"Дорога в Средьземелье" - читать интересную книгу автора (Шиппи Том)

«СОВЕТ ЭЛРОНДА»

Данная глава «Властелина Колец» свидетельствует прежде всего о необычайной «культурной» глубине этой книги. Слово «культура» использовалось Толкином нечасто. За время его жизни оно меняло смысл несколько раз, причем он все меньше и меньше одобрял эти изменения. Но во второй главе второй части первой книги «Властелина Колец» обнаруживается глубочайшее понимание этого слова в его современном смысле, то есть, по словарю, — как «комплекс грамотного поведения, материальные ценности, язык и полный набор символов, принятый у определенной группы людей». Это дает точку опоры персонажам, которые обрисовываются в данной главе. Я подозреваю также, что эта глава стала отправной точкой и для самого Толкина, поскольку после ее написания он перестал наконец описывать пейзажи, знакомые ему по собственному опыту. Поэтому нет, наверное, ничего удивительного в том, что глава «Совет Элронда», как и глава про дом Беорна в «Хоббите», призвана внезапно ввести читателя в миры архаики и героики, которые противопоставляются современному, прагматическому миру и подавляют его. Но «Совет Элронда» на много порядков сложнее своего раннего аналога и представляет собой переплетение по меньшей мере шести основных голосов, не считая второстепенных и данных в пересказе. Кроме того, в этой главе излагается достаточно сложная и запутанная история, и излагается она тоже весьма сложным и запутанным образом, так что в итоге вся эта многоголосица повергает читателя, говоря нашим языком, в культурный шок.

Виной тому в основном речи и надписи, которые цитирует в своей речи Гэндальф, при том что Гэндальф берет слово пятым и его монолог — самый длинный (длиннее, чем у Глоина, Элронда, Боромира, Арагорна и Леголаса). Внутри этого монолога в качестве мерила нижнего уровня «нормальности» — и, соответственно, бессодержательности — выступает Папаша Гэмги. «Я… успел перекинуться словечком со стариком Гэмги, — говорит Гэндальф, — …слов мы потратили много, но узнать я почти ничего не смог. lt;…gt; «Перемены не по мне, — повторял он. — В мои годы — увольте! Особенно если эти перемены к худшему! — И приговаривал: — К худшему, да, да, к худшему! — «К худшему? — переспросил я. — Зловещие слова! Нет уж! Надеюсь, на твоем веку это худшее еще не настанет!»

«Перемены к худшему» — это и правда звучит довольно–таки зловеще, особенно если учесть, что Папаша Гэмги жалуется не на какие–то грозные темные силы, а всего лишь на Саквилль–Бэггинсов. Использует это словечко — «худшее» — и Дэнетор, правда, гораздо позже[212]. Он вкладывает в него тот же зловещий смысл. Что же касается выражения «не по мне», то в устах Папаши Гэмги оно не имеет почти никакого значения. В непосредственном контексте его слова означают «не могу перенести», «не могу стерпеть», «не могу справиться». Но это неправда. Папаша Гэмги может справиться с переменами, более того, он как раз и занят тем, что «справляется» с ними. Ближе к концу книги он, как всегда не блистая остроумием, морализирует: «Плох тот ветер, который никому не приносит ничего хорошего. Я всегда это говорил!» (курсив мой. — Т. Ш.) и «Все хорошо, что кончается лучше, чем начиналось!» По крайней мере, он научился избегать превосходной степени. Но его речи в передаче Гэндальфа — неприятное напоминание о психологической неподготовленности к возможным переменам.

Сын Старикана Гэмги, Сэм, на Совете Элронда взбадривает павших духом хоббитов, бросив под занавес: «Ну и влипли мы с вами в историю, господин Фродо!» Сэм так же недалек, как и его отец. Поэтому он ввязывается в неприятности сам, а Фродо попадает в них помимо воли. Но слепота уживается в Сэме с безоглядным мужеством Трудности он встречает с мрачным удовлетворением, и даже в Судном Дне отказывается видеть что–либо кроме «неприятной переделки». Все это в точности соответствует достославной черте англо–хоббичьего менталитета — неспособности заметить собственное поражение. Однако в речи Гэндальфа слышится и еще один звучащий по–современному голос, который служит средством подчеркнуть контраст между культурами: это — Голос Сарумана. Ранее о Сарумане почти не упоминалось, и с налету решить, плох он или хорош, труднее, чем во многих других случаях. Но, когда Гэндальф нам его представляет, мы очень быстро начинаем понимать, что к чему, — по стилю и словарю Сарумановых речей: Саруман изъясняется как современный политик. «Мы можем выждать», — говорит он, например (а ведь это окаменелый штамп из современного речевого обихода политиков!). «Мы не будем спешить. Мы скроем наши замыслы в глубине сердца, оплакивая, быть может, зло, совершаемое попутно, но твердо придерживаясь высших, конечных целей — Знания, Закона, Порядка: всего того, что мы до сей поры тщетно пытались насадить в этом мире, покуда наши слабые и праздные друзья не столько помогали нам, сколько мешали. Цели и планы наши не изменятся. Изменятся только средства». Саруман предлагает Гэндальфу именно то, чего научился страшиться современный мир: обман союзников, подчинение средств целям, «сознательное приятие на себя вины за необходимое убийство». Но важно и то, как именно преподносит он эти идеи. Из всех персонажей Средьземелья один только Саруман умеет так искусно жонглировать фразами с противоречивым значением, чтобы в результате получался ноль. Это достигается с помощью словечек вроде «настоятельный», «конечный» и — самое худшее — «реальный». Что кроется, к примеру, за словосочетанием «реальные перемены»? ОСА дает целых три колонки определений слова «реальный», но и они ничего не объясняют. Это слово опустилось ниже словарного уровня и превратилось в часть словесного инвентаря рекламщиков и политиков. Как все мы прекрасно знаем, оно приравнивается в наши дни к словам «искренний» или «подлинный». От нас требуется, чтобы мы принимали его без рассуждений, не пытаясь понять, что именно оно означает в данный момент. Словосочетание «реальные перемены» описывает Сарумана более исчерпывающе и более экономно, чем «перемены к худшему» — Старикана Гэмги.

По контрасту с этими узнаваемыми голосами голоса других участников Совета звучат архаично, откровенно и трезво. Лаже Гэндальф использует на Совете более архаическую лексику, нежели обычно, — как бы для того, чтобы показать, кто он такой на самом деле, а Элронд, как и подобает тому, кто живет на свете столь давно, обильно уснащает свою речь старомодными синтаксическими инверсиями и словами типа «верегилд»[213], «оруженосец», «дабы» и так далее. Глубинный смысл этой речи — в презентации северной «теории мужества» (этот термин Толкин впервые ввел в лекции о «Беовульфе», прочитанной для Британской академии), которая стоит на том, что даже окончательное поражение не делает правых неправыми(206). Элронд видел «много поражений и много бесплодных побед» и, на свой лад, успел уже потерять надежду на что–то хорошее, по крайней мере для своего «приемного народа» — эльфов — он не ждет никаких изменений к лучшему, но это не заставляет его изменить жизненную позицию или обратиться к поиску легких путей.

Однако с наибольшей четкостью «героическую» линию проводит гном Глоин — это очень ясно проявляется в его пересказе диалога между посланником Саурона и королем Данном, характернейшим «носителем» гномьего упрямства. Посланник предлагает, в обмен на информацию о хоббитах или за Кольцо, «щедрую награду и вечную дружбу». Видя, что Дайн не спешит соглашаться, посланник предупреждает его, что отказываться нежелательно:

Подобная пикировка встречается во «Властелине Колец» несколько раз, причем в основном в ней оказываются замешаны гномы. В следующей главе очень похожими мрачными пословицами обмениваются Элронд и Гимли[214]; король Теоден с подобной же резкостью обрывает Мерри в части 5, гл. 2[215]; весьма характерные гномьи речи приводятся в Приложении А, в повествовании о битве при Азанулбизаре[216]. Все эти примеры объединяет особое стилистическое напряжение, возникающее благодаря контрасту между напряженным смыслом беседы и вежливым, логичным выражением бурлящих исподволь страстей. Чем нейтральнее фразы, тем напряженнее скрытый за ними смысл. Таким образом, слова посланника — «как бы вам об этом не пожалеть» — на самом деле не что иное, как грубая угроза, а «думай побыстрее» означает «у тебя нет времени на раздумья». «Красивые слова» в устах Дайна подразумевают «гнусное содержание», а туманная метафора — «Я сам распоряжаюсь своим временем» — означает отказ вести переговоры под давлением. Оба собеседника стремятся продемонстрировать холодный, полный иронии самоконтроль. Элронд рекомендует не терять мужества, Гэндальф — не оставлять надежды, а вклад гнома Дайна в тот коктейль из различных этик, который образуется на Совете в результате смешения представленных на нем жизненных позиций, можно было бы определить как, скажем, «несгибаемый скептицизм». Эта добродетель сегодня практикуется мало — ее смыли волны торгашества. В наши дни общепринятая установка — любой ценой приобрести побольше друзей и обратить на себя внимание влиятельных лиц Господствует вера в улыбку, которая призвана загасить любую агрессию. У нас больше нет даже названия для этой гномьей добродетели; признают ее, может быть, только те, кто по старинке называют питье чая словцом «бэггинс». У таких есть для нее и одобрительное словечко — bloody–mindedness(207) (в ОСА не зафиксировано). Но как бы это свойство характера ни называть, по речи Дайна видно, что в нем несомненно заключена немалая сила. Итак, стиль и лексика речи Дайна обнажают определенную этическую позицию, а этические позиции выступающих на Совете по сути совпадают, даже когда на первый взгляд различны. Из всех «Мудрых» только Саруман(208) гонится за сиюминутной выгодой, превозносит практичность, ценит Realpolitik(209) — «политический реализм».

Подобному анализу можно подвергнуть речь всех участников Совета. Рассказ Гэндальфа об Исилдуре достигает цели благодаря контрастному сочетанию древних слов и архаических окончаний (glide, fadeth, loseth и т. д.) с характерным для Бильбо и Голлума словечком «сокровище», которое вдруг откуда ни возьмись выскочило и в выуженном из архивов письме Исилдура: «Сие кольцо — настоящее сокровище. Мое сокровище. Я дорожу им, хотя и стоило оно мне немало». От «реалий человеческой природы» не денешься никуда! Еще более тонко вырисована сцена, в которой Арагорн и Боромир скрещивают клинки слов и амбиций так, что летят искры. Язык Арагорна обманчиво современен, по временам даже простоват, но все равно богаче языка Боромира с его слегка деревянной высокопарностью. Свой смысл есть даже в том, что в последнем споре Арагорн оставляет последнее слово за своим оппонентом, заканчивая свою речь фразой, которая была бы вполне уместна и в современной речи: «Настанет день, когда мы сможем испытать это в бою». В то же время эти слова могли бы встретиться и в каком–нибудь древнем тексте, — стоит сравнить их, например, с воззванием воина Эльфвина из «Битвы при Мэлдоне»: nú mceg cunnian bwá cent sý(210).

«Информационная насыщенность» главы «Совет Элронда» очень велика. Чтобы коснуться всего, короткого разбора недостаточно. И примечательно, что большая часть сконцентрированной в этой главе информации сообщается нам именно через посредство стиля, через язык. И в основной своей массе читатели эту информацию воспринимают. В процессе чтения перед внутренним взором четко вырисовываются образы различных «жизненных стилей» Средьземелья, а поскольку архаические модели в тексте то и дело сталкиваются с современными, эти образы приобретают особую выпуклость. В итоге же разнообразие языковых стилей дает Толкину исчерпывающий и экономный способ драматизации этического конфликта.