"Вендийская демоница" - читать интересную книгу автора (Брайан Дуглас)

Глава третья Нападение

После того, как Друэль был найден мертвым, рассказ Масардери стал вызывать сомнение у всех, начиная с капитана городской стражи. Масардери поняла, что отношение капитана к ней изменилось, тотчас же после того, как они покинули злополучную гостиницу. Теперь он посматривал на вдову с подозрением и подолгу молчал прежде чем ответить на какой-либо ее вопрос.

Наконец она не выдержала:

— Скажите же наконец, что происходит?

— Вам видней, госпожа, что здесь происходит, — был многозначительный ответ.

Она не произнесла больше ни слова. Было слишком очевидно, что во всем случившемся теперь подозревают ее саму.

Впрочем, никаких оснований обвинять Масардери в том, что она отравила своего мужа, а затем для чего-то расправилась с жуликом по имени Друэль, не было. Поэтому история постепенно заглохла.

Масардери догадывалась о том, что городская стража время от времени присматривается к ней. Капитан при встречах с ней раскланивался, но по его лицу она видела: он только и ждет, чтобы она выдала себя каким-нибудь неосмотрительным поступком.

Однажды она даже получила письмо, в котором «некий неизвестный друг» предупреждал ее: «Весьма вероятно, Друэль знал некую тайну, связанную с Вами, госпожа. Берегитесь, как бы еще кто-нибудь не узнал эту тайну! Равно как и тайну смерти самого Друэля. Будьте осмотрительны».

Она бросила это письмо в огонь. Какие глупости! Какую бы тайну ни выведал Друэль, это не нарушило бы отношений Масардери с супругом, так что он мог говорить обо всем совершенно свободно. Что касается других «друзей»… Какая ей разница, что о ней станут говорить? Она потеряла самое дорогое, что было в ее жизни. Ничего худшего случиться уже не может.

Но Масардери ошибалась. Она слишком любила жизнь, чтобы оставаться безразличной к чьим-то попыткам отнять ее.

А покушения начались вскоре после гибели Сулиса — через день или два после того, как вдова получила таинственное письмо.

Был вечер. Масардери попросила старого слугу принести хрустальные фигурки, изображавшие воинов, дам, осадные орудия и крепости, а также игральную доску. Они расставили фигурки на доске и принялись играть.

Масардери любила эту игру, которая напоминала ей о муже. Он купил эти фигурки в Аграпуре. Там его и научили играть. Он весело смеялся, когда Масардери, увидев подарок, принялась гадать — для чего бы могли предназначаться столь странные предметы.

— Неужели это какие-то магические приспособления? — удивлялась она. — Но для чего? Наверное, для любовных заклинаний! Вот эта дама — я, воин — ты. А крепость — это моя неприступность, что до осадного орудия, то это…

— Тс-с, — с улыбкой он положил ладонь ей на губы. — Ты почти угадала. Это игра. В Аграпуре говорят, что это игра полководцев и королей, а шепотом прибавляют: «И любовников», ибо в ней действительно речь идет о крепостях и осадах, о битвах и наградах.

И вот теперь Сулиса нет, а его подарок — игра королей и любовников — остался…

Старый слуга хорошо умел распоряжаться этими фигурками. Когда Масардери была на прогулке или занималась каким-нибудь важным делом со своей портнихой, Сулис играл со слугой.

— Тебе, кажется, непривычно сидеть за доской со мной? — грустно обратилась к слуге Масардери.

Он кивнул.

— Нам всем не хватает господина, но с этим ничего не поделаешь. Надеюсь, боги хорошо приняли его в своих чертогах, потому что сам он всегда почитал богов.

— Особенно Дэркето, — добавила Масардери, делая первый ход.

Небольшая гостиная, где они устроились, была обставлена изящно и удобно. Мягкие низкие кресла с подлокотниками помогали расслабиться и настроиться на отдых, столик из черного дерева, инкрустированный перламутром, разместился между креслами, и на нем стояли кувшин с разбавленным вином и блюдо с фруктами и сладостями. Свечи потрескивали в серебряных подсвечниках.

Неожиданно странный низкий звук прокатился но дому. Масардери замерла с хрустальной фигуркой дамы в руке.

— Что это?

Слуга пожал плечами. Он выглядел обеспокоенным.

— Не знаю. Впервые слышу. Прежде такого не было.

— Может быть, ветер завывает в трубе? — предположила хозяйка.

— Труба на кухне, и когда сильный ветер, звук все равно сюда не доносится, — возразил слуга, прислушиваясь.

Стало тихо. Масардери вздохнула:

— Должно быть, нам почудилось.

Она сделала ход, слуга ответил. Игра началась.

Спустя полтерции звук повторился. Низкое горловое рычание, в котором слышались угроза и лютый голод, приблизилось. Женщина побледнела.

— Что это может быть?

Слуге не понадобилось отвечать. Дверь в гостиную распахнулась, как от толчка, и в комнату ворвался огромный леопард. Точнее, это был настоящий монстр, в полтора, если не в два раза больше обыкновенного хищника.

В Вендии, да и в Иранистане богатые и знатные люди иногда держат у себя гепардов и леопардов. Эти животные, если вырастить их среди людей с раннего детства, привыкают к своим хозяевам и ведут себя почти как собаки. Их используют и для охраны, и во время охоты. Исключительно красивые и страшные, ручные хищники, находясь рядом с человеком, как бы подчеркивают его мужество, отвагу, его власть над всеми, даже над дикой природой.

Но эта тварь не была похожа на обычного домашнего леопарда, по какой-либо причине вырвавшегося на свободу.

Нет, то было нечто ужасное, только имевшее облик леопарда. И самым жутким показался в тот миг обоим жертвам именно его огромный размер.

Животное присело на пороге, хлеща себя по бокам длинным хвостом. Оно прижало уши к голове и оскалило желтоватые клыки. Масардери как завороженная глядела на эти клыки: левый был чуть обломан, зато правый мог поспорить с длинным острым кинжалом.

В самом чреве зверя зародился рык. Мощные лапы согнулись, гибкое тело вытянулось — хищник приготовился к прыжку.

Старый слуга схватился за саблю, висевшую на стене в качестве украшения, а Масардери выдернула из ножен кинжал. Оба приготовились дорого продать свою жизнь.

Леопард прыгнул. Масардери видела, как пестрое сверкающее тело пролетает у нее над головой. Ей казалось, что конца этому прыжку не будет — зверь как будто застыл в воздухе.

Затем хищник приземлился на мягкие пружинящие лапы. Он оказался точнехонько перед старым слугой.

Человек взмахнул саблей, целясь зверю в горло. Леопард ударил лапой, наполовину забавляясь: он не считал старика таким уж опасным противником.

Масардери вспомнила рассказы мужа. Хищник, отведавший человечины, навсегда утрачивает почтение к роду людскому. Многие хищные звери испытывают нечто вроде суеверного ужаса перед человеком и никогда не нападают без особенной надобности — острого голода, например, особенно если этот голод грозит гибелью детенышам, или для защиты потомства. Чаще всего встретив человека дикий зверь стремится уйти. Но случаются исключения. И если по какой-то причине зверь убьет человека, в его темной душе как будто падают незримые барьеры, и он готов убивать снова и снова.

Старик ударил леопарда саблей. Красная полоса проступила на пестрой шкуре. Хищник яростно зарычал, хлеща себя хвостом по бокам. Пена закапала с его клыков. Он резко мотнул головой и ударил клыками своего противника. В последнем усилии старик вонзил саблю в тело зверя, и тотчас же хищник перекусил пополам худое тело старого слуги.

Масардери, обезумев от ужаса, набросилась на леопарда с кинжалом. Она вонзила клинок зверю между лопаток и откатилась в сторону. Леопард бился в агонии. Кровь и пена текли из его пасти, зубы бессильно лязгали, когти скребли пол. Длинным хвостом он задел подсвечник и уронил свечи. Стало темно.

Масардери забилась в угол, стараясь не дышать. Она слышала, как в полном мраке издыхает огромный зверь, она улавливала каждый его вздох, ее ноздри трепетали, раздраженные резкой вонью звериного тела. От леопарда пахло гнилым мясом.

Затем все стихло. Масардери выждала еще некоторое время, но ничего не происходило. Леопард не подавал никаких признаков жизни.

Она не знала, как долго просидела в неподвижности, оцепенев и не в силах заставить себя двинуться с места или подать голос. Должно быть, она потеряла сознание.

Когда она открыла глаза, комната была ярко освещена факелами. Двое чернокожих рабов стояли возле входа, держа пылающие факелы, а служанка и еще один слуга находились возле лужи крови. Госпожа пошевелилась, и служанка с громким плачем бросилась к ней.

— Вы живы, госпожа! Мы уж не знали, что подумать! Что здесь произошло?

Масардери попыталась встать. Затекшие ноги плохо слушались. Она взглянула на то, что осталось от старого слуги, и не поверила своим глазам.

Посреди комнаты растеклась огромная лужа крови, в ней плавали хрустальные фигурки, и свет горящих факелов причудливо отражался в их прозрачных гранях. Рядом, как изорванная вещь, валялось тело старика. Оно было перекушено пополам, растерзано гигантскими челюстями, — все так, как и виделось Масардери во время нападения леопарда.

Но самого хищника в комнате не было, ни живого, ни мертвого. Остались следы — глубокие царапины от когтей на полу. А рядом лежала старая, потертая шкура камышового кота, которая обычно висела в людской на стене, закрывая щели.

Масардери наклонилась над шкурой, коснулась головы кота. Шкура была выделана в свое время довольно искусно, просто за долгие зимы она вытерлась и облезла, почему ее и повесили в комнате для прислуги.

Но Масардери не могла оторвать глаз от этой шкуры. Она видела то, что сказало ей больше, чем все слова, которые могли сейчас прозвучать в комнате, где произошло убийство.

Левый клык кота был обломан.

Старый слуга не был рабом, поэтому о его странной насильственной смерти было доложено городской страже. Прибыл капитан, осмотрел место происшествия. Удостоил хозяйку дома подозрительным взором.

Масардери честно рассказал ему обо всем, что видела.

— Но как вы объясните этого леопарда? — не поверил капитан.

— По-вашему, я сама притащила в дом леопарда и натравила его на безобидного старика, которого, к тому же, любила? — не выдержала Масардери.

Капитан пожал плечами.

— После того, как ваш супруг вернулся из Вендии, вы сильно переменились, госпожа Масардери, — сказал он. — Вам об этом уже говорили?

— Я потеряла мужа! — резко ответила она. — Вам не кажется, что это поневоле заставило меня изменить образ жизни и поведения?

— Речь немного о другом, — вздохнул капитан. — Все эти события весьма подозрительны.

— Благодарю вас, а то я не знала… Но клянусь вам, я понятия не имею, как это произошло! Я не практикую магию, если вы об этом. Возможно, кто-то другой… Но не я.

— Вы уверены? — прищурился он.

— Поверьте, капитан, если бы я занималась колдовством, я бы об этом знала! — парировала Масардери.

Капитан ушел, оставив дозволение похоронить тело погибшего и прибраться в комнате. На шкуру камышового кота он даже взглянуть не пожелал, сочтя все рассказы хозяйки пустой болтовней глупой (или лживой) женщины.

Эту историю Конан выслушал не моргнув глазом. В отличие от капитана он не склонен был считать Масардери лгуньей. Что-то вокруг вдовы Сулиса происходило, это было очевидно. Нечто нехорошее. Но кто затеял жуткую игру — и с какой целью?

— Теперь, когда вы знаете все самое худшее, — слабо улыбнулась Масардери своему собеседнику, — я хочу показать вам золотую статуэтку.

Конан поднялся. Он чувствовал себя отяжелевшим после трапезы и обильных возлияний, однако почти детское любопытство никогда не оставляло варвара. К тому же он не упускал случая посмотреть на что-нибудь золотое и тяжелое, на нечто такое, что стоило кучу денег.

Поэтому он охотно пошел за Масардери в комнату, которую она запирала на ключ.

Масардери сняла с пояса небольшой золотой ключик и повернула его в замочной скважине. Открылась маленькая комнатка, вся задрапированная голубым шелком. Ткани были собраны на потолке в узел и спускались вниз причудливыми складками, превращая помещение в подобие шатра. Повсюду стояли вазы с цветами: по большей части это были плоские широкие вазы, а цветы, мясистые болотные растения с очень яркими лепестками, плавали по поверхности воды.

Посреди комнаты стояла совсем небольшая золотая статуэтка. Конан замер перед ней, любуясь прекрасной работой — а заодно прикидывая на глаз, сколько это может стоить. Выходило — очень много. Особенно если учесть, что танцующий мальчик сделан из чистого золота.

Конан повернулся к Масардери, с трудом оторвав взгляд от фигурки, и поразился выражению лица женщины. Она смотрела на танцующего мальчика страстно, как на живое существо, к которому, несомненно, испытывала сильное влечение.

Между тем в разговоре Масардери не показалась Конану дамой, склонной к разного рода извращениям или колдовству. Напротив, она выглядела очень здравомыслящей и вполне естественной, с обычными, здоровыми потребностями молодой, крепкой женщины.

Впрочем, странное выражение держалось на лице Масардери всего мгновение, не более, а затем она устало кивнула гостю.

— Если вы не возражаете, я хотела бы уйти отсюда. Слишком многое напоминает мне о моей утрате.

Конан ответил ей понимающим кивком, и они вернулись в гостиную, где беседовали прежде.

Теперь Масардери выглядела куда менее собранной. Она как будто позволила себе расслабиться.

— Я хочу сделать вам предложение, — обратилась она к киммерийцу. — Подумайте, может быть, это как раз то, что вам нужно.

Конан изобразил внимание. На самом деле он догадывался, к чему она ведет речь, и ожидал того, что прозвучало мигом позже:

— Как я имела возможность убедиться сегодня на рынке, мне необходим телохранитель. Кто-то явно желает моей смерти. Кто-то достаточно богатый и могущественный, чтобы напустить на меня заколдованного леопарда или нанять банду гирканцев. К сожалению, я не могу вооружить моих негров: здешний закон запрещает вручать оружие рабам, разве что их хозяин выправил специальное разрешение… Но, как нетрудно понять, капитан городской стражи такого разрешения мне не даст. Он и без того подозревает меня в совершении разных преступлений, сколь жестоких, столь и бессмысленных.

И она улыбнулась Конану так зазывно, что он едва не засмеялся.

Впрочем, кто он такой, чтобы осуждать ее за слабость? Не она первая, не она и последняя. Многие женщины, в том числе богатые и знатные, желали бы видеть мускулистого киммерийца в своей постели.

Он знал, что вызывает у них всплеск чувств, подчас даже нежелательных, и не один томный взор из-под вуали провожал его рослую фигуру. В такие мгновения Конан догадывался о фантазиях, что зарождаются в хорошеньких головках почтенных вдов и благовоспитанных дочерей из почтенных семейств.

Нельзя сказать, чтобы варвар не пользовался представляющимися ему широкими возможностями. С дамами он всегда был по-своему обходителен, и ни одна из них не могла пожаловаться на него: если женщина давала киммерийцу понять, что его домогательства неуместны, он никогда не настаивал; с другой стороны, сам он редко отказывал женщинам, если те посылали ему недвусмысленные приглашения в постель.

И сейчас, как показалось Конану, он получил именно такое приглашение. Что ж, Масардери — вполне подходящая компания! Испуганная вдова, которую подозревают в убийстве мужа и старого слуги. Несчастная одинокая женщина, подвергающаяся опасности. Ей так нужен телохранитель! Желательно — привлекательный, рослый, с сильными руками, с ярко-синими веселыми глазами и копной черных нечесаных волос. Спокойный, сдержанный, иногда смешливый, чаще — задумчивый. Женщин так трогает задумчивость и грусть в мужчине!

Да, такой телохранитель спасет бедняжку от всех возможных неприятностей, и малых, и больших. Конан ухмыльнулся.

— Что ж, — проговорил он, — полагаю, я смогу помочь вам.

Она благодарно схватила его за руку и сжала.

— Я так рада! — воскликнула она. — Я чувствую, что с вами моя жизнь будет в безопасности!

— Ну конечно, — пробормотал Конан, — я избавлю вас разом от всех бед. Можете даже не сомневаться.

— Я и не сомневаюсь, — сказала она, поднимаясь. — А сейчас, с вашего позволения, я отправлюсь отдыхать. Если захотите еще вина, позовите слуг, вам принесут.

Конан молча кивнул. Акиф, разумеется, не ахти какой большой и богатых город, но задержаться здесь стоит. Дама привлекательна и мила, платить будет щедро — такие редко бывают скупыми; а танцующий золотой мальчик — что скрывать! — привлек самое пристальное внимание Конана. Неплохо бы подобраться к статуэтке поближе и разглядеть ее получше. Возможно, удастся убедить Масардери, что ей лучше расстаться с этой опасной безделушкой. И отдать ее кому-нибудь более сильному, способному постоять за себя и свое имущество.

Например, неотразимому Конану-варвару…

Должно быть, Конан заснул прямо в кресле. Проклятье, здесь слишком разнеживающая обстановка! Одни только эти кресла чего стоят — шелковистая обивка, мягкая высокая спинка, подушечка для ног… Приятный полумрак, в котором угадываются изящные вазы на подставках в нишах и сервировочный столик, где, как кажется, никогда не переводятся угощения…

Конан потянулся, с удовольствием хрустнул косточками. Что ж, он полон сил, доволен и, пожалуй, счастлив. Странно, что дама до сих пор не прислала к нему какую-нибудь хитроглазую молодку с запиской: «Дорогой телохранитель, мне страшно, приходите охранять мое тело»… Пора бы. Лично он не против.

И тут раздался крик, от которого кровь стыла в жилах. Кричала женщина, но так отчаянно и пронзительно, что казалось, будто этот вопль исторгся из глотки какого-то фантастического существа — гарпии или грифона.

Конан вскочил, бросился к выходу и схватил свой меч, который оставил возле двери. Кром! Что здесь происходит? Кажется, киммериец сильно переоценил чувственность своей нанимательницы — и сильно недооценил опасность, которая ей грозила…

Сейчас, пока он мчался по коридорам на крик, в голове у него мелькнуло: ведь он на самом деле почти не поверил в историю с леопардом. История, конечно, таинственная и что-то в ней было правдой, однако… Однако присутствие магии киммериец ощущал за сотню шагов. Он ненавидел магию и боялся ее. Преодолевая свой дикий, инстинктивный ужас перед сверхъестественным, Конан набрасывался на носителя магического знания и одолевал его. Лишь немногим удавалось уцелеть — и лишь немногие маги числились среди его друзей.

В доме Масардери никакого волшебства не ощущалась. И сама хозяйка никак не могла заниматься колдовством. Поэтому ее россказни Конан принял — как и многие до него — за плод чересчур живого воображения испуганной и глубоко опечаленной женщины.

И тем не менее она кричала! Что-то страшное происходило в ее опочивальне.

Опрокинув тонконогую подставку для лампы, уронив перепуганную служанку и выбив дверь, Конан ворвался в комнату, откуда рвался лот душераздирающий крик.

Уведенное заставило его выругаться и застыть на миг на месте.

В воздухе опочивальни кружились вырванные из подушек комки птичьего пуха, разодранные лоскуты покрывал и душистая пудра, которой хозяйка обычно пользовалась по утрам. Одеяла, занавеси, красивые драпировки на стенах — все висело клочьями.

Изящная мебель, разукрашенная позолотой и росписями, разломанная в щепы, валялась по всему полу.

Госпожа Масардери, схватив подушку, жалась в углу, пытаясь защитить лицо от когтей летучего чудовища.

То была огромная летучая мышь со злобно горящими красными глазами и жуткой образиной, похожей одновременно на собачью морду и на человеческое лицо, искаженное яростью. Большие выпяченные вперед зубы, казалось, не помещались в маленькой пасти.

Размахивая темными кожистыми крыльями, чудище нависало над своей жертвой. Из раскрытого рта монстра вырывался тонкий вопль, почти невыносимый для слуха.

Крылья сильно хлопали в воздухе, гоняя и мл вперед пудру. Часть ее осела на теле монстpa, застряла в торчащей дыбом коричневой шерсти, посеребрив холку.

Растопырив когти, чудище тянулось к Масардери пастью. Она подставляла под удары подушку, но все же монстру уже удалось несколько раз задеть свою жертву. По обнаженным рукам Масардери стекала кровь.

— Кром! — заревел Конан. — Что здесь творится? Силы ада!

Он набросился на монстра со спины и поднял меч, чтобы разрубить чудовище на части.

С яростным воплем нетопырь отпрянул от Масардери и повернулся к неожиданному врагу. Конан увидел красные глаза и нечеловеческую злобу в них. Чудище увернулось от удара клинка и взлетело к потолку, чтобы оттуда броситься прямо на голову варвару.

Конан присел и отскочил в сторону, а затем, все еще сидя на корточках, резко развернул клинок в сторону. Нетопырь упал на пол, не удержавшись в воздухе. Мгновение он подпрыгивал, нелепо, как курица, а затем крылья его набрали размах, и он опять вознесся на воздух.

Масардери отшвырнула подушку и перебежала через комнату, стараясь добраться до выхода. Копан оценил ее маневр. Она не стремилась «помочь» своему защитнику, не хваталась за оружие и не путалась под ногами у воина. Она предприняла самое разумное, что только можно было сделать в данной ситуации, — бежала. Теперь Конан мог остаться один на один с монстром, и ему не требовалось все время отслеживать — где находится женщина и не попала ли она в опасность.

Но выскочить наружу Масардери не удалось. С громким писком нетопырь преградил ей путь. Он завис в воздухе между Масардери и дверью, таращась ей в лицо и медленно, размеренно взмахивая крыльями.

Женщина в ужасе застыла. Монстр как будто пригвоздил ее к месту. Затем нетопырь издал торжествующий крик и метнулся к Масардери.

Одним прыжком Конан сбил ее с ног и выставил вперед меч. Прямо в полете нетопырь напоролся на клинок всей грудью. Конан ощутил, как меч входит в тело жертвы, и это чувство отозвалось в его варварском сердце искренним ликованием. Еще одна гадина мертва!

Конан дернул рукой, поворачивая меч, так, чтобы убить чудище наверняка. Затем он выдернул клинок, и нетопырь повалился на пол. Его крылья распростерлись, закрывая половину комнаты, точно чудовищный, отвратительный ковер… Глаза погасли, пасть захлопнулась, и только клыки продолжали высовываться изо рта. Из прикушенного языка вытекала кровь.

Конан обтер меч о, покрывало, сброшенное с кровати, и повернулся к Масардери. Та, всхлипывая, бросилась к нему и схватилась за варвара обеими руками. Он почувствовал, как она дрожит, и обнял ее.

— Конан, Конан! — бормотала Масардери. — О, Конан, что это было?

— А вы не знаете? — спросил варвар.

— Понятия не имею! — воскликнула женщина. Она вытерла глаза и добавила доверчиво: — Знаю только, что была бы уже мертва, если бы не вы…

— Ну, я здесь, и вы живы, а чудище…

Тут Конан осекся. Не выпуская Масардери из объятий, он повернулся туда, где лежал убитый монстр… но никакого монстра в комнате он не увидел.

Разгромленная спальня продолжала оставаться разгромленной спальней. Полосы драпировки, отодранные от стен, выпотрошенный матрас, разбросанные повсюду вещи, сломанный туалетный столик и растоптанные флакончики с благовониями — все это было как в тот момент, когда Конан ворвался в комнату.

А вот вместо нетопыря, убитого киммерийцем, посреди спальни лежал разломанный балдахин. Его бархатная ткань была рассечена мечом. Вокруг этого «пореза» еще оставалась кровь, она пропитала бархат и оставила пятна на полу. Однако балдахин оставался балдахином. Кисти, металлические крепления, шнуры, шитая серебряной нитью кайма…

— Кром, — прошептал Конан, чувствуя, как волосы на загривке поднимаются у него дыбом, точно у дикого зверя. — Кром, это магия!..

Масардери судорожно перевела дыхание.

— Вы мне не поверили, когда я рассказывала о леопарде? — спросила она тихо. — Не поверили, да?

— Я с трудом верю в подобные истории, — отозвался Конан, — хотя сам был свидетелем таких вещей не раз. Но всегда остается надежда на то, что все эти штуки с превращениями — просто фантазии пьяного или сновидение слишком усталого человека… Что ж, в любом случае, мы с вами не в проигрыше. Пока.

— Пока, — кивнула она. — Но рано или поздно ЭТО — чем бы ОНО ни являлось — меня убьет.

Она произнесла это так просто, с таким спокойным достоинством, что у Конана вдруг защемило сердце. Он стиснул женщину в объятиях — немного крепче, чем рассчитывал, так что у нее хрустнули кости.

— Ну уж нет, — проворчал он, как разозленный пес, — покуда я с вами, этому не бывать!