Глава 8

—  Фасоль?!

—  Да, фасоль, возможно, красная фасоль. Со­гласно анализам, полученным у пациентов в боль­нице, за обедом в их пищеварительную систему по­пало вещество, которое называется «фитогемагглутинин», вызвавшее отравление. Оно также известно как фасолевый лектин.

Я, Карл и Гэри сидели в моем кабинете во вто­рой половине субботы. До открытия ресторана на обед еще оставалось немного времени. Ленч мы по субботам не подавали: подавляющее большинство наших клиентов в это время находились на скачках.

—  Но в обеденное меню фасоль не входила, — заметил Карл.

—  Я тоже так думал. Но анализы брали у шестна­дцати человек, и во всех обнаружен фасолевый лек­тин.

Гэри и Карл переглянулись.

—  Ничего не понимаю, — покачал головой Гэри.

—  И куда они могли подложить фасоль? — спро­сил Карл.

—  Вот это я как раз собираюсь выяснить. А по­том постараюсь найти того, кто это сделал.

—  Ты же не думаешь, что кто-то специально всех отравил? — спросил Карл.

—  А какие у меня варианты? — вопросил я. — Взгляни на факты. Большинство тех, кто съел обед, включая меня, отравились. Анализы шестнадцати человек показали наличие фито-чего-то. Не нужно быть гением, чтобы понять, что в еде была фасоль. Я знаю, что ее в еду не клал. Следовательно, это сделал кто-то еще, и сделал сознательно, чтобы от­равить людей.

—  Но почему? — удивился Карл.

—   Не знаю, — раздраженно ответил я. — Но сде­лал это человек, имевший доступ к кухне.

—   На кухню могли зайти многие, — заметил Карл. — Охрану мы не выставляли. Люди, которых направило агентство по найму, все официанты.

—   И несколько человек от компании, которая постоянно обслуживает ипподром. Но, поверьте мне, я собираюсь выяснить, кто это был.

—   Но разве ты не увидел бы красную фасоль в приготовленном блюде? — спросил Гэри.

—  Я об этом уже думал. Не увидел бы, если б фа­солины порубили на мелкие части или растерли в порошок.

—   И сколько нужно фасолин, чтобы отравить двести пятьдесят человек? — спросил Карл. — На­верняка так много, что вкус изменился бы.

—   В Интернете я заглянул на сайт Американской администрации по контролю за продуктами питания и лекарствами. Там сказано, что достаточно четырех или пяти фасолин, чтобы человека вывернуло наиз­нанку. Там также сказано, что при нагревании до восьмидесяти градусов Цельсия ядовитость фасолин возрастает в пять раз. Это означает, что хватило бы одной фасолины на человека. Там также сказано, что эффективность поражения стопроцентная. Тра­вится любой, кто съел такую фасоль.

—  Но куда их положили? — спросил Гэри.

—  Полагаю, в соус, — ответил я. Никто, думал я, не смог бы распробовать одну-единственную недо­варенную фасолину, особенно порубленную или растертую, в смеси с лисичками, трюфелями и лу­ком, не говоря уже о белом вине, бренди, чесноке и сливках.

— Но ведь ты должен был выпарить вино из со­уса, — напомнил Карл. Он хотел сказать, что соус требовалось какое-то время кипятить, чтобы выпа­рить избыток жидкости. — Фасоль, окажись она в соусе, стала бы безвредной.

—  Значит, ее положили после выпаривания, — парировал я. В соус добавляются сливки для сочно­сти. И после добавления сливок соус не кипятится, чтобы избежать свертывания от кислоты, содержа­щейся в вине.

Мыслями я вернулся к приготовлению обеда. Чтобы соуса хватило на всех, я использовал четыре алюминиевые кастрюли, такие же, как обычные ку­хонные, только гораздо больше, на шесть литров, с двумя ручками каждая. Их поставила «Стресс-фри кейтеринг». Я рассчитал, что на человека нам потре­буется пятьдесят миллилитров соуса. Умножение на двести пятьдесят порций дало двенадцать с полови­ной литров. Я готовил соус в четырех кастрюлях на случай, если в одной сливки свернутся. Но в итоге соус получился как надо во всех четырех кастрюлях. Так что немалая его часть осталась. Я это хорошо помнил, потому что соус люблю, и взял добавку. На свою голову.

Четыре кастрюли стояли в сервировочной зоне, где мы раскладывали еду на тарелки: ломтики фар­шированной вишнями куриной грудки, жареный молодой картофель, сваренный на пару зеленый го­рошек, соус, веточка петрушки для украшения.

Кастрюли не подогревались (я полагал, что в густой жидкости достаточно тепла и она остыть не успеет), их просто поставили на стальную поверх­ность сервировочного стола. Я велел одному из на­ших временных работников помешивать соус, чтобы он не расслаивался. Ни для чего другого парень не годился, я его запомнил, поскольку мне пришлось на пальцах объяснять ему, что от него требуется. Английский он понимал плохо. Я тогда предполо­жил, что он или поляк, или чех, или уроженец какой-то другой восточноевропейской страны. В наши дни полным-полно неквалифицированных работяг из тех краев.

Я полагаю, что было десятиминутное «окошко», когда соус уже поставили на сервировочный стол, но еще не начали разливать. Я тогда находился или на кухне, или в павильоне, где обедали гости. В лю­бом случае в этот критически важный период каст­рюли с соусом выпали у меня из поля зрения. Учи­тывая, что стояли они между кухней и обеденным залом, любой из обслуживающего персонала мог что-то добавить в соус. Но этого вредителя, который точно знал, что делает, наверняка заметил бы мой мешальщик или кто-то еще. Все по-прежнему как-то не складывалось.

—  И что нам теперь с этим делать? — спросил Гэри.

—  Сделать мы ничего не можем, — ответил я, — кроме как работать в обычном режиме. На сегодня у нас заказаны шестьдесят пять мест, и никто не отка­зался.

На моем столе зазвонил телефон. «Ну кто тянул меня за язык?» — подумал я, снимая трубку.

— Алло. Ресторан «Торба».

—  Макс? Это ты? — Женский голос.

—  Разумеется, я.

—  Хорошо. Это Эмма Кейли. Как я понимаю, вчера ты виделся с Джорджем на похоронах Элиза­бет.

— Да, виделся. Мне так жаль Элизабет.

—     Конечно. Благодарю. Ужасная трагедия, осо­бенно для бедного Нейла. — Она помолчала. — Но для всех остальных жизнь должна продолжаться.

— Чем я могу помочь? — спросил я.

—  Джордж сказал, что отменил наш заказ на се­годня.

—  Да, отменил. Сказал, что какое-то время вы в моем ресторане появляться не будете.

—   Старый дурак! — вырвалось у нее. — У нас гости, а еды в доме нет. О чем он думал? Что мы пойдем в «Раджу Индии»? — Она упомянула парши­венький индийский ресторан на Дворцовой улице. Я представить себе не мог, что Эмма Кейли могла знать о его существовании, не то чтобы пойти ту­да. — Ты сможешь найти нам столик на четверых в половине девятого? — В голосе звучала мольба. — Если это будет не наш обычный столик, я пойму.

—  Конечно, мы вас накормим, — ответил я. — С нетерпением жду встречи.

—  Отлично. Еще увидимся. — Я явственно услы­шал в ее голосе облегчение. Оставалось только га­дать, сколь сильно она поругалась с Джорджем.

Я положил трубку. Посмотрел на Гэри и Карла. Широко улыбнулся.

—  Еще четверо на сегодня. — Как вовремя к Кейли приехали гости.

Карл и Гэри ушли на кухню, чтобы начать при­готовление обеда, я остался за столом, чтобы закон­чить бумажную работу. Перебирая пачку докумен­тов, чтобы убедиться, что все счета оплачены, на­ткнулся на накладную «Лейф фуд», поставщика продуктов на званый обед. Вновь пробежался глаза­ми по ингредиентам, словно мог в прошлый раз не заметить фасоль. Разумеется, фасоли не было. Да и откуда она могла взяться? Я готов поклясться на мо­гиле отца, что не клал фасоль ни в одно блюдо.

Позвонил Сюзанне Миллер на мобильник.

—  Привет, Сюзанна. Макс Мортон. Извини, что беспокою тебя в субботу. Есть минутка?

—  Выкладывай, — ответила она. — Я все равно в кабинете. У нас сегодня свадьба, так что я работаю.

—  Я не знал, что на ипподроме играют свадьбы.

—  Да, в конце весны и летом практически каж­дую субботу. Разумеется, когда нет скачек. Для цере­монии используется зал «Гонконг», для застолья — ресторан «Галерея чемпионов». Получается неплохо.

—  Век живи — век учись.

—  Чем я могу тебе помочь?

—  Слушай, не можешь ты дать мне список гос­тей того злополучного обеда?

—  Конечно, нет проблем. Он у меня в компьюте­ре. Сейчас перешлю по е-мейлу.

—  Благодарю. И вот что еще. Есть у тебя фами­лии тех временных работников, которых прислало агентство?

— Фамилий нет. Агентство сообщало мне только общее количество, без фамилий.

—  Но ты помнишь, несколько человек не при­шли, и мы были вынуждены в последнюю минуту заменить их сотрудниками твоей компании. У тебя случайно нет фамилий тех, кто не пришел, и твоих сотрудников, которые их заменили?

—  Я отправлю тебе по электронной почте теле­фон агентства, и ты сможешь спросить непосредст­венно у них. А зачем тебе фамилии моих сотрудни­ков?

Как много я мог ей рассказать? Она так быстро умудрилась переложить вину на меня после того, как на ее стол легло письмо от адвокатов Каролины Эстон. Может, теперь она подумает, что я ищу козла отпущения?

—  У меня есть основания предполагать, что в блюда, которые подавали за обедом, добавили веще­ство, не входившее в их состав, и я хочу получить фамилии всех имевших доступ к еде, чтобы выяс­нить, кто виноват.

Последовала долгая пауза.

—  Ты думаешь, кто-то из моих сотрудников не­сет ответственность за отравление? — В голосе Сю­занны слышались ледяные нотки.

—  Нет, — торопливо ответил я. — Я этого не го­ворю и так не думаю. Твои сотрудники попали ко мне в последнюю минуту, так что они наверняка ни при чем. — Я сомневался, что кто-то мог бы так бы­стро купить и разрубить или растолочь столько фа­солин. — Мне нужны их фамилии, чтобы вычерк­нуть их из списка подозреваемых. — Я уже начал го­ворить, как полисмен.

—  Я, конечно, посмотрю. Но сначала должна спросить у них, хотят ли они, чтобы ты узнал их фа­милии.

—  Меня это полностью устраивает.

—  Так ты думаешь, что в еду подсыпали отраву?

—  Сюзанна, я понимаю, звучит это безумно, но у меня просто нет другого объяснения. Взятые в боль­нице анализы показали наличие вещества, источни­ком которого служит ингредиент, которого нет ни в одном блюде. Так что я должен думать?

—  Какой ингредиент?

—  Пока называть не хочу. — Не знаю почему, но мне казалось, что не стоит делиться всеми секрета­ми. Может, я надеялся подловить преступника на том, что он скажет «фасоль», хотя я этого слова не произносил. Я точно знал, что однажды читал детек­тивный роман, в котором все так и случилось, после чего полисмен сразу же разобрался, что к чему.

—  Для меня все это звучит очень уж таинствен­но. И, как мне представляется, притянуто за уши. С какой стати кто-то хотел отравить столько народу?

—   Этого я не знаю. Но почему у людей вдруг возникает желание что-то порушить? Может, они ловят от этого кайф. Логикой можно объяснить да­леко не все.

—  Полиция ищет того, кто мог это сделать? — спросила Сюзанна.

—  Насколько мне известно, нет. Думаю, поли­ции хватает дел с поисками субботнего бомбиста.

—  Ты, вероятно, прав. Они все еще на ипподро­ме, и нам едва не пришлось отменять из-за них свадьбу. Слава богу, мы не используем трибуну, на которой прогремел взрыв. Она будет закрыта еще не один месяц. Но ты же должен сообщить полиции о своих подозрениях.

—  Может, и сообщу, — ответил я, подумав, что полиция, скорее всего, отреагирует, как и Анджела Милн: решит, что я скормил гостям недоваренную фасоль и не желаю этого признавать.

—  А что еще ты собираешься сделать?

—  Наверное, ничего. Пищевое отравление, кото­рое не принесло никому особого вреда, — сущий пустяк в сравнении со взрывом. — И я исходил из того, что моей репутации и ресторану будет только лучше, если все постепенно забудут об этом проис­шествии. Гнать волну определенно не стоило.

— Дай знать, если потребуется моя помощь.

—  Спасибо тебе. И не забудь про список гостей и телефон агентства.

—  Они спешат к тебе. — Я услышал перестук клавиш. — Отправлено. Наверное, уже у тебя.

—  Отлично. Премного тебе благодарен. — Я по­ложил трубку и повернулся к компьютеру.

«У вас новое письмо», — сообщил он мне, и точ­но, пару раз кликнув мышкой, я вывел на экран список гостей званого обеда. Как мы вообще жили до изобретения электронной почты?

Я проглядел список имен и фамилий, но, если на то пошло, не знал, кого ищу и почему, поэтому просто распечатал список и положил на стол, чтобы заняться им позже. А пока нырнул в Интернет.

Набрал в строке поисковика «КФО» и вскоре знакомился с репертуаром и программой выступле­ний Королевского филармонического. Как выясни­лось, концерт в Королевском фестивальном зале широко рекламировался, и я, возникни у меня такое желание, мог приобрести билет несколькими клика­ми компьютерной мыши. Я обратил внимание на то, что сегодня и большую часть следующей недели ор­кестр выступает с произведениями Сибелиуса и Элгара в нью-йоркском «Карнеги-Холл». «Повезло Ка­ролине Эстон», — подумал я. В прошлом году я по­бывал в майском Нью-Йорке, и мне там очень понравилось.

Я посмотрел на телефонный номер миссис Эс­тон, записанный в блокнот в среду утром, когда по­звонил Бернард Симс. Если она в Нью-Йорке, зна­чит, дома ее точно нет. Трижды я набирал ее номер, не нажимая кнопку с последней цифрой. Гадал, есть ли у Каролины Эстон автоответчик. В этом случае услышал бы, какой у нее голос. В четвертый раз но­мер набрал полностью, но после нескольких гудков сдрейфил и положил трубку. Может, она жила не одна, и тогда мне бы ответил кто-то другой.

Еще какое-то время я с опаской смотрел на теле­фонный аппарат, потом опять набрал номер. Трубку сняли после первого гудка.

— Алло, — женский голос.

«Черт, никакой записи автоответчика, — поду­мал я. — Живой голос».

—   Это Каролина Эстон? — спросил я в полной уверенности, что она в трех тысячах миль от Англии.

— Да. Чем я могу вам помочь?

—  Э... — Я чувствовал себя полным идиотом. — Не желаете приобрести глазированную посуду?

—  Нет, благодарю. Прощайте! — И она положила трубку.

«Дурь какая-то, — думал я, сидя с гулко бью­щимся сердцем, — полнейшая дурь». Положил труб­ку, и телефон тут же зазвонил.

— Алло, — ответил я.

—  Не желаете приобрести глазированную посуду?

—  Простите?

—   Видите? С чего вы решили, что я буду поку­пать глазированную посуду у человека, которого не знаю, который ни с того ни с сего вдруг позвонил мне? Вам это не нравится, мне — тоже.

Я не знал, что и сказать.

—  Извините. — И сам понимал нелепость ответа.

—  Тем не менее кто вы? Коммивояжер из вас никудышный.

—  Как вы узнали мой номер? — спросил я.

—   По определителю. У телефонных продавцов номера обычно не высвечиваются. Но куда важнее другое. Как вы узнали мой номер?

Правду я, само собой, сказать не мог, а если бы попытался, загнал бы себя в еще более глубокую яму. Поэтому решил с достоинством отступать.

—   Послушайте, вы уж меня извините, но мне нужно бежать. Прощайте. — И положил трубку. Ла­дони вспотели. Это же надо было так опростоволо­ситься!

Я прошел на кухню. Карл, с привычным ему сарказмом, как раз растолковывал одному из кухон­ных рабочих, почему так важно очистить сковород­ки от налипшей еды, прежде чем начинать их мыть.

Кухонных рабочих, конечно же, следовало звать посудомойками. Потому что большую часть времени они проводили, опустив руки по локоть в горячую воду, мыли кастрюли и сковородки. Обычно в «Тор­бе» их было двое, но частенько один из них вдруг покидал кухню и больше не возвращался. Только что был, а тут раз, и его нет. Уходил, даже не попро­щавшись. В настоящее время у нас работал мужчина лет пятидесяти, отец которого приехал в Англию в 1940 году, чтобы сражаться с нацистами. У него бы­ли непроизносимые польские имя и фамилия, со множеством «пш» и «бж», но чисто эссекский выго­вор. Работал он около года, гораздо дольше, чем многие, но держался особняком и редко общался с другими сотрудниками.

Второго кухонного рабочего звали Яцек (произ­носилось это имя как «Йачек»), появился он три не­дели назад и, похоже, еще не научился как следует оттирать сковородки. Из местного центра по трудо­устройству нам в основном присылали таких, как он: от двадцати пяти до тридцати лет, уроженец страны, недавно вступившей в Европейский Союз. Английского он практически не знал, но каждую не­делю ему удавалось попросить меня помочь в от­правке денег жене и малютке-дочери, которые еще оставались на родине. Жизнь в Англии ему очень даже нравилась, он постоянно улыбался и что-то на­певал себе под нос, благоприятно влияя на общую атмосферу на кухне, особенно в последнюю неделю, когда над нами сгустились тучи. Теперь же он стоял перед Карлом, опустив голову, словно прося проще­ния. Яцек часто кивал, но я не сомневался, что большую часть тирады Карла он не понимает. И уж конечно, не мог оценить сарказм. Я его жалел: ока­заться так далеко от дома, в незнакомой среде, плюс разлука с женой и дочерью.

«Достаточно», — одними губами показал я Кар­лу, поймав его взгляд. Работал Яцек усердно, и мне не хотелось его потерять, тем более что эти двое ку­хонных рабочих, похоже, ладили друг с другом и не увлекались спиртным, а подобное среди представи­телей этой профессии случалось довольно часто.

Карл остановился на полуфразе и взмахом руки отпустил проштрафившегося. Когда Яцек проходил мимо меня к раковинам, я ему улыбнулся. Он под­мигнул и улыбнулся в ответ. «Умный парень, — по­думал я, — пожалуй, он может быть не только ку­хонным рабочим».

Субботний вечер показал, что в «Торбу» возвра­щается привычная жизнь. И пусть ресторан запол­нился только на две трети, и в баре, и в обеденном зале царили веселье, то есть ужасы прошедшей неде­ли хоть временно, но забылись.

Джордж и Эмма Кейли с двумя гостями прибыли ровно в половине девятого, сели за привычный сто­лик и, похоже, хорошо провели время. Никто не упомянул о моем разговоре с Джорджем на похоро­нах, а когда они уходили, Эмма повернулась ко мне, чтобы сказать:

—  Увидимся в субботу, как и всегда.

—  На шестерых? — спросил я.

—  Считай, что да. В пятницу дам знать.

—  Отлично, — улыбнулся я в ответ.

—  Ты еще не выяснил, чем все отравились на прошлой неделе? — спросила она. На лице Джорджа отразился ужас. Бестактность жены его просто пора­зила.

—  Скорее нет, чем да. Но у меня есть основания подозревать, что в еду что-то подсыпали.

—  Что? — спросила Эмма.

—  Точно пока сказать не могу. — Потом я задал­ся вопросом, только ли смущение заставило меня воздержаться от упоминания недоваренной фасо­ли. — Пока я стараюсь понять, каким образом это что-то попало в еду.

—  Ты, разумеется, не хочешь сказать, что это сделали сознательно.

—  Этот тот самый вывод, к которому я пришел.

—   Мне кажется, это фантазия, — вставил Джордж.

—   Вам — возможно, но что думать мне? Пред­ставьте себе, Джордж, что ваша лошадь в трениро­вочных заездах неслась, как ветер, а на скачке пле­лась, словно обозная кляча. И последующий анализ показал наличие некой субстанции, которая самым негативным образом повлияла на резвость лошади. Если вы абсолютно уверены, что не давали эту суб­станцию лошади, чтобы сбить ее с хода, тогда вам не остается ничего другого, как прийти к заключению, что эту субстанцию дал лошади кто-то еще. Здесь тот самый случай. Я точно знаю, что не клал в при­готовленные мною блюда ничего такого, что могло вызвать у людей пищевое отравление, но анализы показали наличие отравляющего вещества, следова­тельно, кто-то положил его в одно из блюд. А вот это, я уверен, могли сделать только сознательно. И могу заверить вас, я намерен выяснить, кто это сделал.

Я подумал, что не стоило мне говорить им так много, но они поддержали меня, тогда как другие бросили, вот я и чувствовал себя в долгу.

—  Этот человек оказал нам большую услугу, — заметила Эмма.

—  В каком смысле?

—  Нас приглашали на ленч, где взорвалась бом­ба, — объяснила она. — Мы не пошли только пото­му, что провели жуткую ночь. Нам чертовски повез­ло! Хотя, должна признать, в субботу утром я ужасно на тебя злилась. — Она ткнула пальцем мне в грудь. — Очень хотела побывать на «Гинеях». Не по­бывала, зато осталась жива. — Она улыбнулась. — Так что я тебя прощаю.

Я улыбнулся в ответ, потом накрыл ее руку своей.

—  Тогда все у нас хорошо. — Мне нравится флиртовать с посетительницами моего ресторана, которые годятся мне в матери. Для бизнеса это толь­ко в плюс.

—   Пошли, Эмма, — нетерпеливо позвал Джордж. — Нам пора. Питер и Таня ждут. — Он махнул рукой в сторону гостей, которые терпеливо стояли у входной двери.

—  Хорошо, Джордж, — раздраженно бросила она. — Уже иду. — Вытянулась во все свои пять фу­тов и три дюйма рядом с моими шестью футами для поцелуя. Я, понятное дело, с готовностью наклонил­ся. — Спокойной ночи, спокойной ночи. Прекрас­ный был вечер.

—  Спасибо, что пришли, — говорил я на полном серьезе.

—  Можешь всякий раз травить нас, если этим будешь спасать нам жизнь, — улыбнулась она.

—  Благодарю. — С другим ответом я не нашелся.

Джордж переминался с ноги на ногу.

—   Пойдем, дорогая. — В голосе слышались ко­мандные нотки. Эмма со вздохом подчинилась. Я наблюдал через окно, как вчетвером они садятся и уезжают на новеньком, дорогушей модели, «Мерсе­десе».

Итак, я уже знал троих, кого в субботу ждали на ленч в ложах, где прогремел взрыв, но они не при­шли, отравившись за пятничным обедом. Бедный Нейл Дженнингс хотел быть там с Элизабет, но вот Кейли определенно не хотели. Теперь радовались тому, что отравились. Получалось, что и в этом кошмарном для меня событии было что-то хорошее.

Поскольку трети посетителей мы все-таки недос­читались, остальных обслуживали чуть быстрее, чем обычно, так что последний столик опустел около одиннадцати. Раньше выпадали субботы, когда мы разливали портвейн и бренди и после полуночи, раз или два поздние гости засиживались и до часа ночи, прежде чем я выпроваживал их.

Я сидел за столом в кабинете и надеялся, что худшее уже позади. Если бы мне удалось подавить в зародыше судебный иск и доказать мою непричаст­ность к фасоли, которой отравились гости на пят­ничном обеде, «Торба» вновь обрела бы прежнюю популярность, по крайней мере, на несколько меся­цев, оставшихся до моего переезда в Лондон. Увы, надежды мои не сбылись.

Я посмотрел на часы. Четверть двенадцатого. «Пора домой, — подумал я. — Наконец-то вечер удался».

Зазвонил телефон. Я снял трубку.

—  Алло. Ресторан «Торба».

Мне ответило молчание.

— Алло, — повторил я. — Ресторан «Торба». Чем я могу вам помочь?

—  Почему вы сказали мне, что продаете глазиро­ванную посуду?

—  Э... — У меня отнялся язык, я не знал, что и сказать.

—  Ну? Я жду.

—  Не знаю почему, — промямлил я.

—  Вы чертов идиот или как?

Да, скорее всего.

—  Нет. Позвольте объяснить?

—  Я жду.

—  Не здесь, не сейчас, не по телефону. Может, мы сможем встретиться?

—  Как вы узнали мой номер?

—  По телефонному справочнику.

—  В справочнике его нет.

—  Ох. Я не помню. Может, через оркестр.

—  У них только номер моего мобильника.

Я все быстрее и глубже погружался в трясину.

—  Послушайте, если мы встретимся, я смогу все объяснить. Может, позволите угостить вас обедом?

— Я не поеду в Ньюмаркет. Не дам вам еще од­ного шанса отравить меня.

—  Вы выбираете ресторан, а я плачу за обед. Ка­кой вам нравится?

—  «Гордон Рэмси», — ответила она.

—  В «Клариджес»?[18]

—  Нет, разумеется, нет. Ресторан «Гордон Рэм­си» на Ройял-Хоститал-роуд. На этой неделе я сво­бодна каждый вечер до пятницы.

Ресторан «Гордон Рэмси» не просто один из са­мых дорогих ресторанов мира, но и попасть в него крайне сложно. Заказы начинают принимать в де­вять утра, на два календарных месяца вперед, и очень часто все столики бронируются уже к по­ловине одиннадцатого. Так что мне, чтобы попасть туда на следующей неделе, предстояло задействовать профессиональные связи, да и то заранее я не мог сказать, что мои усилия увенчаются успехом.

—  Я вам позвоню, — пообещал я.

—   Конечно, обязательно позвоните. — У меня разыгралось воображение или она намекала, что в указанный ею ресторан попасть не удастся?

—  А почему вы не в Нью-Йорке? — задал я оче­редной глупый вопрос.

—  Из-за вашего чертова обеда! — фыркнула она. — Я не смогла приехать в аэропорт в прошлую субботу, и меня заменили.

—  Ох, — вырвалось у меня.

—  Действительно ох. Я не один месяц мечтала об этих гастролях в Нью-Йорке, а вы все испортили.

—  Сожалею.

—  Это признание вины?

Я мог представить себе, как Бернард Симс на­брасывается на меня с кулаками.

—  Нет, разумеется, нет.

—  Мой агент говорит, что я должна затаскать вас по судам. Он говорит, что я должна истребовать с вас как минимум десять тысяч.

Я вспомнил о совете Марка и решил, что потре­буется больше сотни фунтов, чтобы уладить все ми­ром.

—  Я думаю, ваш агент преувеличивает.

—   Вы так думаете? — переспросила она. — Я, знаете ли, не только потеряла заработок за гастроли. Нет никакой гарантии, что меня вновь пригласят в оркестр после его возвращения. Дирижеры такие ка­призные. Меня только-только повысили до первого альта, и вот такой чертовский облом. — Очень уж часто она поминала черта.

—  Скажите мне, — я попытался сменить тему, — в чем разница между скрипкой и альтом?[19]

—  Что? — прокричала она в трубку. — Или вы меня не слышали? Я сказала, что вы могли загубить мою чертову карьеру.

— Я уверен, что это не так, — ответил я. — Вам нужно успокоиться. У вас подскочит давление.

Последовала пауза.

—  Вы меня раздражаете.

—  Так всегда говорил мой брат.

—  И был прав. Ну?

—  Что — ну?

—  Что вы собираетесь с этим делать?

—  Ничего.

—  Ничего? — вскричала Каролина. — В таком случае увидимся в суде.

—  Хорошо, — согласился я. — Но скажите мне, в чем разница.

—  Разница?

—  Между скрипкой и альтом.

—  Скрипка — это не альт.

—  Да, но в чем разница?

— Альт горит дольше скрипки.

— Что?

—  Извините, — она рассмеялась, — у музыкан­тов это расхожая шутка. Альтисты обычно мишень для всех оркестровых шуток. Мы к этому привыкли и не обращаем внимания. Я думаю, все остальные нам завидуют.

—  Так в чем же все-таки разница?

—  Это разные инструменты.

—  Я знаю. Но выглядят они одинаково?

—  Нет, конечно. Альт больше скрипки. Вы же не скажете, что гитара выглядит как виолончель.

—     Нет, не скажу. Это глупо. Прежде всего, вио­лончель, когда на ней играют, ставят вертикально, а гитару держат горизонтально.

—  Ха! — вырвалось у нее. — Джимми Хендрикс[20] большую часть времени держал гитару вертикально.

—  Давайте без педантизма. — Я рассмеялся. — Вы знаете, о чем я. На альтах и скрипках играют смычком, держа инструмент под подбородком.

—  Или пальцами, — уточнила она. — Pizzicato[21]. И инструмент не под подбородком, а упирается в плечо.

—  Вы хотите сказать, что подбородок висит в воздухе?

—   Бывает. — По тону я почувствовал, что она улыбается. И решил, что самое время закруглить разговор, пока она вновь не начала спрашивать, как я узнал номер ее домашнего телефона и профессию.

—  Я позвоню вам насчет обеда. Скорее всего, это будет вторник. — В «Торбе» вторник всегда был са­мым спокойным днем, и обычно я в этот день в рес­торане не появлялся. Или готовил обед где-то еще, или занимался своими делами.

—   Вы действительно думаете, что сможете зака­зать столик?

—  Естественно, смогу. Нет проблем.

Я надеялся, что слова у меня не разойдутся с де­лом. На кону стояли десять тысяч фунтов.