"Неофит" - читать интересную книгу автора (Смит Гай Ньюман)

Глава 26

Это был большой дом, расположенный в конце глухого переулка, недалеко от торгового центра; тихая заводь, незаметная в общем шуме и гаме, островок в бурном море. Лужайка окружена разросшимися елками, которые еще больше скрывали здание, напомнив Джоби о коттеджах и домах в Хоупе: намеренная попытка защитить себя от любопытных глаз. Каменный дом XVIII века с высокими окнами и крыльцом, к которому от нарядных ворот из кованого железа вела дорожка, посыпанная гравием. Так аккуратно… и зловеще.

Зловещий дух, распространявшийся холод, который не имел никакого отношения к хрустящему снегу, лежащему на земле и засыпавшему крышу дома, атмосфера пустоты, хотя за толстыми шторами виднелся свет. Равнодушный и негостеприимный.

Он огляделся, увидел припаркованные машины, другие дома, стоявшие в отдалении от этого большого здания, как будто они были построены уже потом, потому что первоначальные владельцы дома эпохи королей Георгов возражали против этого; держитесь от нас подальше, мы не хотим иметь с вами ничего общего, мы были здесь первыми.

На Салли Энн было длинное платье из темной бархатистой материи, перетянутое поясом на тонкой талии, оно доходило ей до лодыжек. На ногах — черные замшевые сапоги до колена; она купила все это сегодня, когда уходила куда-то утром. Джоби почувствовал неловкость от того, что был в джинсах и джинсовой куртке, пожалел, что не надел ничего нового из одежды, но Салли Энн это, казалось, не волновало. Она замкнулась в себе, едва разговаривала с ним по дороге сюда.

Когда она звонила в звонок, Джоби вспомнил, что сегодня канун Рождества. Очевидно, они приглашены по этому случаю, и он не мог понять, как Салли Энн удалось завести такое знакомство. Но в поступках Салли Энн ничего не удивляло. Раздалось глухое эхо шагов, и дверь открылась, выпустив полосу света. Джоби увидел высокого, бледного молодого человека, одетого в вельветовые брюки и рубашку с открытым воротом. Волосы небрежно падали ему на лоб. Джоби почти ожидал увидеть дворецкого.

— Все в сборе. — Парень кивнул Салли Энн, но не улыбнулся, мельком взглянул на Джоби. — Идите наверх.

Мраморный вестибюль, из мебели лишь резной столик, украшенный изображением дельфина, с пачкой газет на нем, тускло освещенный слабой лампочкой в абажуре. Дубовая лестница без ковра; их шаги гулко зазвучали по ступеням, и Джоби невольно подумал, нет ли под лестницей ниши. По коже у него пробежали мурашки.

Они поднялись на широкую лестничную площадку с несколькими дверьми, обшитыми панелями; все двери были закрыты, откуда-то доносился шум приглушенных голосов. Джоби неотрывно смотрел на Салли Энн; она больше не покачивала бедрами, была напряжена, в ней чувствовалась нервозность. Ей было не по себе, и это тревожило его.

Она подошла к третьей двери налево, повернула ручку и толкнула ее, шагнула в комнату. Джоби зажмурился от внезапного яркого света, увидел огромную комнату, которая, должно быть, занимала всю длину этажа; когда-то три, может быть, четыре небольшие спальни были превращены в одну большую комнату. Блестящая дубовая дверь, квадрат на удивление потрепанного ковра, который казался странным в этой комнате. Мебели почти не было; вдоль стены под окнами стоял узкий стол, уставленный напитками и закусками к коктейлю; у дальней стены стоял некий предмет, напоминающий миниатюрный уэльский комод, неряшливо накрытый простыней, как будто владелец дома хотел спрятать его. Как странно. Джоби снова содрогнулся.

С десяток или чуть больше людей находились в комнате, они стояли группами, тихо разговаривая, вероятно, даже не замечая его и Салли Энн. Странный выбор гостей, как будто эксцентричный хозяин намеренно собрал вместе представителей всех городских слоев населения, причудливое сборище старых и молодых, богатых и бедных. Женщина, которой наверняка под семьдесят, с дорогими украшениями, длинные волосы выкрашены в иссини черный цвет в последней отчаянной попытке возвратить молодость. Она была занята разговором с мужчиной в джинсах, который был гораздо моложе ее. Джоби испытал облегчение, заметив его одежду. Затем он перевел взгляд на более молодых людей: двое мужчин в темных костюмах из сержа держали за руку хорошенькую светловолосую девушку, которая улыбалась им. Пара средних лет, лица их раскраснелись, за ними еще несколько молодых людей.

— Давай-ка что-нибудь выпьем. — Салли Энн взяла Джоби за руку, повела к столу. Он почувствовал, как она дрожит.

Вина было в достатке, в графинах из граненого стекла, некоторые уже полупустые. На подносе стояли бокалы на длинных ножках. Салли Энн наполнила два бокала, передала один Джоби, поднесла свой к губам:

— За нас. — Голос ее слегка дрогнул. Джоби попробовал вино. Оно было терпкое, но не неприятное; по всему его телу разлилось неожиданное тепло, как если бы он зашел из холодной ночи в жаркую комнату. Словно жидкий огонь.

И по-прежнему никто не проявлял ни малейшего интереса ни к нему, ни к Салли Энн.

Джоби чувствовал себя неловко, ему было не по себе, хотелось спросить: "Зачем мы здесь, долго еще пробудем?". Поистине странная вечеринка, состоит из маленьких групп; вот некоторые начали искоса, украдкой поглядывать на него и на Салли Энн, быстро отворачиваясь, если встречались с ними взглядом. Это нервировало Джоби, ему начинало казаться, что его привели сюда с какой-то определенной целью.

Салли Энн взяла его пустой бокал, наполнила его вином; он и не заметил, как выпил. Она передала ему тарелку с закуской: какие-то темные хрустящие хлебцы, пряные на вкус.

У Джоби закружилась голова, появилось чувство невесомости, как будто в любой момент он мог взлететь под потолок и посмотреть на всех остальных оттуда, как это случалось с ним в тех странных снах. Здесь я в безопасности, вы не можете ко мне прикоснуться. Может быть, он даже вылетит через потолок, через крышу, улетит высоко в ночное небо. Он вцепился в край стола, крепко держась одной рукой, чтобы не сделать этого. Его астральное тело было неспокойно. Салли Энн что-то говорила. Он видел, как шевелятся ее губы, слышал ее голос, но не разбирал слов. Все же он кивнул. Это все из-за вина, я не привык к нему. Может быть, Салли Энн, тоже опьянела. Комната как-то изменилась, люди и предметы были словно в тумане. Страшно. Кто-то погасил часть ламп, вот в чем дело. Он поставил бокал на стол, стал держаться за край стола обеими руками. Не заставляй меня больше пить, Салли Энн. Я пьян, я чертовски напуган.

Он покачнулся, только стол спас его от падения; стол зашатался, вино расплескалось, расползлось алое пятно, увидев которое он чуть не вскрикнул. Держась за стол, он стал искать глазами Салли Энн; ее не было… вот она появилась. Как она изменилась, такая чужая, такая искушенная, смотрит на него внимательно.

Комната расширилась, уменьшилась, находящиеся в ней люди вырастали до гигантских размеров, потом уменьшались, превращаясь в гротескных злобных гномов, болтающих без конца. Этот шум вибрировал в ушах Джоби, вызывая головную боль. Пол накренился, снова выровнялся; дверь открылась, кто-то вошел.

Джоби посмотрел, увидел фигуру в темной одежде, ниспадающей складками, крупные черты лица, толстые губы, глаза почти спрятаны в мясистых веках, длинные светлые волосы с проседью. Он повелительно произнес что-то, разговоры смолкли, люди в почтительном страхе отступили перед ним.

Так холодно; Джоби подумал, почему они здесь не топят. Он содрогнулся, ему все еще приходилось держаться за стол. Перед глазами у него возник туман, вновь рассеялся. Пришедший рассматривал его из-под нависших век, словно ястреб-охотник, внезапно заметивший кролика, попавшего в капкан, предвкушающий убийство, неторопливый, потому что жертва не уйдет.

Салли Энн, что происходит? Но она тоже повернулась к человеку в темной одежде, глаза ее были широко открыты от страха и изумления. Салли Энн, не оставляй меня здесь. Что происходит? Она, казалось, забыла о присутствии Джоби, забыла обо всем, кроме этого странного человека, который превращался, то в великана, то в пигмея. Похоже на комнату кривых зеркал.

Это сон. В любой момент Джоби был готов взлететь под резной потолок, повиснуть там, пока те, внизу, будут напрасно пытаться достать до него. Дурной сон, хуже всех остальных, потому что он болен, у него жар, он простудился вчера вечером, когда бегал под снегом по грязи. Когда он болел в детстве, его всегда мучили подобные кошмары: на него надвигались стены, угрожая раздавить, снова отходили назад, люди казались то слишком большими, то слишком маленькими. Это был кошмар, ничего другого быть не могло. Скоро он проснется, и все встанет на свои места.

Свет почти погас, вокруг него двигались фигуры. Они ничего не могут мне сделать, потому что их не существует. Кто-то убрал простыню с комода, но это был вовсе не комод. Джоби в совершенном ужасе посмотрел на него, на миг ему показалось, что он снова оказался на чердаке своего дома, что алтарь, который он разбил, уничтожил, собрался вновь в единое целое, это было какое-то непостижимое богохульное воскрешение. Черные ткани с черными подсвечниками и черными свечами, странные орнаменты, вышитые на тяжелой ткани, черная свинцовая чаша в самом центре. Все смотрели на это в ужасе; странный человек, принявший обычные размеры, стоял к алтарю лицом, воздев руки, монотонно повторяя что-то. Он обернулся, дал знак, и две женщины помоложе бросились на середину комнаты; каждая из них схватила угол старого ковра, и они начали скатывать его.

Если бы Джоби мог, он бы бросился бежать через дверь, потом вниз по лестнице, по улицам, где он так долго бродил прошлой ночью. Но на этот раз он бы не вернулся на квартиру… Он бы бежал, пока хватило сил, может быть, умер бы от холода.

Но он не побежал, потому что его ноги застыли, словно желе, ему казалось, что он не сможет стоять, не держась за стол. Пол уже не был покрыт ковром, под ним оказались крути в кругах, треугольники и странные значки, свечи и кресты, надпись "Путь к сокровищу".

Те же самые значки, что украшали мерзкий храм его матери на чердаке дома в Хоупе!

У него снова все поплыло перед глазами, он услышал монотонный шепот, слова, которые произносились снова и снова, на каком-то языке. Мелькающие тени, силуэты, которые сжимались и росли, сжимались и росли. Но это всего лишь сон, я скоро проснусь.

Перед глазами у него опять прояснилось, в комнате стало светло. Все присутствовавшие опять были нормального размера, но что-то произошло. Его вялому сознанию потребовалось несколько секунд, чтобы он понял, в чем дело. Он вскрикнул от ужаса: все были совершенно голыми, все, кроме светловолосого человека, стоящего у алтаря с воздетыми руками, произносящего странные монотонные заклинания.

Джоби переводил взгляд с одного на другого. Они все стояли на линии внешнего круга, выстроившись в ряд. Эта отвратительная старуха не могла скрыть свой возраст. Обвисшие груди, морщинистая кожа, словно у иссохшей обезьянки. У ее спутника оказался толстый живот и кривые ноги. В любом другом месте это выглядело бы комично. Но здесь это было отвратительно и пугающе. У мужчин произошла эрекция, они стояли, гордо демонстрируя это всем, смеясь между собой, поворачиваясь к девушкам. И к Салли Энн.

Джоби почувствовал, что он вскрикнул — это был крик ревности и ярости, но он не слышал его, это был немой протест, как всегда бывает во сне. Ты всего лишь беспомощный наблюдатель за происходящим вокруг. Потерпи, пусть делают, что хотят, они не могут причинить тебе вреда.

Салли Энн приближалась к нему, покачивая бедрами, ее молодые груди слегка подрагивали, соблазнительно, напомнив ему о той ночи, когда она танцевала одна. Все замерли, наблюдая за ней, даже тот человек у алтаря. Иди и приведи своего друга, Салли Энн, не позволяй ему отсиживаться в стороне.

— Джо… би… — Хриплый шепот, руки протянулись к нему, пальцы заскользили по его бедрам, ощупывая их, пока не нашли то, что искали, стали поглаживать, нежно тереть. — Джо… би, разденься, будь с нами. — У Джоби все завертелось в голове, перед глазами опять возник туман, два зеленых огня, горящие в нем, словно фары автомобиля, ослепляли его.

Он почувствовал, что весь вспотел, покрылся холодной испариной, ощутил запах пота. Я не хочу снимать одежду, ничего не хочу снимать. Он попытался силой воли заставить себя взлететь, но ноги его словно пристали к полу.

Он услышал, как она засмеялась; точно так же смеялась его мать, когда он не хотел что-то делать — насмешливый смех. Она подошла совсем близко, стала ловко расстегивать ему джинсы и пояс. Он рассердился, поднял руку, чтобы оттолкнуть ее, но чуть не упал и быстро схватился за стол. В его снах всегда так происходило, все было против него. Пусть она разденет его, это не имеет значения, потому что все происходит во сне. Он попытался заставить себя проснуться, но ему это не удалось.

Она раздела его так умело, как делала это его мать, когда укладывала спать в детстве: стащила с него белье, потом ее пальцы вернулись к его тверди, подняли ее, словно трофей, чтобы показать всем.

— Смотрите, братья и сестры, Неофит готов.

Тихое бормотание:

— Неофит… неофит… дай нам неофита.

Салли Энн взглянула в сторону того, кто стоял перед черным алтарем, получила от него кивок, его скрипучий голос похотливо произнес:

— Дай им неофита!

Джоби почувствовал, как Салли Энн сжала его запястье, потащила вперед. Он пытался сопротивляться, пытался ухватиться за стол, но она была сильнее его. Снова головокружение: он, конечно, сейчас упадет, но он не упал. Неуверенные шаги, вот и знаки, начертанные мелом, такие отчетливые, такие белые; в его спутанном сознании возникла игра, в которую они играли в школе, прыгая с одной плитки тротуара на другую, а если ты вставал на трещину, тебя забирали ведьмы. Прыгай же! Ноги его были тяжелые, он смог переступать ими, лишь задевая линии, начертанные мелом.

А потом он оказался один: жалкая фигура, стоящая в середине этих кpугов с непонятными знаками и буквами, обнаженная, возбужденная жертва, все еще пытающаяся избавиться от этого кошмара.

Боже, прошу Тебя, разбуди меня!

Бог слышит только своих, колдун!

Человек со светлыми волосами произнес команду, всего лишь одно слово, и немедленно эта старая женщина зашла в круг, шаркая ногами. На ее морщинистом лице застыли удивление и похоть, желание, которое не мог укротить даже возраст. Джоби сжался перед этим оскалом, открывшим плохо вставленную челюсть; по ее подбородку текла слюна, капая на обвисшую грудь, на сморщенном пупке затвердела грязь. На него пахнуло зловонным запахом изо рта, когда ее морщинистые губы впились в него, ей пришлось подняться на цыпочки, чтобы дотянуться, ее жесткие волосы на лобке царапали его пульсирующую плоть.

Нет, я не могу, только не это!

Она грубо щупала его, квохтаньем выражая свой старческий восторг. Внезапно он стал падать; так бывало всегда, когда падаешь во сне, то просыпаешься с колотящимся сердцем. О, благодарение Богу, как раз вовремя, до того, как эта карга…

Но он не проснулся. Вместо этого он оказался лежащим на полу, голова его болела от удара о доски пола. Женщина заползла на него, держала крепко обеими руками, как будто боялась, что ее могут внезапно лишить неожиданного удовольствия. Джоби попытался отпрянуть, но он знал, что по законам снов и кошмаров это будет невозможно сделать. Он попытался отключиться. Это Салли Энн сидела на нем верхом, это должна была быть она; но те бесчувственные пальцы сказали ему, что он обманывает себя, потому что это было грубое тело старухи, ее хриплое дыхание, запах немытого тела, то, как она мучительно пыхтела, вместо того, чтобы громко стонать от восторга. Так медленно, так мучительно, это никогда не кончится. Потное морщинистое лицо над ним могло бы принадлежать миссис Клэтт, стремящейся достичь оргазма, почти забытого ею наслаждения. А сзади остальные повторяли и повторяли это слово:

— Неофит… неофит… неофит…

Силы ее иссякли. Джоби почувствовал, как она ушла — чьи-то сильные руки помогли ей слезть с него. Он лежал и видел, как другие подходили к нему: мужчины и женщины, молодые и старые, смеющиеся хрипло, непристойно, останавливаясь на миг, чтобы склониться перед алтарем, ибо их хозяин дал им сегодня неофита, это была награда, которую они заслужили своей преданностью темным силам.

Джоби закричал, от боли, скорчился, но у него не было сил ни сопротивляться, ни вырвать — желчь обожгла его горло. Он был вынужден подчиниться, выполнять все, что они хотели, стоя на коленях или лежа. Он попытается выплюнуть этот отвратительный вкус изо рта, но жидкость лить потекла по его подбородку и скатилась ему на грудь, точно так же, как пенистая слюна той старухи.

Униженный, оскверненный, но это был только сон.

Это был только сон!

Другие женщины, в отчаянии пытающиеся вновь и вновь возбудить его, почти дерущиеся за право обладать им. Он просил для себя изнеможения, но оно не наступало. Сила, владеющая им в этой холодной комнате, заставляла его продолжать.

Наконец Салли Энн. Джоби лежал и смотрел на нее снизу, умоляя, но и этих зеленых глазах, смеющихся над ним, не было жалости. Она встала над ним, потом опустилась на него, веля смотреть на свою нежную, влажную плоть. Он вздрогнул, увидев, как она заблестела в свете мерцающих черных свечей, стоящих за ним, почувствовал боль, когда она выставила ее напоказ. Они все обладали мной сегодня вечером, Джоби, даже та старуха попыталась. Теперь, наконец, твоя очередь. Иди же туда, где уже побывали другие, насладись этим, поклонись хозяину, который объявил эту ночь Ночью Неофита. Это — обряд Посвящения.

От нее исходил кислый запах, тело не было больше ароматным; красота, оскверненная без сожаления. Смотрит с вожделением, похотливо, выпрямляется слишком часто, чтобы взглянуть на того, кто повелевает ею, ее чувствами, на его слугу. Давая себе волю только тогда, когда он велит сделать это.

Джоби все еще не мог проснуться. Он позволил Салли Энн поднять себя на ноги, провести к алтарю, его колени с глухим стуком ударились о твердый пол, когда она грубо толкнула его. Так смертельно холодно, и не только потому, что температура в комнате понизилась еще на несколько градусов. Его шатало от вони, запаха нечищенных конюшен.

Он повторял слова, которые для него ничего не значили, повторял только потому, что должен был это сделать. Небольшое деревянное распятие было вручено ему. Он набрал достаточно слюны на сухой язык, чтобы плюнуть на него, перевернул его и отдал человеку в темной одежде. Остальные что-то монотонно бормотали. Стало еще холоднее, отвратительный запах усилился. Он задрожал, повторил те слова, которые каким-то образом удержались у него в памяти. И теперь он смирился с тем, что не проснется, потому что это был не сон, никогда это не было сном. Этот ужас происходил на самом деле.

Комната снова была ярко освещена, ковер лежал на прежнем месте, и под этой простыней действительно мог стоять миниатюрный уэльский комод. Джоби посмотрел на себя, увидел, что он был уже одет, что все выходили один за другим в дверь, спускались по лестнице. Светловолосого человека не было видно, остался лишь запах задутых свечей.

Салли Энн помогла Джоби спуститься по широкой лестнице, пройти через вестибюль, выйти на улицу. Прошел снег, тротуары серебрились в свете фонарей, как будто кто-то посыпал их блестками из аэрозоля. Джоби невольно старался не наступать на трещины в плитах тротуара; если наступишь, то ведьма придет и тебя заберет.

На площади били часы: приглушенный звон под слоем замерзшего снега. Прозвонили колокола на церкви, и у Джоби возникло невыразимое чувство вины.

— Сегодня Рождество, — Салли Энн впервые заговорила с тех пор, как они покинули дом.

— Да, Рождество. — Джоби испытывал необычайную слабость, он был рад, что Салли Энн поддерживает его. Он хотел бы задать ей много вопросов, но знал, что никогда не станет этого делать. Может быть, это лучше — не знать ничего, как в те ночи, когда он дрожал под одеялом, недоумевая, что происходит на чердаке. Но на самом деле он не хотел этого знать. Теперь он узнал, и мысль о матери вызывала у него отвращение. Эта старая карга, она могла быть его матерью, а ее пузатый спутник — его отцом. Если бы только все это было сном.

— Нам пора возвращаться домой. — В голосе Салли Энн слышались победные нотки, она крепко сжала его руку. — Мы выполнили свою задачу здесь и должны вернуться в Хоуп для последней встречи с теми, кто преследовал нас веками.

Джоби оцепенел, ему опять захотелось броситься бежать, но он давно уже понял, что это бесполезно. Куда бы ни пошла Салли Энн, он пойдет следом. Время побегов прошло, теперь он должен бороться.

Ночью он увидел сон; ему снилась деревня Хоуп, тихая церковь, пустая, если не считать маленького рыжеголового мальчика с челкой почти до глаз. Глаза его покраснели от слез, он стоял на коленях и молил Бога, чтобы Джоби Тэррэт вернулся к ним.

И по всей деревне стоял плач.