"Игра на слух" - читать интересную книгу автора (Сухоросов Михаил)

ГЛАВА 31

Темнота не имеет цвета. Вернее, в ней множество цветов, в том числе и такие, которые не имеют названия ни в одном человеческом языке. Меняются они постоянно, никогда не повторяясь. неизменными остаются только неприятные, тревожно-красные ритмичные вспышки. Проходит вечность, прежде чем я понимаю, что они означают боль — и превращаюсь в бесформенный ком пульсирующей тупой боли, не имеющей какого-то местонахождения, я просто состою из нее.

А потом, через какое-то невероятно долгое время, боль локализуется, становится острой, начинает долбить в такт редким, скупым толчкам сердца. Значит, сердце у меня бьется?.. Основные источники боли — голова и левое плечо. Значит, у меня есть голова и плечи… И при этом еще невероятно холодно, и накатывается мелкая ознобная дрожь.

Кажется, я лежал еще долго, прежде чем понял — не почувствовал, а именно понял, — что я жив. Но если у меня и мелькнула эта мысль, то так отстраненно, что я даже не придал значения этому факту, и просто лежал, полностью отдавшись боли и холоду. Ощущения становились все острей, и у меня была единственная цель — снова притупить их, вернуться в спасительную темноту, тем более, что разноцветные пятна под веками причиняли просто невыносимые страдания. Слух, кажется, предельно обострился, но все заполнила медленная и неравномерная пульсация.

Мне уже почти удалось заснуть, когда сквозь нее прорезался посторонний звук. Жужжание. Смахивает на мотор дельтаплана. Значит, где-то поблизости дельтаплан…

Дельтаплан?! Слово мелькнуло вдруг так отчетливо, что я даже открыл глаза. Времени на это тоже ушло порядочно, я и не представлял, что веки могут столько весить. А когда наконец получилось, туман не рассеялся, просто стал чернее, а цветные пятна перед глазами — раза в два поярче.

Мне тут же стало совсем плохо, но глаза я не закрыл: именно в этот момент я уловил и другой звук — частое, захлебывающееся татаканье автоматов. Перестрелка.

Зрение потихоньку возвращалось, потом вернулось небо. Серое, в молочных разводах. Это я определил, несмотря на то, что на мозги продолжала периодически накатывать боль пополам с кровавым туманом. Потом по небу, как по экрану, проехал знакомый треугольный силуэт. Я не сразу сумел связать его с едва различимым насекомым жужжанием, тем более, силуэт сразу сменился другим — черным, уродливым. Дельтаплан! Это за мной! Сейчас, сейчас, перед тем, как сесть или хотя бы повернуться, необходимо сил подкопить… Пошел!..

С грехом пополам поворачиваюсь на правый бок, перед глазами все темнеет. Главное — не провалиться в черноту именно сейчас. Это наши. Они прилетели за мной. Они меня вытащат…

Повернувшись, все-таки на время исчезаю в зеленой тьме, прихожу в себя от того, что меня свернул в клубок приступ сухой рвоты, внутренности словно судорогой свело. Первое ощущение — омерзительная горечь во рту, потом возвращаются боль и холод. Я обнаруживаю, что абсолютно гол, в плечо впились какие-то колючки, на миг отвлекающие даже от боли в голове. Что ж там такое?

Снова открываю глаза, мой взгляд тут же встречается с чужим. Дикс! Он тоже здесь! Эта мысль заставляет меня приподняться, каким-то чудом остаюсь при этом в сознании. Он продолжает смотреть на меня, ветер треплет его соломенные волосы.

— Дикс! Вставай, пошли. Наши… — тянусь к нему, пытаюсь тряхнуть за плечо. Он подается как-то сразу весь, словно кукла из литой резины.

— Ты чего?..

И тут я как-то сразу замечаю все — и выцветшие, остекленевшие глаза, и прозрачно-восковой цвет кожи, и разваленное саблей горло с черной запекшейся кровью…

— Что ж ты… А еще друг называется…

Потеряв равновесие, падаю щекой на холодную липкую грудь трупа, и тут опять возвращается звук перестрелки.

На сей раз выстрелы звучат поближе, к ним приплетаются далекие очереди откуда-то из степи. гулкое буханье одиночных выстрелов. Не винтовка… Эриковская слонобойка. Значит, Эрик здесь. Надо выбираться.

Прихожу в себя настолько, что чувствую под щекой холод мертвой плоти. Надо идти. Или ползти, только подальше отсюда. К своим. А Дикс? Умер? Поднимаю голову. Да, умер. безнадежно. Или пошевелился? Нет, это снова ветер играет его шевелюрой.

Да не может этого быть! Не мог же он себе позволить умереть именно сейчас, а значит, он жив! И пойдет со мной.

Обхватываю его поперек груди правой рукой, чувствуя пальцами ледяную кожу. Мы еще вылезем… Осыпаю его ругательствами, требуя, чтоб он встал и шел, ухитряюсь, отталкиваясь локтями и коленями, проползти два невероятно длинных метра — и падаю лицом в землю, в сразу сомкнувшуюся хищную черноту.

Снова мучительный процесс возвращения в реальность. Первое, что вижу — неподвижный взгляд Дикса, мы лежим почти нос к носу.

— Дикс, ты как?

— Хорошо, Мик. Только идти не могу.

Воздух, прорываясь со свистом сквозь сжатые зубы, обжигает гортань:

— Ничего, потерпи, уже скоро… — выдыхаю так тихо, что сам ничего не слышу. Снова проползаем мизерно короткое расстояние, нелепо отставленная рука Дикса постоянно цепляется за все, что встречается на пути. Снова утыкаюсь носом в колючую траву, грудь вот-вот лопнет от нехватки воздуха.

— Все, Дикс, не могу…

— Надо идти, Мик, — голос Дикса предельно ясен, но почему-то отдается в голове эхом: «идти, идти…» И опять со звериным упорством ползу вперед, ослепнув и оглохнув, бормоча бессмысленные и яростные ругательства. Мир вокруг — сплошное вращение без направления, но мы все равно доберемся!

И тут меня подхватывают чьи-то руки, переворачивают… Я пытаюсь отбиваться, хриплю какую-то ругань, но сверху опять обрушивается глыба мрака — и прямо по голове.

— Очнется — будет жить.

— Слушай, Торан, может, пока его в чувство не приводить? Пусть себе отдыхает… — знакомый голос, только где я его слышал — вспомнить пока не получается. Башка трещит и дико кружится, однако при этом неожиданно ясная. А вот общее самочувствие… Если одним словом — похабное. И холодно.

— Я сказал: очнется — будет жить, — а вот этот голос мне не знаком. Равно как и Сила, с помощью которой неизвестный пытается привести меня в порядок. Но не из Серых, это точно… Поглядим, кто это такой.

Впервые вижу: длинное лицо с унылым носом, запавшие глаза, торчащие скулы, и сплошь в вертикальных складках — от носа к углам рта, между бровями…

— Пить…

Кожаный рукав с испачканным в глине отворотом, рука подносит флягу, глотаю, закашливаюсь. Складки на незнакомой роже перемещаются ближе к горизонтали:

— Говорил же — будет жить…

Перемещаю взгляд в сторону знакомого голоса — с натугой, как тяжелый груз:

— Эрик?.. Выпить есть?

— Торан, ты гений! Вот теперь ясно: будет жить, — Эрик расплывается в улыбке. — Вот сукин сын! Живой!

— Не дождетесь… Шнапс.

— Нельзя.

— Надо.

— Ладно, не помешает, — это тот, со складками. Который Торан.

— Ладно, получай, — ожог вниз по пищеводу. Головокружение, кажется, увеличивает амплитуду, зато теперь могу разглядеть общую картину. Около меня Торан и Эрик. Дальше — ступеньки, выход, в дверях гостеприимно пристроился пулемет, а возле него на корточках… Глазам своим не верю!

— Миллер?

— Смотри-ка, узнал… Не все у тебя из головы выбили, — он улыбается мне, потом снова поворачивается к двери, почти физически чувствую цепкость его взгляда. И еще чувствую, что лежу на чем-то сыром и холодном.

— На вот, укройся, — незнакомый хрипловатый баритон справа. Чья-то черноусая физиономия. на плечи мне набрасывают кожаную куртку, сразу становится куда теплей.

— Кстати, рекомендую, — Эрик кивает на Торана. — Из ваших. Мастер Лиги.

Торан с достоинством наклоняет голову, покрытую чем-то вроде ермолки. На вид ему — лет сорок пять, в темно-каштановых волосах заметная седина. Снова смотрю на Эрика:

— А Дикс?

Он на секунду отводит взгляд:

— Мертв. Ты еще его труп зачем-то на себе тащил, помнишь?

Вот такие, значит, пирожки, брат Дикс…

— А тебе, Меченосец, свезло, — с оттенком одобрения отвечает Торан. — Клинок скользом прошел…

Эрик усмехается:

— Я всегда знал — голова кость… Ты как вообще?

Я сказал — как. Потом потребовал выпить. Кой черт, в башке все равно раскардаш полный… Даже тот факт, что Дикс погиб, меня сейчас как-то удивительно мало трогает… И ботинок почему-то до слез жалко. Новые почти…

Получив просимое, я вдруг сообразил:

— Да, а вы-то здесь откуда взялись? Да еще вместе с Тораном…

— Долгая история.

— Да вы не бойтесь, скоро закончится, — в дверь проскальзывает еще одна фигура в камуфляжке. — Чует мое сердце, скучать нам долго не дадут.

— А этот чуткий называется Шифман.

— А вообще-то, где мы?

— Да у Волков под самым боком… До их лагеря тут метров двести.

— Это… бункер?

— Скорее, нора, — сообщил усатый справа.

— Двести метров… — что-то важное в башке крутится, вспомнить не могу. Отвлечься от головной боли, от того, что хреново…

— Ну да… Что — близко?

— Пункт доставки.

— Че-го?!

— Оружия.

— Вот мать твою, а?! — долговязый Шифман запустил длань в курчавую шевелюру. — А мы-то хороши, нечего сказать, а?!

— Могли и сами допереть, — согласился усатый.

— Ладно, теперь доперли, — Эрик перехватил инициативу. — Так что действуй-ка, Абрам. Коллинз, смени наверху Рогожина. А его гони сюда.

— Понял, — большой, грузный Коллинз боком, как медведь, полез в дверь мимо комфортно усевшегося у пулемета Миллера.

— Ты все же расскажи, с чего это вы здесь?

— Ладно, уговорил, — решился Эрик. — Началось с того, что Грентвиг твой, как ты и предсказывал, появился. Причем не где-нибудь, а у нас в Пещерах, прочитал твою писульку, на всех наорал, потом они с Ульваром часа два о чем-то шушукались, и дошушукались до того, что без тебя им не жить. Суди сам: Ульвар две машины дал. Вид у него при этом такой был… Словно фунт мяса от себя отрезал. Меня, конечно, тут же в командиры экспедиции, набрали добровольцев, прилетаем сюда — тихо, мирно, никого не трогаем — и вообрази только, нас обстреляли.

— Ладно бы обстреляли, — через плечо бросил Шифман.

— А ты давай работай, впечатлительный ты наш… Кроме того, напустили на нас дракона. Душевная зверюга, прямо скажу — я в него зарядов двадцать всадил, и хоть бы хны! Для справки: моя пушка дюймовую броню прошибает… Но дракону, наверно, об этом сказать забыли — летает себе и летает… Не успели оглянуться, как второй дельтаплан сшибли. Шестеро наших ребят, еще один из Мастеров — Кавер. Без Торана бы не выкрутились — уж не знаю, чем, но дракона он от нас отвадил. Далее мы, как видишь, приземлились — причем так, что уже не взлететь. Ну, думаем, сейчас будем дорого продавать свои шкуры — там в лагере еще и тяжелый пулемет имеется. Мат сменяется перестрелкой и обратно — в общем, полный привет. И тут среди всего этого праздника жизни вылезает из-под земли — в буквальном смысле! — какой-то придурок вот в этой самой курточке, что сейчас на тебе, и, что характерно, с автоматом. И с намереньем вышибить из меня мозги. Я немного обиделся — в общем, сам удивляюсь, как еще куртку не заляпал… Дело кончилось тем, что мы в этой вот норе окопались — тут, кстати, оружия куча — и тут ребята из лагеря быстренько запросили пардону. На все согласились, лишь бы нас отсюда выкурить. Мы, естественно, не торопимся.

— А зря, — в дверь проскользнул коренастый парнишка. — В лагере что-то зашевелились.

— Так, — Эрик моментально посерьезнел. — Миллер, в перестрелку пока не ввязывайся.

— Я и не ввязываюсь.

— И еще одно, — сообщил коренастый. — К нам тут гости… Хотя, может, и не к нам…

Я еще ни разу не видел, чтоб все так встряхивались: Шифман выругался и лягнул какую-то железяку, Миллер завозился у пулемета, выставляя его подальше, Эрик нежно взялся за слонобойку… Торан — тот сразу собрался так, что у меня башка заболела.

— Кто?!

— Спросите Лина, у него бинокль.

— Лин! — Эрик выставился из бункера. — Кто там?

Напрягая слух, мне удалось разобрать бесстрастный голос:

— Трое. Две женщины, третий — большой и рыжий. Верхом на чем-то двуногом. На чем именно — не пойму.

— Малыш?!

— Где он вторую-то подцепил? — ошалело пробормотал я. Что-то двуногое?.. Мутанты? Или гоблины?

Со стороны лагеря тихо и как-то даже безобидно защелкали выстрелы. Ясно, на Малыша договор о прекращении огня не распространяется…

— Миллер, придержи, будь любезен, этих стрелков по Малышу, — попросил Эрик.

— Хорошо, сейчас, — Миллер примерился, выждал пару секунд и выпустил почти подряд три коротких очереди, потом повернулся к нам:

— Одного снял.

Выстрелы затихли. Еще на несколько минут повисло молчание, только у машины шепотом переругивались Шифман с Рогожиным. Наконец Эрик пробормотал:

— Да где там эта рыжая сволочь?!

— Это вместо «здрасьте»? — Малыш, громадный, как сказочный великан, рыжий, исцарапанный, в немыслимых лохмотьях, с болтающимся на груди автоматом — как всегда великолепен. Никогда я его не был так рад видеть…

— Елки-сношалки! Ученик Чародея! А мы-то тебя уже раз двадцать оплакали!

И тут я второй раз в жизни увидел, как Малыш отлетает в сторону. Почти сбив его с ног, в бункер влетела она — маленькая, исхудавшая, остриженная почти налысо, в платье, мало что не в клочья изодранном…

— Гельда! — мне снова пришлось откинуться к стенке и прикрыть глаза.

— Ведьма?! — Торан нахмурился и привстал, Малыш тут же напер на него грудью:

— Тихо-тихо-тихо-тихо…

А Гельда вдруг оказалась рядом со мной, критически оглядела дыру в голове, бросила почти презрительно, ни к кому в отдельности не обращаясь:

— Ну кто так делает… — и занялась мной. Я, пережив первый шок, первым делом… А что в таких случаях первым делом? Конечно: я попытался ее обнять. Она отстранила мою руку:

— Да погоди ты… — от ее ладоней текло тепло — то самое, что заставляет проснуться, забыв все плохие сны.

— Ты что — и поцеловать меня не хочешь?

— Еще не хватало! От тебя трупом разит. Не дергайся, лежи спокойно.

Тот факт, что в бункере появилась еще и Ларико, я отразил с трудом. Да, должен еще кто-то быть…

— Малыш, что с лейтенантом?

— Убит. Рассказывать долго.

— Тогда отложим, — распорядился Эрик. — Абрам, Слава, что там у вас?

Шифман, не оборачиваясь, кратко объяснил, что там у них.

Только теперь я врубился, что мы уже несколько минут, как ввязались в вялотекущую перестрелку.

Эрик собрался без желваков на скулах:

— Это я и сам знаю… А если без общих фраз? Коротко и ясно: степень паршивости?

— Высокая. Имеет быть жесткий канал. Черный ящик. Работать, насколько могу судить, работает, но куда забросит…

— А в самом деле, как насчет свалить? — встревожился Малыш. — Хорошего помаленьку…

— До Пещер — две сотни лиг, — растолковал Торан.

— Я ж не говорю — пешком. Улететь, например.

— Хочешь — лезь, чини дельтаплан. Видишь, там, вправо, каркас торчит?

— М-да, — Коллинз пригладил усы. — Показать, как мы будем вылезать…

— Выход один, — вмешался Миллер. — Драпать по этому жесткому каналу.

— Там, по идее, человеческая машина стоять должна, — робко поддержал его Рогожин.

— Ага, — усмехнулся Эрик. — И встретят нас там как героев.

— Чего проще — смотаться да проверить…

Эрик задумался, потом махнул рукой:

— Ладно, хрен редьки не слаще. Деваться все равно некуда — я как-то сомневаюсь, что кочевники нас отсюда выпустят. Сколько она выдержит?

— Троих, — лаконично сообщил Рогожин.

— Ну, урки, кто со мной? — Малыш деловито закатал остатки рукава — даже Эрик ухмыльнулся:

— Вновь на подвиги готов. Ладно, добро. Я бы Лина захватил.

Лин — по плечу Малышу, тонкий, гибкий, как стальная пружина и бесстрастный, как восточный божок — тут же оказался рядом с Малышом.

— Я тоже, — вызвался долговязый Шифман.

— Извини, но в драке от тебя толку…

— Эх, ну куда от вас денешься, — Коллинз повел широченными плечами. — Долго еще собираться будем?

— Если еще на том конце настройку не сбили.

— Они ж не совсем идиоты…

— Откуда ты знаешь? Ладно, попытка не пытка, сказал Великий Инквизитор. Пошли.

— С богом!

Трое наших боевиков с оружием наизготовку взяли старт. То есть попросту растворились в воздухе.

— Вот так да!.. — глаза у Гельды совсем округлились, Торан гулко сглотнул слюну. Эрик улыбнулся углом рта:

— Что, нравится?

— Не знаю, как вам, — светски сообщил Миллер, — а мне не нравится то, что они до нас минут через десяток доберутся. Хотя бы на бросок гранаты, — он выпустил еще одну короткую очередь.

— Ага. И все это барахло на воздух поднимут, — Эрик устроился на чем-то вроде снарядного ящика. — Вот почародействовать — это прикол в стиле…

— Они, похоже, за подмогой пошли. За которая с Силой, — Торан несколько занервничал. Да и я шкурой чувствую: нагнетается что-то в воздухе…

Уж не знаю, чем бы все это кончилось, но в этот момент на площадке машины из воздуха возник Малыш и сообщил:

— Порядок. Там все ништяк. Дом какой-то. В лесу. И зима.

— А в доме?

— Уже никого. Было трое.

— Ребята?

— Все живы.

— Ага, понял, — Эрик поднялся. — Значит, так: девчонки, берите Мика… Ты, кстати, как?

— Паршиво.

— Ладно, в спокойной обстановке… — он оборвал себя. — Мы идем за вами.

Рогожин, привалившись к стене, нервно курил в кулак:

— Я бы еще из оружия прихватил что-нибудь.

— Успеется. Пока прихватите Меченосца.

— А мы что — уходить собрались? — засомневалась Гельда. — Это как?

— Это не больно, — объяснил Малыш. — Встаешь сюда, дергаешь вот этот рычажок…

— И что?

— Просто оказываешься в другом месте.

— Не пойду, — Гельда, явно напуганная, прижалась ко мне. Этого еще не хватало!

— Ты что, хочешь тут наедине с кочевниками остаться? — я закинул руку ей на плечо. — Лучше б встать мне помогла…

Резкость тона подействовала — Гельда врубилась, что и в самом деле не до шуток.

— Пойдем, — Ларико оказалась около меня с другой стороны. Странно — это первое слово, которое я от нее сегодня услышал…

— Все будет нормально, — это я пробормотал довольно вяло, но Гельда уже все поняла, со вздохом помогла мне утвердиться на разъезжающихся ногах:

— Так за что там дергать надо?

— Сейчас все покажу, — засуетился Шифман, а я обвис между Гельдой и Ларико.

Временной переброс всегда скверно на мне сказывался, что уж говорить о том, что в столь развратном состоянии все это возведено в энную степень… Когда мы возникли на принимающей площадке, мне уже все было побоку. Я отразил только Коллинза и Лина с автоматами наизготовку, а так же то, что противоположная стена забрызгана кровью. Бетонные стены, узкая лестница наверх, я, повиснув, как тряпка, на плечах у девчонок, спотыкаюсь о каждую ступеньку… Что-то у меня есть, что-то я сказать хотел…

— Давайте на лесопилку сегодня не пойдем, там через болота тащиться… — вслед за этим я окончательно вырубился.