"Завет Христа" - читать интересную книгу автора (Хефнер Ульрих)

10

Рим, палаццо дель Сант-Уффици…

Кардинал-префект Лукашек был рассержен. Отец Леонардо сел на кожаный диван возле окна. В огромном конференц-зале палаццо, в котором располагалась резиденция Sanctum Officium, царила прохлада. Окна были закрыты и зашторены. Кардинал-префект Лукашек был одет в черную сутану, темно-красную круглую шапочку, а его толстый живот обхватывал красный пояс. Лукашек стоял перед окном, скрестив на груди белые морщинистые руки.

— Вы, собственно, понимаете, какой властью обладает кардинал Боргезе? — рассерженно спросил кардинал-префект. — Он уже занимал высокое положение, сын мой, когда вы пешком под стол ходили. Если он обращается с безотлагательным делом в наше учреждение, то я жду, что меня немедленно об этом проинформируют. Кардинала Боргезе в Ватикане считают восходящим светилом. Однако не только церковь в долгу перед ним: его влияние простирается также и на политику, и на экономику. Он заслуживает того, чтобы вы его принимали всерьез. Вместо этого вы простой улыбкой разделываетесь с его заботами и страхами и обращаетесь с ним, как с послушником.

Отец Леонардо, защищаясь, поднял руку.

— Это неправда: я совершенно серьезно отнесся к его движущим мотивам.

— И вели вы себя соответствующим образом? — резко перебил его кардинал-префект. — Я больше не в состоянии понять эту молодежь. Приезжают из какого-нибудь университета, проходят курсы повышения квалификации и начинают считать, что знают все и больше не обязаны ничего воспринимать всерьез.

— Я думал… — пытался оправдаться отец Леонардо.

— Вы думали… — насмешливо повторил кардинал-префект. — Что вы думаете? Во что верите? В то, что мир не принимает всерьез этого еврейского профессора? В то, что он не может навредить нашей церкви? Когда вы в последний раз были на святой мессе? Я имею в виду — не здесь, в Ватикане, а снаружи, в мире. Скажем, в деревне или маленьком городке. Вы бы не смогли смотреть на это без слез. Пустые скамьи, одни только старики, никакой молодежи и верующих средних лет. У церкви проблемы с мобилизацией людей. У церкви серьезные проблемы, дорогой мой. И сейчас не время играть в игры. Пришла пора действовать, а не только реагировать на то, что предпринимают наши противники, и злобно высмеивать их поступки.

— Я использовал свои связи, Ваше Высокопреосвященство, — робко ответил отец Леонардо. — У нас есть человек в Иерусалиме, который внимательно следит за работой археологов у подножия горы Елеонской.

— Во-о-от как, — протянул кардинал-префект, так что нельзя было не заметить сарказма. — Тогда вам, наверное, известно, что было найдено в могиле на поле раскопок?

Отец Леонардо мысленно выругал себя за то, что не обратился к своему связному в Париже перед возвращением кардинал-префекта. Похоже, он все же недооценил важность и «взрывоопасность» этих работ.

— Археологи натолкнулись на остатки древнеримского гарнизона, который, возможно, относится приблизительно ко времени жизни Иисуса Христа. Раскопками руководит профессор Рафуль. Очевидно, они обнаружили артефакт, на котором изображена сцена из жизни Господа нашего. Распятие. Но пока что артефакт не доказывает тезисы этого профессора.

Кардинал-префект движением руки заставил отца Леонардо замолчать.

— Вы не знаете ни-че-го! — зло прошипел он. — Вы даже ни разу не удосужились задать правильный вопрос о том, как идут раскопки.

Отец Леонардо придал своему лицу виноватое выражение и пожал плечами.

— Они наткнулись на могилу крестоносца начала двенадцатого столетия, — назидательно сообщил кардинал-префект своему секретарю. — Эта могила, очевидно, содержит предметы, которые могут стать чрезвычайно опасными для нашей церкви, если окажутся в руках фанатичного еретика. Об этом мне сообщил кардинал Боргезе. Он не доверяет вам, и потому лично распорядился о проведении расследования. И, насколько я понимаю, очень хорошо, что он так поступил.

— Я не знал…

— Вот именно! — прикрикнул на своего подчиненного кардинал-префект. — Вы вообще ничего не знаете и ничего не предпринимаете, так как не воспринимаете это дело всерьез и считаете кардинала Боргезе нервным и боязливым малюткой. Вам не хватает уважительного отношения.

Отец Леонардо встал.

— Я прошу прощения за свою дерзость, Ваше Высокопреосвященство.

— У вас будет прекрасная возможность реабилитироваться после проявления такой беспечности. Вы немедленно вылетаете в Иерусалим и встречаетесь там с отцом Филиппо. Он ожидает вас в монастыре францисканцев в Иерусалиме. Он представит вам некое важное лицо, обладающее большим влиянием на нынешнее правительство. Я хочу, чтобы эти раскопки сначала были остановлены, а затем закончены нашим Управлением по делам церкви. Вы меня поняли?

Отец Леонардо покорно согнулся в поклоне.

— Я понял ваше желание, Ваше Высокопреосвященство. Целиком и полностью.

— Тогда приступайте к работе, — заявил кардинал-префект и протянул секретарю руку.

Отец Леонардо схватил его руку и поцеловал кольцо, после чего покинул комнату. Лишь когда дверь плотно закрылась за его спиной, он смог сделать глубокий вдох. Он и правда недооценил кардинала Боргезе. Но гроза рано или поздно проходит и в большинстве случаев снова начинает светить солнце.

Мюнхен, управление уголовной полиции Баварии, отдел 63…

Начальник отдела Штефан Буковски нервничал, когда оказывался в тесном лифте, где всегда слегка пахнет средством для мытья унитазов; он нервничал, когда не знал наверняка, что ждет его на совещании; он нервничал, когда ему приходилось отправляться на верхний этаж — этаж начальства. И он просто терпеть не мог свою начальницу, президента земельной уголовной полиции. Эта женщина, которая вот уже почти два года занимала главное кресло в управлении, была ничем иным, как украшением. Марионеткой, подвешенной на нитях политических властителей из министерства внутренних дел, которую черные волки большой народной партии кормили идеями и предписаниями. О реальной работе полицейских она не имела ни малейшего представления.

Собственно, Штефан Буковски с нетерпением ждал дня выхода на пенсию, так как все изменения, которые произошли в полиции за последние десятилетия, отнюдь не улучшили положение дел. Совсем наоборот. Из года в год, от программы к программе, от реформы к реформе все становилось только хуже.

Лифт резко остановился на четвертом этаже. Под крышей располагались лишь архивы и несколько технических лабораторий. Двери со скрежетом раскрылись, и Буковски выскочил в коридор. Кабинет президента, фрау доктора Аннемари Гагедорн-Зайферт, находился в конце длинного коридора. Входная дверь была, как всегда, заперта. Единственная дорога в центр власти вела через приемную. Буковски иногда шутливо называл эту часть этажа «пыточной», ибо где еще можно найти и плаху, и экспонаты кунсткамеры?

Он постучал. Резкое «Секунду!» заставило его замереть на месте.

Буковски скривил губы, сделал глубокий вдох и опустился на один из стульев, расставленных вдоль стены напротив двери, как в приемной стоматолога.

Прошло десять минут, прежде чем секретарша, бледная дама лет тридцати пяти с прической, напомнившей Буковски пучок обесцвеченной веревки, просунула голову в дверь.

— Господин Буковски, — произнесла в нос женщина. — Президент уже ждет вас.

— Так же, как и я, — вздохнул Буковски и встал.

Секретарша переправила Буковски с одного берега своей империи на другой и ввела его в просторный кабинет госпожи Гагедорн-Зайферт. Президент сидела за письменным столом и только на мгновение оторвала взгляд от бумаг, когда Буковски вошел. Он знал, что фамилия Зайферт принадлежала покойному президенту Берлинского апелляционного суда и по совместительству ее супругу, и она по-прежнему добавляла его фамилию к своей девичьей, как некий титул. В свое время их союз можно было назвать скорее объединением двух людей, получивших университетские дипломы, чем браком, поскольку тогда уважаемая госпожа Гагедорн большую часть времени проводила в Берлине, где работала статс-секретарем в Баварском министерстве по федеральным и европейским делам.

Буковски посмотрел на низкорослую полную женщину с темными завитыми волосами, свою ровесницу, и сразу вспомнил, почему он ни во что не ставит супружескую жизнь и так и не женился.

— Садитесь, господин начальник отдела, — приказала президент своим пронзительным и безличным голосом.

Буковски опустился в кресло перед массивным письменным столом из красного дерева и стал терпеливо ждать, когда начальница закончит изучать документы.

Она подняла глаза.

— На вас поступила жалоба, господин начальник отдела, и я вынуждена заметить, ваше поведение так же неприятно удивило меня, как и начальника управления полицейской инспекции в Вайльхайме.

— Называйте меня просто «господин Буковски», — попросил ее Буковски, — я не придаю никакого значения своей должности.

Выражение лица президента стало неприветливым.

— Как пожелаете, однако, господин Буковски, есть ряд должностей, которым нужно бы придавать значение. Итак, как я должна понимать ваше пренебрежительное и неколлегиальное поведение?

Буковски пожал плечами.

— Может, скажете мне сначала, о чем именно идет речь? А потом я уже объясню свое поведение.

Госпожа Гагедорн-Зайферт взяла из папки документ и протянула его Буковски.

— Вы пытались добиться эксгумации умершего священника и при этом ссылались на серьезные ошибки, допущенные во время следствия нашими коллегами из Вайльхайма. Разве нам не нужны уголовно-процессуальные основания и факты, бросающие подозрение в совершении преступления на определенных лиц, чтобы выдвигать подобные требования?

— Я работаю над двумя убийствами в церковной среде, и у меня достаточно оснований подозревать, что священник, о котором здесь идет речь, также был убит. Наши коллеги из Вайльхайма и судмедэксперт работали небрежно и расследовали дело, а соответственно, и осматривали труп весьма поверхностно.

— А разве нельзя было просто изложить ваши основания вместо того, чтобы пятнать нашу репутацию в отношении судопроизводства? Господин начальник отдела, мы так не работаем. Мы не обсуждаем поведение наших коллег, а поддерживаем правопорядок. Я прошу вас придерживаться инструкций и моих приказов для служебного пользования, иначе я буду вынуждена начать в отношении вас дисциплинарное дознание.

— Госпожа Гагедорн, — громко заговорил Буковски. — Я чувствую, когда что-то воняет, и меня раздражает, когда наши коллеги ведут себя небрежно и проводят расследования, отступая от надлежащего порядка. Думаю, это не я заслуживаю наказания, а наши коллеги и этот всеведущий судмедэксперт, которого давно уже пора отправить на пенсию.

— Будьте любезны обращаться ко мне «фрау доктор Гагедорн-Зайферт». И не кричите в моем кабинете. Я все сказала! Берегитесь, Буковски. Это уже не первая жалоба на вас. Ваши методы в высшей степени сомнительны и совсем не современны. Или вы, возможно, полагаете, что вас отозвали из Гааги и перевели в мое ведомство потому, что вы были превосходным сотрудником? Да им просто повезло, что по возвращении в Германию вы нашли себе новое место работы. Так что поразмыслите о своей должности и уясните, на каком вы свете. Иначе вам вскоре придется по-настоящему со мной познакомиться.

Буковски встал.

— Поймите, госпожа президент, я точно знаю, на каком я свете. Мне тут еще три года работать, и даже вы не сможете выкинуть меня на улицу. Кстати, я холостяк и намерен им остаться. Я совершенно не заинтересован в более близких знакомствах, и уж тем более — с вами.

Президент ошеломленно смотрела на Буковски, не в силах произнести ни слова, а он просто встал и вышел.

— Прекрасного вам дня, — шепнул он секретарше, в растерянности стоявшей у стола. Очевидно, она все слышала.

На обратном пути он предпочел пойти по лестнице. Он чувствовал себя свободным, и его настроение улучшалось с каждой ступенькой. Он давно уже хотел сказать начальнице, что он о ней думает, и сегодня воспользовался подвернувшейся возможностью. В свой отдел на втором этаже он вошел улыбаясь.

Лиза Герман сидела за письменным столом и подняла глаза, когда Буковски проходил мимо нее.

— Вижу, выволочка не пошла тебе на пользу, — заметила она.

— Я чувствую себя великолепно, — возразил Буковски, проходя мимо. — Я всегда знал: женщинам место у плиты, а не в офисе.

Он исчез в кабинете и захлопнул за собой дверь, отгородившись от изумленной Лизы Герман.

Через полчаса постановление суда о проведении эксгумации умершего священника церкви в Висе вылезло, жужжа, из факса. Лиза Герман встала и достала бумагу из лотка. Широко раскрытыми глазами она просмотрела факс.

— Я не понимаю… этот тип… и как ему только удалось… — заикаясь, произнесла она.

— Если я делаю что-то, то делаю правильно, — ответил Буковски, незаметно появившийся из кабинета, и забрал у нее постановление. — Передай криминалистам — я хочу, чтобы у могилы стоял фотограф. Или мне и это тоже самому делать надо?

Лиза Герман была совершенно озадачена. Ее лицо залил яркий румянец. Ни слова не говоря, она кивнула.

— Завтра утром в десять на кладбище, и пусть постарается не опаздывать, — добавил Буковски, прежде чем снова исчезнуть в кабинете.

Лиза Герман раздосадованно села у телефона. Может ли такое быть, что она недооценила этого вспыльчивого и ленивого старика?

Иерусалим, раскопки у дороги на Иерихон…

— …И мы снова возьмемся за раскопки старого гарнизона, — закончил Джонатан Хоук свое выступление перед ближайшими сотрудниками.

Том посмотрел на Яару. Она подмигнула ему.

— Я, со своей стороны, считаю это соглашение неприемлемым, — заявил Жан Коломбар. — Без нашей помощи профессор Рафуль не обнаружил бы место погребения. Как он может теперь претендовать на единоличное обладание находкой? Я считаю, это наша общая заслуга, и нам принадлежит не меньшая честь, чем ему.

Джонатан Хоук покачал головой.

— Действительно ли это честь? Я говорил с Рафулем, и он изложил мне свои мотивы. Его ненависть к католической церкви уже носит патологический характер и становится безоговорочной. Дамы, господа, если хотите знать мое мнение, то профессор Хаим Рафуль болен и ослеплен. Многолетняя ненависть к церкви лишила его какого-либо чувства реальности. Его больше не интересует историческая правда, он преследует единственную цель — потрясти оплот Ватикана. Я не хочу, чтобы мое имя связывалось с ним. Это больше не имеет никакого отношения к серьезным исследованиям.

Джина понимающе кивнула.

— Я понимаю вашу позицию, но тем не менее признаю правоту Жана. Это наша находка. Он не может отстранить нас, наоборот, у нас есть все права продолжать работу над артефактом, и теперь, как мне кажется, еще важнее составить нейтральное и объективное заключение.

— С моей точки зрения, уже слишком поздно, — возразил Джонатан Хоук. — Я не буду участвовать в дальнейших исследовательских работах в отношении этого крестоносца. Ваше отношение к данной ситуации — это ваше дело, а я, со своей стороны, продолжу с того, на чем мы остановились. В конце концов, мы стоим посреди остатков римского гарнизона.

Присутствующие переглянулись. На какое-то мгновение воцарилось молчание.

Мошав откашлялся.

— Я пришел сюда, чтобы работать на раскопках римского гарнизона, — заявил он. — Мы сделали четыре раскопа, и нам еще предстоит много работы. Я согласен отдать Рафулю его рыцаря, и пусть он подавится. Я остаюсь здесь.

— Мошав прав, — согласился Том. — Мы только начали, а работы там как минимум на полгода. Я тоже остаюсь.

Яара кивнула.

— Я остаюсь.

Жан вопросительно посмотрел на Джину.

Та поджала губы.

— Я еще раз поговорю с Рафулем. В конце концов, он перед нами в долгу. Я не буду сидеть сложа руки и смотреть, как меня выгоняют. А вам известно, что этот сосуд, который лежал в гробу, очень похож на кувшины из Кумрана? Я думаю, в нем находится свиток.

Жан кивнул, соглашаясь.

— Археологи, искатели сокровищ и авантюристы перекопали уже всю Шотландию, пытаясь найти легендарные сокровища тамплиеров. Мы нашли тамплиера, а в его могиле обнаружили свиток. Кто станет утверждать, что этот свиток не содержит указания на завещание тамплиеров?

— Может, на святой Грааль? — пошутил Мошав.

— Жан, ты же не всерьез это говоришь? — спросила Яара.

Жан пожал плечами.

— Пока мы не знаем, что именно лежало в гробу, я считаю, что возможно все. Вероятно, Рафуль вовсе не так уж неприязненно относится к церкви, как он постоянно утверждает, и все это — только видимость. Это, по меньшей мере, возможно.

Джонатан покачал головой.

— Не слишком ли притянуто за уши? — спросил он.

— Все равно, — ответил Жан Коломбар. — Я вместе с вами разрыл могилу, и теперь я тоже хочу знать, что в ней находится. Довольно!

Джонатан кивнул.

— Это ваше право, и я не могу указывать, что вам делать и как поступать. Но я, со своей стороны, принял решение. Вам придется самим говорить с Рафулем.

Джина кивнула.

— Я так и поступлю, можете на меня положиться, — со злостью ответила она.