"Проклятый манускрипт" - читать интересную книгу автора (Ванденберг Филипп)Глава 10 За стенами МонтекассиноВесь первый день дорога вела Афру через плодородную, но нездоровую равнину. На лошадь и на Афру нападали мириады комаров. Воздух был влажным и душным. Повсюду воняло гнилью и затхлостью. К вечеру Афра добралась до Капуи, укрепленного городка на реке Вольтурно, печально известного своим падением нравов. Его золотое время было далеко в прошлом. На постоялом дворе, где любили останавливаться торговцы и странствующие артисты, Афра нашла себе скромный приют на ночь. Потребовалось немало сил для того, чтобы разубедить хозяина, худощавого грека, как и большинство хозяев постоялых дворов между Римом и Неаполем, в том, что если женщина путешествует одна, то она непременно По дороге на север Афра долго размышляла о том, не лучше ли было переодеться мужчиной. Еще на борту корабля она обдумывала эту идею. Наряд, который дал ей капитан, опасаясь нападения пиратов, по-прежнему лежал в ее вещах. Конечно, требовались невероятные усилия, чтобы несколько дней, недель или месяцев играть роль мужчины. Ведь нужно было не только переодеться, но и перенять мужское поведение. С другой стороны, Афра думала, что, вероятно, иного способа попасть в Монтекассино у нее нет. В одном маленьком городке у подножия Монте-Петрелла, где неукрепленная дорога вела на Монтекассино, у деревенского цирюльника Афра подстриглась под пажа. Цирюльник говорил на непонятном Афре языке, поэтому ей не пришлось ничего объяснять ему по поводу желаемого превращения в мужчину. Каменная дорога через горы была трудна и отнимала много времени, поэтому Афре понадобилось на целый день больше, чем она планировала. Чтобы дать лошади возможность отдохнуть и решив опробовать свою мужскую роль, Афра в последний раз заночевала в Сан-Джиорджио, деревне, лежавшей на берегу Лири. Лири, медлительная романтичная река, часто меняющая свое направление, в это время года была почти безводной. Постоялые дворы, переполненные весной и летом, когда паломники шли к гробнице святого Бенедикта, сейчас пустовали. Хозяин единственного постоялого двора и таверны в городке очень обрадовался нежданному гостю и обратился к Афре «молодой господин». Пока слуги занимались лошадью и багажом, за ужином Афра упражнялась в мужском поведении, ругалась и кашляла так, что едва не выплюнула собственные легкие, — такого вполне можно было ожидать от кучера после трудного переезда. Когда на следующий день Афра отправилась в Монтекассино, она могла быть совершенно уверена, что никто не сомневается в том, что она — мужчина. В обеденное время она добралась до Кассино, маленького заброшенного местечка, давшего свое имя монастырю, расположившемуся на находившейся рядом горе. Отец всех монастырей западного мира возвышался на скале над долиной, словно упрямая крепость, пережившая не одну войну. Четыре этажа, многочисленные окна, выходившие на все стороны, похожие на бойницы, позволяли предположить настоящую величину монастыря и количество его обитателей. Никто точно не знал, сколько монахов, в первую очередь ученых — теологов, историков, математиков и библиотекарей, — скрывалось за крепкими стенами Монтекассино. Ходили слухи, что монахи враждовали между собой. Шестьдесят пять лет тому назад землетрясение разрушило немалую часть монастыря. Столетия назад на монастырь нападали лангобарды,[22] сарацины и кайзер Фридрих Второй. Он прогнал монахов и расположил в монастыре гарнизон. У подножия горы, откуда наверх вела крутая тропа, к Афре обратился монах: — Да пребудет с вами Господь, молодой господин. Куда путь держите? — В монастырь Святого Бенедикта, — ответила Афра. — Вы, случайно, не туда же идете? Молодой человек в черной рясе кивнул. — Если подвезете меня, я с удовольствием покажу вам дорогу. — Тогда поехали! Монах подобрал рясу и взобрался на повозку. — Позвольте мне сделать замечание, молодой господин. Если хотите достичь цели до темноты, вам следует поторопиться. Афра приложила руку к глазам и посмотрела на гребень горы. — Не обманитесь, — сказал бенедиктинец, — дорога очень крутая, и на ней много поворотов. Даже такой хорошей кобыле, как ваша, понадобится три часа, не считая перерывов. — А там есть где переночевать мне и моей лошади? — Не беспокойтесь, молодой человек, возле монастыря есть дом для гостей, там живут пилигримы и ученые, которые приезжают ненадолго поработать в монастыре. Что привело вас на гору святого Бенедикта? — Книги, брат, книги! — Так вы еще и библиотекарь? — Что-то в этом роде. — Афра пыталась вести себя спокойно. — А вы? Чем вы занимаетесь за стенами Монтекассино? — Я алхимик. — Алхимик? Бенедиктинец — алхимик? — А что вас удивляет, молодой человек? Афра лукаво улыбнулась. — Если меня правильно информировали, то алхимия не относится к наукам, получившим благословение Церкви. Монах погрозил ей пальцем: — Послушайте меня, молодой человек. Монастырь Монтекассино — свободный монастырь. Это значит, что мы никому не подчиняемся, кроме Папы римского. А впрочем; алхимия — наука не хуже остальных. Преступной может быть не наука, а цели, которые она преследует. А дурная слава нашего цеха зависит не от алхимии, а от самих алхимиков. Большинство из них издеваются над людьми с помощью таинственных формул и рецептов, но все это — не что иное, как результат расчетов или естествознания. А с колдовством алхимия не имеет ничего общего. — В таком случае вы — один из немногих членов вашей гильдии, кто так говорит! — Я знаю. Но Монтекассино всегда был известен упрямством своих монахов. Вы еще столкнетесь с этим. А что касается меня, то я живу строго по заповедям святого Бенедикта — в отличие от многих в этом монастыре. Я присоединяюсь к братьям во время молитв и знаю наизусть большие куски из Нового Завета. Но если вы спросите меня как алхимика, являются ли чудесами те чудеса, которые описывают в Библии Матфей, Марк, Лука и Иоанн, то мой ответ удивит вас: когда Господь ходил по земле, он пользовался естествознанием и алхимией. — Господи помилуй! Вы имеете в виду, что Иисус Христос был алхимиком? — Глупости. Тот факт, что Господь Бог наш использовал алхимию, не значит, что он был алхимиком по профессии. Она — всего лишь доказательство его знаний и его ума. Но эти два качества ничуть не умаляют его святости, наоборот. Направляя кобылу вверх по склону горы, Афра искоса наблюдала за монахом-алхимиком. Мужчина с выбритой тонзурой был немногим старше ее. Как у большинства монахов, у него была розовая кожа и живые хитрые глаза. По сравнению с Рубальдусом, с которым Афра встречалась в Ульме и который обставлял свою речь непонятной абракадаброй, бенедиктинец казался открытым разговорчивым человеком, совершенно не похожим на колдуна. Дорога стала более каменистой, по обе ее стороны был непролазный кустарник. Дубы, скалистые дубы и кипарисы боролись за лучшие места на скупой почве. Местами они росли настолько часто, что из-за них не видно было долины. — Еще далеко? — поинтересовалась Афра у монаха. — Я же говорил. Эта дорога длиннее, чем кажется. Мы не проехали еще и половины. — Почему, во имя неба, ваш монастырь расположен именно на самой высокой вершине в округе и моей кобыле приходится так надрываться? — Афра хлопнула по крупу лошади, как заправский кучер. — Я вам скажу почему, — ответил монах-алхимик. — Святой Бенедикт выбирал уединенное место, чтобы уйти от шума этого мира. Афра кивнула и посмотрела вниз, в долину. Монах был прав. Не было слышно ни звука. Только время от времени раздавалось карканье одинокого ворона. — Вероятно, это потомок одного из трех ручных воронов святого Бенедикта, — заметил монах, когда Афра хлестнула кобылу. И, когда девушка непонимающе посмотрела на него, добавил: — Кажется, вы не знаете историю святого Бенедикта. — Даже если вы после этого будете считать меня глупцом, я, с вашего позволения, все равно отвечу: нет. Какое отношение он имеет к каркающему ворону? — В конце пятого века после рождения Господа нашего, — начал монах, — неподалеку отсюда жил Бенедикт фон Нурсия. Шумному общению с людьми он предпочитал одиночество. С ним всегда был только ворон. Переносить добровольное одиночество было нелегко. Когда Бенедикт валялся в чертополохе и терне, его преследовали видения — распутные женщины. Наконец он решил основать монастыри, всего числом двенадцать. Там он со своими единомышленниками хотел вести жизнь в созерцании и труде. Так и случилось. Неподалеку жил священник по имени Флорентиус. Все полагали, что в него вселился дьявол. Развитие событий показывает, что люди были правы: Флорентиус прислал Бенедикту отравленный хлеб. Но тот чудесным образом разгадал его намерения и сказал ворону, который всегда был рядом с ним: «Попробуй ты, можно ли есть этот хлеб». Но когда ручная птица отказалась, Бенедикт велел ему: «Отнеси его на высокую скалу, куда никогда не забредает человек, чтобы не случилось беды». Ворон поступил так, как ему было велено. Когда же наконец дьявол в образе падре подослал Бенедикту и его собратьям в монастырский сад развратных девок, которые показывали им свои прелести, Бенедикт и его приверженцы собрали свои вещи, чтобы основать новый монастырь в другом месте. Их сопровождал ручной ворон, за которым следовали еще двое. И когда они опустились на вершину Монтекассино, Бенедикт решил, что новый монастырь нужно основать здесь. Некоторое время Афра молчала, задумавшись. Потом сказала: — И вы в это верите? Монах покачал головой. — Если эта история неправдива, то ее выдумали. Кому это может повредить? — Никому. Тут вы правы. Но сам Бенедикт, к которому с паломничеством идут многие люди, действительно похоронен в базилике вашего монастыря? — Это не легенда, — ответил монах-алхимик. — Бенедикт и его сестра Схоластика нашли свой последний приют на монастырской скале. Говорят даже, что Бенедикт предсказал свою смерть за год до того, как она настала. Есть вещи, перед которыми я как алхимик склоняю голову. Кстати, меня зовут брат Иоганнес. Афра промолчала. Их сильно трясло в повозке. Наконец она ответила, имя пришло само, словно из ниоткуда. — Илия, меня зовут Илия. Монах задумчиво смотрел вдаль. Потом серьезно сказал: — Вас действительно можно принять за реинкарнацию пророка Илии, ушедшего в небо на огненной колеснице. Так написано в Книге Царств. — Меня?! — удивленно воскликнула Афра и нечаянно натянула поводья. Кобыла, до этого стоически карабкавшаяся в гору, побежала рысью. Афре и брату Иоганнесу пришлось приложить немалые усилия для того, чтобы удержаться на скамье. Лошадь было не остановить. Пыхтя и громко топая, она бежала к свободной площадке под стенами монастыря, где без всякой команды остановилась и встряхнулась, словно желая сбросить сбрую. Брат Иоганнес, белый, словно полотно, спрыгнул с козел. Афра тоже была рада тому, что они добрались до цели целые и невредимые. Держа лошадь в поводу, девушка повела ее к одноэтажному зданию, прислонившемуся к монастырской стене с западной стороны. Постоялый двор для пилигримов был рассчитан на более чем сто паломников. Там можно было поесть, были конюшни для лошадей и каретные сараи для повозок. Но в это время года все словно вымерло. В стойлах кормились только двое быков и пара худых волов. В каретном сарае стоял один экипаж и несколько дряхлых тачек. И ни души вокруг. — Долго собираетесь оставаться, молодой господин? — спросил брат Иоганнес, помогая Афре устроиться. — Посмотрим, — ответила она. — Поглядим, как пойдет работа. — Если хотите, — немного смущенно произнес монах-алхимик, — я отведу вас к Атаназиусу, хозяину постоялого двора. Он позаботится о вас и присмотрит, чтобы у вашей лошади всего было вдоволь. Афра с благодарностью согласилась. Когда они приближались к входу на постоялый двор, она взглянула наверх. Вблизи монастырь бенедиктинцев выглядел еще более внушительным, еще более неприступным и недосягаемым, чем с долины. Но стали видны и разломы в стенах, пустые проемы окон, в которые дул ветер. Кое-где монастырь был разрушен. Уже начинало смеркаться, и свет заходящего солнца придавал всему этому жутковатый вид. «И здесь живут монахи по правилам ордена Святого Бенедикта?» — хотела спросить Афра. Но брат Иоганнес, словно угадав ее мысли при виде разрушенной крепости, опередил Афру, сказав: — Не стану скрывать от вас — над монастырем Монтекассино сгущаются тучи. Это не только в переносном смысле. Рушится не только само здание. Люди, которые его населяют, сломлены и больны. По крайней мере большинство. Казалось, брат Иоганнес испугался собственных слов, потому что тут же прижал руку ко рту и внезапно замолчал. Афра разволновалась. — И как это понимать, брат Иоганнес? — спросила она. Монах отмахнулся. — Лучше бы я промолчал. Но рано или поздно вы все равно заметили бы, что происходит за стенами монастыря Монтекассино. Это замечает каждый, кто пробудет здесь более двух дней. Конечно же, слова монаха-алхимика возбудили любопытство Афры. Но она очень устала, и, кроме того, у нее было достаточно времени, чтобы прояснить ситуацию в течение нескольких дней. У входа в дом для паломников им навстречу вышел толстый монах. На нем были белые одежды и доходивший до пола фартук. Брат Иоганнес представил ему господина Илию, который хотел на несколько дней воспользоваться его гостеприимством. — Если хотите, — заметил брат Иоганнес, обращаясь к Афре, — то завтра я зайду за вами после утренней молитвы и познакомлю с братом библиотекарем. Предложение алхимика показалось Афре скорее навязчивым. Несмотря или, скорее, благодаря своему одеянию она была достаточно уверена в себе, и ей не нужна была ничья помощь. Но, немного поразмыслив, Афра решила принять предложение брата Иоганнеса. Может быть, у него действительно не было никаких дурных намерений, может быть, из-за событий последних недель она стала чересчур недоверчивой. Хозяин постоялого двора брат Атаназиус был единственным бенедиктинцем, ночевавшим вне стен монастыря. Для остальных тяжелые, обитые железом ворота закрывались после вечерни и открывались только к заутрене. У Атаназиуса было широкое круглое лицо, похожее на огненный шар, и это впечатление еще больше усиливалось из-за его рыжих волос, подстриженных примерно так же, как и у Афры. Что отличало бенедиктинцев от большинства других монахов, так это их веселость. Когда Афра сразу же сказала Атаназиусу об этом, он ответил: — Даже если в Ветхом и Новом Завете говорится об одномедикственном смешливом человеке, то все же нигде не написано, что смех и веселье на земле запрещены. Не могу себе представить, чтобы Господь создавал смех только для того, чтобы потом его запретить. Когда со скромным ужином (со странным блюдом из грибов с толстенькими сосисками) было покончено, брат Атаназиус налил по бокалу красного вина с солнечных склонов Везувия — так, подмигнув, пояснил хозяин постоялого двора. И поскольку уже настал вечер и в общей комнате постоялого двора был всего один-единственный гость, брат Атаназиус подсел к Афре за стол и без приглашения заговорил. Неожиданно, но без всякой задней мысли он спросил: — Откуда вы родом, господин Илия? Афра не видела причин скрывать это. Достаточно она уже лгала. Поэтому она ответила: — Мой дом в Страсбурге. Это к северу от Альп. — Ах, вот как, — ответил толстый бенедиктинец. — Знаете Страсбург? — Только название. Я еще никогда не ездил дальше Рима. Нет, но пару дней назад здесь уже побывал один человек из Страсбурга. Он был купцом и очень спешил. Афре с трудом удалось скрыть свое волнение. При этом ее голос, который она старательно понижала, когда говорила, чтобы никто не сомневался в том, что перед ним мужчина, прозвучал неожиданно высоко: — А вы не помните, как его звали? Только благодаря выпитому вину брат Атаназиус ничего не заподозрил. Он спокойно ответил: — Нет, имя его я забыл. Я только знаю, что он привез что-то для монастыря и поехал дальше на торговую ярмарку в Мессину. Купцы всегда спешат. — Может быть, его звали Мельбрюге, Гереон Мельбрюге? — Афра вопросительно посмотрела на брата Атаназиуса. Тут монах ударил кулаком по столу и поднял вверх указательный палец, словно только что изобрел теорему Пифагора. — Клянусь смертью святого Бенедикта, Мельбрюге, так его и звали! — Когда это было? — продолжала расспрашивать Афра. Толстый бенедиктинец нахмурился, стараясь припомнить. — Это было около недели назад, пять-шесть дней. А вы договаривались с ним о встрече? — Нет-нет, — отмахнулась Афра и стала громко зевать. — Я страшно устал. Если позволите, я пойду спать. — Да благословит вас Господь! Афра была рада снять с себя мужское платье и испытала от этого огромное облегчение. Притворяться мужчиной было глубоко противно, ведь она была женщиной и ей это нравилось. Брат Атаназиус приготовил для нее комнату на одного человека, и, словно он догадывался, что ей есть что скрывать, дверь этой комнаты запиралась на засов. После разговора с хозяином постоялого двора Афра могла быть уверена, что находится совсем близко от пергамента. Теперь оставалось только забрать документ, не привлекая к себе внимания. Афра уже давно не спала так хорошо и так долго. Под чужим именем, переодетая в мужское платье, она чувствовала себя в безопасности. Когда монастырский колокол прозвонил к заутрене, она уже проснулась. В это время было еще темно и очень холодно, поэтому Афра снова натянула одеяло на голову и задремала. Мысленно она уже завладела пергаментом и находилась на пути домой. Но где теперь ее дом? Вернуться в Страсбург Афра не могла. Кто знает, жив ли еще Ульрих фон Энзинген. В Ульме следовало опасаться, что ее обвинят в соучастии в убийстве жены архитектора или даже в колдовстве. Нет, Афре следовало начать новую жизнь в каком-нибудь месте, где никто ее не знает, где судьба будет к ней благосклоннее. Она не знала, где это. Знала только, что пергамент поможет ей определиться. От волнения Афра задрожала всем телом, когда подумала, что могло случиться с книгами, которые вез из Страсбурга в Монтекассино Гереон Мельбрюге. Она знала превратности долгого пути по собственному опыту. Наконец девушка не выдержала и выскользнула из-под одеяла. Встала, облачилась в мужское платье — грудь она скрыла под платком, который обмотала вокруг тела. Вскоре на постоялый двор за Афрой пришел брат Иоганнес. Он уже прочел «Радуйся», побывал на заутрене и, казалось, был в хорошем расположении духа. С востока осеннее небо уже освещалось первыми лучами солнца. Пахло влажной листвой. — Кое-что покажется вам, возможно, странным, — заметил монах-алхимик, когда они шли к монастырским воротам. Защищаясь от холода, он прятал руки в рукава. — Это вы еще вчера говорили, брат Иоганнес! Монах кивнул. — Я не могу сказать вам всю правду. Все равно вы не поймете. Скажу только: не каждый человек, одетый в рясу, который встретится вам в монастыре Святого Бенедикта, — монах. И не каждый, кто представляется богобоязненным, угоден Богу на самом деле. Загадочные слова алхимика рассердили Афру: — В таком случае вы — вовсе не бенедиктинец? — Во имя святого Бенедикта и его добродетельной сестры Схоластики, я — бенедиктинец, да поможет мне Бог! — Тогда я не понимаю вас, брат Иоганнес. — Это и неудивительно, господин Илия, пока что неудивительно. — Вы не могли бы объяснить немного подробнее? Алхимик вынул правую руку из рукава и приложил палец к губам — они приближались к монастырю. Афра удивилась: в воротах было два входа. Один вел налево, второй направо. Но в то время как правая дверь была открыта, левая была заперта. Брат Иоганнес пригласил Афру следовать за собой, направо. Брат Иоганнес прошел мимо стриженного налысо привратника, критически оглядевшего пришедших из своего арочного окна, и направился по открытому крестовому ходу. Понять первоначальное предназначение этого хода было трудно. Колонны и арки были большей частью разрушены. Лежали сложенные для дальнейшего использования тесаные камни. Справа, там, где крестовый ход менял свое направление, узкая дверь вела на винтовую лестницу. Много раз обернувшись вокруг своей оси, они попали на верхний этаж, откуда можно было заглянуть во внутренний двор. При этом Афра обратила внимание на непреодолимую каменную кладку, повторявшую извилистый рисунок реки в Малой Азии и делившую комплекс зданий на две части. И прежде чем Афра успела спросить, каково назначение этого разделения, брат Иоганнес схватил ее за руку и потащил дальше, словно он очень торопился. Афра мерзла. Но не из-за холодного воздуха раннего осеннего утра — обрушившиеся камни развалин монастыря заставили ее содрогнуться, они привели ее в непонятное волнение. В отличие от больших соборов к северу от Альп, устремленная в небо архитектура которых заставляла чаще биться даже сердца неверующих, пришедший в упадок монастырь Монтекассино производил удручающее и жуткое впечатление. Быстро и молча они достигли наконец входа в библиотеку. На каменной балке над входом было написано: «SAPERE AUDE». Заметив вопросительный взгляд Афры, монах пояснил: — Бойся быть мудрым. Это одно из крылатых изречений римского поэта Горация. На троекратный стук им открыл бородатый грустный библиотекарь, быстро оглядевший посетителей, и поспешно скрылся среди книжных стеллажей, источавших спертый запах. — Брат Маурус! — прошептал монах-алхимик Афре. — Он немного со странностями — как и все, кто проводит свою жизнь среди книг. Они вместе отправились на поиски библиотекаря, который так внезапно скрылся среди книг. — Брат Маурус! — тихо позвал алхимик, словно опасаясь, что от громкого голоса книги могут попадать. — Брат Маурус! Спустя некоторое время они услышали раздавшиеся вдалеке шаги, и, словно призрак, из книжного лабиринта появился хмурый библиотекарь. Увидев его, Афра невольно задалась вопросом: почему библиотекари обязательно должны быть старыми и грустными? Отец всегда утверждал обратное: благодаря книгам остаешься молодым и счастливым — так говорил он и именно поэтому научил ее читать и писать. — Меня зовут Илия, мой отец был библиотекарем у графа фон Вюрттемберга, — представилась Афра. Она ожидала, что брат Маурус отнесется к ней так же недоверчиво, как и монах-алхимик поначалу, но, к ее великому удивлению, черты лица библиотекаря оживились; приложив усилия, можно было даже увидеть на его лице улыбку, когда он хриплым голосом отозвался: — Я хорошо помню библиотекаря графа фон Вюрттемберга! Высокий, статный мужчина, очень начитанный и ученый, в самом настоящем смысле этого слова. — Маурус замолчал и недовольно взглянул на брата Иоганнеса. Можно было подумать, что библиотекарь что-то имеет против него, да так оно и было. Брат Иоганнес коротко попрощался и, уходя, обратился к Афре: — Если вам понадобится помощь, вы найдете меня в лаборатории в подвале, напротив дороги к зданию. Едва тяжелая дубовая дверь закрылась за собратом, как библиотекарь, ядовито произнес: — Пусть даже это идет вразрез с заповедью о любви к ближнему, я не люблю его, терпеть не могу. Он весь лжив, как змей Лукавого, а его наука — начало безбожия на земле. Как вы вообще с ним встретились, господин Илия, — кажется, так вас зовут? — Правильно, меня зовут именно так. А брата Иоганнеса я встретил случайно по пути в Монтекассино. Афре показалось, что библиотекарь сверлит ее взглядом. Прищурившись, он медленно оглядывал собеседника с ног до головы, и Арфа забеспокоилась, что он разгадал ее маскарад. — Господин Илия, — задумчиво повторил брат Маурус, словно это имя о чем-то напомнило ему. — А как поживает ваш отец? — вдруг спросил он. — Он ведь уже не молод? — Мой отец давно умер. Упал с лошади и умер. — Да ниспошлет Господь вечный покой бедной его душе. — Подумав, Маурус продолжил: — А вы, должно быть, унаследовали его должность, молодой господин? После того как брат Маурус сам подсказал ей ответ, Афра внезапно решилась изменить первоначальный план. — Да, — подтвердила она слова бородатого бенедиктинца, — я тоже библиотекарь, хотя я еще молод и мне не хватает опыта, так нужного в этом деле. Но, как вы знаете, эту профессию не изучить, как теологию, медицину или математику. Только опыт и многолетнее общение с книгами могут сделать из несведущего человека опытного библиотекаря. Так, по крайней мере, считал мой отец. — Мудрые слова, господин Илия! И вы, наверное, хотите пополнить свои познания? — Так и есть, брат библиотекарь. Мой отец часто говорил о вас и ваших знаниях. Он считал, что если и есть человек, способный его чему-то научить, то это брат Маурус из монастыря Монтекассино. Старик хитро засмеялся. Он громко каркал, да так, что едва не подавился. И, немного успокоившись, хрипло воскликнул: — Фарисей! Вы — фарисей, господин Илия! Хотите подлизаться медовыми речами ради собственных целей. Никогда ваш отец не говорил обо мне таким образом. Он был тертый калач, хотя и очень умный. Он выкупил у меня за пару вшивых дукатов целую повозку книг, которые, как он утверждал, ничего не стоят или которых у нас по две или по три. Я поверил ему и предоставил выбирать. Монастырь находился на грани разорения и был рад каждому дукату. Не только кельи монахов, но и самое большое собрание книг в христианском мире были открыты всем ветрам и непогодам, потому что у монастыря обвалилась крыша. Не раз нам приходилось сметать снег с фолиантов. Аббат Алексиус велел продавать книги, которые были не очень важны для жизни монастыря. Алексиус отчасти был прав — кому нужна вся эта груда знаний, изъеденная влагой и плесенью настолько, что остаются только обложки? Так вашему отцу помогла сама судьба и моя неопытность. И только много лет спустя, когда я приводил библиотеку в порядок, по спискам книг мне стало понятно, что ваш отец купил у нас лучшие фолианты. Поэтому мне сложно представить себе, что он мог так отзываться о моих способностях. — Но поверьте мне, это правда! Брат Маурус поднял обе руки, словно хотел сказать: хорошо, хорошо, хватит завирать. Громкая речь библиотекаря привлекла внимание нескольких монахов, занимавшихся своей работой в огромном лабиринте книг, — архивариусов, писцов, рубрикеров и носильщиков книг. Афра познакомилась с ними издалека. Куда бы она ни повернулась, головы любопытных тут же прятались за стеллажами, словно лисы в норы. Наконец Афра снова заговорила: — С вашего позволения, я провел бы у вас пару дней, чтобы записать названия книг, списки которых пригодились бы для нашей библиотеки, а также чтобы поучиться у вас хранению и каталогизации книг. Я прошу вас, не отказывайте мне. Вы совершенно не будете замечать моего присутствия! Бородатый монах нахмурился так, словно раскусил горький орех. Нетрудно было догадаться, что он ответит. — Или мне лучше спросить позволения у вашего аббата? — продолжала Афра. Брат Маурус неохотно покачал головой: — В Монтекассино нет аббата. Официально на святой горе нет даже бенедиктинцев. По крайней мере, никто не чувствует себя за нас в ответе, ни церковная, ни мирская власть. Нас осталось всего пара десятков монахов, которые держатся. Позор для христианского Запада! Боясь, что аббат откажет ей в просьбе, Афра предложила: — Я мог бы, если вам так мешает мое присутствие, работать ночью… — Нет, ни в коем случае! — прервал ее брат Маурус. — После начала вечерней молитвы библиотека закрывается, и никто не входит в нее. Никто! Афра не знала, как толковать бурную реакцию бородатого бенедиктинца, и не решилась повторить просьбу. Тем сильнее удивил ее внезапный ответ библиотекаря, проговорившего с явной неохотой: — Ну хорошо, господин Илия, можете оставаться. Ради Христа и книг. Вам есть, где остановиться? — О да, — взволнованно ответила Афра, — я расположился у брата Атаназиуса на постоялом дворе для пилигримов. Спасибо! Весь первый день Афра для отвода глаз занималась ничего не значащими делами. Она для вида записывала названия книг неизвестных ей авторов. При этом от ее глаз не укрылось то, что за ней постоянно наблюдали. По-настоящему же ее интересовала толстая книга в коричневом кожаном переплете под названием «Compendium theologicae veritatis». Но чем дольше Афра искала ее, тем чаще встречались ей книги в коричневом кожаном переплете. К тому же Афра уже точно не помнила толщину книги. Ей казалось, что размер соответствует примерно локтю. И вообще, раньше она думала, что книги бывают только большие и маленькие. А теперь Афра узнала, что бывают книги различных размеров, которые называются очень странно: folio, quart, octav, duodez. Это существенно усложняло поиск. К концу первого дня Афра не знала, что делать, и чувствовала, что проиграла. То, что казалось ей таким легким, было совершенно невозможным. Книжные полки достигали двух этажей в высоту, и нужна была лестница, чтобы попасть наверх. А там сквозь щели в черепице дул холодный осенний ветер. Воздух был влажным и сырым. Конечно же, она могла спросить брата Мауруса о «Compendium theologicae veritatis», но это казалось ей слишком опасным. У Афры было такое впечатление, что старый библиотекарь догадывается, что ей нужно что-то конкретное. То недоверие, с которым встретили ее Маурус и остальные монахи, работавшие в библиотеке, не оставляло надежды. И если ей нужно было еще какое-то доказательство, то оно представилось само, когда брат библиотекарь вечером позвонил в звонок, оповещая, что библиотека закрывается. И словно бы между прочим, так, чтобы библиотекарь ничего не заподозрил, Афра спросила его, не приезжал ли к ним недавно купец с Рейна по имени Мельбрюге, не привозил ли книги из Страсбургского монастыря доминиканцев. — Как вы сказали, его звали? — Мельбрюге из Страсбурга. — Никогда не слыхал. А почему вы спрашиваете, господин Илия? — Ах, — поспешила ответить Афра, — мы встречались в Зальцбурге, и он сказал, что везет книги для монастыря Монтекассино. — Нет, — с нажимом ответил библиотекарь, — не знаю я никакого Мельбрюге и не поддерживаю никаких связей с доминиканцами из Страсбурга. Афра этим, казалось, удовлетворилась и попрощалась. В ее голове роились сотни мыслей. Почему, во имя всего святого, брат Маурус отрицал приезд Гереона Мельбрюге? Толстый брат Атаназиус, когда вино вчера вечером развязало ему язык, подтвердил пребывание Мельбрюге в монастыре. Также он знал, что тот привез что-то для монастыря. Какие у Мауруса в таком случае могут быть причины скрывать это событие? Неужели же она по прибытии в Неаполь совершила ошибку, ошибку, из-за которой ее преследователи смогли напасть на ее след? Может быть, она слишком легкомысленно приняла внезапное расположение, с которым к ней отнеслись посланник и его жена? Неужели же все это была только искусная игра? Это трудно представить себе, если вспомнить о дорогом кольце, подаренном Афре донной Лукрецией, которое она носила теперь на кожаном ремешке на груди. Уже почти стемнело, когда Афра шла по бесконечному коридору верхнего этажа. Брат Маурус отпустил ее без фонаря, хотя что значит «отпустил», ее просто выгнали из библиотеки. Нет, он не рукоприкладствовал, но человека можно заставить покинуть комнату и с помощью жестов. По витой каменной лестнице, по необходимости приведенной в первоначальное состояние, но по-прежнему опасной, Афра попала в крестовый ход на первом этаже и наконец оказалась у монастырских ворот. Но ворота были закрыты, а сторожка привратника — пуста. Она опоздала. Из базилики доносилась литания вечерней молитвы. Литании поют совершенно не затем, чтобы восхвалять земное существование, но здесь попеременное пение звучало настолько жутко, словно жалобы проклятых в подземном мире. Одна мысль о том, что придется провести в монастыре ночь, вызвала у Афры содрогание. Единственный, кто мог ей помочь, был брат Иоганнес. Поэтому она пошла по дороге, ведущей к зданию, и стала искать вход в подвал. Это было легче сказать, чем сделать, потому что комплекс зданий, даже снаружи выглядевший довольно внушительно, внутри был еще больше. Это впечатление усиливалось от многочисленных признаков разрушения и восстановительных работ, придававших монастырю сходство с лабиринтом. В поисках хода в подвал Афра открыла добрую дюжину дверей. Они большей частью вели в заброшенные, мрачные комнаты, откуда доносились отвратительные запахи. В основном это были кладовые с различными бочонками и чанами, старым инвентарем, была там и заброшенная мастерская. Жуткое зловоние доносилось из покоя, служившего монахам для отправления нужды, но состоявшего всего лишь из одной доски и девяти проделанных в полу дырок, которые вели прямо на улицу. На стене висел горящий фонарь, единственный источник света, который ей пока что встретился. Афра взяла его и направилась к лестнице, которая сначала шла наверх, к площадке, откуда направо вела на второй этаж, а налево в подвал, в зал с низкими массивными колоннами, подобными тем, что встречаются в криптах соборов к северу Альп. Над приземистыми колоннами был нюрверный свод, не пострадавший во время землетрясения. При свете фонаря колонны отбрасывали на пол причудливые толстые тени. — Кто это? — услышала Афра голос у себя за спиной и обернулась. Из тени появился брат Иоганнес. — Ах, это вы, господин Илия! — Ворота закрыты, а брат привратник, наверное, на вечерне. Я слишком задержался в библиотеке. — Наверное. Но, по крайней мере, не зря? — Ну что значит «не зря»? Я ищу редкие книги, которые могут пригодиться в библиотеке графа Вюрттемберга. — Вы их нашли, господин Илия? — В принципе да. Только вот я не знаю, как мне попасть в место ночлега. Вы не могли бы мне помочь, брат Иоганнес? Монах понимающе кивнул. — Пусть сначала окончится вечерня. Я вижу, вы замерзли. Пойдемте. В другом конце зала с колоннами находился низкий вход в комнату алхимика. — Пригнитесь! — предупредил брат Иоганнес и положил руки Афре на плечи. Низко склонившись, они вошли в комнату, и когда Афра снова смогла выпрямиться, она удивленно спросила: — Во имя всего святого, почему у вас такой низкий вход в лабораторию? — Почему? — Монах-алхимик ухмыльнулся. — Потому что каждый, кто войдет в эту комнату, должен склоняться перед достижениями алхимии. — Удачная идея! — воскликнула Афра и огляделась по сторонам. Ее взору открылась комната алхимика Рубальдуса, жившего у ворот Ульма. В противоположность всей той мишуре, которой окружал себя Рубальдус, лаборатория брата Иоганнеса казалась очень скромной. Она была обставлена со спартанской простотой, но огромное количество подписанных стенных шкафов, дверок и ящиков, а в первую очередь — ломившихся от книг полок указывало на то, что бенедиктинец работал с большим размахом. Особый интерес вызвало у Афры узкое, высотой почти в человеческий рост зеркало на деревянной подставке. Она подошла к нему и с удовольствием стала себя разглядывать. Впервые Афра увидела себя в полный рост, да еще в мужском платье. На шестиугольном столе в центре комнаты без окон стоял стеклянный чан, локоть в квадрате. Он был на две трети наполнен водой, а на дне плавало нечто тяжелое. Рядом лежала раскрытая книга. Когда брат Иоганнес заметил любопытный взгляд Афры, он с гордостью в голосе пояснил: — Попытка повторить чудеса Господа нашего Иисуса Христа с помощью науки алхимии. Понимаете, что я имею в виду? — Ни единого слова, — ответила Афра. — Разве Господь наш Иисус не творил чудеса? — Конечно же, творил. Я только хочу это доказать. Афра подошла поближе к стеклянному чану и в ужасе отпрянула. — И-и-и, дохлая крыса! — воскликнула она и отвернулась. — Ну вы же не боитесь дохлых крыс, словно девица? — Нет, конечно, — ответила Афра, хотя крысы вызывали у нее отвращение и ужас. — У меня только возник вопрос: какое отношение имеет дохлая крыса к чудесам, творимым Господом нашим? — Я с удовольствием вам покажу, если вам интересно. Вы наверняка знаете Евангелие от Матфея, то место, где Иисус идет по Генезаретскому озеру. — Да, конечно, это чудо, как написано в Библии. — Неверно. Богу не нужны чудеса, чтобы ходить по воде, он и так это умеет. Но у Матфея [14:28] написано, что, когда ученики увидели Иисуса идущим над водой, они испугались, и Петр воскликнул: «Господи! Если это Ты, повели мне прийти к Тебе по воде!» На это Иисус сказал Петру, который, как известно, как большинство людей, не умел плавать: «Иди!» И Петр поверил, прыгнул в воду и приблизился к Иисусу, не утонув. Вот это было чудо. Потому что вообще-то Петр должен был утонуть в Генезаретском озере, как вот эта крыса. — Простите, брат Иоганнес, но какое отношение дохлая крыса имеет к Петру? — Смотрите! — Алхимик вынул из стенного шкафа миску с какими-то бесцветными гранулами. Потом он склонился над стеклянным чаном и посмотрел на дохлую крысу, лежавшую на дне чана. Наконец он сказал, и в его взгляде было нечто демоническое: — Крыса утонула, потому что я так хотел. Хотя уберечь ее от этого было в моей власти. И, говоря это, брат Иоганнес запустил руку в миску и высыпал гранулы в стеклянный чан. Сначала ничего не произошло. Но внезапно дохлая крыса стала подниматься со дна и медленно, словно влекомая невидимой силой, оказалась на поверхности и до половины высунулась из воды. — Чудо, действительно чудо! — взволнованно воскликнула Афра. — Вы волшебник! — Нет, не волшебник, — остудил алхимик пыл Афры. — Вы только что видели чудо алхимии. То, что большинство людей считают чудом, на самом деле всего лишь форма особого знания. А поскольку Бог сам знание и мудрость, он может, как показывает этот простой пример, сотворить любое чудо. Таким образом, неверие в чудеса свидетельствует о глупости. — В таком случае вы можете сделать видимыми надписи, которые скрыты от глаз обычных людей? — задумчиво сказала Афра. Алхимик поднял на нее взгляд. — С чего вы это взяли? — Я слышал об этом. Говорят, что есть некие тайные надписи, которые чудесным образом исчезают и при необходимости могут таким же чудесным образом проявиться. Брат Иоганнес кивнул. — Криптография относится к самым популярным из тайных наук. Но только несведущий может называть тайнопись наукой. На самом деле криптография — это не что иное, как использование элементов алхимии для тайных целей. Этим черным искусством занимаются только шарлатаны. — В основном алхимики, если позволите мне заметить. Обычный христианин не имеет ни малейшего понятия о жидкостях, которые нужны для того, чтобы надпись исчезла или же при необходимости появилась из ниоткуда. — К сожалению, вы правы, господин Илия. Нигде нет такого большого количества шарлатанов, как среди алхимиков. Наша наука опустилась до шутовства, до жалких ярмарочных фокусов! — Я совершенно не представляю себе, как такое может быть, — с наигранным равнодушием сказала Афра. — Поверьте мне, это возможно. Завтра я покажу вам, как на пустом пергаменте вдруг появляется текст. — Покажете, брат Иоганнес? — Нет ничего проще. Раствор невидимых чернил есть у каждого уважающего себя алхимика. А что касается — Вы сказали — Это такая жидкость, которая проявляет невидимые надписи. Это никакое не колдовство, довольно простой рецепт. Брат Иоганнес снял с полки книгу и раскрыл ее. У Афры перехватило дыхание, когда она увидела название книги — «Alchimia Universalis». Это была та самая книга, которую в Страсбурге сунул ей в руки брат Доминик. — Завтра, — сказал алхимик, — жидкость будет готова. Афра взволнованно отозвалась: — Буду с нетерпением ждать! Брат Иоганнес удивленно ответил: — Если вам интересна моя наука, то я могу показать совершенно другие эксперименты. Но не сегодня. Я занимаюсь одним экспериментом, который способен взволновать даже такого просвещенного алхимика, как я. — Могу ли я узнать, о чем идет речь? Брат Иоганнес отвернулся, но потом в нем заговорило присущее каждому человеку, даже бенедиктинцу, честолюбие, и он серьезным голосом ответил: — Я доверяю вам и верю, что вы никому не расскажете. Идемте! Он провел Афру к двери, похожей на стенной шкаф. За ней оказался вход в маленькую квадратную комнату. Когда монах зажег масляные лампы, висевшие на стенах, Афра увидела склад алхимических приборов: глиняные сосуды с надписями по-латыни, стеклянные колбы причудливых форм, соединенные трубками со светящимися жидкостями. Эта комната походила на лабораторию Рубальдуса. Она выглядела зловеще и угрожающе. Когда брат Иоганнес заметил испуганный взгляд Афры, он взял девушку за руку и бросил на нее томный взгляд. Афра почувствовала волнение, которого не должна была испытать. Ведь она играла роль мужчины, а брат Иоганнес был монахом. Еще когда они подъезжали к монастырю, Афра замечала эти нежные взгляды монаха-алхимика. Не то чтобы он вызывал у нее отвращение, но в этой ситуации бенедиктинца нужно было остановить. Поэтому Афра осторожно, но решительно забрала руку. Брат Иоганнес испугался, большей частью, наверное, самого себя, и с наигранным равнодушием сказал: — Вот так выглядит место, где алхимик занимается поисками философского камня. И честно говоря, я уже близок к тому, чтобы его найти. — Философский камень? — Афре уже приходилось слышать об этом. Но никто, даже ее отец, не мог ей объяснить, о чем идет речь. — А как понять необразованному в алхимии простому христианину, что такое философский камень? Брат Иоганнес поднял брови и задумчиво ухмыльнулся: — Философский камень — по всей вероятности не камень, а, скорее всего, порошок, с помощью которого неблагородные металлы, такие как медь, железо или ртуть, могут превращаться в золото. Как следствие: тот, кто найдет философский камень, сильно разбогатеет. — И вас на самом деле интересуют поиски философского камня, брат Иоганнес? Мне казалось, что правила ордена Святого Бенедикта предписывают в первую очередь бедность. — Это действительно так, господин Илия. Но в своих экспериментах я стремлюсь не к тому, чтобы достичь богатства, мне интересен эксперимент сам по себе, хотя, — несколько смущенно улыбнулся монах, — небольшое богатство монахам Монтекассино не помешало бы. — И вы действительно напали на след философского камня? — Чтобы быть до конца честным, в нашей библиотеке я несколько дней назад обнаружил копию книги, написанной монахом-францисканцем, алхимиком, как и я, сто лет назад во французском конвенте Орилак. Меня заинтересовало название «De confedentione veri lapidis»,[23] хотя имя Жана де Рупессика, так звали монаха, я еще никогда раньше не слышал. Брат Маурус, библиотекарь, принадлежащий к числу самых умных людей Монтекассино, знал о нем только то, что тот поссорился с Папой из-за своих открытий в области алхимии. Его труды запретили, а самого брата Рупессика сожгли в Авиньоне как еретика. — Так вы пользуетесь трудами еретиков? Алхимик бросил на Афру презрительный взгляд. А потом вынул из ящика потрепанную книжечку. Она была настолько мала, что ее можно было спрятать в рукаве, а пергаментный переплет так изгибался, словно страдал под тяжестью веса книги. В то же время из лаборатории раздался звук закрывшейся двери. Алхимик пошел туда, посмотреть, все ли в порядке, но вскоре вернулся, ничего не обнаружив, и раскрыл труд францисканца. — Я прочел эту книгу полностью, до последней строчки. Но нигде не нашел ни единой еретической мысли. Зато на странице 144 я обнаружил наряду с теоретическими объяснениями существования философского камня под заголовком «Квинтэссенция сурьмы» следующее замечание: «Перемолоть хрупкую руду сурьмы до такой степени, пока ее нельзя будет взять в пальцы. Высыпать этот порошок в дистиллированный уксус и подождать, пока тот не приобретет окраску. Продистиллировать получившийся уксус. После этого в стеклянном горлышке алембика[24] увидишь чудо, когда кроваво-красные капли будут стекать по светлой руде сурьмы, подобной тысяче крохотных вен. То, что стечет, храни в драгоценном сосуде, потому что обладание им стоит дороже всех сокровищ мира. Это красная квинтэссенция». — И вы уже проводили опыты? — Нет, но сегодня это должно мне удасться с Божьей помощью. — В таком случае я желаю вам всего самого доброго, брат Иоганнес. Если вы мне дадите возможность незаметно улизнуть. Бенедиктинец провел рукой по лицу и ответил: — Ворота монастыря сегодня больше не откроются. Но у меня есть — Если вы мне доверяете, — дерзко заметила Афра, — можете дать мне ключ и заниматься своими экспериментами. Завтра я вам его верну. Предложение Афры показалось алхимику вполне приемлемым. Он охотно протянул ей инструмент, у которого с обычным ключом общего было то, что у него было кольцо. Там, где обычно у ключей бородка, из ствола росли железные нити. Афра уже разобралась с дорогой. Но, дойдя до крестового хода, который вел как раз прямо к монастырским воротам, она передумала, снова поднялась по винтовой лестнице наверх и направилась к библиотеке. У двери она остановилась и прислушалась. Не услышав подозрительных звуков, она всунула Афра твердо решила найти книгу со спрятанным в ней пергаментом, даже если на это уйдет целая ночь. Но с чего начинать? Первые случайные поиски остались безрезультатными, потому что она чувствовала, что за ней наблюдают. Даже если бы она нашла «Compendium thelogicae veritatis», среди бела дня было просто невозможно вынуть пергамент так, чтобы этого не заметили. Ее по-прежнему занимала мысль: почему библиотекарь отказался признать визит Мельбрюге? Ни брат Маурус, ни Мельбрюге не могли знать о существовании пергамента. Так к чему скрывать? Что сильно затрудняло поиск книги, так это не только то, что библиотека в Монтекассино, несмотря на огромный понесенный ущерб, была по-прежнему одной из самых больших библиотек на Западе. Затрудняло поиск еще и то, что раздел теологии, составлявший в других библиотеках примерно треть всех книг, в Монтекассино составлял девять десятых всего количества. Более того, автор книги был неизвестен. А это означало, что нужно найти одну книгу среди семидесяти тысяч. Пока Афра освещала покрытые пылью фолианты, возвышавшиеся над ней, словно бастионы, пока ее постепенно оставляла надежда найти в этом хаосе знаний что-то определенное, ее взгляд упал на круглую стопку сложенных друг на друга книг, ротонду, достигавшую бедер и заинтересовавшую Афру. Подойдя поближе, девушка заметила, что тот, кто свалил здесь в спешном порядке книги, очевидно, преследовал цель что-то среди них спрятать. Сооружение странным образом напоминало «порядок» в библиотеке брата Доминика, замуровавшегося среди книг в страсбургском монастыре доминиканцев. Мгновение Афра колебалась, потом начала перебирать книги, сначала верхний ряд, потом следующий. Ей даже не нужно было соблюдать осторожность и опасаться перепутать книги — они были сложены без какой-либо видимой системы. Когда Афра сняла третий ряд, стала видна круглая крышка, верх деревянного бочонка. Афра вспыхнула, по спине побежал холодный пот. Когда девушка увидела клеймо на крышке, щит с широкой полосой, ведущей из верхнего левого угла в нижний правый, герб Страсбурга, сомнений больше не осталось: она нашла то, что искала. Пергамент! — стучало у нее в висках. Пергамент! Афре казалось, она уже у цели. Но, сняв крышку и посветив фонарем внутрь, она разочарованно замерла: сосуд был пуст. Из глаз Афры брызнули слезы бессильной ярости. И, словно не желая иметь ничего общего со всем этим, она зарылась лицом в книги. Ее охватили бессилие и разочарование. Тут раздались голоса и звук открывшейся двери. Но поскольку эти звуки доносились не от той двери, которая вела в монастырь, а с противоположного направления, поначалу Афра не обратила на шум никакого внимания. Ведь она знала, что в монастырях есть система таинственных труб, которые странным образом передавали звуки. Но потом раздались шаги. Там, откуда они приближались, должно быть, была другая дверь. Афра поспешно привела книги в порядок и погасила свет. Потом быстро удалилась в направлении той двери, через которую вошла в библиотеку. Девушка бесшумно закрыла дверь за собой с помощью Ночь была холодной и влажной. По дороге к постоялому двору для пилигримов Афра вся дрожала. Но вовсе не от холода, а от волнения. Хотя она и не нашла книгу с пергаментом, но все же, благодаря бочонку с гербом Страсбурга на крышке, она получила доказательство того, что Гереон Мельбрюге выполнил данное ему поручение. Придя в свою комнату, Афра тут же заметила беспорядок в своем багаже. Она с ужасом осознала, что там были только женские платья. И, пытаясь заснуть, девушка размышляла о ночных событиях в библиотеке, а еще ее мучил вопрос о том, кто и с какой целью рылся в ее вещах. На следующее утро перед обильным завтраком Афра покормила лошадь. На завтрак была густая овсяная каша с салом и взбитыми яйцами, хлеб, сыр и простокваша. Афра чувствовала себя ослабленной, потому что в последнее время уделяла еде очень мало внимания. К ее огромному удивлению, брат Атаназиус, толстый хозяин постоялого двора, не задавал никаких вопросов по поводу того, почему она так поздно вернулась в свою комнату. При этом он точно знал, что монастырские ворота закрывались еще раньше, чем начиналась вечерня, и что в ночное время на святой горе практически некуда больше пойти. Пока Афра занималась поглощением обильного завтрака, она чувствовала, что брат Атаназиус за ней наблюдает. Время от времени он выглядывал из двери, ведущей на кухню, словно проверял, все ли в порядке. Но, тем не менее, каждый раз, когда их взгляды встречались, его широкий череп тут же исчезал. Таким образом, в комнате постоялого двора царило странное напряжение, причины которого Афра не знала. Когда голова монаха в очередной раз появилась в дверном проеме, Афра подозвала брата Атаназиуса. Она вынула из-под камзола кошелек с деньгами, достала оттуда две серебряные монеты и бросила их на стол перед собой с такой силой, что они зазвенели. — Не стоит бояться, что я не заплачу вам за постой, — с упреком сказала Афра. — Думаю, этого хватит! Хозяин постоялого двора попробовал одну из монет на зуб, чтобы проверить, не фальшивая ли она. Потом с низким поклоном ответил: — Господин, это больше, чем стоят еда и постель за десять дней. У нас обычно не платят вперед. — Тем не менее я, как вы видите, плачу. Ваше недоверие действует мне на нервы! — Это не из-за денег, — ответил хозяин постоялого двора и подозрительно огляделся по сторонам, не подслушивает ли кто. Хотя в общей комнате никого, кроме них, не было. Наконец брат Атаназиус отрывисто заговорил: — Монахи Монтекассино давно бы умерли с голоду, если бы много лет назад мы не разрешили миноритам[25] входить в наш монастырь. Они пришли в сандалиях на босу ногу, в шерстяных плащах с капюшонами. Им можно было бы посочувствовать, если бы не деньги, которых у них было в избытке. Их предводитель, я умышленно не говорю «аббат» или «настоятель», как принято называть высшие чины среди монахов, их предводитель пообещал произвести ремонт Монтекассино и, кроме того, поддерживать нас каждый год сотней золотых дукатов. Этого было достаточно для дальнейшего существования нашей общины, про которую Папа римский уже давно забыл. Но едва мы дали им разрешение, как чужие монахи стали вести себя совершенно иначе. Вместо смирения они проявили высокомерие и заносчивость. Сначала мы разделили оснащение монастыря, чтобы у всех был доступ ко всему. Но однажды минориты начали строить стену прямо посреди нашего монастыря. Они устанавливали двери и носили воду из единственного монастырского колодца. Минориты оставили без внимания только наполовину разрушенную базилику. Тогда мы поняли, что их послал дьявол. — А почему вы просто не выгоните чужих монахов? — задумчиво спросила Афра. — Вам легко говорить, — ответил брат Атаназиус. — У нас больше нет прихода и земли, и, чтобы не умереть с голоду, мы вынуждены жить на скудные пожертвования, которые в летнее время нам оставляют пилигримы. Но богатые не совершают паломничеств к могиле святого Бенедикта, который, как известно, проповедовал бедность. А подаяния бедных предназначены скорее для того, чтобы попасть в Царствие Небесное, как это угодно Богу. От Папы милости ждать не приходится: официально наш монастырь распущен. Папа Иоганн отказался создавать новое аббатство ради оставшейся кучки монахов-бенедиктинцев. Вы же видите, мы полностью во власти паразитов, живущих по другую сторону стены, и существуем только за счет того, что они нам дают. При всем этом они коварно пытаются посеять вражду среди нас, монахов, и выманить некоторых из нашей общины. Когда брат Атаназиус договорил, у него в глазах стояли слезы. Наконец он закрыл двери в кухню, которые по-прежнему были открыты. Вернувшись, он некоторое время смотрел в никуда. Потом продолжил: — С тех пор среди нас поселились разлад и недоверие. Вы можете подумать, что это противоречит правилам ордена Святого Бенедикта. Каждый думает, что остальные — сторонники монахов-чужаков. Да это подозрение и не лишено основания. Некоторые из братьев пропадали ночью, и мы уверены, что они — по другую сторону. Доказать мы этого не можем. Но есть слабое место в разделении монастыря: библиотека. — Библиотека? — Афра стала внимательнее. — Библиотека — единственное помещение, которое не разделили. Скопировать все имеющиеся в библиотеке книги — задание не для одного поколения. Но поскольку ученость и мудрость у чужаков играют такую же роль, как и у нас, бенедиктинцев, мы решили использовать библиотеку по очереди: одни днем, другие ночью. — Дайте я угадаю, — перебила Афра брата Атаназиуса, — монахи-бенедиктинцы пользуются своей библиотекой днем, а чужие монахи — ночью. — Вы угадали, господин Илия, от заутрени до вечерни мудрость и ученость принадлежат бенедиктинцам, от вечерни до — Брат Иоганнес? — Именно он. Он создал чудесное устройство, которое позволяет открывать одну из дверей только тогда, когда вторая закрыта. Если только… — Если только что? — У брата Иоганнеса есть — Я понимаю, — задумчиво сказала Афра. — У меня сложилось впечатление, что брат библиотекарь и брат алхимик недолюбливают друг друга. Хозяин постоялого двора пожал плечами, словно не придал тому, что она сказала, большого значения, и ответил: — Это неудивительно, брат Маурус — теолог, он посвятил себя мудрости и учености. Брат Иоганнес — приверженец алхимии, науки, которая пытается объяснить неестественные вещи естественным образом. Так что нет ничего странного в том, что они относятся друг к другу, как Папы Римский и авиньонский. Вы должны простить мне мое недоверие. Может быть, теперь вы поймете мое поведение. — Но это не дает вам права рыться в моем багаже! — С чего вы взяли, господин Илия? — Когда я вчера вернулся, то обнаружил, что кто-то перерыл все мои вещи. — Клянусь святым Бенедиктом и его добродетельной сестрой Схоластикой, я ни за что не стал бы заниматься такими позорными вещами! — Глаза брата Атаназиуса смотрели честно, и было очень трудно не поверить ему. В любом случае, после признания с лица хозяина постоялого двора исчезло недоверие. Да, брат Атаназиус даже позволил себе горько улыбнуться, когда просил Афру никому об этом не рассказывать. Афра пообещала. Но была не уверена в том, что может доверять брату Атаназиусу. Да и кому можно было доверять в этом жутком монастыре, который хоть и стоял на горе и, казалось, был ближе к небу, но, тем не менее, скорее склонялся к злу подземного мира? На самом деле, подумала она, на святой горе поселился дьявол. Хотя на первый взгляд все казалось очень запутанным, в одном Афра была совершенно уверена: в монастыре Монтекассино происходят таинственные вещи, и оставаться здесь небезопасно. Но неужели же просто все бросить, теперь, когда пергамент находится так близко? Она должна была найти его, чего бы это ни стоило! После завтрака Афра снова пошла в монастырь, где ее, прежде чем впустить, внимательно, оценивающе осмотрел цербер-привратник. У Афры по-прежнему был с собой чудесный ключик, который дал ей алхимик. Несмотря на то или именно потому, что он оказал ей необычную услугу, девушка хотела вернуть Поэтому Афра тут же отправилась к брату Иоганнесу, в его лабораторию. И хотя было намного теплее, чем вчера, ее снова проняла загадочная дрожь, словно ею завладел грубый подмастерье зимы. Двери в лабораторию были открыты. На ее робкий оклик ответа не последовало. — Брат Иоганнес! — повторила Афра громче, и скупое эхо отразилось от голых стен. Наконец она решилась войти. Как и вчера вечером, лаборатория была окутана мягким светом настенных светильников. И так же, как и вчера вечером, когда Афра впервые оказалась в этой комнате, повсюду царил идеальный порядок. Казалось, все убрано и находится на предназначенном ему месте. Афра хотела уже уйти, когда ее взгляд упал на узкую дверцу, которая вела в маленькую комнатку, где брат Иоганнес показывал ей эксперимент с философским камнем. — Брат Иоганнес! — снова позвала Афра. Потом толкнула двери и вошла. В комнате было темно. Но слабого света, падавшего из лаборатории в комнату для экспериментов, было достаточно, чтобы осветить листок бумаги, лежавший на столе, и стоявшую рядом с ним бутылочку. Повинуясь внезапному порыву, Афра вернулась назад, взяла в лаборатории масляную лампу со стены и осветила комнату. Она испугалась. — Брат Иоганнес! — растерянно воскликнула девушка. Из темноты постепенно появилась фигура алхимика. Он, склонившись, сидел у стола, положив голову на руки, и спал. — Эй, солнце уже высоко в небе, а вы еще спите. Или уже спите? Проснитесь! Афра потрясла брата Иоганнеса за плечо. И когда он не отреагировал, она повернула его спрятанную за локтями голову. Это удалось ей с большим трудом, и, когда девушка увидела его лицо с почерневшими губами, ей пришла в голову мысль о том, что случилось что-то страшное. Она осторожно приложила пальцы к правому виску алхимика. — Брат Иоганнес! — тихо прошептала Афра, словно не желая будить его. На самом же деле она не сомневалась: брат Иоганнес был мертв. Афра уже встречалась со смертью, и она больше не приводила девушку в ужас. Но от такой неожиданной, необъяснимой кончины у Афры по спине побежали мурашки. Хотя она была знакома с монахом всего три дня, а знала о нем вообще очень мало, его смерть настолько взволновала ее, что Афра задрожала. Мысль о том, что ее могут найти рядом с мертвым алхимиком, встревожила девушку. «Прочь отсюда», — пронеслось у Афры в голове. Словно загнанная косуля, Афра бросилась вон из комнаты для экспериментов через убранную лабораторию и уже собиралась открыть маленькую дверь, как пришла новая мысль — бумага! Не раздумывая, Афра вернулась в комнату для экспериментов и взяла пустой лист вместе с пробиркой с надписью «Aq. Prod.». Афра уже хотела уйти, но тут наступила на что-то твердое, и оно хрустнуло у нее под ногами. Девушка наклонилась и присмотрелась внимательнее: стекло, дно узкой колбы, немного напоминало ту самую капсулу с ядом, которые носили с собой отступники. Афра удивленно посмотрела на алхимика. Словно давая ей тайный знак, его открытые глаза смотрели туда, где на столе по-прежнему лежал чистый лист. Бесконечно мертвый взгляд сводил ее с ума. Ей хотелось закричать, но крик застыл в горле. Афра сглотнула. Словно боясь, что брат Иоганнес может встать и потребовать бумагу и пробирку обратно, она попятилась к выходу из комнаты для экспериментов. Афре казалось, что она вот-вот задохнется, и девушка жадно ловила воздух ртом. Не помня себя, она бросилась по витой лестнице наверх. Добежав до крестового хода, Афра остановилась. Спешка могла ее выдать. Самое ужасное, что она могла теперь сделать, это неожиданно попасться кому-то на глаза. Прислонившись к колонне крестового хода, Афра замерла. Сейчас она с удовольствием растворилась бы в воздухе. Куда теперь? Ключ по-прежнему был у нее с собой, тот самый, который, как уверял брат Иоганнес, открывал все двери аббатства. Не зная, что делать, Афра поднялась вверх по лестнице, туда, где находился вход в библиотеку. Но вместо того чтобы повернуть направо, она повернула налево. Куда ведет коридор, она не знала. Если ты сейчас кого-нибудь встретишь, думала Афра, тебя, по крайней мере, не заподозрят в том, что ты имеешь какое-то отношение к смерти брата Иоганнеса. Окно, величина которого позволяла просунуть в него голову, давало немного света, падавшего слева. Справа находилось множество дверей на расстоянии десяти шагов одна от другой. Над притолоками в стене были выбиты сокращенные цитаты из Святого Писания, такие как «Еремия [8:1]», или «Псалом 4 [104:1]», или «Матф. [6:31]», которые Афре ничего не говорили. Вероятно, речь шла о кельях монахов. Но большинство казались заброшенными. Некоторые двери были открыты. Повсюду на скромной обстановке, состоявшей из конторки для изучения Святого Писания, стула и сундука для сна, были пыль и паутина. В одной из затхлых келий Афра спряталась и закрыла за собой двери. На конторке она разложила неисписанный лист бумаги, который нашла рядом с телом мертвого алхимика. Потом вынула пробирку из камзола. Афре было ясно, что надпись «Aq. Prod.» может означать только «aqua prodigii». Это была та самая жидкость, с помощью которой можно сделать невидимую надпись видимой. На двери висела пелерина поношенной монашеской рясы. Афра намочила краешек ткани прозрачной жидкостью, осторожно разгладила лист бумаги и разложила его на конторке. Потом стала протирать лист тряпочкой, пока тот под влиянием жидкости не начал скручиваться. Сжав кулаки, Афра смотрела на морщившийся лист бумаги. Она не знала точно, что случилось с братом Иоганнесом, но обстоятельства его смерти заставляли ее предположить, что алхимик оставил на этом листе бумаги послание, не предназначенное для чужих глаз. Ее глаза лихорадочно-умоляюще скользили по листу, который тем временем приобрел цвет охры, но не выдал ни единого слова. Вспоминая алхимика Рубальдуса, Афра понимала, что процесс требует терпения. Когда она уже подумала, что фантазия сыграла с ней злую шутку, на охровом листе бумаги стали появляться горизонтальные полоски, поначалу различимые только в центре листа. Постепенно их становилось все больше и больше. В первой строчке, написанной мелкими буквами, словно было очень важно написать как можно больше на одном-единственном листке, Афра прочла следующие слова: По странному совпадению через окно на бумагу упал луч света. Грубый крест оконной рамы разделил его на четыре отдельных луча из сверкающей пыли. Словно постившийся четыре дня аскет, Афра проглотила следующие строки: «Я, брат Иоганнес Афра не могла дышать. Пояснение монаха-алхимика было вполне понятным. Но почему же, во имя Девы Марии, брат Иоганнес лишил себя жизни? Водя пальцем по каждой строке, Афра негромко читала, словно цитируя Ветхий Завет: «Я вспомнил также, что было, когда я показывал вам свою лабораторию. Удивительно, но самое заветное желание всего человечества, философский камень, заинтересовало вас мало. Нет, вы пытались узнать все о самом простом трюке, которым занимаются алхимики. Для этого нужна, как вы и сами знаете, безобидная жидкость — с ее помощью проявляются исчезнувшие надписи. То, что так внезапно сошлось, имело свою предысторию: некий Гереон Мельбрюге, страсбургский купец, пару дней назад привез нам бочонок фолиантов, списков тех книг, которых больше нет в Монтекассино. Вы должны знать, что я читал почти все новые книги, которые появлялись на святой горе, ведь алхимия — это не что иное, как сумма всех наук. Под подозрительным взглядом брата Мауруса я просмотрел эти книги, прежде чем они скрылись на необозримо долгое время в дебрях библиотеки. Одна из этих книг заинтересовала меня особенно сильно. Она называется „Compendium theologicae veritatis“». Афре показалось, что она вот-вот упадет. Она зашаталась и схватилась обеими руками за конторку: брат Иоганнес обнаружил книгу с пергаментом. Но заподозрил ли он, что в ней было тайное послание? Следующие строки ответили на ее вопрос. Словно в лихорадке, Афра продолжала читать: «Меня заинтересовало не содержание книги — оно показалось мне слишком непонятным и несистематизированным, — нет, мой дух ученого подхлестнул сложенный пергамент без видимой информации. Такой человек, как я, которому не чуждо написанное слово, знает об особенностях пергамента и о том, что хранить его в книге, не используя, многие годы — грех против искусства письма и дорогого разглаженного овечьего и козьего меха. Более того, мне пришла в голову мысль, которая пришла бы в голову каждому алхимику, — что на пергаменте может быть тайное послание. Дальнейший процесс я могу вам не описывать. Вы пользуетесь той же жидкостью, иначе вы не смогли бы прочесть эти строки». На груди у Афры словно лежал тяжелый камень, мешавший ей дышать, поэтому она выпрямилась и глубоко вдохнула. Ей показалось, что письмо, которое она проявила, начинает таять у нее на глазах. Но мелкий почерк алхимика мешал ей читать быстрее. «С широко открытыми глазами и бьющимся сердцем я прочел письмо моего собрата Иоганнеса Андреаса Ксенофилоса, написанное в 870 году под влиянием угрызений совести в этом самом монастыре. При этом, я искренне сознаюсь, мир для меня рухнул — мой мир. Осознав приведенные Иоганнесом Андреасом факты по поводу CONSTITUTUM CONSTANTINI, я не могу и не хочу жить дальше. Да простит меня Господь Бог и будет снисходителен к моей душе. Аминь. P. S. Кстати, я уверен, что вы знаете о значении пергамента. Иначе вы не поехали бы так далеко, чтобы завладеть им. Вопрос, как к вам попал этот опасный документ, я, вероятно, унесу с собой в могилу. P. P. S. Пергамент я снова положил в книгу „Compendium theologicae veritatis“. Вы найдете этот труд не в библиотеке, где она, несмотря на отсутствие актуального содержания, и должна находиться, а в лаборатории на третьей полке, в первом ряду сверху. Не беспокойтесь, я никому не сказал о своем открытии ни единого слова. Аминь». Последние слова читались с трудом. С одной стороны, оттого, что почерк алхимика становился все более неразборчивым, а с другой — потому что написанное продолжало исчезать, и Афра с трудом могла разобрать слова. Что же, думала она, могло заставить брата Иоганнеса настолько отчаяться, что он сам лишил себя жизни? Это, должно быть, была та же причина, по которой Папа велел ложе отступников использовать всю свою власть и силу, чтобы завладеть пергаментом. Афра поспешно сложила пергамент так, что он стал величиной с ладонь, и положила в нагрудный карман. Потом бросилась вниз по лестнице к крестовому ходу. От двух монахов, погруженных в себя, которые, спрятав руки в рукава, в ногу ходили по двору туда-сюда, Афра укрылась за колонной. На цыпочках девушка прокралась к входу в лабораторию. Третья полка, первый ряд! Описание, данное алхимиком, было простым и однозначным. Афре пришлось встать на цыпочки, чтобы дотянуться до книги. Когда фолиант наконец оказался у нее в руках, пальцы Афры дрожали, словно осиновые листки. Она открыла книгу — пергамент! Афра взяла его в руки и спрятала в камзол. Книгу поставила на место. Брат Иоганнес! Ей захотелось увидеть его еще раз. Афра тихонько прошла к двери, ведущей в комнату для экспериментов. Брат Иоганнес? Труп исчез. Все было на своих местах. И только алхимика и след простыл. Внезапно на нее накатила волна панического страха. Она бросилась прочь из комнаты, пробежала через всю лабораторию и взбежала вверх по винтовой лестнице. Оба монаха куда-то пропали. Было тихо. Только ветер шумел в стенах. Чтобы не вызвать подозрений, Афра весь день делала вид, что работает в библиотеке. Когда брат Маурус стал закрывать библиотеку перед вечерней и велел поторопиться, Афра вздохнула с облегчением. На постоялом дворе появились новые люди — бородатый старик со взрослым сыном, точной копией своего отца, только роскошная шевелюра была у старика полностью седой. Оба были из Флоренции и направлялись на Сицилию. Во время общей трапезы в трактире Афра заговорила с флорентийцами. Старший, очень разговорчивый человек, сообщил, что они потеряли целый день пути, так как их задержали войска Папы. Его святейшество — при этом старик насмешливо поклонился — отправился в Констанцу, местечко к северу от Альп, где созывается церковный Собор, вместе с более чем тысячей кардиналов, епископов, старших пасторов, обычных клириков и необычных монахинь. Чтобы Иоанн XXIII со своей свитой мог быстрее передвигаться, все улицы на его пути были закрыты для передвижения. Им даже запретили стоять на обочине дороги, когда мимо проезжала свита Папы. При этом старик презрительно сплюнул и растоптал плевок ногой. К счастью, бородач вскоре объявил, что он устал, а молодому уже ударило в голову вино. В любом случае, оба поднялись, словно по команде, и, не прощаясь, ушли к себе в комнату. Как обычно, брат Атаназиус прислушивался к разговору. Едва флорентийцы ушли, как он подсел за стол к Афре. — Вы выглядите устало, господин. Это работа с книгами вас так уморила? Афра, слушавшая хозяина постоялого двора только вполуха, кивнула с отсутствующим видом. Мысленно она была с братом Иоганнесом, читая его таинственное прощальное письмо, которое вместе с пергаментом было у нее на груди. — Вы слышали, что Папа Иоанн созвал церковный Собор? — Слышал, брат Атаназиус. И именно в Германии. Что это значит? Монах пожал плечами, потом налил вино из кружки в два бокала и пододвинул один из них через стол к Афре. — Папа, — начал он, — может созывать церковный Собор там, где ему заблагорассудится. Но, конечно же, место, где соберутся епископы и кардиналы, должно быть связано с проблемой, которую они призваны решить. — И что это значит в случае с Констанцей? — Ну, очевидно, в Германии назрел некий животрепещущий вопрос, который ставит перед римской церковью трудную задачу. Странно. — Что странно, брат Атаназиус? — Брат, вернувшийся несколько недель назад из Пизы, был первым, кто рассказал нам о церковном Соборе, созванном Иоанном XXIII. Он сказал, что в Италии все только и говорят, что об этом событии. И все гадают о настоящих причинах, побудивших его это сделать. Потому что официально на повестке дня два вопроса устранение раскола — как вы знаете, на данный момент у святой матери Церкви сейчас есть трое представителей Бога на земле. — Это не новость. А вторая тема? — Прискорбное явление в наш просвещенный век. В Праге появился злобный еретик, теолог, да еще к тому же и ректор тамошнего университета. Его зовут Гус, Иоганнес Гус. Он проповедует против богатства церквей и монастырей, словно мы и так недостаточно бедны. Люди бегут за ним, словно за крысоловом. — Но ведь церковь действительно чудовищно богата, и не во всех монастырях ситуация такая же, как в Монтекассино. Ваш монастырь тоже знавал лучшие времена. — Это, пожалуй, правда, — задумчиво ответил брат Атаназиус, — это, пожалуй, правда. В любом случае, пару лет назад Папа отлучил Иоганнеса Гуса от церкви, надеясь тем самым положить этому конец. Но получилось прямо противоположное. Наверняка люди стали прислушиваться к Гусу еще больше, а чехи вот-вот отколются от римской церкви. — Если этот Гус и его учение так важны для римской церкви, то почему же церковный Собор не созвали в Праге? — В этом-то все и дело! — Брат Атаназиус подлил еще вина. — Никто не может понять, почему церковный Собор будет именно в Констанце. — Монах глотнул еще вина и уставился в никуда, словно надеясь получить там объяснение. Во время этого разговора Афра все никак не решалась поинтересоваться, что произошло с братом Иоганнесом, — она боялась спросить хозяина прямо. Одно девушка знала точно: завтра, рано утром, она покинет монастырь Монтекассино и отправится в путь. Когда она встала из-за стола, монах удержал ее за рукав. — Я должен кое-что вам сказать, — сказал он заплетающимся языком. Афра посмотрела в его пьяное лицо, на глаза Атаназиуса набежали слезы. — Вы же знаете брата Иоганнеса, алхимика? — Конечно. Сегодня я не видел его целый день. Наверное, он закрылся у себя в лаборатории и занимается какими-нибудь сложными экспериментами. — Афра притворилась, что ей ничего не известно. — Брат Иоганнес мертв, — ответил монах. — Мертв?! — с наигранным волнением воскликнула Афра. Брат Атаназиус приложил палец к губам. — Алхимик решил самостоятельно покончить с жизнью. Это смертный грех — так учит нас святая мать-Церковь! — Боже мой! Зачем же он это сделал? Монах покачал головой. — Мы не знаем. Иногда брат Иоганнес производил такое впечатление, словно он не от мира сего. Но это, наверное, было связано с его исследованиями. Он занимался такими вещами, которые касаются основ человеческого бытия, вещами, от которых христианину лучше держаться подальше. — И как он?.. — Яд! Наверное, брат Иоганнес выпил один из эликсиров, которые были у него в комнате для экспериментов. — А вы уверены, что он сам лишил себя жизни? Брат Атаназиус тяжело кивнул. — Совершенно уверен. Поэтому он не найдет последнего пристанища в стенах монастыря. Тот, кто сам уходит из жизни, не может быть похоронен в освященной земле. — Жестокий обычай. Вы не находите? Старый монах скривился, словно говоря: смотря как это воспринимать. Потом холодно и с безразличием ответил: — Они выбросили его бренные останки через заднюю монастырскую стену, а позже зарыли в зарослях. — И это вы называете любовью к ближнему?! — взволнованно воскликнула Афра. Она встала и вышла из общей залы, не сказав больше ни слова. Брат Атаназиус уронил тяжелую голову на руки и посмотрел ей вслед без всякого выражения на лице. В рассветных сумерках утром следующего дня Афра запрягла лошадь в повозку и отправилась на север, покинув монастырь Монтекассино. |
||
|