"Темный принц" - читать интересную книгу автора (Фихан Кристин)

Глава 9

Земля содрогалась. Нож Джейкоба глубоко вошел в ее тело во второй раз. Ветер словно сорвался с цепи, он дул со страшной силой, листья и ветки разлетались в воздухе, как снаряды. Нож ударил в третий раз. Молния сверкнула в небе — раз, второй, третий, ударив в землю одновременно с раскатом грома, сотрясшим все вокруг с дьявольской силой. Нож вошел в нее в четвертый раз. Небеса разверзлись, и полил дождь, сильный и холодный, словно где-то прорвало шлюз.

Джейкоб был весь в крови. Небо мгновенно почернело, и он отшатнулся от нее, задрав голову. И услышал, как все закричали от ужаса.

— Черт возьми.

Он с яростью отвел руку, чтобы нанести пятый удар.

Но невидимая рука перехватила его запястье, прежде чем нож смог коснуться ее, пальцы держали его мертвой хваткой.

Нож развернулся в сторону Джейкоба, и в течение одного бесконечного мгновения он смотрел на окровавленное лезвие, которое медленно приближалось к его горлу. И все-таки удар был неожиданным — нож вошел в него по рукоятку.

Из леса выбежали волки и окружили поляну, их горящие глаза уставились на трех человек, которые едва уворачивались от веток, проносившихся по воздуху. Маргарет закричала и бросилась бежать. Гарри, как слепой, топтался на месте, а Ганс поскользнулся и упал на колени, когда земля вновь содрогнулась и вспучилась.

— Рейвен.

Михаил материализовался рядом, страх за нее сжал его внутренности.

Он сорвал с нее джинсы, чтобы понять, насколько тяжело она ранена.

Земля снова пошла ходуном, и по ней прошла трещина. Михаил зажал руками открытую рану, пытаясь остановить страшное кровотечение. В поле его зрения замерцал Жак, потом Эрик и Байрон. Прибыли Тьенн и Влад.

Грегори появился в небе, направляясь к трем ассасинам, окруженным стаей волков. И там, на лугу, он принял облик громадного черного волка — с безумными голодными глазами, в которых горело возмездие.

— Мой бог.

Жак опустился на колени рядом с Михаилом, набирая полные пригоршни плодородной земли.

— Байрон, собирай травы. Быстрее!

За считанные минуты они закрыли раны Рейвен приготовленной смесью. Михаил не смотрел ни на кого, обнимая Рейвен, — его большое тело склонилось над ней, защищая от штормового ливня.

Все внутри Михаила сосредоточилось только на одном.

Ты не покинешь меня, приказывал он. Я не отпущу тебя.

Сверкнула молния, разрезав небо и ударив в землю. Вслед прогремел гром, встряхнув горы.

— Жак! Элеонор рожает.

Влад был в отчаянии.

— Отнеси ее в дом. Позови Селесте и Дейдре.

Жак пнул ногой безжизненное тело Джейкоба и встал так, чтобы создать дополнительную защиту для Рейвен.

— Она не умерла, — прохрипел Михаил, видя сочувствие в глазах брата.

— Она умирает, Михаил.

Жак чувствовал, как разрастается боль. Михаил притянул ее к себе, коснувшись щекой ее щеки.

Я знаю, что ты слышишь меня, ты должна выпить, Рейвен. Пей жадно.

Он почувствовал слабое движение в своем сознании. Теплота, сожаление. Так много боли.

Позволь мне уйти.

Нет! Никогда! Не говори. Просто пей. Ради меня, если ты меня любишь, ради меня, ради моей жизни, пей, что я тебе даю.

И прежде чем Жак смог предугадать его намерение и попытался его остановить, Михаил сделал себе глубокий разрез на яремной вене.

Темная кровь забила струей. Михаил властно притянул к себе девушку. Ее сила воли уступила его напору; ее тело слишком ослабело, чтобы сопротивляться. Она глотала то, что вливалось ей в рот, но пить сама не могла.

Молния за молнией ударяли в землю. Дерево взорвалось, осыпав все вокруг огненно-красными искрами. Земля вздыбилась, поднялась, словно трещала по швам. Над ними склонился Грегори, самый темный из карпатцев, его прозрачные глаза казались ледяными и обещали смерть.

— Волки сделали свою работу, — безжалостно сказал Эрик. — Молния и землетрясение доделают остальное.

Жак не обратил на него внимания, обхватив Михаила за плечи.

— Достаточно, Михаил. Ты быстро слабеешь. Она потеряла слишком много крови, и у нее внутренние повреждения.

Черная ярость заполнила Михаила. Он запрокинул голову и закричал так, что звук его голоса пронесся через леса и горы, как раскат грома. Деревья вокруг них были объяты пламенем и взрывались, как тротиловые шашки.

— Михаил. — Жак не ослабил хватку. — Останови ее сейчас же.

— Она взяла мою кровь, которая исцелит ее. Если мы сможем удержать кровь в ней, поместить ее под землю и провести исцеляющий ритуал, она выживет.

— Достаточно, черт возьми!

В голосе Жака слышался неподдельный страх.

Грегори осторожно дотронулся до Михаила.

— Если ты умрешь, мой старый друг, мы потеряем шанс спасти ее. Мы должны действовать сообща, только тогда что-то может получиться.

Голова Рейвен безвольно откинулась назад, а тело обмякло, как тряпичная кукла. Кровь Михаила беспрепятственно стекала по его груди. Жак склонился было над братом, но Грегори оказался рядом раньше его, закрывая зияющую рану единственным прикосновением языка.

Михаил не обращал никакого внимания на окружающих, поскольку все внутри его требовало полного сосредоточения на Рейвен. Она ускользала от него, тая медленно, но уверенно. Его сердце билось с перебоями: удар, тишина, снова удар. И опять зловещая тишина.

Бормоча ругательства, Михаил положил ее плашмя, нагнетая в ее легкие воздух, стимулируя дыхание. Его разум искал следы ее сознания и нашел — съежившийся лучик света, тусклый и угасающий. Она плыла в целом море боли. Она была ужасающе слаба. Вдох, нажатие. Призыв вернуться, подкрепленный приказом. И снова, и снова.

Позади них стремительный поток спускался с гор, набирая силу и скорость. Земля содрогалась. Еще два дерева охватил огонь, и это несмотря на стену дождя.

— Позволь нам помочь, — тихо приказал Грегори.

Жак осторожно отодвинул брата в сторону, принимаясь за массаж сердца, в то время как Грегори вдыхал в Рейвен воздух. Вдох, выдох. Жак заставлял ее сердце биться, и Михаил смог сосредоточиться на ментальном поиске. Ощутив в своем сознании движение, легчайшее прикосновение, он понял, что это она, крепко ухватился за этот след и пошел по нему.

Ты не покинешь меня.

Она попыталась ускользнуть от него как можно дальше. Слишком много боли было в том направлении, куда он ее звал.

Запаниковав, Михаил выкрикнул ее имя.

Ты не можешь меня покинуть, Рейвен! Я не выживу без тебя. Возвращайся ко мне, возвращайся, или я последую за тобой, куда бы ты ни направилась.

— Я нащупал пульс, — сказал Жак. — Он слабый, но он есть. Нам нужен транспорт.

В сгущающейся темноте появилось какое-то мерцание. Рядом с ними возник Тьенн.

— Элеонор разродилась, ребенок жив, — сообщил он. — Это мальчик.

Михаил издал долгий свистящий звук.

— Она подвела Рейвен.

Жак предупреждающе тряхнул головой, когда Эрик хотел было заговорить, защищая женщину. Михаил пребывал в убийственной ярости, и малейшая ошибка могла спровоцировать его. Именно ярость Михаила вызвала неистовую бурю и содрогание земли.

Михаил снова ушел в себя, удерживая Рейвен рядом, принимая на себя ее боль. Поездка домой превратилась для него в расплывчатое пятно — по ветровому стеклу барабанил дождь, молнии сверкали, раскалывая небо. В деревне было темно и безлюдно, из-за бури отключилось электричество. В своих домах съеживались и молились люди, надеясь пережить бурю и не понимая, что их жизни зависят от храбрости и стойкости хрупкой человеческой женщины.

Тело Рейвен, вялое и безжизненное, освободили от окровавленной одежды и положили на кровать Михаила. Были измельчены целебные травы, а некоторые даже подожжены. Лекарство заменили на другое, более сильное, чтобы предотвратить новое кровотечение. Дрожащими пальцами Михаил дотронулся до кровоподтеков на ее лице, до темных отметок, которые явственно проступили на ее молочно-белой груди, где Джейкоб преднамеренно причинил ей боль в безумном припадке ревности. Ярость охватила Михаила, и он страстно захотел сломать Джейкобу шею собственными руками.

— Ей нужна кровь, — отрывисто проговорил он.

— Так же, как и тебе.

Жак подождал, пока Михаил укрыл Рейвен простыней, прежде чем предложил свое запястье.

— Пей, пока сможешь.

Грегори дотронулся до его плеча.

— Извини, Жак, но моя кровь сильнее. В ней колоссальная сила. Позволь мне сделать эту мелочь для друга.

Жак кивнул, и Грегори сделал надрез. Наступила тишина, пока Михаил брал от Грегори его ценную кровь. Жак сдавленно вздохнул.

— Вы обменялись кровью трижды?

Он заставил свой голос звучать спокойно, чтобы не выдать недовольство своим вожаком и братом.

Темные глаза Михаила предупреждающе вспыхнули.

— Да. И если она выживет, то, скорее всего, станет одной из нас.

Невысказанной осталась мысль, что если она и сможет выжить, то лишь затем, чтобы быть уничтоженной тем, кто ее обратил.

— Обратиться за медицинской помощью к людям, чтобы спасти ее, мы не можем. Если наш способ не сработает, Михаил, доктора тем более не смогут ничего сделать, — предупредил Жак.

— Черт, ты думаешь, я не понимаю, что сделал? Ты думаешь, я не знаю, что обманул ее надежды, не смог защитить ее? Что это я поставил ее жизнь под угрозу?

Михаил сорвал окровавленную рубашку, скатал ее одной рукой и забросил в дальний угол комнаты.

— Бессмысленно оглядываться назад, — невозмутимо заметил Грегори.

На пол упали ботинки Михаила, а сам он вытянулся на кровати рядом с Рейвен.

— Она не может принять кровь нашим способом, она слишком слаба. У нас нет иного выбора, кроме как воспользоваться их примитивным методом переливания крови.

— Михаил, — предостерег его Жак.

— У нас нет выбора. Она не взяла нужное количество, и мы не можем тратить время на споры. Я прошу тебя, брат, и тебя, Грегори, как моих друзей, сделать это для нас.

Михаил притянул голову Рейвен к себе на колени, сел, откинувшись на подушки, и устало закрыл глаза, в то время как они стали готовиться.

Проживи Михаил еще тысячу лет, он не сможет забыть то первое ощущение тревоги, скользнувшее в его сознании, когда он, словно мертвый, лежал под землей. Понимание происходящего взорвалось у него в голове, и ужас сжал сердце, а в груди зашевелилась ярость. Он чувствовал, как Рейвен дрожит от страха. Чувствовал руку Джейкоба на ее драгоценном теле, зверские удары, стремительное движение ножа, разрезающего кожу и проникающего вглубь тела. Так много боли и страха. Так много чувства вины, что она не смогла защитить Элеонор и ее нерожденного ребенка.

Слабое прикосновение Рейвен проскользнуло в его сознании — похожее на шепот, полное боли и сожаления.

Мне так жаль, Михаил. Я подвела тебя.

Ее последняя отчетливая мысль была о нем. Он испытывал отвращение к себе, к Элеонор, у которой не хватило силы воли научиться ментальному общению, сфокусированному и безупречному.

С первой минуты понимания, когда он лежал, беспомощный, под землей, все его представления о жизни пошатнулись. Вырвавшись на свободу, когда и Жак поднялся вместе с ним, он ментально дотянулся до Джейкоба и погрузил окровавленный нож по самую рукоятку в горло убийцы.

Буря позволила Владу и Элеонор вырваться на свободу, не боясь ослепнуть или потерять ориентацию даже на минуту, которой ассасинам хватило бы, чтобы убить роженицу.

Михаил нашел сознание Рейвен, окружив его теплотой и любовью, и притянул ее в убежище своих рук. Игла вошла в его вену. Он не сомневался, что брат будет рядом, пока идет переливание крови. Жак держал в своих руках не только жизнь Рейвен, но и жизнь Михаила. Если она умрет, Михаил последует за ней. Он знал, что в его сердце все еще кипит ярость и существует угроза для жизни любого, кто находится сейчас рядом с ним, будь то человек или карпатец. Он только надеялся, что Грегори успеет свершить карпатское правосудие, если Рейвен суждено умереть.

Нет.

Даже в бессознательном состоянии она пыталась спасти его.

Он гладил ее по волосам.

Спи, малышка. Тебе нужен исцеляющий сон.

Он дышал за обоих, вдох и выдох, нагнетая воздух и в свои легкие, и в ее. Поддерживал ритм их сердец. Он взял на себя большую часть жизненно важных процессов в ее теле, чтобы облегчить исцеление.

Жак знал, что разум Михаила занят. Если эта женщина перестанет бороться за жизнь, они потеряют Михаила. Сейчас Михаил использовал свою силу, чтобы поддерживать ее кровообращение, биение сердца и работу легких. Это был изматывающий процесс.

Грегори встретился с глазами Жака поверх головы Михаила. Он не собирался позволить этой паре умереть. Это было в их силах — исцелить ее.

— Я сделаю это, Жак.

И это была не просьба.

Вдруг рядом с ними замерцал воздух, и появились Селесте и Эрик.

— Он предпочел последовать за ней, — тихо сказала она. — Он слишком сильно любит ее.

— Это уже точно известно? — спросил Жак.

— Он отдаляется, — ответил Эрик. — Все карпатцы могут чувствовать это. Есть хоть какой-нибудь шанс спасти их?

Жак поднял взгляд, его красивое измученное лицо, темные глаза, такие похожие на глаза Михаила, говорили, что он убит горем.

— Она борется за него. Она знает, что он предпочтет последовать за ней.

— Достаточно! — прошипел Грегори, привлекая всеобщее внимание. — У нас нет иного выбора, кроме как спасти их. Это все, что должно быть в наших сознаниях.

Селесте направилась к Рейвен.

— Позвольте это сделать мне, Жак. Я женщина, у меня будет ребенок. Я не совершу ошибки.

— Грегори — целитель, Селесте. Ты же беременна, а это очень сложная задача, — тихо отклонил ее предложение Жак.

— Вы оба уже поделились с ними своей кровью. Вы можете совершить ошибку.

Селесте отдернула простыню с живота Рейвен. Ее вздох был слышен каждому, они затрепетала от ужаса и невольно отступила назад.

— Боже мой, Жак. Нет ни единого шанса.

В ярости Жак локтем убрал ее с дороги. Но между ними встал Грегори, его прозрачные глаза скользнули по Селесте с ледяным спокойствием и жестоким упреком.

— Даже не думайте о том, удастся ли мне исцелить ее. Пока я занимаюсь этим, я хочу, чтобы в комнате остались только те, кто верит в успех. А теперь уходите, если не можете мне помочь. Мне нужна абсолютная уверенность — как в моем сознании, так и в сознаниях тех, кто меня окружает. Она будет жить, и по-другому быть не может.

Грегори наложил руки на рану, закрыл глаза и, покинув свое тело, вошел в ее, израненное, безжизненное.

Михаил чувствовал, как боль скользит в Рейвен. Она вздрогнула, постаралась отодвинуться, исчезнуть, чтобы это новое, болезненное ощущение его не коснулось. Но Михаил без труда окружил ее, удерживая, чтобы Грегори мог делать свою непростую работу, восстанавливая ее поврежденные органы.

Расслабься, малышка. Я здесь, с тобой.

Я не могу это сделать.

Это были по большей части чувства, а не слова.

Так много боли.

Тогда решай за нас обоих, Рейвен. Ты не уйдешь одна.

— Нет! — крикнул Жак. — Я знаю, что ты делаешь, Михаил. Сейчас же пей, или я прекращу переливание крови.

Ярость вытолкнула Михаила из его полуоцепенелого состояния. Жак спокойно выдержал его взгляд.

— Ты слишком ослаб от потери крови, чтобы противостоять мне.

— Тогда предоставь мне возможность питаться. Холодная, темная, как ночь, ярость прозвучала в этих словах. Смертельная угроза.

Жак без колебаний подставил свое горло, сумев сдержать стон, когда Михаил глубоко вонзил в него зубы, поглощая кровь жадно, жестоко — словно дикое животное. Жак не сопротивлялся и не издал ни единого звука, предлагая свою жизнь брату и Рейвен. Эрик двинулся было к Жаку, когда у того подогнулись колени и он тяжело опустился на пол, но Жак жестом велел ему отойти.

Михаил резко поднял голову, потемневшие черты его лица выражали такую обеспокоенность и убитость горем, что у Жака перевернулось сердце.

— Прости меня, Жак. Нет мне прощения за то мучение, что я тебе причинил.

— Тебе не за что извиняться, я сделал это по собственной воле, — небрежно прошептал Жак.

И немедленно рядом с ним оказался Эрик, предлагая Жаку свою кровь.

— Кто мог сделать с ней такое? Она добрая, храбрая. Она рисковала жизнью, чтобы помочь незнакомке. Кто мог причинить ей боль? — спросил Михаил, поднимая глаза к небесам.

Ответом ему была тишина.

Пристальный взгляд Михаила нашел Грегори. Он наблюдал, как его друг работает, целиком сосредоточившись на исцеляющем ритуале. Низкое пение успокаивало, даря хоть какое-то облегчение измученной душе. Он чувствовал Грегори внутри ее тела. Он колдовал над его восстановлением, и это был медленный, скрупулезный процесс.

— Достаточно крови, — прошептал Жак севшим голосом, зажигая ароматические свечи и подхватывая низкое пение.

Грегори пошевелился и, хотя его глаза все еще были закрыты, кивнул.

— Ее тело пытается измениться. Наша кровь проникает в ее органы, они меняются, восстанавливаются ткани. Для этого ей нужно время.

И он двинулся назад, в глубину проникающего ранения, которым занимался. Ее матка была повреждена, и ранение было слишком значительное, чтобы идти на риск. Она должна быть превосходно восстановлена.

— Ее сердце еле бьется, — сказал Жак слабым голосом, соскальзывая на пол.

И сам испугался, увидев, что сидит на полу.

— Ее телу нужно больше времени, чтобы измениться и выздороветь, — добавила Селесте, наблюдая за работой Грегори.

Она знала, что стала свидетельницей чуда. Она еще никогда не была так близко от легендарного карпатца, о котором шептались все. Лишь некоторые из их людей видели Грегори вблизи. Он буквально излучал могущество.

— Она права, — со слабостью в голосе согласился Михаил. — Я продолжаю дышать за нее и поддерживаю сердцебиение. Эрик, позаботься о Жаке.

— Отдыхай, Михаил, присматривай за своей женщиной, — ответил Эрик. — С Жаком все будет в порядке. Если возникнут проблемы, здесь еще есть Тьенн. Грегори провел много часов, обучая его. А если потребуется, мы позовем на помощь и остальных.

Жак протянул руку брату. Михаил принял ее.

— Ты должен усмирить свой гнев, Михаил. Буря слишком сильная. Горы гневаются вместе с тобой.

Он закрыл глаза и положил голову на край кровати, а рука осталась в руке Михаила.

Рейвен почти отрешенно ощущала все, что происходило с ее телом. Через связь с Михаилом она была осведомлена обо всех, кто находился в комнате, и об их перемещениях. Он каким-то образом оказался в ее теле, дышал за нее. И был кто-то еще, кого она не узнавала, кто тоже был в ней и работал как искусный хирург, восстанавливая обширные повреждения ее внутренних органов, уделяя особое внимание тому, что делало ее женщиной. Ей хотелось замереть, позволить боли поглотить ее, унести туда, где нет никаких ощущений. Она могла просто уйти. Она устала, она так устала. Это было бы так легко. Это было то, чего она хотела, страстно желала.

Но она отвергла это обещание покоя, сражаясь и изо всех сил цепляясь за жизнь. За жизнь Михаила.

Ей хотелось пройтись пальцами по контуру его губ, которые — она знала это — будут крепко сжаты. Хотелось утишить его чувство вины и ярость, убедить, что она сама сделала выбор. Его любовь, всеобъемлющая и стойкая, безоговорочная и бесконечная, была намного больше всего, от чего она могла отказаться. Но так ей хотелось узнать, что происходит с ее телом.

Ничто не трогало ее, завернутую в кокон любви Михаила. Он дышал — она дышала. Билось его сердце — и билось ее.

Спи, малышка, я присмотрю за нами обоими.

После нескольких часов изнурительной работы Грегори выпрямился. Его волосы были мокрыми от пота, осунувшееся лицо — утомленным, а тело ныло от усталости.

— Я сделал все, что мог. Если она выживет, то сможет иметь детей. Кровь Михаила и земля должны завершить процесс исцеления. Изменения произойдут быстро, поскольку она ничего не понимает и не борется. — Он провел окровавленной рукой по волосам. — Она сражается только за жизнь Михаила, думает только о его жизни и о том, что с ним будет, если она умрет. Думаю, это хорошо, что она не понимает, что с ней происходит, не знает, как все серьезно. Какая же это адская боль. Она сильно страдает, но, к счастью, она не из тех, кто пасует перед трудностями.

Жак уже приготовил новые повязки, чтобы заменить окровавленные.

— Мы можем дать ей еще крови? Она по-прежнему теряет очень много, и мне это не нравится. И она так слаба, что может не пережить эту ночь.

— Да, — ответил Грегори задумчиво и устало, — но не больше пинты или двух. И мы должны сделать это не спеша, иначе встревожим ее. То, что она безоговорочно приняла в Михаиле, она не примет в себе. Дайте ей мою кровь. Она такая же сильная, как кровь Михаила, который, кстати, становится все слабее, так как старается дышать за нее и поддерживать ее сердцебиение.

— Ты устал, Грегори, — запротестовал Жак. — Есть и другие.

— Но не с моей кровью. Делай, как я сказал.

Грегори сел и стал спокойно наблюдать, как игла входит в его вену. Никто не спорил с Грегори — он был сам себе закон. Только Михаил мог назвать его другом.

Селесте сделала глубокий вдох, будто собираясь что-то сказать Грегори, выразить свое восхищение, но хватило одного его взгляда, чтобы слова застряли у нее в горле. Грегори был по-прежнему спокоен и смертельно опасен для окружающих.

Жак позволил драгоценной жидкости Грегори перетекать прямо в вену Рейвен. Это был не самый быстрый и не самый лучший способ, но Грегори его успокоил. Им надо собраться и позаботиться обо всех мелочах. Михаил верил, что именно мелочь часто спасает жизнь.

— Мы должны оценить масштабы ущерба, нанесенного нашим людям. Все ассасины мертвы, никто не сбежал?

— Ганс, американская пара и человек, который напал на Рейвен, — пересчитал Эрик. — Там были только они. Ни один смертный не смог бы пережить эту бурю и справиться с озверелыми волками. Если бы там был еще кто-то, Михаил и волки знали бы об этом. Грегори устало пошевелился, от предпринятых невероятных усилий его сила постепенно таяла.

— Больше никого не было, — властно подвел он черту, чтобы никому и в голову не пришло задавать вопросы.

Все молчали.

Жак понял, что впервые за эту ночь вздохнул с облегчением.

— Ты уничтожил все следы, Эрик?

— Абсолютно. Тела сожжены и сложены под деревом, словно люди хотели спрятаться от грозы, но в дерево ударила молния. От ран не осталось никаких следов, — отчитался Эрик.

— Завтра будет организована поисковая группа по розыску пропавших туристов и Ганса. Байрон, твой дом ближе других к деревне, поэтому ассасины будут подозревать тебя. Не приближайся к своему дому. Влад должен забрать Элеонор и ребенка и увести как можно дальше отсюда.

— Они могут отправиться прямо сейчас? — спросил Грегори.

— Если только на машине.

— У нас вся ночь впереди. Кроме того, у меня есть дом, которым я пользуюсь только в зимние месяцы, да и то не всегда. Он прекрасно защищен, труднодоступен, — Грегори улыбнулся, но его прозрачные глаза оставались бесстрастными. — Мне нравится уединение. И сейчас дом свободен. Я готов его предоставить, чтобы защитить женщину и ребенка до тех пор, пока это будет необходимо. Дом в доброй сотне миль отсюда, я же пока поскитаюсь по миру, так что вас никто не побеспокоит.

И прежде чем Влад успел возразить, заговорил Жак.

— Отличная идея. Это решит одну из проблем. У Байрона есть убежище. Займись этим сейчас же, Влад. И охраняй Элеонор хорошенько. Она представляет для нас большую ценность, как и ее ребенок.

— Я должен поговорить с Михаилом. Элеонор очень расстроена тем, что подвергла жизнь Рейвен опасности.

— Михаил не в себе.

Жак вынул иглы из безвольного тела Рейвен и руки Грегори. Ее дыхание было слабым, почти незаметным, и он не понимал, как Михаилу удается его поддерживать.

— Вы обсудите это в другой раз. Он сосредоточил все свои силы на выживании Рейвен. Его женщина не может дышать сама.

Влад нахмурился, но уступил, когда Грегори взмахом руки отослал его прочь. Он мог бы остаться и поспорить с Жаком, чтобы успокоить свою Спутницу жизни, но все они повиновались Грегори. Он был правой рукой Михаила, самым безжалостным из охотников, настоящим целителем их народа, и он охранял принца, как самое драгоценное сокровище.

— Никто из наших людей сегодня еще не питался, — заметил Эрик, всматриваясь в бледное лицо жены. — На улице ни души.

— Риск слишком велик, когда приходится заходить в дома, — вздохнул Жак, сожалея, что не может спросить совета у Михаила.

— Не беспокой его, — сказал Грегори. — Она нуждается в нем больше, чем мы. Если она умрет, мы потеряем не только его, но и шанс на выживание нашей расы. Ноэль была последней выжившей женщиной, и то это было почти пятьсот лет назад. Мы нуждаемся в этой девушке, чтобы наш вид продолжил существование. Нам понадобятся все наши силы, так как это еще не конец.

Михаил беспокойно пошевелился и открыл глаза.

— Еще ничего не кончено. По крайней мере, есть еще двое, возможно даже четверо. Евгений Словенски, Курт ван Хелен. Я не знаю двух других, не знаю, участвуют ли они во всем этом. Их имена можно узнать в гостинице, миссис Галвенстейн сообщит их нам.

Его длинные ресницы опустились, а пальцы глубоко зарылись в волосы Рейвен, словно он мог оттащить ее от края смерти.

Жак наблюдал, как его длинные пальцы с любовью ласкают ее волосы.

— Грегори, мы можем поместить ее на несколько часов в землю?

— Это должно ускорить процесс выздоровления.

Эрик и Жак спустились вниз, чтобы подготовить подвал, открывая недра земли всего одним словом так, чтобы хватило места сразу для двух тел. Они осторожно перенесли Рейвен, Михаил все время оставался рядом с ней, ничего не говоря и сосредоточившись на ее сердце, легких, на защите тусклого огонька, в котором заключалось ее желание жить.

Он опустился в глубокие недра земли, почувствовав, как целебные свойства плодородной почвы окружают его, подобно гостеприимной постели, и принял легкое тело Рейвен, пристраивая его рядом.

Михаил пошевелил руками, создавая небольшой туннель над их головами, и приказал земле закрыть их. Земля была везде — вокруг и поверх его ног, ее ног, она накрыла их тела, вдавливая их еще глубже.

Сердце Рейвен подпрыгнуло, почти пропустив удар, и начало неистово биться, несмотря на устойчивое биение его собственного сердца.

Я живая! Они закапывают нас живьем!

Не разговаривай, малышка. Мы часть земли, она нас исцеляет. И ты не одна, я здесь, с тобой.

Я не могу дышать.

Я дышу за нас обоих.

Я не могу это вынести. Заставь их остановиться.

Земля обладает восстанавливающими свойствами. Позволь им подействовать. Я же карпатец — часть земли. Тут нечего бояться. Ни ветра, ни земли, ни воды. Здесь только мы.

Но я не карпатка.

В ее сознании слышался непередаваемый ужас.

Теперь мы оба карпатцы, и ничто не сможет причинить тебе боль.

Она закрыла от него свое сознание, начав отчаянную борьбу, которая могла только приблизить ее конец. Михаил понял, что спорить бесполезно. Она не могла принять землю у себя над головой. Он немедленно выпустил их из-под земли, заставляя ее сердцебиение успокоиться, стать почти нормальным, и выплыл наверх, держа ее на руках.

— Этого я и боялся, — сказал он Жаку, который все еще оставался в подвале. — В ее венах течет сильная карпатская кровь, но ее сознание ограничено человеческими пределами. Погребение у нее ассоциируется со смертью. И она не переносит глубоко раскопанную землю.

— Тогда мы должны принести землю к ней, — сказал Жак.

— Она слишком слаба, Жак. — Михаил прижимал Рейвен к себе, а на его лице читалась глубокая печаль. — То, что мы сделали, было бессмысленно.

— Нет, это не так, Михаил, — сказал Жак.

— Я был таким себялюбивым с ней, да и все еще таким остаюсь. Я должен был позволить ей обрести покой, но не смог. Я бы последовал за ней, Жак, но сомневаюсь, что смог бы спокойно покинуть этот мир.

— А как же мы все? Она наш шанс, наша надежда. У нас должна быть надежда, Михаил. Без нее никто из нас не продержится долго. Мы верим в тебя, верим, что ты найдешь ответ для всех нас. — Жак остановился возле двери, ведущей из подвала. — Я подготовлю матрас. С Байроном и Эриком мы наполним его самой плодородной землей, какую только сможем найти.

— Они питались?

— Ночь только началась, у нас еще много часов впереди.

В подвале они соорудили целебную кровать с помощью трав и благовоний, покрыв матрас трехдюймовым слоем земли. И снова Рейвен и Михаил устроились рядом, ее голова лежала на его груди, его руки крепко обнимали ее. Жак обложил Рейвен землей так, чтобы она облегала все изгибы ее тела. Сверху их тоже укрыли тонким слоем земли, как одеялом, добавив простыню, чтобы Рейвен ощущала привычное прикосновение хлопковой ткани.

— Не позволяй ей двигаться, Михаил, — напомнил Жак. — Хотя раны закрываются, она все еще теряет кровь. Не так много, как раньше, и через пару часов мы сможем дать ей еще.

Михаил прикоснулся щекой к ее шелковистой голове, утомленно закрывая глаза.

— Иди и найти питание, Жак, ты валишься с ног, — пробормотал он еле слышно.

— Я пойду, когда вернутся остальные. Мы не оставим тебя и твою женщину без защиты.

Михаил пошевелился, словно в знак протеста, но затем нашел в себе силы усмехнуться.

— Напомни мне отвести тебя в сторонку и преподать пару уроков, когда мне станет лучше.

И он заснул под тихий смех Жака, звучавший в ушах, сжимая Рейвен в объятиях.

Ливень перешел в мелкий дождик, ветер утих, разогнав грозовые тучи. Еще несколько раз содрогнувшись, замерла земля. Кошки, собаки и домашний скот успокоились. Дикие животные укрылись от бури.

Пробуждение Рейвен было медленным, болезненным. Прежде чем открыть глаза, она попыталась сообразить, где она и что с ней. Она была ранена, она должна была умереть. Она в объятиях Михаила, их ментальная связь сильна, как никогда. Он отодвинул ее от края смерти, а потом разрешил уйти — только если он пойдет вместе с ней. Она слышала звуки дома, скрипы над головой, успокаивающий шелест дождя, барабанившего по крыше, стучавшего в оконные стекла. Кто-то ходил по дому. Если бы она приложила больше усилий, то смогла бы определить, кто это и в какой части дома он находится, но это казалось слишком обременительным.

Медленно она прокрутила в уме весь ужас произошедшего. Запертая в ловушку роженица и жаждущие крови фанатики. Лицо Джейкоба, когда он с силой швырнул ее на землю и разорвал на ней одежду.

Тихий встревоженный крик Рейвен заставил Михаила обнять ее еще крепче, уткнуться подбородком в ее макушку.

— Не думай об этом. Позволь мне погрузить тебя в сон.

Она прикоснулась к его шее, нащупывая пульс.

— Нет. Я хочу вспомнить, покончить с этим раз и навсегда.

Она была взволнована, как никогда.

— Ты слишком слаба, Рейвен. Тебе потребуется еще много крови, много сна. Раны были слишком серьезны.

Она хотела подвинуться к нему, лишь слегка шевельнулась, и боль сразу вцепилась в нее клещами.

— Я не могла дотянуться до тебя. Я пыталась, Михаил, ради той женщины.

Он поднес ее пальцы к губам и поцеловал их.

— Никогда больше, Рейвен, я не подведу тебя. В его сознании и сердце было куда больше боли, чем в ее теле.

— Я сама решила пойти за ними, Михаил. Сама впуталась во все это, чтобы помочь той женщине. Я знала, на что способны эти люди. И сознательно пошла на это. И я не обвиняю тебя, пожалуйста, не думай, что подвел меня.

Говорить было трудно. Хотелось спать, впасть в благословенное забытье, чтобы перестать чувствовать онемевшее тело и сознание.

— Позволь мне помочь тебе уснуть, — прошептал он тихо.

Его голос ласкал, губы нежно перебирали ее пальцы.

Рейвен медлила: ей не хотелось показывать свой страх. Как это возможно, что она все еще живет? Как? Она вспомнила ту ужасную минуту, когда Джейкоб вцепился ей в грудь. Своими погаными руками. От этих воспоминаний по коже побежали мурашки. Ей захотелось вымыться, тереть кожу до тех пор, пока она не сотрется. Его лицо — злобное, как у дьявола, сумасшедшее. Она вспомнила каждый удар ножом, наносивший смертельную рану.

Буря, землетрясение, молнии, гром. Волки, выскочившие перед Саммерсами и Гансом. Откуда она все это знает, так отчетливо видит в своем сознании? Перекошенное от страха лицо Джейкоба, его расширенные от ужаса глаза, нож, торчащий из его горла. Почему она не умерла? Откуда она все это знает?

Ярость Михаила. Она была невообразимой, нечеловеческой. Ничто не могло сдержать его бешенство и гнев. Он исходил из него, подпитывая бурю, земля начала вздыматься, а вспышки молний — ударять в землю, пока не пролился дождь.

Это было на самом деле или это часть какого-то вселяющего ужас ночного кошмара? Но она знала, что все это было на самом деле и что она была близка к какой-то страшной правде. Но боль была такой невыносимой, что у нее просто не осталось сил, и Михаил оказался ее единственным утешением. Ей хотелось вернуться назад, в убежище, которое он ей предлагал, и просто позволить ему защитить ее, обезопасить, пока она вновь не станет сильной. Но Михаил ждал, позволяя ей самой сделать выбор. Он дарил ей тепло, любовь, близость, но все равно что-то удерживал внутри, подальше от нее.

Рейвен закрыла глаза, сосредотачиваясь и вспоминая.

Михаил, внезапно оказавшийся рядом. Боль и страх в его темных гипнотизирующих глазах. Его руки, притягивающие ее. Его сознание отыскивает ее, приказывает ей остаться, якорем удерживает ее на земле, в то время как тело ее умирает. Там же был его брат и много его людей. Что-то вошло к ней в живот, что-то, казалось, прокладывало путь в ее теле, теплое и живое. Низкое, успокаивающее пение, заполнившее воздух вокруг.

Тревога исходила от людей Михаила, чья кровь, теплая, сладкая, придающая сил, вливалась в ее тело, в ее органы, восстанавливая мышцы и ткани. Но вливалась не в вену, а...

Рейвен замерла, ее сознание было настолько поражено, что тоже оцепенело. Дыхание покидало ее.

Не в первый раз.

Всплыли и другие воспоминания: доводящая до безумия манера Михаила питаться, его рот, жадно прижатый там, где билось ее сердце.

— О боже! — вырвалось у нее как подавленный протест.

Это была самая настоящая правда, а никакие не галлюцинации. Но ее человеческое сознание отвергало эту правду. Это невозможно, этого не могло быть. Она была внутри какого-то ужасного ночного кошмара и в любой момент могла проснуться. Этим и объясняется то, что произошло. Все смешалось — фанатизм ассасинов и сила Михаила. Но ее обостренные чувства говорили совсем другое, они говорили: это было на самом деле. Она лежит под землей, земля под ней и земля над ней. Они хотели закопать ее. Усыпить. Исцелить.

Михаил ждал, ничего не утаивая, позволяя ее сознанию переварить информацию. Даже когда она потянулась к его воспоминаниям. Он, наконец дождался ее реакции, и она его удивила. Он ждал криков, слез, истерики.

Рейвен вцепилась в матрас, издав животный крик боли. Она откатилась от него, не обращая внимания на свои жестокие раны.

Он заговорил резко, намного резче, чем хотел, потому что страх за нее перевешивал сострадание. Его приказ парализовал ее, сделал беспомощной, поймал в ловушку. Только глаза оставались живыми, полными ужаса, когда он присел рядом и осторожно ощупал ее раны.

— Расслабься, малышка. Я понимаю, знание потрясло тебя, — пробормотал он и нахмурился, увидев, как драгоценная кровь сочится из всех ран, кроме одной. Он поднял Рейвен и стал покачивать на руках у своего сердца.

Позволь мне уйти.

Ее мольба прозвучала в его сознании, эхом отозвавшись в груди.

— Никогда.

Суровые черты лица Михаила стали маской. Он взглянул на двери над их головами. Двери откликнулись, распахнувшись от одного его желания.

Рейвен закрыла глаза.

Михаил, пожалуйста, я умоляю тебя. Я не могу быть такой, как ты.

— Ты не представляешь, что я такое, — сказал он нежно, проплывая на следующий этаж так, чтобы ни что не могло ее потревожить. — Люди перемешали правду о моей расе с историями о нежити, которая ворует детей, убивает и мучает своих жертв. Я бы не смог спасти тебя, если бы ты умерла. Мы — человеческая раса, которая является частью земли, неба, ветра и воды. Подобно остальным людям, у нас есть свои особенности и свои недостатки.

Он не стал вдаваться в детали, откуда берутся вампиры. Ей, конечно, нужна правда, но не вся сразу.

Михаил доставил ее в гостевую комнату и осторожно положил на кровать.

— Мы не вампиры из тех ужасных историй, не ходячие мертвецы, во имя всего святого. Мы любим, мы молимся, мы служим стране. Нам отвратительно то, что человеческий мужчина может бить свою жену или ребенка, что мать может не обращать внимания на свое дитя. Нас отталкивает то, что люди едят мясо. Для нас кровь животворяща, священна. Мы бы никогда не стали мучить и убивать человека. Нам запрещено заниматься любовью с людьми, а потом пить его или ее кровь. Я знаю, что никогда не должен был брать твою кровь, это было ошибкой. Это было неправильно, потому что я не сказал тебе, что может произойти. Я знал, что ты моя истинная Спутница жизни и что мое существование не сможет продолжаться без тебя. Мне следовало лучше владеть собой. За это я буду расплачиваться целую вечность, но что сделано, то сделано. Мы не можем изменить то, что уже произошло.

Михаил приготовил несколько новых компрессов и положил на раны, плотно закрыв их. Ее страх, ее отвращение, ее ощущение предательства бились внутри его, заставляя испытывать желание оплакать и ее, и их обоих.

— То, чем я занимался с тобой, — не то же самое, что использовать человеческую женщину для удовлетворения. Мы не просто доставляли друг другу удовольствие — мое тело опознало тебя как Спутницу жизни. Я был не в состоянии не откликнуться на зов. Мне надо было выбрать смерть. Ритуал требовал обмена кровью. Но это не физический голод, это любовный обмен, подтверждение любви и доверия. Когда я в первый раз взял твою кровь, я невольно взял слишком много, сбитый с толку невероятным наслаждением. Я потерял самообладание. Я поступил неправильно, связав тебя с собой и не объяснив тебе, что это означает. Но я позволил тебе сделать выбор. Это ты не можешь отрицать.

Рейвен взглянула на него, читая печаль в его темных глазах, в которых притаился страх за нее. Ей хотелось прикоснуться к нему, чтобы его лицо разгладилось, убедить, что она справится со всем этим, но ее сознание не могло принять то, что он говорил.

— Я бы выбрал смерть, если б ты позволила мне пойти с тобой. — Он нежно убрал волосы с ее лица. — Ты это знаешь, Рейвен. Я мог спасти тебя только одним способом — сделать одной из нас. Ты выбрала жизнь.

Я не знала, что делала.

— А если бы знала, выбрала бы смерть для меня?

Ее синие глаза, растерянные и смущенные, всматривались в его черты.

Освободи меня, Михаил. Я не хочу лежать, совершенно беспомощная.

Михаил прикрыл ее тело тонкой простыней.

— Твои раны очень серьезны, тебе нужны кровь, исцеление и сон. Тебе нельзя прыгать с места на место.

Она посмотрела на него сурово.

Михаил дотронулся до ее подбородка. И отпустил ее, а сам продолжал пристально смотреть ей в глаза.

— Ответь мне, малышка. Зная, кто мы такие, можешь ли ты отправить меня в вечную тьму?

Она предприняла последнюю попытку освободиться из-под его власти. Часть ее все еще не могла поверить в то, что происходит. Часть старалась понять и быть справедливой.

— Я говорила, я могу принять тебя — даже любить — таким, какой ты есть, Михаил. Это было верно тогда, верно и сейчас.

Она была так слаба, что едва могла говорить.

— Я знаю, ты хороший человек, в тебе нет ничего дьявольского. Отец Хаммер сказал, что я не могу судить тебя по нашим законам, и я не собираюсь это делать. Нет, я бы выбрала для тебя жизнь. Я люблю тебя.

Из-за него в ее глазах было слишком много горя, и он не испытал облегчения.

— Но? — продолжил он тихо.

— Я могу принять это в тебе, Михаил, но не в себе. Я никогда не смогу пить кровь. От одной мысли об этом мне делается плохо. — Она тронула свои губы языком. — Ты можешь обратить меня обратно? Переливанием крови, например?

Он с сожалением покачал головой.

— Тогда позволь мне умереть. Только мне. Если любишь меня, отпусти.

Глаза Михаила потемнели, загораясь.

— Ты не понимаешь. Ты — моя жизнь. Мое сердце. Нет Михаила без Рейвен. Если ты пожелаешь погрузиться в вечную темноту, я должен буду последовать за тобой. Я никогда не знал такой боли, не знал любви, пока не нашел тебя. Ты воздух, которым я дышу, кровь в моих венах, моя радость, мои слезы, все, что я чувствую. Я бы никогда не пожелал бесплодного, бессмысленного существования. Мучения, которые ты испытала за несколько часов без ментальной связи между нами, ничто по сравнению с адом, на который ты хочешь меня обречь.

— Михаил, — прошептала она, — я не карпатка.

— Теперь да, малышка. Пожалуйста, дай себе время, чтобы исцелиться, понять все это и приспособиться.

Он умолял ее, голос у него был тихий и убедительный.

Она закрыла глаза, сдерживая навернувшиеся слезы.

— Я хочу поспать.

Рейвен нуждалась в большем количестве крови. Передача пройдет легче, если она не будет понимать, что с ней происходит. Исцеляющий сон земли дарует ей спокойствие и ускорит исцеление тела. Михаил выполнил просьбу и отправил ее в глубокий сон.