"Моя жизнь" - читать интересную книгу автора (Сетон-Томпсон Эрнест)

Глава III ПРИРОДА В ГОРОДЕ

Когда мы покинули нашу ферму и переехали жить в город Торонто, мне казалось, что я навсегда оторвался от природы. Но мечты с неудержимой силой снова и снова уносили меня в любимый мир. В памяти оживали дремучие леса, населенные птицами, и маленькая комнатка Чарли Фолея с белыми стенами, на которых висело шесть полочек с чучелами птиц. Я мечтал, что когда-нибудь и у меня будет такая же комната с такими же полочками и на каждой из них будет стоять по чучелу.

Но чучела не сделаешь, не поймав птицы. Я стал расставлять сети, западни и пускать свои стрелы из лука.

Досадно бывало, когда поймаешь или увидишь незнакомую птичку и не знаешь и не можешь догадаться, как она называется, и ни от кого не узнаешь ее имени. Зато облик каждой птицы, которую я видел вблизи, долго жил в моей памяти.

На одной из улиц города мне посчастливилось найти мастерскую чучел, и я часами простаивал перед ее окном, прижавшись носом к стеклу, и любовался птицами.

Вскоре на этой же улице открылась еще одна мастерская чучел. На ее витрине было выставлено много птиц, и, к радости моей, под некоторыми из птичьих чучел были прибиты дощечки с названиями.

У брата моего товарища в застекленном ящике стояло чучело золотокрылого дятла — трофея его охоты. Юноша иногда пускал меня к себе в комнату и подробно рассказывал, как он подстрелил дятла. Я молча любовался красивым чучелом и жадно слушал его рассказы. Один раз я заметил на пустыре птицу величиной с дрозда. Оперение ее было пепельно-серого цвета, с бронзово-желтым отливом на спине и голове.

Что это была за птица? Я так и не узнал тогда, несмотря на все старания. Но она была так хороша и так отчетливо запечатлелась в памяти, что десять лет спустя я узнал ее на иллюстрации одной орнитологической книги. Это был красный щур в своем первом оперении. Но в то время у меня не было ни одной книги об американских птицах, и я не знал даже, что такие книги существуют. Вся литература, которая мне попадалась с руки или о которой я слыхал, была посвящена птицам Великобритании, и я блуждал, как в потемках, пробуя изучать птиц, которых видел вокруг себя.

В библиотеке моего отца было два толстых тома под названием «Иллюстрированный музей живой природы». Две страницы пояснительного текста следовали за каждыми двумя страницами иллюстраций. Я снова и снова рассматривал, читал и перечитывал эти книги и все-таки всегда закрывал их с чувством разочарования — все эти красивые звери и птицы были не наши и жили где-то далеко за морем.

Моим любимым занятием было устройство птичьих домиков. Я мастерил ящики размером 6 х 8 х 10 дюймов и прибивал их к шесту, а потом прикреплял на крыше дома или сарая. И ко мне прилетали белогрудые ласточки, голубые горихвостки, домашние крапивники, черные ласточки и вили свои гнезда в моих домиках.

За нашим домом в Торонто был длинный ряд деревянных навесов, сараев, куч хвороста и тянулся фруктовый сад. Сюда прилетало много птиц из леса. За ними охотились кошки — домашние, полудикие и совсем дикие.

Кошки ютились в стогах сена, под полом сараев и конюшен. Мы с братьями часто наблюдали издалека, как целые выводки котят грелись на солнце. Но стоило нам подойти поближе, как котята в испуге бросались в свое логовище, и мы легко узнавали, где они живут.

Как-то раз мне захотелось половить диких котят, и я устроил незатейливую ловушку из веревки, завязанной петлей и туго натянутой поперек входа в их жилище. Целое утро прослонялись мы с братьями в ожидании. Вот наконец котята вышли, чтобы погреться на солнышке. Мы бросились на них, а они, конечно, помчались домой. Один из котят, тигровой масти, попал в нашу ловушку. Веревка крепко прищемила его за задние лапки. Мы очень обрадовались нашей удачной охоте и думали, что добыча достанется нам без труда. Но мы ошиблись. Котенок визжал и рвался изо всех сил. Вдруг он прыгнул на старшего брата и одним ударом маленькой лапки оставил четыре глубокие раны на его руке. Потом он набросился на другого брата. Что нам было делать? Мы перерезали веревку и пустили котенка на все четыре стороны.

Прошло немного времени, и я задумал дать представление под названием «Дикий Запад». Для этого представления мне необходим был зверинец.

Наш кот Рыжий Билли — большой, оранжевого цвета, с коричневыми, точно у леопарда, пятнами на спине, — мне казалось, очень подходил для нашего зверинца. Его нам подарил наш сосед шесть месяцев назад еще совсем маленьким котенком. Билли рос быстро, с каждым днем становился все сильнее. За последнее время он редко сидел дома по ночам, а все больше бродил с дикими кошками.

Я решил поймать Билли, разукрасить ему черными, как у тигра, полосами морду, уши и хвост, а также обвести черной краской пятна на спине. Тогда я мог бы его назвать Буола-Буола — дикая кошка.

Но сначала нужно было смастерить клетку. Я взял ящик, вырезал отверстие и подвесил дверцы с задней стороны, а с передней устроил решетку из толстой проволоки. «Из такой клетки ему не уйти», — с гордостью подумал я.

Билли не дичился меня, приходил на мой зов и охотно ел мясо из моих рук. Во время одной из кормежек я обхватил его руками под живот и за шею и потащил к клетке. Если бы вы знали, как он разжирел! Он втрое увеличился в весе за последние два месяца. Билли сильно упирался. Я старался уговорить его, гладил толстую морду и все приговаривал: «Мой славный котик, мой славный котик!»

Вот наконец и клетка. Я втолкнул Билли через открытую дверцу и плотно ее захлопнул.

Билли сейчас же почуял мое предательство. Рыча, он кинулся на решетку. Мне казалось, что она удержит любого зверя, но разъяренный Билли нажал на нее с такой силой, что решетка не выдержала — тонкая проволока соскользнула, образовалось большое отверстие, и мой Билли выскочил как угорелый. Он никогда больше не приходил к нам в дом и совсем перестал доверять человеку. Время от времени нам случалось видеть его, но только издали — Рыжий Билли, красавец кот, теперь все время бродил со своей стаей диких кошек.

У нас развелось много крыс, несмотря на то что при доме всегда было несколько кошек. Хорошо помню, как крысы убегали от нас целыми стайками, когда вечером с фонарем в руках мы подходили к сараю. Мы часто вспоминали маленького терьера Снапа, нашего верного защитника от крыс, когда мы жили на ферме. Каждую ночь он выходил на охоту и каждое утро победоносно являлся с огромной бурой крысой в зубах.

«Как бы это поймать одну крысу? — задумался я.

На рынке можно было достать крысоловки двух или трех видов. Но для этого прежде всего нужны были деньги, да и кроме того, все они убивали, а мне нужна было ловушка, которая оставляла бы крысу невредимой. В конце концов я сам стал мастерить крысоловку. В дне бочонка из-под гвоздей я вырезал продолговатое отверстие размером 2 х 8 дюймов и заградил его решеткой из толстой проволоки. В противоположном конце бочонка должна была быть сооружена главная часть ловушки. Задача была нелегкой. От толстой дюймовой доски я отрезал кусок величиной в 20 х 14 дюймов и посредине, на расстоянии четырех дюймов от продольного конца, вырезал круглую трехдюймовую дыру. Внутри по ее окружности я насадил дюжину толстых проволок в полудюйме друг от друга. Каждая из этих проволок была длиной в десять дюймов и заострена на конце. Своими острыми концами проволоки были обращены внутри бочонка. Таким образом, получился тоннель, который постепенно сужался. Доска прикрывала бочонок, как крышка, чтобы легко было открывать ловушку. Для приманки я припас несколько кусочков мяса, и моя ловушка была целиком оборудована. Я поставил ее под навес, где каждую ночь собиралась масса крыс.

На следующее утро, когда мы садились за стол к завтраку, отец спросил меня довольно многозначительно:

— Что это за животное у тебя в том бочонке, сынок?

Меня сразу бросило в жар. Я побежал к навесу. Там, неистово грызя железную решетку, сидела огромная бурая крыса. Моя ловушка удалась на славу! И пока я, не отрывая глаз, рассматривал своего разъяренного пленника, у меня возник вопрос: «Что же нам делать с крысой?» Конечно, ничего не стоило убить ее в бочонке, но этого мне не хотелось.

— Ты бы отнес свою крысу к доктору Уильяму Броди, — посоветовал мне товарищ, — он все время просит, чтобы ему приносили живой корм для гремучих змей — они у него в яме живут.

— Чудесно! Я так и сделаю, это будет интересно — как на арене боя в Риме во времена Нерона.

Итак, я покатил свой бочонок с крысой к дому, где жил доктор Броди.

Броди был зубным врачом. Свое дело он не любил, и немудрено, что оно у него не ладилось. Естествознание же увлекало его. Птицы, звери, пресмыкающиеся, цветы и всякие растения — все, что летало, ползало, росло среди дикой природы, поглощало его внимание. В городе он слыл за чудака, и злые языки говорили, что Броди любит своих гремучих змей больше всего на свете.

Когда доктор увидел мою крысу, у него глаза заблестели от радости. Он хотел уже было пустить ее в террариум к змеям, но потом вдруг остановился — слишком беспокойно вела себя крыса и все грызла, грызла и грызла железную решетку ловушки.

— Почем знать, кто из них возьмет верх? Легко может случиться, что гремучие змеи, вместо того чтобы полакомиться крысой, станут ее жертвой.

И старик пустил крысу в ящик, где валялся старый сапог.

Крыса покружилась немного по ящику, потом заметила сапог и шмыгнула в него. Из дырки показался хвост.

— Она может обидеть моих милочек, — сказал чудак старик, схватив крысу за хвост. — Этого я не допущу.

Броди взял старые щипцы из своего зубоврачебного кабинета и выдернул и крысы четыре резца — ее главное орудие борьбы. После этого он пустил крысу в большую четырехугольную яму, где жили гремучие змеи.

Мы подошли к самому краю ямы и следили с напряжением, не отрывая глаз.

Крыса забилась в самый темный угол ямы и глядела то в одну, то в другую сторону, видимо стараясь оценить своих врагов.

Гремучие змеи свернулись в клубок, как только услышали топот лап и воинственное урчание крысы. Но крыса — это корм, а змеи были голодны.

И вот четыре великана высоко подняли головы, высунули языки и поползли вперед плавными, медлительными движениями. Они наступали полукругом, медленно, но упорно, все ближе и ближе продвигаясь к добыче.

Тихое урчание было единственным ответом забившейся в угол крысы. Из беззубого рта сочилась кровь, но глаза горели воинственным блеском.

Играя в воздухе тонкими языками, змеи ползли и ползли. Вся насторожившись, крыса следила за ними, поворачивая голову то в одну, то в другую сторону. Она не тронулась с места, пока змеи не подошли так близко, что могли схватить ее.

Тогда крыса прыгнула. И четыре змеи отпрянули, как одна. Высокими прыжками крыса перебралась в другой угол ямы.

Снова змеи построились полукругом и поползли к своей добыче, подняв головы и размахивая высунутыми языками.

Снова тихое грудное урчание было боевым ответом крысы.

И на этот раз она не далась врагу — снова прыгнула и опять забилась в темный угол ямы.

Борьба длилась долго.

Но один раз во время прыжка над самой головой змеи крыса на мгновение подставила свою грудь. И роковая минута пришла. Свернутая в спираль шея змеи мгновенно выпрямилась вверх, смертоносные зубы впились в тело.

Со смертельным ядом в крови отважная крыса бросилась на ближайшую змею, схватила своими беззубыми челюстями покрытую чешуей шею и крутила, крутила ее изо всех сил, пока не затрещали кости. В предсмертных судорогах змея забила хвостом и припала к земле.

Крыса бросилась душить другую змею. И что из того, что та укусила ее, все равно смерть близка, живой она не сдастся врагу.

Теперь на очереди третья гремучая змея. Крыса не могла больше прыгать. Ее задние ноги были парализованы, но отвага оставалась несломленной. Больные челюсти не потеряли способности душить. Крыса порвала брюхо у извивающегося врага и перекусила ему спину уцелевшими зубами.

И теперь, волоча свои задние ноги, крыса добралась до четвертой змеи. И эта змея также укусила крысу. Минуты жизни крысы были сочтены, но отчаянная храбрость все еще звала ее к борьбе. И крыса, схватив змею за шею, кусала и душила ее, пока та не растянулась на земле.

Гремучие кольца на хвосте звучали все слабее и слабее. Это была предсмертная тихая песнь последней из четырех великанов-змей. И, вытянувшись, рядом лежала крыса — тихо, совсем тихо, сраженная смертью на поле битвы.

Мы стояли, оцепеневшие от страшного зрелища. Я весь дрожал, а Броди ломал свои костлявые руки и шептал, сам не понимая того, что он при этом чувствовал:

— О боже мой, боже мой, что за храбрость! Какая отчаянная отвага! Как я восхищен ею! Как я ненавижу ее! Она отняла у меня моих гремучих, и я так зол на нее… нет, я преклоняюсь перед ней!

Как-то раз один из моих товарищей по школе сказал мне:

— Почему бы тебе не отправиться в субботу в долину Дона? В этот день там собираются охотники и устраивают состязания в стрельбе. Для этой забавы туда привозят много живых птиц.

В чем заключалась забава охотников и как происходило состязание в стрельбе, я так и не понял. Но возможность увидеть много птиц была для меня очень заманчивой.

В ближайшую субботу сейчас же после завтрака я отправился в указанное место. Я нашел там небольшую кучку людей, вооруженных двуствольными ружьями. Телега, запряженная одной лошадью, стояла в стороне. На ней было множество клеток с птицами.

Небольшая площадка, огороженная веревкой, была отведена для стрельбы. Там я заметил две лошади.

Я подошел к телеге. Билль Лон, охотник и птицелов города Торонто, снимал клетки, наполненные птичками. Птицы рвались на свободу, просовывали головы и лапки сквозь узкие отверстия решетки. Какой-то мальчуган стал тыкать в них палкой, стараясь загнать обратно.

— А ну-ка брось это дело! — прикрикнул на него Билль.

Я не отрывал глаз от клетки: там были снежные подорожники, чечетки и береговые жаворонки. Билль охотно рассказывал про птиц, и от него я узнал много интересного, нового.

Скоро началась стрельба.

— Подайтесь назад! — скомандовал Билль.

Помощник Билля посадил в западни, которые стояли на площадке, по птице. И как только охотник с ружьем наготове кричал: «Тяни!», дверца западни открывалась и птица стремительно вылетала на волю.

Пиф-паф! — на снег падало искалеченное, окровавленное маленькое тельце.

Пиф-паф! — и около другой западни происходила та же трагедия.

Много птиц погибло в этот день на моих глазах. Их безжизненные тельца подбирал какой-то человек и складывал в корзинку.

— Для чего вы это делаете? — спросил я.

— Для чего, ты спрашиваешь? Мы их на кухню в больницу доставляем, а там из них варят супы для больных и готовят разные блюда. Иначе бы закон давно запретил эту игру.

На сердце у меня было тяжело, словно камень лежал, — я никак не мог понять этих людей.

Перед тем как идти домой, я спросил Билля, сколько ему платят за каждую пойманную птицу.

— Один доллар за дюжину снежных подорожников и по шестьдесят центов за двенадцать жаворонков или чечеток.

Я попросил продать мне трех птиц.

— Охотно, — ответил Билль. — Бери, какие тебе приглянутся.

Я выбрал жаворонка и двух чечеток.

Мы посадили их в плетенку из-под клубники, и я побежал домой.

Еще когда мы жили на ферме, я заметил, что птица, посаженная в металлическую клетку, очень сильно бьется об ее проволочные стенки, вероятно, потому, что тонкая проволока решетки кажется ей ничтожным препятствием и она рвется на волю. Это всегда кончается смертью маленькой пленницы. Если же птицу посадить в клетку с решеткой из деревянных прутьев, она, конечно, тоже будет стремиться на свободу, но о стенки биться не станет, и это сохраняет ей жизнь.

Вернувшись домой, я тотчас же начал мастерить деревянную клетку. Сделал сначала основу клетки площадью 3 х 2 фута и 1 фут высотой. Из дранки я настрогал прутьев для решетки. Работая над клеткой, я придумал увеличить ее высоту посередине на один фут, чтобы дать возможность летать чечеткам. Таким образом, у жаворонка была достаточно большая площадь, чтобы бегать, а у чечеток — дополнительно к этому еще надстройка (1 фут х 1 фут), в котором я устроил жердочку.

Жаворонок все бегал взад и вперед по клетке, а чечетки летали, когда им хотелось. Мне доставляло большую радость кормить моих питомцев и угадывать, что они больше всего любят. Их любимым лакомством была так называемая соловьиная смесь. Я приготовлял ее из гороховой муки, оливкового масла и желтка круто сваренного яйца. Все это я протирал сквозь дуршлаг, и в результате получалась червеобразная масса, которую мои птицы клевали с жадностью. Очень любили они также и канареечное семя.

Чечетки быстро стали брать корм из моих рук, и, когда им попадались особенно лакомые кусочки, они сначала пробовали, а потом передавали друг другу.

Жаворонок же все дичился.

«Надо больше проводить с ним времени, — подумал я про себя, — тогда дело быстрее пойдет на лад».

С этой мыслью я перенес клетку в комнату, где спал и готовил уроки.

Чечетки меня очень радовали. С каждым днем они становились все доверчивее и начали садиться ко мне на руку. Тогда я выпустил их из клетки. В радостном возбуждении они летали по комнате, а потом одна из них опустилась мне на плечо. Я сидел на месте, затаив дыхание. Вот прилетела и вторая. Так повторилось два раза. После этого я уже мог кормить их, когда они сидели у меня на плече.

Скоро чечетки стали откликаться на мой зов. Я очень привязался к этим милым доверчивым птичкам.

Совсем другим был жаворонок. Он продолжал дичиться и все бегал взад и вперед по своей клетке, издавая протяжный жалобный крик.

Приближалась весна. Малиновые шапочки чечеток становились все ярче и ярче. Жаворонок продолжал по-прежнему бегать взад и вперед по клетке, издавая свое жалобное «чип-чип».

Теряясь в догадках, как приручить своего жаворонка, я решил выпустить его из клетки и предоставить ему ту свободу, которую дал чечеткам. Я открыл дверцу и отошел в сторону. Жаворонок выскользнул осторожно, боязливо. Потом бросился вперед и с громким «чип-чип-а-тураль-чип» взвился вверх, как бывало, подымался в небеса. И снова все с большей и большей силой, дико, слепо он поднимался вверх, пока не ударился о потолок и не упал замертво к моим ногам.

Я сидел, держа трупик жаворонка в руках, и плакал. Я не думал, что так получится. Мне так хотелось, чтобы он жил у меня! И пока я горевал, чечетки прилетели, вдвоем сели ко мне на плечо и щебетали какие-то нежные слова, которых я не мог понять.

Я открыл окно и осторожно спугнул их. Тихо напевая, они полетели в голубую даль — на север, к себе на родину, оставив меня в опустевшей комнате с мертвым жаворонком в руках.

Это был урок, которого я до сих пор не забыл.