"Ярмарка коррупции" - читать интересную книгу автора (Лисс Дэвид)

Глава 11

Я не сообщил Элиасу о своих планах на следующее утро, так как знал: он сказал бы, что я слишком рискую. Возможно, я не хотел с ним спорить, возможно, я не хотел допустить, чтобы его аргументы оказались сильнее моих. Поэтому я вернулся в свои комнаты, изучил биографию, которую он написал для Мэтью Эванса, внес некоторые изменения и обдумал свою стратегию.

Я был у дверей шикарного дома Догмилла на Кливленд-стрит вскоре после десяти утра. Я пребывал в сильнейшем волнении, но тщательно пытался это скрыть. Я просто постучал в дверь и вручил свою визитную карточку необычно высокорослому слуге. Слуга взял карточку затянутыми в перчатки руками и изучал ее какое-то время с видом ростовщика, оценивающего предлагаемое ему ювелирное изделие.

– Обещаю вам, он пожелает со мной встретиться, – сказал я.

– Обещать любой может, – сказал он. – Мистер Догмилл очень занят.

– Уверен, у него найдется время поговорить с собратом по табачной торговле, – сказал я.

Упоминание о моем замечательном бизнесе возымело действие. С видом человека, смирившегося с неминуемым, слуга провел меня в небольшую приятную комнату, где мне предложили сесть в мягкое кресло с высокой спинкой, по всей видимости, французского происхождения. Слуга не мог сказать ни когда появится мистер Догмилл, ни сколько времени он сможет мне уделить. Я кивнул, смиренно сложил руки на коленях, уставился в пол и, став изучать тонкий узор на турецком ковре, запутался в переплетении синих и красных нитей. Напротив того места, где я сидел, над мраморным камином висел портрет пожилого полного человека и его пожилой полной жены. Вероятно, родители Догмилла?

Приблизительно через полчаса я встал и начал ходить по комнате. Я всегда терпеть не мог, когда меня, как говорится, мариновали в прихожей, теперь же, когда я выдавал себя за другого и явился с визитом к человеку, повинному, судя по всему, во всех моих несчастьях, долгое ожидание давалось еще более тяжко. А вдруг Догмилл сразу меня узнает? Маловероятно. Возможно, именно он повинен в моей погибели, но мы не были знакомы. Он не знал меня настолько хорошо, чтобы узнать в новом обличье. По крайней мере, так я себе внушал.

Наконец двери отворились, и это отвлекло меня от картины разоблачения и гибели, которую рисовало мое воображение. Я обернулся, вероятно, слишком поспешно, но вместо надменного слуги, пришедшего, чтобы отвести меня к хозяину, я увидел перед собой хорошенькую барышню. Очень высокую, почти с меня ростом, но не слишком полную или нескладную, как это часто бывает с высокими женщинами. Напротив, темные волосы цвета вина и светло-карие глаза делали ее чрезвычайно привлекательной. У нее были правильные тонкие черты лица, однако ее нос, красивый, но крупный, скорее подошел бы мужчине, а не женщине. Несмотря на это, она показалась мне очаровательной, и я поспешил поклониться.

– Доброе утро, мадам, – сказал я.

– Джордж мне сказал, что вы ждете здесь уже довольно долго. Я подумала, может быть, я могу вам что-нибудь предложить, чтобы скоротать время. – Она грациозно протянула мне крошечный томик в одну восьмую долю листа. Едва взглянув, я понял, что это пьесы Уильяма Конгрива. Как следовало понимать то, что она выбрала для меня книгу пьес такого легкомысленного автора? Она ведь могла предложить мне сочинения, скажем, Отуэя.[4]

– Меня зовут Мэтью Эванс, – представился я, все еще испытывая некоторую неуверенность, произнося этот псевдоним.

– Очень приятно, сэр. Я Грейс Догмилл, сестра мистера Догмилла.

– Прошу вас, посидите со мной. Это сделает ожидание более приятным. Мне очень нравится мистер Конгрив, но беседа с вами доставила бы мне большее удовольствие.

Я был нарочито прямолинеен, возможно, даже грубоват. Я не ожидал, что она согласится, но она согласилась. Как истинная леди, она оставила двери открытыми, подошла и села напротив меня.

– Благодарю вас за компанию, – сказал я, смягчив тон.

Моим первым порывом было вызвать антипатию Догмилла, оскорбив его сестру. Но теперь у меня были другие планы.

– Должна признаться, сударь, у меня странная привычка проверять, когда возможно, посетителей, приходящих к брату. Он чрезвычайно непоследовательно посвящает меня в свои дела. Иной раз ищет у меня совета, иной раз вовсе отказывается говорить со мной. Когда это случается, мне приходится узнавать о его делах самой.

– Не вижу ничего предосудительного в том, что вы предлагаете побеседовать человеку, который ничем другим не занят. В особенности если речь о человеке, который недавно прибыл в этот город и почти никого здесь не знает.

– Неужели? – сказала она, и ее губы сложились в очаровательную улыбку. – Откуда вы родом, мистер Эванс?

– Я только недавно приехал с Ямайки, – сказал я. – Мой отец купил плантацию на этом острове, когда я был маленьким мальчиком. Теперь, когда дела не требуют постоянной заботы, я вернулся на родину, о которой почти ничего не помню.

– Надеюсь, кто-нибудь покажет вам все интересное, – сказала она.

– Я тоже на это надеюсь.

– Мне повезло, у меня большой круг знакомых, – сказала она. – Может быть, мы попросим вас присоединиться к нам во время одной из наших экскурсий.

– Я был бы счастлив, – ответил я.

И это было правдой. Мисс Догмилл оказалась удивительным созданием, она была необыкновенно прямолинейна и при этом не казалась непристойной. Я знал, что необходимо проявлять осмотрительность, иначе могло бы статься, что она мне понравится гораздо больше, чем это было бы благоразумно.

– Вы занимаетесь торговлей табаком на Ямайке? – спросила она.

– Откуда вы это знаете? – поднял я брови. Она засмеялась:

– Вы в Лондоне недавно, никого не знаете, но приходите с визитом к моему брату. Мне показалось, это логичное предположение.

– И вы не ошиблись, мисс Догмилл. Я действительно торгую табаком. Это основная культура на плантации.

Она прикусила нижнюю губу:

– Мистер Догмилл непременно сообщит вам, и, возможно, не самым вежливым образом, что ямайский табак уступает виргинскому, которым он в основном торгует.

– Возможно, мадам, мнение вашего брата звучит нелестно, но даже у бедняков должен быть табак, а они не всегда могут себе позволить покупать виргинский или мэрилендский.

Она засмеялась:

– Я вижу, вы философ.

– Я вовсе не философ. Я человек, которому наскучило жить вдали от цивилизации и который захотел приобщиться к светской жизни Лондона.

– И вам нравится то, что вы видите, мистер Эванс?

Мне кажется, я понял ее намек, и встретился с ней взглядом.

– Да, очень, мисс Догмилл.

– Спасибо, что развлекла моего посетителя, Грейс, – прозвучал голос за моей спиной, – но теперь можешь вернуться к своим делам.

В дверном проеме стоял Догмилл. Он казался еще крупнее, чем когда сидел в кофейне мистера Мура. Он и тогда показался мне огромным, но теперь мне бросились в глаза его руки, которые были абсурдно велики. Его шея была шире, чем моя голова. Разговаривая с Элиасом, я похвастался, что не отступил бы перед ним на ринге, но теперь знал, что никогда бы не захотел помериться силами с этим великаном.

Однако я был в восторге, увидев на лице Догмилла недоумение и нетерпение. Презрение, с которым он встретил меня в кофейне, теперь обернулось в мою пользу, так как было понятно: он не помнит, что мы раньше встречались. В этот момент я почувствовал боль в ноге, которую повредил на ринге, из-за чего мне пришлось оставить карьеру кулачного бойца. Она мне напомнила, насколько я слаб и беззащитен по сравнению с этим геркулесом.

– Сэр, я Деннис Догмилл, – сказал он. – Полагаю, дело, которое вы хотели со мной обсудить, не касается моей сестры.

Я встал, чтобы поклониться мистеру Догмиллу, не отрывая глаз от его холодного лица. Передо мной стоял человек, повинный, как у меня были основания полагать, во всех моих бедах. Передо мной стоял человек, который убил Уолтера Йейта и сделал так, чтобы вина пала на меня. Передо мной стоял человек, который убедил судью вынести на суде такой приговор, чтобы меня повесили за преступление, совершенное им самим. Думаю, невзирая на его рост и силу, больше всего я должен был хотеть ударить его, сбить с ног и бить ногами до бесчувствия, но вместо этого я чувствовал лишь холодное равнодушие, сравнимое с чувством, которое испытывает врач, сталкиваясь в первый раз с новой болезнью.

– С сожалением должен сообщить, сэр, что пока у меня к вам такого дела нет, но не теряю надежду, что в будущем это станет возможно.

Он смотрел на меня во все глаза, словно не верил своим ушам. У него было широкое лицо, которое могло бы быть мальчишеским, если бы не тяжелый, мрачный взгляд. Он был определенно привлекательным мужчиной, но, насколько я мог судить, не пользовался большой популярностью у женщин. Есть такой тип мужчин, которые, несмотря на свою внешнюю привлекательность, необъяснимым образом источают грубость и жестокость. Догмилл принадлежал к этому типу, и, признаюсь, я был готов отказаться от своего плана.

– Соизвольте следовать за мной, – резко сказал он. Я улыбнулся, еще раз поклонился мисс Догмилл и последовал за ее братом в смежную комнату, где сидел еще один джентльмен, листая газеты и прихлебывая из бокала на серебряной ножке. Догмилл посмотрел на него с отвращением.

– Я полагал, мы закончили наше дело, – сказал Догмилл.

Джентльмен поднял голову. Он был молод, лет двадцати пяти. В его наружности было нечто женственное, а выражение лица несколько растерянное, трудно сказать, временно или постоянно. Он улыбался, но не смотрел в глаза.

– О, я тут просто листал газеты, – сказал он, явно смущенный. – Я не ожидал, что вы вернетесь так скоро. – Он наконец заметил меня и встал, чтобы поклониться. У него был такой вид, словно он надеялся, что я помогу ему выйти из неловкого положения. – Альберт Хертком к вашим услугам.

Из политических газет мне было известно, что Хертком – член парламента, виг и конкурент Мелбери на выборах. Тори называли его простаком, пляшущим под дудку Догмилла. Глядя на его простое открытое лицо, было трудно с этим мнением не согласиться.

Я поклонился в ответ.

– Мэтью Эванс, – сказал я. – Насколько мне известно, вы снова боретесь за место в палате общин под знаменем вигов.

Он поклонился еще раз.

– Да, для меня это большая честь, – сказал он. – Надеюсь, я могу рассчитывать на ваш голос, сэр.

– Вы никоим образом не можете рассчитывать на него, – сказал Догмилл. – Он только что прибыл из Вест-Индии, и у него нет здесь никакой собственности. Следовательно, он не может голосовать на этих выборах.

– Тогда, возможно, на следующих выборах, через семь лет, – сказал он и рассмеялся, словно сказал нечто необыкновенно смешное.

– Поживем – увидим, – весело сказал я.

– Очень хорошо, очень хорошо.

– Не могли бы вы, мистер Хертком, оставить нас с мистером Эвансом наедине, – не скрывая раздражения, предложил Догмилл.

– О, конечно, конечно, – сказал он, не обращая внимания на раздражение Догмилла. – Я просто хотел обсудить эту речь, которую вы мне дали. Знаете, она грандиозна. Чрезвычайно грандиозна. Просто сама грандиозность, как мне кажется. Но я хотел бы прояснить пару моментов, которые, видите ли, не совсем мне понятны. Вы ведь знаете – что хорошего, если я буду произносить речи, смысл которых мне непонятен?

Догмилл смотрел на Херткома с таким видом, будто тот говорит на некоем загадочном языке американских аборигенов.

– Вы произносите эту речь только через две недели, – наконец сказал он. – Полагаю, за это время вы все же докопаетесь до смысла. Если не докопаетесь, мы можем обсудить это позже. Поскольку в последний месяц у нас вошло в привычку встречаться каждый день, вероятнее всего, мы будем продолжать это делать.

Хертком засмеялся:

– О да, вероятнее всего. Знаете, Догмилл, не стоит быть таким язвительным. Я просто хотел задать пару вопросов.

– Тогда зададите их завтра, – сказал Догмилл и положил свою массивную руку на плечо Херткома. Достаточно настойчиво, но негрубо он стал подталкивать члена парламента к выходу, но вдруг остановился и вернул его обратно. – Одну минуту. – Он отпустил Херткома и указал пальцем, длинным, толстым и неестественно пухлым, напоминающим крикетную биту, на пустой графин для вина. – Это вы выпили?

Хертком был похож на ребенка, которого поймали на краже пирогов.

– Нет, – сказал он смиренно.

– Черт вас побери! – выругался Догмилл, не обращаясь ни к Херткому, ни к кому-то конкретному.

Потом он позвонил в колокольчик, и почти тотчас явился тот же слуга, что открывал мне дверь.

– Джордж, разве я не велел наполнить этот графин?

– Да, мистер Догмилл, – кивнул слуга. – Велели, но на кухне такая кутерьма, полка сломалась, и вся посуда попадала, вот я и решил помочь мисс Бетти навести порядок. Кастрюли-то свалились прямо на нее, и она ушиблась.

– Ты можешь строить планы, как залезть под юбку Бетти, в свое свободное время, но не красть время у меня, – сказал Догмилл. – В следующий раз делай то, что велят, иначе узнаешь, что значит моя немилость. – Затем он повернулся и с непринужденностью, с какой обычно люди закрывают двери или берут книгу с полки, пнул бедного слугу ногой в зад.

Я выражаюсь здесь буквально. Мы же часто говорим о том, как кто-то кого-то пнул ногой в зад, выражаясь фигурально. Никто никогда ничего такого не делал. Я даже видел, как подобные сцены разыгрывают в комедиях, и отчасти юмор заключается в самой абсурдности такого действия. Пусть мой читатель поверит мне, что ничего комичного в этом нет. Догмилл ударил слугу довольно сильно, используя свою ступню в качестве орудия. Лицо слуги исказилось от боли. А поскольку мы не предполагаем, что подобное возможно в буквальном смысле, в этом поступке было что-то крайне жестокое, зверское, что приводит на ум мальчишек, которые мучат котят или щенков.

Слуга вскрикнул от боли и споткнулся, но я был уверен, что моральная боль была сильнее, чем физическая. Его унизили в присутствии незнакомца и хорошо знакомого ему человека. Меня он может больше и не увидеть, а с Херткомом должен был видеться каждый день. Каждый день он должен будет видеться с членом парламента, чей взгляд – добрый, спокойный или какой угодно – будет напоминать ему об этом унижении. Я был уверен, что, если ему суждено прожить еще сорок лет, всякий раз, вспоминая об этом моменте, он будет заливаться краской.

Мне приходилось раньше видеть, как хозяева жестоко обращаются со слугами, иногда хуже, чем с животными. Но увиденная здесь жестокость вызывала у меня желание отомстить. «Какие механизмы я привел в движение?» – гадал я, вглядываясь в жестокое лицо Догмилла. Но мысль отказаться от плана ни разу не пришла мне в голову. Скорее всего это Догмилл убил Уолтера Йейта и устроил так, чтобы меня повесили за это преступление. Он может унизить всех слуг в королевстве, но я от него не отстану.

– Ну что же, – сказал Хертком, – пожалуй, я пойду.

Догмилл жестом показал, что он его не удерживает, и закрыл за ним двери. Затем он нетерпеливо махнул рукой, приглашая меня сесть.

– Что касается моей сестры, – сказал он так, будто продолжал прерванный разговор, – не принимайте ее болтовню за нечто большее, чем чепуху, взятую из романов, которые она читает в изобилии. Она со всеми так разговаривает, чем навлекает на свою голову всякие неприятности, но, несмотря на это, она хорошая девушка. Она очень хорошая девушка, и не поздоровится тому, кого я поймаю на том, что он злоупотребляет ее доверием. Если думаете, что вы джентльмен и это помешает мне сделать с вами то же, что я сделал со своим слугой, вы будете неприятно удивлены. Меня ничто не остановит, если речь идет о благополучии моей сестры.

В его голосе чувствовалась нежность, что немало меня удивило, и хотя мисс Догмилл мне понравилась, я подумал, что любовь ее брата к ней можно использовать, чтобы манипулировать им.

– Уверяю, мой зад вполне обойдется без вашей ноги, – сказал я. – Я нашел общество мисс Догмилл восхитительным, и не более того.

Он сжал губы:

– Я не просил вас давать оценку обществу моей сестры, к тому же это не может иметь никакого отношения к делу, по которому вы пришли. Итак, чем я могу вам помочь, мистер Эванс?

Я повторил ему то, что сказал его сестре, а именно, что я недавно прибыл в город и что занимаюсь торговлей табаком.

– Ямайский табак негоден даже для паршивых псов. Кроме того, никогда не слышал вашего имени даже в связи с этим мерзким ямайским сорняком. Кто ваш закупщик?

– Мистер Арчибальд Лейдло в Глазго, – сказал я не задумываясь, используя имя, которое взял из написанной Элиасом художественной биографии. Я был рад, что он, во-первых, насытил свой документ подобными деталями, а во-вторых, что я потрудился внимательно с ним ознакомиться. Могу представить, как бы я иначе запинался и мямлил. – Не знаю, насколько известно его имя на юге, но мне сказали, что он важный человек на севере Британии.

Лицо Догмилла сделалось красным, как норфолкское яблоко.

– Лейдло! – вскричал он. – Да он настоящий пират! Он посылает лодки к своим судам, когда они еще в море, и разгружает товар, чтобы не платить пошлины.

Сильно сказано, подумал я, учитывая рассказ Мендеса о том, что Догмилл делает то же самое. Но я хорошо знал, что люди склонны видеть чужие недостатки и не замечать свои собственные.

– Я никогда с ним лично не встречался и ничего не слышал о его методах. Я просто привык продавать ему свой товар.

– И напрасно, – сказал он, – не следует продавать свой товар кому попало, и возьмите за правило наводить справки о людях, с которыми ведете дела.

Что-то меня встревожило. Несмотря на то, что я сидел на расстоянии более шести футов от него, я вдруг ощутил безотчетный страх за свою безопасность. Я не привык испытывать страх перед другими мужчинами, но что-то в его позе, в том, как были напряжены его мускулы, делало его похожим на пороховую бочку, готовую вот-вот взорваться.

Мне от него ничего не добиться, если он почувствует мою тревогу, поэтому я одарил его широкой улыбкой коммерсанта, которого заботит лишь его торговля.

– Вы совершенно правы, сударь. Мне часто бывало нелегко найти закупщика в Лондоне, где доки заполнены табаком из Виргинии и Мэриленда. Именно поэтому, прибыв сюда, я решил заняться этим делом. Поскольку известно, что вы самый уважаемый закупщик табака в городе, я надеялся, что смогу получить от вас несколько советов о том, как вести себя в этом деле.

Догмилл снова побагровел:

– Мистер Эванс, я не знаю, как ведутся дела на Ямайке или на других малоразвитых территориях его величества, но могу вас уверить, что в Лондоне не принято делиться коммерческими тайнами с конкурентами. Неужели вы полагали, что придете ко мне и я научу вас, как выудить денежки у меня из кармана?

– Я не рассматривал дело с этой точки зрения, – сказал я. – Насколько мне известно, вы не торгуете ямайским табаком, поэтому я не считал себя вашим конкурентом.

– Я не торгую ямайским табаком, потому что он отвратителен, и прилагаю все усилия к тому, чтобы он не попал в порты Лондона, поскольку он чертовски дешев. Боюсь, я ничем не могу вам помочь.

– Если вы уделите мне немного времени, чтобы я мог объяснить… – начал я.

– Я и так уделил вам слишком много времени. Возможно, вам неизвестно, но в этой стране имеется общественный институт под названием парламентские выборы, и поскольку я являюсь доверенным лицом мистера Херткома, которого вы только что видели, в данный момент у меня еще меньше времени, чем обычно. Поэтому должен пожелать вам удачного дня.

Я встал и сдержанно поклонился.

– Благодарю вас за то, что уделили мне время, – сказал я.

– Да, да, – отозвался он и углубился в изучение каких-то бумаг на своем столе.

– Должен заметить, сударь, что вашим словам недостает духа братства. Вы сказали, что не знаете, как ведут дела на Ямайке, поэтому отниму у вас еще минуту, чтобы сообщить: на Ямайке представители одного ремесла, даже те, кого вы считаете, как сами выразились, конкурентами, понимают ценность самого ремесла по сравнению с частными интересами его представителей.

Естественно, я нес чепуху. Я знал о том, как ведут дела на Ямайке, не больше, чем как ведут дела в самых отдаленных частях Абиссинии, но я вошел в роль и не собирался отказывать себе в удовольствии.

– Прежде чем набивать карманы, мы совместными усилиями укрепляем саму отрасль, – продолжал я, – и пожинаем плоды наших усилий.

– Да, да, – повторил он. Его перо скользило по бумаге.

– Я слышал, сударь, ваша торговля сократилась после смерти вашего отца. Я подумал, может быть, большая открытость могла бы восстановить былую славу вашей семьи.

Догмилл не поднял головы, но перестал писать. Было видно, что я нанес удар в уязвимое место. Я едва сдерживал радость оттого, что попал в цель. Можно было уйти, но я не был еще готов.

– Неужели вы хотите сказать что-то еще, мистер Эванс? – спросил он.

– Еще один вопрос, – признался я. – Вы не возражаете, если я нанесу визит вашей сестре?

Он посмотрел на меня изучающим взглядом.

– Возражаю, – наконец произнес он. – Категорически возражаю.