"Ой, мамочки" - читать интересную книгу автора (Кэннелл Дороти)

Глава шестнадцатая

Снаружи по-прежнему неистовствовал ветер, завывая громче, чем душа грешника в аду, а дождь между тем стучал как зубы. В комнате царил сумрак, полный загадочных теней, — казалось, будто кто-то ходит с факелом в руках, но только факел этот испускает лучи тьмы, а не света. Дрожа всем телом под стеганым одеялом, я вдруг коснулась ногой чего-то… на ощупь напоминавшего мужскую ногу… и, как ни странно, сердце мое сразу забилось спокойнее. Пребывая в зыбком состоянии между бодрствованием и сном, я поняла, что мистер Ночной Кошмар, решив не выпускать меня из своих тисков, неотступно следует за мной в своей черной накидке. Но я также понимала, что надолго он не задержится. Взойдет солнце и сожжет его дотла… да и не все ли равно?.. Я в безопасности, потому что ко мне пришла моя мама. Чудесное, восхитительное ощущение овладело мной. Но уже в следующий миг я рассердилась. Почему она не отходит от двери? Почему продолжает стоять там, такая темная и неподвижная? Почему я не могу разглядеть ее лица?

"Надеюсь, я не оторвала тебя от важных дел. — Голос мой звучал огорченно, устало и ужасно скрипуче — как минимум, лет на тридцать старше, чем надо. — Будь моей гостьей, мамочка! Можешь поделать свои упражнения, позадирать ноги. Я же не хочу, чтобы из-за меня ты потеряла форму. Мне так нравится, когда спрашивают: "Разве твоя мама не худенькая? Почему же ты такая толстая?" Впрочем, не обращай внимания на мои дурацкие жалобы, я должна рассказать тебе о своем ужасном сне. Мне приснилось, будто я выросла и вышла замуж за чертовски красивого мужчину — знаешь, из тех, что неизменно насмешливо вздергивают смоляную бровь. Мы оказались в очень странной компании, в местечке под названием Менденхолл. Потом произошло убийство, от которого я не получила никакого удовольствия, потому что кое-кому очень хотелось, чтобы я не лезла не в свои дела. А потом, среди ночи, вдруг раздался леденящий кровь вопль. В коридоре оказалась женщина с ножом в руках — она схватила его для защиты. Так она, по крайней мере, сказала. Мы все ринулись в комнату другой дамы. Эта женщина была большая и мягкая — именно такую бабушку мне всегда хотелось иметь. И она была до смерти напугана, потому что решила, будто у нее под кроватью мужчина; и почти так же боялась, что его там не окажется, — после того, как подняла тревогу. И тут, из-под кровати вдруг выполз жирный вундеркинд по имени Бонго… нет, Бинго! И наплел какую-то дурацкую историю: якобы он спустился вниз и едва не налетел на привидение, которое — клялся он и божился — видел накануне. Заметив, что дверь мисс Зад-сон открыта, он нырнул в нее, чтобы спрятаться. Но, мама, когда он смотрел на нас, очень уж бегали его глазки. Нет-нет, я не имею в виду, что он врал насчет привидения! Толстячок был таким же белым, как… призрак. Но он что-то прятал за спиной. Я не верю, будто он вышел из своей комнаты, чтобы попить водички, — точно так же, как его матушка не верит, что мисс Задсон вышла из своей комнаты, чтобы наведаться в ванную. Мама! — Я постаралась избавиться от укоризны в своем голосе. — Буду очень благодарна, если ты ответишь. Что я должна сделать, чтобы пробудить в тебе интерес? Скажи, что ты думаешь об исчезновении надувной лодки, а ведь именно эту перемену я заметила — хотя и не осознала этого сразу — в лодочном ангаре. А как насчет противоречивого поведения Пипса и Джеффриз? Мне показалось, что у Пипса при виде Теолы Фейт загораются глаза, да и Джеффриз вчера вечером демонстрировала привязанность к Теоле, но они бросили ее на съедение шерифу…

Мама не ответила… потому что ее там не было. А разговаривала я все это время с черным шелковым пеньюаром, висевшим на двери. Утро ворвалось в комнату, загнало тени под шкаф и в каминную трубу, где им предстояло затаиться, пока снова не наступит ночь. Я знала, кто я и где я, а еще я знала, что это первый день остатка моего замужества!

— Доброе утро, Элли. — Бен сел в постели.

— Доброе утро, мистер Хаскелл. — Если со мной обращаются как со служанкой, которая согревает постель хозяина, заменяя обычную грелку, то и отвечать я буду соответственно.

— Родная… — Он слез с кровати, качая головой. — Как там говорится в той старой поговорке: "Не позволяй гневу подниматься вместе с солнцем"?

— Что еще за чушь!

Он дернул за ворот своей пижамной куртки, запамятовав, что она застегивается на старорежимные пуговицы, а не новомодные липучки. Пуговицы полетели в разные стороны, одна из них едва не угодила мне в глаз.

— Меткий выстрел, — процедила я.

— Элли! — Он стукнул себя по обнаженной груди. Наверное, ждал, что я подползу, схвачу его за руку и примусь покрывать ее покаянными поцелуями. — Я по-прежнему считаю, что вчера вечером ты была не права, но готов поверить, что тобой руководило скорее ложно понятое благородство, нежели…

— Откровенная злонамеренность?

— Я собирался сказать: глупость.

— Ну спасибо на добром слове.

С каким же удовольствием я наблюдала, как он откинул крышку белого чемодана и принялся рыться в нем. Женина интуиция подсказала мне, что он ищет свою серебристо-серую рубашку. Но с какой стати сообщать ему, что она вовсе не в белом, а в синем чемодане?!

— Бен, — сухо сказала я, — я много думала, пока спала, и в результате очень устала — так что, с твоего высочайшего позволения, останусь на все утро в постели.

Неужто я нажала на кнопочку страха? Глаза его лихорадочно заблестели, а горестные складки, избороздившие лицо, могли соперничать с морщинами на рубашке, которую он сжимал в руках.

— Что случилось? — Бен схватил мою руку, и на миг мне показалось, что он осыплет ее поцелуями, но — черт возьми — он всего лишь проверял мой пульс. — Ты сказала вчера, что дело не в утреннем токсикозе. Что с тобой? Что-нибудь болит?

— С ребенком все в порядке, — сообщила я стене. — Просто мне хочется полежать с хорошей книжкой. — Глаза мои старательно избегали «Мамочку-монстра» на прикроватной тумбочке.

— Элли, — Бен навис надо мной, будто совершающий обход доктор Хаскелл, — ты же не можешь вечно здесь отсиживаться.

— Одно утро, пусть даже два — еще не вечность. Я не забыла, что сегодня вечером — блистательный финал. Мисс Икс говорила что-то насчет официального обеда; полагаю, после него — когда все мы усядемся кружком, потягивая бренди и покуривая сигары, — будет торжественно объявлено, кто же оказался счастливым избранником.

— Милая, я не волен обсуждать…

— Боже упаси! — Я откинулась обратно на подушки, и жизненные силы окончательно и бесповоротно покинули меня. Ни один из нас так и не узнает наверняка, моя ли в том вина, если имя Бена не выкрикнут под грохот фанфар. Переступая порог этого дома, я отдавала себе отчет, что должна соответствовать высокому званию спутницы Кулинара. А что в итоге? Лишь наделала глупостей и все загубила.

Вчера вечером моему самолюбию было легче: вчера вечером я могла отличить правильное от ошибочного. Я была права, а Бен ошибался. Теперь же я знала одно: не желаю, чтобы кто бы то ни было приносил мне завтрак в постель.

— Беги скорее на свое собрание! — Я отвернулась, так что его поцелуй соскользнул с моей щеки. — Обо мне не беспокойся. Сползу вниз, как только путь будет свободен. — Воспоминание о береговой охране всплыло на поверхность моих мыслей. Закончились ли эти ужасные работы по осмотру дна реки? Скоро ли шериф сообщит нам о печальной судьбе Мэри? Разрешат ли нам уехать отсюда сегодня вечером или завтра утром? Мэри Фейт… и вновь я вернулась мыслями к ней.

Последний долгий взгляд — и Бен удалился. Я осталась одна в комнате, где отнюдь не чувствовала себя уютно. Не нравилось мне, как вся эта мебель на меня смотрит. Ах, чего бы только я не отдала, лишь бы ощутить рядом теплого, милого Тобиаса! На худой конец, сгодился бы даже голубь. Слишком растревоженная, чтобы уснуть, и слишком подавленная, чтобы вставать, я энергично взбила подушку — вследствие чего ее немногочисленные перья сбились в один угол. А вот и моя рука — тянется к «Мамочке-монстру». Может, я наказываю себя или же пытаюсь вызвать Мэри на разговор — еще разок? Открыв последнюю страницу, я прочла:

Итак, мама, оставляю тебя под мрачной сенью Горы Злодеяний, я же тем временем направляюсь в Долину Солнца. Поверь, я не испытываю к тебе ненависти. И больше не просыпаюсь посреди ночи от болезненного ощущения пустоты, потому что ты ни разу не испекла шоколадного печенья. Женщина, которой я стала, сдружилась со злобой и ее неразлучной приятельницей — жалостью. Пока ты продолжаешь увязать в болоте оправданий, мы не сможем встретиться, но, если когда-нибудь ты пороешься в глубинах своей души и отыщешь там слова "Прости меня, малышка!", моя дверь и мои объятия широко раскроются, чтобы принять тебя.

Черт побери! Вот они, волчьи ямы материнства! Но я-то уж точно спеку свои пальчики до хрустящей корочки. Буду подавать свежесдоенное молоко к каждой трапезе, никогда не позволю ребенку увидеть меня без макияжа, с нечесаной головой, с ненакрашенными ногтями на ногах. Никогда не войду в детскую без стука… И помру от истощения, если попытаюсь выдержать этот темп.

Отшвырнув «Мамочку-монстра», я потянулась к "Заведению детей ради удовольствия". В главе седьмой, если я правильно запомнила, подробно рассказывалось об опасностях, которые таит в себе стремление стать Всемогущей Мамой. Так что хватит зацикливаться на Мэри, довольно ворошить неприятные воспоминания. Несварение мозгов не менее вредно для ребенка, чем несварение желудка. Бедняжечка, должно быть, считает, что живет в морской пучине. Ах черт! Снова я за свое! В надежде отвлечься от пугающего образа Дурно Воспитанного Ребенка, я заголосила колыбельную. Голос у меня отвратительный, но у мамы был не лучше — а я всегда обожала песенку про долгоножку, захмелевшую от вина из одуванчиков. Если б только вспомнить слова… но мама выдумывала их на ходу; она танцевала роль главной героини, в то время как папа по-пингвиньи расхаживал взад-вперед, изображая разгневанного официанта, размахивающего невидимым черпаком…

Из "Заведения детей ради удовольствия выпало несколько сложенных листков бумаги. Что еще такое? Ага! Письмо Примулы Трамвелл. То самое, что я получила в день, когда Бен разжился весточкой от Кулинаров, — и в тот же самый день они с Гиацинтой нанесли мне неожиданный визит, дабы сообщить о Черном Облаке. Теперь я едва помнила, что там наговорила эта загадочная Шанталь… что-то невразумительное насчет поиска ответа в самой себе. Неужто нынешним чувством бессилия я обязана суеверной ерунде — будто, мол, вчерашняя трагедия была предопределена свыше? "Дом, окруженный водой"… какая меткая характеристика Мерлин-корта, Менден-холла — а вкупе с ними и сотен других домов! Что же касается слов "адские муки" и окутаны тенью", то я подумала об одежде из модного магазинчика. Один размер подходит всем. Милые Примула и Гиацинта! Прибегнув к пузырьку с нюхательными солями ввиду моей беременности, они пришли в ужас, когда Шанталь рассказала о своем видении, а я, изнеженная дурочка, пригрела страх на своей груди и воскликнула: "О горе мне!" Но довольно. Вовсе не Черное Облако взорвало моторку, а я не настолько беспомощна и безнадежна — хотя, должна признать, не такая уж смелая и с радостью пригубила бы сейчас травяной отварчик, рецепт которого вложила в письмо Примула: бальзамник, шандра, мята болотная — и все это хорошенько настоять на имбирном эле под полуденным солнцем.

Отбросив одеяло, я решительно ступила на пол — и на избранный путь. Что-то чертовски неладное творится в этом доме, и я знала, в чем дело. Поверьте, мне вовсе не улыбалось прослыть ищейкой или паникершей, но я обязана была хотя бы отыскать пропавшие ножи. Даже если их стащили шутки ради — под влиянием атмосферы "Печального дома", — это все равно необходимо было выяснить. Что же до зловещей возможности того, что отбывших членов нашей группы следует скорее именовать отбывшими в мир иной"… то я предпочитаю думать лишь… о правде, которая дарует свободу всем нам. Кроме, разумеется, убийцы бедной Мэри Фейт.

Торопливо стаскивая через голову ночную рубашку, я мельком глянула на себя в зеркало. И почему тревога всегда оседает вокруг моей талии? Или это наказание мне за то, что вчера не поужинала? Вот вам еще пять фунтов. Святые небеса, в зеленом бархатном платье с кружевным воротничком я напоминала старомодную матрону, напялившую турнюр задом наперед. Когда вернусь домой — если этот радостный день вообще наступит, — сообщу доктору Мелроузу, что хотела бы выслушать мнение еще одного специалиста относительно даты моих предполагаемых родов.

— Эй, выше нос! — Увы, лицо в зеркале упорно избегало моего взгляда.

По дороге в ванную я никого не встретила. Однако, очутившись там, не испытала особого желания задерживаться. Теплой пенистой воде было не под силу смыть воспоминание о начертанных на кафеле словах: ЭТОТ ДОМ ТЕБЯ ПОГУБИТ. А чуть позже, расчесав волосы и уложив их в узел, я не захотела даже заглянуть в аптечный шкафчик. Слишком он маленький, ножи все равно не поместились бы.

Время не ждет, Элли! Облачившись в один из своих ансамблей для беременных — серые штаны и широкую блузу, на которой было вышито слово «МАЛЫШ» и указывающая вниз стрелка (отчего я боялась наклоняться), — я замешкалась на пороге своей комнаты. Может, вернуться и застелить кровать? Нет, нельзя отступать с избранного пути. Крадучись добравшись до лестницы, я глянула вниз. В холле тихо и спокойно. Никаких подозрительных теней. Смерть ничего не изменила. Заключительное собрание Кулинаров, очевидно, идет полным ходом, но вот присутствуют ли на нем Пипс и Джеффриз — это вопрос. Что касается Эрнестины, надеюсь, она готовит завтрак, но, прежде чем войти к ней в комнату, обязательно постучусь.

О том, чтобы обыскать весь дом, не было и речи, так что оставалось уповать на то, что человек, взявший ножи, спрятал их в своей комнате. Будь я преступницей, первым делом вспомнила бы о незакрепленной половице в нашей спальне. Нет, это было в Мерлин-корте, а не здесь. Но… минуточку… кажется, я слышала такой же красноречивый скрип, пересекая одну из комнат в этом доме?

Я замерла как вкопанная посреди коридора, будто меня дернули за поводья. Но вовсе не из-за смутных воспоминаний. Причиной моего участившегося сердцебиения была дверь Марджори Зад-сон — приоткрытая, совсем чуть-чуть. Я была уверена, что несколько минут назад, когда я возвращалась к себе, чтобы одеться, дверь была закрыта.

Разумеется, только самая крайняя нужда заставила бы Марджори покинуть собрание! Поразительно, что ей позволили уйти, если только… я на цыпочках продвинулась вперед… если только ее не лишили права быть избранной… Я невольно охнула. Мой проклятый локоть задел дверь, та качнулась внутрь, едва не сбив с ног Эрнестину Хоффман. Она стояла перед выдвинутым ящиком прикроватной тумбочки и держала в руках комплект блестящих ножей.

— Ну, что скажете? — Отнюдь не пытаясь совершить харакири, мамаша вундеркинда исходила праведным гневом. — Такая приятная с виду дамочка! Кто бы мог подумать!

— Вы хотите сказать, мисс Задсон и есть та самая мошенница, что стащила ножи? — Пятясь от блестящих клинков, я закрыла дверь. — А вы, значит, заглянули сюда из чистого любопытства?

— Не думаете же вы, что я пытаюсь запихнуть улики к ней в ящик!

Нет, невозможно! Эрнестинина прическа "под горшок" и полосатый халат вопили о ее респектабельности. На туалетном столике лежала черная, с огромным бантом, шляпка Марджори, в которой она впервые появилась в Менденхолле, бесстрашно переплывя реку в исподнем. На тумбочке возле кровати покоилась "Плененная невеста" в бумажном переплете, а рядом — потрепанная тетрадка с написанным от руки заголовком: "Пятьсот моих любимых приворотных зелий". Мэри была не единственной писательницей в этом доме.

— Я уже не знаю, чему верить…

Вчера вечером я видела у Эрнестины нож, но ведь она могла подобрать его в Красной комнате — вдруг это тот самый, которым проткнули портрет Кота-Мертвеца?.. В таком случае им же могли приколоть хваленый рецепт графа Венсана к его же подушке. Я обессиленно привалилась к двери. А что это за пятна на лезвии самого маленького из трех ножей? Ржавчина, наверное? Ни один здравомыслящий маньяк не бросит где попало использованное оружие, не протерев его предварительно салфеткой или хотя бы рукавом. Ведь так? Внутренний голос, срываясь на визг, велел мне остановиться. Не думать об исчезнувших Гроггах, пропавших Браунах и удравших графьях. Надо действовать потихоньку. Я собиралась спросить Эрнестину, были ли у нее основания подозревать конкретно Марджори или же она просто методично обыскивала все комнаты подряд, — однако спросила совсем о другом:

— Вы ведь и раньше такими делами занимались, верно?

— О чем вы говорите?!

— Да нет, я не о ножах, — успокоила я ее. — Ведь если бы вы собирались подбросить ножи, то вам наверняка хватило бы ума надеть перчатки.

— Отпечатки пальцев! — Ее голос взял высокую ноту, а ножи с лязгом упали на кровать. — Я и не подумала…

— Да и с чего бы? Вы ведь пришли сюда не затем, чтобы доказать — или опровергнуть, — что Марджори Задсон преступница. Вы всего лишь хотели найти что-нибудь — что угодно! — дабы вышибить ее из кандидатов в Кулинары.

— Ну и нахалка же вы! — Эрнестина уже пришла в себя и завелась. — А я-то считала, что оказываю вам любезность, подтверждая ваши идиотские обвинения — что, мол, здесь много чего творится, помимо разлетевшейся на куски Мэри Фейт! К вашему сведению, молодушка, подозрения по поводу мисс Задсон у меня возникли вчера вечером, когда она попыталась убедить, будто разрешила загадку исчезновения Браунов. Эта дамочка сообщила, что читает вот эту книжку, — Эрнестина ткнула в "Плененную невесту", — и что раньше видела ее у Хендерсона Брауна. Это, дескать, дурацкая сказочка про человека, похитившего свою собственную жену…

— Точно! — Я испытала такой подъем, что едва не воспарила в воздух. — Уверена, что так оно и есть! Хендерсон решил поиграть в загадки! Это он написал название книжки на зеркале. Помните смазанные слова? Подозреваю, что он перекинул Лоис через плечо и удрал вместе с ней под покровом ночи — возможно, на нашей "Нелл Гвинн".

— Что?!

— А Лоис пожертвовала Кулинарами во имя любви. Ей ведь так не хватало романтики в отношениях со своим приземленным мужем.

— Сочиняйте свои сказочки, сочиняйте. — Пухлое лицо Эрнестины сейчас очень напоминало физиономию ее отпрыска. — Мой Франк все время повторяет, что у меня чрезмерно развитое чувство ответственности, так как я рано созрела.

— Ясное дело! — услышала я свой едкий голос. — В своем рвении услужить дорогому сыночку вы даже залезли на днях в мою спальню. Соланж видела, как вы оттуда выходили. Кое-какие вещи оказались передвинуты… книжка, например. А сумка была застегнута на молнию. Та самая сумка, в которой лежало письмо от моей свекрови.

— Ну и что? — Она присела было на кровать, но тотчас подскочила — то ли совесть кольнула, то ли нож.

— Вот откуда вы узнали, что Бен раньше работал в "Сопровождении на ваш вкус", — прочли письмо его матери. Почему-то мне кажется, что Бинго не проболтался бы, даже если эти сведения и вспыли бы на их собрании.

— Нет, конечно, он бы ни за что не сказал! — Лицо Эрнестины сделалось серым, как обои на стене. — И лучше бы вы не делились своими мерзкими подозрениями с моим мальчиком. Вы ничего не можете доказать!

— Верно. Это всего лишь мои догадки. Вы принялись выяснять подноготную всех кандидатов с самой первой ночи. И попросту притворились, будто не могли открыть дверь ванной, — когда вместе с Соланж отправились выяснять, кто кричал. Больше ведь никто не жаловался, что дверь заклинивает. Я, по крайней мере, не слышала.

— Однако все это, — Эрнестина облизнула губы, — никоим образом не меняет того факта, что Марджори Задсон держала эти ножи в своем ящике.

Я покачала головой:

— Вряд ли. Думаю, скорее их положил туда ваш драгоценный Бинго.

Слова эти сами слетели с моих губ. Позднее я подумала о Шанталь и разных паранормальных штучках, вроде телепатии. Но так, мимоходом. Ведь все это — полная чушь. Допустим, мое подсознание приложило здесь руку — но уж только не сверхъестественные явления.

— Полагаю, сначала он спрятал их в своей спальне — кто знает? — возможно, под незакрепленной половицей. А когда вчера вечером положение усугубилось, решил поискать более надежное место. — Нет нужды напоминать, что чуть раньше Бинго уже пытался спрятать свои пищевые запасы в птичьем гнезде. — На его месте я бы, пожалуй, попробовала вернуть ножи в столовую — запихнуть в какой-нибудь ящик или спрятать за занавесками. Думаю, Бинго в самом деле спустился вчера ночью вниз, а там кого-то увидел. Возможно, привидение.

— Что, еще один проказник? — Злобная ухмылка перекосила ее лицо.

— Не знаю, — чистосердечно ответила я. — Может, мальчик испугался тени. Или же выдумал это самое привидение. В первую ночь, когда Джеффриз подняла весь дом своим визгом, я наткнулась на Бинго в коридоре, и под мышкой он держал полотенце.

— Бинго очень чистоплотный ребенок!

— Он очень смышленый ребенок. Сообщив мне, будто только что видел призрак дамы с портрета, он отвлек мое внимание от полотенца, а ведь, если подумать, с какой стати ему понадобилось принимать ванну в полночь?

— Думайте что хотите! Ну и как, прятал Бинго что-нибудь в рукаве или в полотенце? — Эрнестина едва не лопалась от переполнявшего ее сарказма.

Я почувствовала, как из меня будто выпускают воздух. Отвратительное состояние. Я вовсе не считала ее злой женщиной. Просто Эрнестина страдала от чрезмерного честолюбия, направленного на родное чадо. Что-то вроде гиперфункции щитовидной железы.

— Думаю, он приколол к подушке графа рецепт и хотел сполна насладиться переполохом, а может, выкинуть еще какой фортель. — Стремясь поскорее с этим покончить, я сказала: — Итак, возвращаясь к прошлой ночи: Бинго не стал спускаться, потому что ему кто-то помешал. Он кого-то увидел или услышал. Если бы на глаза ему попались, скажем, Пипс или Джеффриз — остановило бы это Бинго, будь цель его вылазки совершенно невинной — например, стянуть печенье? В сложившихся обстоятельствах он, должно быть, решил, что судьба дарует ему еще один шанс, — когда увидал приоткрытую дверь Марджори Задсон. Быстренько проскользнуть в комнату, открыть ящик тумбочки — что может быть проще? Но тут мальчик с ужасом заметил, как дверь ванной открывается. Времени хватило лишь на то, чтобы заползти под кровать. Немудрено, что он закашлялся.

— Трудно поверить… — Эрнестина с такой силой вцепилась в спинку кровати, что побелели пальцы, — что вы мне поначалу нравились. Нам было так весело в первый вечер, вместе с француженкой — прямо ночной девичник! Знаете, я даже почти забыла, что приехала сюда ради Бинго. Разве не я помогла вам легализовать в доме мисс Задсон? Я подумала: почему бы не жить так почаще — веселиться, смеяться… Но к утру мозги у меня встали на место. Я прекрасно понимала, что Бинго нечего рассчитывать на непредвзятый подход и честную борьбу. Мисс Икс пожирала глазами вашего мужа, а тут еще граф со своими фокусами, и миссис Браун с мисс Задсон, того и гляди, завопят о дискриминации по половому признаку. Честно говоря, когда пропал Бинго, я даже подумала, что Бог наказывает меня за то, что обыскала вашу комнату… и все остальные.

— Но сегодня утром вы вдруг вспомнили, что не разобрались еще с мисс Задсон!

— Ну ладно! Я подумала: наконец-то я найду что-нибудь полезное. — Эрнестина села на кровать и вцепилась в спинку.

Вид у нее был какой-то одурманенный. Она явно поверила в мои обвинения по поводу Бинго. Материнский инстинкт! Уже не столь довольная собой, я присела рядом. Минуту спустя она продолжила:

— Мне даже в голову не пришло, что мисс Задсон использовала ножи для каких-то злодеяний. Не знаю, что я вообще подумала… наверное, просто решила, что Марджори немного с приветом.

— Эрнестина, Бинго вовсе не маньяк-убийца. Глядя на него, я вспоминаю себя в его возрасте. Я была самым толстым ребенком в классе. Я опустошила бы холодильник среди ночи, даже окажись в Ватикане. А уж веселым розыгрышам я предавалась с необузданной страстью! Бинго просто развлекался, малюя зловещее послание на стене ванной и воруя потихоньку ножи, чтобы посеять страх в душах всех присутствующих. И вдруг все пошло вкривь и вкось — в его вполне невинные игры вторглось убийство!

— Спасибо и на том, что не подозреваете моего мальчика в расчленении трупов. — Эрнестина выдавила смешок.

— Но ведь во все остальное… вы верите?

— Я же мать! — Щеки ее зарделись от гордости. — Когда речь о твоем ребенке, легче всего поверить в самое лучшее и — в самое худшее. Одного не могу понять: зачем паршивцу понадобились ножи.

Я встала, но Эрнестина по-прежнему сидела на кровати. Неужели надеялась, что сейчас явится Марджори Задсон и придется сознаться? Обернувшись в дверях, я протянула руку:

— Давайте я заберу эти штуки. Не волнуйтесь. Пока идет собрание, вернуть их в столовую — пара пустяков.

— Ну уж нет! Не позволю! — С решимостью мученицы, усаживающейся на кол, Эрнестина сделала рывок к ножам, но я оказалась шустрее.

Откуда ей было знать, что под моей внешностью праведницы прячется родственная ей шпионская душа. Мои родители вырастили беспардонную проныру — именно так сказал дядюшка Мерлин при нашем знакомстве, когда я деловито заявила, что ему следует посещать церковь, жениться и отписать мне некоторую сумму в своем завещании.

Я понимала: не мое это дело — возвращать на место проклятые ножи. Стал бы Господь создавать полицейских, если бы хотел, чтобы занозы вроде меня лезли повсюду? Осторожно спускаясь по лестнице и придерживая свою просторную блузу, я надеялась, что если кто-нибудь ненароком меня увидит, то не подумает, будто мой ребеночек сошел с ума и пихает меня в бок, собираясь вылезти. Интересно, можно ли подать жалобу на внутриутробное умопомешательство в этой стране, где судятся по поводу и без? Я понимала, что пытаюсь обелить всех и вся. Наверное, это болезнь. Нельзя же считать невиновными всех! Хотя, конечно, Бинго уже достаточно наказан за то, что в кои-то веки повел себя как нормальный ребенок. Минуты, проведенные под кроватью Марджори Задсон, вряд ли доставили ему удовольствие. Что же касается самой Марджори — трудно ждать от шерифа Догерти, чтобы он поверил, будто ее подставили. В отличие от меня, он не был с ней знаком.

Лучи света, проникая через витражное стекло двери, выписывали на потолке причудливую мозаику; в остальном же коридор был темным и душным, как опечатанная церковь. Закрытые двери напоминали исповедальни. Интересно, исповедалась ли уже Теола Фейт, созналась в содеянном? Старые часы с циферблатом в виде злобной кошачьей мордочки показывали десять тридцать. Скоро ли явится к нам шериф с известиями? Или он уже здесь? С трясущимися руками я ринулась в столовую. И вынырнула оттуда десять секунд спустя и полегчав на несколько фунтов — запихнув ножи в ближайший ящик. Фу, наконец-то! Одернув напоследок блузку, я сделала пару шагов — и в смятении остановилась. А как насчет моих отпечатков на буфете? Смогу ли я объяснить их тем, что дотрагивалась до ящика, пока накладывала себе завтрак? Кстати, между кофейником и вазой с фруктами лежали очень симпатичные булочки и пирожки с ревенем…

— Если верить священному писанию Еноха, Господь накажет вас, мисс Любопытство, — проскрипел голос за моей спиной.

— Пипс! — Этот мерзкий писк издала я? Или канарейка, пожираемая кошкой? Я попятилась к лестнице. — Право же, напрасно вы говорите о Господе так, будто он какое-то страшилище. И напрасно пугаете меня! Из-за вас у меня, чего доброго, тройня родится!

— Вот и отлично! — Его лысая черепушка блестела, как мрамор, а колючие глаза напоминали льдинки.

Пипс издал смешок, и я тотчас поверила, что на лбу моем неоновой вывеской сияет слово «НОЖИ». Ясное дело, после вчерашнего вечера я не рассчитывала на особую благосклонность. Впрочем, я не винила Пипса за то, что он предпочел свою шкуру шкуре своей хозяйки. Размышления мои были прерваны мелодичной трелью. Звонили в дверь.

— Проклятье! Вот вам и шериф, явился не запылился, только его и ждали! Почитал бы правила хорошего тона! — Пипс отцепил от меня глаза и поковылял через холл, я же вдруг почувствовала себя маленькой и воздушной. Сказать наверняка, шерифская ли голова рисуется за стеклом, я не могла — хотя осанка весьма смахивала на официальную. Успею ли я улизнуть наверх, прежде чем он войдет? Нет, не успею. Но предстать перед законом с неспокойной совестью я тоже не могла. Может, проскользнуть обратно в столовую или — сердце пыталось выскочить у меня через ребра — воспользоваться лифтом?

Пипс, похоже, решил впустить незваного гостя; вот он поворачивается и смотрит в мою сторону, я же между тем открываю деревянную дверцу лифта и раздвигаю железную гармошку. И вновь — о боже! — чувствую себя в ловушке. Но это же глупо! Палец мой тянется к кнопке, все мое существо стремится ввысь. Однако бетонные стены, проглядывающие сквозь прутья кабины, что-то не пролетают мимо. Поскольку потолка у лифта нет, я чувствую себя как лыжник на фуникулере. Но сколько же времени занимает подъем на один этаж? А это уж, наверное, смотря где вы остановитесь. До меня донесся какой-то слабый присвист — будто эта штуковина задыхалась. А затем — ничего. Нет, прошу прощения, я преувеличиваю — кое-что все же произошло. Свет над моей головой погас.

Не самое удачное время для паники. Немножко страха очень даже неплохо, особенно с кем-нибудь за компанию. Окажись здесь Бен, мы бы превратили это в романтическое приключение — представили бы себя парочкой античных трубочистов. Тьфу, черта с два! Он бы уже трижды помер от своей клаустрофобии. Нет, так гораздо лучше: я могу думать только о себе, предаться дивным фантазиям. Но стоит ли? Минутку, Элли. Ведь ты еще можешь искупить грехи в глазах всех, кто принял в штыки твою теорию: Теола Фейт не убивала свою дочь — следовательно, виновен кто-то другой. Вот твой шанс доказать, что ты достойна быть женой Кулинара. С блеском выдержи это испытание и, возможно, со временем дорастешь до какого-нибудь влиятельного поста в звене обслуживающего персонала. Пошарив рукой слева, я нашла кнопки и ткнула наугад. Не все ли равно пассажиру угнанного самолета, в Лондон он летит или в Стамбул?

Лифт, однако, не двинулся с места. На лбу моем, подобно утренней росе, выступил пот. Признаться, меня уже мало заботило, из тех ли я жен, что держат форму при любых обстоятельствах, — как те колготки из рекламы, которые готовы отплясывать всю ночь напролет. Я принялась подпрыгивать; со стороны это, очевидно, смахивало на танец психа — к счастью, видеть себя я не могла. И тут, на взлете, меня пронзила страшная мысль. А вдруг лифт застрял по причине зацепившегося троса, а от этой тряски он может соскользнуть, и кабина полетит в шахту, прошибет пол подвала и рухнет на скалы, на которых стоит Менденхолл? Я ничего не понимала в лифтовых механизмах, но невежество гораздо убедительнее, нежели богатое воображение, подпитанное страхом. Прошло немало времени, прежде чем я предложила на рассмотрение более уютную возможность. Возможно, с лифтом вообще все в порядке. Но что, если Пипс бросил шерифа Догерти на пороге и погнался за мной? Что, если он что-нибудь сотворил — например, открыл наружную дверцу, — чтобы застопорить лифт? И как долго этот псих будет держать меня здесь в плену? Скоро ли решит, что урок пошел мне впрок?

Шевельнулась неясная тень — моя рука, как выяснилось. В моих ли интересах будет закричать? Я орала, пока у меня не зазвенело в ушах. Никакого ответа. Мною овладела паранойя. Там, внизу, явно плетутся нити заговора. Шериф Догерти убедил всех присутствующих, и Бена в том числе, что я своими кознями не даю ему вести расследование. Так что лучше меня на некоторое время убрать с глаз долой.

Значит, Черное Облако все-таки нависло. Я обнаружила, что скорчилась на полу своей клетки. Время шло по кругу, вновь и вновь возвращая меня к действительности. Никогда еще я не чувствовала себя так одиноко.

И тут произошло нечто волшебное. Я вспомнила, что со мной малыш и, если лично я не против здесь поторчать, то у моего ребеночка может быть совсем иной взгляд. А по пятам этого озарения явилось и кое-что еще — безудержный голод, сродни тому, что побудил меня угнать лодку и отправиться в Грязный Ручей. Только на сей раз мне совсем не хотелось острых маисовых лепешек — от одной мысли о перце желудок начинал биться в истерике. Я хотела — жаждала! — банальный поджаренный хлебец с дюймовым слоем масла и дымящуюся чашечку успокоительного отвара по рецепту Примулы Трамвелл. Бальзамник, шандра, мята болотная… Я почти ощущала во рту их вкус, хотя ни разу не пробовала. Ну как тебе, малыш, нравится? Подумать только, прямо за порогом садик целебных трав, а мы здесь! От такого на стенку полезешь!

Тишина внятно отозвалась:

— Наконец-то, мам, ты сказала нечто дельное.

В мгновение ока я была на ногах. — Да, мой милый! Наверное, среднестатистическая мамаша сумела бы вскарабкаться по этой металлической стенке. Но лично я питала жгучую ненависть ко всем учителям физкультуры, встретившимся на моем пути, и ни одному из них не удалось без помощи шила заставить меня вскарабкаться по канату хотя бы на дюйм. Да и потом, даже если мы с тобой совершим это смелое деяние, я не знаю, далеко ли до второго этажа. И сумею ли я выбраться.

Чушь собачья! Мною правил Голод. Я уже повисла на перекладине, будто обезумевшая обезьяна. Или получу свой тост, или погибну в попытке завладеть им. Здравый смысл подсказывал, что это не опасно. И не сложнее, чем забраться по стремянке — с очень узкими ступеньками. Я продвигалась, медленно перехватывая руки. Хорошо хоть, темно: вниз особо не посмотришь. Если у меня и кружилась голова — то от волнующей надежды выбраться отсюда, как вдруг… То ли решетка покачнулась, то ли я сама… Рука моя сделала отчаянный рывок вперед и ухватилась за ручку двери. Ура, свобода!

Но нет. Дверь не открывалась. Черт! Меня перехитрил защитный механизм. Я попыталась искренне порадоваться за всех спасенных от падения в шахту, — но момент был не из приятных. Покорив горную вершину, люди обычно водружают там флаг. Я печально сделала первый шаг вниз — и тут в лифте зажегся свет. А следом раздался ласкающий слух скрип!

— Деточка, мы движемся!

Как бы не так. Двигался пол, причем не в ту сторону. Он ехал вниз, оставляя меня узницей. Элли, если ты хочешь когда-нибудь увидеть Бена, чтобы убить его за то, что он притащил тебя в старые добрые Соединенные Штаты… Не смотри! Не думай! И что бы ты ни делала, не кричи! Малейшее движение — и ты откроешь сезон дельтапланеризма. Но что толку — мои веки словно чугунные, глаза остекленели от ужаса. Руки слабели с каждой секундой. Надо прыгнуть и покончить с этим… Пол замер на дне пропасти… но что это?.. О чудо! Он вспомнил обо мне, он возвращается, он спешит на помощь! Вот так, готово — просто опусти ногу, как будто шагаешь на эскалатор. Вот оно, счастье! И только когда дверь приоткрылась, я задумалась: а кто, собственно, поджидает меня с той стороны?