"Том 4. М-р Маллинер и другие" - читать интересную книгу автора (Вудхауз Пэлем Грэнвил)ГЛАВА XVIIКак известно, существует много способов измерения времени, и с незапамятных времен ученый люд вел горячие споры, защищая ту или иную систему, причем, как ни прискорбно признать, немало остро разящих стрел выпустили противники друг в друга. Иппарх Родосский, например, имевший собственные представления о том, как следует измерять время, назвал однажды Марина Тирского, придерживавшегося другого мнения, Марином Подтирским, что остроумно, но обидно. Когда же Пурбах и Региомонтан услыхали о воззрениях Ахмеда ибн Абдуллы из Багдада, то рассмеялись, и бесцеремонный Пурбах заметил, что Ахмед ибн Абдулла разбирается в измерении времени не лучше, чем кот его бабки, преглупейшее животное, а после того как мягкий сердцем Региомонтан со свойственной ему терпимостью напомнил, что Ахмед ибн еще молод, только ступает на тропу поисков истины и не следует судить его со всей суровостью, Пурбах спросил: «Неужели?», и Региомонтан ответил: «Да», и Пурбах переспросил: «Да??», и Региомонтан вновь ответил: «Да», и тогда Пурбах сказал, что его тошнит от Региомонтана. Это была их первая ссора. Тихо Браге,[21] выдающийся датчанин, измерял время с помощью альтметров, квадрантов, азимутов, парапегм, армиллярной сферы и правил параллакса, и, по всеобщему мнению, способствовал ухудшению климата в Дании. В 1863 году Доллен выпустил в свет трактат «Измерение времени по Полярной звезде», ставший бестселлером, впоследствии известным как мюзикл Роджерса и Хаммерстайна под более броским названием «Северная Атлантика», где доказывалось, что Тихо Браге, после ежегодного сбора выпускников Копенгагенского университета, спутал азимут с армиллярной сферой, отчего все его выкладки полетели к чертям собачьим. Истина же — в том, что время измерить нельзя. Смидли, бессильно лежавшему в кресле на террасе, в то утро казалось, что время остановилось. Меланхолия поставила на нем свой роковой знак, и каждое мгновение тянулось для него мучительно долго. Напротив, Фиппсу, оживленно сновавшему по кладовой, казалось, что златые минуты мчатся, как кони. «Тра-ля-ля», напевал Фиппс, и «Тидли-пом-пом». Во всем Беверли-Хиллз не найти было в то утро более веселого дворецкого. Лорд Тофем описал предыдущий день как самый безумный и веселый день[22] радостного нового года, а Фиппсу казалось, что нынешний может занять второе место. Бог на небе,[23] и все хорошо на свете. В одном кармане — контракт с «Медула-Облонгата-Глутц», в другом — дневник на пятьдесят тысяч долларов. Чего еще желать? После вчерашней ночи ему настоятельно требовался коктейль из брома с сельтерской. Он встал с постели и смешал себе порцию. Прихлебывая целительную смесь, он, напевая между глотками, взглянул на часы. Неужели полдень? Пора подавать йогурт. Когда дворецкий появился на террасе, Смидли полулежал с закрытыми глазами и не слышал его шагов. Фиппс обратился к хозяину. — Доброе утро, сэр, — сказал дворецкий, и Смидли от неожиданности подпрыгнул на месте. — Уф, — выдохнул он. — Вы меня напугали. — Хорошее средство от похмелья, сэр. — Я не страдаю от похмелья. — Прошу прощения, сэр. Не знал. Смидли, пробужденный от грез, наконец осознал, что голос, нарушивший мир его мечты, принадлежал самому вероломному субъекту во всей Южной Калифорнии. Вероломному из вероломных. — Ну что, вероломный, — сказал он, вкладывая в свои слова ненависть и отвращение, а во взгляд — презрение и гадливость, однозначность которых восхитила бы патрульного Морхауса, специалиста по этой части. — Сэр? — Я сказал — вероломный. — Очень хорошо, сэр. Ваш йогурт, сэр. — Уберите эту дрянь. На террасу вошли Джо и Кей. Они погуляли по розарию, обсудили то да се. С точки зрения Кей, только любовь имела в их общей судьбе какое-то значение. Ей достаточно, говорила Кей, стать женой Джо, потому что Джо — просто агнец. Джо, допуская, что он агнец, и признавая всю значимость любви, утверждал, что для жизни не помешает кое-что еще, а с этого пункта разговор естественным образом перешел на Фиппса, который предательски вырвал у них из-под носа лакомый кусок. Надо бы, заметил Джо, сказать этому Фиппсу словечко-другое. Придя на террасу и застав его там, Джо воспользовался случаем. — Ха! — воскликнул он. — А вот и наш трухлявый друган, туфтовый ловчила, культяпистый отверточник! — Доброе утро, сэр. Кей тоже не смолчала. — Как вы только смеете смотреть нам в глаза, Фиппс! Дворецкий сокрушенно вздохнул. Его галантная душа была уязвлена обидой, которую ему пришлось нанести Юности и Красоте. — Сожалею, что вынужден доставить вам неудобство, мисс, но, как говорит в таких случаях мисс Шэннон, это вызвано стратегической необходимостью. Нельзя приготовить омлет, не разбив яиц. Он слегка поморщился. Ночная попойка привела его к состоянию, в котором о яйцах лучше не вспоминать. В это утро завтрак Фиппса состоял из ломтика хрустящего хлебца и трех кружек черного кофе, причем даже хрустящий хлебец пришлось съесть через силу. Джо пришла на ум другая поговорка: — Волк в овечьей шкуре! — Да, сэр. Точно так, сэр, — почтительно сказал Фиппс и обернулся к Смидли. — Если вы настаиваете, сэр, я вынужден поставить об этом в известность миссис Корк. Смидли, как всегда — неудачно, попытался щелкнуть пальцами. — Очень напугали! — Хорошо, сэр. — Отправляйтесь к своей миссис Корк и поцелуйте ее в зад. — Очень хорошо, сэр. Я в точности исполню ваше приказание. Дворецкий удалился, сопровождаемый буравящими взглядами шести глаз. Эмоции вырвались наружу, материализовавшись в словах. — Змея! — сказал Смидли. — Собака! — сказал Джо. — Гадина! — сказала Кей. Высказавшись, каждый из троих почувствовал себя лучше, но не намного, потому что и глупцу было ясно, что назревший кризис требует не слов, а действий. Эту носившуюся в воздухе мысль облек в слова Смидли. — Надо что-то делать, — сказал Смидли. — Что? — сказал Джо. — Да, что? — сказала Кей. Ага, подумал Смидли, я их зацепил. — Слушайте! — сказал он. — Составлять какие-либо планы без Билл бессмысленно. Где Билл? — В Садовой комнате, — ответила Кей. — Мы мимо нее проходили. Кажется, она трудится над мемуарами тети Аделы. — Тогда пошли, — призвал Смидли. Положа руку на сердце, он отнюдь не горел желанием посещать Садовую комнату, с которой связано столько печальных воспоминаний, но раз уж Билл там, значит, идти надо, никуда не денешься. Интересы дела требовали рулевое колесо незамедлительно передать в руки Старой, Верной. У Смидли мелькнула мысль, что, если Билл в состоянии сейчас, после столь бурной ночи, сосредоточиться на этих гадких мемуарах, она — железная женщина. Это соображение вселило в него оптимизм. Бывают в жизни обстоятельства, когда мужчине больше всего нужно заручиться поддержкой железной женщины. Билл, на взгляд бодрая, как ребенок, только что вставший с постельки после полуденного отдыха, сидела за письменным столом и, ничего вокруг не замечая, бойко наговаривала на диктофон. «Ах, Голливуд, Голливуд, — частила она. — Блестящий город печалей, лукавой удачи и коварных искушений, где невинные души сгорают в кострах желаний, а красота гибнет в сетях греха». Если они такое не схавают, тогда уж и не знаю, что им нужно, подумала Билл. История Аделиной жизни, скучная, как асфальтовое шоссе, нуждалась в ярких вкраплениях. Как сказал бы лорд Тофем, абсолютно. Увидев входящую к ней процессию, она приостановила рабочий процесс. — Привет, мальчики и девочки. Боже, Смидли, ты выглядишь так, словно пережил всемирный потоп и спасся в Ноевом ковчеге! — воскликнула она и в очередной раз подивилась причудам женского сердца, которое способно хранить любовь к мужчине, превратившемуся в развалину. Сравнив Смидли с допотопным обломком прошлого, она польстила ему. На самом деле он больше напоминал неаппетитные отбросы в мусорном ящике, которыми побрезговала бы даже не слишком разборчивая кошка. Смидли обиделся. Он и сам знал лучше кого бы то ни было, что выглядит не блестяще, но, подобно Региомонтану, решил побороться за справедливость. — А ты чего ожидала? — запротестовал он. — Я две ночи не спал. Билл, что нам делать? — Ты имеешь в виду Фиппса? — Конечно, Фиппса. О чем еще можно сейчас думать? Билл понимающе кивнула. — Это проблема, — согласилась она. — Вербуя Фиппса, мне следовало бы учесть, что он отличается редкостным вероломством. — Я на него в суд подам! — вскричал Смидли. — Я до верховного суда дойду, если понадобится! — Гм… — Ну да, — тут же сник Смидли. — Ты, пожалуй, права. А что же нам остается? — Нельзя ли как-нибудь его вынудить? — спросила Кей. Смидли понравилась ее идея. Его собственные мысли тоже вертелись вокруг чего-то в этом духе. — Отличная мысль. Надо его запугать. Чтобы земля горела у него под ногами. Билл пришлось рассеять этот утопический замысел. — Дорогой мой Смидли, невозможно поджечь землю под ногами английского дворецкого. Он только поднимет брови и обдаст тебя ледяным презрением. Ты почувствуешь себя так, будто он увидел, что ты ешь с ножа. Нет, у нас только один выход — воззвать к остаткам его благородства. — Она встала с места и позвонила в звонок. — Успеха не гарантирую. Наличие даже этих остатков крайне сомнительно. — Она внимательно оглядела Джо. — Ты что-то подавлен, Джо. Настроение упало? — Ниже табуретки. — Взбодрись. Мир полон чудес, в нем — детский смех и пенье птиц. — С птицами проблем нет. Но я собираюсь жениться, а в кармане у меня — последние десять долларов. Билл опешила. — Как, десять долларов? А куда делась тысяча? Джо не смог скрыть смущения. — Скажу тебе всю правду, Билл. Помнишь казино, о котором мы с тобой говорили? После нашей гулянки со Смидли я решил попытать там счастья. — Чем кончилась попытка? — Неудачей. Но нет худа без добра. Перелли повезло. — Он тебя высадил на всю тысячу? — Десятка осталась. — Безмозглый транжира! Кей была права. Тебя не назовешь homme serieux. Кей вспыхнула. — Никакой он не безмозглый транжира. Почему его нельзя назвать homme serieux? Очень разумно отправиться к Перелли. Не его вина, что фортуна повернулась к нему спиной. Билл промолчала. С влюбленными спорить бесполезно. — И вообще, дорогая тетя, — сказала Кей, — не вижу причин для беспокойства. Где один, там и двое, с голоду не помрем. Билл с восхищением посмотрела на племянницу. — С тобой не соскучишься, малышка. Если так и дальше пойдет, Джо ожидает веселенькая семейная жизнь в вашем гнездышке. — В нашей халупе, ты хочешь сказать, — поправил ее Джо. — Джо считает, что мы умрем в канаве. — Зря считает, — возразила Билл. — В Голливуде канав нет. А, Фиппс! Прошу, присоединяйся! Фиппс подошел к компании. — Звали, мадам? — Да. Доброе утро, Фиппс. — Утро доброе, мадам. — Бурная выдалась ночка. — Да, мадам. — Но ты в порядке, надеюсь? — Если не считать легкой головной боли, мадам. — Любишь кататься, люби и саночки возить. Соблюдай диету, Фиппс. — Да, мадам. — А как вообще дела? — Что вас конкретно интересует, мадам? Его поведение не сулило больших надежд. Фиппс отнюдь не напоминал человека, расположенного к серьезному разговору. Но Билл не собиралась сдаваться. — Мадам интересует дневник. Не забыл, какой именно? С памятью нет проблем? — Нет, мадам. — В здравом уме и твердой памяти ты настаиваешь на том, чтобы оставить его у себя? — Да, мадам. — А потом продать и одному воспользоваться всей суммой? — Да, мадам. — Не хотелось бы оскорблять тебя в лучших чувствах, — сказала Билл, — но ты просто портовый жулик. Эти слова ему скорее польстили, нежели обидели его. Легкое подергивание верхней губы указало на то, что не будь Фиппс английским дворецким, он не сдержал бы улыбки. — Очень сильный образ, мадам. — Тебе не приходило в голову, что в Судный день придется отвечать на очень неприятные вопросы? — Это несомненно, мадам. — Тебя это не пугает? — Нет, мадам. Билл капитулировала. — Ладно, Фиппс. Можешь идти. — Очень хорошо, мадам. — Что у нас сегодня на скачках? — Бетти Хаттон, мадам, в четвертом заезде. — Спасибо, Фиппс. — Вам спасибо, мадам. |
||
|