Уэллер. Медленно, но верно она привела в порядок наши дела. С помощью друзей мы стали выбираться из ямы».

Но сделать это было нелегко. К этому моменту в зоопарке жило 650 животных. За ними присматривали сорок человек. Работа была тяжелой и грязной. Свободного времени почти не оставалось. Жалованье было более чем скромным, к тому же выплачивалось крайне нерегулярно. Расходы на питание животных ужасали. Зоопарку в год требовалось 180 тысяч яблок, 80 тысяч груш, 50 тысяч апельсинов, бесчисленные тонны лука, помидоров, моркови, картофеля, десятки тысяч яиц, безмерное количество молока и мяса. «Деньги… деньги… — жаловался Джеральд журналистам с тяжким вздохом. — Сколько бы их ни было, для зоопарка все равно мало».

Джеральд всегда считал, что его зоопарк должен создаваться в два этапа. Сначала следовало создать базовую структуру, завести животных, способных привлечь платежеспособную публику в количествах, достаточных для того, чтобы гарантировать существование зоопарка. Затем можно было перейти ко второму этапу развития зоопарка — к превращению его в серьезное научное учреждение, основной задачей которого будет разведение в неволе животных, находящихся под угрозой исчезновения. По просьбе Джулиана Хаксли Джеральд отложил свои планы, отдав приоритет организации Всемирного фонда охраны природы. Фонд был организован в 1961 году. Но теперь, когда у Даррелла был Джерсийский зоопарк, он решил перейти ко второму этапу развития своего предприятия. Он решил превратить маленький местный зоопарк в благотворительный научный Фонд мирового класса.

С помощью своего друга, директора фирмы «Шелл Интернэшнл» Джеймса Платта, он приступил к преобразованиям. «Без Джимми Платта, — вспоминала Джеки, — нам бы это никогда не удалось. Первое, что он сделал, придя ко мне, он трезво спросил: «Вы хотите, чтобы этот зоопарк существовал?» Джимми очень любил Джерри, но Джерри был мечтателем, а я практиком. Поэтому прежде чем что-то делать, он хотел выяснить, действительно ли я хочу сохранить наш зоопарк. Искушение сказать «нет» хотя бы ради сохранения нашего брака было очень велико, но я этого не сделала, потому что это было бы ужасно. У нас были животные, у нас были огромные долги, у нас работали люди, жившие на три фунта в неделю, но не бросавшие наш зоопарк, мы долгие годы боролись за то, чтобы создать зоопарк. Поэтому я ответила: «Да, я хочу, чтобы он существовал».

Мечта о создании Фонда охраны природы была довольно амбициозным проектом, но Джимми Платту удалось заинтересовать судьбой зоопарка многих влиятельных людей. «Он убедил их в том, что Джерри не получает от зоопарка ни цента, — вспоминала Джеки. — Тем самым он создал вокруг нас ауру респектабельности. Благодаря его усилиям, кредиторы согласились дать нам отсрочку».

В судьбе зоопарка произошел решительный поворот. В январе 1963 года Кен Смит с женой и собственными животными, которых он держал в Джерсийском зоопарке, покинул Джерси. Он заключил контракт на три года, но проработал четыре. Настало время расставаться. Сестра Джеральда Маргарет радушно приняла Кена и Труди в Англии. «Я чувствовала себя предательницей, — вспоминала она. — Джеральд и Джеки внезапно уволили этих людей. Я погрузила всех их животных в грузовик и привезла на Сент-Олбенс-авеню. Я включила все обогреватели, чтобы мелкие звери не замерзли, а затем перевезла их в Пейтонский зоопарк». Маргарет чувствовала, что Смит заслуживал лучшего отношения за то, что он сделал ради Джерсийского зоопарка. Но довольно скоро он оправился от стресса и основал собственный маленький зоопарк в Эксмуте.

Теперь предстояло разобраться с огромными долгами зоопарка. В газете «Джерси ивнинг пост» было опубликовано обращение двенадцати видных жителей острова, в котором они просили собрать средства для поддержки зоопарка, который не только является драгоценностью острова, но и служит великой цели сохранения исчезающих животных во всем мире. Джеральд написал письма всем своим поклонником. С помощью Кэт Уэллер и нового секретаря зоопарка, Бетти Бойзар, эти письма были разосланы по адресам всех тех, кто писал Дарреллу.

Начали поступать деньги. Размеры пожертвований были различны. Богатый человек мог прислать тысячу фунтов, а местный мальчишка отдать свои карманные деньги. Работники зоопарка, несмотря на мизерный размер своего жалованья, собрали небольшую сумму, чем растрогали Джеральда и Джеки до слез. Сто пятьдесят жителей Джерси, а также любители природы со всех концов света собрали 13 500 фунтов. Джерси — это рай для богатых людей, хотя источник их богатства порой бывает сомнителен. Однажды по совету банковского управляющего Джеральд обратился за пожертвованием к некоему мистеру X. Этот человек — высокий, красивый, интеллигентный — встретил Джеральда в своем доме, более похожем на дворец, внимательно выслушал смущенную просьбу и спокойно выписал чек на две тысячи фунтов. В благодарность Джеральд назвал одного из новорожденных орангутанов в честь этого человека. Однако через три месяца имя мистера X замелькало на первых страницах газет. «Оказалось, что он сумел за короткое время обобрать массу богатых жителей Джерси, и к тому же провел некоторый период времени в одной из самых известных тюрем ее величества. Хотелось бы мне познакомиться с ним раньше. Он мог бы меня многому научить».

Собственный вклад Джеральда был самым значительным. По совету близких он согласился принять на себя груз двадцатитысячного долга. Так как единственным источником доходов для него был писательский труд и телевидение — довольно ненадежное дело, — он собственными руками продавал себя в рабство. Но он оставался непреклонен.

В мае 1963 года Джеральд принял ответственное решение и назначил своим заместителем двадцатисемилетнего Джереми Маллисона. Они встретились в июне 1959 года, вскоре посте возвращения Джеральда из Аргентины. Тогда Джереми работал в отделе пернатых. Он всегда интересовался животными и природой. В свое время Джереми оставил работу в фирме своего отца и отправился в Родезию и Ньясаленд в качестве солдата добровольца. Ему хотелось увидеть Африку. Вернувшись в Британию, он подумывал о найме в полицию Гонконга или о работе на чайных плантациях Ассама. Но затем решил работать с животными. Сначала Джереми нанялся на молочную ферму в Девоне, а затем на псарню в Суррее. Вернувшись на Джерси, он собирался организовать собственную псарню, но средства не позволили. В отчаянии он нанялся на временную работу в только что открывшийся Джерсийский зоопарк, не потому, что ему хотелось работать в зоопарке, а потому, что недавно прочитал «Мою семью и других зверей».

Зимой временная работа закончилась. Из отдела тропических птиц Джереми перешел в отдел млекопитающих. Работа ему очень нравилась. Планы Джеральда по спасению исчезающих видов животных казались ему очень захватывающими. «С носом, как у герцога Веллингтонского, светлыми волосами и яркими голубыми глазами, — писал Джеральд, — Джереми относился к нашим животным так, словно родил их сам. Его привычка оценивать внешность мужчин и женщин, называя их «прекрасными образчиками породы», показывала, что работа проникла и в его повседневную жизнь». По мере того как знания Джереми в области разведения экзотических животных углублялись, он начал ощущать потребность продолжать образование, чтобы организовать собственную экспедицию. В октябре 1961 года он отправился в Южную Африку ловить диких зверей.

К моменту его возвращения на Джерси Кен Смит уже уволился. Джеральд и Джеки искали человека, который мог бы взять на себя управление зоопарком. «Джерри пригласил меня в свой кабинет, — вспоминал Джереми, — на втором этаже правого крыла главного дома. «Джереми, — сказал он мне, — не хотел бы ты стать моим помощником — помощником директора Джерсийского зоопарка?» Он дал мне два дня на размышления. Что ж, я с первого дня был его учеником. Он был учителем. Он не мог оказать мне большей чести. Я всегда предпочитал оставаться на вторых ролях, но он всегда поддерживал меня и вселял в меня уверенность в собственных силах. Джеральд был очень обаятельным человеком. Как все великие люди, он не думал о том, кто вы такой, кем работали и где учились. Если он видел в вас что-то привлекательное, он мог поддержать вас. Он никогда не работал с людьми, которые ему не нравились, как бы высока ни была их квалификация. Он обладал удивительным чутьем на людей, хотя никогда не пытался оценивать их. Так что через два дня я пришел к нему и сказал: «Я буду счастлив работать у вас».

Но очень скоро Джереми Маллинсон понял, что в зоопарке два директора. Джеки гораздо активнее Джеральда занималась практическими делами, связанными с работой зоопарка. (Когда Тони Лорт-Филипс получил от Джеки какое-то указание, он ответил: «Если бы мы были на корабле, я бы хотел получать приказы от капитана, а не от его жены».) «Джеки была очень прямолинейна, — вспоминал Маллинсон. — Она стреляла от бедра. Она была разумной женщиной и когда видела, что что-то делается неправильно, сразу же об этом говорила. В самом начале моей работы мне пришлось несколько раз столкнуться с ней. Я сказал ей: «Послушайте, давайте решим сразу: или вы занимаетесь этим делом, или я. Но на компромиссы я не согласен». Когда об этом узнал Джерри, он был очень расстроен. «Я не собирался покупать собаку, чтобы лаять самому, — сказал он Джеки. — Я хочу, чтобы он пользовался авторитетом, и не позволю ни своей жене, ни кому-нибудь другому унижать его». Надо отдать Джеки должное, больше проблем между нами не возникало. Она всегда говорила что думает, но никогда не опускалась до грубостей и сплетен. Я отлично понимал, какое давление приходится выдерживать ей и Джерри».

Но Джеки не отступила. Она всегда стремилась заботиться и о животных, и о персонале. Это было частью политики открытых дверей, которую они с Джеральдом проводили в своем зоопарке. «Сотрудники должны знать, что могут свободно говорить со мной обо всем, — писала она, — а я была своеобразной записной книжкой Джерри. Так продолжалось довольно долго, пока наконец он почему-то не возразил против нашей политики и прочел мне занудную лекцию о том, как мне следует вести себя в зоопарке и на Джерси вообще. Будучи по происхождению еще большей ирландкой, чем Джерри, я вспылила и прямо сказала ему, куда он может отправляться со своим драгоценным зоопарком и всеми комитетами».

Джеральд закончил одиннадцатую книгу за девять лет. Вышла в свет «Земля шорохов», книга, посвященная поездке в Аргентину в 1959 году. Джеральд по-прежнему оставался в ряду наиболее читаемых английских писателей. Любовь к приключениям, дар рассказчика, чувство юмора, умение описать животных с самой неожиданной точки зрения, контактность и дружелюбие сделали Даррелла мастером прозы о путешествиях и животных. Писательскую карьеру Даррелла иначе как триумфом и назвать нельзя.

Джеральд начал работать над следующей книгой «Поместье-зверинец», посвященной первым четырем годам существования Джерсийского зоопарка. В то же время он продолжал работу над текстом к семи документальным фильмам Криса Парсонса «Двое в буше», в которых рассказывалось о его путешествии по Новой Зеландии, Австралии и Малайзии. Повседневные заботы не давали ему работать днем, поэтому ему приходилось писать по ночам. Джеральд много раз пытался приступить к работе над книгой, но Джеки видела, что дается она ему очень тяжело. «Никогда еще я так не хотела написать эту книгу за него», — говорила она.

Отвращение Джеральда к писательской работе стало почти патологическим. Он переживал острый кризис. Сам процесс письма казался ему смертельно скучным по сравнению с работой в зоопарке. Сохранение зоопарка и создание Фонда отнимали все его силы. Тем не менее в определенные моменты Джеральд чувствовал, что писательский труд возвращает его к жизни. Книги приносили ему славу, деньги, популярность и внимание средств массовой информации. Не напиши он свои книги, ему бы никогда не создать собственный зоопарк.

Трудности, связанные с созданием Фонда, казались непреодолимыми, но в конце концов они остались позади. Было объявлено, что возглавят Фонд леди Кутанш, жена бывшего бейлифа Джерси, граф Джерси и Джимми Платт. В Фонде также был совет, состоявший из известных людей, начиная с редактора «Джерси ивнинг пост» и кончая управляющим местным банком, который был назначен почетным казначеем.

Вскоре управляющего банком на этом посту заменил более влиятельный человек — сэр Жиль Гатри, известный банкир, занимавшийся авиационными перевозками. Питер Скотт прибыл на Джерси, чтобы помочь Джеральду организовать Фонд, и сразу же стал первым научным советником новой организации.

6 июля 1963 года второй акт драмы наконец-то завершился. «Это был великий день, — писал Джеральд. — Мы собрались в мрачном, торжественном Ройял-Корте в Сент-Хельере, чтобы объявить себя законной организацией. Адвокаты, напоминавшие своими мантиями черных ворон, теснились в полумраке и переговаривались вполголоса. Наконец мы смогли выйти на дневной свет и отправились в ближайшую гостиницу, чтобы отпраздновать превращение Джерсийского Фонда охраны дикой природы из мечты в реальность».

Джеральд передал права собственности и управление зоопарком новому Фонду, а сам остался почетным директором, не получающим жалованья. Председателем Фонда стал лорд Джерси, в качестве символа был избран дронт, концепцией Фонда стал ковчег, а лозунгом новой организации стало предупреждение «Исчезновение — Это Навсегда». Совет Фонда стал собираться ежемесячно, два члена совета вошли в управление зоопарка, началась работа научного комитета. «Джерсийский Фонд охраны дикой природы образован, чтобы защитить диких животных от угрозы вымирания, — заявлял Джеральд. — Особое внимание мы собираемся уделить самым мелким созданиям, о которых часто забывают. Наша цель — найти животных, которым угрожает опасность, и попытаться развести их в неволе. Тогда мы сможем создать жизнеспособную колонию, которую можно будет вернуть в места естественного обитания».

Фонд начал функционировать. Джеральд, Джеки и Крис Парсонс в июле отправились во Францию, чтобы подыскать натуру для съемок фильма о Камарге — «Бык по имени Марий». Затем Джеральд и Джеки поехали к Лоуренсу и Клод в Лангедок, где отдыхала мама. Здесь было много солнца, пищи, и вина. «Не хочется даже думать о возвращении», — писала Джеки Алану и Элле Томас 24 июля.

Проблема заключалась не в тяжелом труде, а в образе жизни. Джеральд был не таким, как Джеки. Легендарный образ жизни Джеральда на Джерси основывался на доме, открытом для всех, как жили Дарреллы на Корфу и в Борнмуте. Они с Джеки жили над магазином. Под их комнатами располагались офисы и зал заседаний, а вокруг раскинулся зоопарк. Джеральд писал свои книги и сценарии на кухонном столе (он не любил одиночества, даже ради покоя), в гостиной велись бесконечные обсуждения повседневных проблем, которые не прекращались и за обедом. Входная дверь была открыта для всех и в любое время суток. Топот ног по лестнице стал лейтмотивом жизни Дарреллов на Джерси. В этой жизни не было места интимности и покою. Доступность для каждого стала принципом жизни и работы Джеральда. Это устраивало не всех. Меньше всего подобная жизнь нравилась Джеки и маме. «Постоянные посетители сведут меня с ума», — жаловалась мама в письме к Ларри и Клод 12 октября 1963 года.

У Джеки жизнь в поместье — вообще жизнь на острове — вызывала приступы клаустрофобии. «Джерри буквально бредит зоопарком. Он одержим, — писала она. — Времени на личную жизнь у него не остается. Он не любит выходить, коктейли раздражают его. Он считает их нелепым и пустым времяпрепровождением. Иногда он не хочет выходить даже в собственный зоопарк. Я начинаю думать, что наш зоопарк — это своего рода Франкенштейн».

Джеральд стал узником собственного зоопарка. Джон Хартли вспоминал:

«Он никогда не проводил много времени вне зоопарка, когда был на Джерси. Я никогда не мог понять его. Говорили, что он не выносит внимания публики, что поклонники его замучили. Но это было не так. Порой в зоопарке вообще не было посетителей. Он поднимался в пять утра, пока зоопарк был еще закрыт. Когда я отправился вместе с ним в Африку, то понял, что он целиком поглощен своими животными. Он готов заниматься ими, играть с ними, разговаривать о них в любое время дня и ночи. Но на Джерси все было иначе. Я не помню, чтобы он хоть раз прогулялся со мной по зоопарку. Я пытался поговорить с ним об этом. Он не останавливал меня, но мне не удалось найти подходящих слов… Главной мечтой его жизни было иметь собственный зоопарк, а когда он получил его, то у него не осталось сил, чтобы наиграться с новой игрушкой. После ухода Кена Смита мы стали чаще видеть его, он стал часами разговаривать с нами о том, что мы делаем и что думаем. Он очень гордился и радовался таким разговорам, но во всем этом было что-то неправильное».

Джеки тоже заметила эту странную замкнутость, но муж никогда не хотел говорить об этом. Была ли это застенчивость? Или разочарование от того, что мечта оказалась слишком далека от реальности? Или ощущение того, что он находится не среди равных, а на командном посту? А может быть, причинами тоски Джеральда было то, что он чувствовал себя таким же пленником в поместье, как его звери в своих клетках? «Думаю, Джерри угнетало то, что он получил майорат, — писала Джеки. — Хотя у него были надежные сотрудники, многих из которых он очень высоко ценил, ему приходилось сталкиваться с весьма неприятными вещами, и это было ему трудно».,

Возникали и дополнительные трудности. Маме исполнилось восемьдесят. Она стала часто болеть, на обоих глазах у нее развилась катаракта. Омна чувствовала себя одинокой и заброшенной. Джеки отправила ее в короткий круиз с Софи Кук. Перед отъездом мама и Софи остановились в Борнмуте. Мама серьезно заболела. По одним сведениям, она прибегла к излюбленному старому лекарству для критических случаев и выпила бутылку джина. Если она это и сделала, то лекарство не помогло — или помогло слишком сильно. Мама потеряла ориентацию. Вызвали Алана Огдена, который порекомендовал поместить старушку в небольшой дом для престарелых, располагавшийся неподалеку. Здесь ее подлечили от пневмонии и сердечного недомогания, но она начала быстро сдавать. «Мама больше не была прежней, — вспоминала Маргарет. — Она очень ослабела, с трудом говорила, целыми днями лежала в постели и отсутствующим взглядом смотрела в окно. Думаю, она хотела умереть». Маргарет стала готовить для нее комнату в доме на Сент-Олбенс-авеню, но состояние мамы продолжало ухудшаться. Стало ясно, что она серьезно больна. У нее обнаружили почечную недостаточность, ипрогноз был неутешительным,

У постели умирающей осталась только Софи Кук. Никто из ее детей не смог прийти, 24 января 1964 года Луиза Даррелл умерла. Ее последними словами были: «Это бренди на столике только для медицинских целей, дорогая?» Маргарет вспоминала: «Когда мама умерла, все ее имущество уместилось в носовом платке, как у буддистского монаха, — молитвенник, образок с изображением святого Антония и еще пара чего-то в этом духе». Главным достоянием мамы были права на «Мою семью и других зверей», которые Джеральд передал ей несколько лет назад. В своем завещании она оставила эти права своей невестке, Джеки.

Смерть матери стала тяжелым ударом для Джеральда. Она была в его жизни всегда. Она согревала его, когда он был мальчиком, на ее плече он плакал, она была его ангелом-хранителем. А теперь она ушла. Он был вне себя. Отпевание перед кремацией было весьма сложным. Джеки не пришла. Ларри приехал из Франции. Простота и скромность протестантских ритуалов угнетала его. Джеральд еле-еле это вынес. Алану Томасу пришлось чуть ли не на руках втаскивать его в церковь. Но когда гроб с телом мамы исчез в часовне, Джеральд выбежал из церкви как безумный.

Вернувшись во Францию, Лоуренс писал Генри Миллеру: «Я только что вернулся с похорон матери. Она терпеть не могла «причинять неудобства людям» и на этот раз не стала этого делать. Она ушла, прежде чем мы успели это понять». «Нам всем ее очень недоставало, — писала Джеки. — Она была тем редким человеком, которого любят все, даже если встречаются с ним лишь мельком. Дом без нее стал очень печальным местом».

Джеральд так и не смог стать прежним. Он чувствовал себя одиноким и покинутым. «Я всегда думала, что смерть матери стала для него настоящей катастрофой, — вспоминала Джеки. — Он никогда не говорил об этом, но так и не смог смириться. Он не мог оплакивать ее, а из-за того, что он не смог оплакать ее смерть, его боль делалась еще сильнее». Джеки считала, что реакция Джеральда на смерть матери очень характерна для него. «В детстве его жизнь была настоящей идиллией, особенно на Корфу, и он вырос с убеждением, что жизнь всегда будет такой. А когда она обманывала его ожидания, когда случалось что-то ужасное, он просто не мог с этим справиться. Он бежал от проблем и начинал пить или принимал транквилизаторы, а порой прибегал к обоим средствам».

Хотя Джеральд оставался обаятельным, веселым и дружелюбным человеком до самого конца, после смерти матери его настроение изменилось. Его мучила неопределенность брака, бесконечные проблемы в зоопарке, те разрушения, которые человечество производило в мире живой природы. Все это мучило и угнетало Даррелла, и с каждым днем его состояние ухудшалось.

Изменения во внутреннем мире человека накладывают свой отпечаток и на его внешность. В последнем паспорте Джеральда Даррелла говорилось, что его рост составляет пять футов одиннадцать дюймов, что на четыре дюйма больше, чем в возрасте двадцати двух лет. Но фотографии на этих документах разительно отличаются. Дэвид Эттенборо, встретив Даррелла в Буэнос-Айресе, говорил, что перед ним появился человек, который выглядел на десять лет моложе. Теперь же Даррелл постарел на десять лет.

Помимо всего прочего, на лице Джеральда оставили свой отпечаток и его путешествия. До последнего времени он оставался стройным и подтянутым. Сколько бы он ни съел и ни выпил, его фигура от этого не страдала. Но за последние несколько лет он стал стремительно полнеть, и теперь был тем тучным, круглолицым человеком, каким запомнили его поклонники. Джеки утверждает, что эта метаморфоза произошла с ним после возвращения из третьей камерунской экспедиции. Болезнь, подхваченная в Африке, вызвала анемию, и в качестве надежного лекарства от этой болезни Алан Огден прописал ему ежедневно пить пиво «Гиннесс», богатое железом, но довольно крепкое. Джеральд воспринял этот рецепт как руководство к действию и скоро стал выпивать не по бутылке в день, а по целому ящику. «Тогда он начал пить, — вспоминала Джеки. — Когда я пожаловалась доктору Огдену, тот сказал, что не думал, что Джерри поймет его так буквально и что возлияния станут такими обильными». Расходы на волшебный эликсир росли. Джеки даже написала своему бухгалтеру, пытаясь выяснить, нельзя ли получить налоговую льготу на пиво, употребляемое в медицинских целях, и получила отрицательный ответ.

Для Джеральда Джерси означал не только перемену места жительства, но и изменение всего образа жизни. Он стал не личностью, а институтом. Он больше не принадлежал себе, им владели животные. Такую цену пришлось заплатить Дарреллу за свою мечту. Ковчег Джеральда лишил его личной жизни, покоя, счастья и благополучия. В свое время он разрушил его брак, лишил его здоровья, а может быть, и самой жизни.

Джеральд Даррелл был бунтовщиком. «Для зоологического истеблишмента он был опасным лунатиком, нахальным выскочкой, — вспоминал его друг и коллега. — Этот тип, без степени, без квалификации, осмеливается давать интервью и утверждать, что мы занимаемся чепухой и бессмысленно тратим деньга, которым нашлось бы лучшее применение. Мы не можем позволить любителям управлять этим миром! Его шимпанзе трахаются! И он еще считает, что это хорошая идея! Джерри всегда чувствовал себя в осаде. Он всегда был аутсайдером, не внушающим доверия человеком. Он взял чистый лист бумаги и организовал собственный Фонд. Он всегда оставался в изоляции, он был один против всей вселенной. И это проскальзывало в разговоре. Он чувствовал себя отвергнутым, потому что его идеи считали странными и эксцентричными».

Джеральда не пригласили на международный симпозиум по вопросам зоопарков и охраны окружающей среды, который проходил в Лондоне в 1964 году. Он послал письмо организаторам, пытаясь привлечь их внимание к недавно организованному Джерсийскому зоопарку и своему Фонду, делая особенный упор на создании жизнеспособных колоний редких животных, которые могли бы положить начало восстановлению вида в месте его естественного обитания. «Я полагаю, что мы стали первым зоопарком в мире, который направил все свои средства и энергию на сохранение окружающей среды подобным образом, — писал он. — Я верю, что наш зоопарк совершенно уникален и служит привлечению внимания людей к вопросам охраны окружающей среды».

В то время когда Фонд начинал свою важную, но неопределенную деятельность, Джеки начала ощущать глубокие перемены. Вернувшись с Дальнего Востока, она сообщила журналисту: «Несмотря на необычные ситуации, возникающие в нашей жизни, я совершенно счастлива быть женой Джерри. Я не меньше его увлечена его коллекцией диких животных, экспонатом которой он порой считает и меня». Но теперь все изменилось. Несмотря на организацию Фонда, Джеральд занимался делами еще больше, чем прежде. «Я редко видела его одного. Нам не удавалось поговорить ни о чем, кроме проблем зоопарка, — вспоминала Джеки. — Я начала ненавидеть зоопарк и все, что было с ним связано. Квартира наша стала вторым офисом, где постоянно толпились какие-то люди. В конце концов я взбунтовалась и заставила Даррелла пообещать, что все проблемы, связанные с Фондом и зоопарком, будут обсуждаться только внизу, а в своей квартире мы должны иметь возможность расслабиться и побыть наедине. Но эта борьба успехом не увенчалась. У меня возникало ощущение, что я вышла замуж за зоопарк, а не за живого человека».

Но даже перед лицом таких трудностей Джеральд ни на минуту не усомнился в правильности выбранного пути. Он был одним из величайших писателей, писавших о природе на английском языке — впрочем, как и на любом другом. Его имя встало в один ряд с именами великих писателей прошлого — Торо, Ричарда Джеффриса, В. Г. Хадсона, Джона Беррруза, Вильяма Биба — и настоящего — Генри Вильямсона, Джима Корбетта, Конрада Лоренца, Гэвина Максвелла, Джой Адамсон, Джорджа Шахтера. Он стал признанным мастером юмористической прозы. Его книги издавались миллионными тиражами. Он мог вести спокойную и размеренную жизнь на юге Франции, как это делал его брат, и писать по книге в год. Но он предпочел трудный путь. Джеральд Даррелл не стал делать то, что ему нравилось, а стал делать то, что считал правильным.

Весной 1964 года Джеральд и Джеки отправились вместе с Лоуренсом и Клод на Корфу. Вернувшись на Джерси, они снова погрузились в обычную суету. «С момента возвращения, — писал Джеральд Алану и Элле Томас 2 мая, — у нас творится нечто невообразимое. Мы пытаемся спасти нашу львицу, но она все еще больна, хотя надежды на выздоровление есть. Помимо этого, нам приходится решать массу проблем, связанных с Фондом. Мы живем в настоящем сумасшедшем доме!»

В попытке сохранить хотя бы видимость личной жизни, Джеки перестала активно работать в Фонде и зоопарке. Она считала, что Джеральд намеренно отстраняет ее от повседневных забот зоопарка, но на самом деле основной причиной ее поступка стало лишение иллюзий относительно того образа жизни, который она вела. Хотя Джеки продолжала заниматься делами, они с Джеральдом более не составляли пары, занимающейся общим делом. До этого дня он целиком и полностью полагался на ее энергию и мог рассчитывать на поддержку. Именно она помогла ему сделать карьеру писателя, она помогла ему создать собственный зоопарк, она предложила остров Джерси, она следила за созданием и развитием зоопарка в самые критические первые годы его существования. Теперь же делами Фонда и зоопарка занимался один Джеральд. С этого момента его жизнь кардинально изменилась. Главным для него стала профессиональная карьера, личная жизнь отошла на второй план. Джерсийский зоопарк и Фонд охраны дикой природы процветали, брак же Джеральда рушился прямо на глазах.

Признаки разрыва очень скоро стали очевидными. Джеки хотела, чтобы они вдвоем уехали с Джерси. В этот критический момент появился Крис Парсонс и предложил отправиться в новую киноэкспедицию, «пока успех «Двоих в буше» еще свеж в памяти зрителей». Джеральд отнесся к идее благосклонно, но никак не мог решить, куда бы им поехать. Аргентина, Гвиана и Индия были отвергнуты. Путешествие по островам Вест-Индии, заканчивающееся на маленьком Лебедином острове, где обитали уникальные грызуны — хутии, оказалось слишком дорогим.

— Что ж, — сказал Парсонсу Джеральд, — остается только Западная Африка. Но я уже написал три книги об этом регионе.

— Может быть, стоит подумать о Сьерра-Леоне, — предложил Парсонс.

Итак, место было выбрано. Даррелл собирался снять шесть фильмов об экспедиции звероловов в африканских джунглях от отправления до возвращения в Англию. Джеральд считал, что в подобном плане есть масса преимуществ. Он сможет получить дополнительную рекламу для себя, своего зоопарка и будущей книги, поймает интересных животных, а Би-би-си возьмет на себя часть расходов. Но Джеки категорически отказалась ехать в Африку.

— Я не люблю Западную Африку, — заявила она. — В тропических лесах слишком душно, к тому же я на дух не переношу африканцев. Так что, если ты не возражаешь, эту поездку я пропущу.

Джеральд был готов к такому повороту событий, но все же слова жены его больно уязвили. «Сьерра-Леоне стала причиной серьезного кризиса в наших отношениях, — вспоминала Джеки. — Джерри и не ожидал, что я поеду с ним. Мне не хотелось преувеличивать проблемы, но я начала думать, что вообще не нужна ему. Он был полностью поглощен своим зоопарком. Я для него превратилась в секретаря, домоправительницу, экономку — и не более того. Больше я не занимала в его жизни важного места».

Джеральд и Джеки пошли своими путями — на этот раз в буквальном смысле слова. Джеки решила, пока Джеральд снимает фильм для Би-би-си в Западной Африке, поехать в Аргентину со своими старинными подругами — Хоуп Платт и Энн Питерс. Она должна была разведать обстановку в стране, чтобы подготовиться к очередной экспедиции. На несколько месяцев Джеральд и Джеки разошлись. Теперь их разделял океан.

В середине января 1965 года Джеральд со своим молодым помощником Джоном Хартли отправились в Сьерра-Леоне. Джон чувствовал, что между Джеральдом и Джеки что-то произошло. На прощальном ужине перед отплытием Джеральд долго беседовал с матерью Джона. На следующее утро она пришла проводить сына и сказала ему, чтобы он присматривал за Джеральдом в Африке, поскольку тот переживает тяжелое время и может впасть в депрессию. «Я подумал, что так оно и есть, — вспоминал Джон. — Несмотря на то что мне было всего двадцать два года и я никогда не бывал в Африке прежде, я был уверен в том, что именно мне придется поддерживать его».

По странному совпадению корабли, на которых плыли Джеральд и Джеки, встретились в Лас-Пальмасе на Канарских островах. С палубы Джеральд увидел свою жену с Энн Питерс и Хоуп Платт. Он был очень обрадован, кричал, махал руками и хотел немедленно распить с ними бутылку шампанского. Когда пограничники его остановили, он впал в бешенство и скандалил до тех пор, пока ему наконец не разрешили подняться на борт корабля, на котором плыла Джеки. Муж и жена встретились на четверть часа, а затем их корабли разошлись в противоположные стороны.

Измученный страхами относительно судьбы своего брака, Джеральд стал писать Джеки с первого же дня после прибытия в Африку. Он писал о том, что любит ее и нуждается в ней. Но лишь некоторые из этих писем дошли до адресата, большая часть их потерялась в пути. Первое из дошедших писем было написано в столице Сьерра-Леоне, Фритауне, сразу же после прибытия.

«Дорогая!

Наконец-то мы добрались. Корабль вошел в порт на рассвете (а мы страшно мучились от похмелья). Фритаун — замечательный город. Более всего он напоминает раскрашенный Джорджтаун. В нем соседствуют уродливые современные здания и очаровательные старинные деревянные домики на сваях. Тебя бы очень поразило отличие местных жителей от камерунцев. Девяносто процентов здешних африканцев поразительно красивы, особенно женщины… очень утонченные и изысканные. Представь себе рынок или улицу, по которой ходят сплошные Гарри Белафонте мужского и женского пола. Их кожа имеет оттенок светлой бронзы, а смотреть на женщин не менее приятно, чем наблюдать за колонией морских котиков. У них красивые лица и длинные, изящные шейки. Более всего они напоминают мне изысканных косуль».

Как только Даррелл прибыл в Африку, ему сразу же стали предлагать помощь. Алмазная компания Сьерра-Леоне предоставила в его распоряжение лимузин и роскошную квартиру в голливудском стиле на окраине города! «Они провезли нас по прекрасным, пестрым улицам, заполненным красивыми женщинами, — писал Джеки Джеральд. — Мы выехали из Фритауна и стали подниматься на холм. Здесь и располагался очень простой дом, из которого я тебе и пишу. Нам предоставили квартиру с двумя спальнями, ванной, туалетом, гостиной или столовой размером семьдесят футов на сорок, кондиционерами в спальнях и холодильником, наполненным пивом. В нашем распоряжении есть стюард. А с балкона открывается великолепный вид на Ламли-Бич». Экспедиции пришлось несколько дней ожидать прибытия «Лендровера», на котором они должны были отправиться в джунгли. Из-за шторма грузовой корабль запоздал.

«Наконец все было готово, — писал Джеральд. — Мы наняли двух обаятельнейших головорезов, Саду и Ламина. Примерно через час мы отправились в путешествие. Я собирался добраться до Кенемы (и это вполне можно было сделать), но, добравшись до Бо-Джона, мы почувствовали себя настолько уставшими, что остановились в гостинице Южно-Африканской компании и заночевали. На следующий день мы поехали дальше. Дорога настолько пыльная, что я чувствую себя пропылившимся насквозь».

В Кенеме Джеральду сообщили, что лагерь можно будет разбить на заброшенной хромовой шахте в четырнадцати милях от города. Его заверили, что место подходит для этой цели как нельзя лучше.

«Рассказывая Хартли о тех ужасных условиях, в которых мы жили раньше, я был просто поражен тем, что увидел. Шахты располагаются У подножия горного хребта высотой примерно футов восемьсот. К ним ведет узкая, извилистая дорога. Возле шахт стоит десять-пятнадцать домов в отличном состоянии. С тех пор как шахты закрылись, здесь никто не живет. Наш дом по своим размерам приближается к дому Джона Хендерсона (в Мамфе). Большая гостиная, огромная спальня, ванная и туалет, кладовка и кухня в прекрасном состоянии. Есть вода и электричество. На окнах спален натянута москитная сетка. С веранды открывается вид на прекрасную равнину, а вдали виднеются холмы. Мы поднялись до восхода солнца, когда равнину укутывал густой туман, из которого поднимались только вершины холмов. Затем прямо перед нами встало солнце, похожее на огромный золотой апельсин. Мы выпили чай под огромным деревом, на котором резвились пять красных колобусов. Когда солнце поднялось выше, оно залило своим светом дерево. Можешь себе представить эту картину: живое зеленое дерево с розовыми плодами, на котором резвятся обезьянки с черными спинками и ярко-рыжими брюшками и лапками. Обезьянки эти издают странные звуки. Такое впечатление, словно на дереве обитают гигантские пчелы… Кажется, что здесь обитают ведьмы и волшебники. Мы чувствуем себя, словно остались последними людьми на планете…

Дорогая, как жалко, что ты не поехала со мной! Я понимаю, что у тебя были веские причины, но уверен, что тебе здесь понравилось бы. Наше жилище — настоящая «Уолдорф Астория» во всех отношениях. В спальнях работают кондиционеры, на Ламли-Бич отличное купание, у нас есть собственный шофер, а в этом доме нас никто не беспокоит. Климат здесь совершенно не похож на Камерун, он скорее ближе к Корфу. В доме довольно прохладно. Вечерами мне даже приходится надевать свитер. Леса здесь не такие густые и девственные, как в Камеруне. Тебе бы точно здесь понравилось! Я никогда не видел такого количества цветов самых разнообразных оттенков. Куда ни посмотришь, всюду видишь пятна розового, пурпурного, малинового, белого или желтого. Это сказочная страна! Полагаю, ты изменила бы свое мнение о Западной Африке, если бы все это увидела…

Если экспедиция не увенчается успехом, это произойдет не потому, что нам не будут помогать. Представляешь, я только что разговаривал с премьер-министром, и он согласился принять участие в нашем фильме! Порой меня даже пугает это безграничное гостеприимство.

После нашей короткой встречи в Лас-Пальмасе я рассчитывал получить от тебя письмо с сообщением о разводе. Я бы не упрекнул тебя. Не слишком я похож на идеального мужа, но все же мысль об этом меня угнетает.

Дорогая, жизнь так коротка, давай не будем расставаться — ни эмоционально, ни физически. Я знаю, что жить со мной трудно, я слишком многого требую, но я постараюсь измениться. Проблема в том, что, когда я далеко от тебя, мне так плохо, что я начинаю сердиться и раздражаться, а это еще сильнее отдаляет тебя от меня. Давай попробуем любить друг друга и попытаемся вернуться в ту сказочную страну, где мы с тобой встретились.

Я страшно скучаю по тебе. Мне пора заканчивать письмо. Я люблю тебя. Береги себя и поскорее возвращайся. Надеюсь, ты хорошо отдохнешь и вернешься ко мне посвежевшей и веселой. Пожалуйста, не рискуй и пиши мне. Бог даст, мы еще увидим светлые времена.

Люблю тебя сейчас и всегда».

Джеральд собирался начать с ловли зверей, чтобы к моменту прибытия съемочной группы Би-би-си (через две недели) коллекция была сформирована и он мог бы заняться только фильмом. 25 февраля Джеральд снова написал Джеки. На этот раз он называет хромовые шахты, где они поселились, «Шахтами Патоки». Впоследствии он станет называть их «Шахтами Добычи».

«Дорогая!

…У нас все в порядке, надеюсь, что и у тебя тоже. Мы наконец-то можем сказать, что начали формировать коллекцию. На данный момент у нас имеются два детеныша шимпанзе, оба самцы. Я назвал их Флаффи Фрогсботтом и Эймос Таттлпенни. Кроме этого, мы обзавелись парой редких черепах (к огромному удовольствию Джона), голубым зимородком, молодой совой, мангустой и замечательным детенышем генеты, который, несмотря на свои скромные размеры, обладает замечательным характером. Тебе бы он понравился. Если захочешь, его можно будет держать дома. Мы назвали его Пикином. Теперь веранда нашего дома напоминает небольшой зверинец. Женщины из пригородов принесли нам пару ручных белок и питона…

Джон Хартли отлично справляется со своими обязанностями. Он прекрасно ориентируется в местных дорогах и никогда не жалуется, хотя у него воспалился глаз от пыли. Джон умеет обращаться с животными и отлично ладит с африканцами… Он прекрасный спутник, очень спокойный и уравновешенный, с чувством юмора и безграничным терпением. Полагаю, что лучшего спутника мне было бы не найти.

Дорогая, похоже, путешествие пошло тебе на пользу — я получил два теплых письма от тебя за довольно короткое время. Не успел я обрадоваться первому, как тут же получил второе. Я читал твое первое письмо, как влюбленный школьник, носил его с собой и постоянно перечитывал. К сожалению, наши помощники питают нездоровую страсть к стирке. Я оставил твое письмо в кармане пижамы (чтобы можно было перечитать его ночью) , а наш бой выстирал пижаму вместе с письмом. Когда я застал его за этим занятием, все чернила уже расплылись. Я был в ярости! К счастью, я уже прочел его столько раз, что помню наизусть.

Дорогая, я чертовски по тебе скучаю. Больше всего меня злит невозможность поговорить с тобой… Надеюсь, что когда Крис и все остальные приедут, у нас будет столько работы, что у меня не останется времени скучать по тебе, хотя и сильно в этом сомневаюсь. Мне так хочется, чтобы ты была рядом со мной. Сейчас десять вечера: синее небо, солнце, дует прохладный ветерок, я пишу тебе письмо и пью пиво. Мне слышно, как африканцы над чем-то смеются, плотник сколачивает клетки, а шимпанзе восторженно обмениваются впечатлениями от прошедшего дня. Прямо передо мной раскинулся роскошный куст малиновой бугенвиллеи, по которому порхают пурпурные и зеленые колибри. Здесь очень красиво, но здесь нет тебя, поэтому все звуки и краски теряют свою яркость. Я чувствую себя так, словно смотрю на закат через темные очки…

Я очень люблю тебя и не могу дождаться, когда же смогу обнять и поцеловать тебя. Пожалуйста, береги себя и не совершай глупостей. Помни, что одинокая женщина — это легкая добыча. Возвращайся ко мне в целости и сохранности и люби меня хоть немножко. Ты пишешь, что я тебе нужен: удвой эти чувства, и ты поймешь, как я нуждаюсь в тебе. Ты — вся моя жизнь!»

Постепенно коллекция животных росла. Начались съемки фильма. Однако звероловам не хватало двух главных зверей — леопарда и обезьянки колобуса. Чтобы поймать колобусов, нужно было организовать охоту с помощью местного населения. Но поймать колобусов было не так трудно, как трудно потом довезти их живыми до Англии. Джеральд писал Джеки:

«Дорогая!

У нас все хорошо, правда, нам приходится вести отчаянную борьбу против времени и африканской медлительности. Местные африканцы по своей лени и инертности могут дать сто очков вперед жителям Мамфе. Приведу пример. Мы отправляемся в деревню. Примерно сорок черных и рыжих колобусов резвятся на деревьях примерно в сотне ярдов от деревни». Мы их снимаем. Все замечательно. В деревне старейшины бьют в барабаны. Мы просим их поймать обезьян. Ребята, отвечают они нам, сейчас мы не можем ловить обезьян. Но если эти обезьяны так уж вам нужны, мы попробуем поймать их ко вторнику. А почему бы не поймать вот этих? — интересуемся мы. Мы не можем ловить этих обезьян, отвечают нам старейшины, потому что мы не договаривались ловить их. Хорошо, соглашаемся мы, мы приедем во вторник, рано утром. Африканцы с важностью кивают. Во вторник рано утром мы возвращаемся и застаем старейшин за барабанами. Когда же мы пойдем ловить обезьян? — интересуемся мы. О-о–о, — отвечают старейшины. — У нас маленькая деревня, у нас нет молодые охотников, которые могли бы ловить обезьян. Если бы вы привезли несколько человек из Кенемы, мы бы поймали для вас обезьян… Целый день уходит на пустые разговоры, мы возвращаемся домой ни с чем. Я сказал операторам, что мне нужно время, чтобы организовать ловлю обезьян. Больше никогда не стану связываться с Би-би-си, только на собственных условиях. Они платят деньги и ожидают получить от нас некое подобие голливудской эпопеи. Я уже не молод для подобных штучек.

Прерываюсь, потому что мы все же идем ловить обезьян.

В тот же день, позже. Поздравь меня! После всех моих жалоб нас наконец-то ждал успех. Мы организовали облаву в деревне и поймали то, что хотели. Пятьдесят три африканца (представляешь, какой это был шум?!) выследили нам несколько рыжих и черных колобусов, загнали их на дерево, а потом развели у подножия дерева костер, закидали его зелеными листьями, чтобы было побольше дыма, и переловили всех обезьян сетями. Шум стоял невероятный (отличные кадры для фильма!). Обезьяны вели себя идеально. Они скакали в нескольких футах от камеры. Каждый раз, когда кому-то удавалось схватить очередную обезьяну, все пятьдесят три африканца издавали торжествующий вопль… Кадры получились замечательные, так что если мы даже не поймаем карликового гиппопотама (а я не думаю, что это нам удастся), Крис будет полностью удовлетворен. Похоже, я всыпал Дэвиду (Эттенборо) по первое число! А звукозапись фильма получается вообще первоклассной. Вчера мы снимали, как мы с Джоном ловили крупного крокодила. Стоило мне зайти в воду, как моя нога застряла между камнями. Я крепко выругался, а Крис собирается сохранить эти кадры в фильме, чтобы придать программе естественность…

Похоже, все мы подцепили что-то вроде песчаной лихорадки. Первым заболел Хартли, за ним Крис, а теперь и я. Поэтому я пишу это письмо в постели, куда меня уложили. Но все же Сьерра-Леоне — гораздо более здоровое место, чем Камерун. Нам всем здесь очень нравится. Должен сказать, что нанятые нами африканцы (раздражительные, неумелые, растяпы, умственно неполноценные и очень красивые) прекрасно справляются со своей работой. Они с радостью встречают каждое новое животное, внимательно слушают наши записи и удивительно естественно делают то, о чем мы их просим. Фильм должен получиться отличным.

А теперь перейду к более важным вещам. Дорогая, я так сильно тебя люблю! Ничто не приносит мне радости, потому что тебя нет со мной. А теперь еще я узнал, что ты не получила моих чертовых писем! Я постоянно Думаю о тебе. Никогда еще я не хотел, чтобы ты была рядом со мной, так сильно. Я так хочу лежать рядом с тобой в теплой постели, и целовать тебя, и ощущать рядом с собой твое шелковистое тело. Я хочу видеть тебя в гневе, когда ты бледнеешь и задыхаешься. Я хочу видеть тебя в душе, всю в мыльной пене, с мокрыми волосами, как у пятилетней девочки. Я так хочу тебя…

Я люблю тебя. Дж.

P.S. …Я грязный, наглый и бессовестный. Но я люблю тебя! Если один человек может владеть другим, то тебе удалось завладеть мною полностью. Я так хочу, чтобы ты была здесь.

Говорить, что я скучаю по тебе, глупо. Это все равно что сказать: «Как странно, что солнце зашло. Вы не находите, что стало темновато?» Я чувствую себя так, словно лишился обеих рук и обоих глаз. Если ты дашь мне шанс, у нас все станет по-другому. Ты пишешь, что я изменился и что наша жизнь стала другой. Единственное, что изменяется в правильном направлении, это моя любовь к тебе. Она возрастает настолько, что становится уже не эмоциональным ощущением, а чисто физической болью. Мне кажется, что кто-то засунул мне между ребер раскаленный уголь. Мы живем не вечно. Пока я жив, мне никто не нужен, кроме тебя. Если завтра ты уйдешь от меня и тебе от этого станет лучше, я не стану тебя удерживать… С тобой — и без всего остального — у меня есть целый мир. Без тебя я — ничто.

Спокойной ночи. Как мне хотелось бы сейчас быть с тобой.

Я люблю тебя. Дж».

Затем экспедиция занялась съемками. Хотя черно-белые колобусы были уже пойманы, нужно было ловить рыжих. А когда экспедиция собрала, всех необходимых животных, выяснилось, что столь желанные обезьяны категорически отказываются что-нибудь есть. Стало очевидно, что их придется выпустить, что, с глубочайшим сожалением, Джеральд и сделал. Примерно в то же время произошел инцидент, который поставил участие Джеральда в фильме под угрозу. Он ехал на заднем сиденье «Лендровера». Машина наехала на кочку, и ее так сильно подбросило, что Джеральд повредил (может быть, даже сломал) основание позвоночника и сломал два ребра. Ему было больно садиться, ходить, даже просто дышать. Он не мог сниматься и ухаживать за животными. Боль усиливалась. Джеральд понял, что ему придется вернуться домой. Он послал телеграмму Джеки с просьбой приехать в Сьерра-Леоне и доставить его домой, что она и сделала.

Джеральд не успел встретить ее во Фритауне. Он подъехал, когда она уже сошла с корабля и мрачно дожидалась его на берегу. Воссоединение супругов оказалось очень натянутым. Вот как он описывал его позднее в своих мемуарах.

«— Где ты был? — вместо приветствия сказала она, как и подобает хорошей жене.

— Пытался разобраться в этом чертовом порту, — ответил я. Она подошла, чтобы поцеловать меня, и я честно предупредил:

— Не обнимай меня слишком крепко, потому что у меня сломаны ребра.

— Чем, черт побери, ты здесь занимался? — раздраженно спросила Джеки. — У врача ты был? Повязку носишь?

После демонстративных объятий мужа и жены, которые не виделись четыре месяца, мы погрузились в «Лендровер» и поехали домой».

На армейских грузовиках зверей доставили в порт и погрузили клетки на борт судна. Джеральд, Джеки, Джон Хартли, Эин Питере («бодрая и энергичная блондинка», согласившаяся помочь), Крис Парсоис, оператор и звукооператор погрузились на корабль и отплыли в Англию. Путешествие прошло без приключений, но вот перелет из Ливерпуля на Джерси превратился в настоящий кошмар. «Как Джеральд со сломанными ребрами сумел все это выдержать, я до сих пор не могу понять, — вспоминала Джеки. — Я чувствовала, что он вот-вот лишится сил». Животные же, напротив, чувствовали себя прекрасно и, казалось, совершенно не пострадали. Их разместили в зоопарке.

«Даррелл был счастлив, счастливы были и мы все, — вспоминала Джеки. — Теперь он наконец мог отдохнуть — что и сделал в течение последующих двадцати четырех часов!»