"Перед заморозками" - читать интересную книгу автора (Манкелль Хеннинг)

38

Курт Валландер попытался отправить Линду домой спать, но она настояла, чтобы ей разрешили остаться. Она подремала пару часов на заднем сиденье и проснулась от того, что он настойчиво стучал в окно. Никогда он не научится этому искусству — будить людей ласково, подумала она. Начинает молотить в окно или за плечо трясти так, что рука чуть не отваливается. Он не будит человека, он выдергивает его из сна, как морковку.

Линда вышла из машины и поежилась — было довольно прохладно. На поле лежали клочья тумана. Церковь догорела, от нее остались только зияющие провалами окон закопченные стены. Густой дым все еще валил из-под рухнувшей кровли. Люди, похоже, никуда не уходили — они молча смотрели на то, что осталось от их церкви. Линда заметила старика, медленно отирающего сажу с могильного камня, и подумала, что эту картину она вряд ли забудет. Большинство пожарных уехали, остались только несколько человек, занимавшихся ликвидацией последних очагов возгорания. Мартинссона тоже уже не было — вместо него приехал Стефан Линдман. Он протянул ей бумажный стаканчик с кофе. Отец вышел за заграждение и беседовал с каким-то журналистом.

— Пейзаж здесь совсем другой, чем, скажем, в Вестеръётланде или Херьедалене, — сказал он. — Как будто Швеция здесь кончается. Сползает в море и исчезает. И вся эта глина, туман… Так странно. Что ж, попытаемся найти свое место и в чуждом пейзаже.

Линда пробормотала что-то невнятное. Туман как туман, глина как глина, подумаешь.

— Что насчет этой женщины? — вслух спросила она.

— Ждем ответа из США. Уже ясно, что она не гражданка Швеции.

— А может быть, это вовсе и не ее имя в записке?

— Нет. Это вряд ли. Зачем убийцам оставлять записку с чужим именем? Это неразумно. Тогда проще вообще ничего не оставлять.

Курт Валландер шел к ним от ограждения. Журналист ушел.

— Я только что говорил с Лизой Хольгерссон, — сказал он. — Поскольку ты все равно уже затесалась в следствие, можешь участвовать и дальше. А мне даже приятно — идешь, а рядом мячик прыгает.

Это он так иронизирует.

— Я-то пока еще прыгаю, — отомстила она. — А тебе слабо!

Стефан засмеялся. Отец, может быть, и разозлился, но виду не подал.

— Никому не советую заводить детей! — только и сказал он. — А то видите, чем это кончается!

Из подъехавшей машины вышел Нюберг.

— Нюберг принял душ, — заметил отец, — и теперь готов со всеми лаяться. Он уходит на пенсию. Думаю, когда он осознает, что ему уже не надо целыми днями ковыряться в глине по колено в грязи, он тут же и помрет.

— Он похож на собаку, — тихо сказал Стефан. — Тебе не кажется? Все время как будто старается взять след и злится, что нельзя встать на четыре лапы.

Стефан подметил сходство очень точно. Нюберг действительно двигался с какой-то звериной грацией.

От него сильно пахло лосьоном. Похоже, он даже не заметил, что Линда тоже здесь. Они с отцом поздоровались и что-то пробурчали насчет погоды.

— Есть у вас соображения, как именно начался пожар? — спросил Курт Валландер. — Я говорил с Матсом Ульссоном. Он считает, что загорелось сразу в нескольких местах. Староста оказался здесь первым, он говорит, что видел как бы кольцо огня. Это означает, что церковь подожгли с разных сторон. Как ты думаешь?

— Пока никак не думаю, — сказал Нюберг. — Но ясно, что это поджог.

— Есть определенная разница, — сказал Валландер. — В Хурупе загорелось сразу и огонь распространялся быстрей. Там один фермер живет по соседству, он слышал что-то вроде взрыва, говорит, как бомба взорвалась, аж все задрожало. То есть церкви подожгли по-разному, хотя по времени все было точно согласовано.

— Модель ясна, — сказал Стефан. — Ту церковь подожгли, чтобы отвлечь внимание от этой, где произошло убийство.

— Но почему именно церкви? — спросил Курт Валландер. — И почему надо душить человека канатом?

Он вдруг посмотрел на Линду:

— А ты как думаешь? Что ты видишь во всем этом?

Линда почувствовала, что краснеет. Она оказалась не готова к такому вопросу.

— Если выбирают церковь, значит, хотят выбрать именно церковь, — сказала она неуверенно. — И задушить кого-то канатом… может быть, это пытка, а может быть, в этом есть что-то символическое, может быть, религиозное. Отрубали руки, побивали камнями, хоронили заживо… так что почему бы и не канат.

Никто не успел прокомментировать ее высказывание — у Стефана в кармане куртки зазвонил телефон. Он послушал немного и передал трубку Валландеру.

— Начинают поступать данные из Штатов, — сказал тот, закончив. — Поехали в Истад.

— Я там нужен? — спросил Нюберг.

— Я позвоню, если что, — сказал Валландер и повернулся к Линде. — А тебе лучше поехать. Если, конечно, ты не хочешь пойти домой поспать.

— А вот этого не надо, — сказала она.

Он внимательно посмотрел на нее:

— Простая забота.

— Пожалуйста, думай обо мне как о сотруднике, а не как о дочери.

В машине они молчали: во-первых, оба хотели спать, а во-вторых — из страха сказать что-то неуместное и вызвать у другого раздражение.

Они подъехали к управлению полиции, и Курт Валландер тут же скрылся за дверьми в прокуратуру. У самого входа ее догнал Стефан Линдман.

— Я помню свой первый день в полиции в Буросе. Накануне мы крепко попраздновали с друзьями, и первое, что я сделал на новом месте работы, — помчался в туалет и поблевал. А ты что будешь делать?

— Попробую начать с чего-нибудь другого, — сказала Линда.

В вестибюле стояла Анн-Бритт Хёглунд. Она, как и раньше, еле поздоровалась, словно бы приняла для себе такое решение — держать Линду на расстоянии.

Дежурная сказала, что с ней хочет поговорить Лиза Хольгерссон.

— Я что-нибудь не так сделала?

— Не думаю, — сказал Стефан и убежал.

Мне он нравится, подумала Линда. Все больше и больше.

Она столкнулась с Лизой Хольгерссон, когда та выходила из своего кабинета.

— Курт мне все объяснил. Будешь участвовать в следствии. Странно, что в эту историю замешана одна из твоих подруг.

— Это неизвестно, — ответила Линда. — Может быть, да, может быть, нет. Пока это неизвестно.

В девять часов началась оперативка. Линда села на указанный отцом стул. Рядом с ней оказался Стефан Линдман. Отец стоял у торца стола с бутылкой минеральной воды в руке. Так она себе всегда его и представляла — в одиночестве у торца, как обычно, хочет пить, как обычно, волосы взлохмачены, — готов начать новый день тяжелейшего следствия. Нет, больно уж романтично, а значит, фальшиво, — это ей хорошо известно. Она поморщилась и тряхнула головой.

Она всегда знала, что он прекрасный следователь, но сейчас, сидя с ним за одним столом, она поняла, что у него еще много кроликов в шляпе, о которых она и понятия не имела. В первую очередь на нее произвела впечатление его способность не только удерживать в голове огромное количество фактов, но и раскладывать их так, чтобы незначительные на первый взгляд мелочи находили свое место в общей картине следствия. И еще одна мысль не оставляла ее — только теперь она, как ей казалось, поняла, почему у него никогда не было времени побыть с ней и с Моной. Для них в его графике просто не оставалось места. Надо поговорить с ним об этом, решила она. Когда все выяснится и эта история останется позади, надо будет с ним поговорить о том, что он не оставил нам места в своей жизни.

Совещание продолжалось почти два часа. Подом все разошлись, и Линда осталась одна. Она открыла окно и стала обдумывать, что, о чем и как говорилось. Началось с того, что отец отставил бутылку и обозначил исходные точки следствия. «Убиты две женщины. Все начинается с этих двух женщин. Может быть, я делаю чересчур поспешные выводы, но мне кажется единственным разумным допущением, что за этими убийствами стоят одни и те же преступники. Очевидной связи нет, мотивы неясны, ничего общего между убитыми на первый взгляд тоже нет, Биргитта Медберг убита в шалаше в овраге около Раннесхолъмского замка. А теперь еще одна женщина, по-видимому, иностранка, удушена причальным канатом в горящей церкви. Как уже сказано, связь весьма проблематична, если это вообще можно назвать связью. На периферии всех этих дел происходит еще одно не совсем ясное событие. Поэтому Линда тоже здесь».

Медленно, ощупью, как бы прислушиваясь к только одному ему ведомым сигналам, он попытался охватить всю картину, от горящих лебедей до отрубленных рук. Он говорил час двенадцать минут, без пауз, без повторов, все для того, чтобы сделать один-единственный вывод, ради которого все и говорилось: «Мы не знаем, с чем имеем дело. За обоими убийствами, за сожженными животными и церквами есть что-то, что мы определить пока не можем. Мы даже не знаем, финал ли это или надо ждать продолжения».

Он говорил все время стоя, час двенадцать минут, но с этими словами, «надо ждать продолжения», сел и продолжил сидя.

— Вот-вот будут получены сведения о женщине, которую, как мы полагаем, зовут Харриет Болсон. Пока оставляю этот вопрос открытым, хочу только сказать вот что. Мне почему-то кажется, что звери сожжены не потому, что какой-то неведомый садист дает волю своим инстинктам. Может быть, это своего рода жертвоприношения, и в них есть определенная, хотя и чудовищно извращенная логика. Отрубленные руки Биргитты Медберг, Библия, которую кто-то пытается написать заново. И убийство в церкви, очень напоминающее ритуальное. У нас есть данные, что человек, поджегший зоомагазин, кричал что-то вроде «Божья воля!». Все вместе указывает на некую религиозную подоплеку. Может быть, какая-то секта либо просто психи-одиночки. Но это вряд ли. Потому что присутствует некое управление этими зверствами. Вряд ли за этим стоит один человек. Но сколько их — двое или тысяча? Мы этого не знаем. Поэтому мне хочется, чтобы мы, прежде чем двигаться дальше, совершенно непредвзято обсудили положение. Мне кажется, мы успешнее продвинемся вперед, если позволим себе на минутку остановиться.

Но обсуждение сразу начать не удалось. В дверь постучали. Незнакомая Линде девушка сказала, что начали приходить факсы из Америки. Мартинссон исчез и через мгновение вернулся с пачкой бумаг. Был даже и портрет, хотя очень нечеткий. Курт Валландер, придерживая рукой свои сломанные очки, вгляделся в фото и кивнул — да, это она. Убитую женщину и в самом деле звали Харриет Болсон.

— Мой английский оставляет желать лучшего, — сказал Мартинссон и передал бумаги Анн-Бритт Хёглунд.

Линда еще в самом начале совещания успела прихватить чистый блокнот. Она начала записывать, сама не зная зачем. Она, конечно, присутствовала на этой оперативке, но у нее было ощущение, что ее тут нет. Она догадывалась, что отец хочет ей что-то поручить, хотя по какой-то причине пока не спешит об этом говорить.

Анн-Бритт Хёглунд сделала комплимент американской полиции — они отнеслись к делу очень серьезно. Но, возможно, их задача и не была чересчур трудной — Харриет Болсон, или Харриет Джейн Болсон, как она звалась полностью, числилась в списке пропавших без вести с 12 января 1997 года. В этот день ее сестра, Мери Джейн Болсон, заявила в полицию Талсы об ее исчезновении. Она безуспешно пыталась дозвониться сестре уже неделю. Мери Джейн села в машину и отмахала триста километров до Талсы, где ее сестра жила и работала библиотекарем и личным секретарем у частного коллекционера произведений искусства. Квартира Харриет была, по всем признакам, брошена, на работе ее тоже не было. Она бесследно исчезла. Как Мери Джейн, так и немногочисленные друзья Харриет описывали ее как замкнутого, но очень приветливого и верного долгу человека. Никаких сведений, что она злоупотребляла алкоголем или наркотиками, не было. Жизнь ее, казалось, не имела никаких темных сторон. Полиция в Талсе объявила розыск, дело об исчезновении все время находилось под контролем. Но в течение четырех лет ничего не разъяснилось. Никаких следов, никаких сведений, неизвестно, жива она или погибла. Ничего.

— Интендант полиции по имени Кларк Ричардсон с нетерпением ждет нашего подтверждения — действительно ли это она, Харриет Джейн Болсон. Он просит также проинформировать его, что случилось.

— Это мы можем сделать уже сейчас, — сказал Курт Валландер. — Это она. Никаких сомнений. А у них есть какая-нибудь версия насчет причин ее исчезновения?

Анн-Бритт Хёглунд вновь погрузилась в чтение.

— Харриет Джейн была не замужем, — сказала она. — Ей было двадцать шесть лет к моменту исчезновения. Она, как и ее сестра, — дочери методистского священника в Кливленде, штат Огайо, — выдающегося священника, как написано в первом заявлении Мери Джейн. Счастливое детство, никаких проступков, училась в разных университетах, у этого коллекционера получала большое жалованье. Жила просто, твердые привычки — работа в будни, по воскресеньям — церковь.

Анн-Бритт замолчала.

— И это все? — с удивлением спросил Курт Валландер.

— Все.

Он покачал головой:

— Должно быть что-то еще. Нам надо знать о ней все. Это поручается тебе. Кларка Ричардсона окучивай как только сможешь. Дай ему понять, что это следствие — самое важное на сегодняшний день в Швеции. Что, может быть, и в самом деле так, — добавил он.

Дальше последовала так называемая открытая дискуссия. Линда напряженно слушала. Через полчаса отец постучал по столу ручкой и закончил совещание. Под конец остались только Линда и он.

— Я хочу попросить тебя об одолжении, — сказал он. — Побольше общайся с Анной, разговаривай с ней, но не задавай никаких вопросов. Попробуй только вычислить, почему, собственно, в ее дневнике стоит имя Биргитты Медберг. И еще, конечно, этот Вигстен в Копенгагене… Я попросил коллег из Дании к нему присмотреться.

— Он ни при чем, — сказала Линда. — Он старый и слабоумный. Но в его квартире есть кто-то еще, и я его не видела.

— Этого мы не знаем, — сказал он с легким оттенком раздражения. — Ты поняла, о чем я тебя прошу?

— Притворяться, что ничего не случилось, — ответила Линда. — И в то же время постараться получить ответ на важные вопросы.

Он кивнул, не заметив или постаравшись не заметить ее иронии.

— Я очень тревожусь, — сказал он. — Я не понимаю, что происходит. И боюсь того, что может произойти.

Посмотрев на нее, он торопливо и, как показалось Линде, смущенно потрепал ее по щеке и удалился.

В тот же день Линда пригласила Анну и Зебру в кафе в гавани. Не успели они сесть за столик, как начался дождь.