Астахова Людмила, Симкина Татьяна На этом берегу…

Весеннее солнце нагрело камни, оттаявшие из под отступивших снегов. Кое-где между ними уже начали пробиваться первые всходы травы. Высокий, как и все альвы, мужчина устроился на плоском булыжнике. Темно-каштановые, длинные волосы отражали солнце. Он сидел неподвижно, развернувшись на запад, подставив лицо под прямые лучи и прикрыв глаза. Мысли его были столь далеко отсюда, что он слишком поздно почуял опасность, а когда вскинул взгляд, компания уже заметила его. Он понял, что опоздал, винить было некого, он столь устал от реалий последних дней, что хотел уйти как можно дальше от здешних мест по дороге своих грез. Винить некого, но все же…

Низкорослые и верзилы, кряжистые и костистые, они заорали в предвкушении крови. Отступить нельзя, кругом скалы, внизу эта шайка, ни убежать, ни спастись. Расстояние слишком мало, даже лук не успеть достать. Остается лишь принять бой.

Шайка наступала, тесня его к скалам. Отступая по острым камням, он старался занять более выгодную позицию, так, чтобы каменные выступы прикрывали хотя бы с одной стороны, не давая нападавшим обойти его и сомкнуть круг. Собственно, это был лишь вопрос времени, невозможно одному противостоять семерым. Правда, теперь их было уже шесть, одного ему удалось вывести из строя. Он, похоже, убил его, так как темная громада тела не двинулась с места. Еще одному он успел рассечь руку, из борьбы тот не вышел, но биться стал хуже. Однако все это не определяло ничего.

Кем были нападавшие, орками или людьми, даже находясь вплотную к ним, разобрать невозможно. Говорят, раньше отличия были очевидны, говорят, орков покрывала косматая шерсть, у них были длинные когти и клыки… так это или нет, никто теперь не проверит. Но шайка, которая чисто случайно наткнулась на одинокого альва, представляла собой просто выродков всех рас и мастей. Косматые, воняющие перегаром, потом и тухлятиной существа, в одежде из добротной кожи, со множеством ремней, но грязной такой же, как и они сами, молодцы были рады легкой поживе.

Биться становилось все тяжелее, рассеченное в самом начале схватки бедро мешало альву свободно двигаться. По ноге струйкой стекала кровь, и все же еще один удачный выпад позволил ему достать еще одного врага. Мужик согнулся вдвое и, охнув, повалился на бок. Остальные взревели и бросились вперед. Слишком кучно… он успел нанести очередному бандиту колющий удар в плечо. Оставшись вчетвером и осознав свои потери, молодчики на миг отступили. Обменялись гортанными воплями, после чего в руках высокого, костлявого детины, появился мощный арбалет. Это был конец.

Спуск, болт летит… Он отпрянул в сторону, но где там… расстояние было слишком мало. Металл вошел в правое плечо, отшвырнув альва назад и ударив о скалы. В глазах потемнело, от резкой боли комок подступил к горлу. Меч выпал из онемевшей руки. Все.

Сквозь пелену он видел, как они бегут к нему. Почему так медленно? Словно время остановилось. Он попытался подняться, вскочить, но сильные руки, словно медвежьи лапы, с двух сторон прижали его спиной к скале, теплой от солнца и мокрой от крови. Они придавили, повисли на нем с двух сторон, от чего арбалетный болт в плече качнулся, и альв издал короткий неясный крик. Шайка заржала. Третий мужик протянул к нему толстую здоровую лапу и, схватив за волосы, с силой рванул их, откинув голову пленника назад. Темные глаза показались провалами. Чего в них было больше в этот миг — боли, ненависти, страха, а может отчаяния?

Тот, что стоял чуть поодаль, отложил арбалет и, приблизившись к распластанному на камнях телу, внимательно изучил добычу. Взять вроде бы нечего, ничего достойного внимания на альве не было. Старая, поношенная куртка, вдобавок теперь еще и продранная арбалетным болтом. Сапоги, непонятного кроя, не людские, ни серебра, ни украшений. Надо найти вещевой мешок. Человек обернулся, осматриваясь, потом что-то крикнул товарищам. Те тоже, несколько разжав хватку, стали оглядывать округу. У этих нелюдей всегда что-то при себе есть, не монеты, так украшения, а если нет ни того, ни другого, значит ищи драгоценные камни. Так говорит молва.

Воспользовавшись тем, что хватка временно ослабла, альв рванулся. Сил у него хватило, что бы сбросить с себя одного из державших его мужиков. В здоровой левой руке появился кинжал. Но надежного удара не получилось, ему удалось лишь порезать бандиту бок. Мужик взревел, и в тот же миг оглушительный удар откинул голову альва в сторону, на виске показалась кровь.

— Теперь ты сдохнешь не сразу, нелюдь! — заверил его оркоподобный бандит, зажимая рану.

— Атаман не прощает обид. Ты еще будешь молить меня о смерти, кричать и скулить как баба, весь ваш род такой… непонятно кто. — Он приподнял длинную прядь волнистых волос, обнажившую заостренное кверху ухо. — Держите его крепче, ребята! Сейчас я ему…

Но что именно, собрался сделать атаман с пленным, узнать так и не удалось. Вернее, судя по тому, как один из бандитов схватился за ремень штанов, альв с ужасом понял, в каком направлении развивалась мысль главаря. Но в тот самый миг, когда он успел распрощаться с жизнью, голова атамана как бы сама собой отделилась от туловища, и мощный фонтан горячей липкой крови хлынул прямо на поверженного пленника. Разбойники завопили, и от неожиданности нападения, и от страха и от ярости. Их эмоции залили сознание альва, затопили его до краев, и прежде чем потерять сознание, он увидел только странный металлический блеск, а потом наступила тьма. Теплая, уютная, спасительная, почти родная.

В первое мгновение Риан даже отпрянул, когда увидел собственное отражение в ледяной воде мелкой заводи, где привык брать воду для питья. На него смотрело почти незнакомое лицо. Обтянутый кожей череп, запавшие глаза, воспаленный шрам через нижнюю губу. Дело было не в том, что он отвык от вида собственной физиономии, а в том, что из воды на него глядел безумец. Эдакий странный огонек в самой глубине светлых как подтаявший ледок глазах. Монетка на дне омута. Некоторое время он разглядывал себя, словно пришельца-чужака, пытаясь уловить былое сходство, пытаясь узнать остатки прежнего себя. Пустое. После этой долгой, морозной, вьюжной зимы, заполненной серыми днями, повседневными заботами, воем ветра, тишиной и одиночеством, только одному и можно было удивиться по-настоящему, как это он до сих пор не разговаривает с белками, и более того, не слушает их мудрых и содержательных рассказов.

Риан усмехнулся отражению. Напрягся и сказал первые свои слова за всю зиму.

— Будь оно все…

Но слова его, сказанные каркающим хриплым голосом, унес ветер. Взамен же тот принес какие-то посторонние резкие звуки. Звуки эти более всего походили… на вопли во время драки.

Бросив ведро на землю, Риан вскочил на ноги, прислушался точь-в-точь как зверь лесной, втягивая воздух носом. Руки сами по себе, помимо воли потянулись к оружию. Даже во сне альв не расставался со своими двумя самыми верными, самыми преданными друзьями, двумя мечами, которые он носил за спиной вот уже… такое количество лет, что не стоит даже вспоминать, все равно не вспомнишь.

Он уловил направление и заспешил к столь привлекательному для него звуку. Этот лес он знал как собственный дом, и ничто не задерживало его стремительный бег, ни ветки кустов, ни овражки и ямки, ни камни. Он издали увидел, что возле скалы вершится расправа семерых над одиночкой. Места здесь были неспокойные, и Риан частенько становился свидетелем подобных сцен. И никогда не вмешивался. Зачем? Пусть люди сами разбираются в своих делах. И если их единственное развлечение — это смертоубийство себе подобных то, что ж… видимо на то есть некая высшая воля, раз эта земля теперь от края до края принадлежит именно им.

Спрятавшись среди теней и солнечных бликов, в своей одежде альв оставался сущим невидимкой. Он внимательно вглядывался в происходящее. Это могло быть что угодно. Изнасилование одинокой поселянки, убийство сотоварища по разбойной шайке, или даже дружеская потасовка.

И тут Риан увидел, что жертва кого-то ему странным образом напоминает. Длинные каштановые волосы, характерный разрез глаз… Он даже поперхнулся собственным дыханием от внезапной догадки.

Медлить он не стал, а сразу бросился в атаку, внося в ряды разбойников панику внезапностью и меткостью ударов. Как он мог думать, что тело за долгие годы уединенной жизни могло забыть главную свою науку? Смешно. Он умел убивать, он любил убивать, он хотел убивать… Здоровенному орку — голову с плеч, тем двум что слева — по одному удару, коротышке по горлу, тощему — кишки наружу. В сторону отлетела сначала одна рука, потом другая. Предсмертный крик, вой и вопль бился об скалы, лаская слух забытой мелодией. Только свист клинков, только резкие повороты, способные кого угодно сбить с толку, даже искушенного в воинском искусстве наемника, не то что каких-то лесных грабителей, бродяг и выродков.

Давным-давно жалость собрала свои скромные пожитки и ушла, не прощаясь, из сердца альва, а потому никто из его теперешних врагов не ушел живым из этой резни. Умирающих, стонущих и кричащих разбойников Риан с наслаждением дорезал, не тратя времени на разъяснения своих побуждений. Вид недавнего пленного сородича ему не нравился. Тот потерял много крови, вся нога пропиталась ею, лицо разбито, и дышал он с трудом. Видно, ему сломали ребра.

Альв деловито осмотрел бедолагу, прикинул, что тот, возможно, и не помрет, пока он будет тащить его в безопасное место.

Это была невероятная удача — встретить кого-то из своего народа, теперь, когда о Высоких уже рассказывали страшные сказки. Риан думал, что он остался один не только в своем лесу, но и на этом берегу Великого Моря. И думалось ему, что придется коротать свой бесконечный век в одиночестве, постепенно утрачивая себя, дичая и сходя с ума.

— Держись. — Отчаянно попросил он раненого. — Живи.

И тот застонал в ответ сквозь сведенные судорогой челюсти.

Сознание вернулось толчком. Первое, что пришло после всплытия из сладкого небытия, это боль. Но чувства опасности больше не было, оно исчезло. Гилд с трудом открыл глаза, пелена рассеялась. К нему склонялось бледное худое лицо, на нем ярко выделялись стальные, с голубоватым оттенком провалы — миндалевидные глаза эльфа, сородича. Гилд попытался вздохнуть и с трудом выговорил:

— Спасибо.

Но голова была уже ясной, несмотря ни на что. Он приподнялся, опираясь на локоть левой, здоровой руки. Кругом была кровь, сплошное месиво. Даже на нем вся одежда была в крови, не только своей.

— Ничего себе…

Он попытался сесть. Резкая боль пронзила плечо и бок, альв замер, стиснул зубы. Боль тоже замерла, значит, сесть все же было можно. Правая рука онемела, арбалетный болт торчал из плеча.

Секунду оба альва молча смотрели друг на друга, словно не веря, что видят перед собой родича, представителя того же народа.

— Спасибо тебе… — еще раз неуверенно поблагодарил Гилд.

И добавил:

— Надо же, как меня угораздило… если б не ты… Извини, помоги мне избавиться от этой штуки? — он покосился на болт. — Боюсь, у меня не получится вытащить его самому.

Он облокотился спиной о скалу, его мутило, перед глазами плыли радужные пятна. Хотелось попросить родича немного подождать, казалось, сейчас он еще попросту не готов к новой боли, но говорить об этом было неловко и, естественно, он ничего не сказал. Неудобно и стыдно признаваться незнакомцу в собственной слабости, тот и так уже его спас. Он не сказал, но, наверно, подумал слишком ясно и громко, потому что рана и боль на время сняли все преграды в сознании.

"Только бы не вырвало!" — мысленно взмолился он. И откинулся на скалу, приготовившись к рывку, которым придется вытаскивать болт.

Над ним искрилось синее небо, солнце повернуло на запад. "Лес совсем близко. Если удастся добраться до него и полежать где-нибудь ночь, то наутро, наверно, можно будет встать", — подумал он, стараясь отвлечься от страха и предстоящей боли.

"Делай, что должно, и будь, что будет". В этих словах содержалась та мудрость, которой Риан руководствовался почти всю свою долгую жизнь. Как бы не жалко ему было причинять боль сородичу, сделать это было необходимо, а потому нечего тратить время на долгие уговоры.

Альв решительно взялся за древко и посмотрел прямо в глаза родичу. За эти несколько мгновений они словно услышали мысли друг друга. Прямой, полный решительности взгляд светлых, стальных глаз и темные омуты, устремленные ему навстречу.

"Так надо, ты знаешь сам!"

"Да, я знаю…"

Риан резким рывком освободил рану. Отбросил болт в сторону, и начал туго перевязывать плечо, чтоб остановить кровотечение. Раненый задохнулся от боли так, что чернота зрачка заполнила всю радужку, плотно сжал зубы и смог только прохрипеть что-то неразборчивое прежде, чем потерять сознание.

"Это даже к лучшему" — подумал Риан, принимаясь осматривать ранение на бедре. Не слишком глубокое, но видимо, очень болезненное. Пройдет еще немало времени, прежде чем альв сможет ходить не чувствуя тянущей боли. Впрочем… впрочем у незнакомца уже имелся опыт излечения, если судить по нескольким шрамам.

… Холодный блеск лезвия, нацеленного прямо в глаз.

— Попробуй только дернуться, остроухая тварь! Вот скажи, зачем тебе два глаза?

Когда нож вонзается в височную кость, обдирая кожу одним тонким ломтем, боль ослепительна, она взрывается в глазнице смоляным факелом, и невозможно понять, есть ли еще твой глаз или его нет…

Мысленно грязно выругавшись, Риан усилием воли отогнал давнее воспоминание. Но тоненькую полоску шрама на виске не потрогать не мог. Вернее, то место, где была отметина. Он очень старался, когда сводил все напоминания о плене, благо лес был хорошим помощником, а память старательно подбрасывала рецепты необходимых снадобий. Во-первых, это было занятие, отвлекающее от разных мыслей, а во-вторых, Риан уверил себя, что стоит только извести все телесные повреждения, и что-то исчезнет из памяти, утратит свою власть над ним. Вот только добился ли он успеха в своем стремлении, оставалось вопросом открытым. Потому что один только вид израненного сородича быстро оживил в памяти все самые страшные картины. От запаха свежей крови мутилось сознание, и растревоженный разум заполоняли демоны прошлого, один ужаснее другого.

Чтоб отвлечься, Риан, тщательно обшарил убитых разбойников. Деньги, обувь, оружие и все, что только представляло какую-то ценность, он сложил в мешок раненого, валявшийся тут же. Чего добру пропадать? Мертвецам оно уже ни к чему. По-хорошему, следовало еще раздеть всех донага, но пропитанная кровью и местами разорванная одежда была полностью испорчена. И альв не стал попусту тратить силы.

Задерживаться на этом месте тоже не следовало. Может быть, эта банда была более многочисленна, и неровен час, явятся сотоварищи покойников.

Риан несильно пошлепал раненого по щекам, приводя его в чувство.

Яркие блестящие карие глаза на бледном лице глянули сначала испуганно, затем укоризненно, а потом приобрели растерянное выражение.

— Вставай. Нужно уходить. — Проскрипел Риан, стараясь изо всех сил совладать с непослушным голосом.

Он помог незнакомцу подняться, и повел в сторону леса.

День клонился к закату, а им предстоял еще довольно долгий путь.

Первые шаги дались с огромным трудом. От острой боли Гилд почти ничего не соображал, казалось, все тело заполнил огонь, так оно болело. Еще он ощущал жар, вот и все. После нескольких неловких движений стало немного легче, организм вспомнил что-то забытое, вспомнил и начал привычную борьбу за собственную жизнь. Сколько раз это было… лучше не думать.

Он прерывисто вздохнул. Голова, наконец-то, чуть прояснилась, и это дало возможность заметить плотную повязку у себя на плече. Он уже раскрыл было рот, чтобы произнести какую-то благодарность, когда сообразил, что перевязано еще и бедро. Это новое открытие заставило Гилда покраснеть. Уговорить себя не обращать внимания он не смог, слишком долго он был один, совсем один, даже когда рядом находились люди. Собственно, один он был почти всегда. За долгие годы, проведенные в разных краях и землях, у него выработалась привычка — если кто-то прикасается к тебе, это всегда несет боль, иначе и быть не может. Ему и сейчас было неловко даже оттого, что незнакомец поддерживает его.

Гилд покосился на своего спасителя, тот шел с таким отрешенным видом и был так глубоко погружен в свои думы, что, казалось, вообще забыл, что рядом бредет кто-то живой.

"Он сделал то, что счел нужным, остальное ему безразлично. — Пронеслось в голове, — ну что же, спасибо ему. Может, так даже лучше…". Любопытство превозмогло боль, и он взглянул на провожатого более открыто. Тот был худым, изможденно худым, но все же жилистым, и, наверно, выносливым. Воспаленный шрам пересекал нижнюю губу, придавая лицу нервный, почти болезненный вид, сероватые, жесткие волосы были ровно обрезаны до плеч. "Интересно, почему он постригся почти так же, как стригутся люди?" Однако в целом вид и одежда парня были более чем аккуратны. Гилд вспомнил, как выглядел сам, когда пришлось одному зимовать в лесу, на северном плоскогорье. После того, как снег начал таять, и он впервые вылез на солнце, то и сам себе показался диким пещерным зверем. Здесь, в этих краях, конечно, нет таких морозов, но, похоже, что этот странный альв зимует в лесу не один год.

Ступать по тропе, уже оттаявшей после снега, получалось куда удобнее, чем по камням. Боль в бедре превратилась в тупую, ноющую, и беспокоила уже меньше. Гилду хотелось заговорить с незнакомцем, узнать кто он, как оказался здесь и где жил раньше, ну хоть что-то спросить и сказать. Но его провожатый шел по-прежнему молча, глядя прямо перед собой, не замечая ничего.

— Ты живешь здесь, в лесу? — спросил Гилд очень тихо, если незнакомец не захочет, то сможет не обратить внимание на его вопрос.

В ответ парень лишь коротко кивнул, не обернувшись. Не было в этом жесте ни радушия, ни высокомерия, ни желания оскорбить, просто короткий кивок. Он был словно под действием злых чар, этот альв, и не реагировал ни на что.

Они уходили все дальше в лес. Сил идти у Гилда уже совсем не осталось.

— Мне надо остановиться. — С трудом произнес он.

Если бы новый знакомый при этих словах просто отпустил руку, поддерживающую его, и пошел себе дальше, не оборачиваясь, Гилд бы почти не удивился. Но альв быстро обернулся, дернув своими сероватыми волосами, и хрипло сказал:

— Потерпи, уже скоро…

Что будет скоро, и куда они идут, Гилд выяснять не стал. В конце концов, он действительно был благодарен этому парню, но, пожалуй, без него сейчас ему было бы даже спокойней, хотя, возможно, выжить он бы не смог. Сложно это… странно… и еще очень больно… почти невыносимая боль. От слабости и потери крови кружилась голова, хотелось лечь, свернуться клубком, подтянуть к себе колени и заснуть, забыться…

Еще несколько шагов, и впереди показалась хижина. Впрочем, хижиной обиталище лесного нелюдя можно было назвать с большой натяжкой. Землянка, похожая на небольшой холм с темным отверстием входа. Весной и летом, должно быть, это место выглядело очень живописно, и плавные наклоны крыши, покрытые землей, травой и листьями, создавали ощущение естественности. Но в самом начале весны в жилище альва Гилд ничего привлекательного не обнаружил. Нора большого зверя, только и всего.

Вид своего дома, единственного дома в целом мире, вызвал у Риана прилив нежности и щемящей радости. Он гордился своим творением, теплым зимой и прохладным летом, с настоящим очагом. Гордился тем, что в его доме имелось даже маленькое окошко, и тем, как он замаскировал от постороннего взгляда свою обитель. Даже дым из трубы рассеивался практически незаметно. А еще несколько лет назад Риан выкопал запасной тайный ход, и чувствовал себя, словно барон в каменном замке.

Альв ловко нырнул внутрь, разжег масляный светильник, чтоб гость не упал в потемках.

— Заходи! — позвал он.

Круглый очаг посредине, заботливо выложенный из речной гальки и гранитных булыжников, низкий столик, явно людской работы, но с отпиленными ножками, такого же происхождения глиняная посуда. Это означало, что при всей уединенности жизни хозяин поддерживает какие-то отношения с людьми. Впрочем, вся остальная обстановка свидетельствовала совсем об ином, о нелюдских вкусах и привычках. Низкая широкая кровать, застеленная мягким одеялом с редкостным, удивительным растительным узором, медный чайник в виде толстого селезня, аккуратные резные полочки с инструментом и всевозможным снаряжением для рыбной ловли, охоты и прочим ремеслом. Оно и понятно, жизнь в одиночку предполагала полную концентрацию на выживании. Кроме того, там же находилось бесчисленное количество всевозможных горшков, берестовых коробок, ящичков, веничков сушеных трав, вязанок луковиц и корешков. Значит, хозяин обладал какими-то познаниями в травничестве. Но не только этим. Боевой лук на стене был черный лакированный, со вставками из кости, бронзовыми накладками, и выглядел так, словно его сделали год, от силы пару лет назад, а не несколько веков. И говорил этот лук, что лесной отшельник не только владеет благородным оружием предков, но и тщательно заботится о нем.

Если бы не нынешнее состояние, Гилд бы присвистнул от удивления и, наверняка сказал хозяину что-нибудь лестное, давая понять, что его поразило жилище. Все было продуманно, все устроено замечательно. Гилду было с чем сравнивать, он с горечью вспомнил все давнее жилье, в лесу, далеко отсюда. Оно было другим, но тоже удобным и любимым. Ему нравилось там жить… А потом вспомнилась вынужденная зимовка, когда не было ничего, абсолютно ничего, и по всем расчетам, он не мог там выжить, а ведь выжил же!

— У тебя хороший дом. — Только и смог произнести он.

Хозяин снова коротко кивнул в ответ и бросил:

— Садись.

Он показал Гилду на свою кровать. Потом подумал и добавил.

— А лучше ложись.

— Зачем?

— Я буду мыть твои раны.

Более ничего пояснять странный альв не стал, а углубился в раскопки на своих полках, выбирая из горшочков необходимые ингредиенты для лечения.

— Спасибо, я лучше сам.

Гилд с трудом стащил с себя грязную, пропитанную кровью куртку и бросил ее на пол, а затем присел на самый край кровати, боясь испачкать что-нибудь.

— Если тебе не сложно, я бы просто взял немного воды и помылся где-нибудь на улице, а то… — он озадаченно посмотрел на грязные, заляпанные кровью одежду и руки.

Риан, казалось, и не слышал обращенных к нему слов, занимаясь своим делом с какой-то запредельной сосредоточенностью. У Гилда создалось впечатление, что он разговаривает с каменной стеной.

— Как хоть звать тебя? — отчаявшись добиться какой-то реакции, спросил он.

— Риан. — Просто и спокойно ответил хозяин землянки.

— А меня Гилд. — Ему показалось, что он мог этого не произносить.

"Ну и ладно. Действительно, какое ему дело до моего имени, я и сам его уже почти забыл". Рядом с молчаливым и сосредоточенным Рианом, он чувствовал себя очень неловко. Ему хотелось остаться одному, снять с себя грязные вещи, хоть как-то помыться, приложить к ране травы, которые еще оставались в его мешке, а затем лечь где-нибудь в тихом уголке, хоть на полу, неважно, лишь бы можно было закрыться с головой одеялом, свернуться калачиком и заснуть.

Хозяин, казалось, не замечал его. "Ну что же, это его право" Гилд встал, порылся в своем мешке, обнаружив там и чужие вещи, происхождение которых ему было вполне понятно, и снова спросил:

— Можно я возьму воду?

Хозяин кивнул.

— Спасибо.

Его шатало. Он осторожно взял в левую руку котелок и вышел из землянки. На улице он прислонился спиной к толстому стволу дерева, и какое-то время стоял неподвижно, ожидая, пока пройдет дурнота. Ему действительно стало немного легче, словно силы пробуждающегося весной бука входили и в тело, притупляя боль. Затем он с трудом развязал завязки на рубашке.

Грязные, темно-бурые струйки воды потекли на оттаявшую землю. Поминутно останавливаясь и прислоняясь к дереву, он ждал, когда исчезнут зеленоватые пятна перед глазами, а затем продолжал. Снять повязку, сделанную родичем, уже не было сил: "Пусть остается, как есть. Неважно, пройдет и так!" Кровь больше не выступала на тряпке, да и сама повязка похоже присохла. Гилд решил, что так тому и быть, кое-как натянул чистые вещи, закутался в плащ и вернулся в землянку. Надеясь, что удастся полежать.

Тем временем Риан разжег огонь в очаге, наполнил небольшой бронзовый котел водой, насыпал туда какой-то пахучей травы, светлого порошка, капнул пару капель из кувшинчика, и повесил котел над огнем. Запах был терпковато-кислый, вяжущий, в чем-то даже приятный, и чем горячее становился отвар, тем более он усиливался, навевая какие-то ленивые мысли. Над водой поднимался зеленоватый пар, и сквозь него на Гилда глядели прозрачно-серые льдистые глаза Риана. Спокойные, ничего не выражающие, словно тот глядел не на гостя, а сквозь него в прошлое или в будущее, и видел неведомое. От равномерного помешивания деревянной, длинной ложкой кружилась голова, а может быть это от запаха, или от потери крови, или от усталости и боли.

— Можно я лягу? — снова короткий кивок в ответ.

Он стянул сапоги и устроился на краю кровати, накрывшись собственным плащом. Забытье пришло сразу, обволакивая и затягивая, словно спасительный омут, принося покой.

"Гилд…Гилд…Гилд" — Риан покатал имя своего гостя на языке, мысленно повторив несколько раз. Терпкое имя, терновое и осеннее. Оно ему понравилось, и оно очень подходило сородичу. Золотистоглазый листочек, оторванный осенним ветром от родного дерева и унесенный в сумерки. Впрочем, все они потерянные и отринутые, забытые и забывающие, осколки великого народа, для которых наступили бесконечные сумерки, в преддверии вечной ночи. Риан печально вздохнул, припоминая, как его самого носило по этой земле, швыряло из крайности в крайность. Тяжело найти покой там, где тебе нет места, среди ожесточенных чужаков, захватчиков и поработителей. Им не оставили никакой возможности стать своими… Да и как можно освоиться в среде диких, одержимых ненавистью, завистью и похотью существ? Как можно принять их животное существование единственно возможным и верным? Понять их безумную нетерпимую веру?

С другой стороны, чем его, Рианово, существование отличается от жизни лесного зверя? Тем, что он пьет и ест из посуды? Ежедневно моет тело? Умеет разговаривать? Последнее утверждение почти сомнительно. Он не говорил целую зиму, если не считать тех ночей, когда подпевал песням волков во славу полной луны. Так нестерпимо было желание, чтоб на твой голос кто-то откликнулся. Пусть даже волк.

Риан попробовал на вкус свой отвар. То, что надо. Теперь, если его гордый и независимый сородич будет пить по чашке в день, то вскоре ничего не напомнит ему о ранах и боли. "Будем надеяться, что благоразумия Гилду должно хватить" — подумал альв.

Конечно, держать насильно гостя Риан не стал бы никогда. Мысль о любом варианте неволи казалась ему чудовищной и жестокой, как бы остро не было его собственное одиночество. Он просто видел, что парень ранен, потерял много крови, и ему, прежде чем куда-то идти, необходимо выздороветь и немного набраться сил.

Он оглядел гостя. У Гилда были густые темные волосы, длинные, сильно отросшие и неухоженные, обветренные губы, поношенная одежда, обувь на последнем издыхании. Словом, все признаки бесприютного бродяги, одинокого скитальца, какими, собственно говоря, и вынуждены были, помимо своей воли, стать последние эльфы этого мира. Во сне он вздрагивал, дышал тяжело, и выглядел не самым лучшим образом, хотя наверняка, проваливаясь в сон, давал себе обещание, что вот немножко отдохнет и пойдет дальше.

Тем временем отвар был перелит в кувшин почти целиком, но часть дожидалась своего часа в неглубокой плошке, постепенно остывая. Риан смолол на ручной мельнице немного муки из остатков зерна, проверил съестные запасы, найдя их крайне ограниченными в пересчете на двоих, сходил к ручью за ведром, заодно принес воды, подлатал куртку, а гость продолжал крепко спать. Лишь один раз он приоткрыл глаза, бессмысленно огляделся и попытался что-то сказать. Он хотел воды.

— На, выпей.

Риан поднес к его рту чашку с отваром, с удовлетворением убедившись, что гость выпил все до дна. Снадобье, кроме всего прочего, прекрасно утоляло жажду. Затем Гилд погрузился в еще более крепкий сон, не заметив, как хозяин подвинул его на широком ложе, чтоб лечь спать самому. Кровать была достаточно широкая, а спать в собственном доме на полу Риан не собирался.

К половине ночи сон у Гилда медленно перешел в кошмар. Недаром говорят, что срединные часы между восходом луны и первыми проблесками рассвета называются "часом волка" — самое темное и мрачное время ночи. Когда нет даже отблеска света, хищники выходят на тропу, а вместе с ними и к душам живущих на земле подступает мрак. Он подкрадывается неслышно, превращая старые думы в новые муки для спящего тела. Душа мечется где-то вдали, стараясь зацепиться за реальность как за соломинку, но та предательски уходит от нее, поворачивается другой стороной, и вот уже… Гилд снова видел себя среди людей, с которыми ему довелось служить в гарнизоне у герцога. Вроде бы и не было там кошмаров, сознание давно вытолкнуло их, не признавая, поддерживая его на плаву, давая возможность выжить, но омуты подсознания глубже. Они показывают все в искаженном, странном свете, а, может быть, именно в том, единственно верном, кто знает?

Почему из всех смертей и невзгод ему запомнилась именно смерть собаки, разве мало умерло людей, да и альвов, на его глазах? И сам он много раз был совсем рядом со смертью, но нет, он видел того несчастного пса, прибившегося к гарнизону себе на погибель. Он пытался защитить его от пьяных вояк, хотел, но не смог. Наяву он никогда не вспоминал о той потасовке. Итогом которой стала жестокая драка, шрам на предплечье и застреленный с немыслимого для человека расстояния солдат, а потом спешный уход из гарнизона, который не понял бы никто, кроме своих. Только пса все это не спасло… да и своих нигде не было.

Странная штука жизнь, такой ли задумал ее Единый? Можно оплакивать смерти людей, а он сидел на траве, в глуши леса и плакал, вспоминая того пса, он отдал бы все, чтоб вернуть его, но можно ли так говорить, когда у тебя ничего нет. Сейчас Гилд снова видел, как скулит и вертится собака, еще не могущая понять неизбежной, нелепой гибели от зверских побоев пьяных солдат. Пес смотрел им в глаза, всхлипывал, и стараясь увернуться от новых ударов, он не мог взять в толк, почему эти руки, еще вчера кидавшие ему кость, вдруг вершат над ним жестокую расправу, в чем он виноват? А в чем виноват нелюдь, оказавшийся волей судьбы заброшенным в мир людей. Гилд чувствовал его боль, как свою.

Плечо ужасно горело, а бедро он вообще не чувствовал, словно его и нет вместе с ногой. Жар поднимался к голове, пульсируя в висках и, кажется, уже сжигал мозг.

Обычно Риан просыпался мгновенно, стремительно пересекая границу сна и яви, будто старался быстро захлопнуть дверь в реальность перед носом своих безмолвных кошмаров. Ему опять снилась кровь, ему опять снилась боль, и беспомощность, и страх. Из этого омута альв рванулся наверх, усилием воли напомнив себе, что он спит. Вынырнул, вздохнул и почувствовал, что Гилд прямо таки пышет огнем, как раскаленная печка. Вот это неприятная новость.

Плащ был сброшен на пол, но, несмотря на холод, разлившийся по землянке, Гилду казалось, что сейчас он задохнется. Перед глазами плыли искаженные злостью лица людей, разум и человеческие черты были с них полностью стерты, хохочущие рожи гоблинов склонялись над вздрагивающим телом пока еще живой собаки, желая добить. Пес уже не сопротивлялся, но понял, что это его конец, он только смотрел и скулил.

Во сне Гилд со стоном повернулся на спину, пытался вздохнуть поглубже, но не смог. Рука случайно коснулась кого-то живого, теплого рядом, и он тут же открыл глаза. Первое, что в них было, это страх, ибо крепче всех наук он запомнил, что живое существо, появившееся рядом ночью, скорее всего, означает собственную внезапную смерть. Он рванулся, пытаясь вскочить и отпрянуть в сторону, но из темноты на него смотрели два спокойных, светлых глаза, в которых не было вражды.

— Тебе плохо?

Риан легко коснулся кончиками пальцев лба сородича. Словно перышком.

— Извини, я тебя разбудил. — Голос был очень хриплым, слова давались с трудом. — Я сам виноват, знал же, что нельзя оставлять все так, но не смог…

Из несвязных фраз Риан понял, что повязку тот не менял и вообще ничего не сделал, только смыл грязь, а теперь раны, видимо, воспалились и дали о себе знать. Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга. Во мраке землянке, только и можно было различить, что миндалевидные овалы блестящих глаз, словно говорящих без слов.

— Ты что не промыл раны? — Риан поразился беспечности родича.

— Я понадеялся…, раньше ничего не случалось… — он помялся, но потом все же произнес, — я не хотел повязку отдирать, она присохла — нехотя признался он.

Это были первые искренние слова, произнесенные здесь. Гилд дышал часто и с трудом, он и не думал о помощи, он просто сказал правду первый раз за долгое время.

— Ничего, само пройдет. — Попытался успокоить он, видимо, самого себя. — Можно я полежу у тебя, я не смогу утром уйти, мне очень плохо…

Это прозвучало беззащитно, почти по-детски, Риан даже опешил. Видимо боль на какое-то время обнажила что-то надежно скрытое годами, и сейчас его гость говорил то, что думал.

— Повязку нужно поменять, рану промыть и выпить снадобья. — Сказал Риан, тоном не терпящим возражений.

Он не знал, разозлиться ему, возмутиться, или просто промолчать. Он встал и начал собирать все необходимое для перевязки.

— У меня само пройдет… — попробовал вывернуться Гилд.

— Раздевайся. — Решительно сказал Риан, сказал без всякой злости и раздражения. Самое удивительное состояло том, что раньше он бы сорвался на крик, ругался бы и кричал на бестолкового парня, не способного позаботиться даже о самом себе. Риан сам себе удивился. То ли лесное отшельничество изменило его натуру, то ли он незаметно сам изменился.

Гилд с усилием приподнялся и начал стаскивать с себя рубашку.

— Спасибо тебе… — произнес он совсем тихо и посмотрел на родича, будто пытаясь, что-то понять, прочесть по его лицу. — Я все понимаю, но знаешь… иногда становится все равно.

Он словно ждал ответа на невысказанный вопрос и, в то же время боялся его услышать.

— Мне — не все равно. — Сказал Риан.

Сказал и снова замолк на какое-то время, словно прислушиваясь к чему-то далекому, и слышному только ему одному.

— Если я сейчас не почищу твои раны, они загниют, и ты можешь лишиться ноги или руки. От небывалой длины своей речи Риан закашлялся.

— Я знаю, — словно эхо отозвался Гилд. — Ты прав… лучше я сам оторву повязку.

Он все же справился с рубашкой, сняв ее и, помогая себе зубами, начал развязывать повязку на плече. Риан видел, что на теле родича есть шрамы и рубцы. Тонкие линии порезов и более широкие от колющих и режущих ран, причем, судя по виду, их не пытались залечивать. Они выглядели так, словно зажили сами, не стягивая мышц, не мешая движениям, и все, дальше их никто никогда не лечил.

— Зачем срывать повязку? — не понял Риан. — Ее же можно размочить.

На лице альва сменилась целая гамма совершенно непонятных Риану эмоций, наконец, он снова поблагодарил его непонятно за что, и добавил:

— Понимаешь, я был в гарнизоне, у людей. Я знаю, как они отдирают повязки вместе с мясом.

— Ты был в плену? — Риан похолодел.

— Нет. Они делают это со своими ранеными. После такого лечения многие умирают, прямо у эскулапа на столе.

— Они любят причинять боль. — Убежденно отозвался альв, непроизвольно дернув головой.

Риан знал о боли все, ну или почти все. Все что может знать живое существо. Тысячи всевозможных оттенков, десятки тысяч всяких сочетаний, и даже давние отголоски, и даже предчувствие будущих ощущений. Мастерство палачей выточило из него совершенного знатока, не ведающего ошибки. Эти знания были выжжены огнем, вбиты плетьми, кнутами и обычными коваными сапогами, сначала на его теле, а когда не осталось телесных свидетельств, тогда они проявились где-то внутри.

Риан дал ему пригубить приторно сладкую настойку из своих запасов, и все ощущения быстро притупились, стали отзвуком, бледной тенью, ушедшей за грань сознания.

— Тебе не будет больно, — заверил он, — мы размочим повязку, поверь мне.

— Правда? Мне тоже казалось, что у нашего народа должны быть другие методы.

— Ты что, никогда не жил среди своих?

— Почему, жил… давно…

Энтузиазма в этих словах было не много, но от разговора взгляд у парня прояснился. Он оперся спиной о стену, и, полусидя, с интересом наблюдал, как Риан разводит в теплой воде какие-то снадобья. Они поговорили о травах, оказалось, что Гилд тоже знает в них толк. Правда, его познания были разрознены, и большей частью касались сиюминутных нужд: остановить кровь, ускорить сращивание тканей, снять воспаление. Он посмеялся, сказав, что экспериментировал на себе, и всегда получалось довольно успешно.

В землянке было прохладно, но из-за жара холода Гилд не ощущал. Когда Риан подошел к нему с водой, он с трудом подавил желание отпрянуть, видимо, это был въевшийся годами инстинкт, избавиться от которого было не так просто. Вначале он был очень напряжен, хотя боли и вовсе не чувствовал, но, по мере спокойных и уверенных движений родича, чуть расслабился и стал наблюдать за ним с интересом. Он больше не ловил себя на том, что хочет вырваться и убежать.

— Давай я подержу воду, — не слишком решительно предложил он.

Когда же Риан дошел до последних слоев повязки, альв даже не дернулся, хотя под пальцами врачевателя показалась кровь. Он сидел, не шевелясь, словно боялся вспугнуть что-то повисшее в воздухе, и самое удивительное, что Риан тоже чувствовал эту тонкую, слабую ниточку, словно паутинку, связавшую их.

Рана была глубокая, воспаленная по краям, и начинала гноиться. Сначала Риан избавился от гноя, потом осторожно промыл ткани, стараясь касаться как можно легче. Холодная, пахнущая дегтем мазь должна была за несколько дней снять воспаление и уменьшить страдания. Особенно, если регулярно менять повязку.

— Тебе больно? — спросил Риан, удивляясь притихшему родичу.

А ведь ему должно было быть больно, но тот даже не покривился, напротив, у него на лице застыло странное, чуть удивленное выражение.

— Нет, ничего… — рассеяно произнес Гилд. — У тебя отлично получается. Меня никто никогда не лечил.

— А как же люди?

— Я сбежал от их экзекуции.

Он улыбнулся, сидя все так же неподвижно, глядя на Риана блестящими от жара глазами. Кости и сухожилия у него были целы, а вот мышцы арбалетный болт порвал изрядно. Риан отметил пор себя, что парень не скоро сможет натянуть лук, да и биться сумеет не скоро. Впрочем, Гилд не был воином, прирожденным воином, и сложись его жизнь иначе, вернее случись ему родиться в более благословенные времена, возможно, руки альва и вовсе не коснулись бы рукояти меча. Риан же в свою очередь всегда был воином, избрав стезю бойца еще в детстве. А потому видел, что у Гилда иная, чем у него самого, память тела, а взяться за оружие его вынудила жизнь.

Закончив с рукой, Риан решил заняться ранением бедра, но тут парень снова напрягся, его расслабленное состояние прошло, он посмотрел на Риана и сказал почти просительно:

— Лучше я сам. Там ничего серьезного, просто порез. Не надо, ладно?

С этими словами он отвернулся к стене и стал неловко развязывать шнуровку штанов.

Настаивать Риан не пытался. Эльфы, вообще, стеснительный народ по природе своей. Обнаженность слишком деликатная вещь, слишком личная, как мысли или чувства. На взгляд альва, это проистекало от цельности натуры. Кто станет обнажать перед незнакомцем свои помыслы, свои самые потаенные уголки души, пусть даже этот незнакомец спас совсем недавно тебе жизнь? Никто. Так почему должно быть проще снять перед чужаком штаны?

Риан поставил перед Гилдом миску с отваром, чистые тряпицы, и деликатно отвернулся, благо было чем заняться помимо разглядывания голых ног гостя. Парень вздохнул с облегчением, он был очень благодарен своему нежданному знакомцу за то, что тот проявил понимание, за то, что ему не надо ничего объяснять и можно просто быть самим собой, таким, как есть. Он уже отвык от того, что так бывает, и бесконечно устал от чувства затворничества, замкнутости внутри себя, когда каждый твой шаг, каждый поступок могут быть восприняты враждебно и поняты совсем не так. Среди людей он был в постоянном напряжении и со щемящей грустью вспоминал, как спокойно чувствовал себя, когда жил один. Конечно, и тогда были трудности, хватало опасностей, докучало одиночество, но он об этом забыл, а вспомнил лишь уйдя из гарнизона, когда тишина и безмолвие леса снова сомкнулись над головой.

Пока Гилд возился с ногой, постанывая тихонько от боли и неудобства, Риан сварил новое зелье, укрепляющее и снижающее жар. Ему было приятно делать что-то для другого существа. Наверное, потому что делать этого не приходилось давным-давно. Сначала, после того как он ушел от своих, ему вообще не хотелось никого видеть, и одиночество приносило радость, потом он привык, и стал забывать, как это бывает, когда есть кто-то о ком нужно и можно позаботиться. Это было приятно, и даже немножко волнительно. Кто бы мог подумать, оказывается он истосковался за родичами, с изумлением обнаружил Риан.

— Ты есть хочешь?

Секунду Гилд колебался, что сказать. Просить еды было неудобно, он ведь знал, как непросто дается она в этих краях. Альв и так сделал для него много, пожалуй, больше, чем кто-либо другой в этом мире.

— Нет, спасибо…

Но родич, похоже, не обратил внимания на его слова, а вернее, понял их как раз правильно, тот, кто потерял столько крови, просто не может не хотеть есть.

— У меня есть немного меда, орехи и сушеные яблоки. — Осторожно улыбнулся Риан самым краешком губ.

Улыбка получилась кривая и неестественная, словно узкие губы повело на бок судорогой, а на нижней, там где шрам, выступила кровь. Не слишком получилось привлекательное зрелище, подумал Риан. "Ну, что ж… улыбаться тоже можно разучиться. Может быть, никто и не заметил".

Достав с полки горшок с медом, он ощутил нежный слабый цветочный запах, запах прошлого лета. И словно снова ощутил тот теплый солнечный день, когда он почти честно поделил с медведем запасы диких пчел. Воздух был напоен звоном насекомых, теплый и золотой, как этот мед…

…конница неслась на сомкнутые ряды пеших воинов как лавина, земля тряслась, пели боевые рога, и подкованные шипастыми подковами копыта вбивали в чернозем тяжелые и золотые пшеничные колосья, взрезая спелое поле огромным тесаком решающей атаки. Крик стоял над полем битвы. Крик, от которого лопались небеса. Он тоже кричал, кричал не от страха, а от азарта и ярости, сердце заходилось от напряжения, а руки крепко сжимали рукояти мечей. Это было… это было прекрасно. Передние кони налетели на лес пик, закричали от боли, рухнули на копейщиков, и поле захлебнулось в крови. Потому что никто не собирался уйти побежденным, потому что всем нужна была только победа… Синие глаза того человека, которого он зарубил первым, их невозможно забыть… О, да! Это была славная битва!…

Память крепко схватившая альва, медленно и неохотно отпустила его, но в горле еще стоял вкус Той крови и Той пыли. Он судорожно вздохнул… В тот день он был на стороне победителя, но по большому счету… по большому счету… было бы лучше, если бы он остался лежать тогда среди истоптанных колосьев. Погибнуть с честью, с оружием в руках, награда для воина. Воистину это так. А вовсе не долгое и бессмысленное тление в глуши и забвении.

Он поднял глаза, Гилд смотрел на него удивленно, почти с сочувствием, будто прочтя невеселые мысли родича. "Поле. Смятые колосья. Кровь. Смерть". Если можно считать счастьем погибнуть в бою, под чужими знаменами, на чужой земле, сражаясь за чужой тебе народ, значит, действительно нет у них больше дома, и нечего искать им на этой Земле. Он вздохнул и неловко улыбнулся новому знакомцу, желая его поддержать.

— Знаешь, давай ляжем спать. — Предложил он. — Ведь еще ночь, рассветет нескоро. Я тебя разбудил, но больше обещаю не беспокоить. Будем надеяться, что утро не принесет нам зла.

Он снова улыбнулся и увидел, как потеплело лицо родича, первый раз со времени их знакомства. Риан кивнул в ответ, соглашаясь.

Они снова расположились на широкой низкой кровати. Жар у Гилда прошел, и он невольно поежился от подкрадывающегося холода. Хозяин молча кинул ему одеяло взамен сброшенного плаща, и тот так же молча укрылся, с благодарностью приняв пушистый плед. Светильник был погашен, по землянке разлился полумрак, шли последние ночные часы перед рассветом. Было тихо, лишь где-то снаружи мерно капала с нависшей ветки талая вода. Зима кончилась, холода отступили, и повсюду сходили снега. Прежде, чем заснуть, лежа с открытыми глазами оба альва прислушивались к тишине. Странное это было чувство — лежать с кем-то рядом и не ощущать при этом ни недовольства, ни вражды, только покой и отдых. Они не мешали друг другу.

Боль отступила, пользуясь этим, Гилд прикрыл глаза и через минуту уже спал. На этот раз он не видел ничего, тихий полумрак землянки убаюкивал и охранял.

Риану снился дождь. Густая серая стена, выстроенная невидимой рукой от небес до моря. Холодный, мелкий, бесконечный дождь, какой бывает на морском побережье в самом начале весны, от которого мир становится похожим на древний выцветший гобелен. Светло серый песок, коричневатые холмы, черные мокрые камни, все в дымке и тумане. Это был хороший сон, из которого не хотелось просыпаться. Но привычка открывать глаза на рассвете победила. Он осторожно скосил глаза на своего гостя. Пусть спит, это целительный сон. Сны вообще любили бродить по лесу, и были частыми гостями в его скромной обители. Они являлись незваными, иногда с размаху бросая свою жертву в холодный пот, а иногда убаюкивая в нежнейших объятиях.

Риан встал и неслышно выбрался из землянки. Ему хотелось проверить птичьи силки, расставленные загодя в распадке возле ручья. Раненого неплохо было бы накормить супом, а в силок мог попасться и глухарь.

Утро выдалось похожим на сон, туманным и промозглым, пахнущим прелой листвой, грибами и новорожденной травой. Потом взойдет солнце и разгонит туман, и будет изливать животворное тепло на истосковавшуюся за жизнью и светом землю, но пока мир со всех сторон окутывала легкая дымка, глушившая и без того почти бесшумные шаги.

… равномерный звук шагов, редкое фырканье лошадей, скрип кольчуг и мокрое хлопанье ткани по древку. Они возвращались из боя, не потерявшие ни единого бойца, полупьяные от гордости…

Когда же это было? Так давно, что не осталось и в помине того пустынного берега, и той земли, и тех знамен, которые сжимали в руках его воины. "Его воины…" — Риан от нахлынувших чувств поспешил смежить веки, и прислонился лбом к влажному стволу. Все они давно ушли за Черту, их души обрели покой, и только он, их командир, продолжает топтать землю, словно в насмешку над той всеми забытой победой. Говорят, война длится до тех пор, пока не погребен последний её воин, а значит, его война еще не кончилась, война с беспамятством, с призраками прошлого, с потерей себя. Ну и кто победит? Ясно, что не альв. И только благодаря Гилду, ничего не подозревающему, и мирно спящему в потаенной лесной землянке, бывший великий воин, бывший командир, бывший пленник, бывший изгнанник не сорвался с места, чтоб в безумном беге через чащобу, через бурелом и молодой подлесок, выплеснуть свою боль и тоску. Метаться бы ему по лесу как бешеному раненому зверю, если бы не раненый бродяга, которому нужно было приготовить суп.

"Спасибо тебе, Гилд, — мысленно сказал Риан, переводя дух. — Ты сам не ведаешь, как помог мне".

Он таки нашел вожделенного глухаря, и повернул домой с победой, торжествующий и немного смущенный. Черная стена безумия сделала крошечный шажок назад, отодвигаясь и прогибаясь, давая доступ свету и надежде.

Когда Гилд открыл глаза, хозяина в землянке не было. Серый полумрак заполнил жилище ровным приглушенным светом, было тихо и спокойно, первый раз за долгие годы. Он хорошо выспался, ни видений, ни призраков, представители древнего народа редко так спят, но сейчас подобное забытье не был удивительным, он слишком устал.

Гилд осторожно потянулся, прислушиваясь к себе. Раны отозвались слабой ноющей болью, это было нормально, он знал эту боль. Она говорила о том, что худшее уже позади, скоро ткани начнут срастаться. Лежа на мягкой постели, под одеялом, он с удивлением понял, что наслаждается покоем и чистотой. Этого не было в его жизни слишком давно, с тех пор, как пришлось покинуть собственное жилище. Больше он нигде не встречал покоя. Гилд подумал, что в этот раз ему неслыханно повезло, чего с ним вообще-то никогда не случалось. Достаточно вспомнить прошлое ранение, при одной только мысли о котором его передернуло, но он тут же поблагодарил судьбу за то, что тогда у него все же нашлись силы, чтобы уйти от людей.

Бой был жестоким, их атаковали со всех сторон. Правый фланг лучников остался без прикрытия, многих тогда не стало. Дружина соседнего герцога теснила отряд. Больше нужды в луках не было, и все взялись за мечи. К середине дня бой угас, гарнизону удалось отбросить атаку. Зеленое поле под стенами крепости превратилось в кладбище. Командир опасался нового штурма, и только альв, полумертвый от раны, спокойно сказал:

— Они не придут.

— Почему, откуда ты взял?

Вопросы сыпались градом, людям хотелось верить, что их бой окончен, им хотелось победы, но можно ли верить нелюдю?

— Я жил в землях того герцога, — закашлялся Гилд, — они не вернутся, он трус!

Бок болел нестерпимо, плоть была рассечена до костей. Если бы он хотел рассмотреть рану, то мог бы увидеть собственные ребра, но в этом не было нужды.

Пьяный от браги и усталости гарнизонный лекарь полдня шил человеческую плоть. Вместе с рослым детиной отпиливал изуродованные, лишенные жизни конечности. Кровь, грязь, крики, боль. В этой очереди страданий Гилд был далеко не первый. Пожалуй, ему повезло, потому как большую часть времени он был без сознания и меньше других мучился от жажды и боли, когда же он все же пришел в себя, то на просьбу дать воды посеревший от усталости солдат привычно обругал его, и лишь когда очередь дошла до "остроухого", Гилда поволокли в шатер лекаря.

Ридрик рванул присохшую к телу одежду, взглянул на рваную рану в боку и крикнул подручного, чтоб тот взглянул, как везет этим проклятым альвам.

— Смотри Фил, любой бы из нас издох от такого прямо на месте или истек бы кровью, — констатировал он, — а этому хоть бы что, он даже идти еще может.

— Да, уж…что взять. — Поддакнул помощник, и сплюнул на грязный пол.

— Ну, что, остроухий, сейчас шить буду. Молчи! Потому, как от ора я уже глохну. Терпи! Наш вон, Езеф, герой, он молчал да рычал, даже когда ему ногу пилили. Теперь поглядим, как ваш брат терпит. О вашем племени сказывают разное, вот сейчас и увидим, каков ты. — Он ухмыльнулся, полагая, что заставил альва молчать.

Эскулап взял в руки кривую иглу и, перед тем, как приниматься за дело, отхлебнул еще раз из фляги, для пополнения сил. Врачевал он без перерыва уже полдня, с тех пор, как кончилась битва, а теперь уже дело шло к вечеру, и лекарь устал.

Гилд лежал на высоком столе, залитом кровью его предшественников, и смотрел на осоловевшие глаза врачевателя, на посыпанный песком пол, чтобы ноги людей не скользили по пролитой крови, и думал, как хорошо бы было сбежать отсюда и оказаться в лесу.

Оттянув края раны, Ридрик рыгнул, и сделал первый стежок. Игла глубоко вошла в мясо и царапнула кость, руки у лекаря сильно дрожали. Если бы Гилд знал, почему должен терпеть эту боль, ему без сомнения стало бы легче, он даже сам мог бы зашить себе рану, если бы знал, зачем это нужно… Но он не знал, почему люди творят такую жестокость с теми, кто их защищал. А потому мысленно он воззвал о помощи и спасении, и надо сказать, что сей зов был услышан. Не успел Ридрик воткнуть иглу второй раз, как в шатер заглянул посыльный десятника и доложил, что лекаря требует к себе командир. Ридрик икнул и ушел. Его помощник Фил хотел продолжить начатое дело, но тут альв поднялся и сказав, что лечиться не будет, забрал свои вещи и ушел из шатра. Шел он, сильно согнувшись, шатаясь, держась за раненный бок, но, невзирая на брань и окрики, твердо задался целью уйти из крепости. Гилд знал, что покоя в казарме ему не дадут, его и раньше там не было, а уж после бегства от эскулапа тем более, а потому он, не раздумывая, рванул прямо в лес, ушел подальше и без сил свалился под первую же ель. Так он и пролежал там три дня, находясь, словно в забытьи, в странном ступоре, не желая ни есть, ни пить. Не боялся он и диких зверей. Чего их бояться, сильно опасных здесь нет, да и не придут они, они ведь не люди, вот людей он опасался всегда.

Потом ему стало легче, а когда через семь дней альв, осунувшийся, с отросшей щетиной, в одежде покрытой еловой хвоей, но живой, вновь показался в гарнизоне, его поначалу приняли за призрака. Люди поверить не могли, что он жив, рана его затянулась, и он сам смог обратно прийти. Вернуться-то он вернулся, но поступка его люди не поняли, и жить с тех пор в гарнизоне ему стало еще труднее.

Тишину землянки нарушали лишь капли воды. Гилд сел на кровати, оделся, натянул поверх холщовой рубашки грубый вязаный свитер и прошелся по жилищу. Аккуратно, чисто, хорошо, словно и не мужчина здесь живет. У него самого так никогда не было. Грязи он, правда, не разводил, но и порядка особого не наблюдалось. На низком столе лежал лук Риана, отличный старинный лук. Гилд осторожно провел рукой по гладкому дереву, осмотрел накладки из металла и кости. Лук был хорош! Он невольно взглянул на собственный, стоящий у дверей. Простой, не составной, и древко слегка повело, а чему удивляться? Хорошего оружия у Гилда не было никогда, но свой лук он любил, ухитряясь метко из него стрелять. Надо лишь знать свое оружие. Лук ни разу не подводил его, и тетива не рвалась ни разу. Меч и кинжал Гилда говорили о многом, они были трофейные. Знающий местные земли мог без труда различить в них оружие воина соседнего герцогства, только нож у Гилда принадлежал его народу, прямой, с резной рукоятью, красивый и особенно ценный для хозяина, он был с ним всегда.

Еще раз взглянув на прекрасный старинный лук, он рассмотрел печь в землянке, сложенную из ровных речных камней, мысленно похвалив строителя. Желая хоть чем-то помочь, развел огонь и поставил воду, а затем выглянул наружу. Было сыро, тепло и спокойно. Погода Гилду понравилась. Сколько пробудет он здесь, сколько сможет пожить в землянке, гадать не хотелось.

Вдали еле слышно хрустнула ветка, птица взлетела, капли воды сорвались с кустов, шаги неслышные, словно тени… это Риан, как призрак из влажных зарослей, подходит к дому. Мечи за плечами, в руке болтался пойманный глухарь. Увидев друг друга, они улыбнулись неловко, но каждый сознался себе, что рад видеть родича.

"Я рад тебе" — говорили темные глаза Гилда. И Риан не мог удержаться, чтоб не ответить тем же. Странное чувство, когда кто-то ждет тебя, кто-то улыбается в ответ на улыбку. Непривычное чувство.

Риан показал добычу гостю и принялся ловко ощипывать птицу. Только успевай смотреть, как двигаются ловкие быстрые пальцы.

— У глухаря мясо жесткое, но зато он жирный. — Сказал он ни с того ни с сего, словно оправдываясь, за сомнительный вкус угощения.

Он выпотрошил птицу, собираясь добавить в суп печенку и сердце, бросил туда зелени, и даже последнюю луковицу из прошлогодних запасов. Кушанье выходило недурственное, если судить по восхитительному запаху, поднимающемуся над котелком. А тем временем Риан напек пресных лепешек, прикладывая кусочки теста к раскаленному камню. Лепешки выходили приправленные золой, но, тем не менее, это был самый настоящий хлеб.

— Где ты берешь муку? — полюбопытствовал Гилд.

— Сам мелю, — хозяин показал на ручную примитивную мельницу из двух пригнанных друг к другу камней. — А зерно выменял в деревне на беличьи шкурки прошлой осенью. На всю зиму хватило.

— А далеко деревня? — в голосе Гилда послышалась тревога.

— Довольно далеко. Чтоб добраться к полудню, нужно выйти задолго до рассвета.

— И ты с ними общаешься?

Риан кивнул, и, как мог, поведал родичу о своих отношениях с местными жителями.

В деревню он ходил довольно редко, но не только в случае крайней необходимости, чтоб не вызвать у местных лишних подозрений. Приносил знахарке травы, заячьи, куньи и беличьи шкурки на мену, редко дикий мед, и старался выглядеть похожим на людей, разговаривая медленно и тихо, чтоб скрыть акцент. Конечно, большинство поселян знали о его истинной сущности, но не видели никакого вреда в лесном жителе. Риан не обольщался их миролюбием на свой счет. Случись мору, неурожаю или падежу скота, и тогда эти тихие забитые селяне обязательно вспомнят про нелюдя и всю вину за невзгоды свалят на него без зазрения совести. Поэтому альв всегда вел себя осторожно, и даже однажды, промазав с датой и оказавшись в поселении во время религиозного праздника, вместе со всеми крестьянами отбыл какое-то странное действо в здании с крестом. Сложив руки на груди, он простоял в толпе все положенное время, копируя движения людей. Был ли в них какой-то смысл, он так и не понял, но после этого случая к нему стали относиться лучше.

В другой раз альв просто так зашел в церковь, постоял в темном узком помещении, пропахшем прогорклым маслом, подивился некрасивым фигуркам в алтаре, но суть затеи ему все равно осталась непонятной. Травница ему пояснила, что в этом здании люди молятся Богу, движения, которые они повторяют — это символ их причастности к вере, а тощий человечек в черном их духовный пастырь. Сравнение селян со стадом, гонимым тощим заморышем в неясном направлении, Риану понравилось, остальное — нет. Заниматься людскими глупостями он не собирался. На его памяти у них сменилось такое количество богов, что и не сосчитать. Каждому они молились истово и с полной самоотдачей, а потом так же бескомпромиссно низвергали вчерашних небожителей, топя своих идолов в реке или предавая огню. Но с пастырем альв старался держаться уважительно и по возможности редко попадаться тому не глаза.

Тем временем суп сварился и был разлит в две грубые миски.

— Ешь, тебе нужны силы. — Предложил Риан. — Должно быть не плохо.

И сам пригубил ароматную жижу.

— Очень вкусно. Спасибо. — Гилд сделал глоток.

"Еще бы тебе было не вкусно", — усмехнулся про себя Риан, видя, что родич давно не ел. Тот старался ничем не выдавать себя, не спешить, не торопиться отламывать хлеб, но тот, кто сам пережил голод, без труда может понять другого.

Они сидели рядом за низким струганным столом и молча ели наваристый суп. Сейчас Риану было трудно даже вспомнить, когда в последний раз он ел не один. Он покосился на своего гостя, держать ложку в правой руке Гилд не мог, но он без труда обходился левой, и вообще, видимо, владел обеими руками почти одинаково. Это слегка удивило Риана, так как насколько он мог судить по тому бою, что видел накануне, виртуозным бойцом Гилда никак нельзя было назвать. Он бился больше по наитию, так, как подсказывали обстоятельства, и хороших учителей никогда не имел.

Когда первый голод прошел, Гилд вновь вспомнил рассказ о деревне. Он уточнил, сколько в ней жителей и есть ли солдаты, и рассказал, что когда жизнь вынудила его наняться на службу к людям, он перед этим обрезал волосы и оделся так, чтобы больше походить на них.

— Мы для людей чужаки из племени альвов, хотя они сами не всегда могут заметить разницу. — Пояснил он, — но она есть, стоит нам посмотреть на них или заговорить. Однако теперь наша кровь встречается и в их знати. Меня взяли лучником в дружину лишь потому, что у местного герцога было дальнее и древнее родство с нашим народом. Люди, конечно, не знали о нем, но я это понял с первого взгляда, понял и он, и отдал приказ. Я был ему благодарен тогда, но жить среди людей, в казарме, невероятно тродно. Они там тоже ходили в церковь, я видел несколько праздников и массу служб.

Чуть волнуясь, Гилд рассказал, что ему пришлось соврать, сказав, что он крещен, что бы от него отвязался святой отец.

— Иначе они бы и в самом деле сотворили со мной этот обряд. Как думаешь, это очень плохо? — он взглянул Риану в глаза. — У людей очень странная вера, она вся состоит из условностей и обрядов. Правды в ней нет.

— Они не слишком требовательны ни к себе, ни к своим богам. — Заметил Риан. — Я думаю, для Единого не имеет значения, едим ли мы ту или иную пищу, произносим ли молитвы, надеваем ли на себя крест.

Гилд был прав в том, что жить рядом с людьми иногда просто непереносимо. И не потому, что они редко моются и норовят подчинить себе всех окружающих силой. Они заполняют собой все вокруг, не давая возможности остаться наедине с собой ни днем, ни ночью. Они другие, и тут ничего нельзя изменить. Риан даже под страхом смерти не стал бы жить в деревне. Лучше голод, лучше холодные зимние ночи, чем тепло их тесных душных жилищ, их образ мыслей и поступков. То, что им казалось само собой разумеющимся, ему казалось непонятным и даже противоестественным, чуждыми были праздники и радости, а главное, самое худшее, скрывалось в том, что с людьми альв никогда не чувствовал бы себя понятым, никогда не смог бы быть таким, каким есть, не прикидываясь и не маскируясь. И не было никакого взаимно приемлемого выхода для двух народов. Один вытеснял другой уже который век, и этому не было конца.

— Ты долго жил в крепости у того герцога? — поинтересовался Риан.

— Нет, меньше двух лет, но мне и это показалось вечностью. Не было дня, чтобы я не хотел оттуда уйти, сбежать от них хоть на край света, но это означало бы гибель. Пережить вторую зиму на северном плоскогорье я бы не смог.

— Я давно не был в людских замках. Для меня там все пропитано смертью и мукой. — Выдавил Риан из себя как будто через силу.

Его узкие губы сжались в тонкую твердую линию, похожую на трещину в камне. Гилду показалось, что сейчас его гостеприимный хозяин встанет и уйдет, куда глаза глядят. Но вместо этого он спросил:

— Ты же был лучником, почему же у тебя такой плохой лук?

— Да, он не из лучших и старый, — спокойно признал его правоту Гилд, — но я из него нормально стреляю, к тому же в гарнизоне у меня был другой, там он и остался.

— Раньше, в бою, я предпочитал луку мечи, — усмехнулся какому-то воспоминанию Риан. — Но в лесу мечом много еды не добудешь.

С этими словами он достал один из своих мечей и любовно провел ладонью по зеркально-блестящей поверхности клинка. Сталь была почти синяя, изумительной, древней ковки, форма соразмерной, почти совершенной, а резные рукояти сами ложились в ладонь. Такой клинок стоил, наверное, теперь на вес золота. Люди не умели делать такие, и, Гилд был уверен, не научатся никогда.

Было видно, с какой заботой обитатель лесной землянки относится к своему оружию. Наверное оно, да еще крепкая память связывали его с прошлым, с временами, когда их народ был многочислен, когда над долинами возвышались красивые и гармоничные замки, а в них правили гордые и могущественные короли.

— Я всегда был воином, — вздохнул Риан. — Всегда…

И было в его голосе столько грусти, что Гилду стало не по себе.

— А кем был ты?

— Никем. — Все так же просто ответил он, и не было в этих словах ни насмешки, ни боли, ни грусти. — Когда-то я жил в одном из наших селений, тогда я знал, как сделать чертеж для дома или замка, или начертить карту. Умел ходить под парусом, но все это было давно, да и длилось не долго. Потом мы сражались, и я стал воином. Но кроме врагов были внутренние розни…

Он болезненно поморщился.

— Всякое было…, знаешь, когда приходят плохие времена, все обостряется, а хороших времен я почти не помню. Уйдя из селения, долгие годы я жил в лесу один, там было очень спокойно и красиво, похоже на сон. Те леса намного южнее, у подножия Синих гор. Тогда были другие времена, люди меня не трогали, и я даже общался с одним из них, с юношей, но потом он стал старцем… Затем прошла война, ты наверное знаешь — война между двумя герцогствами, северным и южным, кто победил непонятно, но к власти на юге пришел — его светлость Ньюри Феран, если я точно помню имя этого мерзавца. Он начал с истребления еретиков и нелюдей, которые так ненавистны их Богу, тогда для меня начались странствия… Как я могу любить их веру? Но может и к лучшему, что я оттуда ушел, тогда было очень жалко, но сейчас я думаю, что жизнь там постепенно перешла бы в смерть, я бы даже не заметил разницы. Хотя, кто знает, что для нас лучше…

Он смотрел куда-то вдаль, мимо Риана, сквозь стену землянки, за пределы времени и мира. Перед его внутренним взором снова проплывали картины той жизни, их было много, только счастливых среди них не было, но он не жалел ни о чем. Уже не жалел. Наконец Гилд стряхнул оцепенение и спросил, стараясь скрыть острое любопытство при взгляде на Риановы чудесные мечи.

— А где жил ты и с кем воевал? У тебя дивные мечи. Прости, если я спрошу лишнее, но что связывает тебя с замками людей?

Узкая длинная ладонь легла на рукоять, словно оружие стало продолжением руки. Такому нельзя научиться за пару лет, только с раннего детства, когда в крошечную еще младенческую ручонку вкладывают маленький деревянный мечик.

— Кузнецом и воином был мой отец, и я, сколько помню себя, жил по воинским законам. Сначала я служил нашим Владыкам, начинал простым ратником, а потом командовал большими отрядами. А потом, когда наш народ ослаб и исчез из этого мира, я встал под знамена людских королей.

— Но зачем, что вынудило тебя идти служить людям?

— Тяжело отказаться от смысла всей жизни, и трудно быстро понять, что интересы людей чужды нам, или даже вовсе непонятны. Я, например, понял это не сразу.

Риан закашлялся, немного смутился и пояснил.

— Я ни с кем не разговаривал всю зиму. Даже собственным голосом перестаешь владеть, если им не пользоваться так долго. — Он медленно и с усилием улыбнулся. — Голос это не оружие, а мечами я пользоваться не разучился. Надо полагать, что и за Черту я уйду во всеоружии. — А герцога Ньюри Ферана я знаю хорошо. Практически на своей шкуре.

Имя владетеля альв скорее выплюнул, чем сказал, такое отвращение было написано у него на лице.

— Когда воюешь в людской войне, то самое главное вовремя сбежать, независимо от того, кто победит. Нелюдю достанется прежде всех остальных.

— И ты сбежал?

— Я не успел этого сделать…

Его передернуло, как от резкого порыва ледяного ветра. Светлые глаза загорелись как бы изнутри лютой ненавистью и презрением.

— С людскими замками я знаком в основном с точки зрения узника, и очарования ими от этого не прибавляется. — Довольно ядовито молвил он.

Смотреть в этот миг на лесного отшельника было страшно. Хищный взгляд, нервное подрагивание ноздрей, плотно сжатые губы.

… звон кандалов, темнота, разрываемая коптящим светом факела, озверевшая толпа, вопящая от вида крови и муки, вонь и смрад. Охота на разумную тварь только началась. Кровь во рту, порванный рот, хруст костей. Они не ведают, с кем связались, они жаждут превратить свою жертву в безумное животное, и у них получается… почти…

Душа сородича была в этот миг раскрыта, и Гилд скорее почувствовал, чем увидел картины того безумия, тех мук. Леденящий ужас, боль, безысходность, страх и отчаянный гнев… Он готов был броситься к родичу, защитить от того, что тот пережил, защитить от его собственных мыслей.

Видение быстро исчезло. Риан сомкнул внутренние щиты резко и болезненно.

— Что это было? Это ужасно, что там произошло? — потрясенно прошептал Гилд захваченный отчаянием увиденного.

— Ошибкой было то, что они сняли с меня кандалы. — Сказал воин безжизненным тоном, и словно очнувшись от забытья, добавил. — Пойду, воды принесу. А ты отдохни пока.

Гилд почувствовал, что его новому знакомцу нужно побыть одному, немного отойти от неожиданных и таких тяжких воспоминаний.

Глупо было надеяться, что память со временем иссякнет, как высыхает ручей, когда вырубают рощу, но все-таки Риан был доволен. Несмотря ни на что. Былое унижение, былая боль вызвала в его душе не отчаяние, не тоску, а самую настоящую ярость. Он снова становился самим собой, тем прежним Рианом, который, казалось, навсегда сгинул в казематах и умер под пытками жестоких палачей. Может быть, это лесное житье вылечило его, или долгие годы относительного покоя, но наверняка не обошлось без появления Гилда. Разговор с сородичем, со своим — по духу и крови, разговор с равным, сделал свое целительное для духа дело. Вернулось главное, то, чего не хватало так же остро, как воздуха в петле, чувство единства, которое дано альвам свыше и на счастье, и на беду для древнего народа.

Оставшись один в землянке, Гилд на какое-то время словно выпал из здешнего мира. Он снова и снова видел картины чужого плена, встающие перед глазами, как свои собственные. Риан несомненно был хорошим командиром и опытным бойцом, кем никогда не был он сам, но сейчас Гилд не помнил об этом, он видел лишь существо, нуждающееся в помощи больше, чем он сам. Посидев еще немного, он встал и, слегка прихрамывая, пошел по лесу. Туман уже рассеялся, и где-то там, в вышине, над верхушками деревьев, поднялось солнце. Гилд был уверен, что идет в правильном направлении и скоро увидит своего знакомца. Такую уверенность давало ему чутье, которое невозможно ни описать, ни объяснить словами, но существа его крови знают его и ведают, что это такое. Он брел, ощущая, что расстояние между ними сокращается очень медленно, а это значило, что Риан сидит где-то на месте, скорее всего, неподвижно уставясь перед собой.

Так оно и было. Обогнув группу сросшихся берез, Гилд увидел пробивающийся меж камней источник и Риана, сидящего тут же на камнях. Тот был настолько погружен в свои думы, что даже не заметил приближения родича.

В этот момент Гилд почувствовал неловкость. Ему пришла мысль, что, может, лучше развернуться и уйти, не беспокоя его, но потом что-то словно подтолкнуло вперед.

— Риан… — окликнул он ели слышно и, подойдя ближе, легко коснулся его плеча.

Тот повернулся и, не произнеся не слова, просто посмотрел, но этот взгляд сказал куда больше любых слов. Он безмолвно сказал, как важно это легое прикосновение, и как он благодарен за то, что кто-то пришел разделить его одиночество. Но вслух не было произнесено ни звука. Риан лишь жестом указал на камень рядом. Мол, садись.

Камни были плоские, нагретые солнцем и от того теплые. Летом на них любили греться мелкие изумрудные ящерки. Под одним из таких валунов как раз располагалась их норка.

Отвечая на приглашение, Гилд сел рядом. Какое-то время они молча смотрели на воду. Серебристые струи играли в утреннем солнце, от травы поднимался пар, природа радовалась приходу весны.

— Ты долго был в плену? — спросил Гилд, и добавил, как бы извиняясь за свой вопрос, — Знаешь, я вроде в плену у них не был, просто жил рядом, а как вспомню отдельные моменты, так передергивает… Когда я пришел наниматься лучником, то и представить себе не мог, насколько мы с ними разные.

— Меня взяли в плен вместе с другими воинами-людьми, но тех выкупили либо родичи, либо сам герцог Налмонд. За меня же он не пожелал платить. — Пояснил Риан. — Ты говоришь, мы с ними разные, вот и я до сих пор не могу объяснить, зачем пытать пленника, если он не знает военных тайн и не представляет собой никакой стратегической ценности. Я полагаю, что это из скотского желания поиздеваться над другим существом. Они без этого дня прожить не могут.

Альв помолчал немного. Не то переводя дух после длинной речи, не то собираясь с мыслями.

— Я бы хотел позабыть навсегда, и дыбу, и клещи, и кандалы. Тело вот уже почти забыло.

Он сделал странный жест правой рукой, словно хотел показать, как замечательно теперь работают суставы.

— Можно забыть боль, но нельзя забыть унижение, нельзя забыть себя, раздавленного и низведенного до состояния безмозглой скотины, с которой делают все что угодно…

— Это ужасно, — Гилд видел прозрачные глаза родича, — я понимаю, забыть такое нельзя, но может быть, тебе удастся отодвинуть воспоминания, понять, что это прошло…

Непроизвольно он коснулся руки Риана, словно желая принять его боль.

— Мы выжили, а это уже немало. Пока что мы живы, вопреки всему.

— Да, мы выжили и продолжаем жить. Но главное, мы можем помочь друг другу. Ты уже мне помог. — Сказал Риан, и поймав недоуменный взгляд Гилда, пояснил. — Не знаю, поймешь ли… Твое присутствие возродило во мне ярость, а это тот огонь, что питает душу воина.

…свист стали, танцующей в руках, кровь, летящая багровым веером, последний крик из горла врага, пот, пропитавший подкольчужную куртку, согласованные гармоничные движения, отточенные не годами — столетиями, глаза, без страха, смотрящие в бездну и в вечность за Гранью… нет смерти… нет страха… нет даже ненависти… и все, что есть, отдано во имя победы… и душа за миг до возможной смерти обнажена так же, как в миг появления на свет…

Как еще передать то, что ощущает воин в момент напряжения всех сил и умений, в самый разгар сражения, если не распахнуть щиты, благо, что собеседник может и почувствовать и понять в полной мере. А ведь казалось, что Риан уже ни перед кем никогда не сможет открыться.

Да, он все видел… и в эту минуту Гилд неожиданно вспомнил, что еще вчера собирался уйти отсюда, как только будет на это способен. Теперь он сам удивился подобной мысли: "Уйти куда?" Ему совсем не хотелось расставаться с новым знакомым, напротив, это был первый случай за долгие-долгие годы, когда его понимали, и сам он понимал другого. Давно забытое чувство, он уже и не помнил, что такое бывает.

"О чем это я? — он отогнал ненужные мысли. — Я ему только в тягость. Надо сказать спасибо за все, что он сделал, и освободить от себя. При такой жизни, в лесу, ему, скорее всего, без меня будет легче, да и кто сказал, что ему нужен друг?"

Риан погладил гладкий скол камня, там, где видны были слои породы. Скол образовался за несколько лет до того, как он сам поселился в этой глуши, но до сих пор камень не залечил свою рану, а из семечка, брошенного ветром к подножию глыбы, уже отважно пробился крошечный ясень, обещая через какое-то время опрокинуть камень мощью корней и силой жизни. Жизнь всегда побеждала, и кому лучше было знать об этом, как не тому, кто живет так долго.

— Здесь очень красиво, особенно в конце весны. — Вдруг сказал Риан, улыбаясь краешком рта. — Да ты и сам увидишь. Верно?

— Я бы хотел этого, если… — он то же улыбнулся, чуть неловко, и снова взглянул Риану в глаза.

Они посмотрели друг на друга и, словно заколдованные, протянули руки, соприкоснувшись пальцами. На один миг, легко, как это умеют одни лишь те, кому были открыты мироздание и вечность, жест, который совершенно непонятен для людей. Но этого было достаточно.

— Мы будем вместе.

Кто это произнес, было уже неважно.

Левой, здоровой рукой, Гилд коснулся запястья Риана.

— Оно было сломано здесь? — тот молча кивнул. — Я знаю, что ты чувствуешь, это словами не передашь. Память не дает тебе покоя, это и боль и ярость… я вижу. Если бы мы могли отомстить и убить того негодяя, тебе сразу стало бы легче.

— Какого из многих? — не понял Риан.

— Думаю, главного — Ньюри Ферана. — Просто ответил Гилд.

В глазах Риана промелькнула молния:

— Убить Ферана, — заворожено произнес он.

Хорошая мечта. Она была единственным утешением в темнице, она помогала пережить боль и заглушала желание умереть. О, да, только кровь негодяя способна затушить пожар мести и ненависти.

— Понимаешь, если его не будет, все остальные не в счет, ведь палачи, что мучили тебя, лишь его слуги. Я сам не видел эту мразь, но много слышал о нем. Он убивает нещадно любого из нашего рода, а истинных нелюдей — гоблинов и дикарей с дальних гор, не трогает никогда. К тому же он завел кучу попов, которые денно и нощно вещают с амвонов гнусную ложь. Они говорят, что альвы воруют людских детей, насилуют девушек, угоняют скот и травят посевы. Подобные слухи страшнее мечей, они не знают границ и проникают повсюду. Скоро не будет нам места нигде.

— Ты же не хочешь сказать, что все зло в Ньюри Феране? Не будет его, то же самое сделает кто-то другой.

— Да, ты прав. Но знаешь, когда вчера я сидел там, на камнях, перед тем, как напали разбойники, я подумал, что мне некуда больше идти. Я жив, но мой путь уже завершен. Я ушел от своих, не простя им обиды, я жил один, но альвов в тех местах стали травить как волков, не смог я ужиться и в гарнизоне, среди людей. На Земле мне больше нет места. В этот миг появились бандиты, и когда два бугая держали меня, я подумал, что это насмешка Судьбы. Я готов был к смерти, но не такой и не так. Поэтому мне все равно, что будет, я готов рискнуть, лишь бы не попасть в плен, и пусть одной сволочью станет меньше.

— Наверное, это последнее место, где мы можем жить свободно. — Риан обвел взглядом рощу так, словно это был его дом. — Но когда-нибудь они выгонят нас и отсюда. И вот тогда ничего иного и не останется, кроме как пойти на штурм замка Ферана, даже без надежды на победу.

— Сейчас рано об этом думать. Я еще не скоро смогу держать меч, но мы сможем подготовиться, у нас ведь есть время. А как тебе удалось тогда бежать?

Риан прикрыл на миг глаза, словно медленно погружаясь сквозь плотные слои памяти. Как сбегает из неволи волк или другой дикий лесной зверь? Он просто умеет терпеливо ждать. Это только кажется, что огромный хищник привык и спокойно дремлет на солнышке, что страшит его палка в руке надсмотрщика, что радует кусок мяса, брошенного в миску. Нет, нет и нет, волк всегда помнит о своей несвободе и каждый миг бдит за запором дверцы своей клетки, и ни за что не пропустит того случая, когда клетку забудут закрыть плотно. А такое рано или поздно случается. И вот тогда…

— Они решили устроить охоту, травить меня собаками и для того сняли кандалы с ног. — Пояснил он невзрачным будничным тоном. — Думали, что я ослаб и легко сдамся. На самом деле это было просто, сложнее было снять кандалы с рук. Но, как видишь, я справился.

В подтверждении своих слов он продемонстрировал свои запястья, выпростав их из рукавов.

— Но главное, я нашел место, где закопал свои мечи. Это меня сильно утешило.

— Мы убьем Ферана! — твердо произнес Гилд. — Настанет день, и убьем. Я еще не знаю, как это будет, но ты верно сказал, надо уметь ждать.

Гилд потрогал рукой воду. Чистые, холодные струи быстро сбегали по пальцам и уносились прочь. Он непроизвольно коснулся волос, они были сбитые, тусклые, в некоторых прядях нитками угадывалась седина. Отдельные белые волосы, словно струи воды, тонули в общей массе, но все же было видно, что последние годы оставили свой нелегкий след.

"Надо помыться", — отметил он про себя, а вслух добавил:

— В лесах, к северу отсюда, есть много термальных источников, теплая и горячая вода течет там меж камней, образуя мелкие небольшие озера. Люди то ли боятся их, то ли не знают, но там хорошо. Однажды я целую ночь провел возле озера, только поэтому и выжил, иначе б замерз. Жаль, в здешних местах их нет.

— Почему нет? — засмеялся Риан, и тут же закашлялся.

Оказывается, он совсем разучился смеяться, это было новостью для него.

— Недалеко, в скалах есть маленькое теплое озерцо. Не думаю, что кто-то кроме меня знает о его существовании. Должно быть, оно целебное, потому что после него раны заживают лучше и быстрее. Как я раньше не подумал. Тебе это сейчас в самый раз.

Новость обрадовала Гилда несказанно.

— Мне так хочется помыться.

— Боюсь, прямо сейчас не получится. Ты не сможешь влезть по камням, но через пару дней я тебя обязательно свожу. А пока можно нагреть немного воды для мытья, постирать твою рубашку. У меня есть кусочек мыла.

— Тоже из деревни? А я из гарнизона взял, там оно есть, а люди почти не пользуются, только прачки для стирки.

— Лита сварила его для меня.

— Лита?

— Травница. — Пояснил Риан, чуть-чуть смутившись. — Женщина из деревни.

— Ты с ней общаешься, здорово! — Гилд тоже отчего-то смутился.

— Она, по крайней мере, меня не боится. — Промолвил как бы нехотя альв. — Надеюсь, что она пережила эту зиму… Люди — хрупкие создания.

— Да, верно…

Гилд открыл уже было рот, что бы что-то еще спросить, но вовремя остановился, решив, что сейчас не время. Вместо этого он подтвердил:

— Мы действительно для них чужие, не знаю, что тут важнее, разница в происхождении или слухи, которые распускают о нас.

Он невольно вспомнил опыт своего общения с людьми, вспомнил и женщин, и ему стало грустно. Не найдя ответов на многие вопросы, он всегда объяснял себе все неприятности своей несхожестью с остальными. "Я другой, что здесь поделаешь…" — отговорка стала привычной.

— Пора возвращаться.

Риан набрал воды, и они медленно пошли обратно к землянке. Гилд не рассчитал своих сил и теперь еле плелся позади, желая только одного — немного полежать, а лучше поспать.

— Сейчас сделаем перевязку, и ты заснешь. — Уверенно заявил Риан, видя как его сородич мешком валится на постель.

На этот раз Гилд не стал возражать против помощи нового друга. Казалось бы, ничего не изменилось, но между ними рухнул какой-то барьер, стена отчуждения, ставшая за долгие годы монолитом, дала трещину. Он привык все время быть настороже, привык, что люди представляют для него угрозу скрытую или явную. Даже когда они не были врагами, даже когда он сражался на их стороне, он знал, что от них можно ожидать всего — нападения, предательства, обмана. Сейчас все было по другому, он мог расслабиться, ему не надо было отгораживаться от Риана, стараясь защитить себя, никто не лез к нему в душу с расспросами, на него никто не нападал. Легкое прикосновение рук было приятным, как и в первый раз, это вызвало удивление. Были раны, драки, поножовщина, Гилд твердо знал, что чужое касание может приносить только боль, но сейчас этот стереотип рухнул. Он совсем не почувствовал боли, даже если бы Риан рванул повязку. Это была почти магия, творимая им самим.

Раны оказались в худшем состоянии, чем Риан надеялся, пришлось заваривать новое зелье, более пахучее, сладковатое и дурманящее, от которого в голове рождались странные мысли. Они большими серыми тенями бродили где-то на задворках сознания. Время от времени Гилд впадал в оцепенение, видя наяву то яркие сказочные сны, то картины из прошлого. Сквозь марево полусна он замечал, как вокруг ходит Риан, бесшумно, точно дикий кот с мерцающими светлыми глазами. Глаза у него были как ручей, студеный и стремительный.

Вначале Гилд вспоминал дом, где он жил в детстве. Потом то, как вместе с другими юнцами их учили чему-то, и как он сбегал к скалам, на берег, и долго сидел там, глядя на прибой. Вспомнились и другие моменты, которые он, казалось, давно забыл. Память пыталась найти в них яркие, счастливые куски, но не могла. Пряный запах усилился, обволакивая сознание, это Риан налил в чашку отвар и склонился к нему.

— Что это? — едва произнес он, — ты тоже видишь призраков, запах очень дурманит…

— Болотная трава. Летом в жаркий день по её зарослям лучше не ходить, можно уснуть и не проснуться. Но ты не бойся, я тоже вижу их, призраки нам не опасны.

Голос лесного отшельника поплыл как туман над рекой, как дым от угасающего костра…Призраки Риана были смутными тенями прошлого. Иногда приходили бывшие соратники, иногда враги, иногда кто-то из родни. Но чаще всего он видел золотой свет, заблудившийся среди листвы, свет невероятно далекого дня из детства, миг счастья и цельности. Память об этом дне жила своей отдельной жизнью, время от времени возвращаясь, и заставляя Риана жить дальше не смотря ни на что.

Гилд закрыл глаза и шагнул за неровную завесу грёз. Теперь он шел по лесу, но не тому, что снаружи землянки, а там, где было когда-то его жилье. Он видел деревья, тропу вдоль ручья, а дальше речку, за которой стояла деревня. Густые заросли давали возможность подойти очень близко, он смотрел на людей, и это давало возможность чувствовать некую сопричастность. Он знал, как они живут, видел нехитрый быт. А один раз, подойдя к реке, он застыл в изумлении. Сразу пять или шесть деревенских женщин решили купаться на том берегу. Побросав на песок свои свободные рубища-платья, они нагими пошли к воде. Девки смеялись и шутили, женщины купали маленьких детей. Гилд стоял далеко, при всем желании они не могли бы его заметить. Даже если бы кто-нибудь из людей застал его там, то не догадался бы, на что он смотрит, глаза людей с такого расстояния не видят столь хорошо. В начале он ужасно смутился и хотел тут же уйти, но что-то остановило его, и в первую очередь это было любопытство. Воспоминание врезалось в память…

Пряный, душистый запах засасывал, словно омут, от него не вырваться, не всплыть. Теперь он видел битву, в которой дрался их гарнизон. Кровь, скрежет стали, крики, ярость, застывшая в глазах людей, смерть. Ему не хотелось смотреть… Гилд сделал усилие, прогоняя виденье, и снова увидел берег, но на этот раз тот, где не был никогда. Он так часто видел его в своих снах и яви, что знал уже каждый поворот тропинки, каждый камень, лежащий у воды. Это был далекий берег бескрайнего моря, которое он не знал. Берег за Чертой, но верил, что придет туда позже, потом… Воспоминания перемежались с вымыслом, постепенно превращаясь в сон.

Когда он проснулся, в землянке царил полумрак, на землю спустился вечер. Запах отвара давно выветрился, и сквозь небольшую дверку внутрь лилась весенняя свежесть. Риан ходил где-то рядом, Гилд слышал, как он льет воду на землю, что-то копает, возится по хозяйству.

— Риан! — позвал он.

Тот мигом нырнул в землянку.

— Пить хочешь?

— Да.

Вода, поданная в чашке была прохладной, свежей и удивительно вкусной.

— Еще? — спросил хозяин, видя с какой жадность он пьет.

— Нет. Спасибо, вода замечательная!

— Я постирал твою рубашку, когда высохнет, можно будет её зашить.

— Что ты, зачем? — он почти испугался, а потом румянец смущения проступил на очерченных скулах. — Не надо было… я потом сам… правда, это лишнее… Спасибо тебе!

Он замолчал, не зная, что сказать. Кроме матери никто, никогда не стирал его вещи, да и она лишь в раннем детстве, дальше только он сам.

— Полотно не так-то легко достать, — пояснил Риан. — Я подумал, тебе будет приятно вернуть свою старую вещь?

"Нет, обязательно надо сводить его к горячему источнику" — подумал он, наблюдая за сородичем, бледным и взъерошенным. В свое время целебная вода сильно помогала ему. И просто поблаженствовать в тепле, смыть грязь, расслабиться тоже не помешает. Иногда это даже полезней и для души и для тела.

На ужин был лепешки с зеленью и горсть диких сушеных яблок. Скоро придется идти пополнять запасы муки, пускай даже ячменной, нерадостно понял он. Каждое его появление в деревне после очередной зимовки вызывало у поселян смешанные чувства, они за это время успевали отвыкнуть от общества альва. Кроме всего прочего каждый раз Риан ожидал от властей объявления охоты на нелюдей, потому что рано или поздно такое случалось. Для обмена у него имелись пять прекрасных бобровых шкур, и кувшин меда — взятка старосте. За долгую жизнь Риан научился разбираться в тонкостях человеческих отношений и пользоваться их слабостями в своих интересах.

Гилд поднялся с трудом, особой боли он не испытывал, но слабость давала себя знать. Спокойно лежать он не мог, не давало сознание, что он в тягость новому знакомому и затрудняет его во всем. В общем-то, лежал он, сидел или пытался кое-как передвигаться по землянке, это ничего не меняло, но успокоиться он не мог. Ему было неудобно есть пищу из Риановых запасов, неудобно о чем-то просить или принять помощь. В то же время, когда он спрашивал себя, хотел бы он остаться один, то получалось, что нет. Общество родича было ему приятно, и не из-за помощи, это как раз его и смущало больше всего, а из-за того общения, которого не было уже целую вечность.

Поначалу Гилд попытался отказаться от ужина, сказав, что не хочет есть, но Риан просто сказал:

— Тебе надо, — и пододвинул тарелку с едой.

Румяные лепешки лежали стопкой на выструганной из сосны посудине. Вместо того, что бы сесть за стол, Риан устроился на кровати рядом и разлил по кружкам душистый отвар. Что можно было сказать на это? Поблагодарить, но Гилд был и так бесконечно благодарен ему каждый раз. Каждый поступок Риана приводил его в изумление, потому что, хотя все было естественно, но ни заботы, ни внимания он не получал никогда и ни от кого. Что он мог дать взамен? Ничего. Хотя…

Гилд вспомнил, что у него есть деньги, на службе у герцога ему регулярно платили жалование. Большое или маленькое, он далеко не сразу смог оценить, ведь жизни в здешних местах он не знал. Раньше, в деревне, любая мелочь шла в расчет, принималась к обмену, деньги в лесу почти не были в ходу. Пройдя длинный путь через чужие земли, и попав в другое герцогство, он постепенно понял им цену.

Соблазн платить чужаку меньше, чем своим людям, десятник дружины безусловно испытывал, да Гилд, наверно, ничего бы и не сказал, потому что не понял. Но десятник верно рассудил, что если приказ взять альва на службу отдавал сам герцог, значит негоже обманывать чужака, кем бы он ни был, так же, как и травить его понапрасну ни к чему. Вот и вышло, что жалование он имел, как любой обычный стрелок.

Деньги Гилд конечно, тратил, но немного, так как ему вроде и не нужно было ничего. Одежду и обувь дружинникам выдавали, местные трактиры он посещал редко, утехам людей был чужд. При любой возможности, которая выдавалась, уходил в лес и бродил там один. Вдали от посторонних глаз он чувствовал себя лучше, никто не пялился на него и не шушукался за спиной. Поэтому деньги у него неизменно оставались.

— Риан, а в деревне деньги берут, можно расплатиться ими за еду?

Миндалевидные глаза альва чуть округлились:

— Конечно. Но деньги там редкая плата, их почти нет.

— Но расплатиться все-таки можно? — уточнил Гилд. — Потому что деньги у меня есть. Я не знаю, что сколько здесь стоит, но на еду их должно хватить.

Он уже потянулся к мешку, но Риан лишь улыбнулся:

— Потом. Мы же сейчас никуда не пойдем. До деревни полдня пути, тебе еще рано. Места здесь глухие и люди обходятся в основном без денег, но все равно они еще пригодятся.

Риан точно знал, что деньги можно дать мельнику за помол или саму муку. Водяная мельница стояла на отшибе, и её хозяин частенько посылал старших сыновей в город, а потому знал толк в серебряных и медных кругляшках. Староста тоже не отказался бы взять мзду серебром. Так что куда пристроить денежки всегда можно найти.

Вечер постепенно перешел в ночь, и весь следующий день был таким же спокойным. Риан исчезал проверить свои силки и ловушки, неспешно хозяйничал в землянке, но больше всего они говорили, вспоминая прошлую жизнь и былые места. Риан сам поражался тому, как много он говорит, словно и не было долгих лет молчания, словно и не прошла одинокая зима.

Разговор вновь зашел о дороге и лесе. Риан рассказал о здешних местах, об озерах, где водилась крупная рыба, о реке, что текла на север, через лес. Рассказ получился долгий, Постепенно вновь сгустились сумерки, близилась ночь, и оба альва забрались в кровать, продолжая неспешную беседу. Они тихо смеялись в темноте, вспоминая забавные моменты, описывали красивые места, что удалось повидать, и просто болтали ни о чем. Им было спокойно друг с другом, и мысли неспешно переходили в слова, а слова в образы, и картины увиденного вставали одна за другой. Их жизни не изобиловали радостями, но им было о чем поведать друг другу.

— Ты говорил, что общался с людьми, когда жил рядом с деревней? — напомнил Риан. — Значит, они не чурались тебя.

— Не совсем… — усмехнулся Гилд, — до правления Ньюри Ферана я бывал в деревне и меня никто не гнал. Я говорил с местным знахарем, а он бывал у меня, узнавал о травах. Я всегда был для людей чужаком, но меня никто не трогал, а потом Феран объявил охоту на ересь и нелюдей, но вышло, что на альвов. Так что своим для людей, я не был никогда. А ты?

— Мы никогда не будем им своими, — заметил Риан задумчиво. — А ведь я еще помню те времена, когда вся эта земля принадлежала нашим Владыкам, и о людях никто и слыхом не слышал. По началу мы их вообще не принимали всерьез. Н-да!… - он помолчал и добавил. — Я знавал многих великих воинов из их народа, и великих королей, и друзья у меня были… когда-то… Они живут мало… Уж и не знаю, плохо ли это или хорошо, это Единому судить, а не мне.

Он закинул руку за голову и воззрился на потолочные балки, точно видел не их, а нечто другое.

— В итоге, наверное, не имеет значение кто сколько прожил, когда умирает тот, кого ты любишь, — молвил он тихо. — Мне было больно всегда. И когда погиб мой побратим Нэнвэ, и когда убили Лорилин…

Гилд не спрашивал, но Риану почему-то захотелось рассказать сородичу именно о ней. Потому что он никогда и ни с кем не говорил об этом. Он вдруг подумал, что если не поведает сейчас, то возможно, этого не случиться уже никогда. А слова отчего-то просились наружу.

— Она был человеческой женщиной. Может быть, у них она не считалась красавицей, но мне казалось, что прекрасней просто и быть не может. Как-то так вот вышло, что мы с ней нашли друг друга… Видимо судьба моя была такая — любить человека. Хотя… она до ихней старости все равно не дожила.

Он коротко вздохнул. И закрыл глаза. Голос его звучал ровно без намека на эмоции.

— Я думал — отмщу, и станет легче. Не стало. И потом не становилось… Знаешь, бывает такая бесконечная лютая тоска, которой нет выхода. А потом… время, годы…нет, я не забыл…просто вдруг понял… — теперь он говорил почти шепотом. — Я понял, что она ждет меня где-то там и, что мы еще встретимся.

— Тебе стало легче от этой мысли? — осторожно спросил Гилд.

Тишина стала почти ощутимой.

— Да, легче. Наверное, на самом деле, помогает только надежда. — Было ему ответом. — Даже самая призрачная.

Перед мысленным взором Риана стояло размытое рассветом лицо женщины с теплыми глазами. Лорилин смотрела на него сквозь целую бездну времен, и в целом мире только он один помнил до сих пор о том, что жила когда-то такая русоволосая девушка, смеялась и плакала, горевала и любила. Не осталось ни могильного камня, ни памяти о том городе, ни даже родни, и на том месте, где случилось их первое свидание, теперь плескались прохладные волны мелкого северного моря.

— Лита из деревни чем-то похожа на неё, — сказал Риан после долгого молчания, смущенно и сдержанно. — Сам не знаю чем, но похожа.

— Если она тебе нравится, может быть тебе стоит… — начал было Гилд, но запнулся и замолчал.

Что он мог посоветовать, что предложить? Не было у него никакого опыта в этих вопросах. И, хотя в утешение он говорил себе, что ничего мудреного в таких вещах нет, все можно понять и так, теоретически, но и сам похоже не верил в это. С одной стороны, ему было жаль Риана, он очень сочувствовал ему. Потерять любимую женщину, это так грустно, но с другой, эта история расстроила и его самого. Значит, его родичи могут влюбляться и в человеческих женщин, испытывать к ним страсть. Почему же тогда ничего подобного не было у него? Видно, он другой, чужой и для альвов, и для людей, вечный одиночка. Ему хотелось расспросить Риана, узнать что-то еще, но он сам не знал, какой точно вопрос хочет задать.

Гилд так глубоко ушел в свои мысли, что прочесть их не составляло труда, они буквально отражались на него лице. Не поворачивая головы, Риан спросил:

— Ты когда-нибудь любил женщину?

Какое-то время Гилда раздирали противоречия, стоит ли говорить на эту тему? Он снова вспомнил то время, когда жил около Гавани, которую люди почему-то называли странным словом — порт. Его родичей было там еще много, но и люди уже селились вовсю, он знал многих из них. Не сказать, что это были счастливые времена, но оба народа сосуществовали мирно, хотя и не слишком пересекались меж собой. Карты, составленные альвами, необычайно ценились у людей. Как-то один из хозяев небольшой артели пригласил Гилда помочь ему, перевести мудреные названия на доступный людям язык, благо, Гилд его знал. Работая вместе с людьми, он постепенно начал помогать им и в строительстве очередного суденышка, удивляясь про себя, как такое сооружение вообще может куда-то поплыть. Дружбы он особой ни с кем не водил. С альвами все держались отчужденно, были они высоки, стройны, необычно и чисто одеты, длинноволосы, и все это вместе казалось младшему народу надменностью чужаков. Хотя, если вдуматься, для этих земель чужаками в те времена, были как раз сами люди.

Однако Гилд часто разговаривал с работающими в артели парнями, которые, по неопытности, принимали его за своего сверстника, лишь удивляясь глубоким знаниям альва. Выглядели они и впрямь одногодками. Парни были простыми работниками, здоровые, румяные, веселые, с присущими их возрасту развлечениями и утехами. Их простоте, глупости и наивности, Гилд поражался не раз, однако, не мог не признать, что по энергии и жизненной силе они превосходят его народ многократно.

Весной случился какой-то человеческий праздник, в чем его суть Гилд не смог понять, но все люди изрядно напившись, работать в тот день не стали. Бален, старший из парней, о чем-то пошептавшись с остальными, с заговорщицким видом подошел к альву, который и вовсе не пил, сидел в мастерской и спокойно ждал хозяина, узнать, будет ли работа или можно уходить. В нескольких фразах Бален объяснил Гилду цель праздничного похода парней и пригласил его пойти вместе с ними, развлечься:

— Хоть ты и альв, но ведь мужик тоже! С вашими-то девами не погуляешь. — Посочувствовал он. — Хоть и красивы, а что толку? Ни к одной не подступишься.

Слушая его, Гилд лихорадочно соображал, чего он сам хочет, и что ему следует сделать, как поступить. Несмотря на свой возраст, который в несколько раз превосходил всех парней, он был самым неопытным среди них. Не было у него никакой практики в обхождении с девушками ни своего рода, ни женщинами людей. Чуть покраснев, он прикинул, что если откажется, то второй возможности у него может и вовсе не быть. Невесты не предвиделось, а общение с людьми видимо дало о себе знать, они то уж спешили жить.

"Надо хотя бы попробовать, узнать, что это такое. — Уговорил он себя. — В сказаньях и песнях так воспевают это чувство, как будто ничего лучше в жизни нет. Конечно, поход к гулящей женщине — это не любовь, но я хоть буду знать…"

Вспоминая эту сцену, он и сейчас покраснел. Ему хотелось поделиться, поговорить с Рианом, но было стыдно признаться в собственном поступке.

Риану легко было понять замешательство сородича.

— Похоже, способность говорить о таких вещах доступна только людям, — эхом отозвался он.

Решающим в выборе ответа явился все тот же довод, что ранее подтолкнул к откровенности Риана — если не скажу сейчас, то, может, потом уже и не придется. Чаша весов склонилась в сторону откровенности, и он подробно описал другу жизнь в Гавани, работу людей и альвов, рассказал о картах и кораблях. Потом, уже вкратце, поведал о своих знакомых, и, наконец, сев на кровати, так что бы Риан не видел его лица, запинаясь и заикаясь, рассказал, что ничего не ощутил в гостях у той женщины. Нет, он не опозорился, и она не была ведьмой, отнеслась к нему хорошо, только он ничего не почувствовал. Получается, что врут все легенды, или что-то с ним самим не так…

— И ты больше никогда…м… не приходил к женщинам?

Тогда шок для Гилда был слишком сильным, он ведь свято верил в неземную радость таких чувств.

— Я решил проверить, — если слышно произнес он, — и пришел к ней еще раз.

Итог был тем же. Даже сейчас, вспоминая, что произошло, Гилд был расстроен.

— Зачем об этом говорить, — убитым голосом выдавил он, — если со мной что-то не так, кому какое до этого дело… Я не мешаю никому жить, и никому нет дела до меня.

Было в его словах столько отчаяния, столько разочарования, что Риану стало просто физически больно.

— В нашей жизни… любовь это редкость, даже во времена более благословенные и мирные было так. Нас всегда связывали иные узы и иные страсти… — печально молвил он.

Альв хотел было положить руку на плечо сородича, но удержал ладонь в воздухе. Прикосновение — это слабое утешение, да и не утешение вовсе. Вместо этого он сказал:

— Я уверен, что это касается и людей. Немного иначе, разумеется. Я долго наблюдал за ними, думал, они знают какой-то секрет, или чувствуют больше, чем мы. Но это не так. — От непривычно долгой речи у него перехватило дыхание, но Риан продолжил. — Зачастую в их жизнях вообще нет любви. Есть похоть, страсть, жажда избежать одиночества, есть много чувств, которые сгорают жарким огнем, сжигающим подчас все вокруг. Но любовь, настоящая и истинная, очень большая редкость, и если случается что-то подобное, то даже их короткая память хранит воспоминание долгие века. Они слагают песни о великой любви, но сами, как правило, предпочитают полету души теплый очаг, сытный обед, надежные руки и плодовитое чрево.

— Я слышал их песни, — поморщился Гилд, — по-моему, они не очень…

— Дело не в песнях. В крайнем случае, они придумают себе красивую сказку, чтобы раскрасить свое существование, лишенное красоты и гармонии. Они живут одним днем, и возможно это их счастье и единственно возможный способ жизни.

— Мы с ними очень разные, я даже описать не могу, насколько.

Риан сидел рядом в кромешной тьме, но им не нужен был свет, чтобы увидеть в глазах друг друга искру понимания.

— Мы просто устроены иначе. Мы не можем найти замену истинному, и не можем придумать себе радость, а уж тем более любовь.

Глубокая и неподдельная печаль плескалась в светлых глазах Риана. Бывают такие моменты, когда приоткрываются потайные дверцы души, когда она находит кого-то близкого себе, и стремится к сближению.

— В юности я знал девушку из нашего народа. Мы понимали друг друга без слов, мы думали одинаково и чувствовали одинаково, мы были почти единым целым. И если бы ко всему этому мы еще и желали друг друга…м… как мужчина и женщина, то обязательно бы поженились. Но этого не было между нами. Никогда. Такого не было более ни с кем, даже с Лорилин. Мы все стремимся именно к такому, и не согласны на меньшее. Вот откуда твоя печаль, а вовсе не о того, что с тобой что-то не так.

Риан хотел сказать "Друг мой", но вдруг подумал, что возможно Гилд не так уж и нуждается в друге. Природа их племени снова сыграла злую шутку, заставив сдержаться в миг высокого накала эмоций. Но Риан подумал об этом, и понадеялся, что Гилд поймет его без всяких пояснений.

— Причина в нас, в том, что мы другой род, рождены иными, и не можем жить по законам людей. А они это чувствуют каким-то звериным чутьем, потому и гонят отовсюду, потому и ненавидят. Они просто не знают, а скажи, не поверят, что наша жизнь точно так же полна тревог, печалей и горестей, только все это другое.

— Да, это так…

Впрочем, стоило ли удивляться, ведь жизнь людей всегда казалась альвам не менее странной и вызывала удивление, а, порой, и гнев. Люди легко поддавались иллюзиям, называя их то мороком эльфов, то перстом богов, и часто успешно убеждали самих себя в любой своей выдумке. Они говорили, что любят, а затем предавали суженых, говорили, что ненавидят, и тут же заключали сделки с врагом. Что толкало их на это, что заставляло так поступать, народу альвов во все времена было неведомо. Люди меняли супругов, друзей и даже Богов, низвергая былые пристрастия в черную бездну. Видимо, недолговечность их тел диктовала недолговечность душевных порывов, но, сколько бы не жили представители иного рода, своим пристрастиям они всегда были верны. И сейчас, сидя в темноте рядом с парнем, которого Гилд знал всего пару дней, он был уверен, что они связаны чем-то незримым и вряд ли смогут просто подняться и разойтись. Он сказал ему то, о чем не проронил ни слова с теми, кого знал долгие годы, сказал и не жалел. Больше он не ощущал неловкости, потому что верил, его понимают, и не будут осуждать, понимают, как поняли бы самого себя. Да и он ведь будто видел всю жизнь Риана. Ему казалось, что не надо слов, достаточно просто подумать о чем-то и Риан услышит его и поймет.

"Может быть, мы будем друзьями? — скользнула нерешительная мысль. — Будем вместе, столько времени, сколько отмерено нам на этом пути. Что бы не случилось, мы поймем друг друга, а если кто-то тебя понимает, даже смерть не страшна"

— Это верно… — тихо донеслось из темноты. — Я рад, что встретил друга.

Он ответил на мысли. Это было бы невероятно для людей, но Гилд не удивился, он лишь взглянул другу в глаза, улыбнулся и произнес:

— Я тоже рад.

Потом они вновь скользнули под одеяло, ощущая приятное тепло. Мысли переходили в образы, каждый думал о своем, но что-то общее, словно скрепленное невидимыми паутинками, объединяло их. Если бы наутро оказалось, что они видели один и то же сон, пожалуй, никто бы не удивился.

Через день Гилд уже ходил почти нормально, и плечо болело гораздо меньше. Всю работу по хозяйству они делали вместе, и каждый лишь поражался, как это раньше мог жить один. Теперь в землянке часто звучал смех, а истории из жизни и придуманные кем-то рассказы сменяли друг друга. Казалось, не было темы, на которую они не могли бы поговорить.

Однако Риан не оставил мысли отправиться к теплому источнику. Не то, чтобы ему не нравилось, как заживают раны у Гилда, просто почти по-детски хотелось похвастаться красотой этого места, словно оно принадлежало только ему одному.

Прошла еще пара дней, каждый из которых был теплее предыдущего. Весна решила взять реванш у затяжной зимы, объявив войну ледяному утреннему туману, прогнала прочь ночные заморозки и развесила свои крошечные нежно-зеленые флажки-листочки на деревьях. Каждый раз, когда после зимних морозов возвращалось тепло, Риан ощущал в душе радостный подъем. Ему казалось, что вся его сущность вот-вот закричит от радости. И касаясь новорожденной травы, он говорил себе "Я снова дожил до весны", и пил закрытыми веками солнечный свет.

Утро было ясным и предвещало очередной солнечный и теплый день. Риан проснулся еще до рассвета, осторожно собрался и отправился проверить садок в заводи, а заодно и полюбоваться восходом, даже если улова не будет. Скользить бесшумной тенью между деревьями, прислушиваться к голосам леса, видеть следы кабаньих лежек, и волчьих пробежек, было для него так же естественно, как и дышать. Воздух пах водой, рыбой и мокрой травой, так же как в день, когда отец впервые повел его в лес, крепко держа маленькую ладошку первенца в своей сильно узкой ладони. Лес был древний, дремучий, но совершенно не страшный для ребенка, через него вела тропка, проложенная ногами его родни, а рядом был отец. Чего бояться? Они шли через мостик над тихой речушкой, перила которого заплел плющ, и, перегнувшись через них, Риан увидел, как внизу в зеленоватой воде плавали белые лепестки цветов. Потом он догнал отца, и они шли дальше, разговаривая негромко и неторопливо, как и пристало мужчинам. Они шли домой…

Риан улыбнулся своему воспоминанию, как старому надежному другу. Сколько раз память о том счастливом дне спасала его от черной бездны отчаяния.

В садок поймалась тощая маленькая форель, на один укус, и альв пощадил бедолагу, отпустив и пожелав на прощание нагулять как следует жирка. Им с Гилдом все равно её не хватило бы даже на уху.

Зато ему повезло на обратном пути. Целая гроздь весенних грибов, которые только на вид неказисты, а если знать, как их приготовить, то едок еще и добавки потребует.

Гилд ждал его на пороге, уже успев разжечь огонь в очаге и нагреть кипятка.

— Хорошо, что ты встал! — весело сказал Риан. — Сейчас сварим мою добычу, поедим и пойдем к теплому источнику.

Тот кивнул, машинально коснувшись волос, их давно уже следовало помыть. Почему он не подстригал их в гарнизоне, еще более отличаясь ото всех, точно сказать он не мог. Это был необъяснимый внутренний протест против правил людей, против жизни, на которую толкнула его судьба. Испокон веков его родичи, независимо от пола, носили длинные волосы, так уж было заведено.

При упоминании об источнике он явно повеселел. Ему немедленно вспомнилось теплое озеро, на которое он набрел случайно, и которое спасло ему жизнь. "Как там было прекрасно, как в сказке! Если б этот источник был на него похож…"

Грибы были вкусом на любителя, но зато хорошо наполняли желудок и создавали умиротворенное ощущение абсолютной сытости.

Альвы споро собрались, захватив с собой грязные рубашки и мыльный корень, чтоб устроить на месте небольшую постирушку, раз выпал такой случай. Сначала они шли через рощу, пока не добрались до вересковой пустоши. Слева виднелся лес, а справа холмы и скалы.

— Туда! — показал рукой Риан в направлении скал.

Место поражало суровой красотой, открытое, продуваемое всеми ветрами пространство. Крупный красноватый песок под ногами, да камни, поросшие белым мхом, и вереск. Его прочные корни цеплялись за жизнь, что еще могло выжить на песке и камнях? Ни травы, ни деревьев, лишь этот жесткий кустарник, едва доходящий до колен. Он еще не цвел, но темно-зеленый ковер разнообразил картину пустоши, говорят, что жизнь возможна везде. Ветер брал в этом месте разгон, свистел в ушах, тонко пел, и, хотелось верить, что красота и простор эти вечны. Пусть не богата природа, но всем даны свобода и жизнь.

— Здесь на границе холмов я зимой завалил старого оленя. — Похвастался Риан. — Правда, пришлось поделиться добычей с волчьей стаей, но мы поделились по честному, мне достались лучшие куски. Нет, серьезно, тут в холмах логово семьи вожака — огромного матерого волка. Знатный зверь, настоящий владыка этих мест. Мы с ним неплохо ладим. Даже зимой.

Глаза Риана горели весельем, он приложил руки ко рту и издал долгий протяжный вопль-вой, на который тут же ответила волчья глотка.

— Зимой я случайно увидел, как он танцевал со своей волчицей. Ты себе не представляешь до чего красиво. Две серые стремительные тени на снегу в предрассветных сумерках…Должно быть волчата уже открыли глаза.

Волчьи холмы становились все более каменисты, пока не перешли в старые сплошь покрытые мхом скалы, выветренные до такой степени, что в трещинах проросли деревца и кустарники. Солнце припекало, и пока альвы карабкались по камням, они успели вспотеть и устать. Но после трудного пути, среди валунов, их ждала заслуженная награда. Источник выточил в камне довольно вместительное углубление вроде полукруглой чаши, наполненной горячей водой.

— Красота! — только и смог сказать Гилд.

По краям чаши росли цветы: лютик и морозник, живокост и полынь

— Трава здесь зеленая круглый год. На камнях снег, а тут зелень, даже в метель и мороз.

Они вдоволь налюбовались чудесным местом, созданным самым щедрым и дерзким мастером — природой. "Вот где нужно молиться, если уж очень сильно хочется, — подумал вдруг Риан с досадой, — не в затхлом каменном сарае, пропитанном запахом пригорелого воска, а здесь, под чистым небом, среди травы и цветов, потому что если Бог действительно глядит с небес, то именно тут задержится его взгляд".

Время уходило, и он, бросив осторожный взгляд на Гилда, принялся раздеваться, чтобы подать пример стеснительному сородичу. Разве не за этим они сюда пришли? Куртка, рубашка, сапоги, штаны. Нагое тело приятно холодил ветерок. Риан потянулся как дикий зверь, всем телом, прогнулся на кошачий манер, наслаждаясь сладким нытьем в каждой мышце. Плоть ликовала в предчувствии скорого расслабления и редкого удовольствия.

Он обернулся, чтоб глянуть как там дела у Гилда, прежде чем лезть в воду. И задохнулся от жалости. Рана у него на плече еще не зажила, на бедре красовался воспаленный след от пореза, Гилд все же плохо его залечил, стесняясь лишний раз снять штаны. Старый шрам на боку тоже выглядел не лучшим образом, были и другие отметены, по ним было видно, что раны он никогда не залечивал тщательно, они заживали сами, как придется.

Волосы Гилда рассыпались по плечам густой темной волной. Парень смутился и тут же повернулся спиной, но Риан не удержался, и коснулся ладонью его выступающей лопатки, желая хоть как-то выказать свое сочувствие.

И вдруг жаркая волна обожгла его чресла. Внезапно, вдруг, как будто туда плеснули горячим вином. Эльф сам не поверил в то, что произошло с его плотью, отпрянул и поспешил забраться поглубже в воду, забыв обо всем. В голове испуганными птицами метались перепуганные мысли, в поисках той, что заставила так прореагировать на мужчину. Но её не было. Не было! Только краткое прикосновение к теплой коже и более ничего. Но возбуждение не торопилось исчезать. Наоборот, кровь пульсировала так мощно, что было даже больно. Прятать его становилось все сложнее. Риан не смел даже глаз поднять на друга, мечтая лишь о том, чтобы Гилд не увидел его позора. Что он подумает? Еще было бы понятно если бы он испытал такое рядом с Литой, с женщиной, тем более что прошлой осенью они чуть было не… Но тогда, в её каморке ощутив возбуждение Риан сдержался, хотя она, конечно, все поняла…

…золотистый завиток на виске, тонкое полотно рубашки, натянутое на упругих полушариях её грудей, так что виден темный ореол соска… напряженного, кстати… её дыхание, и его рука вроде как случайно оказавшаяся на её бедре, теплом и округлом, её мягкость и его твердость…

Это воспоминание настолько же непрошенное, насколько и усугубляющее состояние. Но то женщина, а тут мужчина. Его сородич, друг и гость. Неужели годы одиночества настолько повлияли на него, что тело пошло против собственной природы? Что же произошло?

Риан решил, что лучшим выходом будет начать мыться, и за движениями Гилд ничего не увидит. Он так и сделал, выдавив из себя какое-то извинение, стал жестко тереть себя мочалкой, замечая, что так ему становится легче, и, не обращая внимание, какое напряженное молчание повисло над источником.

Гилд словно, онемел. В начале он немного стеснялся раздеваться при друге, обнажение всегда давалось ему с трудом, пусть даже в бане, при мужчинах, где никто на него не смотрел.

Риан тактично отвернулся. Гил заметил, как он гибок и, даже несмотря на худобу, в нем чувствовалась сила. Многочисленные шрамы сохранились на теле, лишь светлыми полосками, но хорошо залеченными. Гилд хотел уже что-то сказать, но тут друг обернулся, и теплая ладонь коснулась его спины. Гилд вздрогнул. Было в этом прикосновении что-то давно и, казалось, навсегда забытое, то ли участие, то ли нежность… он и припомнить ничего похожего в своей жизни не мог. Разве что мать… но так давно… И тут же холодная волна пробежала по спине, застыв в позвоночнике и отозвавшись жаром внизу живота, вызывая сильное напряжение. Ощущение было болезненным и очень приятным. Он словно оцепенел, поддавшись ему, но тут же ужаснулся. Краска стыда залила лицо, он не знал, что делать, как поднять глаза на друга. К счастью, Риан уже отвернулся и, зайдя в воду, занялся мытьем. Гилд сделал вид, что собирает для мочалки пучок сухой травы, и прикрывшись им, кое как зашел в воду. Она была теплая, но сейчас он готов был жалеть, что вода не как лед. Несмотря на весь его стыд и ужас, возбуждение не проходило. Он украдкой взглянул на сородича, но тот спокойно мылся, не поднимая глаз. Лицо у Гилда пылало, единственное, что он придумал, это с головой уйти под воду, что бы хоть как-то прийти в себя. Видит Небо, он не хотел такой реакции, он относился к Риану, как к другу, и больше всего боялся, что теперь тот начнет его презирать.

Волосы были чистыми, сам он тоже уже давно закончил мытье. Сидеть в теплой воде, посреди оазиса дивной природы, было б и вовсе прекрасно, если б не тягостное молчание и страх того, что придется встать и выйти. А вдруг, стоит ему подняться, как все случится опять? Решив, что тишина и неизвестность еще страшнее, он все же рискнул заговорить, подумав про себя, что если Риан проявит злость и недовольство, ему останется только собрать свои вещи и уйти. Уходить не хотелось, он привязался к новому другу, они ведь уже решили, что будут жить вместе, но кто знает, как гордый альв поведет себя теперь?

— Вода очень теплая, — словно чужим, изменившимся голосом, произнес Гилд, и продолжил с трудом. — Здесь очень красиво, природа, цветы и все такое, наверно поэтому… здесь расслабляешься.

Он замолчал и внутренне сжался, словно ожидая удара. Он уже был готов к худшему, к тому, что придется выслушать грубость, а затем уйти.

Риан в который раз поблагодарил природу, которая поскупилась на склонность к румянцу, иначе лицо его полыхало бы всеми цветами побежалости, выдавая крайнюю степень смущения.

— Да. Тут хорошо. — Выдавил он из себя в ответ.

Встретиться взглядами им оказалось сложнее, чем в бурю одной рукой свернуть парус. Но когда это, наконец, произошло, Риан крайне удивился подавленному виду Гилда, ему даже показалось, что в темных глазах сородича притаился страх. Гилд испугался? Нежели заметил? Риан судорожно сглотнул. Надо было что-то срочно сказать, как-то пояснить ситуацию пока не поздно.

— Я тут один много лет… понимаешь, люди не в счет. Они чужие, а тут свой… Я просто забыл как велико значение прикосновения… у нас.

Он отчаянно пытался найти нужные слова, такие чтоб не показались ни пошлостью, ни вульгарностью.

— Ты прости меня… если сможешь.

Казалось, в горле открылся вулкан и по языку стекает раскаленная лава.

Гил истолковал его слова по-своему и в первый миг смертельно побледнел. Ему хотелось уйти под воду и больше никогда не всплывать. Затем пятна лихорадочного румянца выступили на скулах, благо его кожа позволяла краснеть. Не будь он в воде, ему показалось бы, что земля уходит из под ног. "Значит, — пронеслось в голове, — Риан все заметил, и теперь пытается объяснить мне свое прикосновение. Он может подумать, что я такой же, как те мужчины, видеть которых мне доводилось среди людей".

— Это ты меня прости… — ели вымолвил он. — Я не хотел… я не знаю, почему так вышло.

Похоже, одиночество неблагоприятно сказалось не только на моральном облике, но и на умственных способностях, потому что Риан никак не мог взять в толк, за какое прегрешение оправдывается Гилд. Он поглядел на друга с подозрением, ожидая какого-то подвоха. Но голос у Гилда странно дрогнул.

Может быть он так смутился своих шрамов?

— Да не расстраивайся ты так, — пробормотал Риан не впопад. — Тоже мне… Хочешь я и тебе сведу рубцы?

Сказал и сразу пожалел об этом. И вовсе не потому, что дал невыполнимое обещание. Еще несколько часов назад он даже не задумался бы о своих словах. Но после того, что с ним произошло… Что, если теперь он всегда так будет реагировать на Гилда? Как тогда прикажешь лечить, не прикасаясь?

Риан окончательно запутался в собственных рассуждениях, заблудившись в причинах и следствиях как густом непроходимом лесу. Одно было хорошо, пока он размышлял, тело успокоилось. Но кто знает, надолго ли? Риан начинал понемногу сам себя бояться.

С Нэнвэ они спали в походе под одним одеялом, мыли друг друга в бане, перевязывали, не испытывая никаких чувств, кроме приязни и заботы. Впрочем, к Гилду он испытывал то же самое. Одиночка-альв, всеми гонимый, раненый и бесприютный, вызывал в нем острое сочувствие, даже какую-то нежность, какую испытываешь к брошенному ребенку, который в холодный день пришел просить хлеба под чужой порог. В былые времена Риан чувствовал настоящую душевную боль, когда видел в городах таких вот малышей-оборвышей.

У альвов никогда не было зазорным, чтобы один мужчина пожалел другого за понесенные физические или моральные страдания, у людей все было прямо противоположно. Но Риан раньше никогда не задумывался над этим фактом. А видимо, следовало.

Предложение залечить рубцы в первый миг обрадовала Гилда. Во-первых, это был уход от прежней темы, дающий понять, что Риан не злился на него, а во-вторых, он бы не отказался избавиться от шрамов. Раньше, такое никогда не приходило ему в голову, он бы и не стал ни у кого просить, но тут Риан предложил сам. Гилд уже вздохнул было свободнее, и чуть улыбнулся, чтобы согласиться и поблагодарить друга, но вдруг с ужасом понял, что принять предложение не может. Если Риан будет залечивать рубцы и прикасаться к нему, то все повторится. К страху, растерянности и непониманию того, что происходит, прибавилась еще и картинка того, как Риан проводит рукой по его телу. Впечатление было таким ярким, что Гилд снова почувствовал острое, щемящее напряжение. Теперь он готов был сбежать или заплакать. Однако на этот раз ему удалось успокоиться, и воля взяла верх над плотью. Больше он не мог играть в странную игру недомолвок.

— Риан, — произнес он решительно, глядя другу в глаза, — я, правда, не знаю, почему так среагировал, когда ты коснулся меня. Прости… Если не считать ран, то я вообще не помню, когда ко мне кто-то прикасался. Я всегда был один, ты сам сказал, люди не в счет… даже поговорить не с кем, рассказать… для всех чужой, и это в лучшем случае, а в худшем — враг и нелюдь.

Он помолчал немного, собираюсь с мыслями:

— Когда я остался у тебя, мы стали понимать друг друга. Я уже и забыл, что такое бывает. В чем-то мы одинаковые, может поэтому, я воспринял тебя просто как своего. Вот и расслабился, когда ты притронулся… понимаешь? Я знаю, со стороны, это наверно мерзко.

Риан тяжело вздохнул, и пока понимание медленно просачивалось в разум, как ручеек сквозь трещину в камне, он молча глядел перед собой. Мысль обожгла и заставила задохнуться от волнения. Так вот оно что! Значит, Гилда постигла та же беда!

— Ты не поверишь… хм… Гилд мы с тобой действительно одинаковые. — Он неловко улыбнулся. — Как я могу не тебя сердиться, когда у самого… так вышло. Сам даже не пойму, как это получись… В общем…забудем.

— Правда! — воскликнул Гилд, и рассмеялся спокойно впервые за долгое время.

Напряжение спало, он был несказанно рад тому, что нет ни злости, ни высокомерных обид, и что они оказались похожи и в этом. Неловкость почти прошла, ну случилась такая реакция — подумаешь, кому какое дело? Из-за того, что в жизни Гилда не было ни влюбленности в женщину, ни страсти, ни мук, в глубине души ему казалось, что ничего страшного в подобном проявлении вообще нет. "Что плохого, если возникают приятные чувства, ведь их почти нет в реальной жизни. Если бы не это, как вообще можно жить одному столько лет? С ума ведь сойдешь". Вслух он, конечно, ничего подобного высказывать не стал, но заметно оживился.

Поговорив об источнике и рассказав, какой водоем с горячей водой, похожей на небольшое озеро, он видел раньше, Гилд предложил выстирать вещи, не даром же они их принесли. Пока шла стирка, он украдкой наблюдал за приятелем, пытаясь понять, как тот оценивает произошедший эпизод. Пару раз он перехватывал на себе такой же любопытный взгляд, но оба они молчали. Гилду хотелось поговорить с другом, но он не решался. В жизни у него никогда не было возможности узнать у кого-то из мужчин что-нибудь касающееся личных дел. Отец был слишком суров, да и расстались они рано, позже никто не обращал внимания на юношу, постепенно становящегося взрослым, у друзей он спрашивать стеснялся, потому что подобные вещи в таком возрасте уже следовало знать. Так он и вырос, не зная многого из того, что обычно рассказывают мальчикам отцы. К чести Гилда надо сказать, что дураком он никогда не был, и порассуждав сам с собой на любые темы, как правило, находил решение или ответ, но верным ли оно было, он не знал. Правда, со временем он понял, что это, пожалуй, не так уж и важно. Он привык быть один, в лесу и среди людей, и никогда не задавая лишних вопросов. И вот теперь, по прошествии стольких лет, он вновь встретил альва, с которым можно было поговорить.

В свою очередь Риану стало даже немного грустно. Сколько ни живи, ни топчи землю и не мни себя видавшим виды, все равно не стоит обольщаться своим жизненным опытом. Альв давно решил, что его уединение есть наилучший выход, самый достойный путь по тому, что теперь называется жизнью, а на самом деле является лишь бледной тенью прошлого. Риану казалось, что он вырос из страстей и привязанностей, оставив все это в минувшем, в самом безопасном месте на свете, куда никогда не дотянется рука захватчика. Но нет. Нельзя жить без родственной души, нельзя жить без близкого сердца, нельзя отрезать себя от мира. Никто не может быть один. И не должен.

Случай, произошедший с ним и с Гилдом, казался Риану немного странным, и неожиданным, но не более. Он даже подозревал, что случись подобное в более давние времена, то они бы и вовсе не стали сильно смущаться, просто от того, что в голову не пришли бы мысли о непристойности. Ведь в свое время его самого и Нэнвэ никто из соратников и товарищей по оружию не подозревал в неестественной связи. Не принято такое было у эльфов никогда. И теперь вся неловкость и смущение были навеяны лишь общением с людьми и знанием их поступков.

Риан был очень благодарен своему новому другу за понимание, деликатность и сочувствие, но все равно старался лишний раз не смотреть на Гилда, чтоб не смущать его и не смущаться самому.

Во всяком случае, они объяснились, и между ними не осталось недомолвок, и это очень хорошо, — решил он.

Стало совсем тепло, солнце даже припекало, мало по малу нагревая камни. Мужчины понемногу расслабились и вели неторопливую беседу о всяких пустяках, наслаждаясь взаимопониманием, общностью интересов и той неуловимой связью, которая устанавливается в обществе друзей.

— Не хочется уходить отсюда, — вздохнул Риан. — После этого места в лесу не хватает воздуха и света. Я приходил к источнику зимой, на рассвете тут удивительно красиво, особенно когда падает снег…

Он рассказал, как однажды проснулся еще затемно и понял, что если проведет этот день в сумраке землянки, то сойдет с ума. Ноги сами привели его через сугробы в эти скалы. Всю ночь шел снег, пушистый и мягкий, но на рассвете снег прекратился и ветер разогнал облака.

— Я стоял вот на том валуне, — Риан показал на большой серый камень. — И когда увидел, как встает солнце, когда увидел чистое небо… Ты поверишь, если я скажу что именно тогда я понял, что мое одиночество скоро закончится? Словно кто-то прошептал мне это на ухо.

— Поверю… — выдохнул Гилд. — Потому что когда я ушел из гарнизона, поняв, что не способен больше жить среди людей, и снова оказался один в лесу, то обратился мысленно, с просьбой, чтобы мой путь закончился, или чтобы наконец, что-то изменилось в нем. Я устал быть один, хотя раньше мне казалось, что для меня это благо.

Обратно они шли споро и даже весело, чистые, довольные собой и миром, а следом за ними, приплясывая от нетерпения, бежала весна, рассыпая щедрой рукой вокруг себя тепло и свет, и теплый ветер пел в поднебесье.

Странное дело, но после этого похода между друзьями исчезла последняя грань. Им больше не надо было думать, стоит ли задавать тот или иной вопрос, не надо было опасаться за свои слова. Казалось, что нет ничего такого, что нельзя было бы высказать вслух, обсудить, узнать, впрочем, вслух ли? Иногда достаточно было даже мысли для того, чтобы тебя поняли и ответили на негласный вопрос.

В этот день они уже час бродили по насыпи, Гилд осматривал каждый камень, нагибаясь или поддевая породу носком сапога.

— Ну и что? — в очередной раз поднял брови Риан.

— Пока не знаю, но должно быть. Где-то здесь по всем признакам проходит жила, скорее всего, она под верхнем слоем известняка.

Гилд мимоходом откинул волосы, и продолжил изучение каменистой насыпи у подножья холма. Нагнувшись, он ковырнул ножом темный слоистый камень, присел на корточки, потер в пальцах пыль, а затем улыбнулся. Да, вот оно, это было то, что он искал — горючие камни. Их можно было бросать в костер или жечь в печи вместо дров, и тепла они давали намного больше, чем дерево. В человеческом языке названия у них не было, потому как никто, кроме древнего народа, не знал применения им. Раньше некоторые племена людей пользовались чужими навыками, позаимствованными у Перворожденных, но позднее все было забыто, и в этой местности о камнях не знал никто. Удивляло скорее то, как Гилд различал их средь других. Сидя на корточках, он рассматривал пласт темного сланца, тянущийся на поверхности земли.

— Длинный, нам повезло!

Он вновь улыбнулся, тыльной стороной руки убирая волосы с лица.

Риан наблюдал за ним с интересом, но копаться в камнях не торопился, он не разбирался в них. Сейчас, когда он лицезрел, в основном, затылок друга, то заметил насколько неровно у него отросли волосы, словно Гилд сам когда-то подрезал мешавшие пряди ножом. К слову сказать, именно так оно и было. Глядя на неприбранную прическу, Риан вдруг вспомнил, как выглядел сам, после того, как бежал из плена. От воспоминания его передернуло, оно обжигало всегда. Те же отросшие, плохо расчесанные пряди, которые выбивались из под шнурка и падали на лицо. Гилд давно уже не замечал их, но Риан помнил, как тогда, едва попав в безопасное место, он дал себе зарок, что никогда не опустится до состояния плена, не будет скотом, которым люди тогда хотели сделать его. Аккуратная, выстиранная и зашитая одежда, ровно обрезанные волосы, расчесанные волосок к волоску. Поначалу только они и помогали Риану сохранить разум. Странное дело, внешняя форма помогла сохранить внутреннее содержание от разрушения.

— Слушай, давай я тебя подстригу. — Вдруг предложил он.

— Зачем? Я не хочу стричься, как люди, я даже в крепости так не ходил. — Гилд с удивлением вскинул глаза, но потом уяснил суть вопроса и улыбнулся. — Хорошо, спасибо… А почему ты сам стрижешься так коротко, до плеч, почти как человек?

— Так проще затеряться в толпе. Теперь это можно счесть благом — пожал плечами Риан. — Но когда-то я носил косу. Длинную.

Глаза эльфа затуманились от воспоминаний.

…вороненая сталь доспехов и ярко-голубой плащ на плечах, рука в латной перчатке на рукояти меча, высокий шлем…

— Чистая одежда и расчесанные волосы стали для меня символом свободы, знаком моего освобождения. Ты понимаешь?…

Гилд кивнул.

— Я просто приведу твою гриву в порядок. — Объяснил Риан. — Пусть они знают, что даже в лесу Перворожденные остаются таковыми.

Кто такие "они", спрашивать не приходилось. Теперь "они" правили миром.

Когда альвы вернулись к землянке, Риан напомнил о своем намерении. Хватка у него была неодолимая, и, в конце концов, он уломал друга. Гилд даже не подозревал, что его сородич обладает таким красноречием и обилием аргументов. Гилд махнул рукой и сдался.

— Ладно, делай что хочешь. — Проворчал он, нехотя развязывая шнурок.

Сначала Риан осторожно расчесал волосы Гилда, стараясь распутать колтуны и не причинить боли. Радость переполняла его сердце, так приятно было позаботиться о друге, хоть чем-то выразить свою признательность за сам факт существования.

— Честно говоря, я сам ненавижу, когда кто-то прикасается к моим волосам, — признался он. — Так что… если тебе неприятно, то ты уж прости меня, я постараюсь побыстрее справиться. Потерпишь?

— Что ты?! — Гилд так резко обернулся, что расческа едва не выскользнула из рук Риана. — Мне приятно. Может тебе и нет… я понимаю, волосы запутанные, но чистые, правда, я недавно их мыл.

Он посмотрел другу прямо в глаза, и в миг, когда их взгляды встретились, они прочли мысли друг друга. Оба сразу успокоились, Гилд снова развернулся спиной и, когда расческа вновь коснулась его волос, чуть откинулся назад в неконтролируемом движении. Он просто поверил, поддался и шагнул в топкую пелену спокойствия, словно в туман. Ему было хорошо, но он помнил… помнил, хотя и не старался удерживать в памяти те далекие дни, когда шелковистые волосы были стянуты тонким серебряным зажимом, когда он не знал, что способен ходить в грязной одежде и есть невесть что. Когда он думал, что точный рисунок чертежа или карты на тонком пергаменте ценятся больше, чем кусок хлеба и еда в грязной таверне людей. Ему казалось, что знания его народа будут преумножаться и жить на Земле вечно, что в них будут нуждаться, их будут ценить. Как давно это было… он до боли сжал челюсти, чтобы не думать… как давно!

Ножницы у лесного отшельника были импровизированные, два лезвия, соединенные грубой пружинкой, но в руках Риана они порхали бабочками, ровняя пряди так, чтобы Гилду было удобно и скалывать их, и носить распущенными.

— Где ты этому научился? — поинтересовался Гилд, видя, как споро справляется с задачей его новый друг.

— Ох, чего я только не умею делать, — вздохнул тот. — Наверно, только летать не научился.

Солнце пригревало полянку, где они расположились, и Риан начал тихонечко напевать, увлеченный своим занятием. Назвать это песней было бы слишком преувеличить, так — негромкое мурлыкание себе под нос, свидетельствующее только о душевном покое и хорошем настроении исполнителя. Гилд к своему удивлению узнал мелодию. Старинная песня о доме и родном пороге, о том, как возмужавший мальчик, уже совсем мужчина, возвращается к матери, песня о тепле материнских объятий и щедрости отцовского сердца. Только Риан пел её на каком-то малопонятном языке.

— Очень красивая песня, а что это за язык? Я его не знаю.

— Это язык моей матери, Гилд, женщины из народа древнейших мореходов этого мира. Наверное, я один теперь и помню его. Только… певец из меня никакой. — Вымолвил он печально.

Его лицо было полностью лишено каких-то признаков возраста, нет, не юное и не прекрасное, как твердят все легенды о дивном народе. Наверное, на человеческий взгляд ему могли дать около тридцати с небольшим, но эти светлые глаза видели такую тьму времен, что их тень навеки отпечаталась в глубинах зрачков.

И хотя Гилд не просил, но Риан все-таки заплел ему несколько мелких косичек, которые сколол тонкой деревянной шпилькой. С удовлетворением оглядел созданное своими руками и провозгласил.

— Совсем другое дело. Во времена моей юности — отбоя не было бы от красавиц-плясуний.

…огромный костер на морском берегу бросает жаркий отблеск на лица танцоров, на воду, на стоящий неподалеку большой, невиданной красоты корабль… в длинных волосах цветы… сияют глаза… пылают румянцем щеки…смуглые сильные руки мужчин переплетены с тонкими руками девушек… стройные ноги… зовущие губы…

Риан негромко рассмеялся.

— Кто б знал, как давно все это было…

Гилд никогда не носил такой прически, даже не видел, чтобы кто-то плел такие косы. В первый момент, это странное сооружение на голове сильно удивило его. Но потом в памяти всплыла одна гравюра, он вспомни точеное, волевое лицо мужчины в латах и косы, собранные сзади в пучок.

— Спасибо… — он осторожно коснулся пальцами странной прически. — Удобно, так убирали волосы в твоем народе?

Ему хотелось добавить, что на "красавиц-плясуний" он и в юности не рассчитывал. Праздники тогда уже случились редко, народ его жил обособленно, вытесненный со своих исконных земель. Шумных гуляний не было, зато люди по соседству в свои праздники пили и веселились вовсю. Если девушки его народа и танцевали открыто, то лишь в праздничную летнюю ночь, на поляне, при свете луны, а у их отцов и братьев всегда было наготове оружие. Много позже он наблюдал со стороны за ночными гуляниями деревенской молодежи людей. Тьма леса и заросли надежно скрывали альва, он как всегда был в стороне, как всегда один.

— Я рад, что тебе нравится. — Улыбнулся Риан.

— Интересно, живет ли еще кто-нибудь у моря, в том месте, из которого я родом? — невпопад отозвался Гилд. — Хотя, лучше наверно и не знать, тогда можно надеяться хоть на что-то.

Странная, призрачная надежда, гревшая душу вопреки всему. Нет, он не рвался вернуться туда, он просто хотел знать, что есть еще на Земле места, где живут его родичи. Живут нормальной, обыденной жизнью, не так, как он — в лесу. Разум подсказывал, что нет больше таких мест, но душа упорно хотела верить. Он снова коснулся непривычной прически. Подумать только, на сколько наций и народностей делился некогда его народ, а что осталось… если Рок, Судьба или Время столь неумолимы, то стоит ли продолжать борьбу? Вывод казался ясным, но сейчас здесь, в лесу, рядом с Рианом, он снова обрел иллюзию дома и нормальной, размеренной жизни, так стоило ли заглядывать вперед. Гилду хотелось обмануть себя, убедить, что вот так, в отрыве от мира, они и будут жить дальше, всегда, пока не кончится жизнь. Может, тому, кто знал много радостей и удачи, она и показалась бы наказанием, но только не Гилду. Ему нравилось все, и здешние места, и разговоры, и то, что вокруг нет людей, и никто их не беспокоит.

Вечером того же дня альвы, прихватив с собой нехитрые снасти, отправились на реку, как когда-то в детстве, до полуночи ловить рыбу. Весна вступала в свои права, но вода в реке и протоке оставалась пока по-зимнему холодной, самое время для рыбной ловли.

В легких сумерках они подошли к реке, неслышно приблизились к берегу и застыли, прислушиваясь, потому что прямо под берегом нерестилась крупная рыба. Тишину нарушал лишь плеск воды, да капель с надломленной кем-то березовой ветки. Сделав аккуратный надрез на коре, альвы подставили берестяной короб, пока рыба будет ловиться, березовый сок наполнит всю емкость. Потом разрез нужно будет замазать глиной, и дерево не ощутит повреждения и потери. Пока пристраивали коробок, Гилду вспомнилось, как солдаты гарнизона прошлой весной прорубали стволы берез топором и подставляли под рану ведра, даже не взглянув на несчастное дерево. Тряхнув головой, он отогнал воспоминание прочь. "Все прошло, — сказал он себе, — к ним я уже никогда не вернусь". Что бы ни было впереди, пусть уходил вперед безвозвратно, оставляя за собой боль и потерянные надежды.

Но теперь и эти мысли были уже в прошлом, а в настоящем оба альва занялись ловлей рыбы. Их глаза блестели в темноте почти детским азартом, и казалось, что не было множества прожитых лет, тысяч пройденных дорог. Вечно юные — когда так говорят о них, может быть именно эту способность радоваться жизни, несмотря на прожитое, имеют в виду люди.

Для лова у Риана были нехитрые снасти, что-то похожее на обычный бредень и тонкая бечева с крючком и поплавком из пучка птичьих перьев. Обычно он ленился, закидывая бечевку, и знай себе полеживал на бережку в ожидании, пока клюнет рыбка. Одному ему хватало всего нескольких рыбешек.

— Когда-то еще в юности отец моей матери взял меня на охоту за морским зверем, — рассказывал негромко Риан. — Тогда я научился пользоваться гарпуном, и потом мне это умение здорово пригодилось. Достаточно наточить палку и… Особенно в морской воде. Вдвоем можно набить рыбы на ужин десятку голодных воинов.

— А сейчас как будем?

— Неохота лезть в воду, — улыбнулся Риан. — В крайнем случае, возьмем бредень. А так половим на крючок. Я знаю тут местечко, где полно червей.

— Давно я уху не ел, — признался Гилд.

— А можно еще запечь несколько рыбешек в углях. С зеленью.

Распаляя друг другу аппетит дальнейшими рассказами про разнообразные вкусности, мужчины с азартом ловили рыбу. Откровенно говоря, с кулинарными изысками Риан за всю свою жизнь так познакомиться и не успел. Хотя, что касается вина, то бывали случаи разные

— Глупо говорить, что в старину все было лучше, но это не относится к вину. Тех вин, что подавали когда-то на пирах владык, уж не будет никогда. — Мечтательно вздохнул он, насаживая на крючок очередного червячка. — Иногда мне снится большое застолье, серебряные кубки, полные вина и эля, свет тысяч светильников, кажется, что кровь быстрее бежит по венам, и просыпаться не хочется.

Гилд поглядел на сородича немного странно.

— Что не верится? — рассмеялся альв. — Это я сейчас точь-в-точь пугало огородное, а тогда сам Верховный Король не гнушался моего совета.

Его тихий смех был как журчанье ручья. Похоже, бывшего воина самого крайне забавляло настоящее его положение — отшельника и изгнанника.

— Были и вина, и пиры, и Короли… — отсмеявшись, промолвил он. — Каждый последующий мельче предыдущего, слабее духом и зависимее от обстоятельств. После того, самого первого, другие владыки оказались не чета. Нельзя заставить себя преклонить колена и произнести слова верности пред амбициозным, расчетливым и самовлюбленным лордом, в котором уже только тлеет искорка былого гордого пламени нашего народа. Я так и не смог. Тогда казалось, что людям служить проще. Они не требовали к себе ни любви, ни доверия. Только мои клинки и мой опыт.

Горьки были его слова, горьки и солены непролитыми слезами по утраченному. А ему было что утрачивать. Спокойный и решительный взгляд глаза в глаза, не как вассал и сюзерен, но как соратник и брат по оружию, гордый разворот широких плеч, облитых в червленую сталь, сияние венца, серебряные знамена за спиной…

— Должно быть красиво… — глядя вдаль, словно самому себе обронил Гилд, и добавил совсем тихо, — я этого никогда не видел.

Он вспомнил ту битву, на которую шли они на своей земле, вспомнил, и чуть поморщился. В тот год их селению все время досаждали кочевые племена, приходящие с востока с набегами. Кочевники досаждали и людям и альвам, с той лишь разницей, что люди жили южней, на равнине, и селение альвов отгораживало их от набегов, словно щитом. Чтобы разбить орду и отбросить кочевников в степь, требовалось совсем немного, объединить силы людских и нелюдских дружин и ударить по врагу с двух сторон, однако это оказалось проще сказать, чем сделать. Шли долгие как летний день переговоры лордов, людской барон и владыка альвов не раз сходились за столом, только решить ничего не могли. Барон вначале норовил бросить альвов вперед, а коли их перебьют, то воспользоваться двойной победой, избавиться от ослабевших кочевых племен и получить северные земли чужаков, оттеснив их в горы и к морю. Но, поразмыслив, он разумно решил, что степь пустой не бывает, уйдет одна орда, нагрянет другая, только щита альвов больше не будет у него за спиной, а, следовательно, соседей надо поддержать, помочь им, но не просто так. И барон предложил Высокому лорду стать его вассалом, получив помощь людей взамен. Что почувствовал владыка в этот час, не знал никто, Высокий альв умел владеть собой. От доли вассала, равно как и от помощи людской, он отказался, и покинул зал, не схватившись за меч, не сказав резких слов, а мог бы… но помнил, он тоже слишком многое помнил о потерях, он долго жил на этой земле. Противопоставить зарвавшемуся барону ему было нечего, давно уже не было ни той мощи, ни тех мечей, и серебристо-голубые стяги, что когда-то приводили в трепет врага, не развевались больше у него за спиной. Ныне лишь небольшое селение под его началом доживало свой век меж горами, морем и равниной людей, стараясь сохранить за собой хотя бы эти земли.

Но не зная Высокого народа и не понимая его, барон планов соседей постичь не смог, а потому, поразмыслив, сам же испугался своего замысла, решив, что хитрые и коварные альвы могут, сговорившись со степняками, пропустить их через свою территорию, на земли людей. Конец сомнениям человека положил новый набег. Благодаря ему, ближе к осени, срочно подняв свои дружины, два лорда все же пошли в бой.

Риан болезненно скривился, он словно видел эту историю, знал, что осталось от великой славы воинов его народа, да и от них самих.

"Где же ты был?…"

"Кто знает… меня не было с вами. Меня давно уже нигде не было".

Нет союзников, нет дружин, нет братьев. Отныне Младший народ стал сильней, а сильный всегда диктует свои правила. Нет справедливости в этом мире, как нет и конца потерям.

Риан осторожно, словно против воли, коснулся волос Гилда.

— Не слушай меня, я так давно живу, что успел обрасти воспоминаниями, как дно корабля ракушками. Куда я, туда и они. Одичал совсем.

Он почти просил прощения за свою память и за свою боль. Прощения — да, но не сочувствия. Риан не был несчастен, он был одинок, а это разные вещи.

— Я понимаю…

Надо ли сочувствовать тому, кто, пройдя свой путь, очутился в одной с тобой лодке? Кто разделит дорогу, если дальше она сливается воедино? Так ли уж важно, как каждый из них попал в эту жизнь, в этот лес? Но путь еще не был окончен, а потому нужны силы, чтобы продолжить его.

Каждая весна несет с собой обновление, но эта весна стала особенной и для Риана, и для Гилда. И не потому, что она разбила оковы их одиночества и высекла из встречи искорку дружбы и понимания, а потому что было в её дыхании какое-то предзнаменование окончательного и бесповоротного изменения в жизни. Стоило только прислушаться к шелесту ветра, к бормотанию ручья, вглядеться в рисунок птичьих стай, возвращавшихся с зимовья, в тонкое плетение паутинок, и для существ, созданных для гармонии, ответы были почти так же ясны, как кривые рунические письма на древних менгирах для языческих колдунов.

Неизъяснимое наслаждение дарил каждый прожитый день, полный маленьких радостей и забот, где было место всему — и шуткам, и воспоминаниям, и взаимному узнаванию, и неизбежному любопытству. В эти дни Риан понял, что Гилду даже трудно описать, что он любит, а что нет. Никто, никогда не спрашивал его об этом, не интересовался его вкусами и желаниями, и потому, первое время, вопросы друга заставали его врасплох. Но он был бесконечно благодарен ему за проявленное любопытство. После долгой паузы, он вспомнил, что больше любит жарить рыбу на костре, чем варить, но тут же, словно извиняясь, торопливо добавил, что вообще-то ему все равно, главное, чтобы не было проблем с едой. Еще больше его удивило, когда Риан спросил, нравится ли ему петь, он действительно не знал, что ответить. Живя один, он частенько напевал что-то вполголоса, занимаясь делами или просто идя по лесу, но никогда не делал этого при ком-то. Даже когда в его селении случались праздники, он стеснялся открыть рот. Память хорошо сохранила эпизод, когда в юности кто-то сделал ему замечание, сказав, что голос его подводит. Голос юноши тогда ломался, и с тех пор давно уже стал другим, возмужал и окреп, но петь он больше не стал, запомнив урок навсегда.

Как-то вечером друзья выяснили, что оба очень любят мед. Только Риан говорил об этом спокойно, а Гилду почему-то казалось, что о его любви к сладкому лучше никому не знать. Уверенность Риана понемногу передавалась ему, живя рядом, они оба становились спокойнее, начиная доверять.

Довелось Гилду узнать и про любовь Риана к рыбалке и забавным историям на грани приличия, над которыми оба смеялись, вспоминая их вновь и вновь. Бывший воин души не чаял в своем оружии, и одновременно досконально разбирался в жизни лесных тварей, во всяческих тайнах природы. А еще он умел играть на флейте.

— Я столько лет не прикасался к ней, — признался он однажды, доставая невесть откуда старую флейту вишневого дерева. — Вот послушай.

Хрупкая мелодия оказалась вовсе не печальна, как можно было предполагать. Что-то очень радостное и почти игривое было в ней.

— Ну, надо же! — вздохнул Риан. — И совсем не разучился.

Он снова приложил инструмент к губам, извлекая из него все новые и новые звуки, трепетно-нежные, прозрачные и яркие как летние бабочки, стремительные словно полет стрижа и текучие как разогретая солнцем смола.

Гилд заворожено слушал, сердцем растворяясь в таких близких звуках родных песен его народа.

— Это надо отметить подобающим образом, — подмигнул сородичу Риан.

— Отметить? Что? — удивился Гилд.

Но лесной отшельник лишь лукаво усмехнулся в ответ. Он нырнул в землянку и долго рылся в своих запасах, пока на свет не был извлечен небольшой кувшин с узким горлом, залитым воском.

— Что это?

— Вино. — С гордостью ответствовал Риан. — Я держал его про запас для особого случая, и вот он настал. Заодно отметим твое появление в этих местах.

Альв отковырял затычку, и осторожно принюхался к содержимому. Смешно повертел носом и дал понюхать сородичу.

— По-моему, вполне даже ничего? Что скажешь?

— Наливай, — рассмеялся Гилд, уловив запах красного вина крестьянской выделки.

Они сидели на бревне и пили по очереди прямо из горла, смакуя неказистый аромат и букет, словно драгоценные и тонкие королевские вина. Вино кружило голову, придавая мыслям небывалую легкость. Для того, чтобы опьянеть по настоящему, альв должен выпить много больше, чем содержание одного кувшина, и то разделенном пополам, но Риана и Гилда пьянило не вино, а ощущение свободы, которое для них обоих было самым важным в жизни. Они смеялись, наслаждаясь каждым мигом, проведенным в блаженном ничегонеделании.

— Не хватает только общества прелестных девушек, — заявил мечтательно Риан, ложась на траву и подставляя солнечному лучу бледное лицо. — Вино, флейта, меч и красавица — что еще сделает мужчину счастливым и заставит на время забыть обо всем?

— Наверно…

Гилд замолчал. Не было в его жизни ни хорошего, верного оружия, ни красавиц, да и вино было редкостью, к которой он не привык. Умом он понимал друга, но сам ничего такого не испытывал. Жизнь не дала ему шанса понять многие вещи, просто не дала. За годы, прожитые в лесу, он убедил себя в том, что так оно и лучше, по крайней мере, нечего терять, и жалеть тоже не о чем. Однако он чувствовал и понимал этот лес и мир вокруг себя, и всех духов и призраков, что жили рядом с ним в глуши и дарили покой.

По губам Риана блуждала сонная улыбка, он прошептал чуть слышно:

— В годы моей юности нравы были простые, незамутненные ничем таким… Вкус поцелуев, вкус вина… я все еще чувствую их…

Юный облик проступил сквозь бурю прожитых лет, нет, не лет — столетий, и растворились, ушли в небытие все беды и невзгоды. Вот сейчас распахнутся ясные серые глаза, взметнутся вихри ресниц, и полудетская улыбка тронет край тонких губ, и возляжет на голову пышный венок из полевых цветов, роняя на щеки и нос желтоватую щекотную пыльцу.

Было ли то действием вина, или просто весенний лес заколдовал двух бродяг, а может быть, как это водится у альвов, окружили они полянку своими чарами, чтоб ничто не потревожило их хрупких душ. И в мире в тот миг не было никого счастливее.

Теплый воздух, пронизанный солнечными лучами, и плывущие облака в поднебесье, дружеское прикосновение, веселый взгляд, сокровище слияния душ и сияние радости в глазах. Чудесный миг двух чудесных существ, редкий, а потому совершенно незабываемый и неповторимый.

Кувшин с вином почти опустел, Риан рассказал еще одну не слишком приличную историю, которая, по его утверждению, случилась год назад, в деревне по соседству. Почему-то им обоим она сейчас казалась особенно смешной.

Альвы лежали на залитой солнцем траве. Мягкие, весенние лучи согревали землю, даря покой и тепло. Разговор становился все медленней, постепенно переходя то ли в мысли, то ли в грезы. Они почти видели образы, рисуемые воображением. То были красивые, почти нереальные картины, они сплетались узорами цветов, переходили в морские волны, а те гнали и гнали корабль в желанную даль. Потому что с детства каждый из дивного народа верит, что где-то там, вдали, за внешним морем, ждет его вечная Земля, где сбудутся надежды и жизнь станет счастливой. И вот уже вставал за грядой волн желанный берег, но что ждет их на нем, не знал никто. Потому как бытовали легенды, что предки их бежали из тех мест на поиски счастья в Серединные земли, а стало быть, круг замкнулся, но верить в это вряд ли кто-нибудь хотел.

— Как думаешь, мы можем жить здесь, вдали ото всех, никому не мешая? Просто жить рядом, год за годом, пока не кончится путь…

Гилд смотрел в высокое чистое небо. Конечно, он знал ответ, к сожалению, альвы не могут себя обмануть, и ему совсем не нужны были возражения друга, да тот ничего и не говорил, он тоже знал. Все было ясно и так. Им обоим хотелось в этот день, полный жизни и сил, сделать вид, что они поверили, будто счастье возможно. Ну, хотя бы не счастье, а его дальний свет.

— Почему этот мир так устроен, почему наша жизнь мешает людям? — вырвалось у Гилда почти с болью.

— Т-ш-ш-ш-ш… — Риан легко коснулся пальцами его губ. — Не надо, не думай… мы живы, что еще нужно?

И перевернувшись на бок, взглянул приятелю прямо в глаза. "Зачем звать судьбу, она и так придет?" — сказал его взгляд.

— Наверно…

Еще один взгляд и пальцы, запутались в волосах, светлых, чуть серебристых и темных, спадающих волнами ниже плеч. Нет смысла думать о будущем, есть этот день, солнце, трава, допитое вдвоем вино и тот, кто понимает тебя.

Есть запредельная нежность и неземное счастье, заключенные в одних лишь легких прикосновениях выражающих щедрость души, когда едва уловимое тепло от ладоней греет сильнее самого жаркого очага. Достанет только ощутить это тепло, чтобы выразить всю свою привязанность и благодарность. И больше не нужно ничего, ни долгих речей, ни пояснений. И можно лежать на траве и глядеть в небо, и быть одним целым со всем сущим в этом мире. Разве это не чудо?

Очень скоро стало понятно, что запасы продуктов стремительно заканчиваются и через несколько дней еды не станет совсем. Весенний лес скуп на трофеи, а без муки так и вовсе худо. Вытрусив из полотняного мешочка последнюю горстку прошлогодних желудей и измолов их, Риан изловчился спечь горьковатые лепешки. Это были последние лепешки.

— Надо идти в деревню, — сказал он.

— Это обязательно?

— Думаю, да.

Риану хотелось бы скрыть тревогу в голосе, но утаить очевидное для обоих задача не из легких.

— Никогда не знаешь чего ждать от них на этот раз. Словно за зиму они успевают забыть все, что знали до того. — С горечью сказал альв. — Ты пойдешь со мной?

— Да, пойду, мало ли что. Все же вдвоем безопасней. Я бы с радостью их не видел, но теперь у нашего народа другая судьба, жить совсем врозь невозможно.

Они вышли задолго до рассвета, прихватив с собой монеты, которые были у Гилда, мешок с беличьими шкурками и берестовый короб, заполненный до краев кусочками оловянной руды, намытой Рианом в одном из лесных ручьев.

— Может быть сумеем выменять у кузнеца что-нибудь нужное, или хотя бы немного больше муки. — Пояснил он. — За чистое олово цена была бы выше, но у меня нет такой возможности.

— А золото тут есть? — спросил Гилд.

— Нет, золота нету. Только олово, и то не слишком много. Это и к лучшему, не то этот лес кишел бы золотоискателями.

Эльфы шли быстро и встретили солнце уже почти на полпути. Кое-где, особенно на солнечных полянках, начинали цвести деревья — дикие вишни и сливы, и стоило больших усилий, чтобы не задержаться и вдоволь не налюбоваться красотой белопенного кипения жизни. Буйство разнотравья и темные заросли папоротников, светлые колоннады соснового бора и кряжистые могучие дубы-одиночки — эта земля была так щедра, так добра к своим детям, что кощунством казалась сама мысль о том, что можно равнодушно срубать деревья, и распахивать луга.

— Смотри. — Тихонько сказал Риан, показывая другу на вершину ближнего холма. — Лисовин.

И действительно, рыжая плутоватая морда наблюдала с безопасного расстояния за путниками.

— Из чужого курятника возвращается, — усмехнулся эльф и издал свистящий звук, заставивший лисовина крутануться на месте, взмахнуть хвостом и быстро умчаться прочь, унося в зубах что-то белое. — Хозяйка уж должно быть заждалась с добычей.

Для двух альвов лес был живым и ярким, полным открытий и чудес.

— На обратном пути сделаем крюк, я покажу тебе водопад. — Пообещал Риан, когда они уже подходили к деревне.

Издалека потянуло запахом навоза и мокрой земли, хлебным ароматом и даже молоком. В глубине души Гилду куда больше хотелось сразу пойти смотреть водопад, чем переступать черту деревни. Он боялся, действительно боялся людей. Это был почти неосознанный страх, ведь здешних жителей он не знал, но оставить друга одного, дожидаясь в лесу, тоже не мог. А потому, ближе к полдню, оба мужчины вышли из прилегающей рощи и, словно призраки, вступили на деревенскую улочку.

Место не понравилось Гилду сразу, низкие, словно вросшие в землю, темные дома, покосившиеся изгороди, грязь и навоз под ногами. Но главным было не это, что-то витало в воздухе, чувствовалось в косых взглядах редких прохожих, и недоброжелательством обжигало сердце. Хотя деревенские избы никогда не привлекали Гилда, то селение, рядом с которым он жил прежде, имело совсем другой вид. Зелень деревьев подступала близко к домам, речка освещала пейзаж, в то время как здесь, все было вырублено, и серая земля под ногами не знала даже травы. Встреченные ими люди были мрачны и закутаны в грязное тряпье с головы до ног. Исхудавшая за зиму скотина мычала и блеяла на все лады в убогих сараях. Пьяный, здорового вида мужик, едва не наткнувшись на альвов, отпрянул в сторону и, перекрестившись, сплюнул под ноги:

— Принесло же к нам темное отродье, в канун святого праздника!

Кровь отхлынула от лица Гилда, и он потянулся к мечу, Риан едва успел его удержать.

— Что ж ты так напился, если праздник святой, — медленно проговорил он, глядя человеку прямо в глаза. — Разве Бог разрешает вам пить в пост?

То ли от этих слов, то ли от взгляда, но человек так-то съежился и, не сказав больше ни слова, шатаясь, побрел мимо.

— Ты что, убить его надумал?! — развернулся Риан к родичу. — Не советую, потому что тут каждый второй такой же. Начнешь с этого, придется убить всех. Так что держи руки подальше от рукояти меча, пока мы тут. Потерпи…, пожалуйста.

— Я не могу их терпеть… — шепотом произнес Гилд, — порой мне уже все равно, что случится потом. Как ты их выносишь? Ты же был у них в плену.

Он выглядел так, будто шел по звериному логову, будто он, а не Риан успел познать неволю. Управлять собой ему становилось все трудней.

— Ладно, извини. Поверь, я ничего им не сделаю. — Он опустил глаза и пошел рядом с другом, стараясь не оглядываться.

Первым делом они направились к мельнику. Вернее, Гилд шел и шел следом, пока не услышал мерные шлепки лопастей колеса по воде.

— Твои монеты нам пригодятся. — Подбодрил Риан поникшего сородича. — Жон не устоит перед серебром.

Мельник — высокий широкоплечий мужчина, видимо, узрев пришельцев издалека, вышел навстречу. Радости на его плоском грубом лице разглядеть не удалось бы самому пристальному взгляду.

— Привет, Жон! — окликнул мельника альв.

— Привет. Чего надо? — пробурчал тот.

На Гилда он даже не глянул. Зато двое подростков, показавшихся в дверном проеме, вытаращили глаза и пялились на незнакомца без всякого стеснения.

— Хочу купить у тебя пару мешков муки.

— А деньга у тебя есть?

— Есть.

Риан продемонстрировал мельнику монету, предусмотрительно ограничившись только одной штукой, во избежании искушения.

— Откуда у тебя серебро взялось?

— Тебе-то какое дело? Заработал.

Гилд непроизвольно вжал голову в плечи, услышав злость в голосах собеседников.

— Хорошенькое дельце…

— Я за мукой пришел. — Отрезал альв. — Ты продаешь муку или нет?

Мельник вдруг странным образом замялся, глаза его забегали.

— Поди у старосты спроси. Навроде указ вышел про нелюдёв.

— Какой указ? — не понял Риан.

— Почем мне знать? Староста знает. Поди спроси у него.

— О чем спросить?

— Можна альвам муку продавать аль нет.

Риан сплюнул себе под ноги, не в силах сдержать раздражение.

— Хорошо. Мы скоро вернемся.

Он развернулся на каблуках и пошел обратно.

— Что теперь делать? — спросил растерянный таким оборотом событий Гилд.

— Ничего. Пойдем к старосте, узнаем заодно, что за указ такой. Но придется расстаться с еще одной монетой.

Привычка людей по любому поводу требовать вознаграждения злила его, с тех самых пор, как эльфы впервые столкнулись с младшим народом. Менялись поколения, менялись нравы и обычаи, но эта привычка оставалась сильна и неистребима во все времена.

— Поначалу я даже подумывал, не вырезать ли всю деревню до единого… — проворчал альв себе под нос. — Не знаю, что меня остановило. Вот так каждый раз они придумают какую-нибудь новую шутку.

По дороге в дом старосты они заглянули к кузнецу, но тут против ожидания Гилда все обошлось к взаимному удовольствию. Кузнец с радостью поменял небольшой бронзовый котелок, объемом не больше кулака взрослого мужчины, на оловянную руду и десяток беличьих шкурок. Видно было, что кузнец настроен более миролюбиво, он разговаривал уважительно и не пытался обозвать Риана — нелюдью.

Уловив вопросительный взгляд Гилда, тот поспешил пояснить происходящее.

— Я подсказал Йану пару старых приемов ковки, вот он и не забыл добра. Редкий случай.

— Редкий. — Согласился Гилд. — А ты знаешь кузнечное искусство?

— Скорее не искусство, а ремесло. — Усмехнулся невесело Риан. — Могу сработать подкову или нож, подобрать нужный сплав для посуды или оружия, но не более того. Хотя когда-то Мастер хвалил меня… Мастер из нашего народа, разумеется. — Уточнил он.

Дом старосты находился в центре деревни, почти на площади, на которой в тот день шел оживленный торг, приуроченный к будущему празднику. Явились одинокие охотники с добычей зимнего сезона, и жители дальних хуторов, и, похоже, даже заезжий купец — чрезвычайно редкая птица в здешней глухомани.

— А что за праздник у них? — полюбопытствовал Гилд.

— День какого-то… м…святого.

— Святого?

— Ну, такого человека, который сделал что-то хорошее для ихнего бога, — пояснил эльф. — Я не слишком хорошо понял, что там объяснял священник. Ты должен разбираться лучше.

— В том, что я слышал на проповедях, нет никакого смысла. Люди верят в бога, которого радует их смерть, причем мучительная смерть. Представляешь?! Я знаю, что святые, это люди, которых замучили. От них хотели, что бы они верили в бога по-другому, например, крестились не так, ели что-нибудь иное, носили на груди не такой знак, и ради этого они умерли, а их богу это было угодно. Похоже, что он не может видеть фэа и потому требует, чтобы люди показывали свою веру, совершая обряды в его честь или, например, убивали нас. Но если он не видит душ и не знает помыслов, при этом радуясь смерти, то тот ли это бог? Ну, ты понимаешь… либо они поклоняются Темному, либо их священники врут. Я никогда не говорил с попом, стараясь держаться от него подальше, а когда однажды он привязался ко мне, сказал, что плохо понимаю их язык, и он отстал.

— Мне как-то недосуг было в свое время поинтересоваться. — Пожал плечами Риан.

Пока чужаки пересекали деревенскую площадь, все взгляды были обращены на них, словно за зиму люди уже об Риане забыли, а появление второго нелюдя и вовсе шокировало их. Вроде альвы ничем особым не отличались от людей, разве что были выше ростом и сложены по-другому, не было в них здешней кряжистости и приземистости. Легендарные острые уши прикрывали сейчас волосы, так что и их было и не разглядеть. У того, кто был темноволос, волнистые пряди были длинней, чем у людей, и глаза, а главное, взгляд его казался им чужим, пламенеющим, злобным. Но даже если б не взгляд, рост и фигура, было в альвах что-то чужое людям, то, чего объяснить они бы не смогли. Чужаки, нелюди — что взять. Правда, селянки из тех, что помоложе, смотрели на них с любопытством. Двое мужчин были очень недурны собой, а на фоне местных мужиков, и вовсе красавцы. Возраст их был неопределим, просто взрослые мужчины, и точка. Держались они все время вместе, переговаривались между собой на своем языке в полголоса, тот, что бывал в деревне раньше, наставлял темноволосого, рассказывая ему что-то и объясняя. Поведение их было непонятно людям, и уже точно, не вязалось с привычками местных мужиков. Не подходили они под их представления, а потому вызывали общее раздражение и интерес.

Дом старосты отличался от домов остальных жителей лишь тем, что был он в два раза больше, и все. Те же крохотные оконца затянутые бычьим пузырем, такой же кривой забор, и точно такие же тощие дети, возившиеся в пыли возле крыльца. При виде нелюдей они не убежали, а застыли с раскрытыми ртами.

— Подожди меня здесь. — Попросил Риан. — Я пойду, поговорю с Ронриком наедине.

— Но…

— Староста не захочет брать мзду при всех. — Пояснил он и усмехнулся. — Детишки тебя есть не станут.

Он постучался в дверь и после громкого, но невнятного отклика вошел в затхлую темноту человечьего жилья.

Гилд остался стоять. Куда деваться, чтобы не маячить у всех на виду, он не знал и потому просто сел на бревно, лежащее возле дома, и надолго задумался. Он хотел оградить себя от пристальных взглядов людей, и словно ушел по дороге собственных мыслей, возведя межу собой и ими неприступную стену отчуждения, через которую не проникали их мысли и взгляд, голоса. От неловкости и смущения он постарался на славу, и потому вскоре люди будто бы перестали его замечать. Тем, кто был понаблюдательней, могло показаться, что силуэт альва становится размыт, словно сливается с общим фоном, с землей, небом, со стеной дома, и вовсе исчезает из виду.

Мысли уносили Гилда не столь далеко, в пределы соседнего герцогства. Насколько разными были повелители людей, как разнились их слова и приказы, объяснялось ли это тем, что лорд Ариверст, в гарнизоне которого Гилд служил, имел хоть каплю одной с ним крови? Он умел сдержать и своих командиров, и попов, не было в них столь оголтелой ненависти к иному роду. "Если это так, лишь потому, что в нем есть смешанная кровь, то плохи наши дела!" — резюмировал Гилд. Он даже подумывал уже о том, что они с Рианом могли бы перейти границу и поселиться в лесах владений Ариверста, но вовремя вспомнил, что и этому лорду последнее время приходилось отвечать гонцам соседей, которые требовали изгнать из земель альвов. Сколько еще сможет противостоять натиску соседей благородный лорд, да и стоит ли подвергать его лишним испытаниям? Невеселые мысли кружили в голове Гилда, когда Риан вышел от старосты мрачнее черной тучи.

— Что случилось?

Тот в ответ грязно выругался, припомнив словарный запас, явно почерпнутый во время службы в армиях людей.

— Так я и знал. Знал, что рано или поздно они и сюда доберутся.

— Кто они?

— Людские князья и попы. — Фыркнул Риан. — Зимой действительно приезжал герольд от самого герцога Гоярского с указом выдать места поселений нелюдей. Не к осени, так к зиме тут обязательно появятся солдаты с приказом убить всех, кто не из рода людского. Нас покрывать никто не собирается, само собой.

— Я так и знал, — Гилд словно омертвел, — но что же делать? Может, стоит уйти во владения Ариверста, хоть временная, но защита, к тому же он берет альвов к себе на службу. Хотя… о, Эру, что я говорю!

— Время еще есть, и пока мы никуда из этих лесов не уйдем. — Отрезал бывший воин тоном, не терпящим возражений. — Муку купить нам разрешили, прочь никто не гонит. Пока. А до осени надо еще дожить. Там поглядим.

Он не обманывал себя и не обольщался, что герцог забудет о своем намерении очистить землю от остатков чужого народа. В случае чего, всегда найдутся те, кто напомнит. Те же священники не успокоятся никогда. Не этот герцог, так его сын или внук доведут дело до конца. Даром, что у альвов век долог, все равно всех не переживешь. Просто теперь Риан не был совершенно одинок, у него был друг, с которым можно было разделись все невзгоды и все радости. Одному он научился у людей — это не загадывать далеко вперед, когда будущее покрыто мраком и неизвестностью. Впереди было лето, впереди была осень, и если уж у них с Гилдом остались только они, то не следовало тратить время на преждевременные переживания.

Примерно об этом он и рассказал своему сородичу, пока они ходили между лавками. Сначала обменивая шкурки на мешочек соли, несколько вязанок прошлогоднего лука, горшок со смальцем, словом купили то, без чего в хозяйстве было не обойтись. Возле купеческих возов остановились, выбирая что-нибудь взамен износившихся за зиму вещей.

Все это время Гилд молчал, известие об очередной облаве слишком подействовало на него. И сейчас, как он ни старался, не видел смысла ни в покупке еды, ни в пребывании в деревне. Может быть потому, что за каждую радость в жизни ему всегда приходилось платить сполна, а ведь он был так рад поселиться в этих местах рядом с другом.

Из горестных раздумий его вывели слова сородича.

— Смотри, какая хорошая рубашка, — оживленно заговорил Риан. — По-моему как раз на тебя.

Он показал на интересовавшую его вещь, сшитую из ткани, выкрашенной в необычный ярко-синий цвет. Кивнув купцу, альв взял рубашку с воза и приложил к плечам Гилда, как бы примеряя.

— Тебе идет, — улыбнулся он. — Красиво. Тебе нравится? Давай купим?

Гилд обалдело хлопнул ресницами, еще не совсем понимая, нужна ли ему теперь вообще какая-нибудь вещь. Поняв его состояние, Риан коснулся руки, чуть сжав запястье, и с улыбкой заглянул в глаза, словно говоря, мы же живы, нас двое, стоит ли горевать? Гилд улыбнулся в ответ и кивнул.

Купец подозрительно покосился на двух длинноволосых парней, не сразу признав в них альвов. Они щебетали на своем звонком языке как птицы, улыбались друг дружке, да так ласково, что становилось не по себе. Вроде бы и мужики как мужики со шрамами на рожах, а ведут себя словно малые ребятишки. Глупо как-то.

— Чегой-то они так рыгочут? — спросил его помощник, молодой щербатый парень.

— А хрен их разберет.

— Точка-в-точку как парень к девке подкатывается. Виданное ли дело, чтоб мужик мужику подарки дарил?

— Ну, так за жопу же не щиплются. — Одернул его купец, смутившись подкинутой шалопаем гнусной мыслишки. А ну как правду говорят, что энти нелюди живут меж собой как придется, стыда и закона не знают.

— Покупать будете? Аль тока лапать?

— Будем, будем покупать. А что у тебя еще есть?

Вот это был разговор. Купец достал еще пару рубашек, не слишком ношеных, совершенно новые сапоги, зачем-то женский платок, серебряный браслет.

Риан повертел в руке браслет. Грубая работа, жалко только испорченного металла и яшмы.

— Это еще зачем? — спросил Гилд.

— Может быть, Лите понравится… — с сомнением в голосе сказал Риан.

Сомневаться не было необходимости, Лита обрадовалась бы любой побрякушке, но альву претило дарить лишь бы что. Он не мог так поступить. Лучше вообще никаких подарков. И он положил браслет на место.

— Некрасивая вещь. — Согласился Гилд, уловив ход мысли друга. — Ты прав.

Купцов помощник тихонько хихикнул.

— Ишь ты, не понравился знать полюбовнику браслетик. — Пробормотал он, истолковав слова альвов по-своему.

— Да замолкни ты, губошлеп драный, — шикнул на говоруна купец. — Еще уйдут, ничего не купив.

— Очень уж мне интересно, как они друг дружку лапать станут.

Парень схлопотал от хозяина подзатыльник, замолк, но не переставал поглядывать на нелюдей.

Тот, который с волнистой темной гривой, слишком уж ласково улыбался другому, с серыми волосами. По их лицам трудно было угадать возраст, но темноволосый был младше, и кажется, очень привязан к своему сородичу. Вроде бы не сын, и не брат, совершенно ничего общего в облике. Доводилось слышать, что остроухие грешат меж собой, и при взгляде на отношения этих двоих слухи эти вроде как бы и подтверждались. Нормальные мужики не покупают рубашку даже самому закадычному дружку. Вот как! А чо? У степняков такие дела в порядке вещей, чтоб купить себе и девку в наложницы, и мальчишку посмазливее.

Альвы меж тем выбрали себе рубашки и стали смотреть сапоги, а затем, взяв в придачу, овечье одеяло, закончили щебетать на своем непонятном языке, и тот, что был посветлее, стал торговаться и просить снизить цену, точь-в-точь как это заведено у людей. Сторговавшись с купцом, оба перешли в другой ряд, где слежка щербатого помощника была вознаграждена сполна. Темноволосый потянул приятеля за руку, указывая на разложенные украшения из серебра. Светлый кивнул в ответ, и вместе они стали рассматривать витые браслеты, фибулы, кольца и серьги. Длинные чуткие пальцы, так непохожие на рабочие руки крестьян, перебирали серебро, будто играя с ним, и каждая вещь искрилась под взглядом их ясных глаз. Щербатый осклабился, наблюдая за выбором. Наконец, альвы остановились на граненых с чернью серьгах, в которые умело была вставлена синяя словно небо бирюза. Тут парень недоуменно пожал плечами. Хоть острого верха ушей альвов ему было и не видно, но то, что серег ни один из них не носил, он разглядеть сумел. Похоже, что подарок предназначался не им, а кому-то другому, или другой, но парень скривился, ему приятнее было думать, что баба тут не причем.

— Пожадничали мы с тобой. — Проворчал Риан — Тяжело будет тащить два мешка муки.

Он остановился, перекинул ношу с одного плеча на другое и воспользовался паузой, чтоб оглядеться и поразмыслить над создавшимся положением дел. — Ладно, оставим один у Литы на сохранение.

Гилд совсем недавно был ранен, его нельзя так нагружать, а он сам за зиму все же недопустимо отощал. Экая незадача — одного мешка до осени мало, а два слишком тяжелы даже для них двоих.

— Пошли, что ли… — напомнил Гилд своему сородичу, который с сосредоточенным видом разглядывал что-то.

— Подожди. Видишь? — Риан указал рукой на темную фигурку невдалеке. — Это здешний священник. Все равно здороваться, пусть уж сам подойдет.

При упоминании о священнике Гилда слегка передернуло.

— А может, уйдем побыстрее? — с надеждой предложил он.

Уж очень ему не хотелось встречаться с божьим служителем людей.

Настоятель деревенской церквушки действительно направил свои стопы в их сторону. В ближайшем рассмотрении он оказался маленьким и тщедушным человечком неопределенного возраста, и вовсе не древним старцем, как поначалу показалось Гилду. Черно-серое одеяние священника делало его похожим на ворону, но глаза у него были умные, а морщины на лице выдавали любителя улыбаться.

— День добрый, святой отец. — Вежливо приветствовал его Риан.

— И тебе добрый день, чадо.

Альв сдержал улыбку. "Чадо" было старше "отца" лет эдак на… страшно сказать на сколько.

— Я смотрю, вас теперь двое, — беззлобно усмехнулся поп, глядя на Гилда.

— Случай такой выпал, отец Такер. — Неопределенно сказал Риан. — Нас осталось очень мало.

— Н-да…да… — священник явно думал о чем-то своем. — Чуток бы припозднились, дня на два, и как раз бы попали на праздник. День Святого Умберта как-никак.

— Так получилось… — развел руками Риан.

Тон у него был на удивление неискренним. Это почувствовал не только Гилд, но и отец Такер. Он вскинул на высокого, выше себя почти на две головы, эльфа пронзительные голубые глаза.

— Я понимаю… вам нет дела до нашей веры… Странно. Ведь вы верили в единого Бога, еще в те времена, когда люди ходили в шкурах и молились камням. Мне казалось, что ваш род должен принять нашу веру с радостью.

— Зачем принимать чужую веру, если она лишь слабый отзвук своей? — если слышно, как бы самому себе, сказал Гилд.

Он чувствовал себя в обществе Такера очень неуютно и все время жал от него какого-нибудь зла.

— Господь учит любить ближнего и дальнего, он завещал прощение и милосердие даже к самому отъявленному злодею.

— Только если этот злодей — человек, верно, святой отец? — саркастично заметил Риан. — А по мне, так место злодея на перекладине виселицы. Что же касается любви… — он явно хотел сказать что-то резкое, но сдержался. — Жаль, что любовь не распространяется на такого дальнего, как альвы.

— Люди причинили вам много зла, но вспомните, так ли уж безгрешны были ваши родичи в древности, по отношению к ним? Разве вы не считали себя высшей расой, не помыкали дикарями, и вот эти дикари выросли. Однако не все люди поголовно виноваты в бедах вашего народа. — Молвил отец Такер. — И далеко не все они желают вам плохого.

— Возможно. Вот вы, например.

Священник немного смутился. Он теребил края своей рясы, не решаясь высказать свою затаенную мысль. Но, видимо, чувство долга пересилило врожденную робость.

— Вот если бы вы остались на праздник, пошли бы в храм на службу и показали бы, что вы также уважаете Святую Матерь нашу Церковь, то возможно люди бы относились к вам дружелюбнее.

Риан столкнулся с непреклонным взглядом Гилда, который казалось, готов был сорваться с места и убежать в лес прямо сейчас или умереть на месте, лишь бы не пойти в церковь. Его протест против обычаев недавних обидчиков был слишком велик.

— Отец Такер, я знаю про указ герцога, и наше посещение храма никак не сможет повлиять на нашу же участь. Так зачем терять попусту время?

— Молитва — это не пустое времяпрепровождение! — тихо воскликнул священник и перекрестился. — Разве можно так называть разговор с Господом?

Риан поднял голову и внимательно поглядел в пронзительную синеву небес. Небо было бездонным, прекрасным и совершенно равнодушным к делам земных обитателей.

— Вы думаете, Он слышит?

— Конечно! И не только слова сказанные, но и помыслы! Для Него нет ни прошлого, ни будущего, и Смерти тоже нет.

Глаза отца Такера увлажнились от волнения и душевного порыва.

"Но для нас-то смерть есть", — скептически усмехнулся Гилд, и тоже непроизвольно взглянул на небо. На сердце стало спокойнее. Он не верил, что его мысли и жизнь безразличны кому-то невидимому там, наверху, ну, конечно не Эру Единому, но кому-то не столь значимому и всемогущему. Тому, кто так часто был рядом с ним, помогал, чем мог в тяжелые времена, он был ему лучшим другом, а потому слова священника показались Гилду смешными. Но он счел за благо молчать.

— Тогда я и вовсе не вижу смысла в том, чтобы собираться в тесном помещении и вместе произносить слова молитвы, — пожал плечами Риан. — Зачем, если помыслы открыты?

— Господь должен видеть, что мы выполняем его заветы.

— Ах вот оно что. — Уклончиво пробормотал альв. — Слуги герцога могут неправильно понять наше присутствие на празднике, а мне не хотелось бы, чтоб у вас из-за этого были неприятности. Как говорили во времена моей юности "Один чужак — гость, два чужака — уже нашествие". Хорошего вам дня, отец Такер.

Спорить со священником было бессмысленно, и друзья поспешили ретироваться. Сделали они это деликатно и словно растворились в теплом воздухе. Вот, кажется, стояли рядышком, а глядишь, уже идут далеко, сгибаясь под тяжестью мешков.

— Он все же лучше, чем тот священник, что был у Ариверста в крепости. — Честно признался Гилд. — Тот был необычайно лжив и очень жаден до денег. Не пойму, почему герцог не выгнал его. Может быть, опасался обвинений в свой адрес, думал, вдруг кто-то дознается, что и в нем есть наша кровь.

— Эти места слишком глухие, — со знанием дела заметил Риан, — здесь приживаются только те, кто действительно верит, что сей мир еще можно изменить, скрягам здесь делать нечего. Такер служит в деревне уже много лет, люди любят его.

Гилд презрительно хмыкнул.

— Если он любим прихожанами и благочестив, что же его паства так косо смотрит на нас? Между прочим, их учение гласит, что перед богом все равны, а о наших грехах судить не людям.

Риан невесело рассмеялся.

— Разве ты хоть раз встречал, чтоб люди переложили такое ответственное дело, как суд, на плечи божьи. Судят, судили, и будут судить всех, кто хоть чем-то отличается и не похож на них самих, как в достоинствах, так и в пороках. Похоже, это заложено в самой их природе.

На том разговор о людской церкви был закончен.

В огороде возле крошечной избушки на самом отшибе деревни копалась молодая женщина. Золотистые блики играли в её рыжеватых вьющихся волосах, заплетенных в тугую косу, а выбивающиеся из прически прядочки словно нимб окружали веселое загорелое личико. Она обернулась на оклик и радостно помахала рукой.

— Доброго дня тебе, Лита!

— Риан!

Она поспешно вытерла о фартук перепачканные землей руки и в припрыжку побежала на встречу. Грубая клетчатая юбка была подобрана до колен, обнажая стройные ноги, обутые в деревянные сабо, рубашка сползла с округлого плеча, веревочка с крестиком уходила в ложбинку между грудями. Лита выглядела очень соблазнительно для любого мужского взгляда.

— Я рада тебя видеть. Как зимовалось? Ой, а кто это с тобой? Тоже альв? — вопросы сыпались из женщины как горох в прореху мешка.

— Это мой друг — звать его Гилд. — представил Риан своего сородича.

— Здравствуйте! — церемонно выдавила Лита и неловко поклонилась, разрумянившись как маков цвет от одного взгляда на нового альва.

— Здравствуйте… — Гилд тоже смутился.

Он вообще не привык видеть женщин, а тем более так близко. Лита показалась ему очень симпатичной. От нее пахло воздухом и травой, и еще чем-то нежным, почти неуловимым.

— А как ты перезимовала? Не болела?

— Господь миловал, все в порядке. Зима была лютая, я часто думала, как ты там, в диком лесу, совсем один. А у тебя, оказывается, была компания.

Риан не стал уточнять, когда он познакомился с Гилдом. Так, на всякий случай.

— Заходите, я вас угощу кашей, — пригласила Лита.

Лезть в её темную конуру не хотелось ни Риану, ни Гилду. Как и все деревенские жители, она делила свое обиталище с козой и её приплодом, и там даже вдвоем было крайне тесно.

— Спасибо, мы уже ели. Можно будет у тебя оставить один мешок с мукой?

— Отчего же нет? — удивилась женщина. — Оставляй. Вот и будет повод появиться еще разок.

Лита простодушно рассмеялась своей задумке.

— Тогда хоть молочка свежего испейте. У моей Илки молоко самое вкусное.

— Не откажемся.

Гилд стоял чуть в стороне, не решаясь подойти ближе. Мимолетные взгляды, которые бросала на него Лита, заставляли альва краснеть. В них сквозило любопытство, проницательность деревенской женщины и что-то еще, чего Гилд не мог понять. Обычно мысли людей были ему открыты, он без труда читал в их сердцах и порой делал над собой усилие, чтобы не видеть того, что становилось явным. Лита казалась ему бесхитростной и простой, но чего-то в ее эмоциях он понять все же не мог.

Меж тем женщина вынесла им молоко в двух грубых глиняных кружках. Оно действительно было вкусным, и угощение это было тем более ценно, что у Литиной козы, Илки, сейчас были козлята, а это значило, что лишнего молока почти нет. Гилд с наслаждением пил волшебный напиток, нечасто ему случалось пить свежее молоко. Запрокинув голову, он не хотел потерять ни капли, однако последним глотком альв чуть не поперхнулся. Лита смотрела на мужчин в упор, со странным, загадочным выражением на круглом, курносом личике.

— Спасибо! — почти хором поблагодарили они, передавая женщине кружки.

Она улыбнулась в ответ.

— А у нас для тебя тоже подарок есть. — Заметил Риан, и достал из мешка только что купленные сережки.

— Это мне!?! — Лита взвизгнула и всплеснула руками. — Неужели! Красота-то какая! Ой, спасибо!

Приподнявшись на цыпочки, она лихо чмокнула альва во впалую щеку, и хотела было сделать тоже самое в отношении Гилда, но засмущалась, опустила благодарно голову и только осторожно коснулась его плеча. Весь её вид говорил, что она очень хотела бы поцеловать красивого парня, но так и не решилась. Вдруг он что подумает.

Риан заговорил с хозяйкой о деревенской жизни, расспрашивая ее о начале гонений на альвов, спрашивая, о чем судачат в округе. Пока старые знакомые, альв и человек, говорили между собой, Гилд нагнулся и стал играть с козленком, выскочившим из избы на свежий воздух. Мягкий, пушистый комочек на ножках очень нравился ему, он гладил теплую мордочку, пытаясь не думать, какая судьба ждет милое существо. Почему мир людей устроен так?

Скосив глаза, женщина посмотрела на альва. Просто поразительно, о них говорят, что нелюди очень жестоки. Что же ждет их народ, какова их судьба?

Лита понизила голос и осторожно спросила:

— Откуда он — этот твой Гилд?

— Это уже не имеет значения, — ответил тот. — Нас так мало, какая разница.

— И то верно. Теперь я за тебя спокойна, не одичаешь в чащобе. — Усмехнулась травница. — Смотри, ты мне обещал трав набрать.

— Конечно, не переживай, — заверил её Риан. — Все, как уговорено.

Поставив в сенях у Литы мешок с мукой и тепло попрощавшись с хозяйкой, альвы тронулись в путь. Вначале у Риана возникла идея нести оставшийся мешок по очереди, но после первых шагов, они отвергли ее и взялись за края мешка с двух концов. Такое движение волей-неволей располагало к длинному разговору, и начался он, конечно же, с обсуждения Литы. Хоть и не были альвы, по мнению многих, людьми, но мужчинами были, и обойти стороной эту тему они не смогли.

— Знаешь, если бы не Лита, то меня бы в деревне совсем не приняли.

— Почему?

— Выглядел я и держался хуже зверя лесного. Деревенские меня боялись до икоты, думали — леший. Лита была первой, кто заговорил со мной. Казалось бы, простая девушка, неученая, а не побоялась. Впрочем, она-то как раз самая ученая, за исключением отца Такера. Лита — сирота, и бывшая травница взяла её к себе из жалости и учила пользовать людей и скотину травами не просто так, а по древним свиткам.

— Лита не замужем? — поинтересовался Гилд, и снова покраснел от смущения.

— Нет, по традиции травница замуж не выходит. Оно может и к лучшему, потому что у людей жизнь замужней женщины вдвойне тяжела. Они рожают каждые два года, и к тридцати превращаются в старух от родов и работы. Или умирают. Мне всегда было жалко людских женщин. Мужчин — никогда, а женщин…

— Почему же так… не понимаю. Лита умная женщина, она разбирается в травах, умеет лечить, у нее мог бы быть достойный муж. Из людских женщин я видел деревенских жительниц, которые вряд ли могли сосчитать до десяти, гарнизонных жен, о которых мне сказать и вовсе нечего, при виде меня они либо шарахались в сторону и крестились, либо смотрели с любопытством, как на диковинного зверя.

— Лита — красивая девушка, чистая душой и телом, привлекательная, — Риан улыбнулся лукаво. — Сразу видно ты ей понравился. Обычно она не слишком склонна к смущению.

— Я? Нет, не может быть! — Гилд засмеялся, чуть не выронив свой край мешка, таким нелепым показалось ему предположение друга. — Когда-то, в юности, живя среди своих, я мог разговаривать, общаться с девушками, ты же знаешь, у нас это не так. А здесь… словом, я давно уже понял, что может быть в этой жизни, а чего не может никогда.

Они остановились передохнуть и вдруг вспугнутые недавним разговором мысли Риана белокрылыми птицами унеслись в глубины памяти, воскрешая события давно минувших веков. Иссяк поток боли, заросла высокими травами воспоминаний тропа к берегу скорби, и только горечь осталась на горячих от нестынущих поцелуев губах.

Из глаз Риана на Гилда глядели серо-зеленые глаза, не юной девы, но женщины в расцвете лет, умной и щедрой на любовь и преданность. Лорилин словно поселилась в альве, сдержав таки свое слово, данное как-то в жарких объятиях, не оставлять любимого никогда, невзирая на свой короткий человечий век.

— Когда мы встретились, она была уже не девчонка, завидная невеста, отец ее подумывал о женихе, а тут я возьми да и появись… Знаешь, Гилд, я помню каждый миг, который мы провели вместе. Храню как самую великую ценность, рядом с памятью о детстве, о матери и отце. Эдакая горстка жемчужин где-то в глубине сердца. Зимой иногда сидел и как старый скряга перебирал их, и становилось теплее.

— А что дальше было?

— Да все как-то само собой вышло. Лорилин не робкая была, так отцу и сказала, что замуж ни за кого не пойдет, потому, как меня выбрала. Мать её рыдала, как по мертвой, по ней. Мне король мой прямо сказал, что совершаю большую ошибку, пуская в сердце человеческую женщину, что не будет у меня ничего, кроме тоски и муки, и годы нашей любви обернутся веками одиночества.

— А ты?

— А я? Я подумал, что значит, судьба моя такая. И лучше единственный лоа, но в настоящей истинной любви, чем тысячу лоа со звенящей пустотой в душе.

— И кто оказался прав?

— Не знаю. Король мой давно в Чертогах Ожидания, а я как был, так при своем убеждении и остался. Лорилин все равно со мной осталась.

— Думаю, ты оказался прав. — Медленно проговорил Гилд. — Хотя, не знаю, что выбрал бы я сам. Поняв, что не встречу любовь, я вдруг осознал, что может, оно и лучше, по крайней мере, мне нечего будет терять. Я бы, наверно, не вынес потери, ушел бы следом…

— Я едва не сделал этого, — вымолвил Риан, — но вначале хотел отомстить, а потом… словом я понял, она все равно со мной.

— Да, в конце концов, тот, кто дорог всегда остается с нами, будь то день, море, друг или любовь. Живя один, я порой думал, что это плохо, может, лучше уйти жить в селение, чтобы не одичать. Но быть среди людей я не смог, в лесу мне было лучше, я не мешал никому, мне не от кого было скрываться и не перед кем оправдываться. Я мог оставаться самим собой и жил, как мог. Это моя судьба. Мне очень хотелось, чтобы рядом была любовь, казалось, тогда все изменится, но это была лишь мечта, образ того странного мира, который мы сами создаем для себя. В нем я бродил по далеким берегам, меж чужих ветров, и нашел ее, как тень и как свет. Кто знает, может быть, мы могли бы встретиться, если бы жизнь была другой, но не на Земле, не здесь. Этот путь я пройду один, тем более что осталось уже не долго…

Риан задумался, глаза его затуманись, превратившись в крошечные подернутые изморозью окошки.

— Странно дело, — молвил он после долгой паузы. — Странное дело наша жизнь и судьба, словно нет разницы идет ли речь об одном альве или о всем народе. От берега к берегу, от земли к земле, мы все плывем в поисках чего-то недостижимого, необъяснимого словами, затерянного между былым и грядущим. Ищем веками, но так и не находим. Возможно, действительно осталось немного, чтоб что-то понять, сделать окончательный выбор.

В голосе его отчетливо вибрировала натянутая струна, готовая вот-вот порваться от напряжения. Даже долгие годы одиночества не уничтожили ту хрупкую суть души каждого Перворожденного, которая заставляет его не останавливаться на своем пути и всегда стремиться вперед.

— Ты ведь тоже это чувствуешь, верно. — Сказал Гилд. — Осенью хозяин здешних земель — герцог Гоярский — пришлет с облавой своих солдат, у нас не так уж много вариантов, и все-таки они есть. Мы можем перейти границу лорда Ариверста, она совсем рядом, я дошел сюда за три дня. Пока Ариверст не пошел на поводу у своих соседей, не гонит альвов с земель, мы можем даже просить у него защиты.

Риан скривился.

— Я понимаю, — поспешно заверил его Гилд, — мы не поступим так, но это все же вариант. Еще мы можем уйти за северное плоскогорье, обогнуть хребет и спуститься к морю. Там на западных берегах были когда-то поселенья нашего народа, мы можем поискать их.

— Сто к одному, что их там уже нет.

— Кто знает… во всяком случае, мы можем пойти туда и вновь увидим море. Может быть, это последнее, что мы увидим. Потому что, как я понимаю, вариантов у нас осталось еще только два.

— Два — это много. — Риан был удивлен.

Гилд засмеялся:

— Мы можем никуда не идти, остаться здесь и будь что будет. Какая разница, где кончится наш путь. Но я бы все же предпочел уйти. Там, у моря, когда сомкнутся все пути, мы можем достать лодку и уплыть вслед заходящему солнцу. Я не очень верю, в то что на западе есть Вечная земля, о которой поется в песнях, но мы найдем там если не Дивный край, то хотя бы покой.

Риан в ответ судорожно вздохнул.

— Уплыть как уплывали наши предки… Это красиво… Мне нравится…

Они постояли еще минуту молча, а потом, вдруг что-то вспомнив, Гилд оживился:

— Ладно, оставим. Невеселая это тема, жизнь сама подскажет нам выбор. Риан, ты же хотел показать мне водопад!

— Точно, путь будет чуть дальше, зато мы увидим сказочную картину.

Они вновь взялись за края мешка, и всю оставшуюся дорогу альв рассказывал другу о том, как случайно нашел водопад и, как это место очаровало его. Постепенно лес на их пути редел, деревья мельчали, все больше появлялось камней и, наконец, они вышли на насыпь. Мелкая речка бежала по камням, а справа от них виднелся высокий уступ горы, неровный, выщербленный в нескольких местах, откуда и низвергался хрустальный поток. Разделенный на несколько серебряных струй, которые падали на камни с переливчатым шумом, и весеннее солнце играло в них, рассыпаясь яркими бликами. Со стороны казалось, что гигантская рука каменной великанши расчесывает пряди волос. Действительно, настоящая сказка, воплощенная природой с удивительной естественностью и изяществом.

Мужчины вновь поставили свой мешок, побросали на землю дорожные сумки и подошли ближе к воде. Здесь, на плоских, нагретых солнцем валунах, грелись шустрые зеленые ящерицы. Заметив эльфов, они не спешили убегать, а, изящно изогнув крапчатые головки, с любопытством следили за ними. Эти малютки знали главный закон природы — альвы не тронут их, ни со злости, ни ради забавы. Им даже в голову не придет убить живое существо просто так.

Подойдя к водопаду, альвы вдоволь налюбовались искрами брызг долетавших до них, а затем прошли вдоль берега и растянулись на гальке, подставив лица теплому свету. После долгого похода и груза, который пришлось нести, мышцы ныли, и передышка была особенно кстати. Сквозь полуприкрытые веки сочился солнечный свет, радужные пятна мерцали на воде и на небе.

Потянувшись всем телом, Гилд приоткрыл прищуренные глаза и покосился на друга. От яркого света из темных они стали желто-зелеными, с оттенком янтаря, как бывает у кошек.

— Здесь запросто можно заснуть, — зевнул он.

— Не советую. Это место отнюдь не безлюдно, разный народ появляется здесь. Опять же не стоит расслабляться, нам еще идти и идти через лес с мешком.

Альвы еще немного полежали на солнце, наслаждаясь видом низвергающейся воды, навевающим покой и умиротворение.

— Слышишь? — вдруг спросил Риан, приподнимаясь на локте.

Несмотря на шум водопада, он точно определил далекий звук как топот копыт. Четверо, нет пятеро всадников на подкованных конях. Ящерицы тоже учуяли опасность, и без колебаний юркими молнийками метнулись в щели меж камнями.

— Люди верхом. — Предупредил Риан. — Давай-ка спрячемся.

Они подхватили свою ношу и устремились в густые ореховые кусты неподалеку. Как бы там ни сложилась возможная встреча, но все-таки обидно было бы рисковать такой важной и насущной необходимостью, как мука.

Риан не ошибся. С гиканьем и воплями на поляну вылетела небольшая кавалькада — молодые мужчины на ухоженных породистых конях, явно не простого сословия, потому что одежды их были украшены дорогим шелковым и серебряным шитьем, а на руках горели драгоценные камни перстней. Самый старший, он же самый дорого одетый из юношей, светловолосый, высокий красавец, верховодил всей компанией. Медового цвета пряди, подрезанные до плеч, растрепал ветер, а лицо — благородных очертаний — запылилось от долгой скачкой.

— Отличное местечко. Динни, надо дать коням отдых. — Приказал он властным голосом, и его не осмелились ослушаться, хотя у двух младших, еще не вышедших из подросткового возраста, горели глаза от жажды продолжить развлечение.

Лошадей привязали к деревьям, чтоб дать им остыть, прежде чем поить ледяной водой из речки. Люди заняли место, которое только что занимали эльфы. Старшие растянулись на солнышке, а младшие стали прыгать по камням и бросать друг в друга камешки.

— А не сильно ли мы далеко забрались? — спросил у вожака тот, которого звали Динни, узколицый костлявый парень с серебряной цепью на груди. — Тут места дикие, говорят даже альвы водятся.

— Кто? — переспросил третий. Он оторвал стриженную голову от скрещенных рук и уставился на Динни.

— Древний народ. Нелюди. — Нехотя пояснил тот.

— Что ты выдумываешь, их давным-давно нет на земле, остались только бабские сказки. — Махнул рукой светловолосый. — Мой отец охотится в этих краях много лет, и никаких альвов не встречал.

— А ежели бы встретил, то в Охотничьем Зале выставил бы голову, навроде кабанячьей! — весело проорал один из младших барчуков.

Парни рассмеялись.

— Вот от альвочки я бы не отказался, — мечтательно вздохнул стриженный. — Сказывают, что девы-нелюди красоты неимоверной, и обладают страстностью большей, чем девы-люди, и большим сродством к блуду и плотским забавам.

Он совершенно очевидно цитировал какой-то старинный текст.

Поначалу альвы едва сдерживали смех, то к середине подслушанного разговора стали бросать на поляну злые взгляды.

— Ты перепутал, Рик! Это про городских блудниц сказано. Ну, какие забавы могут быть в диком лесу? — поинтересовался Динни.

— Вот-вот, в том-то и дело что в лесу, где альве вкусить радостей тела, кроме как со смертным мужем… — ответствовал Рик.

— У которого в штанах сокровище почище лошадиного, — хохотнул светловолосый, но смех его как-то неожиданно прервался. — Не знаю, мне отчего-то тут не слишком приятно находиться. Вроде как из чащи тянет могильным холодом. Неуютно как-то…

— Может, выйдем и вспугнем их. — Предложил Гилд.

— И что дальше?

— Ну, лошадь, например, отнимем…

— Тогда придется их всех перебить…, сам понимаешь.

Гилд молча метнул на парней ненавидящий взгляд. Нет, убить — это слишком, вот напугать…

Рик и Динни оглянулись вокруг, на всякий случай придерживая рукояти мечей.

— Да уж это вы точно сказали — неуютно. Словно в спину смотрит кто-то.

— Да нет тут никого… — весело верещали подростки.

— Все равно. — Вызверился старший. — Хватит баловства, напоим лошадей и домой. А с альвами… с ними пусть Его Светлость разбирается. Обещал ведь вывести эту породу до единого, чтоб и памяти не осталось от проклятой нелюди.

Кони были напоены и человеческие детеныши заторопились покинуть такое красивое, но отчего-то не слишком гостеприимное место.

Люди уехали, а альвы еще долгое время молча смотрели то на реку, то друг на друга, силясь понять недоступное им. Почему эти подростки, вчерашние дети, которым никогда в жизни никто из племени альвов не причинил никакого зла, столь неистово жаждут их смерти? Что мешает им допустить даже возможность того, что рядом будет жить кто-то еще, другое племя, другая раса или другой человек, чуть отличный, непохожий на них? Нет, мир людей был устроен не так, они никогда не смирятся с отсутствием собственного господства, никогда не дадут шанс чужому жить в мире с собой.

"Почему?" — невысказанный вопрос так и повис в воздухе.

"Почему?" — ни один из альвов не в силах был это понять.

— Знаешь, они правы. — Вдруг вздохнул Гилд. — Они завоюют себе место под солнцем. Эта земля больше не наша. Мы по-прежнему понимаем и любим ее, а она нас, но время наше уже прошло. Вначале они убьют альвов, а затем эту землю. Они убивают все, что не могут понять. Вот увидишь, через какое-то время… — он запнулся. — Нет, этого мы уже не увидим ни ты, ни я. Мы просто не доживем, но это и к лучшему.

— Их век не долог, — прищурился Риан, — еще посмотрим кто кого. Впрочем… обольщаться не стоит. Ты прав, теперь настал их век.

Больше на эту тему они не говорили, а просто подняли с земли свою поклажу и отправились в путь. Порог землянки переступили уже поздно вечером и, наскоро поев, сразу легли спать. Натруженные мышцы болели, мешок оказалась достаточно тяжелым. Раздевшись, Риан помассировал усталую шею, даже пальцы после мешка сгибались с трудом. Гилд растянулся на кровати, стараясь расслабиться и унять пульсирующую боль в раненном плече. Он уговаривал себя, что сейчас заснет, а наутро все придет в норму, и боль исчезнет. Вместе с этим внушением к нему постепенно пришел сон.

Вначале Гилду снился гарнизон, он видел лица солдат, темную, грязную пристройку, в которой размещались стрелки, слышал их шутки и смех. У него очень болело плечо, а от него вся рука, в районе сустава снова сидел арбалетный болт. Однако никто вокруг этого не замечал, всем было не до него. Гилд хотел попросить у людей о помощи, но не мог, он не мог ни к кому обратиться, только с ужасом думал, как же он сможет вести назначенный на завтра бой, если у него совсем онемела рука. Он понимал, что надо уйти, бежать, только не знал, куда и как. Потом ему снился густой, спасительный лес, он брел по нему, не разбирая дороги, не понимая, куда и зачем идет.

Сзади послышался стук копыт, его догоняли всадники, как могли они мчаться по непроходимому лесу? А может это не всадники, может, это его собственное сердце стучало громко и так невпопад. Кто-то догнал его сзади, подсек, Гилд упал. Невидимый, но сильный враг рванул арбалетный болт из плеча. Яркая вспышка боли. Гилд вывернулся и увидел лицо, рядом с ним оказалась Лита — травница из деревни. Секунду он смотрел ей в глаза, а затем, повалил на землю, и она оказалась внизу, удерживаемая им. Боль исчезла, раны то ли не стало, то ли он о ней тут же забыл. Мужчина и женщина. Что между ними происходило, борьба или страсть? Еще мгновенье и Лита оказалась под ним, на земле, ее кофта была распахнута, волосы разметались рыжими прядями. Гилд ожидал яростного сопротивления, но сдержаться уже не мог. Он провел рукой по ее телу, но вместо отпора Лита обвила его шею и притянула к себе. Последняя преграда упала, Гилд привлек ее, жадно припал губами к её губам. Он чувствовал то, чего не испытывал в жизни никогда. Еще мгновенье, и… в этот миг что-то упало ему на лицо.

Он открыл глаза, резко проснувшись, и приподнялся на локте. Риан откинул свой край одеяла, попав прямо ему на лоб. Бормоча что-то во сне, друг улыбался. Гилду было досадно, что прервался такой сон, но все же он прислушался. Не прекращая что-то шептать, Риан вновь блаженно улыбнулся:

— Лита, пожалуйста, еще немного, тебе ведь тоже хорошо… — далее его голос сорвался, и губы шевелились уже неслышно.

Гилд еле сдержал смех. "Ну что же, может тебя повезет в этом больше!" Подумал он, и тихо лег, стараясь не разбудить друга, но тот уже зашевелился, ресницы дрогнули, почуяв чужой взгляд, и Риан открыл глаза.

Гилд ухмыльнулся одними уголками губ, в землянке было темно, но Риан почувствовал и это.

— Я что-то говорил? — чуть хрипло спросил он.

— Совсем немного, ерунда. Спи, может, еще увидишь… — Риан улыбнулся шире.

Но Гилд вовсе не торопился погрузиться в приятные видения. Он внимательно вглядывался в лицо друга, пытаясь угадать причину его полуночного веселья.

— А что ты так радуешься? Не спится или в твои сны кто-то заходил без спросу?

— Та же гостья, что и к тебе.

Гилд откровенно наслаждался растерянностью сородича, который сначала слегка смутился, а потом ответил точно такой же заговорщической усмешкой. Мужская солидарность, вещь великая и неистребимая.

— Что сделаешь, — проворчал Риан. — если Лита в этих краях единственная по-настоящему красивая девушка, на которой задерживается взгляд. На всех остальных смотреть без жалости невозможно, хоть на молодых, хоть на старых. Что мы с тобой — не мужчины, что ли?

Лита пришла к ним в сон сама. Ступая босыми ногами по теплой траве, золотая от солнца, нежная и открытая, как в день своего рождения. Это была и деревенская травница, и Лорилин, и все женщины, с кем доводилось делить любовь Риану. Совершенная и воплощенная, как богиня. И губы её были слаще меда, и кожа пахла клевером, а волосы полынью и мятой. Как было устоять против такой? Как не шагнуть навстречу в жаркие, жадные объятья? Конечно, Риан знал, что это сон, красивый и, после тысячи тысяч кошмаров, полных страха, крови и смерти, такой приятный. Но тело под пальцами было таким податливым, а глаза у сна были такими ясными и молящими, что сил прогнать видение у альва не нашлось.

Чего только не измыслили про альвов люди, об их жизни, нравах и брачных обычаях. Можно и впрямь было подумать, что альв не существо из плоти и крови, а диковинное создание, способное лишь на мелкие пакости да танцы при полной луне. И не знают, дескать, альвы ни сыновьей почтительности, ни нежной страсти влюбленного, ни родительских чувств. От того, что нелюди, не иначе. Минувшая встреча растревожила и Риана, и Гилда, заставив желать красивую женщину, и напомнив тот непреложный факт, что слишком долго жили они в одиночестве, не ведая ни заботы, ни ласки, ни любви. А ведь даже дикое животное порой жаждет общения с себе подобным, и не может все время быть наедине с собой. В мир снова пришла весна, время перерождений и пробуждений, когда быстрее текут реки и кровь по жилам, жарче светит солнце, и все сущее тянется к любви и свету, чтобы продолжить себя, чтобы не разорвался вечный и бесконечный круг жизни. Так чего же удивляться, что двум мужчинам, отверженным и одиноким, так отчаянно хотелось испытать радость в объятиях девушки?

— Давай спать, друг мой, — улыбнулся в темноте Риан. — Пусть у нас отняли всё, но у нас еще остались память и сны. Туда, к счастью, ходу нет никому.

— Мне этого не надо… — упрямо прошептал Гилд.

Он закрыл глаза, продолжая вести сам с собой незримый диалог. Он был уверен, что понять его не сможет никто, даже Риан с которым, казалось, можно говорить обо всем. Слишком противоречивыми были его чувства, чтобы их можно было хоть кому-то объяснить. В отличие от друга вспоминать Гилду было совершенно нечего, его личная жизнь представляла белый лист, а потому воображение рисовало на нем самые причудливые узоры, все суждения и мечты его носили чисто умозрительный характер, не имея подчас ничего общего с реальностью. Однако он слишком долго жил на этом свете, чтобы не понимать обычных вещей, и не отдавать себе отчета в том, что происходит, а потому под сомкнутыми веками рождались странные образы, а внутренний голос убаюкивал и утешал, унося его слишком далеко. Сон приходил медленно, пробиваясь сквозь незримую пелену. Он окутывал дурманящим туманом и сулил исполнение несбыточного. Пусть во сне, но Гилд был счастлив, он находился в своем мире, где никто ему не мешал.

Утро выдалось холодным и серым, хотя небо было свободно от туч, но сплошная серая мгла заслонила солнце плотной завесой. Вставать не хотелось, и оба альва, вопреки собственным привычкам, долго лежали на постели, вполголоса переговариваясь между собой. Разговор шел неспешный, переходя с одного на другой. Собственно, им даже слов было не нужно, они служили лишь фоном, причиной, по которой можно было не спать, но и не вставать. Дремота и лень витали в землянке. Наконец, чувство долга взяло все же верх, и Риан сказал:

— Знаешь, давай прогуляемся в горы. Там, в низовьях, ручей выносит из скальных пород кусочки оловянной руды, если мы соберем их, то в следующий раз, как пойдем в деревню, продадим кузнецу.

Идея Гилду понравилась. Во-первых, можно было куда-то пройтись, а во-вторых, появлялся какой-то смысл у начавшегося уже дня.

— Если получится, дойдем до источника с горячей водой. — Заверил Риан. — Там искупаемся, а то воду греть неохота, а помыться надо.

Интерес к походу у Гилда еще больше возрос, искупаться очень хотелось, а вода в реке была еще слишком холодной.

— Отлично! Пошли.

Он даже сел на кровати и потянулся за своей одеждой. Мир сегодня решительно нравился ему.

Поели и собрались быстро, и вот тропа уже вела их по лесу, петляя меж холмов, а впереди уже маячили утесы. Солнце так и не показалось, было прохладно, а потому легко идти. Путь сам ложился под ноги, и очень скоро они вышли к ручью. Он брал начало в толще скал, и весело скакал по камням среди деревьев, образуя то тут, то там серебристые водовороты.

Оставив мешок и мечи на полянке, парни, вооружившись примитивным лотком из кожи, натянутой на раму, занялись мытьем руды. Чуть выше по течению вода образовала небольшую мелкую заводь, там Риан решил попытать старательскую удачу.

— Слишком долго в воде не постоишь, — пожаловался он, когда заходил в воду. — Давай хоть посмотрим, каким будет улов.

Мытье руды показалось Гилду довольно увлекательным занятием, но не слишком приятным. Стоя почти по колено в воде и согнувшись, приходилось зачерпывать со дна все то, что нес ручей, и долго промывать содержимое, до тех пор, пока на дне не оставались буроватые, бугристые кусочки. Ведь, в сущности, не важно, что ты ищешь, олово или злато, главное увлечение и азарт. Да и место оказалось удачное. Вылавливая все новые и новые кусочки руды, эльфы всматривались в лоток и как дети радовались каждой новой находке. Ветер играл в вышине, над горами, ручей пел, а серый, чуть влажный воздух, делал мир нереальным, создавая ощущение кажущегося покоя. Может быть, именно поэтому друзья не заметили четырех всадников, спускающихся по тропе, спрятанной к тому же за кустами орешника.

Воины герцога Гоярского не поверили своим глазам. Впереди, согнувшись над водой ручья, что-то искали два человека. Десятник всмотрелся пристальнее, было в них что-то странное, во-первых, откуда здесь взяться людям? На деревенских они не похожи, на гарнизонных тем более. Были они высоки, сложены слишком статно, да и двигались как-то не так. Десятник прищурился и тихо ахнул:

— Альвы…

Сокрытый лесной народ уже много лет никто не видел в здешних местах, зато слухи о них ходили самые страшные. То говорили, что они детей воруют, то что воду в колодцах травят, то что порчу наводят и губят скот.

Десятник махнул рукой и, трое сопровождающих спешились. Крадучись пройдя между деревьев, люди осмотрелись, оружие чужаков лежало в стороне, ниже по течению ручья. Должно быть, придя сюда по тропе, они оставили свою поклажу и занялись поиском чего-то в ручье. "Неужто золото?!!" — мысленно воскликнул солдат, углядев в руках альвов лотки.

— Заходите с тыла, — шепотом распорядился десятник, — отрежьте их от оружия, не дайте им уйти.

Охотничий азарт вспыхнул в глазах людей.

Риан в последний раз промыл лоток, и уже собирался похвалиться крупным куском руды, как до его слуха донесся какой-то звук. Это были шаги. Четыре пары ног… человеческих ног… дыхание четырех глоток… взгляды… Альв напрягся, легонько коснулся локтем Гилда, привлекая его внимание.

"Спокойно! Нас окружают люди!" — сказал он мысленно Гилду.

"Ну что же, мы примем бой"

Странная холодная решительность и отстраненность светились в его взгляде. Рука почти незаметно для глаза скользнула к поясу, пальцы коснулись рукояти ножа, единственного оружия, которое у него осталось. Это был тот самый, листовидный эльфийский нож, старинной работы, тот, которым Гилд владел с детства.

Ругать себя за невнимательность было поздно. Люди крались, полагая себя незамеченными, в их руках были мечи, а следовательно, они рассчитывали сразу напасть без разговоров и выяснений. Во всяком случае, они твердо намерены были отрезать двух старателей от оружия. Его радовало только то, что у людей не было ни луков, ни самострелов. Вода, капающая с лотка, отмеривала мгновения их жизни, и надо было что-то решать.

Риан резко развернулся и стремительно выскочил из ручья, выдавая свою осведомленность в готовящейся атаке.

— Бей! — закричал человек в куртке с гербом Гоярского.

Люди бросились альву наперерез, но первый из них тут же был сражен наповал метким броском широкого ножа. Риан никогда не расставался с ним, ни днем ни ночью, часто тренировался, кидая его в старый пень из любого положения. Умение пришлось весьма кстати, потому что убитый мягко завалился в траву, роняя свой меч. Уклонившись от удара, Риан проехался животом по земле и успел подхватить оружие мертвеца, отбить им новый удар и вскочить на ноги. Теперь он был при оружии, пусть и чужом, но зато в обеих руках, а количество противников сократилось вполовину. Хорошо!

Третий солдат герцога кинулся к ручью, он изготовился, занеся меч над головой. Нож Гилда был не из тех, что можно метать, но отбить удар он сумел. Звякнула сталь, альв отпрянул. Отступая, он подбирался к мечам, еще шаг и вот она рукоять, босая нога уже коснулась ее. Ближайшим мечом оказался меч Риана. Изловчившись, непостижимым кошачьим движением, Гилд быстро схватил его, солдат не успел поразить его в этот момент.

Человек в куртке с гербом, десятник, был опытнее своих подчиненных, он остановился, приготовившись защищаться. Он что-то кричал, но Риан не стал прислушиваться к смыслу его слов. Что бы они не значили, люди напали первыми, и теперь их мнение интересовало альва в самую последнюю очередь. Каков бы ни был опыт десятника, сравнивать его с опытом Риана не стоило. Поэтому альв сделал пару обманных движений, крутанулся в пируэте и одним взмахом снес человеку голову, которая словно камень, подпрыгивая, укатилась в ручей.

Обернувшись, Риан увидел, как Гилд сражается со своим противником. Это было немного странно, видеть свой меч в чужих руках, но еще необычней показалось ему манера боя. Если бы не многие "но", то Риан сказал бы, что Гилд бьется слабо. Не было у него ни уверенной хватки, ни сложных приемов, казалось, он и защититься-то не может как следует, не то что напасть, так странно держит меч, но какое-то непостижимое чутье давало ему каждый раз возможность точно отразить удар и сделать мгновенный выпад. Прежде чем Риан решил прийти другу на помощь, тот справился сам. Уклонившись от противника в сторону, по совершенно необъяснимой причине, Гилд нанес моментальный удар. Человек скорчился, схватившись за бок, и осел, а затем уже мертвым повалился навзничь.

Теперь альвы остались наедине с четырьмя мертвецами, ручей стал красным, а трава черной от пролитой крови. Какое-то время Гилд стоял неподвижно, пребывая в прострации, но затем с усилием вернувшись к реальности, бережно передал другу меч, благодарно кивнув:

— Я таким бился впервые. Мой меч принадлежал солдату соседнего герцогства, сработан он грубо, да ты видишь сам.

Риан польщено улыбнулся. Ему было приятно слышать такие слова о своем оружии.

— Если выдастся случай, я обязательно попробую перековать твой меч. — Вдруг ни с того ни с сего пообещал он.

Гилд не поверил ему, но промолчал. Откуда было взяться такому случаю?

Риан не спеша обулся, помыл и насухо вытер лезвие своего ножа.

— Наверное, решили, что мы моем золото?… — с сомнением высказал предположение он, осматривая трупы, на предмет возможных ценностей.

Что возьмешь с простых солдат? Ничего. Даже обувка оказалась сильно поношенной, не говоря уже об испорченной кровью одежде. Пришлось ограничиться оружием — плохо сработанными мечами, и мешочком с наконечниками.

Гилд тоже обулся, убрал свой нож, но осматривать трупы не стал.

Покончив со сбором законных трофеев, Риан деловито осмотрелся.

— Оттащим их подальше в чащу.

Он за волосы выловил из воды голову, и поморщившись, сунул её за пазуху бывшему хозяину.

— Может закопаем? — предложил Гилд.

— Нечем, да и неохота. Все равно их будут искать. Только силы тратить.

Лошадей пришлось отпустить, понадеявшись, что умные животные сами отыщут дорогу в конюшни, и не станут обедом для волков.

— А тебе, друг мой, нужно немного потренироваться с мечом. — Сказал Риан сородичу.

Его самого столкновение с людьми и пролитая кровь не взволновали ничуть, словно являлись каждодневной обыденностью. Впрочем, так оно и было. Какая разница, когда ты убивал врагов в последний раз — двести лет назад, три года или только на рассвете? Ровным счетом никакой, если ты воин.

В начале Гилд счел за лучшее смолчать, но потом все же выдавил неохотно:

— Меня практически никто не учил воинскому мастерству, и тренироваться мне было не с кем.

Ему хотелось добавить, что он справляется и так, ему хватает тех небольших навыков, что даны ему свыше, но он резонно промолчал, вспомнив, при каких обстоятельствах произошло их знакомство. Гилду стало немного стыдно за себя, учитывая мастерство друга, но в то же время он давно внушил себе, что ему не судьба иметь ни хорошего учителя, ни навыки фехтовальщика.

— Ну, значит, у тебя есть теперь возможность научиться чему-то новому. — Заметил Риан. — Ты сумел отбиться только из-за врожденной ловкости и умения обращаться с собственным телом. Из столкновения с более опытным воином ты рискуешь не выйти живым. Так что я все же попытаюсь сделать из тебя сносного мечника.

Мысль о том, чтоб немного потренировать Гилда, пришлась лесному отшельнику по вкусу. Делиться с другом своими знаниями и умениями всегда приятно, и в былые времена не было у его народа дела почетнее.

Стычка была для Гилда делом неприятным, и едва закончив разговор, он предложил почти просительно:

— Может, все же все же сходим к источнику, как собирались? Оттащим этих куда подальше, и пойдем…

Едва лишь Риан кивнул, он взялся за перетаскивание одного из солдат, поспешно волоча его к расщелине, поросшей низким кустарником. Риан был уверен, что следующей ходкой Гилд возьмет еще одного солдата, хоть двух, лишь бы не прикасаться к командиру с отрубленной головой. Стерлись в памяти те дни, когда он сам переступил в глубине души ту невидимую черту, отделяющую лес предрассудков перед смертью от пустыни равнодушия. Чувства, которые испытывал в этот миг Риан, казались сродни ощущениям хозяйки, которая убирает на кухне после долгой готовки. "Сама насорила — сама прибралась" — говорила когда-то Лорилин и смеялась.

Разумеется, уничтожить все следы убийства было невозможно, трава пропиталась кровью, земля — истоптана. На всякий случай альвы перешли речку чуть выше по течению и долго путали следы, на случай если люди вдруг решат пустить на поиски собак. Риан понадеялся, что обычных солдат хватятся не скоро.

Зато мытье в источнике вознаградило их сторицей. Теплая вода, тишина и покой, несмотря на сумрачный день, развеяли все опасения. Риан то и дело погружался в воду с головой, потом фыркая выныривал, отряхиваясь будто пес. Он чувствовал себя прекрасно.

Напряжение спало, теплая вода успокаивала, и воспоминания о бое, крови и трупах постепенно уходили у Гилда на задний план. Помывшись, он просто лежал, оперевшись лопатками о покатые камни, и смотрел в высокое серое небо. Далеко в вышине ветер играл рваными обрывками облаков, гоня их на запад с поразительной быстротой. Гилду казалось, что так можно лежать часами, и чего Риану неймется?

Натянув прямо на мокрое тело нижние штаны, тот извлек из лежащих на земле ножен свой меч, и с многозначительным взглядом приблизился к другу.

— Ну что, попробуем немного размяться?

Гилд слегка обалдел, и больше всего ему хотелось послать друга куда подальше. Тренировка никак не входила в его планы, ему и вставать-то лень. Он был почти уверен, что Риан забудет о своем обещании сделать из него сносного воина. "Зачем? — рассуждал он про себя. — Если уж хорошим мне не стать, так ни к чему и пытаться. Ну, а то, что меня могут убить, это тоже не проблема, все равно путь отмерен, от судьбы не уйдешь…" Он припомнил, сколько раз избегал верной смерти, и его посредственных навыков мечника, вполне хватало, даже там, где гибли опытные воины. Тем не менее, пришлось все же встать. Гилд с неохотой вылез из воды, обтерся кое-как рубашкой, натянул штаны, и, откинув мокрые волосы от лица, взял свой меч. К тому же ему совсем не хотелось позориться перед другом. Он не видел особого смысла в учении, так как давно, еще после первых юношеских неудач, поставил на себе в этом деле крест. Случилось это после того, как его не слишком корректно отчитал перед строем таких же мальчишек учитель. Может, у другого и проснулся бы благородный порыв доказать всем, что он знатный воин, но Гилд замкнулся в себе и почти прекратил тренировки. Только уходя далеко в лес и оставаясь один на один с собой, он мог попробовать что-то сделать, выполняя тот или другой прием. Понятное дело, что выполнял он их, как придется, замечаний слушать было не от кого, но зато он не смущался и был доволен собой. Вот из таких, неведомо как заученных выпадов, и состояло его мастерство, а вернее то, чем он пользовался, каждый раз ухитряясь остаться в живых. Правда, бывало, что кто-то будто подсказывал ему, что лучше сделать, словно руководя его движениями, не давая погибнуть и пропустить удар. Но сейчас перед ним стоял Риан, чуть улыбаясь, сжимая в руке один из своих мечей.

"Хорошо, что хоть два не взял…" — с досадой подумал Гилд.

Последовал первый выпад, он с трудом отбил его и вынужден был тут же метнуться в другую сторону, мысленно выругавшись. "Интересно, сколь долго он оттачивал этот прием?" — вздохнул он про себя.

Сильно гонять его альв не собирался, само как-то получилось. Ему так хотелось поделиться своими знаниями, что, глядя на слегка ошалевшего и порядком уставшего сородича, Риан искренне удивился. Удивился и устыдился собственного эгоизма. Бедный парень с непривычки растерялся перед таким напором и по своему обыкновению постеснялся попросить закончить первый урок.

— Ох! Хватит! — спохватился Риан. — Прости, я тебя загонял.

— Да, нет… ничего… — неуверенно протянул Гилд, хотя был искренне рад наконец остановиться.

Ему хотелось сказать, что он не видит большого смысла в своем учении, но он побоялся обидеть друга, который хочет ему помочь. По непостижимой причине те, кто учил когда-то в эльфийском селении юношей, не признали в нем таланта мечника и попросту обошли парня стороной, а он и не сопротивлялся. Для Гилда всегда было главным не подпустить врага к себе, а уж чем-чем, а луком он владел отлично, хотя и этому искусству выучился сам.

Как только тренировка завершилась, он снова быстро залез в воду, чтобы смыть пот, а кроме того, это была причина, чем-то заняться, что бы не случать критических замечаний в свой адрес, а в том, что они вертятся у Риана на языке, Гилд почти не сомневался. Его страх перед критикой был столь велик, что сделал мысли в этот миг совершенно открытыми, и не понять их Риан не мог. Этот страх был в его глазах и в каждом движении, скованном внутренним убеждением в недостижимости совершенства. Тут было о чем задуматься, и Риан задумался.

Возвращались, сделав широкий круг, чтоб лишний раз не попасться никому на глаза. На сегодня приключений было достаточно для обоих. Шли через холмы, те самые волчьи холмы, о которых столько рассказывал Риан. Он издалека показал Гилду логово вожака — темный провал между двумя валунами, из которого высовывались то одна, то другая узкие смеющиеся мордочки волчат. Возможно, будь Риан один, он бы с удовольствием поиграл с волчьим выводком, как делал это раньше, энергия бурлила в нем как уха в котелке, но он видел, что Гилд устал и не расположен к забавам.

"А еще говорят, что альвы все одинаковые" — подумалось ему неожиданно. "Мы разные, очень разные, но это не мешает нам понимать друг друга, чувствовать намерения и соединяться мыслями".

Когда отец вложил в его руку первый меч, Риан сразу понял, что именно в этом его судьба, его предназначение. Отец был разочарован выбором, и только потом, когда увидел в сыне то же стремление к совершенству, какое всю жизнь жгло его собственную душу, принял и согласился. У каждого своя лесенка в небеса, как говорится. А Риан шел по ней всю жизнь, долгие годы, отрабатывая какой-нибудь изысканный прием, выпад или защиту, лишь бы в итоге сказать самому себе "Идеально", и найти новую вершину, на которую можно взойти.

Вернувшись, он первым делом припрятал собранную руду, потом они быстро приготовили ужин. Риан напек лепешек и сварил кашу, насыпал Гилду, но сам есть не стал.

— Я потом.

К вечеру небо очистилось полностью, и на закате оно уже горело чистым золотом и пурпуром, предвещая лунную ночь и ветреный день.

— Ты спать ложись, а я еще погуляю. — Сказал он Гилду. — Устал ведь.

Ему хотелось побыть наедине со своими мечами. Давнее развлечение — бой с невидимым воображаемым противником — помогало сосредотачиваться, настраивать разум на нужную волну.

Он отошел недалеко от своего жилища, встал в стойку, подставил лицо свету восходящей луны и отринул все суетное, вступив на тропу призрачного поединка. Его соперник был тоже альв с ледяными глазами цвета самого высокого неба над океаном, одеяние которого — винно-алый шелк — ниспадало до самых замшевых сапог. Риану не нужно было напрягать свою фантазию, чтоб видеть на себе похожую одежду, только серо-белых тонов. Когда-то так оно и было. Соперник к тому же являлся обладателем похожей пары мечей с той лишь разницей, что их клинки были немного изогнуты.

— Начнем, Мой Лорд.

— Начнем, Мастер.

Не хватит слов, чтоб описать красоту их сражения. Умение владеть оружием и собственным телом, возведенное в ранг Высокого Искусства. Не превзойти, но усовершенствовать. Не победить, но найти истину.

— Благодарю, Мастер.

— Спасибо, Мой Лорд.

Риан склонил голову, соперник ответил тем же и исчез. Под веками кипели слезы счастья. "Я возвращаюсь! Я вырвался!" — кричало что-то внутри. Он снова стал тем, кем был до плена. Не полубезумным диким зверем, а существом, имеющим Дар и умеющим Творить.

Альв осторожно посмотрел на темное звездное небо, раскинувшееся над его лесом как огромный шатер, посмотрел и сказал:

— Если все, что было со мной, случилось специально, чтобы я, наконец, понял… Спасибо Тебе. Ты, как всегда, оказался прав.

Когда он вернулся, Гилда в землянке не было, ужин тоже остался почти не тронутым, из миски исчезла лишь пара лепешек, которые, альв, видимо, взял с собой.

При свете луны Гилд долго брел по тропинке, наслаждаясь тишиной и покоем, царившими вокруг. Один раз ему явно почудился звон стали за ближайшими деревьями, он хотел уже метнуться туда, но острый слух и чутье подсказали, что никакой опасности нет. Ступая неслышно, словно тень меж деревьями, он взглянул на прогалину. Там, освещенный яркой луной, шел невидимый поединок, словно танец, одним из участников которого был Риан. Как персонажи театра теней скользили по поляне два воина. Для Гилда не составляло труда видеть обоих бойцов, но, замерев на секунду, он отпрянул, подумав, что это зрелище вряд ли предназначено для чужих глаз. Ему хотелось бы посмотреть, но он резонно решил, что если бы Риан был не против, то позвал бы его сам. Развернувшись, он скрылся в зарослях, так же неслышно, как и появился.

Сойдя с тропы, он прошел через заросли молодых сосен и обогнул бурелом. Потом лес поредел, и альв вышел к подножью холма. Внизу чернел лес, над ним и под ногами стелилась шелковистая трава, в сумраке ночи она казалась серой, и слабый поднявшийся ветер играл ею, перекатывая словно волны. Четкие силуэты деревьев, серо-серебряная трава, сероватый свод белесого неба с редкими хрустальными звездами и яркий диск луны. Мир будто замер, потеряв все яркие цвета. И в этом древнем монохроме все было незыблемо и торжественно, словно Солнце еще не родилось.

Гилд сел на пологий откос холма и, откинувшись назад, уперся локтями в мягкое покрывало травы, поднял голову и долго смотрел на сероватое небо и звезды. Мир был спокоен, мир принадлежал ему. В этот миг казалось, что на свете еще нет зла и жизнь продолжается вечно. Он сидел, вглядываясь в смутные очертания созвездий, различая знакомые контуры. Когда-то он безошибочно составлял по ним карты, которые ценились у Перворожденных, и имели высокую цену у людей. Когда-то… Когда-то тонкое перо выводило на пергаменте линии, становящиеся дорогами или путями для кораблей. Все осталось в прошлом, все минуло…

Гилд лег на склон холма, уставившись в небо, он и сейчас представлял себе карту здешних мест. Прошло столько времени, что навык, казалось, мог быть утрачен, но нет, ему и сейчас мерещилось то, чем он занимался тогда, так давно…

У каждого свой путь. Но ныне это неверно, кем бы ни были его родичи в прошлом, теперь они лишь бродяги, скитальцы на некогда родной земле. Их знания и навыки уйдут вместе с ними. По непонятной причине они не могут быть переданы людям, люди не примут, не поверят в них, видя за каждым из чуждых умений прежде всего подлог. Жаль, что нельзя вернуться в прошлое!

Воображение постепенно переносило его в желаемый мир, образы и видения приходили из серого сумрака и уносили с собой. Гилд засыпал, грезы смыкались плотнее. Так с давних пор спят все эльфы, если они не ранены и не слишком утомлены жизнью.

Утро встретило его ярким солнцем. Зеленая трава шелестела вокруг, на голубое небо набегала дымка. Мир жил, он был светел и ясен, он пробуждался тысячами цветов и звуков, он шел вперед, забывая о незыблемости ночи, его прошлое оставалось за спиной. Гилд потянулся и встал, ночные грезы остались не более чем легкой дымкой, надо было вернуться в землянку, надо было жить.

Заглянув внутрь жилища, он с улыбкой приветствовал Риана и добавил:

— Странная была ночь, правда?

— Не страннее, чем другие дни и ночи, — согласился альв. — Тебе тоже захотелось побродить в одиночестве, наедине с самим собой?

Гилд кивнул. Утро новый день и ночные размышления располагали к общению. Гилд снова улыбнулся другу:

— Не знаю, стоит ли признаваться, но я видел тебя ночью, во время боя. Наткнулся случайно, и сразу ушел. Очень красиво… А кто он, твой напарник?

Светлые глаза Риана подернулись дымкой печали. На одно только мгновение. Словно облако затмило лунный свет.

— Тебе его имя ничего не скажет, а когда-то оно повергало в трепет врагов, и заставляло соратников сжимать крепче рукоять меча, и подвигало идти на смерть. Я и по сей день горд тем, что служил ему, хотя…

Бывший воин как-то странно повел плечами, будто стараясь сбросить невидимый груз. Некоторое время он собирался с мыслями, решая для себя, говорить или не говорить то, о чем он многие годы молчал. Гилд чувствовал это внутреннее колебание, как рябь на воде.

— Он был первым из эльфийских лордов, с кем я так и не смог найти понимание. Тогда это случилось впервые. Очень больно было осознавать, что кто-то столь близкий по крови, по образу мыслей, окажется… твоим непримиримым противником. Странное дело, но он понял даже мое сопротивление. Понял, но не смог отступить от своих замыслов.

Риан рассказывал медленно, подробно, и перед мысленным взором Гилда вставали образы тех давних событий. Как один князь решил, что его воля окажется сильнее уз судьбы, что в его силах переломить ход событий в свою пользу, решил, и одним движением руки бросил своих воинов в ужасную кровавую битву. Бессмысленную и безнадежную с самого начала. Как Риан, один из его военачальников, преступил все мыслимые правила чести и высказал свое мнение по поводу. Мало того, он заклеймил позором своего лорда, мало того, он вызвал его на поединок, мало того, он победил, и что еще хуже, оставил побежденному жизнь.

— Жаль, что все сложилось именно так…, я думал, вы друзья. Хотя, конечно, красивый жест. — Оценил Гилд.

— Возможно. — Грустно вздохнул Риан. — Но я до сих пор не знаю, кто из нас был прав. Он, ушедший в Чертоги в славе и доблести, или я, коптящий небо в чужом и чуждом мне мире. Вот от того и ведем мы бесконечный, призрачный поединок. Видимо, и ему в Чертогах так и не открылась последняя истина. Если она вообще существует.

— Истины нет. — Спокойно и тихо промолвил Гилд. — Вернее, ее невозможно рассказать или узнать, ее можно только почувствовать. Все остальное — ложь. Я думаю, твой лорд, в Чертогах, уже давно понял это.

Отправляя в рот последний кусочек лепешки, Риан предложил.

— Раз тебе понравился мой воображаемый бой, то, возможно, ты не откажешься продолжить наши занятия?

Гилд опустил глаза. Обидеть друга отказом ему не хотелось, но и в своем обучении воинскому искусству, мечному бою, он не видел особого смысла. Не видеть его сомнения, игнорировать смущение и внутреннее отторжение Риан не мог. И насиловать волю сородича он тоже ни в коем разе не собирался. Практически, они были сейчас единственными альвами в этой земле, последними существами, в чьих жила текла кровь древнего народа, совершенно свободными в выборе. Как же можно принуждать своего единственного и наверняка последнего в жизни друга, пусть даже к чему-то важному и даже нужному?

— Я понимаю тебя… Гилд, я вижу, что тебе это не интересно, и кажется бесполезным. Как-то же ты умудрился выжить и дожить до встречи со мной. Просто… это единственное, чем я могу отблагодарить тебя за дружбу и участие, за твое появление в моей жизни, в конечном итоге. Не станем отрицать тот непреложный факт, что наши дни сочтены и впереди только смерть от рук людей, это лишь дело времени, рано или поздно они доберутся до нас, не уменьем так числом. Но я не хочу умирать…м-м-м-м… некрасиво, и не хочу, чтоб ты в своем последнем бою оказался просто растерзанным сворой криворуких и неуклюжих существ. И мой единственный подарок, который я смогу тебе сделать, будет заключаться в том, что даже перед смертью ты сможешь почувствовать гармонию. Мы ведь созданы для того, чтоб в мире прибыло чуть больше красоты и гармонии. Пусть даже в смерти, пусть даже этого никто кроме тебя самого не сможет оценить. Потому что красота есть во всем и везде, её только нужно увидеть и понять. Я сейчас пойду, схожу за водой, а ты пока подумай над моими словами. Не для того, чтобы сделать усилие над своей волей и уступить мне как другу. Мне не нужна твоя жертва. Путь к совершенствованию бесконечен, как для тебя, так и для меня, и мы можем идти по нему вместе, как ни странно это звучит.

Во время всей первой части Рианова монолога на лице Гилда блуждала чуть заметная улыбка, которая исчезла лишь после упоминания о том, что они друзья. С этими словами Риан встал, подобрал ведро и хотел пойти к ручью, исполняя собственное обещание. С легким сердцем и с уверенностью, что у каждого живого существа, имеющего разум и волю, должен быть выбор делать или не делать, знать или не знать, верить или не верить. И если есть рядом тот, кто дорог, то у него-то точно должен быть выбор. Наверное, это и была та последняя истина, которую они так долго и безуспешно искали с призрачным лордом, скрещивая мечи в холодных лунных лучах.

— Подожди. — Окликнул его Гилд. — Я пойду с тобой, лучше уж принесем сразу два ведра, все же хватит на дольше. — Резонно заметил он.

Сидеть и рассуждать было не о чем, все ответы и решения он знал давно, только вот кому их было говорить?

— Спасибо тебе, — он чуть коснулся руки друга, — ты первый, кто искренне предложил мне помощь. Может быть когда-то, в давние времена, обучить кого-то своему искусству, передавая навыки, и считалось обычным делом, но на мою жизнь этого не хватило.

Его взгляд скользил куда-то мимо Риана, словно за его спиной вставало прошлое. Глаза у Гилда стали совершенно черными, непроницаемыми, будто он пытался утопить эмоции в их глубине. Наконец, сделав для себя какой-то внутренний выбор, он сказал.

— Я ведь ушел практически по тем же причинам, что и ты. Я был не согласен. Мне надоело выслушивать дурацкие решения и нелепые советы, надоело молчать. Конечно, я не был военным советником и второй, третьей или какой там еще рукой нашего Владыки. Ему бы со своими собственными руками разобраться! — он хмыкнул, не в силах сдержать усмешки. — Я видел ситуацию и знал. Знал, что его действия не доведут нас до добра. Для этого ведь не надо быть великим воином, нужно просто соображать. Спорить было бесполезно, даже убеждать некого, да и бесполезно это. Оставалось только уйти. Я ушел не от них, просто я понял, что мне лучше быть одному, а им лучше, если меня не будет рядом. Ты ведь знаешь, так бывает.

Гилд не мог и не хотел описывать то убожество, до которого дошла мудрая политика очередного лорда. Говорить об этом спокойно и кратко он не мог, а тратить часы на возмущенные тирады ему не хотелось. От одного воспоминания в сердце снова поднималась волна негодования, обиды и протеста, сжимался комок, постепенно перерастающий в злость. Наверно, обида, накопившаяся в нем, и была тем главным чувством, которое вечно гнало прочь. Она не забылась, не прошла и сейчас жила в сердце, но вместе с тем, он всегда ощущал надежду. Слабый лучик, который посылал ему неизвестно кто.

— Тебя, наверно, удивят мои слова, — продолжил он, — но я не собираюсь умирать, я искренне верю, что нам удастся найти спокойное место, удастся спрятаться или приспособиться, потому что это все же лучше, чем умереть. В смерти нет ничего красивого, во всяком случае, не для того, кто ее принял. Вспомни, сколько раз она казалась тебе неизбежной, и что, разве, ты думал тогда о красоте? Ты просто пытался выжить, иначе бы уже не стоял здесь. Ты прекрасно владеешь мечом, но для смерти это ничто. Если против меня выставить десять людей-лучников, я может и успею их уложить, а если двадцать, если сто? Я умею рисовать карты, прокладывать по звездам путь, ты отлично владеешь мечом, но все это вряд ли поможет нам выжить. Однако, вопреки всему, мне кажется, мы все же найдем себе место и останемся в живых, ведь не даром же мы встретились. Лично я уже не представляю, как продолжил бы путь без тебя.

— Я тоже… — выдохнул Риан.

Гилд улыбнулся:

— Значит, нам судьба жить! Сейчас пойдем за водой, а когда вернемся, ты попробуешь научить меня чему-нибудь. Даю слово, я буду стараться и попытаюсь даже не стесняться самого себя, только ты не смейся.

Риан хмыкнул.

— Когда это я смеялся…

Его настрой и виды на будущее были менее оптимистичны. "Да, нам судьба жить… до самой смерти", — подумал он с какой-то странной самоиронией. Впрочем, после слов Гилда, таких простых и почти обыденных, словно отодвинулась в сторону туманная пелена, заслонявшая внутренний взор. Риан готов был поклясться, что ему стало легче дышать.

Мужчины взяли ведра и, не спеша, пошли по тропе. Их легкие, пружинистые шаги были подобны лесному шороху, а вот звонкие голоса то и дело далеко разносил ветер.

— Я все время хотел спросить тебя, — делая серьезное лицо, интересовался Гилд, — как ты ухитряешься после того удара развернуться к противнику лицом?

— О, это совсем просто! — Риан шутя сделал выпад, после которого ведро чудом не полетело в сторону. — Вот так!

И оба они снова захохотали во все горло. Это были редкие мгновения удивительной легкости на душе, когда, казалось, не было тяжелых лет и бесконечных странствий, когда оживала надежда, и казалось, что впереди не один лишь мрак.

Потом, когда вода была принесена, и сделаны всякие мелкие хозяйственные дела, Риан все-таки привел свои слова в исполнение, заставив Гилда не раз и не два пожалеть о данном обещании. Неумолимый и настойчивый Риан, казалось, хотел отковать из своего сородича совершенного мечника, заставляя полностью концентрировать внимание, напрягать все силы и волю. И они снова узнали кое-что новое друг о друге, и о самих себе. Риан узнал, что его "ученик" обладает не только гибким телом, но и гибким умом. И то, что Гилд меньше всего нуждается в бесконечных повторениях движений, а достанет ему простого, но яркого описания, чего хочет "учитель" получить в итоге. Тело Гилда охотнее подчинялось разуму, что говорило об упорядоченности сознания. В себе же Риан отыскал совершенно невиданные запасы терпения, о которых и не подозревал. Оказывается, зря он отказывался в свое время брать учеников, памятуя о своей вспыльчивости и нетерпимости к чужому неумению понимать его с полувзгляда. Зря, ох и зря. Может быть, их хрупкий мир продержался бы чуть дольше под натиском людей. Кто знает?

В начале занятие не очень ладилось, стоило в голосе Риана прозвучать первым менторским ноткам, как Гилд замкнулся в себе, в темных глазах его промелькнула злость. Он слишком ясно вспомнил свои первые, юношеские уроки, которые отбили всякое желание внимать учителю, казалось, уже навсегда. Но если у прежнего юноши не было выхода, ему нечего было возразить и противопоставить наставнику, то нынешний взрослый мужчина давно умел постоять за себя. Он познал цену и своей силе, и слабостям, и неудачам с ошибками, однако, что бы не случалось в жизни, он не склонял голову ни перед кем. Внешняя вежливость не означила мягкости характера. Ему не дано было узнать истинных, благородных Владык своего народа, перед которыми склоняли головы, не унижая себя, и потому теперь он не считал себя ниже любого, пожалуй, даже если бы перед ним стоял сам король. Это была гордость бродяги, живущая глубоко в душе.

Чем кончился бы урок, неизвестно, но, к счастью, Риан с ходу понял ошибку и изменил свой подход. Как только он первый раз, по-дружески и на равных, объяснил Гилду новый прием, все изменилось. Мгновение Гилд молчал, словно обдумывал, поверить ему или нет, но затем ощутил перемену, и, первый раз за всю жизнь, искренне переспросил, что лучше сделать и как. Внимательно выслушав объяснения, он повторил. В начале еще ощущалась неловкость, но уже через пару минут барьер упал, и они словно сделали навстречу друг другу еще один шаг.

Странное это было занятие, интересное для них обоих. После первых повторенных упражнений Риан будто случайно втянулся в игру, альвы начали спарринг. И пусть умения их были не равны, учебный бой доставлял им удовольствие. Единственное, за чем следил сейчас "учитель", это чтобы не увеличить скорость движений, дабы "ученик" мог их проследить. Гилд учился быстро, он забыл о собственных ошибках и просчетах, забыл о том, что он никудышный мечник, и полностью отдался игре. Охотно перенимая приемы учителя, он приспосабливал их к себе, прямое копирование ему было чуждо. Они скользили бок о бок, как тени, метались словно призраки, отступали и приближались, с мечами в руках, словно в прекрасном и древнем танце.

Смех, ошибки и снова смех. Выпады то удачные, то не очень, и азарт, порыв, горящий в крови и в сердцах. Волосы, развивающиеся в такт бросков и ударов, блестящие глаза, но не было в их игре ни соперничества, ни проявления силы, им нечего было доказывать друг другу, они давно уже были друзья, а это понятие означает для альвов несколько иное, чем для людей.

Ученик двигался чуть порывисто, в движениях была излишняя резкость, но, как это часто бывает с новичками, его удары были непредсказуемы, он самым неожиданным образом ухитрялся уйти или напасть. Риан испытывал искренний интерес, наблюдая за ним. Наконец бой был закончен.

— Все! — объявил Риан, спрятав оружие, и рассмеялся, видя тяжелое дыхание ученика. — Сам вижу, хватит издеваться над маленькими.

Но Гилд приподнял брови и пригрозил.

— Будешь дразниться, стану учить тебя навигации по звездам…

— Смотри, как бы я тебя не поучил, — хохотнул бывший воин. — Я еще помню иной, чем сейчас, рисунок созвездий.

— Не может быть! Нет, серьезно? — разум подсказывал Гилду, что так не может быть, но все же он судорожно рылся в памяти, пытаясь понять, что успел позабыть.

Риан не смог долго сдерживать рвущийся хохот. Он фыркнул как шкодливый конь, ловко скинувший раззяву-всадника, в самый неожиданный момент.

— Вру, конечно. Я не такой древний, хотя… если поживу в лесу еще пару сотен лет, точно порасту мхом. Давай сполоснемся и перекусим.

Гилд беззлобно выругался.

— Я понимал, что ты врешь, но все же… Рисунок звезд… Нет, с ума можно сойти! — он тоже захохотал.

Жизнь была не просто сносна, она была прекрасна, когда можно разломить лепешку с кем-то кто тебя понимает, уважает и ценит, когда можно пить из одной плошки, смеяться старым шуткам, смотреть в глаза и видеть в них свой собственный счастливый взгляд.

Теперь уроки стали для них игрой, которой они с радостью отдавали почти все свободное время. Их бои становились все изощреннее, Риан уже не снижал скорости, а Гилд не спешил прерывать урок, он больше не уставал так сильно. И хотя один из них по прежнему был "учителем", а другой "учеником", обоим было чему поучиться друг у друга. Эти долгие спарринги сделали их манеру боя поразительно синхронной, и порой, имея возможность отслеживать бой как бы со стороны, Риан отмечал, что они стали как единое целое, существо, в котором слились силы и возможности двух воинов. Они предвидели все взаимные удары и, казалось, еще немного, и смогут биться с повязкой на глазах. Риану не раз приходила мысль посмотреть, как сражались бы они теперь вместе, в одном бою, против общего врага. Были у него соратники и поопытнее, но такой слаженности и предвидения никогда не было. У него даже отпало желание сражаться ночами со своим вечным врагом-Владыкой, он будто простил его раз и навсегда. Еще один тяжкий груз упал с сердца, еще одна невзгода осталась в прошлом.

Так уж случилось, что Гилд навсегда забыл своего неудачного первого учителя, а Риан смог простить своего Владыку и врага.

Однако, кроме игр и разговоров надо было еще что-то есть, а запасы еды у эльфов неуклонно подходили к концу. Гилд не очень любил ходить на охоту, чужая смерть никогда не радовала его, однако мясо у них давно кончилось, весна не радовала ни грибами, ни сбором плодов, а питаться все время зеленью, лепешкам и кашей было сложно для двух взрослых мужчин.

Встав с первыми рассветными лучами, они вышли в путь. С одними мечами на дичь любого размера не поохотишься, а посему Риан прихватил с собой копье, Гилд — свой лук и колчан со стрелами.

Этот старый лук служил ему почти с детства, с того щенячьего, подросткового возраста, когда мальчишки перестают играть и получают свое первое оружие. О Гилде, как всегда, не спешили заботиться, ему лишь указали, к кому следует обратиться за изготовлением лука. Хороший, добротный лук, оправленный серебром или костью, Гилду не светил, но когда он пришел к мастеру, то, посмотрев на юношу, все же сделал правильный вывод.

— Выбирай, — сказал он, — я могу сделать лук подходящий тебе по росту, но учти, ты будешь быстро расти, тебе суждено стать высоким. Поэтому я предлагаю тебе сделать сразу же взрослый лук, конечно, сейчас он будет тебе не слишком удобен, но с возрастом… А натяжение тетивы ты постепенно увеличишь себе сам.

Гилд согласился, он не питал иллюзий по поводу смены оружия. Так и вышло, что мастер был прав, и этот лук верой и правдой служил ему и поныне.

— Большая дичь нам не нужна, все равно заготовить впрок не получится, а так только даром мясо пропадет. — Рассуждал Риан вслух. — Вот если бы подсвинка хорошего найти.

— Н-да… и избежать встречи с его мамашей.

— Это как получится. В любом случае копье пригодится. Я видел возле болот выводок, звери уже подросли и вполне сгодятся на плотный ужин.

Риан знал округу как свои пять пальцев, все овраги, перелески, болота и ручьи, участки бурелома, осыпи, и конечно, звериные тропы. Большинство их вело к большой реке, названия которой Гилд не знал, а Риан именовал просто Река, иногда переходя на древний язык своего народа. Когда же Гилд как-то поинтересовался у него названием сей водной артерии, альв лишь пожал плечами:

— Ну, как по твоему люди могут именовать большую реку в своем краю? Ясное дело, либо Великая, либо Могучая, других названий я у них не встречал.

Лоси, олени и кабаны прокладывали через чащу настоящие дороги, на которых их зачастую поджидали хищники. Пока альвы шли через лес, они видели множество следов, читая по ним о том, что случилось ночью. Вот под кустом волк нагнал и задавил зайца, а вот в беличьем гнезде похозяйничала куница. Для зорких глаз и внимательного взгляда лес был открытой книгой, полной драматических историй маленьких жизней.

— Вот гляди, — тихонько, почти одними губами прошептал Риан, показывая на чуть влажную землю. — То, что нужно.

Теперь альвы крались по следам животных совершенно беззвучно, сжимая в руках копье и лук. Пред их мысленным взором волей-неволей вставал сочный кусок жареного мяса, и хотя убивать животное было жалко, но голод брал свое, отгоняя остальные эмоции куда-то на задний план и открывая дорогу инстинкту охотника.

Главное застать животное врасплох и убить как можно быстрее, пока подсвинок не поднял визг на весь лес. У Риана имелась с собой сеть, в которую он собирался замотать тушку, на тот случай, если разъяренная кабаниха загонит их с Гилдом на дерево. Такое уже случалось с ним не раз и не два. Альвы предполагали, что кабанье семейство устроилось в густом подлеске, тем более что и следы вели в том же направлении.

Впереди затрещали кусты так, словно через них ломилось целое стадо, но навстречу охотникам выскочили вовсе не кабаны, а люди. Воины с обнаженным оружием. Трое. Альвы и люди от неожиданности замерли напротив друг друга. И если бы альвы даже усомнились в намерениях людей, то те тут же их продемонстрировали. Не говоря ни слова, люди бросились в атаку. На что они рассчитывали не понятно. Бегущего впереди воина уложил стрелой прямо в сердце Гилд, следующего пронзило копье Риана, так и оставшись в нем, но третий успел издать душераздирающий крик. На него отозвались другие голоса, и альвы поняли, что столкнулись, скорее всего, с разведчиками из большого отряда. Даже приблизительно, по крикам и шуму шагов Риан понял, что врагов гораздо больше двух десятков, и от них так просто отбиться не получится. Со всех сторон из зарослей выскакивали люди, их было много. Альвов неумолимо окружали.

Гилд бросил взгляд на друга и испугался его вида больше, чем количества врагов вокруг. В светлых глазах альва плескалось безумие, самое настоящее безумие, смешанное с дикой яростью, страхом и чем-то еще, не менее ужасным. Риан оскалился как загнанный в ловушку волк, обнажив белые зубы, и сквозь них вырывалось, нет, не рычание, скорее низкий страшный вой.

— Риан! — позвал его Гилд.

Но сейчас от разумного существа не осталось и воспоминания. То был дикий свирепый зверь готовый рвать врагов зубами и умереть, не сходя с места, лишь бы избежать нового пленения.

— Риан, мы их всех не одолеем! — закричал в отчаянии Гилд, предчувствуя грядущий кровавый водоворот, из которого им обоим не выйти живыми никогда. — Их слишком много! Бежим!!!

Он так рванул сородича за куртку, словно собирался взлететь с места подобно коршуну с добычей в когтях. На мгновение Риан перевел на него невидящий взор, и Гилд прокричал прямо ему в лицо.

— Бежим!

И потянул за собой, слабо надеясь на понимание, но Риан его все-таки услышал. И они побежали в сторону реки, больше было некуда. С воплем отлетел в сторону воин с рассеченной Риановыми мечами грудью, расчистив дорогу. Они не бежали, они неслись, летели, изо всех сил, не разбирая дороги, прыгая по пням и поваленным стволам, и только благодаря природной ловкости и чувству равновесия не сломав себе ноги. Бежали, обгоняя ветер, навстречу сырому запаху реки, которая была почти рядом. "Скорее, скорее, скорее!" — молотило в ребра сердце, легкие пылали в огне, а ноги гудели. Следом гнались люди, но они, конечно, сильно отставали и не могли соревноваться с двумя чистокровными эльфами в скорости бега.

Выскочив на крутой откос, Риан и Гилд задержались лишь на мгновение, для того чтобы первый спрятал мечи в ножны, а второй закрепил на себе лук. Внизу в стремительных водоворотах неслась река. Холодная, вспененная кое-где бурунами вода отталкивала все живое. Прыгать в нее с такой высоты казалось полным безумием, но оставаться здесь, на открытом месте, было безумьем вдвойне. Кинув последний взгляд вниз, в пучину, и на лес, из которого все отчетливее доносились крики преследователей, Гилд бросил другу, опасаясь за его вменяемость:

— Прыгнешь?

Риан кивнул. Взгляд его все еще выражал полное смешение всех чувств, но в нем уже превалировал разум. В тот миг, когда из чащи показались первые солдаты герцога, два альва сделали шаг к крутому откосу и прыгнули в ледяную стремнину.

Подойдя к краю обрыва, люди долго смотрел вниз, не произнеся ни слова, затем кто-то из них, с досадой плюнул, и они медленно пошли прочь. Что было у них на уме в этот миг, альвам о том неведомо, да и не до этого им уже было. Вода скрыла с головой и понесла. К счастью, в этом месте река оказалась достаточно глубока и лишена выступающих камней, иначе бы беглецы тут же разбились. Но вот холод…

Видимо высоко в горах, где брала исток река, прошли дожди, и вода была не просто холодная, она была прямо таки ледяная, впитав весь холод снежных вершин. Она отрезвила Риана, вернув ему способность мыслить здраво и бороться за жизнь.

Поток волок их за собой, кое-где погружая в глубину и бросая на высокие скальные глыбы, торчащие над водой. Буруны захлестывали. Альвы едва успевали сделать вдох, прежде чем новый водоворот затягивал их, грозя утащить на дно. Выбрав мгновение, и увидев рядом голову друга, Риан крикнул:

— К берегу!

Слишком холодно. Холод сковывал мышцы, грозя утопить не хуже потока воды. Кое-как им удалось пересечь поток и дотянуть до камней пологой отмели. Руки и ноги сводило судорогой от холода, все тело было покрыто свежими ушибами, зуб не попадал на зуб. Оба посинели и не могли даже говорить, но, тем не менее, как могли быстро направились к своему жилищу, даже не тратя время на то что бы выжать одежду или хоть как-то обсохнуть. Топали в обход, путая следы, обходя открытые места, полянки и просеки, стараясь никому не попасться на глаза, а посему обратная дорога заняла вдвое больше времени, чем туда. В довершении всех несчастий пошел дождь, такой промозглый, холодный и проливной, как бывает поздней осенью или ранней весной. И когда альвы добрели до землянки, оба были уже обессилены до такой степени, что едва держались на ногах. Замерзшие, мокрые, усталые, голодные они только и сумели, что стянуть с себя обувь, да грязные, мокрые куртки и рубашки, и упасть в постель, закутавшись в одеяло. Озноб заставил их прижаться друг к другу, в тщетной попытке хоть как-то согреться.

Обоих трясло, мокрые волосы Гилда липли к лицу Риана, а на ощупь сородич был не теплее рыбы, только-только извлеченной из ручья. Смотреть в глаза Гилда ему было почти стыдно, и даже хорошо, что тот лежит к нему спиной.

— Прости меня за то, что случилось… — сказал Риан сдавленно. — Я вдруг понял, что могу снова попасть в плен… у меня словно померк разум… это было страшно… недостойно… так позорно забыть обо всем…

— Что ты! Я сам испугался… — чуть удивленно, с трудом из-за холода, выговорил Гилд. — Кого ты стыдишься, здесь же никого нет, мы одни.

Себя он явно не брал в расчет, давая понять, что стыдиться его не стоит, и что бы не произошло между ними, самих себя они смогут всегда понять.

Прохладная ладонь накрыла ладонь Риана, Гилд признавал за другом право быть несовершенным, право страшиться несвободы и унижения, права быть собой и не стыдиться этого. И от признания стало теплее, на глаза Риана навернулись слезы и, он прижался лицом к затылку сородича, не в силах сдержать прилив сострадания и признательности. От Гилда пахло дождем, от Гилда исходили волны сочувствия, словно они разделили одну душу на двоих, от Гилда шло тепло и понимание. Они уже начали чуть согреваться. Гилд пошевелился, коснувшись плеча друга, давая понять, что все в порядке. Наступило спокойствие и все стало ясно и просто, как в тот древний час, когда разумные существа на Земле были только задуманы. В землянке было тихо и слышно, как снаружи идет дождь. Капли отстукивали свою мерную музыку. От усталости и волнений обоих мужчин потянул в сон. Можно было, конечно, встать, вскипятить воду, но не хотелось ничего, даже двигаться. Спокойное дыхание соседа навевало дрему, мысли путались.

"Все же хорошо, что мы нашли друг друга, это редкая удача. Что бы ни ждало нас впереди, но вдвоем пережить это будет не так страшно и одиночества не будет", — пронеслась последняя мысль, уже неизвестно чья. А может быть, это оба эльфа подумали об одном и том же. Общие мысли, общее тепло, исходящее от тел, дающее возможность спастись и согреться. Их было двое, и они были едины, впервые за долгие годы, доверившись кому-то — до конца. Мысли текли все медленнее, дыхание становилось ровнее и тише, наступал сон, может быть, в этот раз и видение пришло к ним одно и тоже.

Проснулись они только утром. Гилд потянулся, тело немного ныло от ссадин и синяков, но в целом все было нормально, и вокруг царил мир. Сидя на кровати, он провел рукой по лицу и, задумавшись, почесал подбородок. Затем выбрался из-под одеяла, поежился, в землянке было прохладно, натянул на голые плечи куртку и разжег уголь в печи. Когда вода немного согрелась, он отлил ее в плошку и, держа нож за лезвие, начал бриться.

— Ты что делаешь, у альвов ведь борода не растет! — послышался сзади звонкий смех.

Закутавшись в одеяло, Риан все еще не сидел в постели.

— Ага, не растет! — поддержал шутку альв, аккуратно проводя лезвием по щеке. — Когда я первый раз побрился в гарнизоне, остальные лучники сошлись смотреть. Я чуть не порезался. Они ведь вечно заросшие ходят, с бородами или огромной щетиной, вот им и кажется, что раз лицо чистое, значит, борода не растет. Хотя, конечно, мы можем бриться пореже. Странно это все…

Продолжая размышлять про себя о чем-то, Гилд закончил бритье и умылся. А потом, развернувшись к другу, еле сдерживая смех, предложил:

— Ну, что, может, сходим на охоту еще раз? Правда ты уже свое копье потерял, но быть может, мы его и отыщем.

— Это можно, — без тени иронии ответствовал Риан, — только лучше поторопиться. Потому что отряд герцога нас видел, и я боюсь, что со дня на день здесь будет облава.

Гилд помрачнел, но потом махнул рукой:

— Ну и ладно, отсидимся как-нибудь, надоело уже о них думать. Пойдем, действительно, поищем по округе какую-нибудь дичь. Есть хочется. А то потом поохотиться вряд ли удастся, разве что на солдат.

Риан с огромной неохотой выбрался из-под одеяла, потянулся, сладко хрустнув всеми костями, попутно размышляя вслух о разных возможностях разнообразить их мясной рацион. Наиболее заманчивым казалось поставить силки на куропаток, или попробовать наловить раков.

При упоминании реки Гилда пробрала крупная дрожь.

— Неохота мне лезть в воду. — Заметил он.

— Мне тоже. Даже на рыбалку не тянет, если честно. — Признался Риан. — Птица еще жира не нагуляла, но эта дичь нам все-таки гораздо доступней. Можно попробовать словить парочку кроликов?

— А что тебя смущает?

— Их норы слишком близко расположены к деревне. А нам сейчас лучше не показываться людям на глаза. Мы с тобой сваляли большого дурака. В основном я, конечно. И думать забыл, что в лесу может быть еще кто-то, кроме нас. Обычно, они так далеко в глубь чащи не заходят.

— Что же они там, по-твоему, делали?

— Я боюсь, что нашлись покойники, которых мы оставили у ручья. Те герцогские солдаты. — Риан нахмурился. — И если у их командира хватит ума сравнить раны, от которых погибли эти четверо, и тот мечник, которого я зарубил у реки, то вывод будет однозначный. Я бы, по крайней мере, так и сделал, посчитав логичным, что если в лесу кого-то зарубили, и это произошло несколько раз, то сделано это одним и тем же клинком. А кроме того, как назло, мой удар трудно спутать.

— Теперь Гоярский сдержит свое слово и осенью устроит здесь настоящую охоту на нас. — вздохнул Гилд.

— Значит, так тому и быть. Но до осени еще нужно дожить, а без еды сделать это будет затруднительно. Лично я бы сейчас не отказался бы от нежной кроличьей лапки или от упитанной птички.

— А я бы и от неупитанной… — мечтательно поддержал друга Гилд.

Чтоб скоротать время, пока Риан наскоро замесил тесто и напек лепешек, альвы попеременно изощрялись в описаниях кушаний, какие они бы с удовольствием бы отведали. Их пожелания не отличались особым разнообразием и роскошью, а претензии не простирались дальше пирожков с малиной, бараньего ребрышка и хорошего вина. Для существ, привыкших к каждодневному голодному бурчанию в животе, альвы и не могли стать слишком привередливыми даже в мечтах. Зато было весело. Особенно, когда то у одного, то у другого звучно урчал желудок.

— Значит в старые времена наши родичи не преуспели по части деликатесов. — Удивился Гилд, послушав рассказы Риана о пирах эльфийских владык, на которых ему доводилось бывать.

— Нет. Еда была простая всегда. Все, что даровала земля и вода, готовилось ровно в том количестве, чтоб пошло на пользу. И хватало всем. Вина, конечно, были удивительные, тонкого вкуса и аромата. Эль всегда превосходный варили. А все остальное — хлеб, каша, мясо, овощи.

Риан на миг смежил веки и точно наяву увидел… широкие шатры, длинные столы, гирлянды цветов над головами пирующих, женский смех и звон сдвигаемых серебряных кубков… сталь парадных доспехов и яркие ткани нарядов, легкие вуали, под которыми улыбки нежнее лунного света на воде…тонкие пальцы на толстом цветном стекле бокала, вкус винограда во рту, хмельная усмешка, чье-то мощное плечо рядом… соревнуются в изысканности звуков флейта и арфа, высокий чернокудрый лорд весело смеется над шуткой хрупкой спутницы в сиреневых шелках… Пируют эльфы, Дивный народ, празднуют победу, ублажают свой слух музыкой, пьют сладкое вино и думают, что так будет всегда.

— Кто знал, что все так кончится. Никто. Даже мудрейшие из мудрых. Но память о тех днях греет мне сердце. Ешь лепешку, Гилд, пока горячая. Горячее сырым не бывает.

Тихо шелестит кронами лес, в ветвях щебечут птицы, ясное солнце освещает поляну, как и сотни лет назад. В лесу все та же жизнь, те же заботы, но за его пределами простирается иной мир, в нем правит человек.

Долго грустить и предаваться воспоминаниям не было смысла, а потому, решив, что опасность на сей раз их обойдет, альвы все же решили пойти на охоту. Гнало их обычное чувство — голод. С минуту они раздумывали, стоит ли направляться в злополучные заросли, где находится дневная лежка кабанов, и где вчера они уже попадали с засаду. Странным казалось идти туда, и тем же маршрутом.

"Идти или нет?" — Гилд привычно задал вопрос, и, не произнося его вслух, мысленно послал куда-то вверх за ответом. Где-то там, на самом горизонте сознания, находился тот, кто не разу его не подвел. Если же он не слышал ответа или додумывал его сам, убеждая себя в правоте своих домыслов и желаний, то винить было некого, что хотел, то и получил. Но когда разума хватало, чтобы задать вопрос, а терпения, чтобы дождаться ответа, ошибки быть не могло, эту старую истину знает любой, только пользуются ей единицы. И сейчас Гилд точно знал, что людей на том месте не будет, может, они и придут с облавой в эти края, но не сегодня, это уж точно.

— Их там нет. Пойдем? — он взглянул вопросительно.

Риан согласно кивнул, может, поверив предчувствию друга, а может и сам получил столь же ясный ответ. И все же, подходя к месту вчерашней встречи, они насторожено прислушивались, а ноги сами замедляли ход. Не сговариваясь, они чуть отклонились в сторону, обходя помятую вчера мертвыми телами траву и сломанные кусты.

На этот раз удача улыбнулась им, они не только не встретили людей, но и, облазив бурелом и подойдя к топи, нашли одиночную лежку кабанчика, и к землянке вернулись с добычей в руках.

Мяса оказалось даже больше, чем планировали, подсвинок был здоровый, почти взрослый кабан. Разделав и приготовив тушу, они заварили из известных им трав ароматный, пряный и хмельной напиток и, осоловев от сытной еды, устроились у костра. Пламя полыхало под открытым небом, у входа в землянку, пахнущее цветами и травами варево побулькивало в котелке, распространяя над поляной терпкий аромат. Зачерпнув гнутой кружкой из котелка дымящийся напиток, Риан подул на содержимое, пить он уже не торопился, это была вторая порция старинного рецепта, первую они прикончили вмиг. Зато теперь наступили самые лучшие моменты: сытость в желудке и легкий хмель в голове.

— Все же нам повезло. — Сделав глоток, Гилд запрокинув голову, уставившись на далекие, светлые звезды. — Еды полно, облавы нет, тепло и покой.

— Да, — ухмыльнулся Риан, — наш народ всегда сможет прокормиться в лесу, а вот в деревне у людей еще бескормица. Запасы кончились, а нового урожая пока нет.

— Правда? — Гилд на миг задумался, взгляд его с неба тут же слетел к земле. — Может, отнесем кусок мяса травнице — Лите? Ей ведь наверно тоже не сладко, может она голодает…

Рыжие локоны, вздернутый носик и задорный взгляд мгновенно вспомнились альвам.

— Ну-у-у-у, навряд ли она голодает, — усомнился Риан. — Лита девушка запасливая и экономная, у неё запасы не переводятся. А кроме того, она живет одна, это проще.

— Женщине тяжело одной, надо ей помочь. — Словно оправдываясь, заметил Гилд. — К тому же мы должны мешок с мукой принести… хотя, за ним можно зайти к Лите и в другой раз.

Добавил он, почему-то смутившись.

— Ладно, к травнице мы пройдем, — заверил Риан, — но вот что делать, если в деревню заглянут солдаты?

Они зачерпнули из котелка еще по кружке душистого варева и, прикончив ее, решили, что солдаты — это не столь уж большая проблема. Главное — навестить милую Литу, которая, скорее всего, уже заждалась их. А когда напиток в котелке подошел к концу, им и вовсе стало казаться, что отправиться к ней можно прямо сейчас, и только боязнь напугать девушку ночным визитом остановила друзей. Риан снова вспомнил свои смешные и не слишком приличные истории, которые рассказывал всегда за кубком вина или кружкой эля, некоторые из них повторялись уже не раз. Но сейчас Гилду было это все равно, и от повторения рассказ не терял свой юмор. Друзья от души хохотали, пожалуй, сами не зная над чем. Им было весело, хорошо и свободно, этот крохотный мир — часть леса и землянка — принадлежали им, как когда-то, в давние времена, вся Земля их предкам.

Когда костер был потушен, стоит ли говорить, что сон пришел к альвам мгновенно, едва их головы коснулись подушек.

А они на утро действительно отправились к Лите, проснувшись еще до рассвета, не сговариваясь, стали собираться в путь. От чего-то на этот раз дорога показалась Гилду короче. Может быть от того, что он уже знал ее, а может быть предвкушение встречи с девушкой сократило путь. Эльфы на этот раз были все время настороже, уже не полагаясь на относительную безлюдность окрестных рощ. Слишком свежа была память о последней встрече с солдатами герцога. И все-таки Риан сумел словить кролика. Он совершенно по-волчьи подобрался и шмыгнул в кусты. Вернулся он чуть сконфуженный. В его руках был крольчонок-подросток, глазастый и тощий.

— Может быть, помышкуешь? — поддел друга Гилд, оглядывая дрожащую добычу. — Полевка пожирнее будет.

Риан расхохотался, вообразив себе, как он стал бы ловить мышей, выпрыгивая высоко из травы, как это делают те же лисы. В уме рисовалась уморительная картинка.

— Ну, серый брат, тебе повезло, — сказал он крольчонку, прежде чем отпустить зверька в траву. — Видать не судьба тебе оказаться в супе у Литы. А ты зря иронизируешь, — заявил он Гилду, специально нудным назидательным голосом. — Волки мышкуют и сыты бывают. Мышь тоже зверь вкусный… м… если жрать очень хочется.

В их мешке лежал изрядный кусок свежины, предназначенный для Литы, дома в землянке остался тоже немалый запас еды, так что можно было и беззаботно поболтать. Альвы шли бодро, надеясь на скорую встречу с Литой, и только в окрестностях деревни им пришлось задержаться. Они издалека услышали шум. Люди кричали, отчаянно ругались, и вообще создавалось такое впечатление, что в селении не то пожар, не то нашествие врагов.

Альвы на всякий случай спрятались в кустах и оттуда наблюдали за происходящим на обочине единственной торной дороге соединяющей деревню с остальным миром.

А происходило вот что. Возле туши телки ревела женщина, еще двое мужчин — один постарше, другой помладше держали двух парней воровского вида, остальная толпа давала им тумаков, и если судить по синякам, кровоподтекам и ссадинам этим делом занимались еще с прошлого вечера.

— Что у них там происходит?

— Я думаю, те два молодчика украли и зарезали телку, их поймали, и сейчас будут вешать. — Перевел в меру своего разумения Риан.

Как в подтверждение его слов мужики стали мостить на невысокой горизонтальной ветке две веревки.

— Да, вряд ли это будут качели. — Заметил Гилд.

— Скорее бы уж повесили, да разошлись по делам, — проворчал Риан. — Обходить долго, а Литы здесь как раз нет.

Его менее всего волновала судьба потенциальных висельников. В деле справедливости в отношении людей он полагался на их собственные представления о ней. Возможно, для кого-то телка и не стоила двух жизней, но если смотреть правде в лицо, то воры, скорее всего, обрекли семью хозяина телки на нищету и голод. Корова в хозяйстве людей играла огромную роль, и порой спасала от смерти.

Гилд непроизвольно поморщился, созерцание экзекуций было для него делом тяжелым и мерзким. Одно дело видеть смерть в бою, и совсем другое так, рядом, да еще и ожидать свершения казни. Раньше он не часто наблюдал подобное, но за последние два года, в гарнизоне видел казни часто. Когда случалась возможность, он пытался улизнуть с площади, уйти подальше и где-нибудь отсидеться, но если все же дружина герцога должна была созерцать сие действо, тогда приходилось терпеть. Дело было вовсе не в том, что альв жалел без разбора всех убийц, дезертиров, воров и прочих подонков, вовсе нет, он и сам бы прикончил многих из них. Гилд с трудом выносил вид толпы, палача и жертвы, ожидающей скорой расправы, неминуемость и тягостность конца не давали свободно дышать. И как выяснилось, в своих чувствах, он не был одинок. Однажды, во время казни трех дезертиров, альв отвел взор от лобного места, что бы не видеть судорог висельника, и в тот же миг столкнулся взглядом с их герцогом Ариверстом. Было ясно, что тот тоже отвернулся, дабы бы не видеть законной развязки. Секунду они смотрели друг на друга, наемный стрелок, стоящий в толпе, и господин, восседающий на резном кресле со свитой.

Тем временем, воющих и упирающихся воров стали тянуть к месту расправы. И тут появился священник. Он против ожидания альвов, даже не попытался вступиться за преступников. Наоборот, он стал утешать плачущую женщину, что-то нашептывая ей на ухо. Видимо, он тоже не видел ничего худого в самосуде.

— Может, обойдем стороной? — предложил Гилд.

Риан подумал и согласился.

— Это пришлые парни, я их в деревне раньше не видел. Может быть откуда-то издалека, а может быть и из соседнего селения. Хотя, нет. Соседи бы украли курицу или поросенка. Скорее всего, это городские воры. — Рассуждал вслух Риан, но шепотом, пока они обходили место судилища. — Наглые и жестокие твари. В свое время я таких вешал десятками.

— Когда это?

— Было дело. Негодяев всегда хватало. — Нехотя пробурчал себе под нос альв. — Ведь телочка могла вырасти, давала бы молоко, была бы кормилицей семьи, дети ели бы более-менее сносно. Нет, им надо было зарезать. Ради куска мяса.

— Да, конечно. Жаль, что таких выродков теперь много. — Чуть отстраненно кивнул Гилд.

Он не стал пояснять другу, что считает их обычным порождением людей, их нравов, культуры и власти.

Весть о ворах разнеслась по деревне как пожар, но Лита смотреть на расправу не пошла. И мужчины застали её ковыряющейся в огороде. Она полола сорняки, то низко наклоняясь за особо цепкой сурепкой, то выпрямляя затекшую спину, чтоб вытереть тыльной стороной руки пот со лба, быстро мелькала в руках маленькая тяпка, Бедра у неё были широкие, а талия узкая, очень-очень соблазнительное сочетание для двух лесных отшельников. Риан и Гилд подошли к забору совершенно неслышно и стали не без удовольствия наблюдать за женщиной. И вот, расправившись с сорной травой в очередной раз, Лита увидела перед собой альвов.

— Ой! — пискнула она от радости.

— Доброго утра тебе, добрая женщина. — Усмехнулся Риан.

— И вам, гости дорогие! Я уж и заждалась!

Лита вытерла руки о фартук, отдернула подоткнутую юбку и подошла ближе. К изумлению обоих альвов в её ушках висели дареные ими сережки. Они удивительно шли к её милому свежему лицу, чуть тронутому загаром. Щеки её мгновенно порозовели, как у всех рыжих.

— А мы с Гилдом решили навестить тебя. — Риан протянул Литее мешок. — Там травы. А еще у нас завалялся хороший окорок. Угощайся.

Гилд, отдавая травнице гостинец, окончательно смутился. Они стояли посреди двора у входа в избу, Лита была совсем близко, рядом, он чувствовал запах ее тела, разгоряченного работой, пропитанного теплом, травой, и еще чем-то, незнакомым и манящим. Это было настолько необычно, что он терялся и не знал, как себя вести. Риан с женщиной о чем-то беседовали, шутили, ведя непринужденный разговор двух давних знакомцев, а он чувствовал себя как-то странно, с одной стороны, как чужой, а с другой, вовлеченный в непостижимый круг. Риан пошутил, и он невольно улыбнулся шутке друга, в тот же миг поймав на себе взгляд Литы, очень странный взгляд. Что его в нем так смущало, он и сам бы не смог объяснить.

Отойдя чуть в сторону, Гилд осмотрел посадки и двор. В загончике возле дома бестолково бегали, играя, уже подросшие козлята. Он обрадовался, подойдя к ним, как к старым знакомым. Нагнувшись, альв погладил малышей, потрепав по волнистой, шелковой шерстке, что-то тихо говоря им на своем языке.

Лита хихикнула в кулачок, и тихо спросила у Риана:

— Он что у тебя совсем дикий что ли, о чем он им говорит?

— Просто так, ни о чем, — альв пожал плечами, — разве ты сама никогда не беседуешь с нами?

Женщина вновь засмеялась:

— Он только с ними и с тобой говорить умеет, или со мной тоже получится?

— Не будь такой строгой. Гилд скромный парень, и наверняка не хочет лишний раз смущать ни тебя, ни себя.

Лита задумчиво покачала головой.

— Все же верно про вас говорят, что вы дивный народ, и ты, и друг твой диковинные, это точно.

Оборвав разговор, женщина выглянула за ограду, оглядев улицу. По ней не спеша, обсуждая только что закончившуюся казнь, брел народ, возглавляемый священником. Разгоряченные наказанием злодеев люди, громко обсуждали случившееся. Риан поморщился.

— Может, в избу зайдете? — нервно оглянувшись на дорогу, предложила травница.

Риан окликнул Гилда. Чуть согнувшись, что бы не удариться о низкую для их роста притолоку эльфы вошли в дом.

В узких, тесных сенях было прохладно, пахло деревом, травами и солением. Тщательно вытерев ноги, все трое прошли в светелку. Чистую, небольшую комнату украшали венички полевых трав, подвешенные у печки, да вышитая скатерка на столе. В целом комната была полупустая и оттого казалась более светлой и большой.

Гилд огляделся, ему редко доводилось бывать в жилищах крестьян, все было необычным, но простые вышивки и в запахе сухих трав напомнили ему нечто большее. Он вспомнил далекий край своего детства, тонкие занавеси, взметнувшиеся на ветру, солнечный свет и чуть пряный запах лета.

— Проходите, садитесь! — Лита смущенно спрятала что-то лежащее на лавке у дверей. — Я вам молочка налью.

У альва заныло в желудке от одной мысли о прохладном молоке, столько редком в лесу деликатесе.

— Вы муку сейчас заберете? — спросила травница, доставая из подпола обвязанную тряпочкой крынку.

— Нет, — заверил её Риан. — Мы еще ту не использовали. Пусть у тебя постоит до конца лета. Ближе к праздникам.

— Я тогда медовухи наварю.

— А что? — Риан полувопросительно поглядел на сородича. — В древние времена и люди, и альвы отмечали праздник нового урожая доброй выпивкой и закуской. Мы-то чем хуже? А ничем. Готовь медовуху, Лита, будем веселиться. Тебя ж на деревенские праздники не слишком бойко приглашают, верно?

Травница согласно кивнула. Глаза её зажглись изнутри радостью и предвкушением, щеки стали пунцовыми как пионы от неудержимой радости. В жизни затворницы было мало праздников, еще меньше в ней было встреч и привязанностей.

— Пойдем куда-нибудь в укромное место и устроим свой праздник. — Заключил Риан решительно, вручая Лите пустую крынку и переходя к обыденным делам. — Я тебе морозника насобирал немного, корневища еще сыроватые, ты досуши. Наперстянок в этом году мало, зато меч-травы полным-полно.

Какое-то время альв и травница разбирали травяные сборы, забыв о существовании Гилда. Неторопливо отхлебывая из своей кружки, он оглядывался по сторонам, осматривая жилище травницы. Ему хотелось встать, пройтись по комнате и поближе посмотреть содержимое полочек, прибитых у самого окна. Там стояли какие-то мелочи, березовые коробочки, кусочки коры, коренья и прочая ерунда, среди которой альв заметил стопку старых, пожелтевших от времени листов пергамента. Что это за тексты, он спросить постеснялся, как постеснялся и встать, решив, что хозяйка может заподозрить его в любопытстве.

Прикончив свое молоко, он аккуратно поставил кружку и начал прислушиваться к разговору о травах. Он знал их немного, наверное, меньше, чем Риан, но все его знания были практичны и ценны. Они не раз помогали ему самому, а еще раньше людям, жителям ближайшей деревни. До этого, когда он жил у моря среди своих, часто сталкиваясь в делах с людьми, он не раз приносил им дурманящие, пряные травы, которые пользовались огромным успехом у знакомых парней. Они казались на вид его ровесниками, что делало их общение насколько проще. Парни наперебой выпрашивали лесных гостинцев. Об этих дарах не знал никто кроме них. Парни прекрасно знали, что в случае огласке их ждет наказание, а Гилду не нужны были проблемы с отцом.

И вот теперь, увидев в руках у Литы наперстянку, он тут же спросил, каким образом она определяет дозу этого зелья, чтобы не загнать пациентов на тот свет. Девушка, чуть смутилась и начала объяснять. Пока она говорила, Гилд с интересом смотрел на нее, но потом, поймав на себе насмешливый взгляд сородича, тут же опустил глаза. Что бы чем-то заняться, он машинально коснулся пальцами узловатого корневища морозника, и, сам того не замечая, начал вертеть его в руке.

— Ты что делаешь, зачем траву портишь? — окликнул его Риан.

Опомнившись, Гилд положил росток и промолчал. В присутствии Литы, как и большинства людей, теперь он не мог чувствовать себя спокойно. Его лишь удивляла веселость друга, способного находить с девушкой общий язык. Лита притягивала его чем-то странным, но еще больше пугала своей несхожестью с ним. Гилд и представить себе не мог их совместный праздник, что они будут делать? Как он сможет при ней веселиться и пить?

Прежде, чем отпустить гостей, Лита проверила, не шатается ли кто возле хаты, и только убедившись, что ничьи любопытные глаза не увидят альвов, разрешила им уходить. Альвы не сопротивлялись. Они в лесу никому не подвластны, а Лите жить в этой деревне и дальше.

Попрощались, сердечно обнявшись, как старые друзья. Травница легко обвила шею Гилда руками и прижалась горячей щекой к его щеке. Гилд застыл.

— Так я вас жду.

— Обязательно!

Альвы быстро исчезли из поля зрения, словно растворившись в зеленой листве. Вот только что маячили две высокие фигуры. Каждое движение плавное, текучее, как у диких зверей. Но на то они и альвы, чтоб вот так внезапно появляться и пропадать. Дивные существа, добрые друзья и, что греха таить, красивые мужчины. Лита спрятала счастливую улыбку и вернулась к уничтожению сорняков.

Обратный путь начался в молчании. Гилд шел быстро, полностью уйдя в свои мысли. Риан тоже молчал, лишь украдкой наблюдая за ним. Наконец, когда до дома осталось совсем немного, он не выдержал:

— Гилд, скажи, тебе нравится Лита?

— Да…

— Тогда почему ты так странно себя ведешь?

— Что значит странно? А что мне делать? Я не знаю о чем говорить. Мы для нее чужие, вернее не ты, а я. Тебя она знает, вы с ней друзья, а я для нее просто нелюдь из дикого леса. Мне кажется, люди обычно так смотрят на нас. Я привык, что они, в лучшем случае, меня терпят. Я не встречал среди них друзей. При первой же возможности они нас предают.

— Мы и есть для них — непонятные чужаки, чересчур долго живущие, оставаясь молодыми и сильными, не болеющие ихними болезнями. А чужака не грех обмануть и предать, — вздохнул эльф, но затем добавил почему-то. — Но, ведь Лита другая.

— Да, конечно, она другая. — Легко согласился Гилд. — Мне кажется, она здесь одинока, деревенские люди сторонятся ее. Она привязалась к тебе. Риан, извини, я спрошу, ведь она тебе нравится, тогда почему вы не вместе?

— Вместе? — переспросил удивленно тот. Сначала Риан даже не понял смысл вопроса. — Ты в этом смысле…

Выражение крайнего удивления, поселившееся у него на лице, быстро сменилось на другое — задумчиво-серьезное.

— Лита, хорошая женщина, умная и понимающая…

— Ты говорил, она на Лорилин похожа.

— Похожа… Нет, не внешне, чем-то неуловимым. Может быть складом характера, или жизнестойкостью… Но… — Риан вздохнул. — Лорилин была только одна единственная, и больше такой не будет никогда, незачем даже пытаться найти. Другой мне не нужно. Да и Лите это не нужно.

— Откуда ты знаешь?

Эльф не стал пускаться в долгие объяснения, а лишь усмехнулся невесело.

— Ты путаешь приятельские отношения и душевное тепло с любовью, способной пойти наперекор закону и обычаю. На самом деле это разные вещи.

— Возможно, — Гилд помолчал, что-то взвешивая в уме, — я почти не знаком ни с тем, ни с другим… но, думаю, мне хватило бы и первого. Хотя, может, оно и к лучшему, что ничего не было…

Риан, а следом за ним и Гилд легко перепрыгнули через ручеек, весело журчавший и петляющий причудливой серебряной ленточкой меж камней. День клонился к вечеру, и в теплом воздухе носились стрекозы. Незаметная звериная тропка в разнотравье уводила альвов все дальше от человечьего жилья, в чащу, в последнее безопасное для них пристанище, которое можно было именовать домом.

Мати прямо таки прикипел к месту, увидев, как будто из воздуха соткались две стройные фигуры. Он хотел было перекреститься, но побоялся пошевелиться, скрючившись под кустом малины, за объеданием которой его и застигло появление незнакомцев. "Лесные дивы" перекликались негромкими журчащими голосами, шагали легко, и Мати показалось даже, что их ноги не придавливали травы и цветов. Определить в чужаках "дивов" было совершенно не сложно, таких тонких и совершенных лиц пареньку до сей поры видеть не доводилось, потому что все мужчины, которых он видел вокруг себя, походили в лучшем случае на его родного отца — посеченного в боях герцогского полусотника, а в худшем — на диких зверюг и видом и повадками. Мать, когда отец не слышал, сказывала, что встреча в лесу с Ушедшим Народом к добру, но лучше внимания не крещенных существ к себе не привлекать. Родительница Мати вообще была весьма романтичной женщиной, и сама любила сказки про альвов. "Вот ведь удивится, когда расскажу" подумал мальчик, провожая глазами "дивов". А вот говорить ли об увиденном отцу, Мати точно не знал. Как бы не досталось по уху тяжелой рукой. И альвы, точно воспользовавшись тем, что мысли ребенка потекли в совершенно ином направлении, исчезли из виду. Мальчишка осторожно выбрался из своего укрытия, прислушался, повертелся на месте. Нет, ни голосов, ни шагов, только стрекот кузнечиков и журчание ручья. Именно его-то и искал Мати. Теперь, идя по течению, он смог выйти на просеку, а затем на дорогу, прямиком ведущую к дому бабки с дедом. И спустя полвека, будучи уже не Мати, а Старым Матиусом, он все так же любил рассказывать байку о том, как альвы не дали ему заблудиться в лесу. Но мало кто верил в эти глупые расказни, разве только совсем маленькие детишки.

Однако пока что альвов не считали легендой, и когда небольшой дозорный отряд герцога, вернувшись в гарнизон, доложил о встречи с лесными нелюдями, это не сочли выдумкой. Тем более, что двое эльфов смогли унести жизни нескольких бойцов, а сами невероятным образом ушли от погони.

"Может быть, их поглотила вода? — предполагали одни. — Шутка ли, спрыгнуть с такой кручи в ледяной поток!"

"Нет, — возражали те, кто лучше был знаком с лесным народом, — альвы вряд ли утопнут. Скорее, оба выплыли и смеются над нами".

Так или иначе, но приказ был отдан, и уже через два дня Гилд и Риан могли лицезреть следы людей, шарящих по лесу вблизи от их жилища. Найти альвов им бы не удалось, но самым скверным в этой истории было то, что солдаты могли обнаружить силки и ловушки, выставляемые Рианом на зверье, да и походы к реке за рыбой временно отменялись, одним словом, альвам оставалось лишь прятаться, сидя в своей землянке. Дело это было неприятное, скучное и унизительное. Волей-неволей обоим вспомнилось обещание герцога, осенью вытравить альвов из своих владений восвояси.

— Зимой прятаться будет сложней, — как бы между прочим заметил Риан, — все следы на снегу видны.

— Мы и не будем ждать снега. — Отозвался Гилд. — Где-то в этих местах, в предгорьях, должна брать начало тропа, что ведет к южной долине, в обход перевала. Когда-то, в давние времена, я видел ее на карте, но со стороны долины не нашел, нам пришлось идти через горы, покидая свой край. Конечно, может, теперь ее и здесь завалило…

Риан заметно оживился:

— И куда она вела, судя по той твоей карте? Где примерно ее искать?

Гилд, не торопясь, объяснил, что, судя по рассказам, тропою пользовался Низкорослый народец, тот, кого люди впоследствии прозвали гномами. В незапамятные времена они проложили этот путь среди утесов, он позволял им, не карабкаясь на скалы, выходить в долину, а откуда и до моря было уже недалеко.

— Море… — Риан мечтательно запрокинул голову, — море…

Гилд кивнул. В отличие от друга, в данный момент он был настроен более реалистично, он помнил карту и знал побережье, где когда-то жил.

— Помнишь, мы ведь хотели выйти к морю, если солдаты герцога начнут охоту на нас. К тому же, тропа должна привести к тем местам, где осталось мое жилище, откуда я ушел после расправ Ньюри Ферана. У тебя ведь с ним тоже есть свои счеты!

Риан помрачнел, вспоминая плен и сытую рожу Ферана, отдающего войску приказ.

— Давай найдем тропу. — Предложил он, — узнаем путь к морю, а заодно исчезнем на время из этих мест.

— Давай! — видно было, что идея пришлась им по душе.

Глаза разгорелись азартом и предвкушением новых впечатлений. Века бродяжьей жизни наложили неизгладимый отпечаток на и без того непоседливую натуру.

— Ты хорошо помнишь дорогу?

Гилд призадумался.

— Я нарисую. — Предложил он.

Водя тонким прутиком по земле, он обозначил лес, начертил, где начинаются горы, где должно быть плато, а за ним крутой спуск в южную долину. Крестиком он пометил примерное место, в котором могла начинаться тропа. Уверенности у него не было, мало ли что могло измениться за столько лет? Все что угодно, только не память, она услужливо рисовала перед внутренним взором старинную карту, которую он когда-то держал в руках. Когда-то… словно в другой жизни…

Гилд вспомнил подробности рельефа, и пока рисовал, память, подбрасывала ему новые фрагменты и куски, кроме карты без спроса восстанавливая полную картину его тогдашней жизни. Ничто не стерлось, словно все было вчера — эльфийская память поистине беспощадна… Прутик дрогнул в руке, взгляд потерял ясность.

— Будем смотреть вперед! — четко произнес Риан. — Мы пройдем тропой гномов. Мне кажется, по твоей карте я понял, где она может начинаться.

Долго ли нужно собираться в путь тем, у кого почти ничего нет? На самом деле больше времени уходит на разговоры. Риан всю жизнь был воином и привык к тому, что на рассвете можно встать, взять заплечный мешок, потуже затянуть пояс и уйти, не оглядываясь. Чаще всего возврата действительно не было, и быть не могло, но в данном случае Риан не собирался бросать свою землянку на произвол судьбы. Он тщательно спрятал все нужные вещи, инструмент, посуду, а самое главное, съестные запасы. Жилище они замаскировали на славу, и даже с двух шагов любому человеку тяжело было углядеть в неприметном холмике что-то большее, чем простую земляную возвышенность, поросшую травой и кустарником. Альв бы нашел, конечно. Но Гилд очень сомневался, что сородичи станут их искать в ближайшем будущем.

Альвы взяли с собой оружие, небольшой запас еды, в основном сушеное мясо, взяли пару одеял, чтоб не замерзнуть на ночевке в горах. Риан напек много маленьких жестких лепешек, домешав в них каких-то трав то ли для вкуса, то ли для запаха.

— Я слышал, что в давние времена альвы пекли какой-то особенный хлеб, — сказал Гилд, вертя перед носом коричневатый коржик, изрядно припорошенный золой. — Мол, утолял он голод на несколько дней, исцелял и вообще… Так и было?

Риан в ответ только подозрительно хрюкнул носом.

— Да кто его знает? Может те лепешки, которыми мы закусывали воду на привалах, и были какими-то особенными, может быть и волшебными, но я за хлебопеками не надзирал и чего они там в муку мешали не знаю. Бывало, и голодными спать ложились…

Он пожал плечами.

— Чего только не выдумают…

— Кто?

— Должно быть, люди. В мои годы таких баек не рассказывали. Просто ели хлеб так, что за ушами трещало, и спасибо хозяину говорили.

Непонятно, что было лучше для народа эльфов, совсем исчезнуть из людской памяти, или чтоб их повседневная жизнь обросла легендами и сказками, которые никто не способен воспринимать серьезно. Вот даже Гилд, и тот верит в басни про волшебные лепешки и всякую прочую чепуху, думалось Риану. А ведь сколько было действительно удивительного, великого и даже величественного, от чего не осталось ровным счетом ничего, и даже расскажи хоть тысячу раз, как оно было стоять плечом к плечу со славными вождями, как оно глядеть на сотни кораблей, заполняющих гавань прекрасного древнего города, никакие слова не способны передать истинного впечатления и истинных чувств.

— Ну что, Мастер-Навигатор, — улыбнулся задорно альв своему другу. — Веди нас своей тропой, возможно, она и выведет к морю.

— Посмотрим…

Они кинули последний взгляд на оставленное жилище, отдавая негласный наказ, словно заклинание накладывая, чтобы никто без их ведома сюда не входил. Странное это было дело, объяснить непосвященному нельзя, но оба альва чувствовали, будто землянка остается под надежной защитой. И вот уже их путь лежал мимо предгорий, все дальше и дальше забирая на юго-восток.

К середине дня лес отступил, а тропа заметно сузилась. Теперь уже камни и насыпи попадались на каждом шагу, путь стал сложнее. Вместо ковра травы и опавших листьев под ногами громоздились обломки скал, мешая идти. Гилд непроизвольно отметил, что человеческая обувь, из-за толстой подошвы и грубой кожи, несомненно, более приспособлена к этим местам. В своих бывших эльфийских сапожках, так славящихся мягкостью, он бы вряд ли смог пройти по камням столько долго.

Небольшой привал друзья устроили на маленьком клочке травы, чудом уцелевшей меж камней и скал. Он казался последним оплотом зелени в этом неприветливом краю. Ели почти в молчании. Что-то тяготило их. Виной тому были не солдаты герцога, которым было сюда не пройти, и не случайный отряд деревенских охотников, которых друзья и вовсе не боялись. Неприветливость камня, окружающего их, вызывала мрачные мысли. К вечеру оба эльфа устали так, словно пробыли в пути уже не один день.

— Давай поднимемся выше, там, на уступах, хоть небо видно, — с тоской взглянув вверх, предложил Риан.

Гилд молча кивнул, свернув к чуть заметным углублениям в скале, на которые можно было поставить ноги, чтобы забраться на горный склон. Им обоим было ясно без слов, что ночевать в ущелье не стоит. Отдыха все равно не будет, а силы заберет камень. Трудно жить в краю, где нет ни зелени, ни деревьев и, даже само небо еле проглядывает меж хмурых стен. Мелкое каменное крошево предательски сыпалось из под ног. Но и когда удавалось опереться на прочный каменистый уступ, получалось не лучше, сапоги неуклонно скользили, грозя своим хозяевам сорваться вниз. В конце подъема друзьям пришлось ползти едва ли не на четвереньках, помогая себе руками. Дышать было тяжело, рубашка прилипла к телу, а когда рука карабкающегося впереди Гилда легла, наконец, на гладкий камень ровного уступа, было уже почти темно.

Альвы выбрались на открытую площадку, с востока огражденную вздымающейся скалой и открывающую вид на южные склоны. Панорама была впечатляющей, темные массивы камней перемежались с впадинами и провалами, но сейчас друзья вряд ли могли это оценить. Им мешала не сгущающаяся тьма, в которой они все еще прекрасно различали далекие очертания, а дневная усталость. Говорить не хотелось. Измученные переходом, они тут же привалились к груде камней, и лишь выпив немного воды с пресными лепешками, устроились на ночлег. Накрывшись одеялами и тесно прижавшись друг к другу, уже засыпая, они практически слышали мысли друг друга неотличимые от своих. "Нам надо найти тропу, потому что по этим скалам, в обход поселений людей и их городов, нам не пройти".

Утро поджидало их с сыростью и холодом скал. Все еще лежа под одеялом, альвы нехотя открыли глаза. Им предстоял утомительный спуск вниз и поиски тропы. Оба альва с юных лет были привычны к длинным переходам, но подъемы и спуски по горам требовали совсем других навыков. Стоило им пошевелиться, как мышцы ног тревожно напоминали о себе.

— Ну что, встаем? Надо трогаться в путь.

Риан нехотя поднялся. За ночь они почти не отдохнули. Осунувшиеся, посеревшие лица и потемневшие глаза. Но расслабляться было нельзя, впереди ждал трудный день.

Теперь солнце стояло в зените, позади остался тяжелый путь, не приведший ни к чему. Камни, скалы, подъемы и спуски, с самым пристальным вниманием осмотренные им, и ничего… не было найдено никаких следов древней тропы. Жаловаться не имело смысла, как и не в чем было себя корить. Развалившись на теплых, прогретых солнцем валунах, альвы достали еду и принялись за неторопливую трапезу. Неожиданно для самих себя, они заговорили о разных мелочах, о чем-то давнем и беззаботном. Поддавшись нежданному покою, Риан прикрыл глаза и задремал на своем теплом, но жестком ложе, словном большой дикий кот. Гилд продолжал смотреть куда-то, будто ожидая подсказки или знака от кого-то неведомого. Его прищуренные глаза от солнца стали из темных зеленовато-янтарными, а он все силился что-то увидеть вдали, меж скальных утесов.

— Знаешь, — медленно произнес он, — похоже, нам придется спуститься в самый низ каньона.

— Зачем? Мы потом оттуда и выбраться то не сможем.

— Понимаешь, — начал Гилд неуверенно, — я чувствую, что мы должны идти туда, будто кто-то подсказывает… извини, по-другому объяснить не могу. К тому же, если эту тропу проложил низкорослый народ, они вряд ли поднялись бы для этого в скалы. Я слышал, они любили тень и толстые своды не пугали их, поэтому ее стоит искать где-то внизу.

Риан проследил за взглядом друга, мысленно перебирая его аргументы.

— Ты уверен в том, что тропу проложили именно они? — решил уточнить он.

Гилд кивнул.

— Тогда они вполне могли прорубить ходы и в самом камне.

Лезть вниз не хотелось, но когда подсказка приходит откуда-то извне, из высших сфер или миров, то отбрасывать её глупо. Впрочем, к мнению Гилда можно было прислушиваться даже без всяких "подсказок".

— Давным-давно уже ничего не слышно о горном народце. Возможно, они и сгинули без следа.

— А ты их видел? — спросил Гилд.

— Видел…давно…

— Вы воевали?

Риан не стал скрывать удивления. Он даже растерялся немного.

— Я не воевал. Говорили, была какая-то древняя вражда, потому что держались они очень настороженно. Хотя…если честно, я с трудом представляю, как можно на равных сражаться с существами, ростом едва доходящими тебе до груди.

Он показал рукой, какого роста были гномы. Выходило, что чуть ли не меньше вполовину.

— Разве только, если их много… — неуверенно предположил Гилд.

— Ну, разве что.

— А интересно, из-за чего была вражда?

— Да мало ли, — махнул рукой Риан. — Из-за земли, из-за золота… Я видел двух бородатых, зрелых мужей, с ног до головы увешанных оружием.

— Надо было расспросить, — улыбнулся Гилд.

— Вот уж не догадался. Кто ж знал, что мне попадется такой любопытный сородич. — Проворчал альв, но ухмылка на лице Риан была самая что ни на есть миролюбивая.

Они собрали вещи и стали постепенно спускаться в каньон. Ступали с предельной осторожностью, потому что неверный шаг и падение могло закончиться на самом дне, а грудой переломанных костей никто становиться не торопился. Создавалось впечатление, что на спуск ушло времени вдвое больше, чем на подъем. К слову, так оно и было. А в итоге, отделавшись только ободранными руками и счесанной кожей, оба альва очутились на дне расщелины между двумя почти отвесными скалами. Она уводила куда-то на юг и более всего походила на лабиринт из серых валунов. Словно какая-то исполинская секира прорубила в монолите горных пород трещину.

— Возможно, это и есть тропа гномов, только её порядком завалило. — Отдышавшись и оглядевшись, заявил Риан. — А еще неплохо было бы найти ручеек, потому что вода у нас скоро кончится.

— Жуткое место… — Гилд взглянул на проход, мрачный и узкий, — однако, смотри!

Он указал вперед, туда, где скалы чуть расходились и солнце достигало сумрачного дна расщелины. Делать было нечего, и оба альва устремились вперед.

Поначалу им казалось, что каменная насыпь и осколки скал наглухо перекрыли вход на тропу, но подойдя ближе, они увидели, что сбоку от завала лежит вполне пригодный путь. Осторожно ступая, они вошли в каменную траншею. Темные склоны отвесно уходили ввысь, полутьма, холод и сырость. Больше всего им хотелось немедленно повернуть назад, но, преодолев себя, они сделали еще пару шагов и были вознаграждены.

Постепенно стены разошлись шире, открывая вполне пригодный проход, булыжники под ногами уступили место мелким камушкам, не мешавшим ходьбе, даже скалы стали иными. Вместо темных, отвесных круч — обычная серая смесь из обломанного кое-где гранита и натеков глины, редкий кустарник рос в этих местах, цепляясь извилистыми корнями за камни. Еще шагов сто, и тропа свернула к юго-востоку. Друзья переглянулись, без слов понимая, что они на верном пути. Только вот смогут ли они преодолеть его, что ждет впереди?

Несколько часов похода, и в расщелину упали сизые сумерки, пора было останавливаться на ночлег. Оглядевшись, они неуверенно расстелили одеяла у скалы и развели костер, предусмотрительно огородив его камнями от чужих глаз. Вроде и бояться здесь было некого, край необитаем, а чувство тревоги усилилось.

— Может, подежурим по очереди? Уж больно место странное. — Предложил Гилд.

— Дежурить, конечно, можно, только ведь, случись что, отсюда не убежишь.

Риан аккуратно положил перед собой мечи. Было уже совсем темно, лишь где-то наверху солнце все еще золотило далекие горы, но его лучи не проникали сюда.

Ночь прошла тревожно, альвам то и дело мерещились шорохи, дальние шаги и скрежет камней. В отличие от людей, они безоговорочно верили своим предчувствиям, а потому утро встретили уже без сна и все время осматриваясь по сторонам. Им было страшно и неуютно здесь, и не было нужды скрывать это друг от друга. Их души безмолвно переговаривались, находя поддержку и помощь. Разводить костер эльфы не рискнули и, едва перекусив, двинулись в путь. И снова стены, камни, редкие кусты и тревожное чувство.

Вдруг что-то мелькнуло меж камней. Парни мгновенно отпрыгнули в сторону, схватив мечи и прижались к скале. Их действие опередило мысль:

— Похоже, это енот, — вымучено улыбнулся Риан, — мы его вспугнули, и он ушел за камни.

Гилд улыбнулся в ответ, но облегчения не наступило. Не похоже это существо было на енота, а зрение никогда не подводит альвов. Еще пара шагов, и новый шум в камнях, теперь уже четкий, громкий. Кто-то побежал вперед и скрылся за валунами.

— За ним!

Оба альва кинулись следом и, перепрыгнув через преграду камней, очутились в небольшом полукруглом зале, сплошь огороженном грубой каменой кладкой. В его центре горел слабый огонек костра, вокруг сидели сгорбленные фигурки, которые на первый взгляд можно было принять за детей, но детьми они не были. К ним из прохода, спасаясь от эльфов, кинулся их собрат, несколько человечков вскочили ему навстречу, выхватывая небольшие острые топоры, но увидев альвов, растерялись. Так они и стояли пару минут друг против друга, изучая и всматриваясь, представители двух древних рас, ныне почти исчезнувших с лица земли. Гномы разглядывали диковинных гостей, альвы не стесняясь пялились на низкорослый народец. Было их человек семь, пятеро мужчин, с длинными, темными, клочковатыми бородами, и два безбородых существа, в которых эльфы не сразу признали женщин.

Первым опомнился гном, сидящий во главе компании, на плоском светлом камне.

— Вы альвы? — медленно произнес он хриплым, низким голосом.

— Да…

Гилд чуть не добавил: "А вы — гномы?" Но вовремя оборвал себя, такое название у низкорослого народца считалось унизительным.

— Что вы тут делаете? — снова осведомился глава.

— Ищем путь к морю. Понимаете, люди герцога истребляют лесной народ, мы не можем прийти мимо их поселений, и я вспомнил, что где-то здесь должна быть ваша тропа.

Гилд говорил долго, он и сам не ожидал, что выскажет это все чужаку. Он путался, объясняя на человеческом, чужом для обоих народов языке, невеселые перипетии их с Рианом жизни. Наконец он замолчал, смущенный собственным красноречием. Но в ответ, что-то блеснуло в глазах гнома, может слеза…

— Садитесь к огню. — Хрипло произнес он. — У нас есть вино, слабое и кислое, не то что раньше, но оно поможет вам согреться. Альвы ведь не привыкли к жизни в толще скал.

Даже самому неискушенному наблюдателю стало бы понятно, что гномы сами напуганы неожиданной встречей. И от того их гостеприимство становилось ценнее вдвойне. Альвы с готовностью приняли приглашение, поделившись с гномами едой. Хлеб, пусть хоть такой примитивный, который вышел у Риана, вызвал настоящую бурю восторга у женщин, одна из которых даже прослезилась. "Вот ведь бедолаги" — подумал Риан, глядя как бережно, почти трепетно, маленькая женщина собирала в ладошку крошки от своего угощения.

— Мы живем тем, что дают горы, в основном бараньим мясом. — Неловко оправдывался старший из гномов. — Хлеб давно стал диковинкой и лакомством. Люди нас боятся…

— Или требуют сокровищ, — проворчал другой гном, по виду более молодой.

Невеселые усмешки, сгорбленные спины, усталость и безнадежность в каждом жесте и слове. Эльфы словно в зеркало глядели. И совершенно не важно, что они отличались от подгорного народа во всем, и видом и лицом, самое главное единило их больше, чем кровь и обычай. Новый мир, мир людей не желал мириться с их существованием, он вытеснял, преследовал и истреблял чужаков с упорством и настойчивостью одержимого неофита.

— Мы последние. Больше в этих горах от моря до моря не осталось никого из нашего народа. Люди нас боятся и не разрешают поселиться в долине, остается только прятаться в старых пещерах, и ждать…

— Чего ждать?

Гном сощурил темные глаза на огонь, и маленькие отражения заплясали в зрачках как пламя в горне.

— Смерти… наверное. — Голос его звучал без всякого надрыва, равнодушно и даже в чем-то буднично. — Какая теперь разница? Нас не ждут корабли в гаванях…, горы это все что у нас осталось.

Женщина тихонько вздохнула.

"Корабли… ждут…" — Риану стало невыносимо горько. Корабли уже давным-давно уплыли прочь от этой земли, устав надеяться, устав сражаться. И нет того причала, где бы их ждали. О нет, он сам никогда не обольщался, никогда не ждал для себя исключительной судьбы, но в диком глухом лесу можно было позволить себе роскошь просто жить изо дня в день и не думать о будущем, которого не в силах изменить. Время и тишина сыграли с ним злую шутку, очень злую. И только теперь, глядя на закутанных в шкуры существ, лишенных всяческой надежды, он, наконец, осознал, в какую ловушку они с Гилдом попали. Весь этот мир стал большой ловушкой.

— Мы бы хотели выйти к морю, — осторожно сказал Гилд. — Вы не покажете?

Гном хрипло рассмеялся.

— Отчего же не помочь собрату по несчастью. Идите по этой тропе, она приведет вас в лес, а там, на юге, говорят, лежит внешнее море. Все очень просто. Только боюсь, это ничего вам не даст. Люди построили, наверное, построили там город.

— Это не имеет значения.

— Я понимаю…

Они встретились глазами. Сочувствие, понимание и горечь, как ветер по золе. Кто бы мог подумать, что когда-то их народы воевали. Да и имело ли это хоть какое-то значение? Ровным счетом никакого.

— Спасибо. — Молвил Гилд.

— И тебе спасибо, Перворожденный.

Гномы и альвы молча пили кислое, дрянное вино, смотрели в костер, словно в целом свете кончились все слова.

А на рассвете ушли дальше, попрощавшись с гномами как с близкими родственниками, провожаемые долгими взглядами семи пар черных глаз. Долгое время они шли молча, а потом, посмотрев на серые скалы, Гилд медленно произнес:

— Да… их народу не позавидуешь… случись здесь отбиваться — гиблое место, ни мечом не махнешь, ни из лука не прицелишься. Тесно и камни кругом.

— Вот поэтому они с топорами и ходят. — Риан, не поднимая головы, глядел себе под ноги, и вдруг неожиданно вскинул голову, — все же лучше погибнуть в лесу!

После этого разговор и вовсе затих.

На исходе следующего дня скалы по бокам расщелины стали заметно ниже, а потом крутые склоны расступились, и взгляду путников открылись лес и солнце. Не отдавая себе отчета и не думая об опасности, они бросились вперед, буквально бегом выбежав из каньона, и остановились, зачарованные лесным простором и заходящим пылающим солнцем. Забыв обо всем и не осматриваясь, альвы стояли, раскинув руки и подняв лица к небу, словно только что вырвались из долгого плена. С этого момента их мрачное настроение начало постепенно проходить, они оживились и принялись изучать незнакомое место, куда вывела их тропа.

Гилд влез на высокий уступ и, как мог, попытался сориентироваться. Горы лежали на северо-западе сплошным массивом, а перед ними простирался лес. Вдали, на холме, неясными контурами маячили какие-то строения, а сбоку от них блестела лента реки.

— Там город! — крикнул Гилд. — Мы вышли к северной границы нашего старого знакомого, герцога Ферана

При упоминании его имени Риан помрачнел, в такие моменты память услужливо подсовывала ему картины недавнего плена.

— Ладно, посмотрим, что здесь сейчас творится, — буркнул он.

Лес был родным, спасительным, но уже не тем девственным и неприступным обиталищем для всего живого, как раньше. Пройдя по нему совсем немного, путешественники наткнулись на просеку, прорубленную через чащу, а еще дальше показалась дорога с наезженной колеей. По ее сторонам деревья стояли реже, а весь подлесок был тщательно вырублен. Оно и понятно, герцог опасался разбойников и стремился привлечь заезжих купцов.

Альвы свернули в сторону, но ближе к городу нарвались на вырубленные и сложенные аккуратными штабелями стволы корабельных сосен. Заготовка велась полным ходом. Сейчас работники уже покинули лес, но присутствие людей ощущалось во всем: в вытоптанной траве, сломанных ветках, ободранной коре даже тех деревьев, которые лесорубам были не нужны.

Уйдя подальше, куда люди еще не добрались, эльфам удалось подстрелить крупного зайца, после чего они развели костер и устроились на ночлег. Огонь потрескивал, пожирая сухой валежник, вода закипала в котелке, все было так, как века назад, когда Перворожденные были истинными хозяевами здешних мест. Оранжевые блики играли на длинных волосах, отражаясь в зрачках, чуткие пальцы тянулись к теплу, и казалось, что этот кусочек леса окутан сказкой, той самой, которой много сот лет.

— Отсюда примерно день пути до деревни, рядом с которой я жил, — задумчиво произнес Гилд, — может, дойдет, посмотрим, что стало с тем краем? Мне бы очень хотелось увидеть свой дом. Хотя, наверно, это меня не порадует… и все же…

Риан не стал высказывать свои сомнения, но он точно знал, что возвращаться к остаткам прошлой жизни всегда болезненно, и в любом случае там ждет пепелище, даже если все осталось в полной неприкосновенности.

Однако на следующий день они таки нашли самое настоящее пепелище. Это была небольшая деревенька, дворов на десять. Черное пятно посреди буйной зелени. Дожди успели размыть останки домов, но альвы насчитали примерно десять обугленных груд камней, бывших некогда очагами. Небольшие поля целиком поглотили сорняки и разнотравье, и только несколько культурных яблонь на самом краю покрытой золой проплешины свидетельствовали о том, что здесь жили люди.

— Это не лесной пожар, — сказал Гилд. — Лес вокруг не пострадал.

— И необычный пожар. — Подтвердил Риан. — Иначе другие дома уцелели бы. Они стояли довольно далеко друг от друга. Это похоже…

Его сородич уже догадался и помрачнел.

Скорее всего, это была вспышка какой-нибудь болезни, которых у людей не перечесть. Возможно, даже чумы. Альвы прекрасно представляли, как все было. Деревню окружили солдаты, не давая никому, здоровому ли, больному ли, выбраться наружу, обложили хворостом, облили земляным маслом и подожгли со всех сторон вместе с людьми, животными и имуществом. Того, кто пытался вырваться из огненной ловушки, расстреливали из самострелов.

Казалось, если хорошо прислушаться, то можно услышать и гул огня, и крики обреченных, и звонкое щелканье замочков на арбалетах. Здесь больше никогда и никто не поселится, а потом лес вернется на отвоеванную у него территорию. И путники будут только удивляться тому, как здесь оказались две яблони.

Альвы молча убрались из этого страшного места, но чем ближе они подходили к обжитым краям, тем больше встречалось свидетельств того, что эти земли под властью Ньюри Ферана. Вдоль дороги стояли шибеницы, и ни одна из них не пустовала. Герцог вовсю творил суд и расправу на скорую руку, видимо у него были дела и поважнее, чем долгие разбирательства. Повешение доставляло ему гораздо меньшее удовольствие, чем посажение на кол.

Чтоб никому не попасться на глаза, альвы шли не по самому тракту, а чуть в стороне, со всей возможной осторожностью. Они сильно рисковали, ведь герцог объявил награду за каждого нелюдя. Кто же откажется от такого шанса получить немного полновесного серебра?

Впрочем, как выяснилось, Его Светлость только что отбыли в стольный град к королевскому двору и собирались вернуться только поздней осенью, ближе к зиме. Об этом эльфы узнали совершенно случайно, из разговора двух мелкопоместных дворян, пока один из них искал в пыли подкову, утерянную его кобылой. Благородные господа ехали в город, чтоб развлечься, и их приподнятое настроение не могла испортить такая досадная оплошность как охромевшая лошадь.

— В этих краях облава на нас начнется тоже только поздней осенью. Видимо, Феран сговорился с соседним герцогом. У нас есть время, — усмехнулся Риан.

— Время?

— Да, подготовиться и встретить "дорогого" гостя как полагается, с настоящим эльфийским гостеприимством.

— Прикончим мразь, — добавил Гилд и вздохнул, — только, к сожалению, это ничего не изменит…

Он хотел еще что-то добавить, но лишь безнадежно махнул рукой, продолжая мысленный диалог с самим собой. "Если бы не война, если бы не эта безнадежность, окутавшая нашу судьбу на Земле, все могло бы сложиться иначе" Из далека, как во сне ему вспомнились карты, лоции и кипы старых, пожелтевших пергаментов. Как жаль, что он не успел все прочесть, теперь от них вряд ли осталось что-то, кроме пепла.

— Ну что, показывай свое старое жилье, — прервал размышления Риан. — Заодно, может, еще чего ценного выясним. Нам повезло, что люди любят громко разговаривать.

Гилд кивнул и молча свернул на чуть заметную тропку, уводящую в тень леса. Поразительно, но за годы его скитаний от нее остался какой-то след, маловероятно, что кто-то пользовался этим путем без него. Когда-то Гилд выбрал его для походов на север. Трудно сказать, как появилась тропа, говорят, такие узкие нитки дорожек часто рождаются из муравьиных маршрутов, но из всех двуногих созданий, живших по эту сторону гор, пользовался ею лишь он один.

С каждым шагом на сердце становилось все тяжелее, непонятная, острая тоска вонзалась иглами в память, призывая чувства, и вершила свое вечное дело, принося боль. Вот и роща берез, и россыпь камней, словно ожерелье опоясывающих овражек, раскидистая сосна над прогалиной, меж трав… все было знакомым, и все уже стало другим. Слишком мало прошло времени, чтобы лес мог измениться, но слишком много, чтобы память узнавала его таким.

Они миновали пологий холм и вышли к реке. На той ее стороне по-прежнему стояла деревня, та самая, возле которой он столько лет жил. Хлипкий дощатый мостик висел над рекой, сужающейся в этом месте. Гилд замер, высматривая дома на противоположном берегу. Вроде и жители никогда не были ему близки, и знакомств с ними он почти не водил, а вот смотрел сейчас с надеждой и тревогой — выжили ли они под властью нового герцога, не постигла ли их лихая судьба погорельцев. Он воспринимал их, как один живой организм, состоящий из отдельных домиков со своими судьбами. И сейчас не было в его памяти картин ни о косых взглядах, бросаемых вслед чужаку, ни об охотниках, которых он сторонился на лесных тропах, ни о чем плохом… Все обошлось, деревня жила. Люди копошились на огородах, рыбачили, работали в поле, отвоеванном у кромки леса еще их дальними предками. Больше всего альву хотелось пройти туда, обойти знакомые улочки, увидеть людей, найти знакомые лица. Он всегда был для них чужим, но столько лет жил рядом с ними, видел их праздники и беды, видел, как старики уступают место молодым, что теперь сердце сжималось, будто от встречи с родными.

— Я бывал там… — только и смог он сказать, и невольно шагнул вперед.

Риан тут же поймал его за руку:

— Ты куда? С ума сошел? Нас же ищут, мы для них теперь просто добыча, за которую назначена награда серебром, думаешь они откажутся подстрелить нелюдя?

— Нет, конечно…

Гилд остановился, напряженно всматриваясь вдаль, а потом, произнеся что-то неясное, все же пошел вперед. Держась в тени ив, склонившихся у воды, он смог рассмотреть поселение ближе. Зрение не обмануло его, часть изб была сожжена, пепелище чернело и на месте избы лекаря. Мрачные дыры кострищ перемежались с уцелевшими избами, даже отсюда было видно, как обеднела деревня за эти годы.

Гилд снова произнес, что-то неслышное, но потом, тряхнув головой, добавил:

— Может быть Ньюри Ферану хотя бы достало ума избавиться от дикарей у отрогов гор. Эти звери частенько нападали на путников, убивали, а то и съедали живьем, они и есть настоящие нелюди, а вовсе не мы.

— Ладно, пошли. — Риан решительно развернулся и направился в лес все по той же тропе.

Жилище Гилда сохранилось нетронутым, никто не нашел его, а может, и не искал. Время замерло на подходе к хижине. Одной стеной она упиралась в песчаный холм, остальные были аккуратно сложены из подручного материала, лес и камни давали все необходимое. Видимо, у хозяина имелись свои представления о строительстве, потому что все было продумано и исполнено по плану, соблюдено в мелочах. Когда-то давно, впервые придя сюда и облюбовав это место, он поселился в пещере, больше напоминающей вымоину в холме, и начал пристраивать к ней будущей дом. Это было своеобразное хобби, альв и не предполагал, как долго здесь проживет. Но сейчас молодая трава и тонкие прутики будущих деревьев проросли у порога, прошлогодние листья прикрыли крышу, природа постепенно начала обживаться в оставленном доме.

Гилд распахнул дверь. Взглянул на полутемное запустение и быстро вышел, едва не задев плечом Риана, стоящего позади него. Быстро обогнув дом, он всмотрелся в траву и подлесок и, наконец, вспомнил то место, где уходя, спрятал свой нехитрый скарб.

— Сейчас все достанем, и можно будет жить. — Ни на кого не глядя произнес он.

Горькое чувство, будто он пытается оживить мертвеца, не покидало его. Они нарушали покой того, чья душа уже давно ушла в лучшие земли. Но самое страшное крылось в том, что, вернув бедолагу к жизни и поселившись в хижине, они снова бросят ее, теперь уже навсегда.

Собственно говоря, ничего нового Гилд и Риан не открыли, когда на собственном опыте убедились в старой, расхожей истине, гласящей, что хорошо там, где нас нет. Похожая поговорка существовала и у их народа, только звучала иначе, но смысл оставался тот же. И если лес, в котором жил Риан, был более дикий и нетронутый, то здесь, по эту сторону гор, за прошедшие годы, люди обжили и его, и реку, и оставаться незамеченными было для альвов гораздо труднее. Приходилось каждый миг быть начеку. Спору нет, здесь было красиво. Река плавно несла свои воды к морю, шли теплые дожди, сменяющиеся жаркими днями, свойственными самой середине лета. И если рыбалка удавалась на славу, то охотиться было практически не на кого. Зверье, распуганное близостью человеческого жилья, не торопилось в силки альвов, а бегать с луком по лесу они не рисковали. Риану очень не хватало ощущения относительной безопасности и уединения, ему казалось, что люди живут чуть ли не по соседству, и эта близость его совершенно не радовала. Довольно длительное время эльфы успешно избегали всяческих контактов с беспокойными сельчанами, у которых что ни день, то случались какие-то происшествия. То ребенок потерялся в лесу, то пожар в овине, то похороны, то свадьбы. Жизнь людей в деревне за рекой кипела, как уха в походном котелке.

Однажды вечером Риан вернулся с рыбалки раньше времени, без рыбы и с кровавыми брызгами на лбу.

— Кажется, нам пора возвращаться назад, — проворчал он в ответ на безмолвный вопрос сородича, в тревоге вскочившего навстречу. — Это не моя кровь.

— Ты кого-то убил?

— И не одного. — Выдохнул Риан и швырнул на траву свои мечи.

Он всеми силами старался не лезть в дела людей, но женщина кричала так отчаянно, что никакое сердце, даже самое черствое, даже нечеловеческое не смогло бы остаться спокойным. Трое мужчин схватили ее и маленькую девочку. Один держал девчушку, намотав на кулак её косу, а двое других насиловали женщину. Кто были эти мужчины, Риан так и не понял, а женщины были явно из деревни. Украли ли их по дороге, или те просто задержались в лесу, собирая ягоды, он тоже не выяснил. Альв просто налетел на всю компанию из вечерних сумерек, и веселившаяся троица осталась в точно таком же неведении относительно причин собственной смерти. Женщина в ужасе закрыла руками глаза, девочка упала лицом в траву.

— Не говори никому, — сказал Риан крестьянке. — Молчи о том, что видела.

Та только молча затрясла головой в знак согласия.

— Она может и не скажет, а ребенок обязательно проболтается. Так что через несколько дней уже и в городе будут знать, что в лесу видели живых эльфов. — Заключил он свой краткий рассказ.

— Они и без рассказов все догадаются, — вздохнул Гилд, — трупы-то найдут, а по следам ударов только дурак не поймет…

Он был заметно расстроен и добавил нехотя, словно роняя слова:

— Раньше здесь такого никогда не было. Сколько лет я жил рядом с деревней, даже не слышал о таких зверствах. В деревне, конечно, бывали потасовки, наверно и с женщинами своими они творили всякое, но не так, и не убивал никто никого.

— Извини. Наверное, тебе хотелось бы пожить здесь еще какое-то время. Но… понимаешь, я просто не мог. Их бы убили потом…

Впрочем, объяснять что-то Гилду не было никакой необходимости, он и так все понимал. И то, что придется оставить свой старый дом во второй раз, тоже.

— А может быть не стоит возвращаться? — спросил он. — Может быть, пойдем дальше, к морю…

Гилд говорил неуверенно, сам не зная чего ему бы хотелось больше — уйти, остаться, вернуться. Потом ему вспомнились "волчьи" холмы и теплый источник, водопад и особенно Лита.

— Я бы вернулся. — Решительно заявил Риан. — Может это и не имеет особого смысла, но сейчас я бы вернулся, и прожил бы это прекрасное лето в свое удовольствие. А ты?

— Да, пожалуй… Особенно если учесть, что осенью мы вернемся.

— Тогда через пару дней и тронемся в путь.

Но прожить спокойно эти дни им не дали. То ли спасенная девочка оказалась слишком болтлива, то ли ее мать рассказала соседкам о нежданном спасителе, но скорее всего, лесорубы уже утром наткнулись на трупы насильников. Так или иначе, но, сложив два плюс два, местные власти с ходу решили, что в лесу хозяйничают альвы-убийцы. Кое-кто тут же припомнил, что года три-четыре назад рядом с деревней жил кто-то из лесного народа, и тогда все тоже кончилось плохо, то ли альв убил местного лекаря, то ли лекарь солдат, то ли солдаты герцога убили их обоих, словом, без кровопролития не обошлось. После того случая деревня впала у Ферана в немилость, его люди пожгли дома, секли народ и обложили округу тяжелой данью, а вывод был прост, где появятся альвы, там жди беды. Вот и сейчас по округе поползли слухи, что лесные жители вернулись в старые свои места, стало их много, а будет еще больше, если всех вовремя не выгнать. Бороться с альвами трудно, в лесу они чувствуют себя как рыба в воде, их каждое дерево, каждый куст защищают, выходить против них в открытый бой и вовсе нет резона, вот ведь зарубили они троих головорезов, да так, что те и охнуть не успели. И осталось против них одно средство — сжечь лес.

От реки до протоки раскинулась чаща, деревенские люди ходить туда боялись, солдаты герцога и вовсе объезжали мимо. По слухам, в такой глуши как раз и селятся нелюди. Чтобы уйти от огня им было некуда, лесорубы и деревенские мужики и топорами, вилами и кольями встали вдоль реки, держа факелы в руках. А солдаты Ферана, с другой стороны чащобы, выстроились в шеренгу, отрезав лес от спасительной протоки. И запылали деревья…

Стояла темная августовская ночь, все живое спало, утомившись за день, даже ветра не было слышно. Гилд и Риан почувствовали запах едкого дыма одновременно, и, проснувшись, не сговариваясь кинулись к выходу. Огня еще не было видно, но зарево поднималось над вековыми кронами.

— Лес горит!

Вначале еще оставалась надежда, что пожар повернет, обойдя их дом стороной, и погаснет в реке, но пламя было огромно и с ревом приближалось все ближе к хижине. Прихватив с собой все, что можно было унести, альвы бросились к реке. Они бежали, стараясь не оглядываться и не видеть, как гибнет лес, а над ними, в темном небе, с криками метались вспугнутые птицы.

"Хорошо, что птенцы уже встали на крыло" — пронеслась в голове случайная мысль.

Они неслись по тропинке в полной темноте, но, не добегая до косогора, застыли не в силах поверить своим глазам. Впереди, густой цепью, стояли люди с факелами в руках, они перекликались и размахивали топорами, подбадривая друг друга. Какое-то время альвы были неподвижны, невзирая на подступающий огонь, не в силах поверить своему зоркому зрению. Потом они развернулись и, не говоря ни слова, кинулись назад, в чащу, чтобы успеть, обогнув ревущий очаг, вырваться к протоке.

Теперь они бежали наперегонки с огнем. Запах едкого дыма преследовал их по пятам, становясь все сильнее. Лес стонал на разные голоса, и в каждом слышалась боль. Звери, птицы и насекомые, никто не хотел сгореть. Косули, пользуясь длинными ногами, убежали далеко вперед, в ужасе метались по стволам белки, казалось, нервы не выдержат, а сердце оборвется, не в силах терпеть чужие страдания. Они спасались бок о бок со всеми обитателями леса, они были с ними наравне, были одним целым.

Первым загорелся сухой подлесок, ярко вспыхивала трава, тлели молодые сосны, с шипением обугливался кустарник. Жар висел в ночном воздухе, жар и удушливый смрад. Было видно, как первая волна огня накрывает валежник и что-то маленькое, живое, шевелит траву, шурша, пытается скрыться.

Чувство самосохранения странная штука, иногда, срабатывает мгновенно, спасая жизнь, а иногда уходит на задний план и прячется. Вот и сейчас, взгляд альва выхватил это движение, вместо того, что бы заметить огонь и дым, уже смыкающие свой круг. Гилд рванулся почти инстинктивно, протянул руку и тут же почувствовал слабый укол. В уже нагретых ветках и листве, копошилось семейство ежей, пытаясь зарыться поглубже.

Альвы выгребли их всех, обдирая о сучки пальцы и накалывая руки. Иголки малышей были еще мягки, зато родители кололись вовсю. Бежать с колючими комочками в руках было неудобно, но ощущение мягких мордочек и лапок, ворочающихся в ладони, прибавляло сил. Берег реки был уже рядом.

Фиолетовое небо, черные стволы древнего бора, красные всполохи огня, серый, летучий дым и две бегущие фигуры…

Они выскочили на берег в тот миг, когда арбалетный болт пролетел мимо, сразив молодую косулю наповал. Солдат заорал, радуясь удачному выстрелу и легкой добыче. Сейчас все живое из чащи рвалось сюда, в воде, подальше от огня. Эта дикая охота отвлекала людей от их основных жертв. Альвы крадучись спустились по склону, вброд перешли протоку и под прикрытием кустов обогнули строй. Нагнувшись, они осторожно спустили на землю свой теплый живой груз и вышли к краю поляны. Тут то их и заметил десятник с тремя своими воинами, стоящими в стороне от основного отряда.

Все же не зря Гилд тренировался со своим новоявленным учителем столько времени, только теперь это была совсем не игра. Бой был коротким и жестоким.

Люди и альвы молча бросились друг на друга, ни не миг не усомнившись, что враг должен быть повержен. Доспехи людей были тяжелыми и неудобными, мечи тоже не лучшего качества, и для ловких альвов, чьи движения ничего не сковывало, не составило труда справиться с ними. Дело было не столько в превосходящем воинском мастерстве, опыте или умениях. Люди были на охоте. На охоте на удивительных "зверей", чуждых и чужих, которым нет места на земле. Их следовало уничтожить, не изгнать, не оттеснить, а именно полностью извести. Альвы же спасали свои жизни, не желая так вот запросто расставаться с тем единственным, что у них осталось — возможностью дышать, думать и чувствовать, просто жить. Стоит ли говорить, что мотивы у Риана и Гилда были мощнее? И на траве осталось четыре окровавленных тела хозяев этого мира.

Мрачный, дымный рассвет застал их на пути к скалам. Горы становились все ближе, а вместе с ними становился короче путь домой.

Сначала альвы довольно быстро бежали, не сбавляя темпа, с целью уйти как можно дальше от возможных преследователей. Останавливались только попить. Удобная обувь и немного воды делали их по-настоящему неутомимыми. К концу второго дня они сменили бег на быстрый шаг.

— Надеяться на то, что Феран позабудет о своем намерении учинить на нас облаву, теперь не приходится. — Уверенно заявил Риан. — Он выполнит свое обещание.

— Я и раньше не рассчитывал на его забывчивость. Ньюри Феран — злопамятный зверь, хоть и герцог. — Согласился Гилд.

Они решили сделать маленький привал, и, собрав по кустам малину, добавили её к сухим лепешкам и ключевой воде. В густом высоком разнотравье, которого в предгорьях целый заросли, можно было спрятать целый конный отряд вместе с лошадьми, не то, что двух альвов-беглецов.

— Хотелось бы, чтоб Его Светлость самолично возглавил облаву, у меня просто руки чешутся перерезать ему глотку. Мало кого из людей я так ненавидел, но его бы я удавил, даже голыми руками.

Риан крепко сжал пальцы на воображаемом горле врага.

— Нам ничего иного и не остается, — согласился Гилд. — Нас не оставят в покое, пока Феран не увидит наши головы надетыми на копья. Упорства ему не занимать.

— Упорство… — Риан прищурил светлые глаза, вглядываясь куда-то за спину другу, задумавшись о чем-то далеком. — Д-да. Это одно из тех качеств, которое сделало их хозяевами этого мира. Там, где наши владыки опускали руки, отворачивались и уходили в сторону, их вожди доводили дело до конца, чего б это не стоило им и их последователям.

— Неправда, — воскликнул Гилд. — Мы тоже проявляли упорство…

— Упорство в мастерстве, в совершенствовании, в познании. А они к тому же были упорны в своих целях покорения земель, в своей жажде власти, жажде владеть и подчинять. Если бы хоть один эльфийский король сказал "Это — моя земля, и я не уступлю не пяди её каким то пришельцам", и действительно не уступил, а не тяжко вздохнул и с тяжелым сердцем уплыл за Море, то, возможно, всё было бы иначе.

— А ты? Ты тоже скажешь "Это мой лес" и никуда не уйдешь?

Альвы встретились глазами. Золотистые солнечные блики и серый туман над рекой, гречишный мёд и весенний лед.

— Нет, я, к сожалению, так не смогу сделать. И ты не сможешь. — Медленно сказал Риан. — Но мы сможем пойти и убить Ферана.

— Но это ничего не изменит.

— Не изменит, потому что уже поздно что-то менять в нашей жизни. Но мы можем изменить нашу собственную участь, и если впереди только смерть, то пусть она будет такая, какую мы сами изберем, а не ту которую придумал для нас Ньюри Феран.

Голос альва-воина был похож на холодную сталь его мечей, и резал горячий полуденный воздух, как нож масло. Застарелая ненависть к своим мучителям, к временам неволи, поднялась из глубин его сознания как темная волна. Впереди было сражение, и пусть не эпическое и в бою должны были сойтись не армии, а всего лишь два лесных нелюдя-изгоя и герцог-притеснитель, но возможно это был главный поединок в жизни Риана.

В ответ Гилд чуть улыбнулся, одними губами, в знак вежливости, глаза остались, по-прежнему серьезны. Высказывать вслух он ничего не стал, да и нечего ему было по сути возразить другу, он был согласен, что Ферана надо убить, потому что таким не место на земле, ни среди людей, ни среди альвов. Но к предстоящему поединку он подходил совсем по иному, в его мыслях не было ни героизма, ни пафоса, он всего лишь надеялся, что им представится случай расправиться с герцогом и остаться в живых. Зачем, если идти больше некуда, если пришел конец пути? Он не пытался ответить на вопросы, он просто надеялся, что выход есть, возможно, вопреки всему…

Обратный путь занял куда меньше времени и сил, даже горная расщелина на этот раз не казалась такой мрачной. Они знали, куда идти, и не хотели останавливаться, один их дом только что превратился в пепелище, и тем скорее хотелось дойти до другого, который пока еще был своим. О пожаре не хотелось вспоминать, но в миг, кода зарево огня подступило к его жилищу, Гилд понял, что это лучший для него исход. Лучше знать, что прошлого нет, что оно осталось лишь в твоей памяти, чем вечно оплакивать его и хотеть вернуться.

На исходе второго дня они поравнялись с жилищем гномов. Перешагнув через старательно возведенный барьер, альвы заглянули в зал с кострищем посередине. На этот раз он был пуст, хозяев не было. Куда делся низкорослый народец, охотится где-то, прячется или сменил свое место обитания, об этом не хотелось гадать. Когда же альвы, наконец, преодолели скалы и, пройдя через лес, увидели собственный дом в целости и сохранности, то обрадовались ему так, будто встретили потерянного родича. Землянка Риана ждала их, и никто не переступал ее порог. Войдя внутрь, друзья сбросили на пол свои вещевые мешки и какое-то время молча сидели на струганой лавке, наслаждаясь покоем и уютом своего дома.

В последующие дни они обживались, охотились, готовили еду, получая удовольствие от каждой минуты покоя. Их не оставляло предчувствие, что это последнее лето, прожитое в родных краях. Когда же тяготы пути и мрачные воспоминания чуть отступили, Риан посмотрел на высокие травы, колосящиеся на полянах в лесу, и вспомнил, что у людей началась пора сенокоса, а следовательно, не за горами и праздник, который они обещали встретить с Литой. С этого момента настроение его резко изменилось, тоска прошла совершенно, а странная улыбка то и дело играла на лице.

— Скоро к Лите пойдем, — поделился он, — отметим вместе с ней праздник. Она обещала наварить браги, мы принесем мяса, уйдем подальше от деревни и вспомним старые времена.

— Какие времена?

Гилд не понял веселости друга, но почему-то насторожился.

— Прежние, — засмеялся Риан и ничего не стал пояснять.

Подходящие дни, в меру жаркие, солнечные и длинные, не заставили себя ждать. Воздух стал схожим на цветочный мед, таким сладким и ароматным он был. Лес полон жизни, до самых краев, отчаянной и жадной. В холмах уже бегали подросшие волчата, сороки ставили на крыло сорочат. Небесный Путь сиял тысячами тысяч звезд. И можно было хоть до самого рассвета лежать в густой теплой траве, следя за тем, как то одна, то другая звезда срывается со своего места и падает куда-то в далекий океан.

Накануне Риан насобирал целую корзинку мелкой лесной малины, её очень любила Лита, и подстрелил пару жирных уток, в довесок к целому оленьему окороку.

— С такими гостинцами не стыдно идти, — сказал он. — Если бы не так далеко идти, то можно было бы и форели наловить.

Он готовился к предстоящей встрече с травницей обстоятельно, как к важному событию, не упуская ни единой мелочи. В отдельный мешок были сложены собранные и высушенные травы.

— Ты словно к свадьбе готовишься, — пробурчал Гилд, не понимая, что происходит.

— Все может быть.

Улыбка вышла такая лукавая, такая подозрительная.

— Ты что-то задумал.

— Я? С чего ты взял?

— У тебя вид такой…

— Какой?

Разговаривать с Рианом в таком духе можно было бесконечно, и добиться от него прямого ответа не представлялось никакой возможности. Но подозрения Гилда только усугубились, особенно когда сородич заманил его купаться в ручье. Заманил, это сильно сказано. Просто напросто, вроде как шутя устроил потасовку на берегу и, сделав подножку, отправил Гилда в воду, а затем прыгнул сам. Обижаться было не на кого и не за что, никто бы не отказался и освежиться и помыться.

— Признавайся!

— В чём? — Риан сделал круглые-прекруглые глаза. — Ты что, купаться не хочешь?

Но усыпить бдительность друга он не смог, и когда задолго до рассвета они отправились к Лите, Гилд выглядел напряженным и встревоженным.

Он бы и вовсе не пошел в деревню, но такую поклажу Риану одному было не унести. Все эти намеки и странные замечания, отпускаемые другом, Гилду совсем не нравились, ему было тревожно, потому что он не мог толком понять, что Риан затевает, но то, что он что-то готовит, сомнений не вызывало.

Внешне Гилду нравилась Лита, он находил ее милой и приятной женщиной, но совершенно не знал как вести себя в ее обществе и о чем с ней говорить, а потому предпочитал держаться в стороне.

— Мы надолго идем? — спросил он, пытаясь исподволь получить хоть какие-нибудь сведения.

— А что, ты куда-нибудь торопишься? — усмехнулся Риан в ответ. — Может, прекрасная госпожа соблаговолит оставить нас на ночь, не станем же мы отказываться.

В тоне его звучала откровенная ирония, но видно было, что он не шутил.

На миг Гилд замер на полушаге, изменившись в лице и, чуть не поперхнувшись, обронил:

— Ты что это, серьезно?..

Впрочем, он и так видел, что друг не шутит, а наглая улыбка Риана окончательно развеяла все сомнения.

— Знаешь, я лучше зайду к Лите вместе с тобой, передам подарки, а потом уйду. — Заверил он.

Вроде бы Гилд говорил твердо, но все же тот, кто давно его знал, мог заметить, что в его голосе нет уверенности. Он и сам не знал, чего хочет, а потому считал лучшим в непонятной ситуации сразу отступить. Теперь он шел молча, глядя либо себе под ноги, либо по сторонам, не желая встречаться взглядом с другом, словно боялся, что Риан что-то прочтет в его глазах. Пустые опасения. Все его чувства и мысли были понятны и так. Путь лесного отшельника повернулся таким образом, что в нем не был места знакомству с женщинами, и постепенно он решил для себя, что, видимо, это ему ни к чему, Гилд поставил точку в этом вопросе. Жизнь казалась ему отмеренной и спокойной, в ней не было особых радостей, но не было и тоски, вызванной их потерей. Он не выбирал себе путь, но, ступив на него, полностью принял, и сворачивать не собирался. Намеки Риана задевали его, вызывая странное чувство утраты и, может быть поэтому, он еще дальше уходил в себя, стараясь отгородиться от неизвестного.

Так они и шли, пока Риану не надоела игра в молчанку, и он не понял, что пора расставить все по своим местам, а то друг и вправду, поставив мешок с подарками в доме травницы, развернется и уйдет в лес.

— Я не вижу ничего дурного в том, чтобы хорошенько выпить и закусить в компании с милой доброй женщиной, способной и беседу поддержать, и подхватить песню. А что касается, всего прочего… тут никто никого неволить не станет. Зачем же лишать себя и других некоторых радостей жизни. Ты ведь не хочешь обидеть Литу своим бегством? Она еще подумает, что ты брезгуешь её обществом. Разве она заслужила такое отношение?

Риан умышленно давил на сознательность и чувство долга сородича. Не то, чтобы в его планах было что-то скверное, просто альв сильно подозревал, что следующее лето он встретит где-то в другом месте, если вообще доживет до того времени.

— Возможно, мы в последний раз увидим Литу, если сделать поправку на планы герцога Ферана. А она ведь была единственным нашим другом в деревне. И если прощальным подарком нам с тобой будет капелька нежности и любви, то вправе ли мы отказаться?

— Нет, ты не понимаешь, — чуть растерянно начал Гилд. — Мне это ни к чему… Я не хочу ни находить, ни терять, того, что дано лишь на минуту. Если в этой жизни мне не встретить любовь, значит, так тому и быть. Я ни о чем не жалею.

Заявив это, он совсем погрустнел, представив всю свою жизнь от начала и до конца. Ему пришло на ум, что конец этот, возможно, уже совсем близок, и если чего-то не было, то уже и быть не суждено.

— А возможно, я просто обольщаюсь на предмет Литиного благоволения к двум лесным отшельникам. — Рассмеялся Риан. — Вот прогонит нас Лита, в шею, и будем себя за локти кусать.

— Почему прогонит?

— А просто так. Чтоб не задирали нос.

Альв заразительно расхохотался.

— Я над собой смеюсь, Гилд. Нужно относиться к своим достоинствам критично, и не ждать от женщин слишком многого по части их душевного расположения. Можно сильно погореть.

Ничто, решительно ничто, не способно было в это утро испортить Риану настроение. Бывают такие чудесные дни, когда все задумки исполняются, когда всё складывается удачно и легко. Они бывают редко, но все же случаются и в жизни альвов. Нужно только верить в свою неуязвимость, в удачу и счастливую звезду. Риан чувствовал, как бессчетные годы его жизни унесло утренним ветром, как туман. Не было ни войн, ни сражений, ни славы, ни почестей, как не было ни забвения, ни одиночества, ни лесного уединения. Остался юноша, спешащий на свое первое свидание с лукавой прелестницей, поманившей пальчиком из праздничного хоровода.

И удача действительно не оставила альвов своим вниманием. Они сумели подобраться к лачуге травницы совершенно незамеченными другими обитателями деревни. Риан негромко свистнул ей из кустов, увидев, что женщина вышла из дома.

Лита не удивилась, хоть и обрадовалась, расцветая улыбкой, и ответила не менее мелодичным посвистом.

— Вы что, заранее сговорились? — изумился Гилд, когда увидел, что у Литы уже собрана и наготове большая корзина с припасами, и оттуда торчит горлышко кувшина.

Но ответа он не дождался. Риан и Лита деловито обменялись гостинцами, чтоб без промедления отправиться праздновать. Радушие, с которым женщина встретила друзей, смутило и одновременно порадовало Гилда. Где-то в глубине души он надеялся, что Лита его не забыла.

— Я знаю отличную поляну, — сказала женщина. — Уж больно там травы сочные.

— Ну, веди на свою полянку, — согласился Риан. — Лишь бы от деревенских подальше. Они тебя не хватятся?

— Я с утра в церкви была, а дальше уж мое дело, где гулять. — Махнула она рукой.

Мужчины взялись с двух сторон за корзинку, а Лита чуть ли не в припрыжку шла впереди, бросая то на одного, то на другого альва лукавые взгляды через плечо. За лето она загорела, руки и плечи покрылись золотистым загаром, волосы чуть выгорели на солнце, сделавшись похожи оттенком на червонное золото.

— Ты похожа на спелую хмельную шишку, или на пшеничный колос!

— Да, брось! — Лита зарделась маковым цветом, но комплемент ей понравился несказанно, и она осмелела. — А что ж твой друг все молчит и молчит?

— У него отнялся язык от созерцания твоей совершенной красоты. — По-доброму рассмеялся альв.

Гилд уже решился что-то сказать, но не успел.

— А вот и моя полянка! — воскликнула Лита, раздвигая руками в сторону ветки лещины.

Теплый воздух трепетал над высокими травами, пахло полынью и мятой, и такая тишина стояла вокруг, что казалось, ее можно резать ножом и мазать на хлеб. Покой, умиротворение, совершенство, и что-то еще чего не передать словами.

— Чудеса! — ахнул Риан. — Это стоит отметить.

На мгновение Гилд застыл, вдыхая пряный аромат. Казалось, природа собрала здесь все разнотравье, мягкие, шелковистые стебли перемежались с цветами уходящего лета, и над всем этим стояла тишина, нарушаемая лишь перезвоном пчел да трепетом стрекозиных крыльев.

Лита постелила на траву кусок грубой домотканой холстины, а сверху него были выложены все припасы, в центре красовался здоровенный кувшин с терпким молодым вином. Не теряя времени, вся троица расселась вокруг импровизированного застолья и приступила к трапезе. Эльфы шли до деревни долго, а ели лишь рано утром, Лита тоже была голодна, а потому все с охотой накинулись на еду. Отламывая куски еще теплого серого хлеба и деревенского сыра, они разлили по кружкам золотое вино. Тепло, покой и компания друзей делали свое дело, и вот уже непринужденный разговор лился над поляной. Первое время Гилд помалкивал, больше прислушиваясь к чужим словам, но после того, как Лита будто случайно, в подтверждение своих слов, несколько раз коснулась его рукой, он тоже подключился к беседе. Он охотно рассказал ей, из каких родом мест, где жил раньше, что делал и почему оказался в этих краях. Девушка слушала внимательно, будто пытаясь уловить в рассказе что-то еще, не высказанное вслух.

— А жена или невеста у тебя были? — все с той же мягкой улыбкой, как бы между прочим, поинтересовалась она.

— Нет. Откуда?.. — Гилд отрицательно мотнул головой.

Терпкое вино уже чуть начинало кружить голову, делая общение свободнее, а речи раскованнее. В другое время он мог бы выпить весь кувшин в одиночку и не почувствовать ничего, даже слабого опьянения. Сколько раз ему приходилось сидеть за столом в гарнизоне с людьми, после чего его собутыльники заканчивали возлияние, валяясь под столом, а он оставался трезв. Все дело было в настрое. Но сейчас ему хотелось расслабиться, сбросить оцепенение, охмелеть, упасть в траву и слиться со всем сущим в мире. Хотелось беззаботности и покоя, и он получал их сполна.

Кружки наполнялись вновь и вновь, смех становился все громче, хотя причина его была все неуловимее. Вот Риан и Лита уже отрывают хлеб с одного куска, а потом женщина и вовсе наклонилась к Гилду и, потянув его за руку, отхлебнула из кружки, фыркнув и чуть забрызгав вином. Он засмеялся, уже не понимая чему, а Лита словно случайно оперлась рукой на его бедро, снова спрашивая о чем-то.

— Я тебе по секрету скажу, — женщина заговорщицки приблизилась к его уху, — ты очень милый!

И видя его смущение, захохотала в полный голос:

— Он милый, верно, Риан? И совсем не испорчен…

— Такого уравновешенного и разумного парня действительно, и за морем не сыщешь, — с серьезным видом заявил альв. — Мы в лесу все такие. — и подмигнул Гилду.

В другое время Гилд бы смутился, а то и вовсе обиделся на друзей, но сейчас ему было приятно внимание к себе этой милой женщины. От нее пахло солнцем, травами, хлебом и только что выпитым терпким, молодым вином. Она была уже изрядно пьяна, но не стыдилась этого.

— Ты уже не боишься меня? — спросила Лита, и, протянув руку, провела пальцем по заостренной кромке уха, торчащей из под заплетенной косы.

В ответ на это прикосновение Гилд почувствовал, будто легкая судорога прошла по телу, разрушая хмель. Он непроизвольно дернулся, испугавшись самого себя, и чуть отпрянул. Наблюдавший за ними со стороны Риан коротко хохотнул.

— Вот видишь, мы просто одичали совсем без женской ласки и заботы. Скоро совсем как ваши монахи станем бояться на женщин глаза поднять. — Сказал он Лите.

— Вот, ты-то точно меня не боишься! — ответствовала женщина.

Она была уже навеселе, хихикала и смеялась, не переставая, а ее тонкая кофта все больше съезжала с округлых плеч.

— Я помню, как ты пришел ко мне прошлой осенью, — продолжала она, — как стоял в сенях и смотрел на меня. А потом испугался и сбежал… странный вы народ, альвы. Но теперь то ты меня не забоишься?

Она придвинулась к нему ближе и, наклонившись, припала к твердым Риановым губам. Он вмиг почувствовал ее жаркое дыхание, мягкую полную грудь и сладкий вкус губ. Руки сами сжались в объятия.

— Нет… — едва выдохнул он, притягивая ее плотнее к себе. — Как можно тебя бояться? Иди сюда скорее.

Лита не поняла, да уже и не слышала последней, сказанной на языке альвов, фразы, но глаза ее сами прикрылись в сладкой истоме, и женщина тут же повалилась на мягкую траву. Риан с радостью последовал за ней, позабыв обо всем на свете.

пить и пить твое дыханье…

и вдыхать твой сладкий стон…

от моих прикосновений…

так легко прогнется стан…

и ты всхлипнешь от желанья…

и ко мне протянешь руки…

умоляя о продленьи…

восхитительнейшей муки…

С чем сравнить этот огонь, текущий по жилам, когда все мысли и разум тонут в прерывистом стоне охваченной страстью женщины? Разве что с потоком лавы, бегущим вниз с охваченного огнем жерла вулкана. Или, может быть, с огромной волной, захлестывающей берег, сметая все на своем пути. Губы, жадно пьющие друг из друга, переплетенные руки и ноги, волосы, запутавшиеся в траве. Где настоящее, где прошлое? Нет его, развеялось дымом, улетело одуванчиковым пухом, рассыпалось теплой пылью.

Они любили друг друга без всякого стыда или смущения, забыв себя, растворяясь в океане страсти, в травяном море, в объятиях летнего полдня. Альв шептал какие-то слова, в которых не было ни капли смысла, но видимо он был и не нужен в этот момент. Женщина отвечала короткими жадными поцелуями. Это было завораживающее зрелище, от которого при всем желании нельзя оторваться.

Гилд хотел уйти, краем сознания он понимал, что должен хотя бы отвести взгляд, отвернуться, а еще лучше бежать без оглядки, но не мог даже двинуться с места. Словно между здравомыслием и чувствами встала высокая непробиваемая стена, отделив одно от другого.

Поначалу он опешил от вида поцелуев и страстных объятий Риана и Литы, потом вроде уже поднялся на ноги, что бы уйти, да так и остался, застыв неподалеку. Его будто парализовало, ноги вросли в землю, и он все стоял не в силах шевельнуться. Испуг, недоумение, стыд — все промелькнуло и отступило, оставив одно резкое чувство желания. Он смотрел на два сплетенных в страсти тела и не чувствовал под ногами земли.

Лита застонала в объятиях Риана и, открыв глаза, взглянула из-за его плеча на Гилда в упор. Он едва не отшатнулся, столь говорящим был этот взгляд. Мгновенье они смотрели друг на друга, видя и душу и чувства, не заслоненные ничем.

Риан отодвинулся в сторону, буквально рухнув в высокую траву, бессильно раскинув руки, словно обнимаясь с небом. Его ресницы смежились как во сне, но он не спал.

Лита не стала прикрывать наготу, её глаза горели внутренним светом. Она снова пристально взглянула на Гилда. Прямиком в самую глубину души. И нетерпеливо протянула к нему руки. Он все еще стоял неподвижно, но уже знал, что не сможет не ответить на призыв, да он и не хотел отвергать то единственное, что у него было. Он хотел быть с ней и испить эту чашу до дна.

— Лита… — он заговорил что-то быстро-быстро, пряча лицо в ее рыжеватых, нагретых солнцем волосах, то ли извиняясь, то ли стараясь объяснить то, чего и сам был не в силах понять.

— Лита… — стон сорвался с губ, и слова потеряли ценность, больше они были не нужны.

Сейчас он был счастлив, в эти короткие минуты, кажущиеся вечностью, все отступило, давние обиды, боль потерь, горечь сомнений. Для него сейчас не было ничего, кроме восторга, радости, теплого тела Литы и полынного запаха ее волос.

"Неужели такое возможно? Неужели бывает счастье?" — но и эти мысли ушли в неведомое. Зачем думать, если можно сделать хоть один глоток счастья?

Мир переворачивался, перед глазами плясали радужные блики. Ведь говорят же, что в такое время любое существо уязвимо, но, что толку… сейчас ему было не страшно умереть. Желанная даль звала в бесконечность, невесомые волны подхватывали тело и несли куда-то. Лита закричала, прижимаясь плотнее. Еще один полувздох, полустон, и их руки разжались. Та волна, что грозилась унести, обрушилась валом и оставила их неподвижными на берегу.

Пульсирующей тенью приходило сознание. Примятые стебли трав внизу и золотое солнце над ним. Его лучи проникают сквозь ресницы, играя на лицах. Гилд пошевелился, и еще не открывая глаз, улыбнулся то ли своим мыслям, то ли полному их отсутствию. Сейчас ему было все равно, что ждет его дальше, что случится через миг или столетие, он не стал рассуждать, а просто отогнал пробуждающиеся сомнения, открыл глаза и обнял Литу, лежащую рядом. Ее лицо было спокойным, глаза полуприкрыты, она в ответ произнесла что-то невнятное, почти не разжимая губ, и положила голову ему на плечо.

— Спасибо… — альв поцеловал светлые волосы на ее виске.

Теплый день шел на убыль, к осени клонилось лето, подходил к концу срок, отпущенный альвам в этих местах, а быть может, кончалась и сама жизнь, отмеренная им в этом мире. Кто знает? Сиюминутное не заглядывает вперед. В траве еще пели кузнечики, птицы щебетали в синеве, с их высоты была видна поляна, утопающая в цветах и разнотравье, и на ней три неподвижные фигуры, лежащие в высокой траве. Как странно устроен мир…

Не прийти в деревню к ночи Лита не могла, односельчане заподозрили бы неладное. Тропинка привела их к околице, а дальше было прощание, короткое, но длинное. На всю жизнь. Они старались не смотреть друг другу в глаза, потому что альвам некуда было позвать женщину, а той негде оставить их. Словом, им нечего было дать друг другу кроме этого чудесного дня, так почти всегда бывает у разных народов, сошедшихся вместе на краткий, огненный миг.

— Прощай, Лита!

— Прощайте… да хранит вас Бог! Как бы не называли его вы или я. Пусть он поможет вам выжить.

Они обнялись, и женщина горячо поцеловала по очереди обоих эльфов.

Прошло еще немного времени, и стало понятно, что лето заканчивается. Все чаще шли затяжные дожди, туманы по утрам выхолодили реку и землю, и даже краткий сполох бабьего лета с паутинками и теплыми полднями не отсрочил наступления осени. Она явилась в эти края как полноправная хозяйка, раскрашивая лес, холмы и долины в свои родовые цвета — золото и пурпур. Поднялись на крыло птицы и заторопились покинуть гнезда в поисках теплых земель, где не переводится пища, и солнце не прячется за тучи на долгие месяцы. Журавлиные клинья уносили с собой память о летних деньках и протяжно курлыкали, обещая вернуться обратно следующей весной.

И когда лес скинул в размокшую землю свой желтый осенний наряд, почти полностью обнажившись, в деревню приехали солдаты. Его Светлость герцог Гоярский, решив угодить соседу и сдержав слово, выслал отряд. По его велению в этих местах началась охота на нелюдей, столь угодная Его Светлости Ферану.

Капитан Эффлей с высоты седла и своего положения с омерзением оглядел толпу смердов, согнанных на деревенскую площадь. Согнутые спины, понуренные головы, тупые лица окружали его со всех сторон словно море. "Настоящий медвежий угол со всеми вытекающими отсюда последствиями, — думал капитан. — Им все одно с кем рядом жить. С рысями, с вурдалаками или с альвами. Лишь бы потравы полям не творили". Мысль о том, что до самого снега, если не до Нового Года ему придется провести в этой глухомани, сводила Эффлея с ума. Спорить с Его Светлостью, понятное дело, никто не стал, но самый распоследний из солдат прекрасно понимал, что затея эта ничуть не важнее всех прочих, и даже дело не срочное. Ну, жили себе альвы в этих местах сто лет, ну и еще годик-другой поживут, ничего не изменится. Нет же, герцог лично пообещал легату Святого Престола, объединившись с Фераном, извести под корень всю нелюдь, чуть ли не в присутствии самого короля клялся. Пообещать-то пообещал, а по чащам рыскать придется честными парням в кольчугах на прицеле у альвов-лучников. Впрочем, капитан Эффлей очень сильно сомневался, что его отряду доведется встретиться в лесу с хоть мал-мальски приличным отрядом нелюдей.

— Сколько, ты говоришь, было альвов, когда они приходили весной? — спросил капитан у согнутого в поклоне старосты.

— Двое, господин сотник.

— Точно?

— Да чего уж сомневаться… как есть двое. То раньше приходил один…. постарше который будет. Купили два мешка муки, одёжи какой и ушли опять.

— Два мешка? Может больше? — с подозрением вопрошал Эффлей

Староста затряс головой, мол, точно, точно, точнее не бывает.

— И больше вы их не видели?

— Нет, господин.

— И схрона не находили?

Мужики и бабы клялись и божились, что в округе нет ни единого альвьего поселка, ни единой землянки. Однако ж кто-то порубил четверых солдат, в том числе десятника Карика Седого, воина отменного, хитрого и опытного. И те, кто это сделал, совершенно точно были не люди. Эффлей сам осматривал тела и раны, чтоб сделать подобный вывод. Голову Карику снесли с одного-единственного удара, это тебе не шуточки. Срез через позвонок ровнейший, смотреть страшно, как подумаешь, с какой силой был нанесен удар.

Капитан продолжал расспрашивать поочередно то старосту, то попа, пытаясь из сбивчивых речей выудить кусочек истины. Где-то же нужно искать этих альвов, не весь же лес прочесывать, рискуя пойти на ужин стае волков вместе с лошадьми. И судя по рассказам выходило, что придется капитану Эффлею лезть в самую что ни на есть дикую чащу, где и окопались нелюди. Однако и торопиться не было никакого резона. Пока солдаты прочешут ближние рощи, пока то да сё, а там, глядишь, Его Светлость пришлет в подмогу ещё один отряд. Оно и веселее, и сподручнее будет.

От этой мысли капитан даже повеселел и передумал пройтись плеткой по спинам крестьян. Еще успеется.

В прозрачном, осеннем лесу сложнее укрыться, он просвечивает голыми ветками, округа видна на милю. Кажется, даже воздух колышется от любого движения, словно рябь идет по воде. Сосновые сопки и вовсе стоят голые без густого лиственного подлеска, только их корабельные вершины печально шумят в вышине. Остается лишь вечнозеленый ельник, но и он в эту пору плохое укрытие, весь сырой, потемневший. Заходить в него не хочется без крайней нужды.

Пока все это трудности мало тревожило альвов, им не приходилось прятаться. Конечно, они знали, что солдаты герцога рыщут по округе, не раз видели их издалека, но одни не рвались лезть в чащу, а другие продолжали жить в ней, как дома. Собственно, это и был их дом.

Капитана Эффлея друзья заприметили давно, слишком громко кричал он на своих солдат, слишком часто беспричинно ломал ветки, слишком любил убивать лесную мелочь, даже не подобрав свой трофей. Альвы наблюдали за отрядом герцога пока словно играючи, не принимая его всерьез, он не был для них опасен. Они свободно проходили в паре шагов от людей, проверяя свои силки или собирая грибы, последнюю дань уходящего лета. Люди боязливо шарахались и осеняли себя крестным знамением, то замечая тень, скользнувшую меж ветвей за спиной, то слыша, как скрипнула ветка над ухом, а то и вовсе обмирали от ужаса, чуя чужое присутствия. Холод полз у них по спинам, а руки сами тянулись к мечам. Только вот с кем воевать? Обернешься, и нет никого, только прохладный воздух колышется, трава примята, да будто смотрит из чащи кто. Страшно.

Эффлей орал на них что есть сил, рукам тоже волю давал, солдаты ведь люди подчиненные, несвободные. Однако сам в чащу не лез, все больше останавливал коня на лесной прогалине или опушке и ждал. Отряд его торопился укрыться от начальственных глаз за первыми же деревьями, а дальше люди останавливались, привалившись к толстым стволам, отдувались, отдыхая, да крестились, с испугом вглядываясь в лесной сумрак. Тот в ответ смотрел на них сотнями глаз из чащи и молчал.

Один раз альвы не утерпели и, завидя капитана в начальственной позе, восседающего на своем коне, не сговариваясь, обошли поляну с тылу и подкрались вплотную, остановившись почти у лошадиного крупа. Что двигало ими? Не желание отомстить, а скорее детская, мальчишеская шалость. Она прорвалась сквозь смуту дней, словно смех, серебряным колокольчиком.

Эффлей, не оборачиваясь, продолжал поучать солдат, раздавая приказы налево и направо, чтоб те лучше искали нелюдей. В то время как он проорал очередное указание, сзади раздался резкий свист и коня кто-то стегнул по крутому крупу. От неожиданности скакун встал на дыбы, а бравый командир кубарем скатился в мокрые кусты. В первый миг Эффлей чуть не спятил от страха, поднялся на четвереньки и завертелся вокруг, ища неприятеля и боясь подняться на ноги. Когда же он понял, что врагов рядом нет, и увидел лица своих солдат, а главное, услышал удаляющийся в чаще смех, он озверел. Ярости его не было предела. Солдат он с тех пор начал гонять и муштровать нещадно, но главное, написал Его Сиятельству герцогу Гоярскому срочное донесение о том, что в лесу, у Черных топей, обнаружены признаки немалого отряда альвов. Нелюди многочисленны и жестоки, а посему капитан просил сюзерена прислать к нему на подмогу из гарнизона еще один отряд. Свидетельств Эффлей, правда, предоставить не смог, как это обычно было принято, не было у него ни отрубленных голов, ни рук нелюдей. Не довелось ему не то что их достать, а даже издали увидеть неприятеля, но герцог неожиданно быстро смягчился и снизошел до милости, отправил в чащу еще один отряд. Так нечаянная выходка друзей ускорила дело, решив их судьбу.

Отряд прибыл в деревню и отправился в лес на подмогу Эффлею. К этому времени выпал снег, первый, белый и чистый. Он покрыл ковром всю округу, и на ней стал заметен каждый след, каждая метка. Зима тонко и ненавязчиво намекнула, что альвам пора собираться в путь.

Прозрачное, холодное утро постучалось в их укромное убежище стуком копыт, гортанными голосами герцогских воинов, пронзительным воплем рога и собачьим лаем. Больше оставаться в этом лесу было нельзя, не рискуя расстаться с жизнью и свободой. Тяжело смириться с выбором, навязанным врагом, тяжело принять свою судьбу, бросить обжитое место и уйти навсегда в полную неизвестность.

Гилду было проще, он уходил, с чем пришел, покидая место, ставшее ему домом, но прожил он в нем недолго, хотя и привязался. Риану было намного тяжелей. Он выбрал из своего обширного запаса самое необходимое, без всякой жалости оставляя любовно сработанные инструменты, посуду и тысячу всяческих мелочей, которые скрашивали и облегчали ему жизнь в самой глухой чащобе.

— Я всегда оставлял насиженное место с легкостью и забывал о потере, едва поворачивался к ней спиной, но здесь… — вздохнул альв. — Здесь я оставляю, что-то большее, чем несколько дорогих моему сердцу вещичек, и много больше, чем кучу усилий и труда. Такое чувство, что я не дверь в землянку закапываю, а засыпаю могилу.

Гилд стаял молча, не было у него слов, чтобы передать то, что он чувствовал. Да и что тут можно сказать? Помочь другу он ничем не мог, а лишний раз бередить раны не хотелось. Он отлично знал, что такое уходить в никуда, оставляя за спиной не только свой дом, но и всю прошлую жизнь. Оставить и пойти дальше, но, если в прежние времена была хотя бы призрачная надежда на возвращение, то теперь ее нет. Нечем себя утешить, Риан прав, вместе со входом в землянку под землю уходила вся их нынешняя жизнь, словно они хоронили ее. Однако, было в этом что-то еще… будто, совершив некий магический обряд, они, наконец, получали свободу. Прошлое был отрублено, больше их не удерживало ничто, ни привязанности, ни знакомые места, ни люди, ни звери, все оставалось позади, все.

Альвы тщательно замаскировали землянку, постаравшись на славу, в надежде, что прежде, чем люди доберутся в своих поисках до этого места, выпадет еще раз снег и заметет последние следы. О нет, Риан не надеялся вернуться сюда, но где-то в душе ему очень хотелось, чтобы эта землянка пригодилась бы какому-нибудь отверженному бродяге, а не была просто разорена разозленными охотниками на нелюдей. Большего он и пожелать не мог.

Не скрипнула ни единая ветка под легкими шагами изгоев, не крикнула ни единая сойка над их головой, лес тишиной и молчанием попрощался с ними. И словно по заказу пошел густой снег, засыпая узкую одинокую цепочку следов. Гилд шагал вслед за Рианом точно след в след, а так как шли они быстро, то вскоре достигли волчьих холмов.

— Смотри-ка, кто пришел, — тихонько сказал Риан.

На вершине самого высокого из холмов стоял волк, и не один. Очень большой и сильный вожак в окружении нескольких таких же мощных соратников, настоящее посольство.

— Прощай, волчий царь. Ты был добрым соседом и честным воином. — Добавил альв, вскинув руку в прощальном жесте.

Волки точно по сигналу развернулись и скрылись в кустарнике. Никто не любит затяжные прощания.

Альвы же пошли дальше, к горам, к проходу между скалами, который они нашли не так давно. Но перед глазами Риана еще долго стояла картинка: темный силуэт волка на фоне серо-белого снежного неба. Еще один крошечный фрагмент, запечатленный его памятью навечно.

Ближе к вечеру они остановились на ночлег под защитой скалы, и, поостерегшись разводить костер, просто сидели спина к спине для сохранения тепла. Сидели и глядели, как по черному звездному небу несутся призрачные снеговые тучи, изредка бросая вниз пригоршни колючих снежинок.

— Когда-то один старик из семьи Лорилин рассказывал мне человеческие легенды. Одна мне понравилась. Он говорил, что звезды — это отсвет костров древних племен, покинувших этот мир. Так считали его предки.

— Не оригинально, — усмехнулся Гилд.

— Возможно. Но мне иногда, особенно в долгие зимние ночи, было приятно думать, что где-то там возле теплого ласкового огня сидят мои друзья, мои родители, Нэнвэ и Лорилин. Что они терпеливо ждут меня…

— Может, и ждут, — согласно кивнул Гилд, бросив быстрый взгляд на холодное темное небо. — Только, наверно, не там. Думаю, все они в теплом, желанном краю.

Он помолчал, перебирая в памяти давние воспоминания, о звездах, картах и морях, но не найдя ответа на свои вопросы, тряхнул головой. Легкий искристый снег посыпался с темных волос, неожиданная мысль прервала оцепенение.

— Знаешь, пожалуй, мы не будем торопиться в тот край, что бы ни говорили о нем легенды, но у нас еще остались дела по эту сторону Бескрайнего моря. Помнишь о нашем друге, Ньюри Феране? Лесорубы в его краях болтали, что он уезжал до осени, теперь Его Милость должно быть уже вернулся в свои владения. Давай-ка нанесем ему прощальный визит. Все равно наш путь к морю лежит по его землям, так почему бы нам не проведать того, у кого ты был в плену?

При упоминании о плене черты лица Риана застыли, словно превратились в белое, ледяное изваяние под мягкими хлопьями снега, лишь тонкие губы скривились в болезненной гримасе.

— Проведаем! — отрубил он.

— Вот-вот, — с улыбкой поддержал Гилд.

Он слегка подтолкнул друга плечом, желая прервать неприятные мысли:

— Предъявим ему счета, ты за неоконченную военную службу, а я за сожженное жилище… да мало ли еще за что! Думаю, список будет таким огромным, что расплатой по нему станет жизнь.

Риан был готов расплатиться и своей жизнью, казалось, он способен в одиночку штурмовать цитадель, лишь бы свести счеты с тем, кто стал причиной его унижений.

— Знаешь, — Гилд уклончиво повел плечом, — об альвах всегда шла молва как о хитрых и коварных тварях. Почему бы нам на этот раз не воспользоваться нашей хитростью? Если первый раз нам удалось подслушать разговоры людей и узнать путь Ферана, удастся и теперь. Мы выследим его и захватим врасплох.

Ночь спустилась на землю. Похолодало. Темная, мутная мгла заволокла все небо, снег прекратился. Укрывшись в расщелине и завернувшись в одеяла, друзья молча наблюдали, как последняя, бледная полоска света постепенно гаснет на западе. Мрак окутал округу. Надо было выжить, надо было согреться собственным теплом, чтобы не замерзнуть этой ночью, а еще надо было отомстить… Отомстить не только за себя, а, возможно, за все загубленные в этом мире жизни, будь то жизни людей или альвов. Какая, в сущности, разница? Но сейчас им надо было, прежде всего, пережить эту ночь.

Капитану Эффлею так и не удалось найти ни единого нелюдя в ту осень. Впрочем, больше в тех местах никогда никто альвов уже не видел, даже по большим праздникам и с пьяных глаз. А потом о них просто забыли.

Летнее путешествие, по сравнению с зимним, показалось альвам чуть ли не легкой, приятной прогулкой, так сурово их встретили горы. Начавшись с самого раннего утра, снег не прекращался ни на мгновение несколько дней, то и дело норовя превратиться в настоящую бурю. Пронзительно свистел ветер, пробирая до костей, под ногами осыпалась ледяная и каменная крошка, и беглецы в кровь раздирали руки, карабкаясь то вверх, то вниз. Они почти не спали. Для того, чтобы заснуть, нужно хоть чуть-чуть согреться, а развести костер не получалось несколько ночей подряд. Альвы живучий народ, но и Гилду, и Риану пришлось напрячь всю волю, чтоб продолжать свой путь, каждый раз делая привал и рискуя замерзнуть насмерть. Разговаривать не было ни сил, ни желания, потому что губы покрылись струпьями и при малейшем движении кровоточили.

В одну из таких ночей они устроились под нависшей скалой в небольшой расщелине, там, где толща камня хоть немного защищает от ветра и вьюги. Звезд не было, лишь ветер гнал и гнал по темному небу белесые хлопья, да тоскливо пел в вышине. Вслушиваясь в его свистящие порывы, Гилд прислонился к темным камням, надвинул пониже капюшон плаща и, положив голову на камень, закрыл глаза. Он знал, что означает сон в такую стужу, но мысль о покое показалась ему желанной. Здесь никто не найдет тело, никто не нарушит сон, путь пройден, он свободен и никто над ним не властен. Он вспомнил снежную зиму, которую с трудом пережил один в лесу, и решил, что все возвращается. Холод сковывал тело. Вначале его ледяные иглы не давали покоя, но потом боль отступила, еще пара минут, и он начал дремать, уходя все дальше и дальше вечной дорогой. Сквозь сомкнутые ресницы ему стал мерещился далекий берег, он даже хотел улыбнуться, но не смог.

Боль от холода вернулась в тот момент, когда Риан стал трясти его за плечи. Еще не открывая глаз, Гилд попробовал объяснить ему, что будить его не надо, ему лучше заснуть, но на самом деле он не произнес ни слова, лишь голова безвольно качнувшись ударились о камень, после чего он открыл глаза.

"Зачем?" — беззвучно спросили они у сородича.

— Я так не могу, Гилд, я не могу просто заснуть. — Хрипло сказал Риан. — Умереть с мечом в руках, среди врагов, неся им смерть… сражаясь… как воин… иного я не могу позволить себе. — Он перевел срывающееся дыхание. — И тебе не могу позволить, друг мой. Просто не могу.

Он тормошил Гилда до тех пор, пока тот не запротестовал. Молча растирал ладони и щеки, не давая заснуть. И была во взгляде Риана какая-то потаенная вина. Может быть, он видел в своем поступке покушение на свободную волю другого существа? Кто знает? Гилд не стал расспрашивать.

Дальше мужчины шли так же молча, не жалуясь на судьбу, они были свободны, и это было главное.

— Я надеюсь, у гномов можно будет отдохнуть денек-другой. — с надеждой пробормотал Риан, когда они приблизились к знакомым местам.

Но ожидания его не оправдались. Каменный зал был пуст, и очаг, ярко горевший в прошлый раз, был заброшен, и угли покрылись пылью.

— Они ушли давно… — решил Гилд.

— Или их перебили в какой-нибудь стычке.

— Все может быть…

Судьба низкорослого горного народца была предрешена уже давно, но видеть воочию, как исчезают последние представители некогда могучего племени, оказалось почти невыносимо. Альвы развели огонь в чужом кострище, поели, согрелись, но чувствовали себя при этом паршиво, словно участвовали в тризне. Они ведь тоже последние.

Длинная морозная ночь принесла с собой в вихре вьюги вместе с холодом, сковывающим тело, еще и другой холод, от которого немеют все чувства.

Но когда в середине следующего дня альвы вышли из каньона, то даже самое замерзшее сердце оттаяло при виде сияющего белизной и серебром лесного царства. Беглецы вступили под его своды как в храм, потрясенные величием и красотой могучих стволов, которые, казалось, поддерживают сам небесный свод. Даже просека выглядела величественно.

— Если бы не было так холодно, я бы, пожалуй, даже порадовался, — молвил Риан, огладываясь вокруг с немалым интересом. — Где только мы Ферана станем искать?

Даже в зимнем лесу, практически без крыши над головой и без съестных припасов двум альвам можно было просуществовать достаточно долго. Они привыкли к подобной жизни, они умели выживать в самых суровых условиях, и их не страшили лишения. Решение было принято, и отступать под натиском обстоятельств никому и в голову не пришло. Однако… видимо, правы те мудрецы, которые говорят, что происходит всегда только то, что должно произойти. Пока мстители строили планы, как вызнать о Ньюри Феране, и ломали головы над возможностью приблизиться к нему хотя бы на расстояние полета стрелы, судьба сама послала им подсказку.

Прошло всего три дня с тех пор, как альвы проникли во владения герцога Ферана, два из которых шел густой снег. Он лег ровно, как тончайшее и драгоценнейшее полотно, укрыв заодно и приют альвов — маленький шалаш в самой гуще леса. И как только закончился снегопад, Риан и Гилд отправились на небольшую разведку, просто чтоб осмотреться и привыкнуть.

Они подошли к небольшому городку, возведенному не так давно на берегу реки, прячась за кустами, чтоб не попасться на глаза местным жителям. Утро было раннее, морозное и свежее, воздух прозрачным, и даже ветер дул так, что уносил прочь запах дыма.

— Ты слышишь? — спросил вдруг Риан.

Гилд тоже напряг слух.

— Это в церкви.

Храм стоял на отшибе и выглядел очень торжественно. Свежая кладка стен, добротная крыша, и резкий черный силуэт креста на фоне серовато-белого неба, плотно затянутого облаками.

— Дети поют.

Альвы подкрались ближе, чтобы послушать высокие, дивные голоса.

— Наверное, скоро у них праздник.

Дети пели невероятно красиво, с той несовершенной красотой, какая трогает за душу сильнее, чем абсолютное совершенство. Они славили своего непонятного Бога с такой кроткой надеждой, с такой поразительной радостью, что даже альвам вдруг поверилось, что эти голоса обязательно должны быть услышаны.

— Как в них сочетается такая красота и гармония с одной стороны и такая жестокость и дикость с другой? — задумчиво прошептал Риан.

— Они слишком разные, словно сотканы из крайностей, в них нет ни равновесия, ни середины, может быть, это и толкает их вперед… Если они остановятся и взвесят все, что сотворили, то вряд ли уже смогут столь поспешно вершить свою судьбу, но они не останавливаются. Никогда. — Гилд словно объяснял самому себе законы жизни, которая овладела его Землей.

Постояв немного и послушав в свое удовольствие чудное пение, лесные жители уже хотели уйти восвояси. Но тут хрипловатый голос сказал:

— Давайте постараемся, чада мои, ведь на свадьбе лорда Приттора будет присутствовать Его Светлость Феран собственной персоной. А свадьба завтра.

Альвы перекинулись понимающими взглядами. Дорога сюда только одна, и Феран поедет по ней. Им останется только подготовить засаду.

Они ушли так же незаметно, как пришли, и только паренек-служка приметил странные следы на девственно белом снегу, ведущие от самой кромки леса. Но он не придал этому значения. Мало ли кто ходит по чащам?

С полудня ни с того ни с сего началсь оттепель, привычная в этих краях. Прошел дождь, а к ночи снова снег, и так до самого утра. Теперь он падал на землю редкими, мокрыми хлопьями. Кругом было сумрачно, сыро и удивительно тихо. В этой напряженной, мрачной тишине копыта лошадей ступали со звучным чавканьем, погружаясь в слякоть опавшей листвы. С мокрых, черных ветвей падали крупные капли и, ударяясь о слякоть, превращались в грязь.

Охрана Ньюри Ферана ехала медленно, в таком лесу не перейдешь на галоп. Герцог следовал в центре своего маленького отряда, не рискуя выехать вперед. Обычно он любил гарцевать во главе любой процессии, но не сейчас. Феран то и дело нервно оглядывался и крутил головой, что-то его беспокоило. Сырой, молчаливый лес, белый снег, черные деревья, белые хлопья медленно падают в грязь и тоже становятся черными, будто все, что коснется земли, чернеет, не выдерживая тяжести ее воспоминаний, а вспомнить эти места могли многое. Белое и черное, два цвета, две истины, а суть одна.

Вода стекала по расшитому серебром плащу и постепенно пропитывала камзол, словно сочащаяся из раны кровь. Феран пытается отогнать мрачные мысли, он еще спорит с судьбой, а может, не хочет ее видеть, как не хочет видеть приговоренный к смерти преступник лица своего палача. Взглянуть в глаза значит узнать истину, а на это нужно особое мужество. Еще вчера все казалось ему злой шуткой. Старая ведьма могла пошутить, но это было вчера, а сегодня…

Он вспомнил, как в его судный зал привели старуху в рваном тряпье, он было решил, что она осуждена за кражу. Последние годы не были урожайными в здешних краях, словно природа вымещала на людях свою злость. Попрошаек в округе развелось видимо-невидимо, случались и кражи, так как людям нечего было больше подать. Феран приготовился отдать приказ, чтобы воровку вздернули на базарной площади, но слуга шепнул ему, что она ведьма. Зачем? Если бы он этого не знал, она бы уже болталась на виселице, не произнеся своего пророчества. Но он узнал. Узнал, что ее обвиняют в том, что она наводила порчу на окрестный скот. Старуха долго говорила что-то в свое оправдание, ей не хотелось сгореть, но в конце, поняв, что Его Светлость ее не слышит, вдруг выпрямилась, став чуть ли не одного с Фераном роста, и сказала спокойно и громко, глядя прямо ему в глаза, что герцогу лучше сжечь ее немедля, потому что завтра он сам умрет.

Вчера за стенами замка весь день шел дождь, только к ночи превратившийся в снег. В такую погоду не сжигают колдунов и ведьм, любой костер погаснет. А на утро Его Светлость выехал в путь, словно начисто забыв о ее пророчестве. Зато теперь он вспомнил его. Помнил и боялся. Шальная мысль крутилась в голове, не давая покоя, он может умереть здесь, Бог знает от чего, а проклятая ведьма останется жива, сидя в его темнице.

Ветви кустов шевельнулись неуловимо, капли воды, словно хрусталь, посыпались вниз. На тропе, впереди, показались два темных призрака. Кони заржали под седоками, два первых встали на дыбы. Один из охранников полетел наземь. А в следующий момент звонко тенькнули две тетивы, и еще два всадника упали, пронзенные длинными эльфийскими стрелами. Свита герцога схватилась за мечи, но новый залп унес еще две жизни. Лошади рванули вперед, но призраки тут же исчезли, словно растаяли в сырой мгле. Через миг, стрелы уже летели с другой стороны.

— Это духи! Лесные духи ополчились на нас.

Кто первым выкрикнул это, кто повернул коня?

— От них нет пощады. Спасайтесь!

Только четверо телохранителей остались возле своего господина, остальные слуги умчались прочь. Лошади не слушались ни ударов, ни пинков, видно лесные демоны знали против них заклятье. Охранники спешились, готовые вступить в бой. И тут же темные плащи демонов закружились в смертельно танце, лезвия мечей сверкнули молниями. Только конь Ферана остался неподвижен, словно заклятье легло на него, а сам герцог остался сидеть на нем, подобно статуе, величественной и недвижной.

Его воины бросились вперед, подбадривая себя криками, и две высокие, призрачные тени враз расступились, словно в слаженном па, пропуская их между собой, и сомкнулись за спинами вновь, не издав ни единого звука. Взмахи мечей казались синхронными, темные плащи скрывали движения. Их зловещий хоровод продолжался, и воины герцога падали один за другим.

Черные деревья, белый снег, красная кровь… снег чернел на земле, превращаясь в грязь, но оставался белым на мертвых телах людей Ферана. Его Светлость остался один.

Он дернул поводья, готовясь послать коня вскачь, но сильная рука призрака перехватила повод. Демоны стояли рядом с ним, высокие, все в темном, порождения тьмы. Сердце Ферана зашлось от страха, он не мог пошевелить рукой и не то что бы выхватить меч, а даже перекреститься.

И тут призрак держащий его коня, скинул плащ. Это не был демон! В первую секунду Ферану показалось, что перед ним стоит человек, скорее всего лесной разбойник, а стало быть, с ним можно сторговаться. Радость заставила его сердце подскочить и остановиться, потому что в следующую секунду, он понял, что перед ним лесной нелюдь, альв. Холодные, стальные газа смотрели в упор.

— Ты узнаешь меня? — выдохнул он, казалось, не разжимая губ.

Судя по тому, как резко расширились зрачки герцога, он узнал. Узнал своего давнего пленника, несмотря на прошедшие годы. Альвы ведь не меняются, совсем не меняются. Все та же смертоносная сталь в глазах, ненависть и сила, с которой ничего нельзя было поделать.

— Я вижу, узнал. — Сказал альв, презрительно сощурившись. — У тебя хорошая память. Значит, мне не придется напоминать тебе о временах нашего знакомства. Нам ведь есть что вспомнить… И продолжить, верно?

Ничего хорошего свистящий тон альва Ферану не сулил, а в глазах нелюдя читалось обещание, что герцогу придется вымаливать смерть как величайшую милость.

Лица второго нелюдя он так и не рассмотрел. Феран никогда не знал Гилда, хотя многим таким, как он, причинил немало мучений, и теперь все они, воплощенные в этом неизвестном ему альве, снова стояли перед ним, взывали к отмщению. Он будто слышал их голоса, кого-то сгоревшего заживо, кого-то посаженного на кол, повешенного на суку лесного дерева или зарубленного в сече. Их непонятная речь звучала в его ушах, и не было от нее спасенья. Наваждение длилось недолго, но казалось Ферану вечностью, собственно так оно и было. Высокие фигуры чужаков, словно тени, окружали его сознание. Они говорили, и каждое их слово становилось образом, страшным образом содеянной беды.

Ужас захлестнул герцога. Охнув, он побледнел и, выпустив из ослабевших рук поводья, неловко, боком, упал в черную грязь. Медленно стекленевшие глаза бессмысленно смотрели в мутное небо, последнее, что увидел Феран — двух альвов, неторопливо склонившихся над ним. Сердце его больше не билось, хотя на теле не было ни единой царапины. Он умер от собственного страха, едва лишь вообразив, что могут сделают с ним призраки, отмщая за то, что творил он с их народом, ровно как и со всеми своими пленными.

— Он умер? Он умер! — сказал Риан, словно не веря своим глазам.

— От страха. — Подтвердил Гилд

— Просто умер, а мы к нему и пальцем не притронулись. Месть — странная вещь. — Задумчиво молвил Риан. — Даже осуществившись, она не приносит радости.

Он присел на корточки рядом с мертвецом.

— Ну что ж, каждый получает такую смерть, какую заслуживает. Ты умер как последний трус и подонок, герцог. Наверное, это и есть справедливость.

Гилд положил руку на плечо друга.

— Пожалуй, ты сказал достаточно для эпитафии. Пошли?

— Пошли. — Согласился Риан.

Альвы исчезли так же, как пришли, растворившись в чаще, и когда "верные" слуги вернулись в сопровождении отряда воинов, то они нашли лишь мертвецов. На теле герцога Ферана не оказалось не единого повреждения, ни одной раны, даже богатые, украшенные золотом одежды не были порваны. Это породило множество слухов и домыслов. "То Справедливый Народ покарал жестокого герцога за его злодейства" — шептались простолюдины в трактирах и церквах, передавая из уст в уста историю о том, как альвы чарами погубили Ньюри Ферана, наложив на род его проклятье, ведь умер он, не оставив наследников. История обрастала подробностями, и превратилась, в конце концов, в страшную сказку, передаваемую из поколения в поколение.

А Риан и Гилд продолжили свой путь к морю, постепенно продвигаясь на запад. Стороной обошли они погорелый лес, в чаще которого раньше жил Гилд. Неприятно было смотреть на следы пожарища, да и ни к чему возвращаться в родные, изменившиеся до боли места.

Теперь путь вел их все южнее, снега начали отступать, лишь ветер неумолчно шелестел серыми травами. Они подошли к прибрежным районам, где тоже когда-то жили альвы. Их многочисленные поселения были разбросаны на сотни миль, меняясь от городов до небольших деревушек, но теперь даже их следов было не сыскать. Миновали друзья и те места, родом из которых был Гилд. Мало что осталось от бывших земель его владыки. Только опытный глаз альвов мог различить в гладких камнях некогда надежные фундаменты, а в неведомой каменной кладке стену, оставшуюся от замка. Что-то смела война, что-то стерло время, но более всего потрудились люди, растаскивая на свои строения камни чужих домов. Новые хозяева бесцеремонно сравняли с землей все, чего не смогли понять. Лишь в одном месте Риан, нагнувшись, поддев кинжалом, выковырял из земли резное медное кольцо, некогда служившее ручкой чьего-то дома. Повертев его в пальцах, он уже хотел выбросить ненужную вещицу, но потом, поразмыслив, сунул в дорожный мешок:

— Пригодится… Может, когда-то эта ручка послужит моему дому.

— Какому дому? — не понял Гилд.

— Вечному, — усмехнулся Риан, — тому, который будет за морем. Его у нас никому не отнять.

Старательно обходя стороной человеческие селения, они приближались к морю. Если кто-то из людей и замечал два одинокие высокие фигуры путников в длинных плащах с надвинутыми на лица капюшонами, то не торопился узнавать в них чужаков. Мало ли народу срывает лихо с насиженных мест и гонит навстречу судьбе, непонятно куда. Бандитам и ворам нечего было делать в этих краях, они промышляли поближе к богатым землям, где есть, чем поживиться. Здесь же разбросанные рыбацкие деревушки кормились скудным уловом да тем, что подаст лес. Люди помнили многое и были терпимы к чужой нужде.

Наконец, море распахнулось перед альвами. Их последняя цель, последний предел. Высокие, серые холмы, поросшие стелящемся шиповником и облепихой, неожиданно оборвались, открыв полосу пляжа. Мужчины замерли на вершине, и сильный влажный ветер ударил в лицо, осыпая траву под ногами мельчайшими брызгами. Серые морские валы внизу катили один за другим, белые шапки пены украшали стальные гребни как плюмажи воинов, ушедших в последний поход. Серое, свинцовое небо сливалось с морем, рваные облака неслись по нему сплошной чередой, и сколько хватало даже зорких эльфийских глаз, простиралась суровая морская пучина.

— Вот и конец пути…

Волны с неумолчным рокотом падали на плотный прибрежный песок, и лизнув его, уходили назад, не добираясь до широкой полосы трав и кустарников, разделяющих холмы и воду. Чуть дальше виднелись редкие рощи деревьев, голые и бесприютные в это время года. Морской простор притягивал взгляд, хотелось смотреть и смотреть в эту даль, и сердце сжималось от тоски и горькой, почти бессмысленной надежды увидеть далекий парус, что гонит корабль на встречу забытым странникам. Он унесет их к вечным берегам, где нет беды, где каждый обретает себя. Долго стояли они так, не смея двинуться с места.

Наконец, не сговариваясь, оба они стали спускаться вниз, и когда был сделан первый шаг к морю, над их головами выглянуло солнце. Его косые лучи разорвали тучи и тепло скользнуло по земле, траве и усталым лицам, напоминая, что не за горами весна, когда этот край станет красив и приветлив.

Почти бегом друзья спустились к полосе прибоя и пошли вдоль берега, оглядывая то морскую даль, то холмы.

— Знаешь, говорят, кое-кто из древнего народа находит в них приют.

Да, бывают такие холмы, обычные с виду, но полые внутри, в них и поныне живут эльфы. Их не увидеть простому смертному, но тот, кто чист душой и придет за знанием, а не корысти ради, будет принят ими и постигнет эльфийский удел. Те холмы стоят в удаленных местах и обращены они к морю, потому что сердца альвов тянутся к нему всегда. Видимо, ждут представители древнего рода Земли своего последнего корабля…

Ну, а если не дождутся, значит, судьба им ходить среди нас, незамеченными в

толпе, не узнанными никем из спешащих мимо.

Заметь, останови, окликни, и кто-то из эльфов обернется к тебе и поведает свою историю. Возможно, очень похожую, на ту, что была рассказана нам.

02.11.2005