"Вендийская демоница" - читать интересную книгу автора (Брайан Дуглас)

Глава вторая Пляшущий золотой мальчик


Сулис женился довольно рано. В его кругу было принято сперва «встать на ноги», обзавестись связями в торговом мире, а уж потом вводить в дом жену. И хоть Сулис и унаследовал немалое состояние, так что особой надобности в том, чтобы «встать на ноги», не имелось, все же его ранняя женитьба вызвала некоторое недовольство родственников.

Хорошо предвидя, какую бурю поднимут они, если прознают всю правду касательно его избранницы, Сулис тщательно замел все следы и представил Масардери своей многочисленной родне как наследницу обедневшего аристократического рода откуда-то из Гиркании. Они даже нашли где-то и повсюду водили с собой на приемы старушку весьма обнадеживающей наружности: сухонькую, со вкусом носившую пожелтевшие кружева и умевшую с осуждающим видом кивать на все, что бы ей ни сказали. Эта старушка считалась родственницей Масардери и являлась чем-то вроде талисмана. Рассуждая о знатном происхождении Масардери, молодые супруги неизменно указывали в сторону старушки, а та осуждающе кивала, и все вокруг понимали — о да, такое лицо может быть только у очень-очень-очень знатной старой дамы.

Потом старушка скончалась, но представление о древнем происхождении Масардери уже укоренилось в головах ее новой родни.

На самом деле Масардери была танцовщицей из квартала увеселений. Она не помнила ни отца, ни мать; владелица заведения нашла девочку в канаве, неподалеку от городской свалки, куда частенько относят нежелательных отпрысков разные заблудшие служанки и дочери богатых домов.

Сердобольная хозяйка вырастила девочку. Поначалу та занималась уборкой в доме, но когда подросла и сделалась хорошенькой, хозяйка обучила ее танцам и разным хитростям в обращении с мужчинами, и Масардери начала работать с клиентами.

Она не была проституткой в полном смысле слова. Ее задача заключалась в другом: танцуя, исполняя песни, наливая мужчинам выпивку, она пробуждала в них желание; а уж как удовлетворить это желание — знали товарки Масардери но заведению.

Сулис был пленен ее манерой держаться — простой, сердечной, чуть лукавой. Спустя луну он сделал хозяйке предложение, от которого та не решилась отказаться: Сулис вручил ей тысячу золотых монет и забрал Масардери с собой. При расставании обе женщины, молодая и старая, прослезились. Масардери, как и ее приемная мать, понимала: отныне ей вход в это заведение заказан. Ни у кого не должно даже тени подозрения возникнуть насчет прошлого Масардери.

И Сулис увез ее в свой родной город, где представил родственникам как аристократку. Эта игра увлекала обоих, и они немало веселились, глядя, как их родственники-торговцы пыжатся, пытаясь выглядеть более «аристократично».

— Они полагают, что пить следует только разбавленное вино, — хохотала Масардери.

Сулис вторил ей:

— И после каждой фразы добавлять — «к вашим услугам, добрая госпожа»…

Они были по-настоящему счастливы вдвоем, особенно в первые зимы супружества.

Помимо ранней женитьбы, Сулис допустил еще один «промах», с точки зрения традиции: его жена была почти его ровесницей. Обычно супруги богатых купцов бывали лет на двадцать моложе. И когда обоим исполнилось по тридцать, случилось неизбежное: Масардери начала увядать, а Сулис только-только расцвел.

Несколько раз ей казалось, что муж начал поглядывать на более молодых девушек. Масардери не была ревнива — ее воспитание полностью исключало подобные чувства. Но все же ей было неприятно.

Впрочем, Сулис продолжал оставаться заботливым и милым. Из своих многочисленных поездок он постоянно привозил ей подарки и в том числе — тех четверых братьев-негров, которым были поручены носилки госпожи. Она по-прежнему вызывала зависть окружающих: красивая, богатая, вызывающе простая… истинная аристократка!

Единственное, чего не доставало Масардери и ее супругу, были дети. Как они ни старались, наследник все не появлялся на свет. И за спиной у Масардери уже начали перешептываться: мол, аристократы всем хороши, но иной раз вырождаются.

А все гордость! От гордости братья женятся на сестрах, чтобы не пускать в семью посторонних — и вот результат! Богам не угодны подобные браки и подобные семьи. Вот и случается бесплодие.

Да, не повезло Сулису. А все потому, что нарушил обычай. И для чего ему было гнаться за аристократизмом? Взял бы в жены простую девушку, с хорошим приданым, здоровую и молодую…

Сулис начал грустить. Как-то раз Масардери предложила ему:

Возьми наложницу. Посмотрим, сумеет ли она родить тебе сына. И если да — то объяви его своим наследником. Я не буду против.

Ты забываешь о том, что все эти разговоры о "вырождающейся аристократии» не имеют к тебе никакого отношения, — возражал Сулис.

— И правда! — улыбалась она. — Я и забыла, что мое происхождение выдумали мы с тобой…

— А если это моя вина? — продолжал Сулис. — Наложница только подтвердит то, что я сам подозреваю… И для всего города сделается очевидным, кто из нас двоих бесплоден. Какой позор для меня!

Масардери обняла мужа и прошептала:

— В таком случае, пусть все останется как есть. Я согласна считаться бесплодной, лишь бы ты не подвергался унижению.

И Сулис понимал, что судьба одарила его настоящим сокровищем.

Во время своей последней торговой поездки в Вендию он задержался чуть дольше, чем этого требовали дела. Ему хотелось привезти жене какой-нибудь особенный подарок. Что-то удивительное. Такое, от чего она всплеснула бы руками и радостно рассмеялась, а потом расцеловала бы его.

Но что купить ей? У них, кажется, имелось в доме все. Драгоценности — ожерелья из изумрудов и рубинов, алмазные диадемы, браслеты для запястий и щиколоток изумительной работы, с бубенчиками, с инкрустациями из слоновой кости и эбенового дерева… Шкатулки работы самых различных мастеров, от Кхитая до Шема… Ткани — тончайшие шелка, почти прозрачные, изящный прохладный лен… Узорчатые покрывала, керамические и металлические сосуды, статуи из всех стран, где только побывал Сулис…

Так что же может удивить Масардери? Он побывал в нескольких городах Вендии прежде чем отыскал действительно красивую вещь. И самое странное — ему не пришлось за нее платить, ибо он отыскал ее в глухих вендийских джунглях, посреди заросших травой развалин какого-то давным-давно заброшенного храма.

Зрелище поразило купца. Он пробирался со своим караваном по джунглям. Проводник оказался пьяницей, ни к чему не годным и к тому же полоумным. Он свернул с троны, объявив, что знает более короткий путь, — и, разумеется, завел караван в чащобу. Несколько дней кряду путешественники вынуждены были прорубаться сквозь джунгли. Двое носильщиков погибли, укушенные ядовитыми змеями, и сам Сулис едва избежал смерти, когда наступил на гнездо земляных ос, чрезвычайно злых и также ядовитых. Они изжалили проводника, и тот распух так, что его пришлось нести вместе с товаром, уложив на носилки.

Сулис понимал, что обязан подавать своим людям пример стойкости и твердости, поэтому когда караван остановился и люди в изнеможении попадали на землю, хозяин вызвался пройти вперед и разведать дорогу. Его провожали взглядами, полными тоски и отчаяния. Люди уже не надеялись выбраться из этой ловушки. Проводник бредил и не понимал, когда к нему обращались.

Сулис сделал десяток шагов и очутился на большой поляне. Он споткнулся и понял, что некогда здесь имелось каменное строение. Его чуткие пальцы нащупали резной камень, наполовину ушедший в землю и заросший растительностью. Сулис огляделся и вдруг яркий золотой блеск привлек его внимание. Как будто какой-то озорник пустил солнечного зайчика прямо в глаза чужестранцу.

Сулис выпрямился. Да, он не ошибся. Среди густой зелени, в самой гуще развалин, стояла маленькая золотая статуэтка, изображающая танцующего мальчика. Она была выполнена с таким искусством, так тщательно, что невольно хотелось взять ее в руки, провести пальцами по гладкой поверхности статуи.

Сулис приблизился и протянул к ней руки. Статуэтка была размером в локоть, не выше, но оказалась очень тяжелой. Сулис, хоть и был человеком довольно крепким, с трудом поднял ее. Он внимательно рассмотрел ее, медленно вращая перед глазами. Статуэтка являла собой совершенство. Никогда прежде Сулису не доводилось видеть таких изысканных, таких чистых линий.

Мальчик застыл в сложной танцевальной позе, поджав под себя одну ногу и вывернув ступни и ладони в особых положениях. Неведомый мастер изобразил цветочный узор на набедренной повязке мальчика и тонкие кисточки, украшающие ее по нижнему краю. Видны были и браслеты на ногах и руках танцора. Лицо мальчика, тонкое и красивое, приветливо улыбалось, глаза, казалось, постоянно следили за наблюдателем.

Внезапно Сулис понял, что ничего в жизни гак не желал, как завладеть этой статуэткой. Сейчас он уже не расстался бы с нею ни за какие блага мира. Поэтому, невзирая на то, что она была очень тяжелой, он все же взял ее с собой и вернулся к своим спутникам. Теперь он был совершенно уверен в том, что выберется из джунглей.

Сулис всегда хорошо находил дорогу. Он нарочно оставлял очевидные приметы: ломал ветки, привязывал к деревьям обрывки лент и веревок, бросал приметные цветные камни.

Но сейчас сколько бы он ни старался, он не мог отыскать пути назад. Он звал тех, кого оставил на поляне, кричал, пока не охрип, но никто ему не откликался. Хуже того, Сулис не мог отыскать собственных примет. Ни зарубок на стволах, ни ленточек на ветках.

Он сделал еще десяток шагов и огляделся. Поднял голову. Высоко в небе кружила птица, как бы растворенная солнечным светом. Это было все, что он видел сквозь густую листву.

Сулис прищурился. Статуэтка, которую он держал в руках, давила на локти, гнула его к земле. Казалось, с каждым мгновением она делается все тяжелее.

Вдруг какой-то странный маленький предмет бросился Сулису в глаза. Он стремительно наклонился и поднял его. Это был обрывок ткани — несомненно, тот самый, который был оставлен здесь самим Сулисом. Но что это? Почему он так выцвел? Создавалось впечатление, что его вымачивало дождями и трепало ветрами на протяжении долгих-долгих дней…

А вот еще одна примета — зарубка на стволе бамбука. Но только Сулис оставлял ее на высоте своего роста, а теперь бамбук вымахал так, что зарубка «уехала» на еще одну длину его роста…

Как такое могло случиться? Он ведь отсутствовал не более колокола! Со щемящим сердцем Сулис пошел вперед. Он не ошибся, он правильно избрал направление. Но в этих колдовских вендийских лесах явно что-то произошло. Что-то непостижимое. Сулис боялся даже думать о случившемся. Сколько же его не было на поляне? А вдруг минуло уже несколько столетий, и он никогда больше не увидит свою милую жену Масардери?

Мысль об этом показалась ему невыносимой, и он почти побежал сквозь джунгли, не боясь даже потревожить неосторожным движением ядовитых змей и не менее опасных насекомых.

Вот и поляна. Весь товар с нее исчез, если не считать тюка наполовину сгнившей ткани — видимо, носильщики сочли эту ношу чересчур тяжелой и бросили здесь, а все прочее прихватили, сочтя хозяина погибшим.

На остатках носилок Сулис обнаружил также человеческий скелет. Вероятно, бедолага проводник все-таки умер на этой поляне, и его тело попросту бросили. А может быть, носильщики оставили его еще живым, не пожелав тащить дальше бесполезную тушу.

Сулис смотрел на оголенные человеческие кости, и отчаяние прокрадывалось в его душу. Он поставил золотую статуэтку на землю, сел рядом и долго, безутешно плакал. Как ни странно, слезы придали ему сил. Спустя поворот клепсидры он уже готов был идти и бороться за свою жизнь — чего бы ему это ни стоило!

Поскольку он лишился всех своих товаров, решение взять с собой драгоценную золотую статую крепло с каждой терцией. Сулис взвалил ее себе па плечо и зашагал через джунгли.

Милостивые боги были снисходительны к нему — а может быть, на какую-нибудь из богинь произвела впечатление его твердая решимость добраться до людей, до родного города и жены. Как бы там ни было, а скоро Сулис уже выбрался на грунтовую дорогу и спустя несколько колоколов стучал в дверь небольшого, но вполне ухоженного постоялого двора.

Хозяин встретил Сулиса весьма приветливо. Когда гость сообщил, что денег у него с собой немного — только то, что оставалось в поясе, когда он расставался со своими спутниками, — хозяин вздохнул, но не отказал ни в пище, ни в ночлеге.

— Мне и прежде доводилось пускать к себе людей совершенно бесплатно, — сообщил он. — Ничего не поделаешь, зато с кого-нибудь другого сдеру за услуги три шкуры. — Он улыбнулся, однако Сулис понял, что тог не шутит. Что ж, не Сулису осуждать хозяина — не может ведь он допустить, чтобы благотворительность разорила его! — Заходи, господин, и отдыхай. Я вижу, что ты проделал долгий путь. А кто это с тобой? Обезьянка из джунглей?

— Нет, это статуэтка… Я нашел ее в развалинах какого-то древнего храма, — объяснил Сулис. Он нахмурился. Странно, что хозяин не разглядел золотого сияния статуи.

Хозяин прищурился.

— Больно уж неказиста твоя находка. Стоило ли тащить ее с собой? И послушай моего совета: коль скоро ты обнаружил ее в одном храме, лучше бы тебе оставить ее в другом. Так надежнее. Боги — плохие спутники для людей. Особенно чужеземные боги, а ты ведь не вендиец, хоть и часто здесь бываешь и говоришь по-нашему очень недурно.

Сулис устало улыбнулся. Его находка неказиста? Да это самая прекрасная вещь из всех, что ему доводилось видеть! Сулис очень устал и потому решил не мучить себя раздумьями насчет этих слов хозяина. Мало ли что! Он уже сталкивался с тем, что одно и то же явление представляется в одних странах прекрасным, а в других — отвратительным. Например, многие обезьяны считаются в Вендии священными животными, а в Аквилонии те же обезьянки служат для забавы богатых дам. Или пузатые кхитайские полубожки. Кхитайцы находят их очаровательными, а в Бритунии они не вызывают ничего, кроме неприязни.

Может быть, золотой мальчик показался хозяину некрасивым именно в силу этого различия обычаев и представлений о прекрасном?

В глубине души Сулис знал, что ошибается. Такое совершенство, да еще воплощенное в золоте, никому не может показаться отвратительным. Но в тот момент он предпочитал не думать о возможности других объяснений.

Поэтому Сулис молча поставил свою находку на пол и уселся на циновки, а хозяин принес ему тушеных овощей на лепешке и большой кувшин со свежим молоком. Эта трапеза показалась Сулису самой прекрасной из всех, какие только доводилось ему вкушать.

Насытившись и немного передохнув, он стал расспрашивать о своих спутниках. Хозяин, поразмыслив, припомнил: да, из леса выходили носильщики с грузом. Они выглядели так, словно ворвались из пасти ада. Их одежда была истрепана, тела истощали, на лицах написано отчаяние! Впрочем, с собой они несли кое-какие товары, которыми и расплатились за ночлег и еду. Они отдыхали здесь почти седмицу. Говорили, что заблудились в джунглях и потеряли несколько человек, в том числе и хозяина.

— Как давно это случилось? — в волнении спросил Сулис.

Хозяин подвигал бровями, припоминая.

— Это было еще до сезона дождей, — сказал он наконец. — В начале года…

— А сейчас? Какое время года сейчас?

— Сезон дождей миновал. Сейчас — окончание года.

— У тебя сохранилось что-нибудь из тех вещей, которые они несли с собой?

— Да, поскольку именно товаром они и расплатились со мной за услуги… Почему эта история так взволновала тебя? Неужели то были твои спутники?

— Скажу точно, когда увижу вещи.

Хозяин, явно заинтересованный происходящим, принес шкатулку и раскрыл ее. Сулис взял ее трясущимися руками. Эта вещица, несомненно, была ему знакома. Он сам покупал ее. И рубиновое ожерелье он узнал.

— Да, это мои вещи, — сказал он наконец, возвращая шкатулку хозяину.

Тот следил за купцом настороженно. Сулис понял, о чем думает его собеседник, и вымученно улыбнулся ему:

— Не бойся, я не стану предъявлять своих прав на эти предметы. Мои слуги обокрали меня, думая, что я мертв. Не могу осуждать их, ведь я действительно пропал очень надолго. А ты был добр к ним и ко мне и, стало быть, заслужил награды…

— Рад, что ты так думаешь, господин, — улыбнулся хозяин. — Мне весьма не по душе бывает убивать постояльцев, когда они проявляют несговорчивость.

— У тебя нет оснований убивать меня, — кивнул Сулис. — Я очень сговорчив. И я благодарен тебе.

Он растянулся на циновке и погрузился в сон. Хозяин несколько мгновений рассматривал своего гостя, доверчиво спавшего возле его ног, а затем повернулся и бесшумно вышел.

О том, что произошло дальше, Сулис сохранил лишь смутные воспоминания. Ему снилось — а может быть, это происходило на самом деле, — что его обнимают чьи-то ласковые руки. Но сне он ощущал тепло чужого тела и чьего-то дыхания поблизости. Наутро все исчезло. Когда Сулис проснулся, солнце пробивалось во все щели, что имелись в стенах и крыше дома, золотая статуэтка по-прежнему стояла возле ложа, а хозяин сидел поблизости, скрестив ноги, и созерцал своего постояльца.

Сулис сел, потер лицо руками.

— Долго ли я спал?

— Достаточно, чтобы отдохнуть, — ответил хозяин. — Я дам тебе немного денег в дорогу и укажу верный путь к караванной тропе. Присоединишься к какому-нибудь каравану и доберешься до дома без помех.

— Ты очень добр, — сказал Сулис.

Хозяин пожал плечами.

— Твое рубиновое ожерелье стоит тысячи таких ночлегов, так что я не останусь внакладе.

Сулис взял с собой десяток лепешек, завернул статуэтку в льняное покрывало и с узлом за спиной зашагал по дороге. Спустя несколько лун он уже был в Акифе.


* * *

— И эта статуя до сих пор у вас? — спросил Конан.

Масардери кивнула. Киммериец с интересом уставился на нее. Эта женщина нравилась ему. Она вспоминала своего умершего мужа с любовью, спокойно и чуть печально. Было очевидно, что она очень любила его, однако, утратив любимого человека, отнюдь не намерена хоронить себя заживо.

— Я мог бы увидеть ее? — продолжал киммериец.

— Всему свое время, — ответила она. — Мой рассказ еще не закончен. Но вы правы, эта статуя действительно играет большую роль в жизни и смерти моего мужа. Я храню ее в особенной комнате, куда никто не входит без надобности.

Разумеется, я была вне себя от счастья, когда Сулис неожиданно возвратился из Вендии. От него не поступало вестей больше года, и все уже считали его погибшим. Все, кроме меня. Я продолжала надеяться. Родня моего мужа пыталась даже наложить руку на его состояние. Меня уверяли, что он уже не вернется, что я обязана выйти замуж за одного из членов их семьи, дабы нажитое Сулисом не перешло к каким-нибудь чужим людям… Одни боги знают, сколько я вынесла!

Глаза женщины зло блеснули. Она покусала губы, а затем быстро улыбнулась.

— Впрочем, все позади. Я устояла, а это главное. Они остались ни с чем… Сулис прибыл в дом, такой загоревший и исхудавший, что его едва можно было узнать. Он потерял довольно много денег на этой поездке, но главным было его возвращение. Он был со мной — больше ничего не требовалось! И еще эта статуэтка. Я влюбилась в золотого мальчика сразу же, как только увидела его. Сулису не потребовалось объяснять мне, почему он, невзирая на все тяготы пути, не продал эту статуэтку и стойко тащил ее на плечах. А ведь большую часть пути он проделал пешком! И все же он донес фигурку до дома.

Некоторое время мы просто наслаждались обществом друг друга. Друзьям и родственникам мы объявили, что Сулис нуждается в отдыхе. Спустя луну, впрочем, мы вновь начали показываться везде вдвоем и открыли двери нашего дома. Начались приемы. Многие приходили просто для того, чтобы увидеть статуэтку. Слухи о том, как Сулис спасся и какие чудеса стойкости проявил, разошлись по всему Акифу.

Мы выслушали много добрых пожеланий и еще больше глупостей. Что ж, в своем роде то была расплата за подвиг моего мужа.

Но худшее ожидало впереди…


* * *

Силы постепенно возвращались к Сулису, хотя теперь он реже отлучался из дома и нанял несколько дополнительных работников, чтобы те вели переговоры с покупателями вместо него. Масардери видела, как изменило мужа последнее путешествие в Вендию. Сулис явно подумывал о том, чтобы отойти от дел и уйти на покой. Разве у них недостаточно денег, чтобы провести остаток дней в праздности? Коль скоро детей у них нет, не для кого и беречь достояние, так что они могут позволить себе растратить большую часть имущества на собственные удовольствия.

Приняв такое похвальное решение, Сулис начал воплощать его в жизнь. Масардери поддерживала мужа во всем.

Однако продолжалась их идиллия недолго. Спустя пару лун после возвращения Сулиса, в дом к нему пожаловал некий человек, который представился торговцем древностями. Он не желал и слушать о том, что хозяин не принимает, уверял, что не задержит надолго, и сулил приятную и любопытную беседу, ничего более. В конце концов Сулис согласился принять его.

Торговец назвал свое имя — Друэль. Это был сухощавый человек лет пятидесяти, с крупными чертами лица, как будто иссушенными солнцем и ветрами. «Такое впечатление, будто его вялили вместе с рыбой», — подумала Масардери, увидев Друэля впервые.

Друэль некоторое время восхищался всем, что видел. Он восторгался напитками и фруктами, хотя в них не было ничего особенного. Он созерцал интерьер комнаты, где его разместили хозяева, и радостно цокал языком. Он вертел головой, ахал, охал, прикасался ко всем драгоценным безделушкам, какие только попадались ему на глаза…

Словом, держался как человек, впервые очутившийся посреди настоящей роскоши, о которой прежде мог только слышать.

Супругам его поведение показалось наигранным. Впрочем, зная, что человек, внешне выглядящий фальшиво, может на самом деле быть вполне искренним, Сулис не спешил с выводами.

Друэль заговорил о Вендии. По его словам, Вендия была страной его мечты. О да, ни о чем другом Друэль так не мечтал, как только о Вендии. Вот бы там очутиться! Вот бы краешком глаза посмотреть на ее хваленые сокровища!

— Вы напрасно считаете, друг мой, будто Вендия полонится сокровищами, — пытался возражать ему Сулис. — Это очень интересная, несомненно, богатая страна, но россказни о том, будто сокровища можно обрести там просто на дороге, подняв то, что лежит у вас под ногами, — несколько преувеличены.

— Все, что я слышал о Вендии, говорит об обратном, — не хотел верить Друэль. — Болтают, в джунглях можно наткнуться на заброшенный дворец или храм, где уже тысячи лет не ступала нога человека. Там, если хорошенько поискать, легко обнаружить драгоценности и великолепные статуи, к которым никто не прикасался на протяжении бесконечно долгого времени. Нет наследников! Нет никого, кто предъявил бы свои права на эти сокровища! Вот где человек может стать богатым…

— Или потерять все, включая и самую свою жизнь, — перебил его Сулис. — Как вам хорошо известно, я недавно вернулся из Вендии. Если говорить честно, то я едва унес оттуда ноги. Благодарю покорно! Никогда больше не отправлюсь я в подобное путешествие. И если вы хотели получить от меня добрый совет, так вот он: никогда не предпринимайте подобной поездки без надежных проводников, без опытного советчика и, по возможности, запаситесь каким-нибудь благосклонным магом… Не верьте тому, что слышите на рынках. Люди легковерны и распускают самые глупые слухи…

Он вздохнул.

— С тех пор, как я вернулся оттуда, я чувствую постоянную усталость. Она не проходит после отдыха в постели, она не отпускает меня никогда.

Глаза Друэля блеснули.

— Но, говорят, вы привезли из Вендии неоценимое сокровище!

— Вы о статуэтке? — Сулис махнул рукой. — Да, это очень красивая вещица. Мне хотелось порадовать жену необычным подарком… Но даже радость моей жены не окупила тех жертв, которые я принес ради того, чтобы завладеть статуэткой.

— Говорят, вы провели в том заброшенном храме полгода и даже не заметили, как прошло время, — быстро проговорил Друэль и вдруг краска залила его бледное лицо.

Сулис нахмурился.

— Кто это говорит? — спросил он.

Друэль отвел глаза и смущенно произнес:

— Ну… Это же очевидно. Вы и сами не понимаете, как вышло, что потеряли весь товар и носильщиков… и вернулись пешком… такие вещи случаются в джунглях… я слыхал… Быть может, не от вас, но…

Сулис смотрел на гостя все более мрачно.

Ему вдруг начало казаться, что Друэль знает куда больше, чем говорит.

— Кто вы такой? — резко спросил Сулис.

Друэль поежился в кресле.

— Я не вполне понял ваш вопрос, — отозвался он, рассматривая бокал, который держал в руке. — Кажется, я называл свое имя и род занятий. Меня зовут Друэль, я торговец редкостями и диковинами. Не стану скрывать, ваша история меня очень интересует, господин Сулис. Более того, я желал бы купить ту золотую статуэтку, которую вы привезли из Вендии. Это необходимо, — добавил он странным тоном.

Сулис рассмеялся. Смех его прозвучал деревянно, как бы надломленно.

lt;— О чем вы говорите? Я претерпел столько "лишений ради того, чтобы доставить эту вещь домой! Неужели все это только чтобы, даже не насладившись как следует обладанием, тотчас отдать ее в чужие руки? Ни за что! К тому же я преподнес ее в дар моей жене, так что она принадлежит, в общем и целом, не мне, а госпоже Масардери. Можете спросить у нее. Возможно, она окажется более сговорчивой.

Он усмехнулся, заранее зная, каким будет ответ жены.

Однако Друэль отнесся к совету совершенно серьезно и повернулся к Масардери.

— Что скажете, госпожа? Не согласитесь ли продать мне статуэтку? Я дал бы хорошие деньги.

— Это подарок мужа, — возмутилась Масардери. — Я не имею права расстаться с ним!

— Что ж, — не скрывая своего разочарования, Друэль поднялся с кресла, — не буду больше злоупотреблять вашим гостеприимством. Было приятно побеседовать. Доброго вечера!

Он раскланялся и вышел.

Едва за ним закрылась дверь, как Сулис устало кивнул своей супруге.

— Ты была великолепна, дорогая!

— Ты уверен, что мы правильно поступили, не согласившись на предложение?

— О чем ты говоришь! — воскликнул Сулис. — Мы ведь уже все обсудили. Эта статуэтка останется в доме — и точка. Я слишком многое пережил ради нее.

— Может быть, даже чересчур многое… — вздохнула Масардери. — Ты дурно выглядишь. Пойдем, я уложу тебя в постель.

Он оперся на ее руку и вдруг пошатнулся. Масардери почувствовала, что рука его горит, как в огне. Сулис провел ладонью по лбу.

— Испарина, — он улыбнулся жене чуть виновато. — В последнее время все чаще. И перед глазами какие-то неприятные круги…

— Должно быть, лихорадка, — предположила Масардери. — Я разбужу служанку, чтобы она приготовила целебные отвары. И посижу рядом с тобой.

— Был бы признателен.

Он не лег, а, скорее, рухнул в постель. Перепуганная служанка вскипятила воды и заварила целебных трав, купленных па рынке и, по заверениям торговца, помогающих победить жар и лихорадку. Масардери действительно устроилась возле постели мужа и всю ночь меняла холодные компрессы на его пылающем лбу. Под утро она ненадолго забылась сном, а когда проснулась, Сулис был уже мертв.

Отчаянию Масардери не было конца. Она рыдала, упав на тело мужа, и служанке с трудом удалось оттащить ее от трупа.

Едва придя в себя, Масардери послала за городской стражей.

Капитану она объявила, что муж ее был отравлен и указала на вероятного виновника.

Капитан выслушал даму с большим вниманием. Сулис был известным и уважаемым в городе лицом, его супруга, как известно, — аристократка. Смерть такого человека не могла не произвести волнения во всем Акифе.

— Вчера этот Друэль настойчиво желал купить у нас редкую вещь, которую мой муж нашел в одном из заброшенных вендийских храмов и привез сюда. Он был назойлив, этот Друэль, и почти требовал, чтобы мы отдали ему статуэтку. Разумеется, мы решительно отказали. Тогда он почти угрожающе сказал, что ему «очень жаль» и сразу же удалился. Едва он вышел за дверь, как моему мужу стало худо. Я провела ночь возле его постели, но ничего не помогало, ни лекарства, ни компрессы, ни даже моя любовь — к утру он скончался.

— Это очень похоже на отравление, — кивнул капитан. — Друэль, вы говорите? Весьма странно, госпожа Масардери.

— Что именно вы находите странным? — осведомилась вдова.

— Дело в том, что Друэль хорошо известен в определенных кругах. Он назвался торговцем, собирателем диковинок? Какая наглая ложь! Это был жулик и проходимец. Время от времени ему удавалось какое-нибудь ловкое мошенничество. Нам еще ни разу не пришлось схватить его за руку, так хитро он все устраивал. Тем не менее его истинное лицо для нас не загадка. Несколько лет я пытался схватить его с поличным. Впрочем, до сих пор он никогда еще никого не убивал. Пару раз он вступал в браки, раза три продавал свободных женщин… Все это догадки, доказательств нет. Но одно я могу сказать точно уже сейчас: денег па покупку по-настоящему дорогой и ценной вещи у него не имелось. Он жил в дешевой гостинице на окраине города. Мы следили за ним.

— Возможно, деньги у него были, просто он хорошо их прятал, — предположила Масардери.

Тщательно скрывая раздражение от того, что богатая дамочка пытается изображать из себя блюстителя порядка и даже имеет какое-то мнение касательно хода расследования, капитан возразил:

— Видите ли, человек может прятать деньги. Человек может скрывать свое богатство. Ради этого он может носить лохмотья, жить в трущобах. Но он не станет голодать и питаться требухой.

— Возможно, — кивнула Масардери.

— Нет, денег у него не было. Он даже брал в долг. Здесь какая-то другая игра…

— Давайте навестим его и спросим, — предложила Масардери. — Вряд ли мы что-нибудь потеряем!

Капитан поразмыслил немного, а затем махнул рукой.

— В данной ситуации это единственный выход, — сказал он. — Я арестую его по подозрению в убийстве, а если он будет молчать или отпираться, подвергну пыткам. Это быстро развяжет ему язык. Как все обманщики, он боится боли.

— А кто ее не боится?

— Очень немногие. Самые большие трусы, впрочем, — убийцы, особенно жестокие. Жулики настолько трусливы, сколько благоразумны. На эта благоразумие я и рассчитываю.


* * *

Комната, которую снимал Друэль, действительно была весьма убогой.

Масардери плотно закуталась в вуаль и закрыла рот и нос, опасаясь, как бы царящее здесь зловоние, не убило ее. Капитан, привыкший к жутким зрелищам и неприятным запахам, отнесся к увиденному куда спокойнее, но и он был потрясен, когда они вошли в помещение.

Это была крохотная каморка на верхнем этаже полуразвалившейся гостиницы, где обитали по преимуществу дешевые проститутки и неудачливые воры. Капитан был прав: даже если человек хочет скрыть, что у него есть деньги, он не станет по доброй воле селиться в подобной дыре. Всегда можно отыскать логово поприличнее. Хотя бы почище.

— Друэль? — удивленно переспросил хозяин, когда капитан обратился к нему с вопросом о постояльце. — Да, есть такой… А зачем он вам?

Капитан показал ему оружие.

— Лучше бы тебе, дружок, не задавать лишних вопросов. Я — капитан городской стражи, и у меня есть дело к этому Друэлю, так что показывай, где его комната.

— Я провожу господ, — пробормотал хозяин, поспешно вытирая о фартук грязные руки. — Разумеется, не все мои постояльцы честные люди, и я об этом догадываюсь, но я бедный человек и не лезу в то, что меня не касается…

— Довольно, — оборвал капитан. — Просто показывай его комнату. Когда он вчера вернулся домой?

— Незадолго до полуночи, — охотно ответил хозяин. — Это может подтвердить и моя служанка.

— Хорошо, хорошо…

Капитан остановился перед дверью, которая, судя по всему, даже не была заперта.

— Здесь.

Хозяин поспешно отошел в сторону. Ударом сапога капитан распахнул дверь. Жуткое зловоние вырвалось из комнаты, точно злой дух. Масардери побледнела под своим покрывалом.

Капитан бесстрашно вошел в помещение. Стены комнаты были покрыты какой-то зеленой склизкой плесенью, которая медленно сползала на пол. Вещей здесь не было, если не считать разбросанной по полу одежды. Масардери с содроганием узнала полосатый халат, в который Друэль был облачен вчера. Странно, что в роскошной гостиной дома Сулиса не бросались в глаза прорехи этого халата. А ведь это не столько одежда, сколько грязная тряпка, не годная даже для того, чтобы протирать ею пол! Как же вчера они с мужем не заметили этого столь очевидного обстоятельства? Наверняка здесь действовала какая-то злая магия, решила Масардери.

Она не сразу поняла, что именно лежит на кровати посреди комнаты, а когда поняла, то вскрикнула и выбежала вон.

Потому что бесформенная куча тряпья и какого-то гнилого мяса была трупом Друэля. «Торговец редкостями» выглядел так, словно пролежал здесь мертвым уже несколько дней.