"Меч Шеола" - читать интересную книгу автора (Ярославцев Николай Григорьевич)

Глава 6

Радогор совету воеводы и Смура внял. И не то, чтобы слова старшины Ратимира его встревожили. Неловко было за стол лезть. А того больше в глаза Невзгоды глядеть, когда ставил он перед ним блюдо с мясом и хлебом. Вот и теперь отвернул глаз в сторону.

— Я тебе, сударь Невзгода, отработаю за все то, что переел. Или тем серебром разочтусь, что воевода Смур пообещал уплатить за науку его воям, коли захочешь ждать.

— Воевода Смур сполна за все заплатил, сударь Радогор. — Заторопился трактирщик. — А ты хоть каждый день ходи. Когда ты здесь, народ ко мне валом валит. Того и гляди, мне еще приплачивать тебе придется.

Радогор густо покраснел от его слов. Знать не знал, что на него, как на диковинку посмотреть приходят. И не стал дожидаться, когда воевода пришлет за ним провожатого, сам отправился на поиски воинской избы. Вран тут же пристроился на его плечо. Обленилась птица в конец. Сама крыльями махать не желает. Бэр поднял на него тоскливый взгляд и жалобно заскулил. По душе пришлось Ягодка житье на постоялом дворе. А более того приглянулись длинные круглые рыбины, чуть не в бревно величиной, которыми всякий раз потчевал его Невзгода.

Трактирщик, надумавший сам проводить их, сразу же проникся его горем потому, что немедля поспешил успокоить.

— И ты захаживай. Найду, чем тебя угостить. Народ этого сома есть не будет. Тиной отдает. Замшел от древности. А тебе с дорогой душой. Да и другу твоему кусочек мясца найду.

Хитрит трактирщик.

На врана народ больше, чем на Радогора удивляется. Но в глаза его смотреть, правда, не решаются. Кроме девок бесстыжих. А ну, как увидишь такое, чего видеть не подобает. Девкам же одно надо. Смерть не завтра придет, а в девках — вековых век коротать, не велико счастье. На дороге выкарауливают, высматривают их. Вперед забегают, чтобы на глаза попасть. А хозяину прибыток.

Воинская изба не далеко от ворот притулилась. Из толстенных бревен срублена и дерниной крыта. Упадет огненная стрела на кровлю и не сразу займется изба пламенем. Крыльцо низкое. Сапогами в землю втоптано. На городские ворота волоковым оконцем поглядывает, другим же на город поглядывает. Внутри изба на два жилья разгорожена стеной. В одной половине воевода воеводствует. И тут же порой на широкой лавке отдыхает под меховой полостью. Здесь же воинская справа хранится. На стенах мечи развешаны на деревянных кольях. Здесь же топоры, боевые палицы и шестоперы связками. По низу щиты расставлены. Вдоль другой стены копья выстроились медленно пошел вдоль, разглядывая оружие. Остановился, снял с колышка меч и быстрым, но внимательным взглядом пробежал по клинку. Щелкнул ногтем большого пальца по лезвию, при слушался, оценивая ковку. Ногтем же проверил заточку. Голос меча заставил его поморщится.

«Нет в мече напевности. Чистоты голоса нет». — Подумал он.

И раскрутил меч кистью. Балансировка тоже не понравилась. Хороший меч рука не замечает. В одно с ним сливается. А этот концом падает. Для удара хорошо. А если бой затянется, рука отвалится. Такие мечи у всякой кузни ворохами свалены. Без души деланы, без тепла. Так дедко Вран говорил. Так же внимательно осмотрел еще несколько мечей. Один в один. Как деревянные ложки на столе. А вот шестопер на дубовой рукояти, усаженный стальными острыми клыками пришелся ему по душе. Снаряд простой, работы нехитрой и не каждый доспех расшибет, но увечья оставит изрядные. Приглянулся и еще один. На корткой, почерневшей от многих рук, цепь, а на цепи болтается железный тяжеленный шар. И тоже в клыках. Сунул руку в ременную петлю и ручка словно в ладонь вросла. Раскрутил шар над головой, провел его с одной стороны, с другой. И вывел вперед. Снаряд послушен его руке, гудит басовито и грозно, описывая вокруг тела широкие сияющие круги. Заскучал уже по воинской потехе на своем крюке. Но без сноровки за него лучше не браться. Не каждой руке покорится. Сам себя без сноровки покалечть можешь. Кошачий, бесшумный шаг вперед, — сам не заметил, как увлекся, — и короткий, хлесткий удар из — под руки. Такой удар в горячке боя не заметишь. Кости перемешает в крупу. Отступил назад и шар снова вьется вокруг него и новая стремительная атака, из — за спины наотмашь, в косицу, с оттяжкой.

Забаву прервал неожиданный и короткий вскрик.

Остановил руку, грозное оружие повисло на руке, и оглянулся. В дверях увидел воя в коротком, толстой грубой кожи, доспехе и мечом на поясе. По другую сторону от меча висел боевой нож. Голову воя прикрывал, обитый железными полосами, кожаный шлем. Вой был молод. Его подбородок с трудом прикрывала мягкая светлая бородка. За его плечом Радогор увидел еще одного воя, который держался рукой за косяк.

— Не задел ли? — Испугался Радогор. с тревогой глядя на воев.

— Не задел. — Успокоил его первый и для убедительности отрицательно покачал головой. — Но уж больно жутко со стороны смотрится твоя забава. Того и гляди ошеломит это дурное железо.

— Голова дурной бывает, а железу все равно в какой руке быть. — Усмехнулся Радко. — Хоть в своей, хоть в чужой, ему все едино. Глаз нет.

— Так то оно так. А все равно жутко. — Согласился с ним второй воин. — У нас один его схватил, да себе же и по голове! Тебя Радогором зовут?

— Радогором…

— Ну вот. — На лице воев неподдельное огорчение. — Нас воевода за тобой послал, а ты уж сам здесь.

Парни, не скрываясь, в четыре глаза разглядывали его. Радогор смутился, покраснел и торопясь, шагнул на жэилую половину.

— Я Охлябя. — Назвался первый, с едва пробившейся бородкой И подтолкнул плечом другого. — А это Неждан. Батюшка с матушкой у него в немалых годах были уже, внучата по избе топошились, а тут он! Как не из тучи гром. Не ждали, не гадали, сам прибежал. Так и нарекли.

Радко улыбнулся. Парни были не старше его. Но вели себя без заносчивости. Улыбаются, беззлобно над собой посмеиваются.

— Тут и жить будешь? — Спросил Неждан и указал взглядом на лавку. — Тогда надо тебе еще что — нибудь натаскать, чтобы спалось мягче. А то ко мне пошли.

— Я уж здесь. — Снова улыбнулся Радогор, высматривая над лавкой колышек, чтобы повесить свой меч и скинул через голову перевязь. Лук приставил к изголовью, а тул пристроил на колышек на колышек у дверей.

— К тебе то? — Охлябя неуступчиво замотал головой. — Да у тебя по головам ночью ступать… Если так, то уж ко мне. И лавка найдется, и котел не пуст.

— Нет. Нет. Я уж здесь. — Радогор отчаянно замотал головой, боясь, что парни поссорятся из — за него. Вот только угостить мне вас не чем.

Парни, казалось, и не слушали его. Во все глаза они разглядывали его оружие.

— Дивный меч у тебя, Радогор. Нашим не чета. Одни каменья чего стоят. Еще и узорочье. И на меч не похож. Узкий и тонкий. И как таким рубиться? Можно взглянуть?

И, не дожидаясь ответа, Охлябя, из них двоих он был побойчее, — потянулся к мечу. Глаза зверя на рукояти полыхнули гневным огнем и парень, ослепленный яркой голубоватой вспышкой, отлетел в сторону, так и не успев сообразить сам ли он успел отскочить или отбросил кто, как глупого покастливого котенка.

Испугался и Радогор. в наговоренной силе меча еще и сам не успел разобраться. И закрыл меч спиной.

Охлябя ошарашено хлопал глазами и, казалось, не слышал его. Зато Неждан, наконец — то, выбрался из — за его спины.

— Да ты не беспокойся, Радогор. Мы не за угощением пришли. — И поставил на стол мешок. — Это тебе, чтобы вечер скоротать, воевода прислал.

Распустил ремешки и раскрыл устье мешка.

— Тут и хлеб, и все другое. Это тоже. — И выдернул из мешка, хорошо обношенный, кожаный подкольчужник. — Со своего плеча снял его воевода. Вечером от реки холодом тянет и совсем не жарко. И биться в нем ладно. А вот с рубахой ты хорошо придумал. В подоле не запутаешься. Я тоже так сделаю.

Радогор смутился. И невнятно пробормотал.

— За набегом торопился успеть. В чем был, в том и побежал.

— Зато меч не забыл. — Засмеялся, пришедший в себя, Охлябя, без стеснения показывая белые крупные зубы. Любопытство его разгорелось еще больше. — Хоть из своих рук покажи, радогор. ведь спать не буду. — успеешь еще насмотреться, торопыга. — Остановил его Неждан. Парень был, судя по всему, нетороплив и обстоятелен. — Дай ему лучше подкольчужник примерить. Вдруг да мал окажется. Обратно нести придется.

— Не окажется. Воевода в плечах не уже. Радогор только ростом выше. Да так даже лучше будет.

Радогор не стал спорить. Толкнул руки в прорези рукавов, поводил плечами, проверяя не тесно ли будет.

— А ты засупонься. Так не узнаешь. — Посоветовал Неждан.

И сам, с неожиданной ловкостью, помог ему затянуть сыромятные ремешки подкольчужника. Подождал, когда широкий пояс с боевым ножом вернется на свое место, отступил к дверям и удовлетворенно качнул головой. — В самый раз. Как на тебя шита одежка.

Подкольчужник сидел, как влитой.

— Чистый воевода. Не зря берег его Смур на дне сундука. Вот и сгодился.

Парни чувствуют себя хозяевами. Для них воинская изба, второй дом. А то и первый. И с Радогором ведут себя, как с ровней. К тому же и Радогора видели еще тогда, когда он входил в город. И на стене почти рядом стояли. Сидят на лавке, вольно откинувшись к стене, будто дома на завалинке.

Вран на край стола пристроился и на парней поглядывает, умно щуря круглый глаз. Бэр в ногах у Радогора прилег. От земляного пола ему прохладно в жаркой шубе. Изредка тревожно посматривает на мешок и тихо, так, чтобы слышал его один Радогор, ворчит.

— О чем это он?

Охлябя вопросительно посмотрел на Радогора.

Пришлось невразумительно махнуть рукой, хотя вопроса здесь не возникало. Пожалел уже косолапый, что позволил увести себя от рыбного места. Вот и переживает сейчас.

— Иди ты, иди. Растряси жир. — Так же тихо проворчал он, пока врата не закрыли.

Бэр словно только этого и ждал. Тряхнул ухом, скосил хитрый глаз на ворона, решил, что все интересное все уже кончилось, перебрался на свободный колышек над головой Радогора и подремывал, изредка посматривая на них.

— А правда ли говорят, что ты одним перстом Гребня на землю свалил? — охлябя просто сгорал от любопытства.

Радогор поморщился. Деда нет, не кому от глупости удержать. И с явной неохотой ответил.

— Человек слаб. Знать бы только где он слаб.

Его ответ ни как не устроил Охлябю.

И он уже совсем было хотел подобраться к нему с новым вопросом, но тут дверь широко отворилась и в дверном проеме показалась голова, за ней другая, а там и третья. И в избе сразу стало тесно. Говорят, перебивая друг друга, с вопросами лезут…

Ягодка, увидев столько гостей, разворчался, всем своим видом показывая, что и тех, кто был, через край. А хуже всего, пришли без угощения. Но уходить раздумал. Вран на своем колышке открыл глаза. Гости дремать помешали. Тем более, что один из них совершенно бесцеремонно поскреб его пальцем чуть пониже головы, как глупую курицу.

И эти оказались совсем молоды и тоже жадные до всякой новизны. Их глаза все видят и все подемечают.

— А что за ножи у тебя такие, Радогор? Пузом выгнулись с двух сторон. И на лист березовый похожи. Рукоять только девке впору. Носишь же ты их и вовсе дивно, на шее.

Так их брать легче. И метать скорее. — Раздался от дверей голос Ратимира. Нет дела старшине на пристани. Лодии под доглядом. Дружинники впрок отсыпаются. А кто — то на постоялом дворе, в трактире, штаны просиживает. — Такой нож и без сноровки кинуть можно. И гадать не надо, сколько раз перевернется, пока летит. Я такие уже видел. Но эти старой работы, из бронзы. Затачиваются хорошо, но ломкие.

Окинул оценивающим взглядом подкольчужник и одобрительно прищелкнул языком.

— Подбористая одежка. Не то, что рубаха. На воя похож стал.

Пробежал взглядом по мечам. Парни притихли. В Ратимире опытного бойца и угадывать не надо. Сразу виден.

— А, где наша не пропадала.

В глазах появился юношеский озорной блеск.

-Пойдем, Радогор, постучим железом. Не все же мне по земле кататься. Посчитаюсь с тобой за обиду. — На губах широкая, открытая улыбка. — Всю дорогу думал, как ты меня на землю ринул и перстом не коснувшись, хотя я от тебя не меньше, чем в пяти шагах стоял. И кулака не видел. Должен я знать, кого в дружину беру, если решусь.

У парней глаза разгорелись.

— Но меч со стены сними. Твой пусть в избе останется. — Предупредил его старшина, заметивший, что Радогор потянулся за своим мечом.

Но Радогор, не слушая его, закинул перевязь за плечи. А чтобы успокоить старшину, взял в руки первый, попавшийся под руку, меч. И приостановился?

— Обижаться не будешь, сударь Ратимир?

— Не буду, не буду! — Расхохотался Ратимир.

Но и после этого Радогор не стал торопиться.

— А ладно ли будет, старшина? В городе староста упокоился, а мы потеху затеемтКак бы косо глядеть не стали?

— На зады, за избу уйдем. Там не увидят. А нет, так пусть думают, что чтим мы его воинской забавой, как исстари заведено было.

И снял со стены вместо щита второй меч. Покрутил в руке, прилаживаясь к рукояти и всем сразу стало ясно, не зря вои его старшиной выбрали. Обоерукий! И не в одной сече побывал.

Охлябя забежал вперед.

— Какой щит выберешь? Или тоже второй меч возьмешь?

Радко не ответил и шагнул вслед за Ратимиром через порог. И только свернули за угол, как сразу, без промедления, старшина начал атаку. Без предупреждения нанес удар. Не сильный, но точный.

«Старшина не его дружинники. — Подумал Радогор, концом своего меча отводя удар в сторону. — Хитрее и опытней».

И встретил боевым ножом новую атаку. Его же меч исчез из вида, спрятался за спиной, обогнулся, как показалось всем, вокруг него. вынырнул змей с другого бока и уперся закругленным концом в живот Ратимира.

Удар был коварным и молниеносным.

Ратимир изогнулся, стараясь всем телом уйти от удара и прянул назад. Парни же, в недоумении, переводили взгляды с одного на другого, тьак и не поняв, что произошло. Никто из них не ожидал столь скорого окончания боя. Ратимир не юнец. Такого в расплох не застигнешь.

Лицо же воеводы исказила гримаса боли.

— Покалечил? — Ахнул Радко.

— Да, нет. Слава Роду извернулся. Это старое. Лет десять тому достало меня весло поперек спины. Всю осень и зиму чуркой гнилой на лавке пролежал. Думал, на ноги не встану. Травами откачивали, отварами. Барсучьего жира выпил без всякой меры. На изнанку выворачивало, а пил. Но встал. А как повернусь неловко, так… И река. То жаром палит, то холодом обдает. — Морщась, так, чтобы не слышал никто, объяснил старшина. И спросил. — А почему ты сам не нападал, Радогор?

Радогор не ответил.

Подошел к Ратимиру, который стоял, согнувшись крюком, и. держась одной рукой за спину. Наклонился и заглянул в, покрытое густым потом, лицо.

— Потерпи…

Снял его руку со спины и легко пробежал пальцами по позвоночнику, как это делал волхв Вран. В одном месте показалось. Что пальцы набежали на бугорок — след весла. И покачал головой. Мог бы и не встать старшина Ратимир. Обезножить могло весло. Осторожно поводил пальцами вокруг бугорка. И положил ладонь сверху.

Охлябя, придержи старшину.

Губы шевельнулись. Он заговаривал боль. Ладонь медленно наполнялась теплом.

— Сейчас легче будет, сударь Ратимир. — И ладонью правой руки легонько щелкнул по лбу старшину. — Выпрямляйся, но не спеша. Охлябя, Неждан, ведите старшину Ратимира в избу и кладите на лавку лицом вниз.

Старшина сцепил зубы, ожидая нового приступа боли. Боль хоть и улеглась, но кто знает, что будет дальше. И, услышав новый щелчок, выпрямился.

Охлябя и Неждан подхватили его с двух сторон под руки.

— А по лбу зачем? — хмуро спросил он.

Оконфузился опять перед глазами воем. А туда же, воинские забавы устраивать, словно и у него борода пока не растет. И по лбу, как дитя малое щелкнули.

— Чтобы к боли не прислушивался. — Смутился Радогор, растерянно оглядываясь по сторонам. — Ребята, мне бы иголок бабьих. Того, что сделал старшине не надолго хватит.

Удивились, но переспрашивать не стали. Кто знает, что еще таится за душой у этого парня. Ходи следом за ним и рта не закрывай. А ему, похоже, самому невдомек, почему вокруг него толчется. Повернулись и разбежались по домам. И даже спрашивать не стали для какой такой надобности понадобились ему иголки.

Ратимир отстранил парней и сам своими ногами дошел до воинской избы, прислушиваясь к спину и ожидая новой вспышки боли и сокрушительного удара в спину. Сам перешагнул через порог. И сам дошел до лавки. Постоял, о чем — то раздумывая, но почувствовал на плече руку Радогора, покачал головой.

— Не буду лежать. — Как можно тверже сказал он. — До лодий дойду, а там отлежусь. Спасибо тебе, Радогор. если бы не ты, седьмицу бы откатался пластом.

Радогор неуступчиво поджал губы. Серые глаза налились синью. И холодом.

— Здесь спать будешь. А к воде Охлябя сбегает. Он на ногу скор. Скажет, чтобы не теряли. Волхвовать буду. Одним разом не поправить. И если выйдет так, как думаю. До последнего дня бегом бегать будешь, а про весло и не вспомнишь.

И подтолкнул рукой к лавке. Казалось, что рукой едва его коснулся, а Ратимир пошатнулся и повалился на лавку.

— Рубаху сними и вались лицом вниз. Неждан, запали лучину.

Парни с иголками обернулись, чего и сами от себя не ждали, быстро. Той же ногой вернулись. Ворвались в избу с распаренными лицами, бережно сжимая пальцами тонкие иглы. А ну, как потеряешь, жена из дома выпрет. Мала снасть да стоит дорого. От матери к дочери переходит.

— А теперь все за порог. — Скомандовал он. — Неждан, встань рядом с лучиной. Охлябя, никого не пускать.

Голос твердый, не поспоришь.

— Что делать собираешься?

— Сказал уже, волхвовать буду. Или ты, Ратимир, иголки бабьей забоялся?

Вопрос был с хитрецой, с подначкой. И. не сдержавшись, он оглушительно крякнул.

Косит глазом, чтобы увидеть, что над его спиной парень мудрует. Но разве увидишь глазом, что там делается, когда и за плечо не заглянешь? Спина же уже чувствует ровное тепло. Разливается оно по всему телу, клоня в сон. А над собой слышит такой же ровный и теплый шепот.

— Дедка Врана тоже спина донимала. И ноги болели. Так он меня и обучил этому волхвованию. Но я так думаю, что и не волхвование это. — Тихо говорит он. — А как встанет, так и на коне от него не убежишь.

И уже ворчливо прикрикнул.

— Неждан, я же тебе сказал, встань рядом, чтобы под рукой быть. А ты, Ягодка, брысь за порог и следи, чтобы нос не совали в двери.

Проводил бэра взглядом и взял в руки иглу.

Ворон перелетел со стола на колышек и склонил голову на бок, наблюдая за его руками. А Радко коснулся спины пальцем. Поводил им, словно пытаясь что-то отыскать и, не задумываясь, медленно, плавно вращая иглу между пальцами, вонзил ее в тело почти наполовину. У Неждана, который, как и ворон, не отрываясь следил за его действиями, заныли зубы и похолодели пальцы. Радогор, же, не замечая его внимательного и не много испуганного взгляда, втыкал в широкую спину Ратимира иглу за иглой.

— Не больно ли уколол? — Время от времени, спрашивал он, вращая иглу. — А то, бывает, сдвинешь иглу на волосок, так боль аж в маковке отзовется и до самых пят пронзит.

И прошелся ловкими пальцами по иглам еще раз. Затем взял у Неждана горящую лучину и разогрел ее огнем каждую.

— Теперь же лежи смирно, старшина, не шевелясь.

У Ратимира и в мыслях не было шевелиться. Лежал, уперев бороду в кулак, глядя в стену, и засыпал под тихий далекий голос.

А Неждан со священным трепетом смотрел на торчащие в спине иглы и не понимал, как так можно в живого человека иголки втыкать, а потом ждать, что тот разом оздоровеет. Их волхв про такое волхвование ни сном, ни духом… А это уж и не волхвование, а чистое колдовство.

Диво!

Но все же решился.

— Ныне с тобой ночевать, в избе воинской буду я, Радогор. А то тоскливо одному будет. С сумерками все по стенам расползется, черные тени по стенам разбегутся. А ты один.

Довод был хлипкий, это понимал и сам Неждан. Но другого под рукой у парня не оказалось, и он с надеждой глядел на Радогора.

— А Ратимир? — Скупо улыбнулся Радко.

— Ратимир хворый. И весь в иголках, как ежик, лежит. — Нашелся Неждан.

— Я тоже остаюсь.

Охлябя сунул голову в приоткрытую дверь. Одним духом, на короткой ноге сбегал на пристань и успел вернуться.

С Нежданном какое веселье? Отвернется к стене и ну храпеть.

— А ты? — Обиделся Неждан и засопел носом.

— Я другое дело. До сна не охоч и сказок много знаю.

Радогор, не дослушав их спор, вышел за порог и прикрыл за собой двери.

— Вы бы, судари мои, не подпирали спиной двери, а выбрали бы лучше пока место за тыном укромное, от глаз подальше и поставили бы там плах, штук с пять, чтобы было куда стрелы метать. И палец крепких в руку длиной настрогали десятка два, коими вместо мечей биться будете, чтобы не зарезаться. Завтра со светом и начнем.

Вои губы надули и нахмурились. Не бывалое дело, чтобы воев, как отроков сопливых деревянными палицами учили.

Но иначе посмотреть, Ратимир и трех раз мечом махнуть не успел. А он ли не боец? Да и воевода Смур строго — на — строго прекословить запретил.

Учить, пока время есть, буду, как самого волхв Вран учил.

И покраснел. Прежде ни когда бы так дерзко не позволил себе с воями разговаривать. Исчез за спасительной дверью и подошел к Ратимиру. Тот, спал, уронив голову на кулаки. Снова покрутил иглы между пальцами.

— Не мешают, сударь Ратимир?

Старшина, сквозь сон, что — то пробормотал не разборчиво. Боль улеглась и во всем теле чувствовалась не бывалая легкость. Так бывало, когда таскаешь целый день тяжелые кули на спине, а потом сбросишь последний на землю и словно вполовину вырастаешь. Прогнал сон неимоверным усилием воли.

— Не здешнее это волховство было, Радогор. И бой твой не здешний. — Говорить старшине не хотелось, до того нега разобрала. — Тайный это был бой. Подлый. Как и тот удар, которым ты меня поразил бы, будь на то воля. Из чужих земель все это. Слыхивал я про такое, но ни как не думал, что здесь встречу. Скоро ли?

— Так я убрал уже все, пока ты ворчал и сетовал.

Иголки на земле в ряд лежат. Радогор рядом с лавкой стоит и с улыбкой на него смотрит.

— Пробегись по избе.

Ратимир послушно прошелся по избе вдоль стен.

— А теперь наклонись.

Проследил за тем, как старшина сгибается в поясе.

— Теперь в другую сторону прогнись.

Можно было и не спрашивать. По лицу старшины можно было судить, что помогло волхвование. Словно помолодел Ратимир. И тело по — молодому слушается. И в поясе не ноет, не свербит.

— Завтра снова иглы тебе поставлю. А там уж поглядим. Лучше бы, хоть дней пять тебе ко мне походить Верней бы было. Но тяжелое тебе пока, сударь Ратимир, лучше не поднимать, чтобы снова боль не разбудить. А затем сможешь жить, как прежде, до того весла…

Ратимир с удивлением посмотрел на парня. Говорит твердо, словно и возражений не ждет, как поживший, потоптавший дороги, муж. И глаза не юношеские. Уверенные глаза.

— Ныне же здесь, на лавке спать будешь. Я тебе на ноги и на спину к ночи еще раз руки возложу. Позвонки после весла разом не поправишь. Вижу, что весло крепкое было. И руки крепкие были.

Угадал Радогор. И весло было крепкое. А рука того крепче.

Ветер в ту ночь поднялся невиданный. Прибрежные деревья в воду валил и рекой гнал на полдень. Их лодии по все реке разметал и глазом повести не успели, а не то, сообразить. Что делать и как быть. Понесло по воде, как по морю — океану и хряснуло о прибрежный камень. Подхватило волной и бросило на берег. Оглянуться не успели, как из — за стены дождя выпрыгнули на них прибрежные люди, окружили со всех сторон и разом посекли половину.

На Ратимира наскочили сразу двое. У одного он сразу меч из рук выбил и рукоятью своего меча его ошеломил. С другим же наскоро не получилось. Очнулся под холодной водой тот, которого он успокоил рукоятью меча. На беду ему в руки попало весло Лодейное. Тем веслом он и ублаготоворил его. Добивать его не стали. Решили, что после весла долго не проживешь. Торопились лодии грабить, пока товар вода не унесла. Лодий же ни одной после того разбоя и бури не уцелело. И народа треть осталась. А потом еще и ждать долго пришлось, пока кто мимо водой пойдет и их подберут. Домой попал в беспамятстве. Хорошо еще не бросили. А могли и бросить.

— Ин ладно. Ночую. Но на пристань все же схожу. Смур тебя одного считал, а я, кроме тебя, здесь уже третий. — Усмехнулся он. — И еще будут те, кому в ночь на стене и на воротах стоять. Чем кормить будешь?

— Те со своим кормом придут. — Успокоил его Неждан. — Ночью на стене тоскливо, кусок сам из мешка в рот скачет. Без припаса ни как нельзя.

— Тоже верно.

Ратимир не слушает, о чем говорит Неждан. Нет, нет да и бросит взгляд на Радогора, который о чем — то не слышно переговаривается с враном.

Не знает парень ни своей силы, ни своей цены. Не зря Смур в него двумя руками вцепился и всеми ногами упирается, чтобы удержать его в городе.

И не по времени бы в воинской избе на лавке таскаться, но уж очень влечет его к себе не понятной силой этот юнец с глазами зрелого воина. И юнец ли? За несколько дней лицо огрубело и губы отвердели. Из глаз зимней стужей тянет. И если бы не юношеский пушок на верхней губе, то и юнцом нельзя назвать бы было.

Ребятки, — Отводя глаза в сторону, неуверенно попросил он, — не проговоритесь, что старшина меча не мог поднять и крюком согнулся. А то как я дружину водить буду? На смех поднимут.

Ребятки дружно головой кивают. Де, не беспокойся старшина. Как можно? Убережем все в тайне. И слова не пророним. Или мы не понимаем?

Но Ратимир смотрит на них с подозрением. Не верится. А как верить, если доведись ему быть на их месте и то бы не удержался. Вестимое ли дело боль болью снимать? Положил ладошку на спину и все, беги на лавку. Или иглы в тело, после которых в пору в прискочку скакать, хоть через прясло прыгать.

Но на пристань ушел. Хотел быстро обернуться, но не вышло. Закрутили, завертели дела, затянули и в воинскую избу вернулся затемно.

Ретил его глухом ворчанием. — только со зла можно было придумать для грозного зверя такое имячко, — встретил его глухим ворчанием. По виду чистый лесной зверь и в ночь должен был утянуться в лес, чтобы набить к утру брюхо, а он вытянулся у порога во всю свою не малую длину и косит на него не любезным глазом. И ворон его глаза приоткрыл. Как сел днем на колышек в стене, так и сидит. А птице ли сиднем сидеть над изголовьем? Или на стол моститься. Тут и хлеб режут и яство ставят, и ложки кладут А сгони попробуй. Не придется по нутру вещей птице и ступай следом за старостой.

Лавка пуста. Его ждет.

Охлябя и Неждан вповалку на полу спят. Размахнули руки во всю ширь и отдирают так, что небу жарко. Аж завидки берут, до чего славно спят. Хорошо еще, что потолок матерыми плахами, в пол — бревна кладен, а то бы как ветром сдуло от их молодецкого храпа. Тут же, у стены подменные вои спят и парням ни в чем не уступают. Даже глаз никто не открыл, когда он появился.

Радогор место себе в жилье с воинским припасом облюбовал.

Бэр даже пошевелиться не вздумал. Как лежал, так и лежит И головы не поднял. Де, тебе надо, ты и перешагивай сам через меня, как хочешь. А мне и так хорошо. Лежал, лежу и лежать буду.

— Ну, и как знаешь. Тебе же хуже будет, если оступлюсь.

Но не наступил. Поостерегся.

Через волок месяц рожками в избу заглядывает

— Долго ходишь, сударь Ратимир. — В дверях появился Радогор. — Я уж и ждать устал. Думал, раз отлегло, отступила боль, не придешь больше.

— Так не болит же. — Неуверенно успокоил его старшина.

— Сейчас не болит, а если завтра заболит?

— Ребят побудим. — Сам не понимая почему, начал оправдываться Ратимир. И даже руками развел, показывая, что не так уж он и виноват.

— Их теперь березовым поленом буди, не разбудишь. — Улыбнулся Радогор и подтолкнул старшину к лавке. — Или вечерять будешь прежде? А нет, так оголяйся до пояса.

Ратимир скорбно вздохнул, задрал рубаху и повалился на лавку. Радко помял ладони, чувствуя, как они наливаются теплом, сел, подвинув его к стене и медленно провел ладонями по спине вдоль позвоночника от шеи к пояснице. Потом еще раз. Чуткие и ловкие его пальцы забегали, сминая кожу. Коснулись позвоночника и Ратимир ощутил, как мурашки стаями рассыпались по всему телу, наполняя его сладостным теплом.

— Ныне спокойно спать будешь, сударь.

Радко убрал руки со спины и опустил рубаху. И вздохнул.

Ах, дедко, дедко! Ему бы только услышать той ночью его думки, глядишь бы и по иному все обернулись, если бы вместе были. Не могло не обернуться не по иному.

Утром подошел к лавке и легко тронул Ратимира за плечо.

— На столе хлеб, молоко… Неждан домой бегал. Ну, и что понравится.

Перевязь через плечо и, дожидаясь. Когда ратимир глаза откроет, в двери. Ворон, голова и шея выше лавки, заковылял по полу, стуча когтистыми лапами. Бэр, напоминая о себе, осторожно заскулил.

— Не держу. Можешь проваливать, если не стыдно с такой мордой побираться. — Проворчал на него Радогор. — Но людей не пугай, иначе в лес отправлю.

Все, что он сказал, уместилось в одном коротком сдержанном рыке. Но Ягодка уловил в нем главное, перевалился через порог и покатился к трактиру, свято веря, что уж там то ему не откажут в куске хлеба, а, может, и рыбка для него найдется.

— Не зверь лесной, а блудливая дворовая собачонка. Спит и видит, как бы что стащить.

— Молод еще… — Вступился за Ягодку Ратимир. Торопливо навалил крынку с молоком на лоб, поставил и одним духом опростал ее. — Я с тобой пойду. Позволишь?

Радогор пожал плечами.

— Отчего не позволить, если охота есть?

За городом, за крутым изломом стены, как раз под башней слышны бойкие ядреные голоса. И хохот. Десятка два воев, из тех, кому ночью стражу нести, мечут стрелы во вкопанные в землю плахи, хохоча при каждой неудаче, отпуская при этом едкие шутки.

Появление Радогора и старшины осталось не замеченным. Радогор, когда надо, умел ходить бесшумно и оставаться незаметным. Постоял, покачивая головой, и повернулся к Ратимиру.

— Как за три седьмицы научу, если простого не поймут? Я еще соплю о землю бить не научился, когда мне волхв Вран в руки лук дал. А этих не учить, заново переучивать надо.

Ратимиру были понятны его сомнения. Переделывать всегда сложнее, чем делать. К тому же чужое.

— А ты попробуй сам показать. — Посоветовал он.

Подошел к расшалившимся воям и протянул руку.

— Дай — кА, парень, и я попробую иную науку.

Охлябя, а это был он, без слов отдал ему свой лук.

— Повтори для глухих, Радогор. Как, говоришь, надо?

Так все просто, сударь Ратимир. Когда сам на стене стоишь, а снизу на приступ лезут или в поле стеной стоят, что помнить надо? Близко не подпускать и стрелой прижать, чтобы и дохнуть не могли. А потому тот, кто стрелу быстрей бросать будет. Того и сила. Я не жилу тяну, а луковище от себя гну рукой от себя. Стрела сама слетит, как пальцы отпущу. Могу раньше отпустить, могу позже… Зачем мне во всю силу гнуть, если ворог в двух десятках шагов? И вполовину натяга доспех прошьет. И если так, то сколько стрел я могу пустиь? Тут только пальцы успевай разжимать и новую стрелу на тетиву бросать. Не на охоте зверя в око выцеливать….

Говорит будто бы Ратимиру. Но глазом на воев косит и говорит так, чтобы они слышали. А пальцы же мечутся за стрелами и лук со стоном гнется под его рукой, бросая стрела в цель.

— В бою, понятное дело, не в чурку, не в доску стрелы мечешь, в человека. Можно и не угадать. Но когда стрел вдвое, в пятеро больше летит и каждая в око угодить может, не у всякого решимости хватит на встречу смерти бежать. Стрела ведь не скажет, в кого она высматривает и выцеливает.

Почти слово в слово выпалил дедкову науку. И плаху пока говорил, всю стрелами утыкал. Ни одна мимо не прошла, хотя все видели, что почти не следил, всем казалось, куда стрелу целит и куда она летит.

— А теперь сами попробуйте можете пока не спешить. Пусть руки при выкнут. Но через день за каждую потерянную стрелу бегать до реки и обратно заставлю. Сколько стрел уроните мимо, столько раз и бегать будете. Пока в чем есть, а там и в полном доспехе.

Ратимир, услышав это, даже крякну. Сурово рассудил Радогор.

— И вовсе не сурово. — пробился в сознание голос парня. — Пусть лучше от меня бегают, чем от врага. Со мной дедко Вран куда строже обходился. А это все равно, что рукой по голове погладил.

Затаил дыхание и в оба глаза уставился на Радогора. Подумал, что может ослышался? Сам так подумал. Но Радогор стоит, как ни в чем не бывало. И пристально следит за тем, как тянут длинные, обмотанные берестой боевые луки, дружинники Смура.

— Так быстрее запомнят — Уже в полный голос заметил он Ратимиру. — А иначе не наука, а забава. И бегать попривыкнут.

Понятное дело, быстрей запомнят, не мог не согласиться с ним старшина, растягивая, как учил радогор, лук Охляби. Не привычно. Но зато пальцы всегда в одном месте. Выцеливать не надо. Води луковищем и руку прями.

— И с коня за спину бить сподручней. Но лук короче должен быть. Такой мешать будет.

Снова услышал он голос Радогор .

— Встань спиной и испытай.

Испытал. Сноровки нет, но стрела сама из пальцев рвется.

Охлябя теребит старшину за рукав.

— Сударь старшина. Лук то мой. — И не сдержался, уколол. — А ну, как не угадаешь в чурку и погонит тебя Радогор до реки-

— Сбегаю…

Воины при словах Охляби сдержанно, так, чтобы не обидеть Ратимира, непотребной веселостью, заулыбались.

— И до коей поры прикажешь нам стрелы метать, сударь Радогор?

Это уж к нему Охлябя повернулся. Подумал, что и к нему с усмешкой. Заглянул в глаза. Глаза смотрели серьезно.

— Сегодня? Пока пальцы не заболят. А как попривыкнут, как огрубеют, то и дольше можно. Жизнь, Охлябя, твоя, а она чаще всего от одной стрелы зависит.

Вои обступили его со всех сторон.

— Это и Охлябе вертоголовому понятно, Радогор. Над душой можно не стоять. Своей волей сюда ходить будем. А мечному бою когда учить будешь? — Нерешительно вымолвил Неждан.

Разохотились ребята. Все сразу им подавай. Ратимир чуть голову наклонил. Мол, пусть ребята порезвятся. Глаза жарче гореть будут.

— Коли просите, быть по вашему. — Решился он откликнуться на выразительный взгляд старшины. — Палиц не наделали, поэтому биться бережно, чтобы не покалечить друг друга. Бой все против всех. Кто один на поле останется, тот и со щитом.

— А что тут не понятного? — Удивился Радогор с легкой усмешкой. — Выбирай кого хочешь и бейся. Побил и нападай на другого, как в ребячьей игре.

Ратимир слету угадал задумку Радогора. Со стороны на них посмотреть хочет, чего и кто стоит определить.

— В бою не перебирают. Кто под руку попался, тот и твой. И чужого перехватить можно. И со спины налететь.

Так и есть. Приглядеться к ним хочет. Их сноровку оценить. А по ним и об остальных судить будет. И как в стрельбе из лука потом что — то поправить, что — то добавить.

— Река на гору! — Взревел Охлябя.

И, подхватив тяжелый круглый крашеный щит, очертя голову ринулся в атаку на кряжистого, заросшего до бровей окладистой бородой, воя. И остановился, услышав властный голос Радогора. Понять можно. Перед Радогором осрамиться не хъочет Охлябя.

— Отставить! Ни какой горы. И тем более, реки. Я сказал, все против всех!

Не слышит Охлябя. Грохнул со всего плеча мечом в край щита повыше умбона и тут же подставил под удар свой.

Бой сразу развалился на поединки и разбежался по всему полю перед стеной.

Радогор поскучнел лицом. И, заметив на себе острый испытующий взгляд Ратимира, проворчал.

— Как дрова колют.

— Щит… Пока пробьешься через него…

— А зачем ломиться через него? — Удивился Радогор.

— Щит на то и нужен, чтобы закрыться.

В глазах Радогора появилось нескрываемое удивление.

— Да? Кто бы мог подумать. — Спросил он. — Охлябя! И тот, второй, бородатый. Оба ко мне.

Парень неохотно опустил свой меч и, утирая пот с распаренного меча, подошел к нему. За ним, бросая на Охлябю сердитые взгляды, подошел и второй. Бой, судя по их лицам, разгорался не шуточный. Остальные встали полукругом.

— Щит, Ратимир, хорош тогда, когда надо продавить оборону. Или, как стеной, удержать атаку. А не бегать с ним по всему полю. И мечом в него колотить себе в удовольствие, только надсаду наживешь. Нападай, Охлябя. И ты тоже. Кто — нибудь, дайте мне меч.

Охлябя будто только этого и ждал. Выставил вперед щит и сразу же нанес удар сверху, в плечо наискосок. Радогор качнулся в сторону, не сходя с места. Перехватил удар кончиком своего меча, неуловимо быстрым движением отвел его в сторону. А его меч, продолжая движение, описал плавную дугу по низу… режущий удар чуть повыше ступней под, поднятым для отражения атаки, щитом.

— И больше он уже к тебе, Охлябя, с подрезанными жилами приставать не будет. Можешь делать с ним, что захочешь. А по мне так пусть лежит смирнехонько. Или так…

Поманил клинком к себе бородатого.

— Нападай…

И снова легким щелчком, почти не шевельнув мечом, остановил атаку. Придержал чужой меч лезвием. Повернулся на пятке и его боевой нож, бог весть когда, появившийся в его руке, уперся в ребра мужика.

— И жене остается только слезы лить. К тому же на редкость горькие.

Скосил глаза на Охлябю и назидательно, как старший младшему, сказал.

— Меч, Охлябя, не только рубит, но и режет. И ни к чему хлестать со всего плеча, если хочешь. Удержи его на длине меча, тогда тебя никто не достанет. Зато ты сам… — Меч Радогора закрутился в вихре нескончаемых атак. — всегда можешь до него дотянуться, стоит делать только так… или так.

За его мечом не уследить. Кажется, что не один, десяток клинков режут воздух вокруг Охляби и его незадачливого противника.

— Падай, Охлябя, ты убит. — Клинком указал куда, по его мнению, должен был упасть парень. И кивнул мужику. — И ты рядом вались. Куда ты убитый пойдешь?

Охлябя, дурачась, повалился на землю, сложил руки на груди и закатил глаза.

— Вставай. Теперь нападайте снова. И следи за ногами. Атака начинается там. — Предупредил он.

Но бойцы вряд ли слышал его, обрушив сразу свои мечи на его голову. Встретил их своим клинком, вывернулся ужом… И вот он уже за их спиной, а его меч вычерчивает гролзные узоры за их спиной.

— Он, — Радогор ни разу еще не назвал врага врагом, отметил для себя Ратимир. — как говорил дедко Вран, должен с первого взгляда, с первого удара угадать ты…

Радогор запнулся, в поисках нужного, а более того, точного и емкого слова. А меч его продолжал вязать вокруг них невидимые кружева, не давая сдвинуться с места.

— Ты бьешься не для того, чтобы спасти свою жизнь. Ты пришел убить его, отнять его жизнь. А жизнь для тебя нее главное. Когда же поймет это, будет страшиться тебя. И думать будет скорее о том, как уберечь свою жизнь, а не о том как забрать твою. А раз так, делай с ним, что хочешь.

Ратимир, затаив дыхание, следил за ним. И, больше того, за его речью. Даром, что побывал не в одной сече, сам жаловал своим мечом, и его жаловали. А оторвать глаз от меча Радогора не мог.

«Не воина — дружинника, — понял он, наконец, — делал из парня неведомый и загадочный волхв. Бойца — одиночку. Для которого победить, значит убить. Потому, что только мертвый враг никогда больше не встанет на его пути. Вот, что занимало его мысли все эти дни.

И если он, Ратимр, опытный воин, следил за ним, затаив дыхание, то что говорить о воях. С нескрываемым ужасом и, одновременно, с восхищением смотрели они на Радогора и его меч. И хотя этот меч ни разу не коснулся ни Охляби, ни кого другого, но все они кожей чувствовали, как сталь клинка проникает через их доспехи. И как без хруста вспарывает их тела. Или кромсает сухожилия на руках и ногах.

— А теперь медленно покажу, а вы расступитесь, как можно и вместе со мной повторяйте то, что буду показывать. Щиты пока оставьте. Мешать будут.

Встал в стойку, готовясь отразить атаку. Клинок смотрит вниз и вперед… Блок… шаг в сторону…атака.

Ратимир с трудом сдерживал себя, чтобы не встать рядом с воями Смура, но ловил каждое движение, чтобы сохранить в памяти.

Блок… Атака… И сразу перенос атаки неуловимым движением ног. Каждое движение отточено до совершенства, когда руки и ноги. Когда само тело вершит таинство боя. По себе Ратимир знал, не из каждого воя настоящего бойца сделать можно. А уж такого вылепить, одного из многих и то если повезет.

А Радогор и сам не заметил, как увлекся. Раз за разом показывал каждый прием, пока не видел, что с грехом пополам, но запомнили. А потом ходил между воями, чтобы кому — то меч поправить, кому то ногу поставить, чтобы рука точнее шла.

Вдруг его взгляд остановился на Ратимире, и он густо покраснел. Заигрался и совсем забыл, что старшина ждет его и заставил ждать себя.

— Прости, сударь Ратимир, что время у тебя отнял. — и повернулся к воям. — Примите. Чей меч?

Подождал, пока хозяин меча заберет свое оружие у него. А вои между тем снова столпились вокруг него.

— Того, что показал ныне, иным до самой смерти хватит. — умолк, раздумывая правильно ли поймут его слова. И поправился. — Чтобы от смерти уберечься. Но повторять, то что узнали, надо каждый день и без устали. Чтобы и рука помнила и ноги не забыли. А завтра уж без мечей, палицами биться будете, чтобы тела могли коснуться.

И остановился, думая, все ли сказал. А если сказал, то не увидят ли в сказанном какой обиды. И, словно извиняясь, неловко пробормотал.

— Я и сам, прежде, чем получаться начало мало — мальски, не одну синюху вытаскал. И пальцы в кровь жилами истирал. И запястье бил до костей жилами. Дедко Вран говорил, может так случиться, что и времени может не быть, чтобы руку в рукавицу сунуть. А теперь уж и не надо как бы. Рука в том месте, как кость отвердела. И пальцы притерпелись и пообвыкли.

Ратимир слушает, откинув голову назад. Одним глазом на Радогора смотрит, другим по лицам воинов скользит.

Не часто встретишь в жизни воина, который вот так легко и просто и ни чуть не медля, откроет кому — то свой заветный удар. Иные так и уносят их с собой в могилу. А парнишка разом выложил на ладошке с десяток. Да еще каких! Каких не только этим ребятам, но и Ратимиру не приходилось видеть и один страшней другого.

Чтобы сказал ему на это его волхв?

Думается по голове бы не погладил.

— Завтра снова приду, коли позовете. Сейчас же одних оставлю. И без того старшину Ратимира ждать заставил.