"Ярмарка коррупции" - читать интересную книгу автора (Лисс Дэвид)

Глава 12

В тот вечер, прежде чем вернуться домой и лечь спать, я повидался с Абрахамом Мендесом и попросил его о двух услугах. Первая из них носила благотворительный характер, но выполнить ее сам я не рискнул. Я не забыл добросердечного Нейта Лоута, чья камера находилась по соседству с моей и который был настолько любезен, что не стал звать охранника во время моего исчезновения из Ньюгейта. Поэтому я дал Мендесу несколько монет и попросил его обеспечить Лоута продуктами и напитками, а также обществом, о котором он просил. О второй услуге, с которой я обратился к Мендесу, я расскажу чуть позже.

Вернувшись в свои комнаты, несколько часов перед сном я провел за чтением политических газет, которые купил днем, в надежде овладеть языком тори. Несмотря на уверения Элиаса, я сомневался, что человек настолько неискушенный в политике, как я, мог бы сойти за приверженца тори. С другой стороны, я знал, что мое положение богатого купца из Вест-Индии компенсирует любые мои ошибки, а мое невежество было частью избранного мной образа. Они могут смотреть на меня, ухмыляться и думать: неужели этот парень возомнил, что может запросто вступить в наши ряды? Маловероятно, что они посмотрят на меня и заключат, что я переодетый беглый преступник, который хочет понять, почему с ним обошлись столь несправедливо.

Я прибыл в таверну около восьми часов утра. Таверна находилась на востоке от Ковент-Гардена, и из нее открывался прекрасный вид на избирательную площадку, устроенную на площади. Хотя до выборов было еще больше недели, площадь уже напоминала ярмарку, только без пожирателей огня и канатоходцев. Мужчины, одетые в зеленое с белым (цвета Мелбери) или в синее с оранжевым (цвета его оппонента, Альберта Херткома), ходили по площади с плакатами или раздавали листовки. Тут же расхаживали симпатичные девушки, готовые агитировать за того или другого кандидата. Уличные торговцы толкали свои тележки в толпе, и, естественно, вокруг сновали многочисленные воры, которых всегда особенно привлекают подобные события. В прохладном воздухе стоял запах жареной свинины и портящихся устриц.

Я вошел в таверну и назвал свое имя джентльмену, сидевшему у входа. Он внимательно изучил длинный список, составленный мелким почерком, и пропустил меня внутрь. Я сел за свободный столик, но вскоре ко мне присоединились вновь прибывшие господа самого преуспевающего вида. Многие были знакомы друг с другом, но некоторые, как и я, держались поодиночке. После того как разнесли по первой кружке слабого пива и свежий белый хлеб, я почувствовал себя более непринужденно.

Слева от меня сидел тучный мужчина, который, по его словам, занимался импортом восточных товаров. Он превозносил Мелбери за честность, преданность Церкви и готовность выступить против продажности вигов. Во всем этом я вскоре смог убедиться и сам, ибо, после того как мы закусили, я заметил джентльмена приятной наружности, который пробирался сквозь толпу в центр зала, здороваясь по пути то с одним, то с другим. Без всякого сомнения, это был Мелбери, и мое сердце упало. Вот человек, победивший меня в поединке, который я считал самым для себя важным. Я никогда прежде его не видел, и, несмотря на то, что он показался мне заурядным, без какого-то ни было блеска или намека на гениальность, он необъяснимым образом производил впечатление человека достойного – почему-то именно это слово пришло мне на ум, – и я ощутил себя по сравнению с ним незначительным и никчемным.

Когда он начал говорить, я почти не слышал его слов, настолько внимательно изучал его фигуру, лицо и манеру держаться. Но поняв, что речь подходит к концу, я заставил себя выйти из оцепенения и послушать хотя бы заключительные слова.

– Я не могу сказать, что все избиратели Вестминстера должны голосовать за меня, – объявил кандидат в заключение, – а только те, которым ненавистна коррупция. Если кто-то из вас, джентльмены, не возражает, что вашими деньгами набивают карманы нечистые на руку члены палаты и их ставленники, если вам доставляет удовольствие видеть, как разрушается и ослабевает Церковь, и если вы допускаете, что ограниченные люди с мелочными амбициями должны определять будущее нашей страны, руководствуясь личной жадностью и стяжательством, тогда вы, безусловно, должны голосовать за мистера Херткома. Никто из присутствующих здесь вас за это не осудит. Я благодарен Создателю, что живу в свободной стране, где каждый может сделать собственный выбор. Однако если вам больше по душе человек, который будет бороться с коррупцией и безбожным деизмом, который будет прилагать все усилия, чтобы восстановить былую славу страны, какую она знала до того, как появились биржевые маклеры, долг и позор, то я призываю вас проголосовать за меня. И если вы собираетесь поступить именно так, я приглашаю вас выпить еще по стаканчику пива за наше великое королевство.

Затем мой новый друг импортер принялся восхвалять речь Мелбери, словно тот был вторым Цицероном. Следовало признать: муж Мириам обладал красноречием и был не лишен личного обаяния, но меня ослепляла зависть.

– Вы должны знать, – сказал мой сосед по столику, – он необычайно хорош в личной беседе. Очень жаль, что каждый избиратель в Вестминстере не может провести хотя бы пяти минут, беседуя с мистером Мелбери. Уверен, это бы все решило, ибо, если вам доводилось слышать выступление мистера Херткома, вы знаете, что он просто болван. А мистера Мелбери, напротив, отличают остроумие и интеллект.

– Придется поверить вам на слово, – сказал я, – поскольку я никогда с ним не встречался.

Импортер понял намек и пообещал представить меня до окончания завтрака. Не прошло и минуты, как он вытащил меня из-за стола и новел в дальний конец зала, где сидел мистер Мелбери, занятый беседой с угрюмого вида молодым человеком.

– Простите, мистер Мелбери, сэр, я хотел представить вам одного господина.

Мелбери поднял голову и одарил нас улыбкой политика. Не могу не отдать ему должное, сделал он это фантастически хорошо, поскольку на короткий миг я был обезоружен и увидел в нем мужчину приятной наружности, с решительными скулами, с некрупным, но мужественным носом и живыми голубыми глазами. Некоторые мужчины знают, что привлекательны, и напускают на себя высокомерный вид, Мелбери же, напротив, производил впечатление человека, пребывавшего в гармонии с собой и с окружающим миром, и эта уверенность придавала ему силу и обаяние. На нем был модный завитой парик и приятный синий костюм. Но его главным достоинством была ослепительная белозубая улыбка, излучавшая дружелюбие, которое вызвало во мне чувство обиды. Признаюсь, даже моя неприязнь к этого человеку начала затухать, хотя я отчаянно этому сопротивлялся.

– Да, здравствуйте, сэр, – сказал он импортеру, явно его не припоминая. Скорее всего они виделись один раз, когда его представили в таких же обстоятельствах, как теперь меня.

– Прекрасная речь, мистер Мелбери, прекрасная. А, да. Сэр, это – мистер Мэтью Эванс, который недавно вернулся к нам из Вест-Индии и живо интересуется политикой тори.

Мелбери взял мою правую руку обеими руками и пожал ее.

– Очень рад это слышать, мистер Эванс. Кажется, все в городе только и говорят о вас, и я рад познакомиться со столь популярной личностью, в особенности если это к тому же и сторонник нашей партии. Как правило, люди, возвращающиеся из Вест-Индии, поддерживают вигов, и мне приятно иметь дело с исключением.

В его манере общения я заметил некоторую холодность. За его обаятельной улыбкой и приятным лицом скрывалось равнодушие, и я сразу обрадовался: это помогало мне лелеять свою неприязнь и обиду. Однако в мою задачу не входило ни выискивать в Мелбери недостатки, ни разоблачать тщательно скрываемую чопорность, нередко встречающуюся у представителей старых семей. Моей задачей было понравиться ему, сделать его своим союзником, чтобы использовать его поддержку после того, как он выиграет выборы.

– Мой отец был тори, а мой дед воевал за короля. – Я подумал, что немного роялистского наследия мне не повредит. Подобная деталь должна была вызвать его симпатию. – Большую часть своей жизни я провел на Ямайке, и до сегодняшнего времени у меня не было особых возможностей участвовать в политике.

Он улыбнулся, но я знал, что улыбка была неискренней.

– Когда вы прибыли в Англию?

– Только месяц назад.

– Тогда я от всей души приветствую вас в нашей стране. А чем вы занимались на Ямайке, мистер Эванс?

– Мой отец купил там плантацию, и я с детских лет помогал ему, а когда плантация начала приносить стабильный доход, я передал бразды правления надежному племяннику. Теперь я решительно намерен пожинать плоды многолетних трудов, вернувшись на родину своих предков. И хотя я прожил в Вест-Индии всю свою сознательную жизнь, климат там чрезвычайно нездоровый, и я обнаружил, что мне гораздо больше подходят британские умеренные температуры.

– Вполне объяснимо. В вас есть что-то удивительно британское, если можно так выразиться. Я уверен, вы знаете, что выходцы из Вест-Индии пользуются репутацией людей, лишенных обходительности, поскольку там нет наших частных школ и преимуществ нашего общества. Я чрезвычайно рад, что вы развеяли этот миф.

В ответ я поклонился. Я смотрел на себя со стороны, как я обмениваюсь любезностями с человеком, который увел у меня любимую женщину. Он говорит банальности, я лгу.

– Боюсь, мне пора идти на следующую встречу, – сказал он, – но я был рад знакомству с вами, сэр, и надеюсь, наши пути вновь пересекутся. – Сказав это, он вышел из таверны на улицу.

Я вышел следом.

– Сэр, позвольте отнять у вас еще минуту. Мне нужно поговорить с вами наедине.

– Прошу прощения, но не сейчас, – сказал он и ускорил шаг, сопровождаемый своим агентом.

Я подумал, что его, вероятно, постоянно преследуют люди вроде меня и что он научился мастерски от них отделываться.

Однако неожиданно путь ему преградили трое парней грозного вида в некрашеных блузах и кепи, натянутых на глаза. У одного в руках был сине-оранжевый флаг.

– Голосуй за Херткома или будь проклят! – выкрикнул самый высокий из них Мелбери в лицо.

Тори выпрямился во весь рост и выпятил грудь.

– Боюсь, я не могу этого сделать, – сказал он, – потому что я Гриффин Мелбери.

Мне было понятно его чувство достоинства, однако он избрал не самую лучшую тактику. Для его собственной безопасности было бы лучше согласиться голосовать за Херткома, но Мелбери не мог стерпеть такого ни секунды. Это вызвало у меня невольное восхищение, смешанное с завистью и обидой, хотя я понимал, что он ведет себя глупо.

– Не заливай, какой ты Мелбери, – сказал другой головорез. – Мелбери – якобитский дьявол, а я сразу узнаю якобитского дьявола, когда вижу.

– Я – Мелбери, и я не якобит и не дьявол, так что едва ли вы сумели бы распознать того или другого. Но знайте, мой друг, что вы наслушались небылиц вигов и что вас используют люди, которые не желают вам добра.

– Ты лжешь, – сказал самый крупный парень, – и сейчас ты услышишь, как я врежу тебе в ухо.

Полагаю, нельзя было осуждать Мелбери за трусость, из-за того что он непроизвольно съежился и поднял руки для защиты. В конце концов, перед ним стояли трое грубых головорезов, потерявших голову в пылу выборов, которые еще не начались и в которых у них не было шансов участвовать. А как он мог защитить себя? Ну, например, он мог бы выхватить шпагу и приставить клинок к горлу самого высокого хулигана.

Лично я считал этот способ вполне подходящим. Мой клинок блеснул на солнце, когда я выхватил шпагу и приставил ее к горлу хулигана. Я нажал с достаточной силой, но не так, чтобы брызнула кровь. Я решил обойтись без крови.

Главный головорез застыл с поднятой головой и натянувшейся кожей на шее. Двое других отступили.

– Вы, парни, не похожи на избирателей, – сказал я, – хотя ваше желание принять участие в выборах, несмотря на отсутствие права голоса, похвально. Должен заметить, избиение одного из кандидатов едва пойдет на пользу вашей партии. – Я сдвинул клинок на дюйм. – Разбегайтесь, – скомандовал я.

Они послушались команды и разбежались.

Мелбери стоял как вкопанный, его взгляд затуманился, ослабевшие руки дрожали. Я предложил ему вернуться в таверну и выпить, прежде чем продолжить путь. Мелбери кивнул. Он послал агента вперед на место следующей встречи, а я открыл дверь, чтобы пропустить кандидата внутрь. Мы нашли столик в темном уголке. Затем я подошел к стойке и велел подать нам бутылку крепкого портвейна.

Снова садясь к нему за стол, я рассчитывал выяснить результат предшествующих событий. Мелбери мог возненавидеть меня за то, что я проявил смелость там, где он не смог. Или он мог проникнуться ко мне дружескими чувствами в благодарность за то, что я спас его от хулиганов. Мне повезло, он выбрал второе.

– Мистер Эванс, я благодарен, что ваше дело было настолько срочным, что вы решили следовать за мной. – Он потер ладонь о неровную поверхность стола. – Без вашей помощи я был бы совершенно беззащитен.

Упиваясь своим успехом, я заметил, что чувство обиды на этого человека если не совсем исчезло, то, по крайней мере, ослабевало по мере того, как росло возбуждение от победы. Я вел себя решительно, и моя решительность была вознаграждена. Тот факт, что я проявил бесстрашие, а он струсил, был вдвойне приятен.

– Мне кажется, эти парни были грозными больше на словах, чем на деле, но тем не менее я счастлив, что мог быть вам полезен, несмотря на тривиальность ситуации.

Подоспело наше вино, и я наполнил его бокал по края.

– Я готов выслушать все, что вы хотели мне сказать, мистер Эванс. – Мелбери поднял бокал дрожащей рукой.

– Тогда буду с вами откровенен, поскольку знаю, насколько драгоценно ваше время, – начал я. – У нас с вами общий враг, и его зовут Деннис Догмилл. Как агент Херткома и тайный вдохновитель Херткома в его стремлении удержать свое место в парламенте, Догмилл будет стоять между вами и местом в палате общин. Как человек, который монополизировал всю торговлю табаком в Лондоне, он будет стоять между мной и моей торговлей.

– Могу себе представить, насколько, должно быть, тяжело заниматься коммерцией в городе, где делами заправляет такой негодяй, как Догмилл, – сказал Мелбери. – У вас есть какие-то предложения, как можно улучшить ситуацию? Я не выношу этого человека и буду всемерно помогать вам, чтобы с ним покончить.

Я почувствовал, что в отношении Мелбери к Догмиллу есть что-то еще, кроме того, что он сказал.

– Мне лишь известно, что он преступник, худший из худших. Мне дали понять, что он постоянно подкупает таможню, в результате чего таможенники заботятся больше о его делах, чем о делах короны. Таможенные инспектора отчитываются перед ним, а таможенные офицеры фактически являются его личной гвардией.

– То, что вам дали понять, всем хорошо известно, – сказал Мелбери. – Все знают о вопиющей грубости мистера Догмилла, и о таможне, и о том, как Хертком сделал все, что было в его силах, в палате общин, дабы Догмилл мог держать таможню на коротком поводке.

– Неужели нельзя что-то с этим сделать? – спросил я. – Конечно, газеты тори могут написать об этом преступном поведении. Если бы избиратели в Вестминстере знали…

– Избиратели Вестминстера знают, и им наплевать, – сказал Мелбери с раздражением. – Вы видели этих людей, которые мне угрожали. Почему они это сделали? Потому что они виги в душе? Не думаю. Вероятно, они не смогли бы объяснить вам разницу между вигами и тори, даже если бы речь шла о спасении их жизни или о кружке эля, в зависимости от того, что для них важнее. Для них, как и для большинства избирателей, это вроде театра или зрелища. У кого больше злодеев? Чьи злодеи ужаснее? У кого более симпатичные девушки, раздающие поцелуи избирателям? Эти выборы не более чем ярмарка коррупции, и не стоит удивляться, что люди типа Херткома стремятся превратить парламент в еще одну арену. Тем временем политика становится грязной игрой, а Церковь и корона – предметами шуток, и королевство приходит в упадок.

– Вы правы, королевство приходит в упадок, – согласился я, зная, что это главная тема тори, – и мы должны положить этому конец. Одно дело, когда нанимают хорошеньких девушек, чтобы они целовали избирателей, другое дело, когда Хертком потакает прихотям директоров «Компании южных морей». Ничто так не возмущает людей, как тот факт, что их кошельки пусты, поскольку махинации «Компании южных морей» привели к краху на рынке, а виги при этом защищали виновников. Почему видные тори не говорят о том, что Хертком продолжает раздавать привилегии коррупционерам вроде Догмилла, которые превратили таможню, орган, призванный регулировать его доходы, в его собственную армию?

Мелбери вздохнул:

– Вот в чем дело, Эванс. В палате общин не один представитель тори мечтает вновь быть избранным, и у них, скажем, есть друзья среди импортеров в Лондоне, или в Ливерпуле, или в Бристоле. Видите ли, не исключено, что не только у вигов имеются договоренности с таможней, и если человек изживает врагов в одном месте, может оказаться, что у него появились враги совсем в другом.

– Вы обещаете бороться с коррупцией, а сами поощряете ее! – вскричал я со страстностью, которая поразила даже меня самого.

Я боялся, что Мелбери рассердится, но кандидат не обиделся. Он лишь похлопал меня по плечу и улыбнулся:

– Я никогда не смирюсь с ней, но в частной жизни мне приходится с ней мириться, а выступить открыто на публике я не могу, поскольку мне нужно сохранять дружеские отношения с определенными людьми, чтобы получить это место в парламенте. Мужайтесь, мой друг! Наше дело победит, и мы решительно вышвырнем людей, подобных Деннису Догмиллу, из нашей жизни, очень решительно. Но не с этого нам следует начинать борьбу. Нам многое предстоит сделать, нам, тори. Если мы победим на этих выборах, если мы вновь займем места в палате общин, не вижу причин, почему мы не сможем восстановить положение Церкви в нашей стране. Только подумайте, сколько преступлений рассматривалось в церковных судах, которые теперь рассматриваются в судах гражданских, если вообще рассматриваются.

– Это отвратительно, – сказал я как мог более пылко.

– Эти омерзительные виги, со всеми их новыми деньгами, и нонконформистами, и евреями, они готовы купить и продать каждый клочок нашего королевства любому, у кого толстой кошелек. Вот голландец хочет купить – отдайте ему казначейство. Вот ирландец, скопивший состояние на фондовой бирже, – продадим ему наши законы. Всему этому надо положить конец. Мы обязаны отнять власть у низких, жадных людей и вернуть ее короне, которой она должна принадлежать.

– Я совершенно с вами согласен, сэр. Вот почему я хочу, чтобы Догмилла обуздали. Без него Хертком победить не сможет.

– Он будет обуздан, обещаю вам, и он, и его продажные друзья виги. Я рад, что вы подняли этот вопрос. Если вам удастся узнать что-то еще о нашем враге, надеюсь, вы придете и расскажете мне. Может быть, в следующий раз мы сможем публично рассказать о том, что вы обнаружили.

– Благодарю вас, мистер Мелбери, – сказал я, поднимаясь.

– Это я должен вас благодарить, Эванс, – сказал он. – Вы мне нравитесь, сударь. Вы мне очень нравитесь, и уверяю вас, я не забуду об услуге, которую вы оказали мне сегодня. Вы увидите, что я ценю друзей.

Я поклонился в ответ.

– Однако, – прибавил он, – быть моим другом означает навлечь на себя гнев Догмилла. Вы должны решить, готовы ли вы заплатить подобную цену.

– Можете не сомневаться, я от него не отстану, – сказал я.

Часом позже я снова встретился с тремя головорезами, как уже делал раньше в то утро, в грязной таверне в Смитфилде. Мистер Мендес сдержал свое слово и нашел для меня этих парней – мелких воришек и разбойников в услужении у Уайльда.

– Как обещал, – сказал я вожаку, – вот второй шиллинг за ваши труды.

– Вы ничего не говорили о шпагах, приставленных к моему горлу, – пожаловался он. – Вы говорили, что просто вмешаетесь и не дадите мне причинить вред этому Мелбери. Про шпагу ничего не было сказано. Я подумал, что вы один из этих аристократов, ну, знаете, которые любят развлекаться с такими, как мы, и что вы точно меня проткнете. Я чуть штаны не намочил.

Я тотчас понял, что речь идет о дополнительной плате, но посчитал, что претензии необоснованны, однако я также знал, что проявить щедрость никогда не помешает.

– Тогда держи еще полшиллинга, – сказал я, открывая кошелек. – Если бы ты действительно намочил штаны, получил бы больше.

Он сунул монету в карман.

– Бог ты мой, если б я знал. Я бы кувшин проглотил, прежде чем идти на дело.