"Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Том 2" - читать интересную книгу автора (Дюма Александр)I. Бесполезные усилияОтправившись к де Гишу, Рауль застал у него де Варда и Маникана. После истории с дуэлью де Вард делал вид, что не знаком с Раулем. Де Гиш встал навстречу Раулю. Горячо пожимая руку друга, Рауль бросил беглый взгляд на его гостей, стараясь угадать, чем они озабочены. Да Вард был холоден и непроницаем. Маникан как будто весь был погружен в созерцание убранства комнаты. Де Гиш увел Рауля в соседний кабинет и усадил его. — Ты выглядишь молодцом! — сказал он ему. — Странно, — отвечал Рауль, — настроение у меня весьма неважное. — Так же как и у меня, Рауль. Любовные дела не ладятся. — Тем лучше, граф. Я был бы очень огорчен, если бы твои дела шли хорошо. — Так не огорчайся. Я очень несчастлив и вдобавок вижу кругом одних счастливцев. — Не понимаю, — отвечал Рауль. — Пожалуйста, друг мой, объяснись. — Сейчас поймешь. Я напрасно боролся со своим чувством; оно росло и постепенно захватывало меня целиком. Я вспоминал твои советы, призывал на помощь все свои силы; я хорошо понимал, на что я иду. Это гибель, я знаю. Но пусть! Я все-таки пойду вперед. — Безумец! Ведь первый же шаг погубит тебя. — Пусть будет что будет. — Однако ты рассчитываешь на успех, ты думаешь, что принцесса полюбит тебя! — Я не уверен, Рауль, но надеюсь, потому что без надежды жить невозможно. — Но допустим, ты добьешься счастья, ведь тогда ты уж наверняка погибнешь. — Умоляю тебя, Рауль, не спорь со мной, ты меня не переубедишь: я не хочу этого. Я так долго добивался, что уже не могу отступить, я так сильно страдал, что смерть показалась бы мне благодеянием. Я не только безумно влюблен, Рауль, меня терзает также неистовая ревность. Рауль сжал кулаки; можно было подумать, что его охватил гнев. — Ну хорошо! — сказал он. — Хорошо или плохо — мне все равно. Вот чего я хочу от тебя, моего друга, моего брата. Последние три дня принцесса в непрерывном опьянении от восторга. В первый день я не решался взглянуть на нее, — я ненавидел ее за то, что она не страдает, подобно мне. На другой день я не мог отвести от нее глаз, и она, я это заметил… она, Рауль, смотрела на меня если не с состраданием, то с некоторой благосклонностью. Но между нами встал третий; чья-то улыбка вызывает ее улыбку. Рядом с ее лошадью постоянно скачет лошадь другого, над ее ухом постоянно звучит ласковый голос другого. Рауль, моя голова пылает все эти три дня, в моих жилах разливается огонь. Я должен прогнать эту тень, потушить эту улыбку, заглушить этот голос! — Ты собираешься убить принца? — воскликнул Рауль. — Нет, нет! К принцу я не ревную; я ревную не к мужу, а к любовнику. — К любовнику? — Да… А разве ты теперь ничего не замечаешь? В дороге ты был более проницателен. — Ты ревнуешь к герцогу Бекингэму? — Я умираю от ревности! — Опять? — О, на этот раз дело легко уладить, я уже послал ему письмо. — Так это ты ему писал? — А ты почем знаешь? — Он сам сообщил мне. Вот, смотри. И Рауль протянул де Гишу письмо, полученное им почти в одно время с письмом друга. Де Гиш с жадностью прочитал его и заметил: — Это письмо благородного и, главное, учтивого человека. — Конечно, герцог — человек воспитанный. Надеюсь, твое письмо составлено в таких же выражениях. — Я покажу тебе мое письмо, если ты пойдешь к нему от моего имени. — Но это почти невозможно. — Почему? — Герцог обращается ко мне за советами так же, как и ты. — Да, но, надеюсь, ты мне отдашь предпочтение. Послушай, вот что я попрошу тебя сказать герцогу… Это нетрудно… В один из ближайших дней: сегодня, завтра, послезавтра — словом, когда ему будет угодно, я желал бы встретиться с ним в Венсенском лесу. — Герцог — иностранец. Да и особое его положение не позволяет ему принять вызов… Вспомни, что Венсенский лес расположен совсем недалеко от Бастилии. — Последствия касаются только меня. — Но повод к этой встрече… Какой я выставлю повод? — Будь спокоен, он тебя не спросит об этом… Я так же раздражаю герцога, как и он меня. Прошу тебя, пойди к герцогу; я готов упрашивать его принять мой вызов. — Это лишнее… Герцог предупредил меня, что хочет поговорить со мной. Он на карточной игре у короля… Пойдем туда. Я вызову его в галерею. Ты же держись в стороне. Мне достаточно будет двух слов. — Ну так идем! По дороге Рауль, который один только знал тайны обеих сторон, обдумывал, как бы устроить их примирение. Войдя в залитую светом галерею, где, точно звезды на небесном своде, двигались самые прославленные придворные красавицы, Рауль на мгновение забыл о де Гише и загляделся на Луизу. Находясь среди своих подруг, она, точно зачарованная голубка, не сводила глаз с блестящей группы, окружавшей короля. В десяти шагах от принца герцог Бекингэм пленял французов и англичан своим величественным видом и роскошью наряда. Кое-кто из старых придворных вспоминал его отца, но это воспоминание было не во вред сыну. Бекингэм разговаривал с Фуке. Фуке рассказывал ему что-то о Бель-Иле. — Сейчас я не могу подойти к нему, — заметил Рауль. — Подожди удобного момента, но, пожалуйста, кончим сегодня. Я весь горю. — Вот кто нам поможет, — сказал Рауль, завидев д’Артаньяна в новом блестящем мундире капитана мушкетеров. И Рауль направился к д’Артаньяну. — Вас искал граф де Ла Фер, шевалье, — сказал он. — Я только что с ним говорил, — ответил д’Артаньян, рассеянно оглядываясь кругом. Вдруг взор его стал напряженным, как у орла, заметившего добычу. Рауль проследил за направлением его взгляда и увидел, что де Гиш кланяется д’Артаньяну. Но он не мог разобрать, на кого был обращен пытливый и надменный взгляд капитана. — Шевалье, — сказал Рауль, — вы могли бы оказать мне большую услугу. — Какую, милый виконт? — Мне нужно сказать два слова герцогу Бекингэму, но он разговаривает с господином Фуке, и мне, конечно, невозможно вмешаться в их беседу. — Вот как! С господином Фуке? Господин Фуке здесь? — спросил д’Артаньян. — Разве вы не видите? Вон там. — Так ты думаешь, что мне удобнее подойти к нему, чем тебе? — Вы человек более значительный. — Да, это правда. Я капитан мушкетеров. Этот чин я получил так недавно, что постоянно забываю о нем. — Смотрите, он глядит на вас… если я не ошибаюсь. — Нет, нет, не ошибаешься, именно мне он оказывает эту честь. — Так теперь самая подходящая минута. — Ты думаешь? — Пожалуйста, пойдите. — Иду. Де Гиш не спускал глаз с Рауля; тот сделал ему знак, что дело улажено. Д’Артаньян направился прямо к группе, окружавшей герцога, и вежливо раскланялся с г-ном Фуке и остальными. — Здравствуйте, господин д’Артаньян. Мы беседовали о Бель-Иле, — начал Фуке непринужденным тоном светского человека, которым многие не могут овладеть за всю жизнь. — О Бель-Иле? Вот как! — удивился д’Артаньян. — Ведь он принадлежит вам, господин Фуке? — Господин Фуке сейчас только сказал мне, что он подарил его королю, — заметил Бекингэм. — Очень рад вас видеть, господин д’Артаньян. — А вы знаете Бель-Иль, шевалье? — спросил мушкетера Фуке. — Я был там только раз, сударь, — любезно отвечал д’Артаньян. — И долго там пробыли? — Один день, монсеньор. — Что же вы там видели? — Все, что можно увидеть в течение одного дня. — С вашими глазами, сударь, за день можно увидеть много. В это время Рауль сделал знак Бекингэму. — Господин суперинтендант, — сказал Бекингэм, — оставляю вам вместо себя капитана, который лучше меня разбирается в бастионах, эскарпах, контрэскарпах; меня зовет приятель. И Бекингэм направился к Раулю, остановившись по дороге у стола, за которым играли принцесса, королева-мать, молодая королева и король. — Смотри, Рауль, — подтолкнул друга де Гиш. — Вот он… поспеши. Сказав комплимент принцессе, Бекингэм снова двинулся к Раулю. Рауль пошел к нему навстречу. Де Гиш остался на месте и внимательно наблюдал. В тот момент, когда они должны были встретиться, к герцогу Бекингэму подошел принц. На его накрашенных губах играла очаровательная улыбка. — Боже мой! — произнес он с дружеской любезностью. — Что я слышал, милый герцог? Бекингэм оглянулся; он не заметил, как подошел принц. Герцог невольно вздрогнул. Легкая бледность покрыла его щеки. — Что же вы услышали, ваше высочество? — спросил он. — Что так поразило вас? — Даже привело в отчаяние, сударь! — отвечал принц. — Это известие огорчит весь двор. — Ваше высочество очень благосклонны ко мне, — поклонился Бекингэм. — Я догадываюсь, что речь идет о моем отъезде. — Именно. — Увы, ваше высочество, я в Париже всего пять-шесть дней, и мой отъезд может огорчить только меня. Де Гиш услышал эту фразу и, в свою очередь, вздрогнул. — Его отъезд! — пробормотал он. — Что он говорит? Филипп продолжал прежним любезным тоном: — Я вполне понимаю, что король Великобритании призывает вас, сударь; всем известно, что его величество Карл Второй не может обойтись без вас. Но и мы не можем так легко расстаться с вами. Примите же выражение моего искреннего сожаления. — Ваше высочество, — сказал герцог, — поверьте мне, я покидаю французский двор… — Потому, что такова воля короля, я понимаю. Но если вы думаете, что мое желание имеет какой-нибудь вес у короля, то я берусь упросить его величество Карла Второго оставить вас во Франции еще на некоторое время. — Я крайне польщен, ваше высочество, — отвечал Бекингэм. — Но я получил категорический приказ. Я не могу дольше оставаться во Франции, я и так уже просрочил время и рискую вызвать неудовольствие моего государя. Только сегодня я вспомнил, что должен был уехать уже четыре дня назад. — Вот как! — воскликнул принц. — Да, — прибавил Бекингэм, возвышая голос настолько, чтобы его могли услышать принцесса и королевы. — Но я похож на того восточного человека, который увидел чудесный сон и на несколько дней потерял рассудок. А в одно прекрасное утро проснулся здоровым, то есть в здравом рассудке. Французский двор опьяняет, как этот сон, ваше высочество, но в конце концов нужно проснуться и уехать. Я не могу долее оставаться здесь, как вы любезно предлагаете мне, ваше высочество. — Когда же вы едете? — заботливо спросил Филипп. — Завтра, ваше высочество… Уже три дня мои экипажи готовы. Принц склонил голову, точно желая сказать: «Что ж, если это дело решенное, герцог, говорить больше не о чем». Бекингэм посмотрел на королев; Анна Австрийская взглядом одобрила его. Бекингэм улыбнулся в ответ, скрывая улыбкой сердечное волнение. Принц удалился. Но в эту минуту с другой стороны залы к герцогу направился де Гиш. Рауль испугался, что нетерпеливый юноша может сам сделать вызов, и бросился к нему навстречу. — Нет, нет, Рауль, теперь тебе нечего беспокоиться, — сказал де Гиш, протягивая герцогу обе руки и увлекая его за колонну. — О герцог, герцог! — воскликнул он. — Простите меня за мое письмо: я был сумасшедший. Отдайте мне его. — Это правда, — отвечал молодой герцог с грустной улыбкой. — Вам не за что сердиться на меня. Ведь я покидаю ее и больше не увижу никогда. Услышав эти по-дружески звучащие слова, Рауль понял, что его присутствие излишне, и отошел в сторону. Он столкнулся с де Вардом, который говорил с шевалье де Лорреном об отъезде Бекингэма. — Весьма своевременный отъезд, — заметил де Вард. — Почему? — Потому, что он предохраняет милого герцога от удара шпаги. И они расхохотались. Рауль с негодованием отвернулся, нахмурив брови и вспыхнув до корней волос. Шевалье де Лоррен куда-то ушел, де Вард спокойно ждал. — Милостивый государь, — обратился Рауль к де Варду, — вы всё не можете отучиться от привычки оскорблять отсутствующих. Вчера вы задели господина д’Артаньяна, сегодня нападаете на герцога Бекингэма. — Милостивый государь, — отвечал де Вард, — вы отлично знаете, что иногда я оскорбляю и присутствующих. Де Вард почти касался плечом Рауля. Они обменивались ненавидящими взглядами. Вдруг около них раздался изысканно вежливый голос: — Мне послышалось, будто здесь назвали мое имя? Рауль и де Вард обернулись. Это был д’Артаньян; он с улыбкой положил руку на плечо де Варда. Рауль отступил, чтобы дать место мушкетеру. Де Вард задрожал всем телом, побледнел, но не сделал ни одного шага. Д’Артаньян, продолжая улыбаться, стал рядом с де Вардом. — Спасибо, милый Рауль, — сказал он. — Господин де Вард, я хотел бы поговорить с вами. Не уходите, Рауль; все могут слышать то, что я хочу сказать господину де Варду. Улыбка исчезла с его лица, взгляд стал холодным и острым, как стальной клинок. — Я к вашим услугам, сударь, — промолвил де Вард. — Милостивый государь, — продолжал д’Артаньян, — я давно ищу возможности поговорить с вами, но это случилось только сегодня. Правда, место не особенно удобное. Но, может быть, вы соблаговолите пройти ко мне? Это совсем близко. — Слушаю, сударь, — сказал де Вард. — Вы здесь один? — спросил д’Артаньян. — Нет, со мной господа Маникан и де Гиш, двое моих друзей. — Хорошо, — одобрил д’Артаньян. — Но двоих мало. Вы найдете еще кого-нибудь, не правда ли? — Конечно, — сказал молодой человек, не понимая, чего хочет д’Артаньян. — Сколько вам угодно. — Друзей? — Да, сударь. — Так запаситесь ими, пожалуйста. Подойдите и вы, Рауль. Приведите также господина де Гиша и герцога Бекингэма. — Боже мой, сударь, сколько шуму, — отвечал де Вард, принужденно улыбаясь. Капитан сделал знак, призывавший его к терпению, и направился в свою комнату, где сидел в ожидании граф де Ла Фер. — Ну что? — спросил он, завидев д’Артаньяна. — Господин де Вард оказывает мне честь своим визитом в обществе нескольких своих и наших друзей. Действительно, вслед за мушкетером показались де Вард и Маникан. За ними шли де Гиш и Бекингэм, удивленные, не понимая, чего от них хотят. Последним вошел Рауль с несколькими придворными. Заметив графа, он встал подле него. Д’Артаньян принял гостей как нельзя более любезно. Извинившись перед каждым за причиненное им беспокойство, он повернулся к де Варду, который, несмотря на все свое самообладание, не мог скрыть удивления, смешанного с тревогой. — Милостивый государь, — начал д’Артаньян, — теперь, когда мы не в королевском дворце и можем говорить громко, не нарушая приличий, я сообщу вам, почему я взял на себя смелость пригласить вас и всех этих господ. Я узнал от графа де Ла Фер, моего друга, что вы распространяете обо мне оскорбительные слухи; мне сказали, что вы считаете меня своим смертельным врагом на том основании, что я будто бы был врагом вашего отца. — Это правда, милостивый государь, я говорил это, — отвечал де Вард, и его бледность сменилась легким румянцем. — Итак, вы обвиняете меня в преступлении или в низости? Прошу вас точнее формулировать ваше обвинение. — При свидетелях, милостивый государь? — Разумеется, при свидетелях; вы видите, что я нарочно выбрал их судьями в деле чести. — Вы не цените моей деликатности, милостивый государь. Я обвинял вас, это правда, но подробности своего обвинения я держал в тайне. Я довольствовался тем, что выражал свою ненависть перед людьми, которые не могли не сообщить вам о ней. Вы не приняли в расчет моей сдержанности, хотя и были заинтересованы в моем молчании. Я не узнаю вашего обычного благоразумия, господин д’Артаньян. Д’Артаньян стал кусать усы. — Милостивый государь, — сказал он, — я уже имел честь просить вас точнее формулировать обвинение, возводимое вами на меня. — Вслух? — Разумеется. — Даже если речь идет о постыдном поступке? — Непременно. Свидетели этой сцены стали было тревожно переглядываться, но, видя, что д’Артаньян не обнаруживает никакого волнения, успокоились. Де Вард хранил молчание. — Говорите, милостивый государь, — попросил мушкетер. — Вы видите, все ждут. — Ну так слушайте. Мой отец любил одну женщину, одну благородную женщину, и эта женщина любила отца. Д’Артаньян переглянулся с Атосом. Де Вард продолжал: — Господин д’Артаньян перехватил письма, в которых назначалось свидание, и, переодевшись, явился вместо того, кого ожидали; затем он воспользовался темнотой… — Это правда, — подтвердил д’Артаньян. По комнате пробежал легкий ропот. — Да, я совершил этот дурной поступок. Вы должны были бы прибавить, милостивый государь, если уж вы так беспристрастны, что в то время, когда произошло это событие, мне не было еще двадцати одного года. — Поступок тем не менее постыдный, — сказал де Вард. — Для совершеннолетнего дворянина такая неделикатность непростительна. Снова раздался ропот, в котором теперь слышалось удивление и даже сомнение. — Это была скверная выходка, — согласился д’Артаньян. — Не дожидаясь упреков господина де Варда, я сам горько упрекал себя за нее. С годами я стал рассудительнее и честнее, и я искупил свою вину долгими сожалениями. Обращаюсь к вашему суду, господа. Дело происходило в тысяча шестьсот двадцать шестом году, в такие времена, о которых вы, господа, знаете только по рассказам, — времена, когда любовь была неразборчива в средствах, а совесть не служила, как теперь, источником отрады и мук. Мы были молодыми солдатами, вечно в боях, вечно с обнаженными шпагами. Каждую минуту нам угрожала смерть; война делала нас грубыми, а кардинал заставлял торопиться. Словом, я раскаялся в своем поступке; больше того, я и до сих пор раскаиваюсь в нем, господин де Вард. — Это понятно, сударь, такой поступок не мог не вызвать раскаяния. Тем не менее вы погубили женщину. Та, о которой вы говорите, не вынеся стыда и обиды, бежала из Франции, и с тех пор никому не известно, что с ней сталось. — Вы ошибаетесь, — мрачно усмехнулся граф де Ла Фер, протянув руку к де Варду, — ее видели, милостивый государь, и среди нас есть даже люди, которые узнают ее по моему описанию. Это была двадцатипятилетняя худенькая и бледная блондинка, которая была замужем в Англии. — Замужем? — спросил де Вард. — Разве вы не знали этого? Видите, мы лучше вас осведомлены, господин де Вард. Известно ли вам, что ее называли обыкновенно миледи, не прибавляя к этому титулу никакого имени? — Да, сударь, я это знаю. — Боже мой! — прошептал Бекингэм. — Итак, эта женщина, родом из Англии, вернулась в Англию, после того как три раза устраивала заговоры против господина д’Артаньяна. По-вашему, она была права? Согласен, ведь господин д’Артаньян оскорбил ее. Но нехорошо то, что в Англии эта женщина соблазнила одного молодого человека, по имени Фелтон, находившегося на службе у лорда Винтера. Вы побледнели, милорд Бекингэм? Ваши глаза зажглись гневом и скорбью? В таком случае закончите эту повесть, милорд, и скажите господину де Варду, кто была эта женщина, вложившая нож в руку убийцы вашего отца. Все вскрикнули. Герцог вытер платком лоб. На некоторое время воцарилось глубокое молчание. — Вы видите, господин де Вард, — сказал д’Артаньян, на которого рассказ этот произвел тем большее впечатление, что слова Атоса пробудили в нем живые воспоминания, — вы видите, не я был причиной гибели этой женщины, потому что душа ее давно уже погибла. Теперь, когда все разъяснено, мне остается, господин де Вард, смиренно попросить у вас прощения за этот постыдный поступок, как я, наверное, попросил бы его у вашего отца, если бы он был жив, когда я вернулся во Францию после казни Карла Первого. — Это слишком, господин д’Артаньян! — воскликнули присутствующие. — Нет, господа, — сказал капитан. — Теперь, господин де Вард, надеюсь, между нами все кончено. И вам больше не придется распространять порочащие меня слухи. Наши счеты сведены, не правда ли? Де Вард поклонился, что-то пробормотав. — Надеюсь также, — продолжал д’Артаньян, подходя к молодому человеку, — что впредь вы вообще откажетесь от своей дурной привычки злословить. Ведь если вы настолько совестливы и щепетильны, что ставите в вину мне, старому солдату, спустя тридцать пять лет, глупую юношескую выходку, — если, повторяю, вы выступаете таким рыцарем чести, то этим самым вы берете на себя обязательство никогда со своей стороны не совершать ничего противного совести и чести. Поэтому берегитесь, чтобы до моих ушей не дошла какая-нибудь история, в которой будет замешано ваше имя. — Милостивый государь, — покраснел де Вард, — ваши угрозы излишни. — Я еще не кончил, господин де Вард! — перебил его д’Артаньян. — Вам придется выслушать меня. Кружок сомкнулся теснее. — Вы только что говорили во всеуслышание о чести одной женщины и вашего отца. Это звучало очень хорошо. Приятно думать, что у наших детей есть та порядочность и деликатность, которой, видимо, недоставало нам. Приятно, что молодой человек в том возрасте, когда обыкновенно стремятся похитить честь женщины, наоборот, уважает и защищает эту честь. Де Вард сжал губы и стиснул кулаки. По-видимому, ему было непонятно, куда клонит д’Артаньян свою речь, начало которой не обещало ничего хорошего. — Как же в таком случае вы могли позволить себе, — продолжал д’Артаньян, — сказать виконту де Бражелону, что он не знает своей матери? Глаза Рауля сверкнули. — Это мое личное дело, шевалье! — воскликнул он, выступая вперед. Де Вард злобно усмехнулся. Д’Артаньян отстранил Рауля рукой. — Не перебивайте меня, молодой человек! — продолжал он, не сводя с де Варда властного взгляда. — Я затронул здесь вопрос, который не разрешается шпагой. Мы обсуждаем его среди людей чести, не раз обнажавших шпагу. Для этого я нарочно призвал их сюда. Эти господа знают, что тайна, из-за которой дерутся, перестает быть тайной. Итак, я повторяю свой вопрос господину де Варду: зачем вы оскорбили этого молодого человека, задев его отца и мать? — Но мне кажется, — отвечал де Вард, — что мы вольны говорить все, что угодно, если можем подтвердить свои слова всеми средствами, находящимися в распоряжении порядочного человека. — Какие же есть у порядочного человека средства подтвердить оскорбление? — Шпага. — Вы грешите не только против логики, но и против религии и чести. Вы рискуете жизнью нескольких людей, не считая вашей, которая, мне кажется, подвергается большой опасности. Чтобы быть последовательным, с вашими рыцарскими идеями, вы должны сейчас извиниться перед господином де Бражелоном. Вы скажете ему, что легкомысленно его оклеветали, что благородство и чистота его происхождения сказываются во всех его поступках. Вы сделаете это, господин де Вард, как сделал только что я, старый капитан, перед вами, молокососом. — А если не сделаю? — спросил де Вард. — Тогда случится… — Случится то, чему вы думаете помешать, — улыбаясь, сказал де Вард. — Ваша логика приведет прямо к поединку, запрещенному королем. — Нет, милостивый государь, — спокойно остановил его капитан, — вы заблуждаетесь. — Так что же случится? — То, что я пойду к королю, который относится ко мне хорошо, — я имел счастье оказать ему некоторые услуги в те времена, когда вас еще не было на свете, и еще недавно, по моей просьбе, король прислал мне подписанный, но незаполненный приказ на имя господина Безмо де Монлезена, коменданта Бастилии, — я скажу королю: «Государь, один человек низко оскорбил господина де Бражелона, задев честь его матери. Я написал имя этого человека на приказе, который ваше величество соблаговолили дать мне, и таким образом господин де Вард отсидит в Бастилии три года». — И д’Артаньян, вынув из кармана подписанный королем приказ, протянул его де Варду. Видя, что молодой человек принимает его слова за шутку, он пожал плечами и спокойно направился к столу, где стояла чернильница с гигантским пером, которое устрашило бы даже Портоса. Тогда де Вард понял, что это была не пустая угроза. В те времена Бастилия была пугалом для всех. Он сделал шаг по направлению к Раулю и еле слышно произнес: — Сударь, я приношу вам извинения, продиктованные мне только что господином д’Артаньяном. Я вынужден это сделать. — Погодите, погодите, господин де Вард, — перебил его мушкетер с самым невозмутимым спокойствием, — ваши выражения неудачны. Я не говорил: «Я вынужден принести вам извинения». Я сказал: «Моя совесть побуждает меня принести вам извинения». Так будет лучше, поверьте, тем более что эта фраза будет точнее выражать ваши чувства. — Я подписываюсь под ней, — сказал де Вард, — но, право, господа, согласитесь, что лучше подставить себя под удар шпаги, чем подвергаться подобной тирании. — Нет, сударь, — заметил Бекингэм, — потому что удар шпаги не доказывает, правы вы или виноваты; он свидетельствует только о степени вашей ловкости. — Милостивый государь! — воскликнул де Вард. — Вы опять собираетесь сказать какую-нибудь гадость? — перебил его д’Артаньян. — Лучше помолчите! — Все, сударь? — спросил де Вард. — Все, — ответил д’Артаньян, — эти господа и я удовлетворены. — Поверьте, сударь, — сказал де Вард, — что ваша попытка помирить нас очень неудачна. — Почему? — Потому что мы расстаемся с господином де Бражелоном еще большими врагами, чем были прежде. — Относительно меня вы ошибаетесь, сударь, — возразил Рауль, — у меня не осталось ни малейшей злобы против вас. Де Вард был совсем уничтожен. Он обвел комнату помутившимся взором. Д’Артаньян любезно поклонился придворным, согласившимся присутствовать при объяснении, и все разошлись, пожав ему руку. Никто даже не взглянул на де Варда. — Неужели я не найду никого, на ком бы я мог выместить свою обиду? — в бешенстве воскликнул молодой человек. — Найдете, сударь, — шепнул ему на ухо голос, дышавший угрозой. Де Вард оглянулся и заметил герцога Бекингэма, который, видимо, нарочно отстал от других. — Вы, сударь? — вскричал де Вард. — Да, я. Я не подданный французского короля и не остаюсь на французской территории, так как уезжаю в Англию. У меня накопилось довольно горечи и злобы, и я тоже не прочь, подобно вам, выместить их на ком-нибудь. Принципы господина д’Артаньяна мне очень нравятся, но я не склонен применять их к вам. Я англичанин и предлагаю вам то самое, что вы безуспешно предлагали другим. — Герцог! — Итак, дорогой де Вард, если вас душит злоба, обратите ее на меня. Через тридцать четыре часа я буду в Кале. Поедемте вместе, вдвоем дорога не будет казаться такой длинной. Мы обнажим шпаги на морском берегу, который заливает прилив. Каждый день шесть часов берег принадлежит Франции, а другие шесть — богу. — Хорошо, — согласился де Вард, — я принимаю ваш вызов. — Если вы меня убьете, — сказал герцог, — то вы, право, окажете мне, дорогой де Вард, большую услугу. — Сделаю все, что в моих силах, чтобы доставить вам удовольствие, герцог, — ответил де Вард. — Я ваш покорный слуга, господин де Вард. Завтра утром мой камердинер сообщит вам, в котором часу я уезжаю. Мы поедем вместе, как два приятеля. Я люблю быструю езду. Прощайте. Бекингэм поклонился де Варду и вернулся к королю. Де Вард в сильном раздражении вышел из дворца и направился прямо домой. |
||
|