"Пёс имперского значения" - читать интересную книгу автора (Шкенёв Сергей Николаевич)Глава 23Прохладное лето 34-го. Москва. Кремль. Сталин ходил по кабинету неслышно, мягко ступая по ковру сапогами, и голоса не повышал, даже устраивая разнос. Вот только разносимые от этого себя уютнее не чувствовали. Одно только утешало виновников торжества — сегодня вождь собрал их вместе, так что оставалась надежда, на возможное отсутствие оргвыводов. Иначе зачем так вкусно пахнет из-за полуприкрытой двери комнаты отдыха? Они стояли рядом — украшенные погонами, сединами и боевыми орденами. Нарком обороны Каменев, настоящий Каменев, а не тот, который и Зиновьев. Главком Ворошилов. Командующий войсками ОГПУ, а по совместительству и самим ведомством, Блюхер. Сидели только Шапошников, пока не уличённый в потакании генеральской авантюре, и Будённый, хотя это именно его танки вошли в Братиславу и Прагу за шесть часов до официального приглашения. Но у Семёна Михайловича от холодной брони случился радикулит, и ему была сделана небольшая поблажка. — Скажите мне, товарищи, зачем Советскому Союзу ещё и Чехословакия? Вот вы, товарищ Будённый, сможете ответить? Бронетанковый генерал попытался встать, но был остановлен. — А я им, товарищ Сталин, сразу говорил… Забрали бы золото спокойно, и по домам с честью и славой. — Какое ещё золото? — Иосиф Виссарионович сделал вид что удивился. — Наше, рабоче-крестьянское. Которое белочехи у товарища адмирала Колчака украли. Я же не для себя, для Родины… — Да? А вот Тухачевский тоже искренне верил, что работает на её благо. — Согласен, товарищ Сталин, — подал голос Борис Михайлович Шапошников. — Только вот по результатам до сих пор не понятно, какую страну он считал Родиной. Англичане были в полном восторге от состояния нашей армии. — Ладно, садитесь все, — вождь устало взмахнул рукой, втайне позавидовав, с какой лёгкостью его генералы тасуют потрепанную европейскую колоду. Прикупил — не понравилось — сбросил… А танковая армия всяко лучше туза в рукаве. Как-то благороднее. — Признаем проведённую операцию успешной, но несколько топорно исполненной. — Поторопились, — пояснил Сергей Сергеевич Каменев. — Хотели сюрприз сделать. Да и Алексей Львович просил изыскать средства на космическую программу. — Вот и нашли. Кстати, часть денег придётся вернуть этому вашему… Как его там? — Штоцбергу. — Да, Штоцбергу. Даже с самыми грабительскими процентами столько бы не набежало. — А амортизация моих танков? — попытался возразить Будённый. — Горючее опять же не дешёвое. Раз сам пригласил, теперь пусть расплачивается. — Вообще-то, Семён Михайлович, чехословацкий президент был ещё в Маньчжурии, когда вы вошли в Прагу. — Да? А я торопился. Всё боялся, что не подпишет бумагу. А что он в той Маньчжурии делал? — Проходил стажировку в дивизии генерал-майора Величко. — Андрея Феликсовича? — уточнил Каменев. — Его самого. Вы знакомы? — Немного, ещё по царской службе. Но премного наслышан от товарища Логинова. Наркомат иностранных дел просто завален слёзными просьбами из Пекина. Предлагают на выбор любые две провинции с выходом к морю, а взамен просят всего только избавить их от беспокойного соседства. — Вот пусть Анатолий Анатольевич и займётся этим вопросом. Он, кстати, вернулся уже из Парижа? — Сегодня вечером обещал прилететь. Там было что-то срочное? — Нет, товарищ Каменев. Но если бы мне кто-то неизвестный подарил Лувр, я бы тоже не удержался. — Чудны дела твои, Господи! — удивлённо перекрестился нарком. — А из Конотопа до сих пор никаких известий? — Абсолютно никаких, — подтвердил Сталин. — Значит правильным курсом идём, товарищи! — А что по поводу генерал-майора Величко? — Передайте китайцам, пусть потихоньку начинают эвакуацию населения. А как закончат, так назначим товарища командующим ВВС страны. Малое Политбюро кандидатуру одобрило большинством голосов. Отсутствующие по уважительным причинам Патриарх, нарком культуры и нарком иностранных дел были посчитаны как воздержавшиеся. После затянувшегося ужина Каменев и Ворошилов вышли вместе. У машины Сергей Сергеевич окликнул Климента Ефремовича: — Подожди, Клим, так ведь сегодня пятница! — Знаю, и что? — Ты в выходные где будешь? Поехали на рыбалку. — Как в прошлый раз, с водолазами? — Какими? — Которые тебе на крючок рыбу насаживали. — Откуда знаешь? И потом — они же не видят, чья удочка заброшена. А значит азарт всё равно остаётся. — И поэтому ты грузила в красный цвет красишь? Каменев не смутился. Он раскурил неизменную сигару и ответил: — Но что не говори, а отдыхать нужно. Вот так работаешь, работаешь, а потом оглянешься… А жизнь уже прошла. — Покойный Черчилль, между прочим, никогда не пропускал выходных, — возразил Климент Ефремович. — И много ему эта привычка помогла? — Тут судьба. А ведь мог прожить, предположим, лет до восьмидесяти, если не больше. — Выпивая в день по литру виски? Я сейчас и за месяц столько не выпиваю. Знаешь, легче уж поверить в летающую собаку, про которую врут в английских газетах. — Так на рыбалку точно не поедешь? — в последний раз уточнил Каменев. — Не могу, мне нужно в Североморск слетать. — Где у нас такой? — Бывшая Ваенга, — пояснил Ворошилов. — Там Владимир Иванович Воронин военно-морскую базу строит. — Капитан "Челюскина"? — Он самый. Давно зовёт, неудобно перед человеком. — Это да. Вот Чехову даже перед собаками стыдно было. Оба промолчали, почтив память великого писателя, ни одного рассказа которого, кроме "Каштанки", не могли вспомнить. Впрочем, величия у Антона Павловича от того не убавилось. — Вот только одно скажи мне, Сергей Сергеевич, зачем Кобе понадобился кусок Китая? Свою территорию толком ещё не обустроили. — А может и не нужен вовсе? Может ещё деньгами возьмёт? — Так вроде эвакуация населения… — И пусть. Приятно же посмотреть, как китайцы бегают. Туда-сюда, туда-сюда… Могут быть у товарища Сталина простые человеческие слабости? Ворошилов согласился и уехал, а Каменев решил дождаться Бориса Михайловича Шапошникова. Одному лететь в Карелию было скучно, а изменившаяся международная обстановка требовала провести рыбалку в непосредственной близости от советско-финской границы. А лучше на ней самой. На линии Маннергейма давно назревало что-то нехорошее, причём не по русской инициативе. И не по норвежской. Король Хокон хоть и планировал увеличить территорию своего государства, но предпочёл бы мирное разрешение ситуации — что-то вроде присоединения к Галицийскому каганату большей части бывшей Румынии. Но в последние время финны затихли, видимо опасаясь новых вестей из Англии. В самой же Британии все просто с ума посходили. Жёлтая пресса, а буржуазные газеты, за исключением оппозиционного "Эдинбургского филателиста", являлись таковой, печатала вовсе нелепые домыслы. Одни уверяли, что в гибели флота виновата летающая собака, другие сваливали катастрофу на крылатого крокодила странного чёрно-подпалого окраса, а третьи, и таких было большинство, говорили о секретной советской подводной лодке, традиционно же летающей, которую видели в горах Шотландии. А ещё ходили слухи о дерзком налёте на Лондон буденновской конницы во главе с самим командармом, но это совсем за пределами здравого смысла. Не Семёну Михайловичу, с его радикулитом, по чужим столицам на коне скакать. На танке — ещё куда ни шло. Официальные британские круги случившееся не комментировали, выпустив только траурный бюллетень с печальной констатацией неизбежных на море случайностей. Прогрессивная мировая общественность выразила свои соболезнования. От имени советского правительства в посольство приехал Михаил Иванович Калинин и передал слова скорби всего народа. Чьего именно, всесоюзный староста не уточнил. Балтийский президент Сагалевич объявил в своей стране минуту молчания и пообещал, что в честь трагического события улица, на которой располагается английское консульство, будет называться Ярмутской. Великий Князь Литовский Антон Иванович ограничился простой телеграммой — его отношения с островитянами безнадёжно испортились ещё в двадцатом году. А галицийский каган никому не выразил соболезнований. Во Львове не было ни посольства, ни консульства. У короля Корсики таковых тоже не наблюдалось, но выход из положения нашёлся вполне достойный. По всему Корсиканскому королевству и вернувшихся в метрополию территориях развесили плакаты с фотографиями с места печальных событий и надписью "Наш подводный флот скорбит вместе со всеми!" В течении следующего дня на сторону законного монарха перешли Лион и Бордо. Даже японский микадо прислал специальным курьером живую хризантему в горшочке и нож кусунгобу в лаковых ножнах. Одни только финны молчали. Их, конечно, никто не относил к прогрессивному человечеству, но как-никак последний союзник Лондона в Европе, если не считать лживо-полунейтральную Швецию. И причину такого странного поведения Сергей Сергеевич захотел выяснить лично. Да и на самом деле отсидеть зорьку с удочкой на берегу тихого озерка, а потом сварить уху на костре… И чтобы в ней плавали упавшие наваристые комары… — Мечтаете? — послышался за спиной тихий голос Шапошникова. — Да вот, — неопределённо улыбнулся Каменев, — дышу свежим воздухом, звёздами любуюсь. Красота-то какая, Борис Михайлович! И мысли кое-какие в голову приходят. А не составите ли компанию по их осуществлению? — Побойтесь Бога, Сергей Сергеевич. Не в наши годы… — Вы про что? — А вы? — Я про рыбалку. Шапошников смущённо рассмеялся: — Что-то заработался совсем. — А может и правда махнём на выходные в Карелию? Отдохнём. — Хм… И это вы называете отдыхом? — В какой-то степени. Приглашал Климента Ефремовича, но у него другие планы. Решайтесь, Борис Михайлович, не помрёт без вас Генеральный Штаб за пару дней. — А хоть бы и сдохли все! — Шапошников решительно махнул рукой. — Едем! — Летим. Товарищ Сталин даёт свой самолёт, а Чкалова я уже предупредил. — И как вам не страшно с этим воздушным хулиганом? — Ну и что? Зато быстро. — Дело ваше, но я кроме удочек ещё один запасной парашют прихвачу. — А для своих адъютантов? — Вот ещё… — Выгнали бы дармоедов, Борис Михайлович. — Нельзя, Сергей Сергеевич, товарищ Сталин не разрешает. По должности, говорит, положено. Для престижа. И заменить не могу — все умные в войсках нужны, а здесь эти придурки хоть на виду. — Возьмите хоть моего одного. — От взгляда которого сторожевые собаки со страха писаются? Где вы таких только берёте? — У нас же не Греция. У нас всё есть. Борис Михайлович поначалу решил было съездить домой переодеться, но нарком обороны отговорил: — Зачем? Если земля наша велика и обильна, то неужели на погранзаставе не найдётся лишних сапог и телогрейки? Я думаю, и удочки брать не стоит. — И из самолёта не выходить. — Это почему? — Да так, к слову пришлось. Вспомнил, как в прошлом году братья Косиоры на рыбалку ездили. — Эти могут. В смысле — могли. Как они сейчас, под амнистию не попадают? — Два раза какая-то сволочь в списки заносила. Сейчас люди Блюхера копают, и надеюсь, что в скором времени в бригаду лесорубов-передовиков вольётся достойное пополнение, — Шапошников прервался, отпуская свою машину. — Им ли решать, кому и сколько в тайге лес валить? Нечего лезть не в своё дело. Оба генерала сели в "Эмку", на которой нарком ездил принципиально, и автомобиль рванул с места, чтобы почти сразу же остановиться у Боровицких ворот. Водитель, сержант лет двадцати с небольшим, протянул документы охране и обернулся, сверкнув медалью на гимнастёрке: — Товарищ генерал-лейтенант, просят опустить стёкла. Подошедший капитан козырнул, представился невнятной скороговоркой, и извинился за некоторые неудобства, что не помешало ему тщательно осмотреть пассажиров и осветить салом фонариком. Плоское лицо его оставалось невозмутимым, но взгляд был цепким и оценивающим, будто прикидывал куда выстрелить, чтобы не попортить шкурку. — Всё в порядке, однако! Проезжайте, — и без того узкие глаза из-за улыбки стали совсем уж не видны. Машина тронулась и Шапошников недовольно проворчал: — Где вы набрали этих самоедов, Сергей Сергеевич? Или всё же чукчи? — Ни те и не другие, Борис Михайлович, — Каменев откинулся на спинку сиденья. — Эвенки. — Хм… А зачем? Точнее — почему именно они? — Фотографическая память, — пояснил нарком обороны. — Да ещё генетическая предрасположенность к меткой стрельбе. — А как же утверждение, что генетика — продажная девка капитализма? — К ним не относится никоим образом. Ну какие это капиталисты? В социализм, и тот не хотят. — Но служить тем не менее идут? Кстати, а он не слишком молод для капитана? — Да у них у всех одно звание — капитан кремлёвской роты. Специально пришлось вводить. Обратили внимание на шестиконечные звёздочки на погонах? — И давно это? — Спросил Шапошников. Видимо то, что последние новшества прошли мимо Генштаба, немного его расстроило. — Не переживайте, Борис Михайлович, это не наше ведомство. Кремлёвская рота сформирована при наркомате путей сообщения, и звания у них специальные, железнодорожные. В армию возьмут только рядовым бойцом, да и то после строгих экзаменов. Шапошников кивнул. Да, действительно, для недавнего охотника, которого кормит тайга, цивилизация существовала только на станциях Транссиба и вокруг них. Поэтому логично предположить, что желание стать именно железнодорожным начальником и заинтересует более всего. А службу они несли отменно и исправно. Даже сам товарищ Сталин недавно пострадал от бдительности. Возвращаясь с дачи, положил трубку в другой карман, а тут ещё к рукаву прилипла чешуинка от пойманного утром карася… Разбирательство с выяснением личности затянулось на целый час. Иосиф Виссарионович поначалу очень возмутился и пригрозил Колымой, но потом, увидев как охрана обрадовалась обещанному отпуску почти в родные края, передумал. Явившийся на выручку Поскрёбышев предлагал заменить Крымом, но это было слишком сурово, а потому отвергнуто. Так, за размышлениями и разговорами, незаметно добрались до аэродрома, где их ждал дремлющий в самолёте Чкалов. Выходя из автомобиля Борис Михайлович вежливо поблагодарил водителя и неожиданно спросил: — За что медаль, товарищ сержант? — "За отвагу", товарищ генерал-лейтенант, — не понял тот вопроса. На выручку пришёл Каменев: — Так это тот самый ас, что с Филипповым краковское восстание подавил. — Помню, наслышан от племянника, — Шапошников хлопнул дверкой и проворчал себе под нос. — И тут одни хулиганы. И как таких на войну посылать? Врага нужно уничтожать, а не глумиться над ним. А эти сотворят и то и другое, причём в произвольной последовательности. Где-то на Карельском перешейке. С удочкой посидеть так и не удалось, просто не хватило времени. Почти целые сутки, проведённые частично верхом, а преимущественно на своих двоих, вымотали до такой степени, что к воскресному вечеру сил осталось только на баню и ужин. Собственно именно его генерал-лейтенант Шапошников и дожидался, сидя в плетёном кресле, неизвестно какими судьбами оказавшемся на заставе. Ветерок со стороны озера приятно освежал зудящее от комариных укусов лицо и приносил дымок жарящихся поодаль шашлыков. Шампуры из дефицитной нержавейки привёз с собой Сергей Сергеевич, и пообещал подарить их начальнику заставы в обмен на таинственный рецепт, от которого дикая кабанятина становится такой нежной и сочной. Пограничник долго сопротивлялся, ссылаясь на клятву о неразглашении фамильного секрета, данную родной бабушке, но под давлением московского гостя постепенно сдался. Тайна оказалась простой и незатейливой, но с некоторым криминально-патриотическим оттенком. Не далее как на прошлой неделе из отряда на заставу было прислано несколько комплектов обмундирования нового образца. И командиры приняли решение провести испытание маскирующей раскраски в обстановке, максимально приближенной к боевой. Несколько добровольцев в тот же день совершенно безнаказанно перешли границу, совершили небольшой рейд по сопредельной территории, и в доказательство приволокли с собой двух поросят с ближайшего финского хутора. Добыча была упакована по всем правилам — кляп в пасти и туго стянутые за спиной передние лапы. Пока свиньи сами не подохли от болевого шока, их милосердно прирезали и съели. А занятия стали проводить по интенсивному графику. Недоумевающие финны за неделю провели две облавы, перестреляв всех волков в округе и потеряв трёх охотников, утонувших в болоте, но свиное поголовье в радиусе ста километров стремительно приближалось к нолю. Вот и часа четыре назад неугомонный Каменев, несмотря на усталость, переоделся и отправился встречать одну из возвращающихся групп. Стрельбы на границе пока не было, значит нарком с сопровождающими бойцами пересёк её незамеченным. Не дело, конечно, в таких чинах самому по кустам да камням лазать. Но с другой стороны — личным примером… Правда по новому Уставу, который вот-вот должен быть принят, подобный вот личный пример приравнивался к измене Родине. Касалось это командиров от батальона и выше. Не для того его страна кормила и обучала много лет, чтобы бездарно поймать пулю лбом в атаке, бросив подчинённых на произвол судьбы. Исключения делалось лишь для авиации, да и то при вылете в составе полка или дивизии. Да ещё для разведрейдов, когда возможная гибель командира не влекла за собой потерю управления войсками. Самому Шапошникову участие в подобных мероприятиях было строго запрещено, и потому поспевший наконец шашлык имел лёгкий привкус хорошей такой зависти. Не к чинам и должности, у самого не меньше, а к молодому задору седого уже товарища. Начальник заставы, собственноручно крутивший шампуры, прислушался к хрипам, доносившимся из динамика стоявшей на приставном столике рации, и доложил: — Группа пересекла границу, товарищ генерал-лейтенант. Вышли на нашу территорию между озером Большой Мудьявр и речкой Хренавполстолла. — Ну и названия у вас, товарищ старший лейтенант. — Мы привыкли… Главное — при женщинах их не произносить. — Далеко они сейчас? — Женщины? — Нет, группа. — Минут через пятнадцать будут здесь. Действительно, по истечении указанного времени вдали послышался окрик часового и матерный отзыв на пароль. То, что он может быть подслушан, никого не смущало — возможный враг такое повторить просто не в состоянии. Каменев появился у стола нетерпеливо потирая руки. На лице его был нанесён странный маскировочный узор из коричневых пятен и чёрных полос. — Боевая раскраска? — спросил Шапошников. — А знаете, Сергей Сергеевич, очень даже неплохо. Если бы в лесу, я б и в двух шагах не заметил, мимо прошёл. Кто придумал? — Само получилось, — нарком повесил на сучок растущей рядом сосны замотанную в зелёную мешковину винтовку и устало опустился на скамейку. — Фу, ноги гудят. И гнус зажрал до невозможности. — У нас бывает, — подтвердил начальник заставы. — Конечно, редко когда в августе, но в этом году ещё сохранился кое-где в ложбинах. — Ага, — кивнул Каменев. — Второй день мотаемся, и только сегодня не повезло. Ладно пару шоколадок с собой взял — оказывается эти твари не любят запах ванили. Вот и намазались все — ну чисто папуасы! Хотя и для маскировки здорово помогает, особенно в сочетаниями с раздавленными комарами. Единственно только блеск глаз выдаёт. Вот тут Борис Михайлович и понял, почему у многих его знакомых после возвращения с охоты такие мутные и красные глаза. Это специально, чтобы дичь не спугнуть. — А как раз и банька готова, товарищ генерал-лейтенант. Пойдёте? — опять встрял старлей. — Потом, — Сергей Сергеевич подвинул к себе деревянный поднос с мясом. — Сначала перекушу чуток. А вы, товарищ старший лейтенант, своих людей бы проведали, что ли. Они всё-таки не по бабам ходили… А вокруг нас хороводы водить не нужно — голодный боец для вас должен быть важнее. — Виноват! Разрешите идти? Каменев кивнул и промычал что-то непонятное набитым ртом, показывая рукой в сторону казармы. — Там трёх поросят принесли и одного пленного. Будете жарить, не перепутайте, — перевёл Шапошников. А потом, проводив взглядом пограничника, спросил: — Откуда пленный? Мы что, уже воюем с Финляндией? Сергей Сергеевич спокойно прожевал и ответил: — Надо же было ребятам потренироваться, не всё же на свиньях. Хотя и этот не лучше… — Кто? — Да пленный наш. Помните в шестнадцатом году скандал с приват-доцентом Нерлиным? — Это который был любовником князя Юсупова и изменял ему с Гришкой Распутиным? Там ещё что-то с кражей серебряных ложек связано… — Он самый. Только кражу замяли, а Нерлин исчез из Петербурга. — А как на границу попал? Что, в армию взяли? — Нет, просто всё это время он кормился в Гельсингфорсе написанием газетных статей про то, как Российская Империя угнетала маленький, но гордый финский народ. А тут поступил заказ на книгу об агрессии СССР против Финляндии в девятнадцатом году. Вот и приехал материал собирать. — Вот ведь пи…, - Борис Михайлович кашлянул и поправился. — Вот ведь содомская порода. И зачем вы его сюда притащили? — Ну не бросать же труп прямо там. А так — пропал, и с концами. — Так труп, говорите? — С десяти часов вечера. — Ещё без четверти…. — Честно говоря, это уже его проблемы, — невозмутимо заметил Каменев. — За пятнадцать минут можно даже родиться успеть, а не то что помереть. Каменев отбросил в сторону второй за вечер исхлёстанный веник и недовольно поморщился: — Жестковат. Видимо после Троицы заготавливали. — А что, есть разница? — Шапошников, завернувшийся в простыню наподобие римского патриция, уже сидел у самовара. — Конечно. Лист крупноват и не такой мягкий. Разве не почувствовали? — А по мне, так никакой. Что после Троицы, что после Духова дня… И вообще, вам не кажется странным, Сергей Сергеевич, что сидим вот мы, коммунисты и красные генералы, и рассуждаем о религиозных праздниках? — О чём же ещё? О превосходстве марксистско-ленинской теории в бане говорить как-то не принято. — Я вообще. Вопрос немного шире. Представьте себе такое год назад. — Ну вы и вспомнили. Тогда даже воскресений не было. Вот за что уважаю нашего Патриарха, так это за отмену пятидневки. — В его обязанности и входит искоренение и борьба с богохульственными вредительствами Троцкого и Ягоды. Нарком обороны опустил полотенце, которым вытирал насухо пышные усы, и озабоченно посмотрел на Шапошникова: — С вами всё в порядке, Борис Михайлович? Что-то вы передовицами из "Правды" разговаривать начали. — Спасибо, Сергей Сергеевич, я здоров. Просто передовицу и читал, вот она на столе постелена. — Извините. — Ничего страшного, это всё газеты. Знаете, порой кажется, что скоро сам начну им верить. Всё же это мощнейшее оружие. Каменев налил себе чаю в стакан в мельхиоровом подстаканнике с эмблемой наркомата путей сообщения, взял горсть ржаных сухариков и вздохнул: — Разве вот нам корреспондентов на врага сбрасывать? — Что, приходите к тем же выводам, что и я? — Угу, — нарком наблюдал за танцующими чаинками. — Нереальная задача. Там сначала бомбить неделю нужно, а потом… Да не знаю я, что потом! Танки не пройдут, а оставшиеся в живых пулемётчики выкосят всю пехоту. Она у нас и так воевать не умеет, а если ещё под огнём… То, что новым уставом разрешено применять матерные слова при командовании на поле боя, конечно существенно подняло боеготовность, но в остальном… Прорвать оборону мы, конечно, прорвём, но с какими потерями… Честно скажу — не хотелось бы дожить до такой войны. — Только Клименту Ефремовичу так не говорите — обидится. — Не гимназистка, переживёт. Рано нам ещё сюда соваться. — Тоже самое пытаюсь доказать уже полгода. — И чего? — Как чего? А кто ещё на прошлой неделе кричал о непобедимости и легендарности? Знаете, Сергей Сергеевич, если Фортуна в кои-то веки повернулась к России лицом, ещё не значит, что она нам благоволит. Может просто боится показывать задницу? |
|
|