"Забытые богини" - читать интересную книгу автора (Брайан Дуглас)

Глава первая
Неприятности – крупные, средние и мелкие

К новостям следует прислушиваться внимательнее. Обычно Конан следовал этому правилу, которое, случалось, спасало ему жизнь – а иногда и приносило некоторый доход. Но в тот вечер в Шадизаре киммериец слишком усердно возносил хвалы молодому вину из Аквилонии. Его продавали почти даром, и произошло это по очень простой причине: глупый купец слишком долго добирался до Шадизара из Аквилонии.

Впрочем, купец-то как раз был неглуп: он полагал, что его товар найдет у здешних ценителей выпивки полное понимание. Освежающее, кисловатое вино, по вкусу похожее на легкое пиво, которым подкрепляются в жару работающие на полях местные крестьяне, пришлось бы по вкусу и людям более изысканным, нежели какие-то пахари с грязными руками. В Аквилонии, когда наступает время молодого вина, этому напитку отдают должное и простолюдины, и аристократы. Затея привить сей обычай в Шадизаре сама по себе была недурна и сулила предприимчивому торговцу немалое обогащение.

Однако следовало спешить. Он изготовил специальные мехи для вина, чтобы оно сохранялось в относительной прохладе. Нанял самых лучших, самых выносливых и быстрых верблюдов. Собрал охранников для каравана. И поспешно тронулся в путь.

Шадизар никогда не страдал от отсутствия в этом городе разного рода жуликов, прохвостов и оборотистых негодяев. О затее купца узнали, как ни старался он хранить все в глубочайшей тайне. Конкурентам пришлось выложить несколько десятков золотых, чтобы подкупить доверенное лицо незадачливого торговца – ни начальник охраны, ни тем более рядовые охранники ничего не знали, – и выведать о намерениях хозяина.

Тотчас соперники нашего купца принялись за дело. В ход пошли немалые суммы. И в результате на обратном пути на караван, везущий драгоценный груз, обрушились многочисленные беды. То охромеет лучший верблюд, то вдруг нападут разбойники и уведут нескольких вьючных животных с поклажей, то проводник – и как только такое могло случиться? – собьется с караванной тропы…

И в результате вино в Шадизар прибыло уже подкисшим. Оно по-прежнему будоражило кровь. Прямо скажем, слишком сильно будоражило – валило с ног даже буйвола. И оттого не могло быть предложено к столу изысканных господ, а прямо из походных бурдюков перекочевало в глиняные чаны дешевых трактиров. И послу жило причиной повального пьянства среди простолюдинов самого отъявленного толка.

Убытки были огромны – купец находился на грани разорения. Его противники с довольным видом потирали руки. Не следует пускаться в слишком уж рискованные предприятия – это всегда чревато бедами. Разумеется, в случае успеха торговец бы обогатился так, как не снилось Дикому из его недругов, но… что случилось, то случилось.

Таковы были крупные неприятности, о которых судачили в тот день в Шадизаре.

Конан околачивался на воровской окраине этого великолепного города. Настроение у варвара было мрачное. В очередной раз сокровища поманили его и скрылись из глаз. Он даже не хотел вспоминать о том, как это случилось. Хуже всего, как он полагал, было то обстоятельство, что денег в кошеле на поясе оставалось слишком мало, чтобы напиться и обрести хотя бы слабое утешение в вине.

По характеру Конан был склонен к печали, хотя и не отдавал себе в этом отчета. Он не любил копаться в своих настроениях, как это делают «цивилизованные» люди. По правде сказать,

всякую «цивилизацию» он презирал, поскольку она порождала мужчин, подверженных истерикам, панике, слабости, – мужчин, похожих на скверно воспитанных женщин. Эти-то господа охотно демонстрировали всякие нюансы своих душевных состояний. Копан никогда не опускался до подобного. И если уж накатывала на него ничем не объяснимая меланхолия – разлив «черной желчи», – то он отдавался настроению, точно стихии, погружался в него, как корабль погружается в бурю.

Лучшим лекарством от этого он находил вино. А в Шадизаре, как по заказу, появилось море грошового вина. И не беда, что оно на вкус было кислым и отдавало козлом. Киммериец не находил в этом привкусе ничего скверного. У него на родине козами пахли и молоко, и одежда, и постель, и посуда.

В компании пьяниц самого сомнительного вида киммериец накачивался испорченным молодым вином из Аквилонии. Поначалу он не пьянел и даже желанного головокружения не наступало.

Напротив, голова делалась все тяжелее, и, соответственно, все более тяжкими и мрачными становились бродившие в пей мысли. Правда, мысли эти были неоформленными – так, слипшиеся глиняные кучи.

Но постепенно глина размягчалась, тяжесть отступала, мысли растворялись. Через два часа усердных возлияний Конан впервые усмехнулся. Ему стало весело.

Кругом шла Игра, в углу двое жуликов безуспешно пытались обчистить третьего; несколько продажных женщин честно старались обслужить клиентов, но, сраженные действием аквилонского напитка, оказались в состоянии лишь плюхнуться избранникам па колени и заснуть, обвив руками их шеи.

Конан размышлял о том, куда бы ему податься из Шадизара. Ближайшей целью виделся киммерийцу небольшой городок, называемый Аш-Шахба: некогда это была крепость, охраняющая подступы к Шадизару от орд диких кочевников пустыни; но с годами орды кочевников отошли в область преданий, а крепость превратилась в небольшой городок и недавно обрела собственного правителя.

Вот об этом-то правителе и сплетничали собравшиеся в трактире люди, и Конану стоило бы прислушаться к их разговорам. Говорили, в частности, о том, что недавно он возвысил до положения первой жены свою новую наложницу по имени Альфия.

Не возвысил, возражали другие, а проявил слабость, когда она сама пролезла к нему в постель, подкупив евнухов и воспользовавшись глупостью прежней любимицы господина.

До сих пор у правителя не было сына. Зная о заветной мечте господина, Альфия и здесь нашла способ расположить его к себе: она отдала подаренное ей правителем ожерелье одной прорицательнице, чтобы та явилась во дворец и предсказала скорое рождение сына от Альфии.

Ожерелье было дорогим и изумительно красивым; предсказательница изрекала свои пророчества на редкость убедительно… и Альфия постепенно забрала в Аш-Шахба немало власти.

Сын у нее, правда, так и не родился. Она вообще не забеременела. По слухам, Альфия была бесплодна, и тщетно возносила она молитвы своим темным божествам. Однако правитель, отчасти ослепленный ее чарами, отчасти просто по безволию и старости, сохранил за ней положение первой жены и научился закрывать глаза на то обстоятельство, что властная женщина отдает распоряжения от имени правителя и даже ухитряется приговаривать людей к смертной казни, причем зачастую – лишь из прихоти.

Она расправилась с теми женами господина, что некогда проявляли неудовольствие возвышением новой наложницы. Не избежали гнева Альфии и родственники этих несчастных.

– Не следует идти в город, где властвует подобная женщина, – качал головой немолодой бродяга с заплывшим клеймом на щеке: оно было поставлено очень давно и успело превратиться в подобие шрама, но Конан наметанным глазом сразу распознал происхождение этого рубца.

Киммериец так увлекся собственной догадливостью по части прошлого своего собеседника, что совершенно не слушал его.

Рассказ об Альфии почему-то пролетел мимо конановых ушей, и это послужило причиной неприятностей, которые обрушились на киммерийца чуть позднее.

По праву неприятности эти можно было бы назвать «средними». Во всяком случае, по отношению к тем, что постигли несчастного шадизарского купца, которого разорили зависть соперников и собственная лихая предприимчивость.

Конан отправился в Аш-Шахба. Просто потому, что этот городок лежал на его пути. Просто потому, что ему было все равно, куда податься.

Город не показался ему сколько-нибудь примечательным. Серые стены, пыльные улицы, одна рыночная площадь и несколько на диво скучных постоялых дворов. Торговля здесь шла вяло: созывалась близость Шадизара, куда стягивалось множество караванных путей. В Аш-Шахба оседало лишь то, что не находило сбыта в большом городе.

Киммериец не рассчитывал задержаться здесь надолго. Самое большее – на пару ночей. Но случилось иначе, и винить за это Конан мог только самого себя: следовало внимательнее слушать сплетни об Альфии, которыми угощали его в шадизарском трактире.

Первая супруга правителя понимала, что сохранить свое положение она сможет лишь в том случае, если пророчество действительно сбудется, и она произведет на свет сына. Иначе Альфию ждет незавидное будущее. Правитель может прогнать от себя жену-обманщицу, и подобный исход еще был бы достаточно неплох. Потому что если правитель скончается, а у Альфии так и не будет сына, то вес, кому она причиняла горе, ополчатся на нее.

А правитель старел и все меньше был расположен посещать своих жен. Альфия всерьез задумывалась о том, чтобы найти какого-нибудь сговорчивого малого, который согласится одарить ее вниманием. Интрига осложнялась несколькими обстоятельствами. Во-первых, Альфия не имела права покидать дворец без свиты: все-таки она оставалась женой восточного владыки и обязана была ему повиноваться, хотя бы для виду. Во-вторых, требуемый «заменитель» мужа на супружеском ложе должен был обладать некоторым сходством с самим правителем, а отыскать такого человека непросто. В-третьих, Альфии необходимы были преданные ей люди, неболтливые и услужливые. Потому что после оказания вышеупомянутой «услуги» парня следовало убрать, тихо и незаметно. Иначе он может проболтаться. В скромность мужчин Альфия не верила. Пара кружек вина – и мужчина уже начинает рассказывать о своих победах; а если его взяла к себе в постель сама правительница, то новость будет прямо-таки жечь ему язык. Нет уж. Рисковать ни в коем случае нельзя.

Слухи, слухи… Какое дело киммерийцу до сплетен, которыми полнятся улицы маленького городка, затерянного в тени великого Шадизара? Станет Конан прислушиваться к разговорам, занимающим умы глупых обывателей! Нет уж. Он спокойно допьет вино, переночует под стеной караван-сарая – и тронется в путь. Он даже не обернется, чтобы в последний раз увидеть серые стены Аш-Шахба.

Неожиданно рядом с ним оказался некий человек, до самых глаз закутанный в черное покрывало. Глаза эти, темные и блестящие, все время бегали, избегая останавливаться на лице собеседника.

Конан придвинул кружку поближе к себе.

– Что тебе надо? – угрюмо осведомился киммериец.

– Хочу предложить работу, – сказал незнакомец очень тихо.

– Странно, – отозвался Конан и замолчал, созерцая содержимое своей кружки.

Незнакомец щелкнул пальцами, подзывая хозяина, и выложил на стол монету.

– Наполни кружку этого человека, – велел он. К удивлению Конана, хозяин поклонился и быстро исполнил приказ. Монета так и осталась лежать на столе – хозяин даже не прикоснулся к ней. Очевидно, он узнал человека, закутанного в черный плащ.

Конан понял, что должен проявить определенный интерес к собеседнику. Но киммерийцу было скучно, и он ничего не мог с собой поделать. Все эти тайны и покрывала оставляли его сегодня равнодушным.

Тем временем незнакомец повернулся опять к киммерийцу.

– Ты сказал – «странно», – вернулся он к разговору. – Что ты имел в виду?

– Странно, что ты предлагаешь мне работу, – пояснил Конан, невозмутимо прихлебывая вино.

– Почему?

– Потому что я не похож на человека, который охотно берется за работу. Я вообще не люблю работать. Странно, что ты не заметил этого обстоятельства.

– Не любишь работать? – переспросил незнакомец, немного сбитый с толку.

– Если бы я любил работать, – Конан наклонился к нему через стол, пристально разглядывая черные глаза и полоску смуглой кожи, видневшуюся под покрывалом, – то находился бы сейчас не в этом клоповнике, а где-нибудь в поле, с мотыгой, или на мельнице… с мельничным жерновом на шее.

Незнакомец моргнул.

– Я неудачно выразился, – сказал он. – Я хотел предложить тебе… дело. Не работу. Маленькое дельце. Услугу даме.

– Аш-Шахба – маленький город, – проговорил Конан, – но даже в таком маленьком городе есть рынок. Время от времени на этом рынке наверняка появляются рабы. Пусть купит себе по дешевке какого-нибудь громилу. Я дорого стою.

– Услуга пустяковая, – заверил незнакомец. – И не из таких, ради которых стоит покупать на рынке громилу.

– Ладно, – милостиво кивнул Конан. – Слушаю.

– Ты ведь здесь человек пришлый? – зачем-то спросил незнакомец.

– К делу, – перебил Конан. – Обо мне поговорим потом. Если у меня будет настроение.

Незнакомец странно напрягся. Сейчас он напоминал Конану торговца, который находится на пороге чрезвычайно выгодной сделки. Большая ошибка. Покупатель всегда чувствует на-строение продавца, и если тот стремится продать некий товар, стремится всеми силами души, напряжением всей воли, то покупатель ощущает подвox и чаще всего покидает лавку без товара.

Конан поневоле заинтересовался. Итак, для оказания некоей услуги даме требуется человек не местный. Человек, который исчезнет из горо-да и никогда больше здесь не появится.

Или – другой вариант, – человек, которого можно убрать так, что ни родственники, ни друзья его не хватятся. Был – и нету. Какой-то бродяга. И никому нет дела. Ни единого вопроса.

Впервые за долгое время Конан почувствовал, как в нем шевельнулся червячок любопытства.

Итак, ты не здешний, – продолжал незна-комец медленно. Теперь его глаза остановились и впились в лицо киммерийца.

Густые глаза, без зрачков. Конан догадался: это от постоянного употребления наркотиков.

Здешний люд жует какую-то белую кору, от ко-торой зрачок расползается во всю ширь радуж-ки, а в голове становится пусто и ясно, так что если там и возникает некая мысль, ничто не препятствует ей развиваться в тишине, покое и почти идеальном одиночестве.

– Моя госпожа нуждается в мужчине, который подарил бы ей ребенка, – прошептал незнакомец. – В мужчине, похожем па тебя.

– Почему на меня? – удивился Конан. Будь он повнимательнее к окружающему, то

успел бы узнать, что у здешнего правителя – голубые глаза. В окрестностях Шадизара это была редкость: местные уроженцы смуглы и темноглазы, а светлые, особенно голубые глаза представляются знаком опасным. Они указывают на избранника богов, на человека, отмеченного свыше – и потому могущего принести как великие блага, так и великие беды.

Родить своему господину синеглазого мальчика было заветной мечтой Альфии. И киммериец как нельзя лучше подходил для того, чтобы коварная наложница приблизилась к своей цели.

– Моей госпоже нужен сильный, красивый, молодой мужчина, – шептал посланник Альфии. – Мужчина с голубыми глазами. Она одарит тебя драгоценными камнями и золотыми монетами за одну ночь любви. Неужели ты находишь подобную работу нежеланной или скучной?

Конан покачал головой.

– Не называй больше свое поручение «работой», друг. Идем – покажи мне, где обитает твоя госпожа, и я приму окончательное решение.

Он поднялся, пошатываясь, и протянул незнакомцу руку.

Его привели в дом, который внешне ничем не отличался от прочих: те же сложенные глинобитными кирпичами глухие стены, обращенные в переулок, такая же плоская крыша, на которой сохнет коровий навоз – будущее топливо для печей.

Однако стоило Конану войти, согнувшись в три погибели, в маленькую деревянную дверь, украшенную простой резьбой, как перед ним распахнулись настоящие райские кущи. Прямо эк стенами располагался небольшой покойчик, застланный коврами, шелковыми подушками и покрывалами, заставленный кувшинами, причудливыми лампами, сосудиками, содержащими в себе благовония, шкатулками с драгоценностями. Четвертой стены у покоя не имелось – он выходил прямо во внутренний садик, где журчал хрустальный фонтан и цвели диковинные цветы, а между тщательно подстриженными кустами бродили белые фазаны и цесарки.

Конан уселся на ковры, скрестив ноги. Нельзя сказать, чтобы подобная роскошь была ему в диковину: ему и прежде доводилось проникать в дома шадизарских вельмож… которых он пытался ограбить, причем иногда небезуспешно. А во дворцах могущественных колдунов встречались киммерийцу сокровища куда более великолепныe – что, впрочем, не спасало самих владельцев этих сокровищ от погибели: уж кого Конан не выносил, так это колдунов.

Впрочем, в доме, где он очутился, магией не пахло. Обычное обиталище избалованной женщины. Должно быть, красивой. Конан, как правило, не отказывал дамам в подобного рода услугах. Особенно – незнакомым. Близкие приятельницы, вроде Зонары или Карелы, порой вызывали у него слишком противоречивые чувства, чего не скажешь об очаровательных незнакомках, которые оказывались в объятиях варвара случайно – и лишь на одну ночь.

Но той, что предстала перед ним, суждено было стать исключением.

В ожидании женщины Конан устроился совершенно по-хозяйски: ему принесли фруктов, выпивки, несколько свежих лепешек и здоровенный кусок баранины, а также большой сосуд с розовой водой для омовения. В одной набедренной повязке, с жиром на подбородке, Конан лежал на коврах и плевался косточками в пыль садика. Глупые фазаны подбегали к косточкам и рассматривали их, смешно поворачивая увенчанные коронами головы, а затем, обнаружив, что «лакомство» несъедобно, с достоинством отступали. Конана это веселило.

Он так увлекся своими развлечениями, что не сразу заметил появление женщины. Она выступила из полумрака, закутанная в покрывало, и уставилась на него из-под полупрозрачной ткани.

Конан наконец ощутил на себе чужой взгляд и сразу подобрался. Нечто неприятное исходило от Альфии – нечто, пока не поддающееся определению. Ноздри варвара раздулись, словно он пытался определить по запаху – не колдунья ли перед ним.

Но Альфия не была колдуньей, и это он понял почти сразу. Самое большее, на что была способна эта женщина, – ложь и интрига. Ну и, разумеется, яд в бокале с вином. А также кинжал наемного убийцы. Все это ничуть не пугало Конана.

Ему не понравилось другое. Женщина не успела еще снять покрывало, а Конан уже чувствовал к ней отвращение. С ним подобного не случалось уже давно. Быть может – никогда. Дело в том, что у Альфии были кривые ноги. Короткие, довольно толстые – и искривленные. И никакое покрывало, никакие просторные шаровары не могли скрыть сего прискорбного обстоятельства.

Конан вздохнул. Возможно, у нее окажется красивое лицо… Ему случалось видеть горбуний с изумительно привлекательными лицами.

Однако Альфия, похоже, не оставляла ему выбора: стоило ей снять покрывало, и Конан прикусил губу – лицо, открывшееся ему, было грубоватым и злым. Вдавленная переносица, небольшие узкие глаза и мясистый нос в сочетании с густыми бровями и чувственно вывернутыми губами не вызывали никаких чувств, кроме неприязни.

Она подошла к варвару и пристально уставилась на него.

– Да, – уронила она наконец, когда осмотр был закончен, – ты мне подходишь. У тебя голубые глаза.

– Тебе не говорили, что от голубоглазого мужчины не обязательно рождаются голубоглазые дети? – спросил Конан.

Альфия презрительно фыркнула:

– Я плачу тебе золотом и драгоценностями не за то, чтобы ты рассуждал!

– До сих пор я не видел платы, – сказал Конан, неприятно улыбаясь. – Возможно, деньги убедят меня в том, что ты хоть немного привлекательна. Пока что я вижу перед собой уродину, которая мнит, будто принадлежности к женскому роду довольно для того, чтобы соблазнить мужчину.

У Альфии затрясся подбородок.

– По какому праву ты оскорбляешь меня, варвар? – прошипела она.

– По праву мужчины, который волен желать или не желать женщину, – он пожал плечами. – Твое угощение было вкусным, но продолжение мне не понравилось. Позволь, я не стану больше злоупотреблять твоим гостеприимством.

Она вцепилась ему в рукав.

– Ты полагаешь, будто можешь уйти от меня просто так?

– Полагаю, – сказал Конан. – Потому что ты некрасива, не привлекательна и злобна. Будь ты хотя бы доброй, я бы остался с тобой и постарался помочь тебе в этом деле. – Он улыбнулся. – Поверь, я знаю, как важны для женщин подобные вещи. Ребенок – это меч, которым мать вольна сразить любого врага. Я сам когда-то был таким ребенком… Ребенком, который вырос и отомстил нашим врагам.

Слушая Конана, Альфия кусала губы. Струйка крови потекла по ее плоскому подбородку. Конан коснулся ее щеки.

– И если ты не научишься быть ласковой с теми мужчинами, которых желаешь залучить в свою постель, то готовься к разочарованиям: ни один из них не заставит себя одарить тебя ребенком – ни за какие сокровища мира.

– Мой господин нашел меня достаточно прилекательной, – сказала Альфия глухо.

– Вероятно, твой господин подслеповат, – заметил Конан. – Позволь мне уйти. Я не возьму с тебя ни гроша, хотя по справедливости следовало бы заплатить мне за беспокойство.

– Неужели ты считаешь, что я разрешу тебе уйти теперь, когда ты узнал мою тайну да еще и оскорбил меня вдобавок?

– Какую тайну? – Конан пожал плечами. – Полагаю, тайна твоего уродства известна в вашем городке решительно всем. Тайна твоего бесплодия, вероятно, тоже не является такой уж тайной.

– До сих пор никто еще не знал о моих… встречах со светлоглазыми мужчинами, – вымолвила Альфия. – И не надейся на то, что станешь исключением.

– Так ты убивала всех своих любовников? – Конан уставился на женщину с любопытством, как если бы она была не человеком, а каким-то диковинным зверьком. – Ничего удивительного в том, что у тебя такое отвратительное лицо, Альфия. Холодное убийство никого не украшает. Я еще понимаю – убить кого-нибудь в драке или во время сражения… – Он улыбнулся чуть мечтательно. – Но лежать в постели с мужчиной и знать, что наутро придут какие-то громилы и проломят ему голову… Обнимать его за шею, зная, что через несколько часов эта шея будет сломана или перетянута шпуром… Целовать губы и не забывать о том, что скоро они почернеют от яда… Дорогая Альфия, ты меня изумляешь! Ты – законченная гадина, и я рад, что имею драгоценную возможность сказать тебе об этом в лицо.

– Стража! – завизжала женщина. – Воры! Грабитель! Взять его!

Она кричала отчаянно и так громко, что у Конана звенело в ушах, а между тем лицо Альфии оставалось неподвижным и хмурым, и глаза смотрели все так же неподвижно и все с той же сосредоточенной ненавистью.

Конан бросился к выходу, но единственная низенькая дверца уже отворилась, и в комнату вбежало несколько человек с обнаженными мечами. Конан отскочил от них, увернулся от двух-трех ударов и метнулся к садику, рассчитывая отыскать путь к стене: взобраться на стену и перепрыгнуть через нее на улицу было для киммерийца очень простым делом. Но и там путь ему преградили вооруженные люди.

После нескольких минут беспорядочной погони Конан получил сильный удар по голове и на время потерял сознание. Он очнулся, впрочем, довольно скоро – и лишь для того, чтобы удостовериться: руки и ноги его накрепко связаны и сам он прикручен к одной из колонн, что украшали внутреннюю галерею вокруг садика.

Инстинктивно он поискал глазами Альфию, полагая, что увидит злобное торжество на ее уродливом лице. Однако – о чудо! – картина, представшая взору киммерийца, была совершенно иной.

Рослый человек в длинных белых одеждах с единственным украшением – широкой золотой цепью на груди, – высился посреди сада. Справа и слева от него стояли стражники с мечами и копьями. Человек этот был немолод. Морщины прорезали его темное лицо, обрамленное белоснежной бородой. И тем удивительнее сверкали на этом старом смуглом лице очень, светлые голубые глаза.

Альфия лежала у его ног, громко всхлипывая. Правитель смотрел на нее с грустной усмешкой. Затем он заговорил.

– Ты принимала втайне от меня любовников в этом доме. Глупая женщина, до чего довело тебя твое сладострастие? Ты сделала меня посмешищем.

– Господин, – всхлипнула Альфия, – меня оклеветали!

Правитель оглянулся, ища глазами кого-то среди своей свиты. Вперед выступил кругленький человечек с пухлыми щеками – евнух. Он испуганно обвел взглядом стражников, а затем подбежал к правителю и пал перед ним на колени.

– Господин! – закричал евнух тонким голосом. – Эта женщина лжет! Она отравила мою сестру, одну из преданных твоих служанок, потому что ты однажды обратил на бедняжку свое сиятельное внимание! Она повсюду разыскивала молодых мужчин и звала их в этот дом, дабы они ублажали ее. Я сам это видел, потому что, – евнух склонил голову к земле и коснулся лбом сапог господина, – потому что она иногда посылала на поиски новых мужчин меня.

Правитель слегка подтолкнул евнуха сапогом.

– Поднимись и говори яснее – мне плохо слышно, что ты там бормочешь, – велел правитель.

Евнух тотчас выпрямился, как будто в нем дернулась пружинка.

– Я исполнял ее поручения и разыскивал для нее любовников на рынке и в караван-сараях, – повторил обвинитель и метнул в сторону Альфии испуганный взгляд. – Спроси ее, куда исчезали те мужчины, что дарили ей преступные ласки!

– Должно быть, она от них избавлялась, – сказал правитель со вздохом. – Что ж, по-своему это было разумно. Но она зашла слишком далеко и будет наказана.

– Господин! – зарыдала Альфия. – Я всегда была предана тебе одному!

Не слушая женщину, правитель обратил взор на Конана.

– Теперь – ты, варвар, – сказал он. – Полагаю, ты был любовником этой женщины?

Лицо Конана передернула гримаса.

– Нет, – ответил он. – И, поверь мне, даже не собирался. Будь я проклят, если прикоснулся к ней хотя бы пальцем.

– Возможно, ты не успел, – сказал правитель.

– Возможно, меня тошнит от одного ее вида, – добавил Конан.

Правитель вспыхнул.

– Как ты смеешь, варвар!…

– Ты сам распустил свою наложницу, – сказал Конан. – Наведи порядок в собственном городе – и предоставь бродягам, вроде меня, судить обо всем со стороны.

– Для бродяги ты слишком волен в речах, – заметил правитель. – Полагаю, обвинения в воровстве будет для тебя довольно. Завтра ты будешь продан на рынке первому, кто предложит за тебя приличную цену, – и я надеюсь больше никогда тебя не встретить. – Правитель махнул рукой стражам: – Уведите его.

Четверо отделились от толпы остальных и приблизились к Конану.

Они не стали рисковать и угостили его новым ударом по голове, прежде чем отвязывать от колонны здоровяка-варвара.

Таковы были мелкие неприятности, постигшие киммерийца в тот памятный день в городке под названием Аш-Шахба, неподалеку от Шадизара.