"Исчезающий труп" - читать интересную книгу автора (Квин Эллери)

Глава 1 «ДОМ ЗДОРОВЬЯ»

Величественная красота здания в колониальном стиле[1], сотню лет служившего достопримечательностью Спайтен-Дайвила[2], не предвещала трагедию, которой вскоре было суждено разразиться в его стенах. Напротив, широкая веранда, от которой шли вверх на два этажа четыре колонны, поддерживающие крышу, обширная, аккуратно подстриженная лужайка, два высоких дуба по бокам фасада, сверкающего белизной под лучами июльского солнца, свидетельствовали о респектабельности, покое и безопасности. Расположенный на вершине пологого зеленого склона дом безмятежно взирал на юго-запад — на раскинувшиеся внизу сады, леса, поляны, на гряду Палисейдс[3] по другую сторону Гудзона. Впрочем, красоту здания и его окрестностей нарушала одна совершенно неуместная деталь.

С севера на юг вдоль карниза над террасой тянулась неоновая вывеска, по ночам сверкающая красным светом для проезжающих автомобилистов: «ДОМ ЗДОРОВЬЯ ДЖОНА БРАУНА».

Джон Браун, купивший это поместье несколько лет назад, больше заботился о рекламе, чем о хорошем вкусе. Журналы, которые он издавал и распространял по всей стране, — «Совершенное тело», «Стройная фигура», «Здоровая пища Брауна» и многие другие — страстно рекламировали способы создания, сохранения и питания безупречного человеческого тела. Вера в рекламу побудила Брауна поместить статую, изображающую его самого в полный рост в обтягивающих спортивных трусах, там, где она отлично просматривалась из ворот усадьбы. С предложенного наблюдательного пункта любопытные могли также созерцать полногрудую загорелую помощницу Брауна, Корнелию Маллинс, проводящую уроки физкультуры на открытом воздухе — на террасе в южной части здания. Учениками в основном были мужчины старше среднего возраста с толстыми животами и кошельками и женщины, которые несколько запоздало взялись противостоять последствиям неумеренного потребления шоколадного крема.

Очень скоро число зевак, однако, у ворот увеличилось в несколько раз. Сотни глаз жадно вглядывались сквозь железные решетки. Из проезжающих автомобилей высовывались люди, рассматривали «Дом здоровья Джона Брауна»; они переглядывались, возбужденно переговариваясь и сообщая друг другу: «Труп нашли в комнате на втором этаже, прямо над тем местом, где стоит полисмен»; мальчишки, читая неоновую надпись, громко перешептывались: «Жуть берет, верно? И все-таки готов спорить, мистер Квин поймает убийцу!»

Но 23 июня дом в лучах раннего утреннего солнца вовсе не выглядел зловеще. Занятия гимнастикой еще не начались. Толстые мужчины еще не проспались после виски с содовой; дряблые женщины добавляли солидные порции варенья в пшенную кашу. Солнце освещало зеленую лужайку, неподвижную голубоватую воду бассейна, проникало сквозь ветви дубов, отбрасывая яркие золотистые полосы на белый фасад. Один из лучей, пронзив наискосок зеленую крону дерева и решетку окна второго этажа, заиграл на темной поверхности рентгеновского снимка, отражаясь на мрачном лице врача.

— В этом нет сомнения, доктор Роджерс, — печально произнес врач, передавая снимок одному из двух коллег, приглашенных на консилиум, который проходил в кабинете Джона Брауна. — Если бы речь шла о диагностике рака в начальной стадии, тогда могли быть какие-то основания для этой консультации. Но здесь не начальная, а сильно прогрессировавшая стадия. Поражены сердце и легкие. Операция была бы убийством.

— Разумеется, я это понимаю, — ответил Джим Роджерс. — Но у меня трудное положение. Уже несколько лет я исполняю в «Доме здоровья» обязанности врача, живущего при больнице. Я отказался от практики, сославшись на предложение Джона Брауна — оно было слишком заманчиво с финансовой точки зрения, чтобы его отвергнуть. С тех пор он смотрит на меня как на мошенника. Впрочем, он считает таковыми всех, кто его окружает.

— Значит, это вы пишете статьи о здоровье для его журналов?

Роджерс кивнул:

— Да, под фамилией Браун. Он бы не вынес, если бы слава досталась кому-то другому. Но это к делу не относится. Браун отказывается мне верить. Понадобилась уйма времени, чтобы убедить его позволить мне сделать рентгеновские снимки. Понимаете, он обожает свое тело. Мысль о болезни приводит его в ужас. Браун — бог для самого себя, а его тело — воплощение этого божества. В жизни не видел ничего подобного. — В поисках поддержки Роджерс перевел взгляд с доктора Хендерсона на седобородого мужчину, стоящего справа. — Вы тоже так считаете, Гартен?

Доктор Гартен пожал плечами и улыбнулся.

— Мраморная статуя на террасе служит этому доказательством.

— Статуя! — Роджерс скорчил гримасу. — Это не статуя, а идол. Смотрите! — Он пересек комнату, подойдя к алькову, и подозвал остальных.

Справа в алькове стояла гипсовая статуя телесного цвета.

Глядя на нее, доктор Гартен пригладил бороду.

— Не могу порицать его за то, что он гордится своим телом, — заметил он. — Браун сложен как Гермес[4].

— Он самолично проследил, чтобы статуя в точности соответствовала его фигуре, не доверяя скульптору. Это копия мраморной скульптуры на террасе, — с горечью объяснил Роджерс.

— Ну, бедняге недолго осталось поклоняться самому себе, — промолвил доктор Хендерсон, возвращаясь в кабинет. — Лично я даю ему не более шести недель.

— Как Браун это воспримет? — спросил Гартен. — Он хоть сможет понять, какой конец его ждет?

— Конечно сможет, — мрачно отозвался Роджерс, ероша пальцами черные волосы. — В этом-то весь ужас. Физически Браун все еще выглядит превосходно. Подумать страшно, во что вскоре превратится его тело. Ситуация еще более ухудшится, когда он поймет, что его ожидает.

— Как он себя вел, когда вы сообщили ему ваш диагноз? — спросил Хендерсон.

Роджер приложил носовой платок к сухим губам.

— Ужасно, — ответил он после паузы. — Бесновался, как гепард в западне. Мне пришлось помучиться, чтобы заставить его лечь в постель. Думаю, когда вы подтвердите мой диагноз, он будет считать вас своими личными врагами.

— Это даже к лучшему, — философски заметил Гартен, глядя в окно. — Лечение и отдых, возможно, продлят его жизнь на несколько дней или даже недель, но... — Помолчав, он добавил: — Будет гуманнее позволить ему делать то, что он хочет.

— Ну, нам можно войти? — спросил Хендерсон, кивая в сторону закрытой двери в спальню.

— Если не возражаете, — поспешно сказал Роджерс, — я бы не хотел при этом присутствовать. Поговорю с Брауном после вашего ухода. Его жена с ним. Она знает — я уже сообщил ей.

Хендерсон кивнул и направился к двери.

Второй специалист последовал за своим коллегой. Дверь открылась и закрылась вновь.

Джим Роджерс, поглаживая подбородок длинными пальцами, печально смотрел на рентгеновский снимок, лежащий на письменном столе в кабинете Джона Брауна. В свои тридцать с небольшим лет он мог добиться блестящих успехов в науке, если бы продолжал исследовательскую работу и практику. Но, приняв предложение Брауна и став врачом, проживающим в «Доме здоровья», Роджерс почти не находил применения своему интеллекту. Его не интересовали воображаемые болезни толстых клиентов обоего пола, а бесконечные статьи, которые ему приходилось писать для журналов Брауна, нагоняли на него неизбывную тоску. Написанные добросовестно, они тем не менее были адресованы не его коллегам, а всего лишь ленивым избалованным людям, которые привыкли слишком много спать и есть.

У доктора Роджерса были темные глаза, высокий лоб и заостренный подбородок, который его друзья считали чувственным, а недруги — безвольным. Возможно, спустя год или два он бросил бы работу в «Доме здоровья», последовав своему призванию, если бы не одно обстоятельство, даже отдаленно не связанное с его профессией. Именно по этой причине, а также будучи фаталистом и оппортунистом, он продолжал писать унылые статьи, выслушивать жалобы толстых пациентов и пить больше, чем было ему на пользу.

Отшвырнув в сторону рентгеновский снимок, как будто он внезапно вызвал у него отвращение, Роджерс нервно огляделся вокруг. Как и все, к чему прикладывал руку Браун, кабинет был огромным и богато декорированным. На резном письменном столе в строгом порядке располагались чистый блокнот, чернильница из агата, зеленая авторучка, в специальном гнездышке подставки, шесть аккуратно сложенных в стопку журналов Брауна, а теперь еще и злополучный снимок. Ноги Джима утопали в мягком и плотном синелевом ковре. Картины, изображающие греческих богов и богинь, висели на стенах над книжными полками с внушительного вида томами, которые ни разу не открывали с тех пор, как Браун купил библиотеку у одного из клиентов. Каштановые велюровые драпировки и такого же цвета обивка кресел и кушетки делали обстановку еще более громоздкой и тяжеловесной.

Джим подошел к алькову и повернул выключатель. Свет с потолка озарил статую Джона Брауна. Некоторое время Джим враждебно разглядывал мускулистые руки, мышцы шеи, широкую грудь, сильные стройные ноги. Затем он выключил свет, вернулся к столу и остановился, глядя на дверь в спальню. Он все еще смотрел на нее, когда она открылась, и в кабинет вошли Хендерсон и Гартен.

Доктор Гартен осторожно закрыл за собой дверь.

— Ну, вот и все, — объявил он. — Должен сказать, что мне больше нравится бодрость этого человека, нежели его манеры.

— Я бы не удивился, узнав, что он считает нас троих каким-то образом виновными в его болезни. — Доктор Хендерсон пожал массивными плечами и протянул руку Джиму Роджерсу. — Не завидую вам, что у вас такой пациент, — улыбаясь, добавил он.

— Спасибо, что пришли, — сказал Джим, обмениваясь рукопожатиями с Хендерсоном и Гартеном. — Сделаю все возможное, чтобы его отвлечь.

— Больше вы действительно ничего сделать не сможете, — отозвался Гартен, выходя вместе с Хендерсоном в холл. — До свидания. Желаю удачи.

Джим ждал, пока не услышал их шаги по голому полу холла. Затем он решительно двинулся к двери в спальню, открыл ее и вошел.

Откинув голову на подушки, Джон Браун сердито уставился на своего врача. Его жена, робкая увядшая женщина лет пятидесяти, сидевшая у кровати, отвела от мужа заплаканные глаза.

— О, Джим! — всхлипнула она.

— Убирайтесь отсюда, Роджерс, — проворчал Браун. — Вы уже причинили весь вред, какой только могли причинить. Так как я уже практически мертв, то могу обойтись без ваших услуг.

— Пожалуйста, мистер Браун, ради вас же... Гнев и возбуждение только усугубят...

— Убирайтесь!

— Это очень важно, мистер Браун...

— Вон! — Браун властно указал на дверь. Капля пота упала с его лба, скользнула по носу и повисла в уголке рта.

Джим стиснул зубы. Все было ясно. Повернувшись на каблуках, он зашагал к двери и быстро вышел.

— О, Джон! — Миссис Браун закрыла лицо руками, продолжая плакать. — Ты не должен...

— Послушай, Лидия, — сурово прервал ее Браун, — от твоих причитаний нет никакого толку. Они подписали мне смертный приговор, но не думай, что Джон Браун превратится в хнычущего труса. Прожив со мной столько лет, ты должна была бы это знать. Сейчас пришло время действовать, а не распускать нюни!

— Да, Джон, — робко произнесла миссис Браун, вытирая слезы маленьким платочком. — Я только хотела спросить, хочешь ли ты, чтобы я разыскала Барбару?..

Браун сел так резко, словно жена дала ему пощечину. Его налитые кровью глаза стали свирепыми.

— Барбару?! — рявкнул он. — Я не желаю ни видеть, ни слышать ее, ни говорить с ней! Она для меня не существует, понятно?

— Но, Джон, Барбара твоя дочь, твое единственное дитя, — залепетала миссис Браун. — Ты не можешь... Мы должны разыскать ее, вернуть домой...

— Вздор! Барбара перестала быть моей дочерью в тот день, когда покинула меня! Она сделала свой выбор — пускай с ним и остается.

— Но ты же принудил ее к этому, Джон! — заявила миссис Браун с внезапным приливом мужества.

— Принудил? Я запретил ей выходить замуж за этого шарлатана Джима Роджерса — за пьяницу, которому нужны только ее деньги, — а ты утверждаешь, что я выжил ее из дому!

— Ты ведь сам предложил Джиму жить здесь. Ты говорил, что такой блестящий молодой человек был бы неоценим для тебя...

— Роджерс выполнял определенные деловые поручения — вот и все! Иначе я бы вышвырнул его пинком в сточную канаву, откуда он вылез! Но при чем тут это? Если Барбара была настолько глупа, что влюбилась в пьяницу, разве я виноват, что нанял его? Не раздражай меня, Лидия! — Он снова откинулся на подушки и заговорил более мягким голосом: — Смерти я не боюсь. Я всегда верил в здоровое тело — оно было моей жизнью, моей религией. А теперь все рухнуло. Бог дал мне понять, что я поклонялся недостойной лжи...

Миссис Браун опять заплакала. Муж потрепал ее по плечу.

— Оставь меня одного, дорогая. Мне надо о многом подумать. — Он свесил ноги с кровати и уставился на ковер.

Миссис Браун понимала, что муж снова выкинул из головы ее, Барбару и всех остальных. С типичной для него сосредоточенностью он сконцентрировал внимание на какой-то личной проблеме — одной из многих, которые ей никогда не разрешалось делить с ним.

Чувствуя себя одинокой и несчастной, миссис Браун встала и, не глядя на мужа, покинула комнату смерти.