"Темный принц" - читать интересную книгу автора (Фихан Кристин)

Глава 4

Михаил обхватил руками Рейвен и крепко прижал к себе. Его тело, словно защита, склонилось над ней. Она крепко спала, ее тело было легкое, как пушинка, а лицо совсем бледное. Под глазами залегли темные тени.

— Я сожалею, малышка, что из-за меня ты оказалась в таком состоянии. Животное, вот я кто, и я знаю, что поступил бы так снова. Ты не умрешь, я тебе не позволю, — нежно шептал он ей.

Сделав надрез на запястье, он наполнил темно-красной жидкостью стоявший рядом с кроватью бокал.

Послушай меня, Рейвен. Тебе надо выпить это. Повинуйся мне немедленно.

И он прижал бокал к ее бледным губам, вливая немного содержимого в ее горло. Его кровь обладала прекрасными целительными свойствами и могла сохранить ей жизнь.

Рейвен задохнулась и попыталась отвернуть голову, как и в первый раз.

Повинуйся мне немедленно. Ты должна выпить все до последней капли.

На этот раз он приказывал. Содержимое бокала вызывало у нее отвращение, ее тело старалось отторгнуть его, но его сила воли победила, как и всегда.

Михаил! — услышал он жалобный крик в своей голове.

Ты должна пить, Рейвен. Доверяй мне, как и раньше.

Она расслабилась и снова погрузилась в сон, неохотно повинуясь ему.

Михаил уловил краткое мелькание ее запутанных мыслей, водоворот встревоженных эмоций. Она верила, что борется с ночным кошмаром. Но, тем не менее, цвет ее лица улучшился. Удовлетворенный, он прилег рядом. Она будет помнить обмен кровью только как часть кошмара. Приподнявшись на локте, он не торопясь изучил ее лицо, ее длинные густые ресницы, ее кожу без единого изъяна и высокие скулы. Но он знал, что не только в этом заключалась ее красота, было что-то глубоко внутри ее, сочувствие и свет, которые позволили ей принять его дикую, неприрученную натуру.

Это было выше его понимания, как такое чудо могло произойти. Как раз тогда, когда он понял, что готов без колебания выйти навстречу солнцу, ему прислали ангела. Он улыбнулся. Его ангел отказывался делать то, что он говорил ей. Она реагировала намного лучше, когда он решался просить. Он слишком сильно привык к повиновению тех, кто находится под его защитой. Он должен был помнить, что она смертная, что она росла в другое время и привыкала к другим ценностям. Но в мужчинах-карпатцах еще до их рождения закладывается обязанность — защищать женщин и детей. У них было несколько женщин, и за последние столетия не рождалось ни одной девочки, поэтому защита оставшихся женщин была крайне необходима.

Рейвен была смертной, не карпаткой. Она не принадлежала к его миру. Когда она уйдет, то заберет с собой все цвета и эмоции. Заберет сам воздух, которым он дышит. Он закрыл глаза, противясь этой мысли. Где найти силы, чтобы позволить ей уйти? Ему нужно еще столько сделать, прежде чем взойдет солнце. А вместо этого ему хотелось остаться рядом с ней, удержать ее, убедить не покидать его, рассказать, что у него на сердце, что она значит для него, объяснить, что она не может его покинуть, что он не переживет этого. Не выживет.

Тяжело вздохнув, он поднялся. Ему нужно взбодриться и заняться делами. Вновь измельчив целебные травы, он погрузил ее в более глубокий сон. Он был чрезвычайно дотошным в том, что касалось безопасности его дома, и ко всему прочему отдал приказ лесным созданиям. Если кто-нибудь приблизится к его жилищу, представляя для нее угрозу, он сразу узнает об этом.

По зову Михаила Жак и Байрон встретили его среди ветвей деревьев, возвышающихся над домом Ноэль и Рэнда. После того как тело было обнаружено, его должным образом сожгли, как это было принято.

— Вы ни к чему не прикасались? — спросил Михаил.

— Только к телу. Вся их одежда и личные вещи оставлены, как было, — заверил его Байрон. — Рэнд не возвращался в дом. Знаешь, они, должно быть, расставили для тебя ловушки. Тело было брошено умышленно, как приманка.

— О, я в этом не сомневаюсь. Они будут использовать любую современную технологию — камеры, видео.

Михаил выглядел задумчивым.

— Они верят во все эти легенды. Колья, чеснок, обезглавливание. Они так предсказуемы и примитивны.

В его голосе прозвучала досада, презрение к убийцам.

— Они прикладывают много усилий, чтобы узнать что-то о нашей расе, прежде чем приговорить нас к смерти.

Байрон и Жак встревоженно переглянулись. В своем теперешнем состоянии Михаил мог быть смертельно опасным. Из-под прикрытых век его глаза светились яростью.

— Вы останетесь здесь и будете наблюдать. Если я попаду в беду, вы уйдете. Не привлекайте к себе внимания.

Он помедлил.

— Если что-то пойдет не так, я попрошу о помощи. Михаил незаметно перешел к давно установленным формальностям. Хотя Байрон и Жак рискнули бы жизнью ради него — это была исключительная привилегия, когда принц просит помощи у своих людей.

— Моя женщина крепко спит. Она отдыхает в моем доме. Меры безопасности многочисленны и опасны. Вы должны быть осторожны и предельно внимательны, когда будете их снимать. Она должна быть исцелена, научите ее, как защищать себя, и, если она решит остаться, обеспечьте ей защиту. Благодаря нашей кровной связи, Жак, ты унаследуешь мантию принца. Я полагаю, что сейчас она должна быть предложена Грегори, чтобы дать тебе время, за которое ты сможешь научиться быть вожаком. Если Грегори откажется ее принять — что, скорее всего, он и сделает, — моя мантия должна быть передана тебе, Жак. Ты не будешь испытывать к ней особой любви, что, как я подозреваю, ты уже осознаешь. Если это произойдет, ты должен заручиться верностью Грегори — тебе и нашему народу. Ты сделаешь это для меня. Байрон, ты будешь помогать Жаку так, как Грегори помогал мне. И вы оба должны будете присягнуть на верность Грегори, если он согласится.

Оба ответили как полагалось, произнеся слова, которые связали их данной клятвой. Байрон прочистил горло.

— Ты имеешь в виду... она одна из нас?

Он рискнул задать вопрос с большой осторожностью. Все они знали, что вампиры делали попытки обратить человеческих женщин. Они даже обсуждали возможность такой попытки, поскольку находились в отчаянном положении. Но риск превышал все преимущества. Женщины, которых обращали, сходили с ума и убивали маленьких детей, их нельзя было спасти. Карпатцы уже рождались со своими способностями и усваивали жесткую дисциплину. С теми немногими, кто нарушал их законы, разбирались быстро и решительно. Раса уважала все формы жизни, так как из-за потрясающей силы у них не было иного выбора.

Михаил покачал головой.

— Я знаю, что она — моя истинная пара. Но ритуал плохо отразился на ней, и у меня не было иного выбора, кроме как дать ей свою кровь.

Он говорил коротко и мрачно, чтобы предупредить вопросы, сделанные на свой страх и риск.

— Я не связал ее с собой. Она смертная, и это было бы ошибкой.

— Мы все сделаем так, как ты пожелаешь.

Байрон и Жак снова переглянулись. Жак при этом выглядел больше удивленным, чем встревоженным.

Михаил без всякого труда растворился, устремившись вниз через тяжелые ветки ели. Едва коснувшись земли, он принял облик волка. Туман не мог чувствовать запахи, поэтому ему потребовались уникальные способности его покрытого шерстью собрата. Он смог обнаружить след и пошел по нему. Несмотря ни на что, даже прежде всего — превыше всего — он был хищником. А его проницательный ум только способствовал обострению охотничьих способностей.

Волк осторожно покрутился по поляне, прижав нос к земле, исследуя каждое дерево в окрестностях дома. Волк вдыхал смерть. Она наполняла его ноздри резким неприятным запахом. Он начал пересекать местность, охватывая каждый дюйм в поисках образца, распознавая запах Рэнда, Эрика и Жака. Он обнаружил, с какой стороны ассасины приблизились к дому. Четверо мужчин. Он долго различал каждый запах, пока все они не вошли глубоко в его сознание. Не торопясь, он восстановил жуткую картину.

Мужчины приблизились тайком, время от времени перебегая от одного укрытия к другому. Волк проследовал по их пути, блуждая то здесь, то там, преодолевая расстояние и отыскивая спрятанные ловушки. Около двери он замер, осторожно покружил и отступил. Вдруг его задние лапы взрыли землю, и он прыгнул прямо в окно, разбив стекло и приземлившись на пол комнаты с высоты добрых шести футов. Глубоко внутри тела волка раздался невеселый смех Михаила. Четверо ассасинов вернулись на место зловещего убийства, чтобы установить камеры и с их помощью получить изображение представителей его расы. Если бы ассасины были достаточно смелы, они остались бы и дождались, когда тело будет обнаружено. Но они сделали свое дело и сбежали, словно трусы, какими, в сущности, и были.

Желчь подступила к горлу. Волк потряс головой, зарычав. Три запаха были ему неизвестны, а вот четвертый — хорошо знаком. Предатель. Сколько он получил за то, что выдал Ноэль? Волк снова подпрыгнул и покинул дом, разбив второе окно. Камера смогла бы запечатлеть только огромного волка, размытое изображение бьющегося стекла и туман, а затем снова волка. Только Михаил, да и еще несколько охотников — Жак и Грегори, Айдан и Джулиан — могли с такой скоростью менять облик.

Он начал выслеживать ассасинов. Один запах, отделившийся от других, вел глубоко в лес и выводил на опушку, почти рядом с домом Эдгара Хаммера и офисом доктора Уэстемера. Волк замер среди деревьев, уставившись на домишко позади офиса взглядом немигающих красных глаз. Затем резко развернулся, побежал назад, где пути убийц разошлись, и взял след трех оставшихся. Он вывел его прямо к гостинице, где остановилась Рейвен.

Михаил присоединился к Байрону и Жаку на верхушке дерева.

— Трое из них остановились в гостинице. Я опознаю их, когда окажусь рядом. Завтра я отвезу свою женщину назад, чтобы она собрала вещи. Пока я буду там, постараюсь отделить их запахи. Другого выхода узнать, вовлечены ли в это дело другие, нет. И до тех пор, пока мы все не узнаем, нужно быть предельно осторожными. В доме они установили видеокамеру, пусковое устройство которой установлено на двери. Каждый из нас пусть держится как можно дальше отсюда. Михаил надолго замолчал.

— Селесте посещает доктора Уэстемера? — наконец тихо спросил он.

— Я думаю, она ходит к жене Ганса Романова. Та работает с доктором и помогала появиться на свет большинству младенцев, — ответил Жак.

— А Элеонор? — уточнил Михаил.

Жак поежился.

— Я полагаю, она тоже.

— Эта женщина помогала Ноэль при родах?

Байрон откашлялся.

— Ноэль рожала дома, и Хейди Романов помогала ей. Рэнд был там же, и я пришел по его просьбе. Когда акушерка уже ушла, Ноэль стала истекать кровью. Рэнду пришлось поделиться с ней своей. И потом, пока Рэнд охотился, я оставался с Ноэль. Нет, миссис Романов ничего этого не видела. Поблизости никого не было, я бы знал об этом.

— Это был Ганс Романов, именно он привел остальных к Ноэль. Я не знаю, вовлечена ли его жена, но кто-то сообщил ассасинам, что у карпатцев начали появляться дети.

Михаил сказал это бесстрастным тоном. И хотя глаза его сверкали, тело дрожало от ярости, а кулаки то сжимались, то разжимались, голос звучал абсолютно спокойным.

— Нужно выяснить, вовлечена ли в это женщина.

— Должна быть вовлечена, — отрезал Байрон. — Чего мы ждем?

— Потому что мы не жестокие твари, как эти дьяволы нас называют. Мы должны узнать, является ли акушерка предателем. И это не твоя обязанность вершить справедливый суд, Байрон. Это не то, с чем легко жить, — отнять жизнь у другого.

Михаил на протяжении веков чувствовал бремя всех жизней, которые он забирал, но по мере того, как росла его сила и ответственность, усиливалась и легкость, с которой он убивал. И когда все его эмоции исчезли, только сила воли и чувство правильности и неправильности спасали его от потери своей души в коварных шепотах тьмы, которые боролись за власть над ним.

— И что ты хочешь, чтобы мы сделали? — спросил Жак.

— Для Элеонор и Селесте сейчас небезопасно оставаться в своих домах. Больше никаких визитов к акушерке. Селесте отведите в мой дом над озером, там Эрик сможет заняться изучением древних искусств, которыми до этого пренебрегал. И это место легко защитить. Элеонор не сможет отправиться так далеко.

— Они могут воспользоваться моим домом, — предложил Байрон. — И они будут поблизости, если понадобится помощь.

Элеонор была его сестрой, и он всегда ее нежно любил. Хотя все его эмоции давно исчезли, он сохранил воспоминания о том, что чувствовал к ней.

— Это рискованно. Если станет известно о ваших родственных связях, а она под подозрением, или если увидят, как ты помогаешь Рэнду...

Михаил покачал головой, не принимая эту идею.

— Пожалуй, им лучше воспользоваться моим домом.

— Нет!

Одновременные протесты раздались незамедлительно.

— Нет, Михаил, мы не можем позволить, чтобы ты рисковал собой, — встревоженно произнес Жак.

— Наши женщины намного важнее любого из нас, Жак, — мягко напомнил Михаил. — Без них наша раса вымрет. Мы можем делить ложе с человеческими женщинами, но не можем иметь от них детей. Наши женщины — наше главное сокровище. Каждый из нас в конечном счете должен найти пару и стать отцом. Но будьте уверены, что та, которую вы выберете, является вашей истинной Спутницей жизни. Вам всем прекрасно известны знаки: цвета, эмоции, страстное желание. Связь сильна. Когда умирает один, второй обычно также предпочитает умереть. Либо — смерть, либо — вампир. Мы все знаем об этом.

— Но Рэнд... Байрон умолк.

— Рэнд стал нетерпеливым от ожидания. Ноэль была одержима им, но они не были истинными Спутниками жизни. Думаю, они кончили бы тем, что возненавидели друг друга, оказавшись в ловушке своих болезненных отношений. Он переживет ее уход.

Михаил постарался скрыть отвращение. Истинные Спутники жизни не могли существовать друг без друга. Это обстоятельство и высокая смертность среди детей сыграли решающую роль в сокращении численности их расы. Михаил не был уверен, что его люди выживут в следующем веке. И не имело никакого значения, какие усилия он прилагал, — все равно он не мог дать мужчинам надежду, чтобы удержать их от обращения в вампиров.

— Михаил...

Жак тщательно подбирал слова.

— Только ты и Грегори знаете секреты нашей расы. Ты знаешь, что Грегори предпочтет одинокое существование. Поэтому только ты сможешь научить оставшихся, указать нам путь, помочь стать сильнее. Если мы хотим выжить, снова стать сильными, нам нужен ты. Твоя кровь — жизнь наших людей.

— Почему ты говоришь это мне? — отрывисто спросил Михаил, не желая знать правду.

Жак и Байрон посмотрели друг на друга.

— Некоторое время нас тревожило твое затянувшееся отстранение.

— Мое отстранение было неизбежно и едва ли должно вас беспокоить.

— Ты выбрал одинокую жизнь, отстранившись даже от тех из нас, кого называешь кровными родственниками, — заметил Жак.

— Что ты хочешь сказать? — нетерпеливо оборвал его Михаил.

Он слишком долго находился вдалеке от Рейвен. Ему нужно было видеть ее, держать в руках, дотрагиваться до ее сознания.

— Мы не можем потерять тебя. И если ты не желаешь жить дальше, то начнешь рисковать по-крупному, станешь невнимательным, — раздельно проговорил Жак.

Задумчивые глаза Михаила потеплели, и улыбка изогнула уголки рта, смягчая его черты.

— Вы дьяволята. Как вам удалось наблюдать за мной без моего ведома?

— Альфа-пара[6] стаи тоже беспокоится за тебя, — признался Жак. — А поскольку во мне течет твоя кровь и я под твоей защитой, они признали меня и разговаривают со мной. Они наблюдают за тобой, когда ты совершаешь свои одинокие прогулки или когда бегаешь со стаей. Они говорят, в тебе нет радости.

Михаил рассмеялся.

— Мне потребуется хорошая волчья шкура на эту зиму. И какими бы ни были мои чувства, Ноэль была нашей сестрой, одной из нас. Я не успокоюсь, пока ее убийцы не понесут наказание.

Жак кашлянул, довольная улыбка озарила его лицо.

— Я убежден, что женщина, которую ты прячешь, имеет самое прямое отношение к твоему внезапному желанию вернуться к жизни.

В ответ на его дерзкое замечание Михаил носком ботинка чуть было не столкнул Жака с ветки, на которой тот сидел.

Байрон крепко ухватился за свою.

— Элеонор и Влад могут остаться со мной. Это обеспечит двойную защиту ей и ее неродившемуся ребенку.

Михаил кивнул. И хотя ему было неудобно такое решение, он хорошо видел, что они продолжали бы протестовать, если б он настаивал на личном риске.

— На пару дней, пока мы не найдем лучшего решения.

— Будь осторожен, Михаил, — предупредил Жак.

— Завтра ложитесь спать глубоко, — ответил Михаил, — они охотятся на нас.

Байрон замер, его вдруг охватила тревога.

— Как ты сможешь уйти под землю, если человеческая женщина осталась с тобой?

— Я не покину ее.

Михаил был непреклонен.

— Чем глубже в земле мы будем, тем труднее будет услышать твой зов, если ты попадешь в беду, — спокойно напомнил Жак.

Михаил вздохнул.

— Вы двое упрямы, как незамужние старые тетушки. Я уверен, что смогу защитить свое жилище.

Его тело замерцало, изогнулось и приняло облик совы. Расправив гигантские крылья, он поднялся в небо, направляясь к Рейвен.

Он сделал глубокий вдох, вбирая ее свежий запах, стирая мерзость ночных открытий. Ее аромат витал в библиотеке, смешанный с его собственным. Вдохнув этот запах, втягивая его глубоко в легкие, он наклонился, чтобы подобрать разбросанную одежду. Он хотел быть внутри ее, дотрагиваться до нее, прижаться ртом к ее губам, произнести ритуальные слова, чтобы они связали их навсегда, на целую вечность, которая ждала их впереди. Сама мысль о ней, предлагающей ему такой дар, принимающей его предложение, так волновала, что Михаил на некоторое время замер, пока настойчивые требования тела не ослабли.

Он не спеша принял душ, смывая с себя запах волка, пыль и грязь, запах предателя. Все карпатцы проявляли особую заботу о том, чтобы овладеть привычками смертных. Пища в буфетах, одежда в шкафах. Лампы по всему дому. Все они принимали душ, хотя в этом не было надобности, и большинство обнаружили, что наслаждаются этим. Он оставил свои волосы цвета кофе распущенными и направился к Рейвен. Впервые он гордился своим телом, тем, как оно напряглось от одного только ее вида.

Она спала, ее волосы, как шелковый занавес, переливались на подушке. Одеяло соскользнуло, и только волосы прикрывали грудь. Это было возбуждающее зрелище. Она лежала и ждала его даже во сне. Он пробормотал приказ, освобождающий ее от вызванного гипнозом сна.

Кожа Рейвен цвета спелого персика мерцала в лунном свете. Михаил провел рукой по обводу ее ноги. От этого ощущения что-то внутри его содрогнулось. Он погладил ее бедра, прошелся по тонкой талии. Рейвен пошевелилась, беспокойно перевернувшись. Михаил вытянулся рядом с ней, притянув ее в убежище своих рук, его подбородок опустился на ее макушку.

Он хотел ее, он смог бы заполучить ее любым способом, но он поступил с ней не совсем честно. По крайней мере, он рискнет все исправить. Она медленно вынырнула из объятий сна, уткнувшись в его твердую грудь, словно ища утешения после приснившегося кошмара. Как человек мог понять потребности мужчины-карпатца в животном безумстве истинного брачного ритуала? На протяжении долгих лет он боялся немногих вещей, но больше всего он боялся увидеть себя ее невинными глазами.

По ее дыханию он сразу же определил тот момент, когда она полностью проснулась, а по ее внезапному напряжению — то, что она поняла, где находится и с кем. Он лишил ее невинности жестоко, почти отняв жизнь. Как она могла простить такое?

Рейвен закрыла глаза, отчаянно стараясь отделить реальность от фантазии, правду от вымысла. Ее тело стало чувствительным и болело в таких местах, о которых она даже не подозревала. Она чувствовала себя иначе, став более чувствительной. Прижимающееся к ней тело Михаила напоминало горячий мрамор, неподвижный и напористый, невыносимо чувственный. Она слышала скрипы и шорохи дома, стук веток за окном. Оттолкнувшись от твердой, как стена, груди Михаила, она попыталась отодвинуться.

Но он только крепче сжал руки, зарывшись лицом в ее волосы.

— Если ты можешь дотрагиваться до моего сознания, Рейвен, то знаешь, что я чувствую к тебе.

Его голос прозвучал хрипло и уязвимо. Вопреки своему желанию Рейвен почувствовала, как ее сердце перевернулось.

— Я не хочу, чтобы ты покидала меня, малышка. Найди в себе мужество остаться со мной. Может быть, я монстр. Больше я ничего не знаю, действительно не знаю. Единственное, в чем я нуждаюсь, — чтобы ты осталась со мной.

— Ты, наверное, заставил меня позабыть, — заметила она, сказав это больше для себя, чем для него.

Больше вопрос, чем утверждение. Он был диким, но она не могла сказать, что он причинил ей боль. Скорее, он взял ее к звездам.

— Я думал об этом, — с неохотой признался он, — но не хочу, чтобы это стояло между нами. Я сожалею, что не смог быть осторожнее, зная, что ты девственница.

В его голосе она услышала боль, которая эхом отозвалась в ее теле.

— Ты удостоверился, что я испытала наслаждение.

Экстаз, если сказать точнее. Крещение огнем, обмен душами. Он был диким и захватил ее вместе с собой в этот огненный шторм. И она снова хотела его, страстно желала его прикосновения, движений его сильного тела. Но он был опасен, очень, очень опасен. Теперь она это знала. Она знала, что он был другим, в нем что-то жило, что-то в большей степени животное, нежели человеческое.

— Михаил.

Рейвен толкнула его в грудь, твердую, как камень. Ей нужна была передышка, чтобы подумать, не ощущая тепла его кожи и настойчивых требований его тела.

— Не делай этого! — Он сказал это резко, отдавая приказ. — Не закрывайся от меня!

— Ты говоришь об обязательствах перед чем-то, что находится за пределами моего понимания... — Рейвен прикусила нижнюю губу. — Мой дом так далеко отсюда.

— Там тебя не ждет ничего, кроме горя, Рейвен.

Он отказывался от такого простого выхода для них обоих.

— Ты не выживешь, и хотя в душе ты не хочешь, чтобы они пользовались твоим даром, когда они придут к тебе по поводу очередного отвратительного убийства, сердцем ты поймешь, что не можешь сказать «нет». Все внутри тебя не позволит убийце разгуливать на свободе, когда ты можешь спасти его следующую жертву.

Он схватил ее за длинные шелковистые волосы, словно это могло удержать ее рядом с ним.

— Они не смогут позаботиться о тебе, как я.

— А что насчет разницы между нами? Ты относишься к женщинам, словно мы существа второго сорта. К сожалению, ты обладаешь способностью навязывать свою волю любому, кто не может противостоять тебе. А я могу. Все время. Я должна быть самой собой, Михаил.

Он приподнял тяжелую массу волос над ее шеей и оставил легкий, как перышко, поцелуй на обнаженной коже.

— Ты же знаешь, что мое отношение к женщинам — следствие того, что я должен их защищать, а не того, что я считаю их ниже себя. Сопротивляйся мне, если хочешь, малышка. Я люблю в тебе все.

Большим пальцем он ласкал возвышенность ее груди, согревая кровь и посылая дрожь восторга по позвоночнику. Рейвен хотела его именно таким — диким и неприрученным, нуждающимся в ней. Она владела собой, и понимание, что она могла заставить его потерять рассудок, действовало на нее подобно афродизиаку.

Михаил склонил голову к напряженному соску, который так и манил его. Прикосновение его языка было нежным, он поцеловал бархатный пик, втянув его в свой влажный и горячий рот. Рейвен выдохнула, закрыв глаза. Ее тело ожило, каждое нервное окончание взывало к его прикосновениям. Она податливо таяла в его руках.

Она не хотела этого. В глазах у нее стояли слезы. Она не хотела, но нуждалась в этом.

— Не причиняй мне боли, Михаил, — прошептала она, уткнувшись в твердые мускулы его груди.

Это была мольба об их будущем. Рейвен знала, что физически он никогда не причинит ей боли, но их жизнь может складываться очень непросто.

Он поднял голову, прижав ее к кровати всем телом. Он пожирал глазами ее лицо. Он гладил ее подбородок, припухлую нижнюю губу.

— Не надо бояться меня, Рейвен. Разве ты не чувствуешь, как сильно я к тебе привязан? Я отдал бы за тебя жизнь.

Он хотел, чтобы между ними не было лжи, и признал неизбежное.

— Это будет нелегко, но мы справимся.

Он погладил ее плоский живот, и, скользнув ниже, его рука уютно устроилась на завитках цвета воронова крыла.

Ее руки успокаивали его.

— Что со мной случилось?

Она была смущена. Неужели она потеряла сознание? Все смешалось. Она будто знала, что Михаил заставил ее выпить какое-то отвратительное лекарство. Она спала. Потом начались кошмары. Ей и раньше снились кошмары, но этот был просто жутким. Она была притиснута к обнаженной груди, ее рот прижимался к ужасной ране. Кровь ручьем устремилась в ее горло. Она задыхалась, сопротивлялась, но, как всегда в кошмаре, не могла вырваться. Она пыталась позвать Михаила. И когда подняла взгляд, он был там, смотрел на нее своими темными загадочными глазами, и это его руки прижимали ее голову к ране на его груди.

Может быть, причина в том, что она находится в самом сердце страны Дракулы и Михаил напомнил ей темного, таинственного принца?

Рейвен не могла удержаться и кончиками пальцев погладила его безупречную грудь. С ней что-то случилось, и она изменилась навсегда, каким-то образом став частью Михаила, в то время как он стал ее частью.

Коленом он нежно развел в стороны ее бедра. Передвинулся, и его широкие плечи закрыли для нее все. У нее захватило дух от того, какой он огромный, сильный, властный и красивый. Очень осторожно, как он должен был сделать в первый раз, он вошел в нее.

Рейвен задохнулась. Она никогда не сможет привыкнуть к тому, как он заполняет ее, растягивает, к тому, как ему удается повергать ее тело в жидкий огонь. Насколько необузданным он был в первый раз, настолько мягким и нежным он был сейчас. Каждый глубокий удар заставлял желать большего, увеличивал настойчивость, с которой ее руки ласкали мускулы его спины, ее губы скользили по его груди и шее.

Михаил старался не терять самообладания, призвав на помощь всю свою силу воли. Ее рот, ощущение ее пальцев на его коже сводили с ума. Рейвен была такой тугой — огненный бархат обхватывал его, подпитывая огонь. Он мог чувствовать, как живущее в нем чудовище борется, стремясь вырваться на свободу, как бурлит его жажда — его тело двигалось сильнее, быстрее, погружаясь в нее, соединяя их тела, их сердца. Он раскрыл свое сознание. Ее ногти впились ему в спину, когда волна за волной сотрясали ее тело. Михаил очутился в огне прежде, чем чудовище смогло вырваться на свободу. Он почувствовал, как что-то тугое и горячее сжало его, и издал удовлетворенный рык.

Михаил лежал поверх ее тела, все еще соединенный с ней, на мгновение удовлетворенный, когда почувствовал ее слезы на своей груди. Медленно подняв голову, он склонился, чтобы попробовать их на вкус.

— Почему ты плачешь?

— Как я смогу найти силы, чтобы когда-нибудь покинуть тебя? — пробормотала она.

Его глаза опасно потемнели. Михаил перевернулся, ощутив, как неуютно она себя чувствует в своей наготе, и натянул на нее одеяло. Рейвен села, убрав тяжелый водопад волос с лица невинным и в то же время возбуждающим жестом, который он так любил.

— Ты не покинешь меня, Рейвен.

Это прозвучало намного жестче, чем он хотел. Ему потребовалось невероятное усилие, чтобы сказать это как можно мягче. Она слишком юная и ранимая — он должен помнить об этом прежде всего. Он не мог представить, чем им придется заплатить за разлуку.

— Как ты можешь разделить со мной все и просто уйти?

— Ты знаешь почему. Не делай вид, что не знаешь. Я чувствую вещи, ощущаю их. Это так неестественно. Я не знаю законов этой страны, но когда кто-то убит, об этом знают полиция и газетчики. И это только с одной стороны, Михаил. Мы не привыкли к тем вещам, на которые ты способен. Почти задушить Джейкоба, ради всего святого! Ты так отличаешься от людей, к которым я привыкла, и мы оба об этом знаем.

Она натянула на плечи одеяло.

— Я хочу тебя, я даже не могу представить свое существование без тебя, но я не уверена в том, что все-таки здесь происходит.

Он погладил ее волосы. Его пальцы перебирали шелковистые пряди, рассыпавшиеся по спине. От его прикосновения все внутри ее таяло, слабели колени. Рейвен прикрыла глаза, положив голову на свои колени. В любом случае она ему не чета.

Михаил положил руку ей на затылок, прикосновение его пальцев успокаивало.

— Мы уже посвящаем себя друг другу. Разве ты этого не чувствуешь, Рейвен? — Он прошептал это хриплым голосом, в нем была теплота и чувственность одновременно.

Он знал, что борется с ее инстинктами, с врожденным чувством самосохранения, поэтому осторожно подбирал слова.

— Ты знаешь, кто я, что находится внутри меня. Даже если бы нас разделяло расстояние, ты все равно нуждалась бы в ощущении моих рук на своем теле, моих губ на твоих губах, меня в тебе — моей второй половинке.

Одних этих слов хватило, чтобы согреть ее кровь, потушить боль внутри. Рейвен закрыла лицо, стыдясь того, что так желала человека, которого почти не знала.

— Я собираюсь домой, Михаил. Я так увлеклась тобой, что делаю такое, чего, как я думала, никогда не смогу сделать.

И это не только физически. Она хотела, чтобы этого не было. Она совсем не хотела ощущать его одиночество, благородство, страстное желание и стремление уберечь других от опасности. Но она чувствовала все это. Она могла чувствовать его сердце, его душу, его разум. Она разговаривала с ним молча, разделяя его сознание. Она знала, что он был в ней.

Он обнял ее за плечи и прижал к себе. Успокаивая или удерживая? Рейвен глотала слезы. В ее голову вливались разные звуки, шелест, скрип, и, чтобы не слышать их, она закрыла уши руками.

— Что со мной произошло, Михаил? Что мы сделали, что это так меня изменило?

— Ты моя жизнь, моя пара, моя пропавшая половинка.

Он снова гладил ее волосы с бесконечной нежностью.

— У моего народа принято вступать в брак один раз и на всю жизнь. Я — истинный карпатец, я принадлежу земле. У нас есть особые способности.

Она повернула голову и посмотрела на него своими пронзительно-синими глазами.

— Телепатические способности. Ты очень силен, намного сильнее меня. И ты многое умеешь. Это меня поражает — то, что ты можешь делать.

— Плата за эти способности очень велика, малышка. Мы прокляты: нам нужна единственная спутница, общность душ. Как только это происходит — а ритуал может быть жестоким по отношению к ни в чем не повинной женщине, — мы не можем жить отдельно от наших Спутников жизни. У нас мало детей, многих мы теряем в первый год жизни, да и рождаются в основном мальчики. Мы одновременно благословлены и прокляты долголетием. Для тех из нас, кто счастлив, долгая жизнь — благословение; для тех, кто одинок и устал, — это мука. Длящаяся целую вечность темнота, бесполезное и пустое существование.

Взяв Рейвен за подбородок, чтобы она не могла отвернуться, Михаил смотрел ей прямо в глаза. Он глубоко вздохнул и отпустил ее.

— Мы занимались не сексом, малышка, и не любовью. Это было близко к карпатскому свадебному ритуалу, насколько это было возможно при твоем участии, ведь ты — наша кровь. Если ты покинешь меня...

Он умолк и потряс головой. Ему надо было привязать ее к себе безоговорочно. Слова были в его сознании, в его сердце. Чудовище яростно требовало сказать их. Она бы никогда не исчезла, тем не менее он не мог сделать это с ней, сказать слова смертной. Он не представлял, что тогда с ней случится.

Ссадина на ее левой груди болела, пульсировала и горела. Опустив взгляд, Рейвен увидела метку и дотронулась до нее кончиками пальцев. Она помнила ощущение от его зубов, пригвоздивших ее к полу, его силу, предупреждающее рычание, вырвавшееся из его горла, подобное тому, что издает животное. Он взял ее так, словно она принадлежала ему, дико, даже жестоко, но тем не менее что-то внутри ее ответило на свирепый голод, который он испытывал. На этот же раз он был нежным и заботливым, на первом месте для него было ее наслаждение, такой маленькой и хрупкой. Невозможно было сопротивляться его нежности и дикости, и Рейвен не знала другого мужчины, который сумел бы дотрагиваться до нее так, как он. Для нее существовал только Михаил.

— Михаил, ты хочешь сказать мне, что принадлежишь другой расе?

Она старалась свести все воедино.

— Мы предпочитаем думать, что мы просто другие. Мы хорошо это скрываем, так надо... но мы можем слышать вещи, недоступные людям. Мы разговариваем с животными, разделяем наши сознания, как и тела и сердца. Пойми, если эти сведения попадут в чужие руки, мы все умрем. Моя жизнь в твоих руках. И не только она одна.

Она уловила эхо его мыслей, прежде чем он смог избавиться от них.

— Ты бы остановился, если бы я запаниковала?

Он пристыженно закрыл глаза.

— Я хотел бы солгать, но не буду. Я смог бы успокоить тебя, удостоверился бы, что ты меня приняла.

— Ты приказывал мне?

— Нет!

Он не зашел бы так далеко. Он не сомневался в этом. Он верил, что смог бы убедить ее принять его.

— Эти способности... — Она потерлась подбородком о колени. — Физически ты намного сильнее любого человека, которого я когда-либо встречала. А этот прыжок в библиотеке — ты напомнил мне большого дикого кота — это тоже часть твоего наследства?

— Да.

Его рука вновь запуталась в ее волосах, и, сжав их в горсти, он зарылся в них лицом, вдыхая ее запах.

Его аромат сохранился на ней, остался в ней. Тень удовлетворения мелькнула в его глазах.

— Ты укусил меня.

Она сначала прикоснулась к своей шее, затем к груди. Огненно-сладкая боль заполнила ее при воспоминании о том, каким диким он был в ее руках, как неистовствовало его тело от желания, каким бурным было его сознание, как его губы жадно скользили по ее телу.

Что же с ней не так, если ей хочется большего?

Она слышала о женщинах, настолько увлеченных сексом, что они становились рабой мужчины. Может, именно это с ней и произошло?

Она взмахнула рукой, словно отталкивая его.

— Михаил, все происходит слишком быстро. Я не могу влюбиться в тебя за два дня, принять решение на всю жизнь за несколько минут. Я не знаю тебя, я тебя даже немного побаиваюсь, такого, какой ты есть, той силы, которой ты владеешь.

— Ты сказала, что доверяешь мне.

— Конечно. Именно это и сводит меня с ума. Разве ты не видишь? Мы такие разные. Ты делаешь поразительные вещи, и, тем не менее, я хочу быть рядом с тобой, слышать твой смех, спорить с тобой. Я хочу видеть твою улыбку, то, как загораются твои глаза, голод и жажду, что в них светятся, когда ты смотришь на меня. Я хочу изгнать холод из твоих глаз, чтобы ты больше не смотрел так отстраненно, так пристально, когда твои губы каменеют и ты кажешься жестоким и беспощадным. Да, я доверяю тебе, но не знаю почему.

— Ты очень бледна, Как ты себя чувствуешь?

Ему хотелось сказать, что слишком поздно, что они зашли слишком далеко, но он понимал, что это только вызовет в ней сопротивление и напрасно встревожит ее.

— Неважно, желудок побаливает, словно я что-то съела, но от самой мысли о еде делается плохо. Ты давал мне какой-то настой из трав?

— Несколько дней пей воду и соки, можно немного фруктов. Никакого мяса.

— Я вегетарианка. — Она огляделась. — Где моя одежда?

Он неожиданно усмехнулся чисто по-мужски.

— Я увлекся и порвал твои джинсы. Просто останься со мной сегодня ночью, а завтра я добуду для тебя новую одежду.

— Сейчас почти утро, — заметила она, не желая лежать рядом с ним и дальше.

Она не могла лежать рядом и не желать его.

— Кроме того, я хочу принять душ.

И прежде чем он успел сказать хоть слово, она соскользнула с кровати и благополучно завернулась в старомодное лоскутное одеяло.

Михаилу удалось сдержать улыбку. Позволить ей почувствовать себя в безопасности — это ему ничего не стоило. Ничто не заставит ее покинуть его дом. Не с ассасинами, которые остановились в той же гостинице, что и она. Чтобы избавиться от картин, как она обнаженная стоит под струями воды, он сконцентрировался на ее эмоциях, которые она переживала, до того как он унес ее из столовой в гостинице.

Что вызвало у нее такое безумное страдание той ночью? Она буквально заболела, голова у нее раскалывалась. Она подумала, что эта была реакция на его ярость, но он был взбешен оттого, что она так страдает. Он почувствовал это прежде, чем тот тупица положил свою грязную руку на ее колено.

Михаил дотронулся до ее сознания, потому что должен был это сделать, и обнаружил то, что и ожидал: слезы и смущение. Ее тело менялось, и эти изменения вызывала его кровь, текущая по ее венам. Легенда гласила, что человек и карпатец должны трижды обменяться кровью, чтобы обращение состоялось. Кровь, которую он дал ей выпить из бокала, не считалась, так как она не была взята прямо из его тела. Он не собирался обращать ее, не желая допускать даже шанса, что она может превратиться в душевнобольную вампиршу. Как бы то ни было, он пошел по опасному пути. И он поступил бы так снова. Это должно было длиться вечность.

Рейвен слышала его слова, в которых была заключена истинная правда, но он знал, что она понятия не имеет о реальности. Она слышала бы шепот из каждой комнаты в гостинице, знача бы, если б в столовую залетела пчела. Солнце причиняло бы боль ее глазам, и она бы сразу покрывалась загаром. Животные бы открывали ей свои секреты.

Ей становилось бы плохо от большинства продуктов. Но больше всего она нуждалась бы в его близости, ей надо было бы прикасаться к его сознанию, ощущать его тело, сгорать в нем. Она уже чувствовала это и боролась с этим единственным известным ей способом — стремилась освободиться от него, сражалась, чтобы понять, что с ней произошло.

Рейвен прислонилась к стеклу душевой кабины. Она не могла прятаться в ванной, как ребенок, но он был таким мужественным, таким привлекательным. Ей хотелось разгладить морщинки вокруг его рта, хотелось дразнить его, спорить с ним, слышать его смех. Она все еще была очень слаба и чувствовала легкое головокружение.

— Пойдем, малышка. — Голос Михаила коснулся ее слуха, словно бархат щеки.

Он выключил воду и, взяв ее за руки, вытащил из убежища душевой кабины и закутал в полотенце.

Рейвен отжала волосы, чувствуя, как смущенный румянец постепенно покрывает все ее обнаженное тело. Михаил выглядел таким спокойным и равнодушным в своей наготе. Было что-то дикое и великолепное в его грубой силе, в том, с какой небрежностью он это принимает. Он растер ее тело большим банным полотенцем, вытирая ее кожу до тех пор, пока она не стала теплой и розовой. Полотенце скользнуло по ее чувствительным соскам, задержалось на округлых ягодицах...

Несмотря на ее решение, от его хлопот ее тело ожило. Михаил взял ее лицо в свои руки. Его поцелуй был легким, как перышко.

— Пойдем в постель, — прошептал он, увлекая ее за собой.

— Михаил, — нерешительно запротестовала она, затаив дыхание.

Он потянул ее за запястье, лишая равновесия, так что ее тело натолкнулось на его. Она растворилась в нем — мягкая грудь уперлась в твердые мускулы, очевидное свидетельство его желания прижалось к ее животу. Его бедра соприкоснулись с ее бедрами.

— Я могу любить тебя всю ночь, Рейвен, — пробормотал он, приникнув к ее горлу.

Его руки двинулись по ее телу, оставляя после себя огонь.

— Я хочу любить тебя всю ночь.

— Разве ты не заметил? Уже рассвет.

Ее руки жили своей жизнью, находя кончиками пальцев каждую его мышцу.

— Тогда я проведу день, занимаясь с тобой любовью.

Он прошептал эти слова около ее рта, наклонившись ближе и покусывая ее нижнюю губу.

— Мне нужно, чтобы ты была со мной. Ты разгоняешь тени и облегчаешь тяжкий груз, который грозится раздавить меня.

Кончиками пальцев она провела по очертаниям его рта.

— Это одержимость или любовь?

Опустив голову, она прижалась ртом к впадинке на его груди, скользнула языком по его сверхчувствительной коже чуть выше сердца. Там не было ни метки, ни шрама, но ее язык прошелся как раз по тому месту, где раньше была рана, к которой он прижимал ее, заставляя принять его кровь, дающую жизнь. Она слилась с ним, читала его сознание, его эротические фантазии, желая претворить их в жизнь.

У него внутри все сжалось, его тело отвечало ей с неистовой силой. Рейвен улыбнулась, ощутив его напряженный член, пылающий на ее коже. Ее ничто не сдерживает, когда она лежит рядом с ним, есть только желание сгореть в нем.

— Ответь мне, Михаил, и скажи правду.

Кончиками пальцев она ласкала его бархатистую головку, обхватывала пальцами возбужденную плоть, заставляя голод свирепствовать в его теле. Она играла с огнем, но у него не было сил, чтобы остановить ее, он не хотел ее останавливать.

Его руки запутались в ее влажных волосах, сжавшись в кулаки.

— Я сделаю и то и другое, — с трудом удалось ему выдохнуть.

Он закрыл глаза, когда ее губы двинулись по его плоскому животу, оставляя позади себя огненный след. Ее рот, горячий и влажный, прошелся по всем местам, где она дотрагивалась до него. Он притянул ее ближе, желая ощутить на себе ее тело. Ее рот был жадным и горячим, и это сводило его с ума. У него вырвалось зловещее рычание, чудовище дрожало от удовольствия, нуждаясь в примитивном удовлетворении.

Ее ногти слегка царапали его бедра. Его сознание затуманилось, еще больше сливаясь с ее сознанием в огненной дымке вожделения, любви и голода. Он жаждал ее прикосновений, ее рук, ее шелковистого рта, бросающего его в животрепещущее пламя.

Михаил подбросил ее вверх, его руки были похожи на цепи, хотя он прилагал все усилия, чтобы контролировать свою силу. Его рот завладел ее ртом, соединяясь, танцуя, она прижалась к нему еще теснее.

— Скажи, что хочешь меня.

Его рот передвинулся по ее горлу, сомкнувшись на ее ноющей груди. Каждое движение его губ и языка вызывало ответный прилив жидкого тепла.

— Ты же знаешь, что хочу.

Она прижала его к себе, обхватив одной ногой.

Она едва могла дышать от испытываемого ею желания, цепляясь за него, чтобы быть ближе, прокрадываясь в убежище его тела, его разума, ощущая его тело в своем, овладевая тем, для чего была предназначена, ощущая на своей груди его рот, все дальше втягивающий ее в его мир.

— Все это для меня, — хрипло сказал он, пока его пальцы исследовали гнездышко крошечных завитков, поглаживая его и лаская. — Стань моей, как у нас принято.

Под его рукой она двигалась почти болезненно.

— Да, Михаил.

Она безумно хотела освобождения. Ее поглотила та же самая красная дымка, она не отличала любовь от желания. Она вся была словно в огне, ее тело, разум и даже душа испытывали мучение, не зная, где заканчиваются его ощущения, а где начинаются ее.

Михаил с легкостью поднял ее и стал медленно опускать вниз, пока она не прижалась к его бархатной головке. Ее тепло опаляло и манило. Руки Рейвен скользнули вокруг его шеи, ее ноги обвились вокруг его бедер, раскрываясь для него. Медленно он опустил ее тело и вошел в него своим возбужденным естеством, и когда она обхватила его своими влажными крепкими ножнами, он задрожал, находясь где-то за пределами чистого удовольствия, в своего рода эротическом раю и аду одновременно. Ее ногти впились в его плечи.

— Остановись! Ты слишком большой на этот раз.

Беспокойство отразилось на ее лице.

— Расслабься, малышка. Мы принадлежим друг другу, наши тела созданы друг для друга.

Войдя еще глубже, он начал двигаться в медленном ритме, его руки ласкали, успокаивая.

Он изменил положение плеч так, чтобы видеть ее лицо, его тело заявляло права на нее глубокими властными ударами. Сам того не осознавая, он стал говорить.

— Я нарекаю тебя своей Спутницей жизни. Я принадлежу тебе. Я предлагаю тебе свою жизнь. Я даю тебе свою защиту, свою верность, свое сердце, свою душу и свое тело. Я обещаю беречь то, что тебе принадлежит. Твоя жизнь, твое счастье и благополучие будут превыше моих. Ты моя Спутница жизни, связанная со мной навечно и всегда под моей защитой.

Этими словами мужчины-карпатцы связывают своих истинных Спутниц жизни с собой навечно. Если однажды они были сказаны, она никогда не сможет уйти от него. Михаил не собирался связывать ее с собой, но все внутри его, все, чем он был, заставило слова вырваться из его души, так что их сердца стали единым целым, как и должно было быть. Их души наконец-то были объединены, как и их сознания.

Рейвен позволила его словам и жаркой силе его обладания успокоить ее. Ее тело, казалось, растаяло с ним рядом. Он поднял ее выше, наклоняя голову, чтобы втянуть ее сосок в рот, его руки обхватили ее ягодицы. Она откинула голову, волосы разметались вокруг них обоих, по их телам, касаясь их обнаженной кожи так, что она загорелась. У нее было ощущение, что она, наконец, оказалась там, где ей и следовало быть. Она ощущала себя необузданной и свободной. Она была частью его, его второй половинкой. Не могло быть никакого другого мужчины, кроме этого, который бы так жаждал ее. Который бы так отчаянно нуждался в ней. Который бы знал, насколько одиноким было ее собственное существование.

Он двигался сильнее, глубже, повернув ее так, что она наполовину свесилась с кровати, и так он вел ее все дальше и дальше. Он почувствовал, как ее тело запульсировало, напряглось, сжавшись вокруг него раз, два. От охватившего ее удовольствия она вскрикнула, ощутив, как ее тело растворяется в нем. Наслаждение было таким сильным, что накатывало волной за волной, пока Рейвен не начала сомневаться в том, что когда-нибудь сможет встать на ноги.

Он медленно склонил к ней голову, чтобы она могла остановить его. Его тело продолжало в нее погружаться, его темные глаза держали в плену ее синие. Гипнотизирующие, умоляющие. Рейвен выгнулась в его сторону, заманчиво подставляя грудь, предлагая утолить сжигающий его голод.

Мягкое удовлетворенное рычание вырвалось из горла Михаила, отчего дрожь восторга пробежала по ее жилам. Теперь его тело было агрессивным, его руки приподняли ее бедра для лучшего доступа. Она почувствовала, как его губы мягко касаются ее груди, ее сердца. Его язык скользил по ее коже, по его метке на ней. Он входил в нее мощно, наполняя ее и растягивая. Он погрузил свои зубы в ее мягкую плоть.

Рейвен вскрикнула, когда раскаленное добела тепло обожгло ей грудь. Прижимая к себе голову Михаила, она закружилась в водовороте его эмоций, в то время как огонь все разгорался и разгорался, становясь все выше и выше, пока, как ей показалось, они оба не оказались охвачены единым огнем. Ощущения не были похожи ни на что, ранее ею испытанное.

Она смогла услышать саму себя, выкрикивающую его имя, ее ногти вливались в его спину. У нее возникло примитивное желание найти своим ртом крепкие мускулы его груди. Они взорвались одновременно, разлетевшись на части и устремившись к солнцу. Запрокинув голову, Михаил издал хриплое рычание и, опустив ее, продолжил питаться.

На этот раз он был более осторожен, взяв ровно столько, чтобы хватило для обмена. Он все еще находился в ней. И в последний раз, коснувшись языком ее кожи, закрыл рану, заживляя следы малейших укусов. Михаил изучал ее лицо. Бледное. Сонное. Он отдал приказ, а его тело напряглось при мысли о том, что он делает.

Она все еще содрогалась. Сделав глубокий надрез на своей груди, он прижал ее мягкий рот к своей горящей коже. Это был экстаз, по его телу прошла болезненная судорога. Животное в нем запрокинуло голову и зарычало от удовольствия и удовлетворения — страшный голод был утолен на время.

Он обхватил ее затылок и прижал к себе, лаская ее горло, наслаждаясь ощущением ее питания. Это была чистейшая чувственность, чистейшая красота. Когда он убедился, что она выпила достаточно для обмена, достаточно, чтобы восстановить то, что взял он, он нежно и неохотно отпустил ее из-под своего влияния, погладив по волосам, позволяя очнуться.

Она уставилась на него, нахмурив брови и сморщив лоб.

— Ты снова сделал это.

И она устало откинула голову на стеганое одеяло.

— Ты что, делаешь это каждый раз, когда мы сходим с ума и я теряю сознание.

Она ощутила слабый медный вкус во рту.

Но прежде чем ей удалось определить, что это было, Михаил поцеловал ее. Его язык прошелся по ее зубам, нёбу, пробуя, исследуя, танцуя вместе с ее языком. Он вышел из нее очень медленно, лаская ее руками.

— Я даже двинуться не могу, — с улыбкой призналась Рейвен.

— Сейчас мы вздремнем, а с остальным миром встретимся позже, — предложил он.

Очень нежно он покачал ее на руках, а затем удобно устроил на постели и укрыл одеялом. Из-под длинных ресниц она поймала и удержала его восторженный взгляд. Его пальцы погладили ее горло, прошлись по ложбинке между грудями. Она все еще была такой чувствительной, что он смог ощутить ее дрожь.

— Если бы я действительно хотела, чтобы ты любил меня, я бы доставила тебе куда больше проблем. — Она поглубже зарылась в подушку. — Мои волосы спутались.

Михаил сел на край кровати и, взяв в руки шелковистую массу, стал нежно заплетать густые пряди в длинную свободную косу.

— Если бы ты доставила мне проблемы, малышка, мое сердце этого бы не выдержало.

Он казался удивленным.

Кончиками пальцев она ласкала его бедро, не опуская глаз. Михаил еще долго сидел на краешке постели, глядя, как она засыпает. Она была такая маленькая, она была человек, и все же ей удалось за одну ночь изменить всю его жизнь. А он взял ее жизнь. Он не собирался произносить ритуальные слова, но был вынужден это сделать, как вынуждал своих жертв подставлять ему горло.

Она могла бы сказать, что не знает его, но они были в сознаниях друг друга, делили одно тело и предложили друг другу свои жизни. Обмен крови во время занятий любовью был последним шагом, подтверждающим их решение. Каждый из них фактически предлагал свою жизнь, клялся пожертвовать собственной жизнью ради другого. Это был красивый и чувственный ритуал. Это было единение разума, сердца, души, тела... и крови.

Карпатцы охраняли свои жилища даже друг от друга. Они были уязвимы как во время сна, так и в агонии страсти. Решение о выборе Спутницы жизни не является сознательным действием — оно основано на инстинкте, голоде и необходимости. Они узнают. Они узнают свою вторую половинку. В Рейвен Михаил узнал свою. Он сопротивлялся связывающему их ритуалу, но все же животные инстинкты взяли вверх над человеческими. Он уже наполовину перетянул ее в свой мир и, следовательно, взял на себя ответственность за все последствия.

Сверху начал просачиваться свет, когда Михаил закончил устанавливать защиту своего жилища от злоумышленников. Следующая ночь будет долгой. Накопилось много дел, да и ему нужно поохотиться. Но в эту минуту ему ничего не надо, кроме мира и довольства.

Михаил скользнул в постель рядом с Рейвен и притянул ее к себе, желая ощущать каждый дюйм ее тела. Сонно пробормотав его имя, она свернулась рядом калачиком, как ребенок. От этого его сердце дрогнуло. Мир. Он дотронулся до нее, пока мог. Его руки обхватили ее полные груди, его рот ласково прошелся по ее соску, всего один раз. А затем, оставив крепкий поцелуй на ее уязвимой шее, он погрузил ее в глубокий сон и, выровняв свое дыхание, присоединился к ней.