"Исповедь убийцы" - читать интересную книгу автора (Певзнер Керен)

Глава 3 О вкусной и здоровой пище

Клиника «Ткума» находилась почти в загородной зоне. От посторонних взглядов ее защищал высокий бетонный забор. Вдоль забора, по всему периметру внешней стороны были высажены деревья. Развесистые кроны маскировали его так, что казалось, что там, за деревьями находится просто жилой дом, а не место для проблематичного контингента. Дорога вела к воротам, которые охраняли два дюжих охранника.

Я остановилась возле ворот.

— Добрый день, — сказала я охранникам, — я приехала на консультацию.

— К кому вы записаны? — спросил один.

— К доктору Зискину. Он назначил мне встречу полтора месяца назад.

Охранники переглянулись, и один из них направился к внутреннему телефону. Поговорив пару минут, он кивнул головой и сказал мне:

— Подождите здесь, сейчас за вами придут.

Через некоторое время к воротам подошел молодой врач. Круглые очки аля Джон Леннон сидели низко на переносице, он периодически поправлял их тонкими длинными пальцами пианиста, светлый свитер мешковато сидел на фигуре.

— Здравствуйте, — сказал он мне, — я доктор Рабинович, пойдемте со мной.

Мы направились через небольшой парк к зданию клиники. Пока мы шли туда, мы оба молчали. На зеленых лужайках сидели и лежали люди. На них была обычная, не больничная одежда. Многие были до невозможности худы. Вокруг было тихо и весь пейзаж производил впечатление чего-то иррационального.

Мы вошли в кабинет.

— Садитесь, — предложил доктор, — хотите пить?

— Спасибо, если можно, простую воду, — попросила я.

Он достал из маленького холодильника бутылку минеральной воды и налил мне в высокий стакан. Я поблагодарила, отпила немного и осмотрелась.

Кабинет был небольшой и уютный, если это слово подходит для кабинета. На стенах висели фотопейзажи и портреты веселых смеющихся людей.

— У вас очень мило, — заметила я, усаживаясь в глубокое кресло. — А где же доктор Зискин? Он обещал принять меня и помочь мне в моей проблеме.

— К сожалению, доктора Зискина нет сейчас здесь, если хотите, можете рассказать мне, госпожа…?

— Вишневская, — быстро сказала я и усмехнулась про себя — ну да, нет его, не может он меня принять. Чего темнить? Почему бы сразу не сказать, что доктора Зискина убили?

— Слушаю вас, госпожа Вишневская, чем я могу помочь вам? — он выжидательно посмотрел на меня.

К такому обороту событий я не была готова. Я вообще не знала, зачем я потащилась в эту клинику, я кляла свой любопытство на чем свет стоит.

— Э… видите ли… — промямлила я. — Мне трудно вот так сразу, я не думала, что будет другой доктор…

— Ничего, ничего, — успокоил доктор Рабинович, — начните с самого главного.

— Н-ну… дело в том, что я… что мой друг начал употреблять наркотики (прости, Денис!), и я очень этого боюсь. Он стал нервным, раздражительным, у него красные глаза и… И он ворует мои драгоценности, — вдохновенно закончила я. О поведении наркоманов мне больше ничего не было известно. И слава Богу.

Доктор молчал. После паузы, он сказал:

— Ну? Что ж вы прекратили рассказывать, продолжайте.

А еще говорят, что врать лучше всего экспромтом. Я отчаянно рылась в собственной памяти, пытаясь придумать душераздирающие подробности падения моего ничего не подозревающего друга.

— Э-э-э… Он перестал есть, — я вовремя вспомнила худых людей во дворике, — и еще… — мне пришла на ум какая-то древняя статья по сексопатологии: — И еще… ну, вы понимаете… Еще он больше не занимается со мной сексом! — выпалила я в полном отчаянии.

Доктор откинулся на стуле. Он с интересом разглядывал меня, потом вдруг запрокинул голову и захохотал с искренним удовольствием.

Этот смех вдавил меня в кресло.

Отсмеявшись, доктор Рабинович сказал:

— Похоже, чтением научно-популярных статей по проблемам наркомании вы занимались в последний раз что-то лет за десять до моего рождения. Поскольку мне скоро тридцать, могу сделать вам комплимент, госпожа Вишевская, — Рабинович окинул меня ехидным взглядом. — Для ваших семидесяти с небольшим вы очень хорошо сохранились. А теперь, может быть, прекратим валять дурака? — он вдруг резко изменил тон. — Вы расскажете, с чего вдруг вам понадобился доктор Зискин, а я пообещаю не вызывать полицию. Договорились?

Второй день подряд я связываюсь с полицией — то я ее зову, то мне ее вызывают. Может быть, пока все не утрясется, заказать себе какого-нибудь бравого полицейского и не отпускать его от себя ни днем, ни ночью?

Не успев додумать эту игривую мысль, я, неожиданно для самой себя, разревелась. Видимо, напряжение последних двух дней дало о себе знать.

— Простите меня за этот глупый спектакль, — сказала я сквозь слезы. Я знаю, что доктор Зискин убит, я услышала сегодня об этом по радио, по второй программе.

— Да? — доктор Рабинович почему-то удивился. — Со времени его смерти прошел уже месяц, и только сейчас передали? А вам-то что? Вы любительница жареных фактов?

Он вышел из-за стола и протянул мне же стакан с водой.

Мои зубы стучали об край стакана. Наконец я немного успокоилась, чтобы отвечать на его вопросы.

— Я из Ашкелона, живу там и работаю, у меня бюро по переводам. Вчера вечером убили моего соседа по работе, психоаналитика Когана. Ему ножом перерезали горло, — я снова зашлась в рыданиях и невольно подумала, который раз я уже это рассказываю.

— Какого Когана, Иммануила? — молодой доктор был поражен. — Да-да, я помню, он действительно живет… жил в Ашкелоне. Он довольно часто навещал нашу клинику и подолгу беседовал с доктором Зискиным, они работали над общей проблемой… — Тут он спохватился и подозрительно посмотрел на меня: — А вы-то тут при чем?

— Я нашла его мертвым и вызвала полицию.

— Хорошо, ну а к нам зачем пожаловали?

— Не знаю, просто думала…

— Знаете что, я все-таки позвоню в полицию, — решительно сказал доктор и поднял трубку.

— Не надо полиции, — быстро проговорила я. — Вот телефон следователя, который ведет это дело. Он в курсе всего, позвоните ему, он вам все подтвердит.

— А откуда я знаю, что он следователь? — буркнул Рабинович, но номер набрал. Поговорив несколько минут и толково, на мой взгляд, обрисовав ситуацию, он повернулся ко мне: — Следователь Борнштейн сейчас здесь, в Тель-Авиве. Будет у нас через полчаса… — тут он участливо посмотрел на меня: — Может быть, вы проголодались?

Представляю себе, как я выгляжу, если у молодого мужчины при одном взгляде на меня появляется желание подкормить бедняжку. Я вспомнила шутку насчет «хорошо сохранилась» и на несколько секунд люто возненавидела доктора Рабиновича.

— Пойдемте в нашу столовую, перекусим, — предложил он как ни в чем не бывало.

И тут я почувствовала зверский голод. Несмотря на то, что время было раннее для обеда, около полудня. Интересно, это эмоции пожирают столько калорий? У меня пошел интересный период в жизни: столько впечатлений и бесплатно. А вот теперь столовка в дурдоме. И я спросила:

— А брому в суп не нальете?

— Не волнуйтесь, — серьезно ответил доктор, — ни брома, ни битого стекла не будет.

И мы пошли в столовую. Это оказалась большая комната, напомнившая мне столовые в кибуцах — кстати, неплохие. Посуда была одноразовая, пластмассовая, но вилки были и ножи с зубчиками, все как положено. Мы сели за угловой столик. Я осмотрелась. Больные ели нехотя, тихо переговариваясь. Наверное, находились под действием лекарств. К нам подошел высокий небритый парень. Линялые джинсы и такая же майка были чистенькими, длинные волосы собраны на затылке в хвостик.

— Алекс, — обратился к нему доктор Рабинович, — принеси нам что-нибудь поесть.

— Кто это? — спросила я.

— Алекс? — переспросил доктор. — Это выздоравливающий. Он был в стране полгода, когда попал к нам. Начал колоться героином еще в России. Здесь быстро спустил на наркотики все пособия, которые получают репатрианты. К нам в клинику он пришел сам со старого автовокзала, где ночевал на скамейках. Он сам захотел бросить. У него сильная воля. А мы только помогаем. Без желания самого больного лечение невозможно. Сейчас он работает на кухне. Мы не заставляем, ребята сами просят дать им какую-нибудь работу. Они ночами сидят возле своих собратьев по несчастью, когда те в ломке.

— А кто платит за лечение?

— Часть дают родственники, часть — Министерство здравоохранения, но основные субсидии идут из одного американского фонда.

Алекс принес обед. Это была пиала супа, кусок индюшки, политый какой-то подливой с гарниром из тушеного зеленого горошка с кукурузой и салат. Я оглянулась. Больные ели тоже самое.

— Спасибо, Александр, — сказала я по-русски.

— На здоровье, — ответил он мне и отошел.

Мы принялись за еду. На удивление, вкус оказался вполне сносным. Я ожидала худшего.

— Как вас зовут, госпожа Вишневская? — спросил неожиданно молодой врач.

— Валерия. А вас?

— Меня Игаль, — сказал он в ответ.

— Вы знаете, обед очень приличный, даже, можно сказать, вкусный.

Игаль пристально смотрел на меня сквозь свои круглые очки и молчал. Вдруг он спросил:

— Так что вы у нас искали, Валерия?

Я отложила вилку в сторону:

— Когда я услышала по радио, что был убит еще один врач-психиатр, то подумала — может быть, в клинике что-нибудь узнаю. Приехала сюда просто так, по наитию и абсолютно не предугадывала, что из этого выйдет.

— Значит, вы решили провести самостоятельное расследование, госпожа Агата Кристи?

Неужели я так похожа на великую писательницу?

— А что бы вы хотели? — взорвалась я. — Сначала я вижу труп, потом ко мне пытается ворваться убийца, потом меня допрашивают, потом убийца угрожает мне по телефону… Это что — не причина защищаться?

— Ну, ну, успокойтесь, Валерия, — примирительно сказал Игаль. — Похоже, вам действительно не помешал бы бром. В супе, — он улыбнулся. Я опустила голову и стала ковырять пластмассовой вилкой индюшку.

— И вообще, — заметила я угрюмо, — Агата Кристи расследований не проводила. Это Эркюль Пуаро проводил. А она романы сочиняла.

— Именно это я и имел в виду, — любезно сообщил доктор. Но через несколько секунд вдруг заговорил вполне серьезно. — В день, когда был убит доктор Зискин, у него вышел крупный спор с одним из наших больных. Его зовут Яир Бен-Ами. Яир кричал, что он убьет доктора и не соглашался принимать лекарства. Его утихомирили наши работники и вывели из кабинета Зискина. В ту же ночь доктор был убит, ему перерезали горло, а Яир пропал, хотя убежать из клиники весьма сложно. Кстати, его родственники живут в Ашкелоне. Мы сообщили полиции о скандале, его ищут, но пока не нашли. Доктор Коган тоже осматривал Яира, так что все может быть, — Игаль вдруг прекратил рассказывать и посмотрел поверх моей головы.

Я обернулась. К нашему столику подходил Михаэль Борнштейн.

Он сухо поздоровался с нами. Доктор Рабинович предложил ему присесть. Он отказался и повернувшись ко мне, произнес:

— Пойдемте, Валерия.

Я послушно встала и направилась к выходу. Борнштейн молча шел следом. Игаль остался за столом.

Я чувствовала, что Борнштейн взбешен, но сдерживается. Мы вышли в парк перед клиникой. Больных не было, видимо, обед еще не кончился.

— Кем вы себя вообразили, госпожа Вишневская, что полезли туда, куда вас не просят лезть? — сказал он, глядя на меня своими блеклыми голубыми глазами.

— Агатой Кристи, — услужливо подсказала я. Имя известной сочинительницы детективов вылетело у меня совершенно автоматически.

— Издеваетесь?! — рявкнул Михаэль.

— Нет-нет, что вы, — защищалась я, — просто меня сегодня уже так называли.

— Вы себе просто не представляете, как вы нам мешаете, — уже чуть мягче сказал Борнштейн. — Мы знаем об убийстве Зискина, просто это дело расследует наше тель-авивское отделение, вот потому я и здесь. А вы не даете нам спокойно работать.

— А про Яира Бен-Ами вы знаете?

— Знаем, он в розыске.

— А то, что его родственники живут в Ашкелоне, это вам тоже известно? спросила я саркастически.

Но весь мой сарказм пропал втуне.

— Да, — устало сказал Борнштейн, — известно. И живут они в вашем районе. И вообще, бросьте вы это дело, Валерия, вам, что, забот не хватает? У вас работа, дочка, занимайтесь ими и не мешайте нам работать. Я сейчас вас просто предупреждаю, а ведь могу и официально.

Мы дошли уже до моей машины. Я села, пристегнула ремень и взглянула на Михаэля.

— Езжайте домой, Валерия, и будьте осторожны на дорогах, — он повернулся и пошел к своей машине.

— Постойте, — закричала я, — я должна придти к вам в пять часов?

— Нет, не надо, я уже распорядился поставить ваш сотовый телефон на прослушивание… — он махнул мне рукой и сел в машину.

Устроившись поудобнее в своей маленькой «Сузуки», я пристегнула ремень и тронулась с места. Выруливая на проезжую часть, я затылком ощутила смутное беспокойство. Мне казалось, что опасность вот-вот настигнет меня. Но движение на дороге было такое сильное, что у меня просто не было возможности обернуться.

Вдруг вид на заднее стекло заслонила какая-то тень и тихий голос порусски проговорил:

— Не бойтесь, госпожа, это я.

Моя машина вильнула влево. Мужик в соседнем автомобиле, гаркнув что-то, покрутил пальцем у виска. Нет, мне так больше не выдержать!

— Кто вы? — спросила я и посмотрела в зеркало заднего обзора.

Но только глянув, я поняла, что сзади меня сидит тот самый Алекс, с которым меня познакомил доктор Рабинович.

— Саша, — сказала я, еле удерживаясь от дрожи, — как вы меня напугали!

— Простите, я не хотел. Просто мне нужно было поговорить с вами наедине, и я ждал здесь, около вашей машины. Мне не хотелось, чтобы ктонибудь увидел бы меня. А когда вы подошли вместе с полицейским, мне не оставалось ничего другого, как открыть дверцу и спрятаться внутри.

— А что, дверь была открыта? — я была удивлена.

Алекс усмехнулся:

— Открыть — это не проблема. Вот если бы вы уехали, вот тогда было бы гораздо хуже.

Вспомнив, что рассказывал доктор, я поняла, каким образом на старом автовокзале Алекс добывал наркотики — вскрывал автомашины и воровал оттуда ценные приемники и магнитофоны. Но поняв это — я разволновалась еще больше — значит меня вот так просто можно обокрасть, а я и не почувствую.

На свое счастье, впереди показался знак поворота и я, свернув на тихую улочку, остановила машину.

— Сядьте вперед и рассказывайте, — приказала я. Кажется, мне удалось придти в себя — вон какой командный тон прорезался.

— Простите, как к вам обращаться? — спросил он несмело, усаживаясь на переднее сиденье. Видимо сам был не рад сложившейся ситуации.

— Валерия, — ответила я и посмотрела на него повнимательнее, — можно просто Валерия, без «госпожи». Парень производил приятное впечатление — у него были интересные глаза — ярко-голубые, с огромными зрачками, они смотрели на меня смущенно. Он машинально потеребил свой хвостик на затылке. Кажется, Алекс не знал, с чего начать.

— Скажите, Валерия, вы приехали к нам из-за убийства доктора Зискина? наконец решился он.

— Саша, я могу вас так называть? — он кивнул и я продолжила, — Это действительно так. Мне нужно было кое-что выяснить.

— Не нужно ничего выяснять, вы уехали оттуда и правильно сделали. И не приезжайте больше — забудьте, что был такой доктор и что вы были там, он говорил таким умоляющим голосом, что мне сделалось нехорошо.

— Послушай, Саша, — я перешла на «ты», так как парень был совсем молодой, лет девятнадцати — двадцати и мне хотелось все-таки докопаться до сути, — я приехала в клинику, не потому, что мне это нравится, или нечем заняться больше (Ой, да что я несу, ведь именно об этом меня предупреждал Михаэль). Поэтому я прошу тебя рассказать, что же тебя так взволновало до такой степени, что ты вспомнил свои старые привычки и залез ко мне в машину. И пожалуйста, если уж ты пошел на такой поступок, то будь мужчиной до конца — расскажи, чего, или кого я должна опасаться.

Повисла пауза. Саша смотрел на меня своими синими глазищами и я даже поежилась, а видит ли он меня? Может быть он витает в каком-то своем мире, а весь этот разговор об опасности — для отвода глаз. Может быть он залез ко мне в машину, чтобы украсть что-нибудь, а я его застала, вот он и выдумывает невесть что.

Подумав немного, Саша сказал:

— Вот и доктора убили, за то, что лез не в свое дело.

— Какого доктора, — не думая спросила я, так как у меня у меня их было двое.

— Как какого? — непонимающе посмотрел на меня Саша, — Зискина.

— А в какие такие дела он лез?

— В наркотики, — хмуро ответил он, видимо решив все-таки раскрыться.

Теперь не понимала уже я:

— Саша, что значит наркотики? Ведь он именно ими и занимался. Лечил людей от наркотической зависимости. Тебя вылечил.

— Нет! — закричал он, — меня доктор Игаль спас! Я ему руки целовать должен!

— Ну хорошо, хорошо, успокойся. Игаль так Игаль. Ему, я надеюсь, ничего не грозит?

— Да что вы говорите, Валерия? — испугался он не на шутку, — я не хочу, чтобы с доктором Рабиновичем случилось то же самое.

— Так расскажи в конце концов, что ты сомневаешься. Нельзя молчать, если какая-то беда грозит хорошим людям.

— Вы знаете, что мы тут все наркоманы, — сказал Саша совсем успокоившись, — и самое трудное для нас — это удержаться, чтобы снова не сесть на иглу. А существуют такие сволочи, — тут его голос напрягся и зазвенел, — что проносят нам наркотик прямо в больницу. Что они только не делают: и в хлеб засовывают ампулы, и в трусах проносят. А наши ребята, у которых силы воли не хватает, клянчат у родственников деньги, вроде бы как на еду, а сами покупают героин. Но вы же видели, как нас тут кормят. Многие даже трети не съедают.

— Да, Саша, видела. А что, доктор Зискин не знал, что здесь творилось?

— Как не знал? Знал. И в тот день, когда его убили, у нас были посетители. Кто-то из дружков Яира принес упаковку ампул — двадцать штук. Чтобы тот продал их в больнице. А доктор узнал об этом и отобрал коробку. Ночью Яир залез к нему и убил. Ведь эти ампулы стоили огромные деньги. И их не нашли.

— Ты думаешь, что это Яир убил доктора Зискина и забрал наркотик? спросила я Сашу.

— Ну конечно! — убежденно воскликнул он, — а кто же еще?

Я пожала плечами.

— Я не понимаю, при чем здесь я? Мне-то какая опасность грозит?

— Валерия, ведь вы к нам приехали через месяц после убийства. Все уже затихло, никого не поймали. А вы снова подняли это дело. Да еще полицейский приходил.

У нас ведь все по старому. Есть новый распространитель, вместо Яира. А я не знаю, как его зовут. И опять ребята ходят под дурью. Если вы будете им мешать, расследовать то, что для них опасно вытаскивать наружу, то вас уберут так же, как Зискина.

— Нет, милый, не уберут, — сказала я задумчиво, — дело в том, что убили еще одного врача, который тоже лечил наркоманов. И я нашла тело.

— А кого убили? — заинтересовался Саша.

— Доктора Когана.

— Какого доктора Когана? Такого высокого, с узенькой бородкой и в больших очках?

— Да, Саша, судя по твоему описанию, это именно он.

— Тогда я тем более прав! Нельзя вам соваться в это дело, а то будете третьей!

— А ты что, его знаешь?

— Так он же был у нас в тот день, когда убили доктора.

— Подожди. Как был? А почему об этом мне ничего не рассказал Игаль?

— А он и не знал. А я знал. Коган ненадолго пришел к доктору Зискину, буквально забежал на минуточку, что-то сказал и уехал обратно. Поэтому Игаль ничего и не знал.

— Скажи, а Коган был здесь, когда доктор Зискин обнаружил ампулы? — я рвалась вперед как ищейка, почуявшая след.

— Дайте подумать… Да, он был у нас. Героин был уже у доктора, когда приехал Коган. Я уверен, что Когана прикончили потому, что он знал, что здесь вовсю торгуют наркотиками и еще… Он, по-видимому, оказался нежелательным свидетелем.

— Может ты и прав, — я задумалась. Нужно сообщить Борнштейну о том, что рассказал Саша, но он, словно поняв мои мысли, взмолился:

— Я вас только прошу, не рассказывайте никому о том, что я вам рассказал. А то меня тоже прикончат.

— Ну почему ты боишься, Саша? Ведь если продавцов арестуют, то будет легче.

— Придут другие. И снова начнут торговать, — он обреченно махнул рукой. Мне пора, я уже и так задержал вас.

— Спасибо, Саша, если ты хочешь, я отвезу тебя в клинику.

— Даже и не думайте, Валерия. Не нужно, чтобы меня видели с вами. Да и недалеко тут. Я привык ходить пешком. Прощайте.

Он вышел из машины и торопливо пошел обратно.

Я возвращалась в Ашкелон. Дел не переделала, сил не было, мертвого Паниковского, то есть Когана, не воскресила. Ну почему его все-таки убили? А что, если Зискин успел передать коробку с наркотиком Когану. Вполне вероятно. Ведь Михаэль не рассказывал мне, что у убитого в клинике доктора нашли наркотики. В принципе он и не должен мне докладывать. Но мне все же кажется, что если бы тогда этот Яир нашел бы пресловутую коробку, то Иммануил Коган был бы жив. А он мертв. Значит наркотики были у него и расправился с ним убийца таким же способом, как и с Зискиным. Черт побери, ведь он же на свободе и родственники его живут в одном со мной районе. Борнштейн прав, ну куда я лезу, какого черта мне нужно все выяснять? Ведь есть у нас доблестная полиция, вот пусть она меня и бережет. Черт, опять говорю цитатами. У меня всегда так, когда своих мыслей нет, на ум приходят заимствованные. Благо, если толковые, а то ведь такой обыкновенный фильм, как «Бриллиантовая рука» весь настругали на цитаты и можно фразочками типа: «Бабе цветы, дитям мороженое», объяснить все на свете и еще при этом выглядеть своим в доску парнем с классическим чувством юмора. Нет, конечно парнем я выглядеть не могу, а кем же? Я — Телец, упрямая скотина. Хотя я не верю ни в какие гороскопы и являюсь убежденной материалисткой, что сейчас совсем не модно, есть что-то в определении моего астрологического характера. Что про Тельцов говорят? Упрямые, но доводят дело до конца. Обожают роскошный секс со всякими примочками, особенно в полнолуние. И с этим можно согласиться — в некоторой степени. Вот, например, сегодня — полнолуние, а в такие ночи мы с Денисом очень даже хороши. Помню, пару месяцев назад он пришел ко мне ночью, в небе светила полная луна, он был возбужден до предела. После отличного секса вымотал мне всю душу, рассказывая какие-то свои детские обиды…

Ладно, успокойся, Валерия, а то слетишь с дороги. Что еще я знаю о Тельцах? А, любят поесть, но при этом умеют хорошо готовить. Верно, грешна, люблю себя побаловать, хотя могу на целый день забыть о еде, когда в бегах. А какую я готовлю «бадымджан долмасы», это поазербайджански долма из баклажанов. Пальчики не только оближешь, но и проглотишь. Готовить меня научил мой бывший муж. Оказывается, там у них совершенно не считается зазорным, если муж ходит на базар и прекрасно готовит. Лучшие повара — мужчины, а к шашлыку они женщин вообще не допускают. Так вот: я беру несколько маленьких синеньких (в Баку их называют смешно — демьянки), пару, другую крепких помидор, кислых яблок и болгарских перцев. Вырезаю из них серединки и все эти фрукты-овощи начиняю фаршем. Фарш делаю из смеси говяжьего и индюшачьего мяса (это в местных, израильских условиях, в оригинальном варианте предпочитают парную баранину), много зелени — петрушки, кинзы и лука. Закрываю нафаршированные овощи их же крышечками, укладываю в один ряд на противень или на большую глубокую сковороду и посыпаю сверху тем, что вырезала из середины овощей и крупными кольцами лука — это для сока. Добавляю немного масла, закрываю крышкой и на два часа на медленный огонь. Ничего не мешаю. Через два часа открываю крышку. Вид — настоящий Пиросмани. А запах! Нет, решено, приеду домой и приготовлю, а то это просто безобразие, кормиться в столовке для наркоманов. А насчет расследования — это пусть мисс Марпл занимается, она одинокая старая дева, хотя я отношусь к ней с большой симпатией. Я, слава Богу, молодая здоровая женщина — буду готовить. Тем более, что Денис должен придти, ужинать и любить. Кстати о Денисе, он хотел придти пораньше, чтобы вместе идти в полицию…

Я набрала его служебный номер:

— Денис, привет. Я уже встретилась с Борнштейном, так что в полицию идти не надо.

— Где это ты успела? — подозрительно спросил он.

— Он нашел меня в Тель-Авиве, в психиатрической лечебнице, — торопливо объяснила я.

— Где-где? — спросил после заметной паузы Денис. — В какой лечебнице?

— Ну… Ну, неважно, — я сообразила, как со стороны выглядело мое объяснение. — Неважно, следователь был там на совещании.

— На совещании в дурдоме? — недоверчиво переспросил Денис.

— Да не в дурдоме! — рассердилась я. — В Тель-Авиве. Это я была в дурдоме. Пока меня там кормили обедом, доктор вызвал за мной следователя, а тот как раз поставил мой телефон на прослушивание… — тут я замолчала, потому что из сказанного уж точно можно было сделать вывод о совсем неслучайном моем пребывании в психиатрической лечебнице.

По-моему, Денис именно такой вывод и сделал.

— Хорошо, — сказал он осторожно, как будто разговаривал с больной. Все прекрасно, я понял. У тебя был тяжелый, нервный день. Ты, пожалуйста, поезжай домой. Не торопись, будь внимательно. И отдохни. Как следует отдохни, расслабься. Я после работы сразу же приеду к тебе. Договорились?

— Договорились, — послушно ответила я.

— Ну, вот и славно. Целую, бай, — он повесил трубку.

«Но мне еще нужно заскочить на работу!», — хотела сказать я. Не успела. Ладно, постараюсь не задерживаться.

«Сразу к тебе», — это подразумевается, не заезжая домой. Значит его надо будет накормить и достать из шкафа его домашнюю майку. Ладно, иногда это даже приятно. А вот его мама будет недовольна. У нее вечно сморщенный носик, как будто она постоянно к чему-то принюхивается.

Тем временем, я уже была в Ашкелоне. Время близилось к пяти и так как не нужно было идти с визитом в полицию, я решила заехать на работу. Все равно я ничего не успевала, так, что возьму несколько документов домой для перевода.

Здание, в котором я имела честь снимать контору, гудело как потревоженный улей. Около опечатанной двери покойного психоаналитика стояла группа зевак и возбужденно спорила. Мне не удалось проскочить мимо. Увидев меня, кто-то крикнул: «Вот она!» — и меня обступила плотная толпа любопытствующих.

«Да-а, — подумала я, — называется, поработала…»

На меня посыпался шквал вопросов:

— Это правда, что ты нашла тело? — спросила пухленькая секретарша местного адвоката. — Говорят, за тобой гнался убийца с пистолетом?

— И не с пистолетом, а с ножом, — компетентно добавил кто-то.

— Это его ревнивый муж зарезал, — веско сказал еще одна девица из маклерского бюро, — Коган, мир праху его, был любитель приводить дамочек в кабинет. У него там кушетка удобная.

— Сама, что ли, пробовала? — ехидно поинтересовалась подружка.

Я взмолилась:

— Слушайте, имейте совесть, я целый день моталась по делам, дайте сесть и перевести дух.

Меня пропустили в мой кабинет, но я, конечно, зря надеялась, что все останутся за дверью. Наш народ тактом не обижен. Конечно же, вся небольшая комната тут же была заполнена народом.

— Ну, рассказывай! — с нетерпеньем сказала одна из секретарш.

Честно говоря, я люблю быть в центре внимания, например, когда у меня платье сногсшибательное, или когда из отпуска выхожу. Но сейчас, после того, как уже несколько раз уже возвращалась к этим, леденящим душу, подробностям? Ну уж нет, увольте. И я попыталась сократить свое повествование:

— Да что говорить, вернулась за зонтиком, у него свет горит, я зашла он лежит, вокруг кровь… — в таком телеграфном ритме я попыталась закончить, но не тут-то было.

— Ты подробнее, — сказал маклер Додик, сидя на краешке моего стола.

Я вдруг разозлилась:

— Слезь со стола, — рявкнула я на него, — тоже мне, желтая пресса нашелся — подробнее, — передразнила я его, — говорю же, лежит, рядом магнитофон пустой валяется, я и побежала к себе полицию вызвать. Потом полицейские пришли, тело упаковали и вынесли. Вот и все. А теперь валите отсюда, мне работать надо.

— Скучный ты человек, Валерия, — разочарованно протянула пухленькая секретарша, я все время забываю, как ее зовут, — неинтересно рассказываешь. Я бы, такое увидев, со страху бы умерла.

— Вот-вот, — подхватила я, — и в этом состоянии очень бы все красиво рассказала. Все, давайте по конюшням.

— Пошли, Додик, — она потянула маклера за рукав и вся толпа вывалилась из кабинета в коридор.

Вся, да не совсем. В углу стояла незнакомая женщина, лет сорока-сорока двух, одетая изысканно, в нежно-палевый шелковый костюм и кружевную кофточку. Ее пальцы были унизаны перстнями, а в ушах переливались маленькие жемчужины. Глаза покраснели, весь облик выражал сильное беспокойство.

— Вы к кому? — спросила я ее. — Если насчет вчерашнего происшествия, то я не расположена говорить на эту тему.

— Я прошу вас, выслушайте меня, — взмолилась женщина.

— Садитесь, — сказала я, смирившись со своей судьбой.

Незнакомка мяла в руках мокрый, кружевной платочек.

— Дело в том, — начала она, — что я последней была вчера у доктора Когана, и он записывал наш сеанс на магнитофон, — она прижала к носу платочек и зашлась в рыданиях.

— Я не понимаю, чем я-то могу вам помочь? — я протянула ей стакан с водой, но она даже не заметила его.

— Мой муж старше меня на пятнадцать лет, — сообщила она, глядя в пол, он занимает большой пост в Министерстве финансов. Последнее время он стал невнимательным ко мне, раздражительным, и я подумала, что у него есть любовница. Я не хочу с ним разводиться и ему не выгодно это, так как несмотря на его большую зарплату, я имею свой собственный капитал и все расходы по содержанию дома и прислуги лежат на мне. У нас большой трехэтажный дом в Барнэа.

— Кстати, вы не представились, — перебила я ее.

— Ах, да, извините, — она порылась в сумочке и вытащила тисненую золотом визитку. На ней было написано: Шарон Айзенберг, член правления благотворительного фонда «Америка — терпящим нужду». Ниже были напечатаны адрес, телефон, факс, в общем, все как положено.

— Госпожа Айзенберг, я все-таки не пойму, чем могу быть вам полезна? Я всего лишь скромный переводчик с русского и английского, и никогда не участвовала ни в каких фондах.

— Нет-нет, я не этого прошу у вас. Все дело в кассете, — она испуганно взглянула на меня и снова уставилась в пол.

— В какой кассете? — это уже было выше моего понимания.

— Понимаете, обычно доктор Коган записывал все сеансы на магнитофон, объяснила госпожа Айзенберг. — И в этот раз тоже. Я была приглашена к нему на последний сеанс, в шесть часов вечера. Он спросил, что меня мучает и я рассказала о том, что муж холоден со мной. Мы поговорили на эту тему и мне стало легче. Доктор посоветовал мне пообщаться с мужем нежно, но в то же время прямо. Я согласилась, после сеанса поехала домой и начала с мужем этот разговор. Видимо, что-то сделала не так, — она пожала плечами. — В общем, он жутко вспылил. Наорал на меня, что я хожу ко всяким шарлатанам и выбрасываю деньги на ветер, хотя я тратила на сеансы свои деньги. А когда он узнал, что весь этот разговор был записан на пленку, то он просто стал невменяемым, кричал, что я опозорила его и что надо немедленно забрать эту пленку. Мы сели в машину и поехали обратно, к доктору, надеясь застать его в кабинете.

Я представила себе стареющего «мачо», у которого есть все: деньги, престиж, уважаемая работа, дом с прислугой. У него только не стоит. И еще дура-жена, которая при любом удобном случае тычет ему, что она богаче, и треплется кому ни попадя, что он импотент. Есть с чего сойти с катушек.

— И что было дальше? — я с интересом посмотрела на собеседницу. Эта история начала меня забавлять.

— Когда мы подъехали к зданию, там уже была полиция, доктора вынесли и двое полицейских, проходя мимо нашей машины, один помоложе, другой постарше, говорили о том, что жаль, что магнитофон оказался пустой, а то они бы узнали, о чем перед смертью говорил доктор.

— И где же сейчас эта кассета? — спросила я.

— Как где? — госпожа Айзенберг удивилась. — У вас, конечно. Вы же нашли тело. Отдайте мне ее и я заплачу вам хорошие деньги. Вы же все равно хотели меня шантажировать. Все знают, что мы люди состоятельные.

Тут настала моя очередь удивляться:

— Что за бред? — я возмутилась не на шутку. — Зачем мне ваша дурацкая кассета? Тогда уж вас будет шантажировать кто-нибудь другой, убийца, например!

— Нет, он не мог ее забрать, иначе он бы испачкал магнитофон кровью, ее там в комнате натекло много.

— Откуда вы знаете, что магнитофон не был испачкан кровью?

— Меня сегодня утром вызвали в полицию и спросили, была ли я на приеме у доктора Когана. Я ответила, что была. И тогда они сказали, что кассеты всех, кто был в тот день на приеме, валялись на полу возле тела, а моей не было. И еще они сказали, что я была последней, преступник пришел сразу же за мной… — тут она вдруг испуганно захлопала глазами. — Ой… голос ее мгновенно сел. — Я только сейчас поняла… Он же мог меня убить!.. — взвизгнула она так, что я подпрыгнула на месте. «Звонить доктору Рабиновичу», — мелькнуло в голове.

Но мадам мгновенно успокоилась. Думаю, тот факт, что убили, все-таки, не ее, а кого-то другого, прибавил ей оптимизма.

— И еще…, — прежним тоном закончила она, — что если бы преступник захотел взять ее, то он бы запачкал магнитофон. А магнитофон был чистый и пустой.

— Но если я бы взяла, то на нем остались бы мои отпечатки, — возразила я, а про себя подумала: «Черт побери, я уже начинаю оправдываться.»

Это меня разозлило и я сказала официальным тоном:

— Госпожа Айзенберг, прошу вас уйти. У меня нет вашей кассеты и нет никакого желания вас шантажировать.

Дама встала и направилась к выходу. Мой взгляд упал на визитку, которую я машинально крутила в руках.

— Постойте, госпожа Айзенберг, скажите, пожалуйста, ваш фонд финансирует клинику «Ткума» для реабилитации наркоманов?

— Не помню, кажется да, — сухо ответила Шарон Айзенберг и вышла из моего кабинета.

На кой черт мне лишняя информация?

После ее ухода я поняла, что никакой работы мне сегодня не выполнить. Все! Не могу больше! Как там у классиков: «В деревню, к тетке, в глушь, в Саратов!» Я закрыла дверь своей конторы и выбежала на улицу, быстро завела «Сузуки» и попыталась выехать со стоянки. Какой-то идиот закрыл мне выезд. Нахальный зеленый «Форд» стоял у меня перед носом, а водитель где-то шлялся. Я так нажимала на клаксон, что сбежалась половина владельцев машин на этой стоянке. Кое-как развернувшись, меня выпустили и я поехала домой, ругая всех подряд: миллионершу с мужем-импотентом, владельца зеленого «Форда», себя за умение попадать с переделки. «Сарочка, я сегодня вступил в партию. — Абраша, ты вечно куда-нибудь вступаешь.»

Дашки не было дома, на столе лежала записка, написанная корявыми русскими буквами: «Мамочка, я у Юли, приду в семь, я ела суп.» Идиллия. Нет, хорошо, что ее нет дома, а то бы я на нее разоралась бы за что-нибудь, например, что грязную тарелку оставила на столе, а не положила, хотя бы в раковину. Нет, на детях разряжаться нельзя. Может быть боксерскую грушу в коридоре повесить?

Я начала хозяйничать. Закинула пакет с фаршем в микроволновку размораживаться и вытащила овощи. Благо, все в холодильнике было еще с четверга. Обычно мы с Дарьей ездим раз в неделю на базар и затариваемся там по макушку. Я люблю местные базары. Просто когда я вспоминаю крытые рынки моего родного Питера, где все было привозное с южных краев и стоило бешеных денег, я еще более начинаю уважать местное изобилие.

В первые дни, когда мы только приехали в Израиль, мы с моим бывшим мужем ходили на базар каждый день. Просто кайфовали от этого цветного и вкусового великолепия. Хотя Борису (так зовут моего бывшего) было все знакомо, он-то вырос на Кавказе, но последние годы он жил со мной, в Ленинграде, и малость отвык от такого разнообразия. Тогда, в Израиле, мы слышали русский язык только на базаре. Торговцы быстро смекнули, кто их основной контингент покупателей и крики: «Памыдоры, полшекеля», преследовали нас на всем пути нашего следования. Меня, помню, поразило, какой огромной величины продавалась редиска. Ведь я видала до этих пор редиску, не больше ореха. А тут она была величиной с грушу. Я подошла и спросила, почем одна редиска? Продавец удивился:

— Где это покупают редиски поштучно? — чем меня жутко смутил.

А сейчас меня не смущают даже предложения:

— Госпожа, купите бананы, хорошие бананы, многоцелевого назначения!

На иврите эта фраза звучит раза в четыре короче.

Моя подруга, Ирит, прожившая в Израиле более тридцати лет, рассказывала, что до начала большой репатриации в девяностом году, продавцы базаров вышли на демонстрацию, так как израильтяне начали покупать все больше в супермаркетах и не хотели идти на базар. Продавцы требовали дотаций. Но тут грянуло большое переселение народов и все встало на круги своя, разве что местные торговцы выучили пару слов на русском. Я иногда ловила себя на мысли, что если не обращать внимание на ивритские надписи, то всю эту базарную декорацию можно полностью применить, например к Гаграм, где белесые отдыхающие из Жмеринки бродят между прилавками, прицениваясь, а смуглые продавцы надрывно зазывают: «А вот апэлсыны, мед, а не апэлсыны!»

Кроме фруктов и овощей, на базаре можно купить парное мясо, одежду, обувь, игрушки, компакт-диски. Я люблю рыться в огромных кучах дешевой бижутерии и найдя какие-нибудь жутко разноцветные сережки до плеч, я прихожу на работу, звеня, как коза с колокольчиком и демонстрирую их нашим девицам. Денис называет меня сорокой, падкой на все блестящее, а я парирую, что если он не хочет, чтобы я такое носила, пусть покупает мне золото-бриллианты. Я недавно где-то прочитала, что Любовь Орлова обожала бижутерию и у нее был целый мешок дешевых сережек. Ну если такая мадам себе позволяла, то чем я хуже?

Дениса я на базар не беру. Он меня там раздражает. Вечно хочет побыстрей все купить и свалить оттуда. А мы с Дашкой делаем несколько кругов, прицениваемся, что-нибудь примеряем, пробуем. В общем, проводим время с чувством, с толком, с расстановкой. Это наше, бабье царство. И если она скажет, скривясь: «Нет, мамуля, это тебе не подходит», то я без сожаления откладываю вещь в сторону.

Я уложила нафаршированные овощи на сковороду и поставила на огонь. Ну все, можно пойти искупаться и привести себя в порядок.

Телефонный звонок прервал мои планы.

— Алло.

— Валерия, шалом, это Габриэль, — услышала я совсем невеселый голос веселой секретарши Когана.

— Здравствуй, как дела?

— Меня вызывали в полицию, — зарыдала она в трубку, — а Чико забрали!

Пусть меня накажут, но при этих словах я почувствовала облегчение. Все. Не надо больше ломать себе голову, выискивая убийцу, боятся собственной тени — полиция знает, что делает. Убийца найден и все добропорядочные граждане могут вздохнуть спокойно.

— Ну не нужно так, — сказала я, ведь надо было что-то сказать, — ты можешь объяснить по порядку, что произошло?

— У него не было… этого, алиби, — Габриэль запнулась на последнем слове.

— То есть он не может доказать, что не был на месте преступления в момент убийства?

— Да… — Габриэль зарыдала еще сильнее. Успокоительница из меня еще та. Но только стоило мне вспомнить этот сладкий угрожающий голос по телефону, говорящий с непонятным акцентом, как я с трудом смогла удержаться от мстительных интонаций.

Я помнила красавца Чико. Толстогубый, с вечным шелковым кашне на шее, даже в самую жару, он часто заходил в наше здание за своей женой. Ревниво озираясь по сторонам, он, по-видимому, искал любой, даже самый незначительный повод придраться к бедняжке. И эти два скандала, который он закатил на моей памяти были связаны с незначительными пустяками. Первый раз один из клиентов поцеловал на прощанье руку у Габи, а второй Чико показалось, что другой пялится на открытый вырез ее блузки. В общем придурок недоделанный. А сам как-то окинул меня таким масляным взглядом, что я бы его на месте бы убила!

— А что он сам говорит, где был в тот вечер?

— Он не говорит ничего! Обычно каждый вечер он проводит в пивном баре с приятелями. А когда доктора убили, Чико в баре не было. Друзья говорят, что он заглянул на минутку и тут же выскочил. Валерия, милая, что делать? Его же будут судить!

— Но, Габриэль… — я просто не знала, как продолжить разговор. Я жалела бедняжку, но к ее мужу относилась резко отрицательно.

Перебив меня, она лихорадочно продолжила:

— У нас давно шли дома ссоры. Он злился, что я работаю, так как представлял всякие глупые вещи обо мне, докторе и клиентах. Хотя совсем не возражал против денег. Ты знаешь, Валерия, когда мы с ним познакомились, я работала в урологическом отделении больницы «Барзилай». Так он, еще даже не жених, сказал, что не женское это дело — лечить мужикам их места!

— Да уж… — я могла вставлять в ее стремительную речь только междометия.

— А в тот вечер, когда я как обычно пришла домой в четверть седьмого, он был уже на взводе.

— Почему?

— Он смотрел по телевизору какую-то мыльную оперу, а там показывали психотерапевта, который занимается любовью в своем кабинете с пациенткой.

— А ты при чем?

— Ну как при чем? Он и подумал так же о нас. Еле-еле его успокоила. Чико сказал, что пойдет, выпьет пива, а на следующее утро меня вызвали в полицию. Он пошел со мной и не верну-у-лся!.. — Габриэль снова заревела во весь голос. Ну надо же, как она любит своего муженька.

— Габи, милая, ну я то чем могу тебе помочь? Я же не адвокат?

— Да я просто так звоню, мне так плохо. Я не верю, что он убил.

— Если это не он, то полиция разберется. А ты успокойся, у вас же дочка. Она не должна видеть, что ты плачешь. Хорошо?

— Спасибо, Валерия, я пойду…

— До свиданья, милая, держись.

Я положила трубку. Бедная Габи. Всегда такая веселая, жизнерадостная, она просто излучала оптимизм. И на тебе, такая беда!

Вернулась Дарья от подружки. Поцеловав меня, она выпалила:

— Мам, Юлька делает себе каакуа. И я хочу.

— Ну во-первых я тебе сто раз говорила, не путать языки. Говори на любом, но чтобы все слова были из одного языка.

— Хорошо, Юлька хочет сделать себе татуировку на плечо. Розочку или бабочку, она еще не решила. А мне можно?

— Можно, — ответила я, — но не на плечо, а сразу на лоб, и еще подарок сверху — кольцо в нос.

— Вот ты так всегда, — разочаровалась Дашка, — сначала разрешаешь, а потом не даешь.

— Все, — сказала я, — я пошла купаться, а ты сядь и подумай, что будет с тобой через пятьдесят лет, когда татуировки не будут в моде, а кожа в этом месте сморщится.

И я закрылась в ванной. Пока я купалась и смывала с себя усталость, накопившуюся за день, пришел Денис. Я услышала звонок, сквозь шум воды. Намыливая голову, я подумала, что вода смывает не только грязь с тела, но и нежелательную информацию. Так, что, если вы почувствовали, что вас сглазили — немедленно под душ и стоять, пока сглаз не сойдет. Это я сама придумала и от этого мой материалистический подход к мирозданию не изменился — вода же материальная!

Я привела себя в порядок, слегка подкрасилась и вышла из ванной. Дашка подбежала ко мне:

— Мамуля, смотри, что Денис мне сделал!

На руке у моей дочери красовалась роскошная роза. Был виден каждый лепесток, да что там лепесток, каждый шип, и даже капелька росы. Я всегда поражалась умению моего друга рисовать.

— Чем же ты нарисовал эту прелесть? — спросила я.

Он показал мне ручку «Пайлот». Я подошла к нему и расцеловала.

— Здравствуй, милый, — сказала я.

Он поцеловал меня в ответ и я обратилась к Дашке:

— Ну что, инцидент исчерпан? А как ты будешь купаться?

— Я оберну руку полиэтиленом, — моя дочь всегда найдет выход из положения.

— А теперь давайте обедать. Смотрите, что я приготовила.

Я подняла крышку. Денис заглянул и присвистнул:

— О, по этому поводу надо выпить.

Он пошел купаться, а я накрыла на стол и достала бутылку красного сухого вина «Кармель».

Денис вышел из душа свежий и взъерошенный, мы сели за стол.

— За вас, прекрасные дамы! — он поднял бокал. Мы чокнулись. У Дашки в бокале была кока-кола.

Когда все отдали должное моей стряпне, Дашка отправилась купаться и спать, а я, помыв посуду, спросила Дениса:

— Рассказать тебе, что со мной произошло?

— Конечно, Лерочка.

Я описала ему сцену в клинике, встречу с Михаэлем Борнштейном, безумную миллионершу. Я уже говорила, что у Дениса есть очень хорошая черта — он слушает, не перебивая. Когда я закончила, он произнес:

— Драть тебя надо, как сидорову козу, — на ночь глядя это выражение выглядело двусмысленным. — И что ты собираешься делать дальше?

— Я решила обуздать свое любопытство и больше никуда не лезть, сообщила я торжественным тоном. — Хватит.

— Вот и ладушки. Хорошо, что ты сама это поняла. Ты же упрямая телка.

Он обнял меня и потянул по направлению к спальне. Я не сопротивлялась. Луна светила в окно, как люминесцентный фонарь.