"Меч Шеола" - читать интересную книгу автора (Ярославцев Николай Григорьевич)

Глава 7

С того дня Радогор все свое время проводил на пустыре за крепостной стеной, если так можно было городской тын из заостренных бревен вековых деревьев. С раннего утра и до позднего вечера гонял он до седьмого пота воев Смура без всякой жалости и сострадания. Бывало и сам брал в руки деревянную палицу. Показывал. Как выстраивать защиту и готовить атаку, как прятать удар и мгновенно переходить в нападение. Ребята и сами себя не жалели, а чаще всего увлекшись, с таким ожесточением хлестали друг друга, что Радогор был вынужден вмешиваться и останавливать бой.

— Взор, ребята, у бойца должен быть всегда чист. Тело пусть безумствует, если ему так хочется. А глаза должны все видеть и замечать. Так говорил мне старый волхв. Вскружит голову злоба или азарт, считай смерть пришла… В бою тот побеждает, у кого рассудок чистым остается.

Помогало, но не надолго. А он пока особо и не настаивал. По себе знал, не сразу рассудок возьмет верх над азартом.

И они расходились по домам, чаще всего, разукрашенные синюхами и ссадинами, веселясь и хохоча во все горло.

К вечеру настолько выматывался, что до постоялого двора сил не было идти и обходился тем, что приносили Охлябя или Неждан. Или кто — нибудь из воевов.

Иногда приходил воевода Смур, а чаще же наведывался на пустырь старшина Ратимир. Вставали поодаль, в сторонке, чтобы не привлекать к себе внимания и не мешать ни воям, ни Радогору. Не отвлекали их вопросами, не лезли с советами. Стояли молча, лишь изредка обмениваясь, коротким многозначительными взглядами или парой, тройкой слов. И так же молча незаметно, уходили, вспомнив, что и у них есть кое — какие дела.

Бэру тоже скоро наскучило это зрелище, или вспомнил однажды, что он не кто — нибудь, не дворовая шавка, а грозный хозяин леса, встал и подался к опушке, предупредив из приличия его ворчанием.

У врана терпения оказалось больше, но и он спустя день после ухода бэра, слетел с плеча и скрылся там же, где накануне пропал и бэр. А вернулся только поздним вечером, пробравшись в избу через открытое волоковое оконце к изумлению Радогора. А утром тем же путем исчез снова.

— И то верно. — Решил Радогор. — Что им в граде делать, вольным тварям? И куда их потом? Не в клетку же? И не на цепь. Долго ли до неприятностей? То мальчонка глупый из озорства камнем или палкой запустит. Или перепугает кого. В городе что ни день новые люди. Лодия ушла, лодия пришла. И возами везут, везут, везут…

Радогор, — Как то, глядя на его меч хмурым, не любезным взглядом, посоветовал Радогор. — Ты бы меньше показывался в городе. Говорил я уже тебе… так Ии тянет он к себе взгляды. Больших денег стоит такой меч, даже без всяких тайн. Народ же в городе всякий бывает.

Радогор вздернул брови.

— Прятаться мне что ли сейчас всю жизнь?

То, что народ в городе всякий бывает и он сам знал, и сам видел. Торжище, о каких прежде и понятия не имел и народу тьмы всякого. Видел. Как- то и вовсе встретил таких, в которых и людей признать трудно. Телом широки. Лица красные. То ли на солнце обгорели, то ли зимней стужей и ветром студеным обожжены. Про лица сам угадал потому, как шерстью обросли до самых бровей. Волосы на голове от рождения не стрижены и не чесаны. Одни глаза светятся. На головах шеломы круглые. А на шеломах рога бычьи торчат. Доспех из толстой не гнущейся кожи. За спиной из — за пояса топор с двумя лезвиями. На поясе меч в ладонь шириной. По другую сторону боевой нож, чуть короче меча. Идут безбоязненно, людей толкают, воев задирают и женщин задирают.

Но прятаться?

Ратимир, шли вместе вечером на постоялый двор, поймал его удивленный взгляд и угрюмо пояснил.

— Из полночных стран. Море там студеное. Лед же и летом плавает по воде. Земля бесприютная и каменистая. Не родная.

— Чем живут тогда?

— На морского зверя охотятся. Или в чужих землях дружинниками служат. Народ безбоязненный, своевольный и до всевозможных безобразий жаден. Одно слово — ярлы северные.

Ратимиру эти люди не понравились.

Еще меньше понравились они бэру. Окинул их Ягодка взглядом крохотных умных глазок и заворчал, разглядев на их плечах медвежьи, хорошо выделанные шкуры. И уж совсем рассердился, когда попалась ему на глаза медвежья морда, украшающая боевой шлем.

— Они не только медвежьи морды на головы вешают. И кабаньи любят туда же вешать, поверх шелома. Чтобы страхом сразу всех пронять до самых пят. И в бою им уподобляются, зверям то есть. Аж пена изо рта хлещет от злобы, до того звереют. И себя не помнят… И лодии своим теми же харями украшают. А на реке или на море им лучше не попадаться. Верная смерть. Мы как-то попали на них, так еле ноги унесли.

Радогор, внимательно слушая его, оглянулся и сразу наткнулся на цепкий, колючий взгляд.

— Вот я тебе и говорю, Радогор, лучше бы тебе в городу не появляться от греха подальше. — повторил Ратимир уже тверже, понимая, что вряд ли он его послушает. С норовом парень родился. И в силу свою верит. И на этих ярлов, не к ночи будь помянуты, еще захочет посмотреть.

А той же ночью Радогора сны одолели. И один другого гаже. До зверь неведомый за ним крался. На зверином теле туловище птичья голова с изогнутым соколиным клювом. И тем клювом к его пяткам подбирался. Когтистые лапы землю выбрасывают на бегу. И глаза кровью залиты. И то ли клекочет, то ли рычит, но голос его Ягодке не перекричать. А Радко бежит, бежит и убежать не может. И ноги не слушаются. Но не от страха. Будто бы кто — то наговоры наговаривает. Потому, что кроме этого зверя есть еще кто — то, чей глаз следит неотрывно за ним.

И тянется к нему жесткая, поросшая рыжим волосом, лапа, чтобы разодрать в клочья грудину в том месте. Где суматошно колотится его сердце. А другая рука змеей ползет к, висящему над изголовьем, мечу.

Хочет проснуться Радогор и не может.

Закричать пытается, а вместо крика только рот разевает беззвучно.

Рука же дернулась и все — таки добралась до него.

— Радогор! очнись! — Зовет его кто — то. Голос далекий, еле различимый. Тонет в беспросветной темноте. — Да очнись же ты.

Собрался с силами и открыл глаза. И увидел, что над ним склонился Охлябя. Глаза округлились от испуга.

— Да, очнись же ты. — Теребит его парень. — хорошо, что я один здесь сегодня ночую. Всех бы переполошил своим криком. Кричишь, будто режут.

А за Охлябей, над плечом глаза. Цепкие, колючие. Как те, что жгли его тогда, когда он с Ратимиром возвращался на постоялый двор.

Неуловимо быстрым движением поймал рукоять ножа и без замаха, над головой Охляби, запустил его прямо в эти немигающие завораживающие глаза. Но еще раньше его броска глаза пропали, как растаяли. А нож остановился в шаге от стены, повисел в воздухе и со стуком упал на пол. Радогор метнулся за мечом, сжал рукоять в ладони и туда, за ножом, грубо отшвырнув Охлябю плечом. Камни в глазницах диковинного зверя зажглись неистовым огнем, как те глаза в которые целил он своим боевым ножом, выхватывая из темноты и Охлябю, и тот угол, до которого так и не долетел его нож. Из угла дохнуло в лицо могильным холодом. Но никого нет. Пусто.

— Ошалел! — Снова взревел Охлябя, поднимаясь с пола и почесывая ушибленное плечо. — А если бы я о лавку косицей бахнулся, и что? Рядом со старостой моститься? А я не староста. По мне на тризне бражничать не будут. Понимать надо!

Но Радогор его не слышал, хотя сам видел, что имел парень право на обиду. Распахнул ногой двери и скатился с низкого крыльца головой вперед, нырком. На тот случай, если надумают стрелой встретить. И сразу откатился в сторону. И огляделся.

Ни кого. И ни чего.

Только мертвящий зимний холод, даром, что на дворе летняя ночь. И с голым брюхом не замерзнешь

Уже без опаски вернулся в избу.

Зря не прислушался к Ратимиру.

Волшба! И сон волшба. И глаза она же, волшба. Черная волшба. Чернее не куда. Та, от которой его предостерегал дедко Вран.

Но зачем? Кому он нужен, безусый юнец? Или в самом деле не напрасно столько лет скрывал этот меч старый волхв под своей домовиной? А он, не подумав, по дикой глупости, явил его всему свету и разбудил в чьей — то черной душе черную же зависть.

— Ты, что развоевался сегодня, Радогор? То во сне орал, как дикий зверь, как и бэру твоему не орать. То с мечом по городу бегаешь в чем мать родила. Блажишь на весь свет. И в меня ножом едва не угадал.

— Привиделось. — Хмуро отозвался он, садясь на лавку. Но меч на колышек возвращать раздумал, рядом с собой, к стенке бережно положил. И сам лег на спину, забросив руки под голову.

Глаза зверя в рукояти его меча медленно тускнели.

— Спи, Охлябя. Больше не помешаю.

Но опять не угадал.

Хоть и не кричал, и не метался, но до утра почти не спал. Тоже было и на следующую ночь. И днем чувствовал на себе чужой пристальный взгляд. Оглядывался незаметно, ежился по ненавидящим глазом и только тогда на время забывался, когда перехватывал у кого то из бойцов деревянную палицу, чтобы показать правильную стойку или поправить неумелую руку.

В один же из следующих дней произошло вообще необъяснимое. Стрела, выпущенная в деревянную чурку, вдруг вильнула оперением. — на ту беду он, Ратимир и воевода Смур стояли в пяти шагах от деревянных плах, которые служили воям мишенями, и свернула в их сторону. Ратимир и Смур о чем — то в пол — голоса разговаривали, отвернувшись от него. И стрелы не видели. А сам Радогор внимательно следил за тем, как его ученики выпускают в мишени стрелу за стрелой. И стрелу заметил так поздно, что ни криком, ни рукой предупредить их уже не мог. И сделал то единственное, что было еще в его силах. Понимая, что вряд ли успеет, все же выбросил руку вперед, чтобы поймать стрелу.

Воевода, уловивший молниеносное движение его руки, вскинул голову и с удивлением увидел в его ладони зажатую стрелу. Но Радогор, сам не ожидавший, что успеет перехватить летящую смерть в воздухе, пожал плечами. И, глядя на сконфуженного парня, покачал головой.

— Я не хотел, Радогор. — Попытался оправдаться Неждан. — Сам не пойму, как вышло.

Радогор промолчал. Повернулся к Смуру и тихо попросил.

— Сударь воевода, и ты, Ратимир… вам бы лучше дальше, в сторону отойти.

Но Смур все еще, как зачарованный, смотрел на стрелу в его руке и просьбу пропустил мимо ушей. Потом поднял удивленный взгляд на Радогора. И снова вернул его на стрелу, хлопая глазами. Не сводил со стрелы глаз и Ратимир.

— Неждан! Лешак тебя задери! Неук косорукий! — наконец, выдохнул Смур, и погрозил парню, внушительного размера, кулаком.

— Оставь его, сударь Смур! Парень только учится. — вступился за него Радогор и, как в ознобе, передернул плечами. Показалось, что ненавистные глаза гадко ухмыляются. — сами виноваты. Встали рядом с мишенью.

— Да, до нее бежать пол — дня! — гнев Смура только начал разгораться. — А если бы подстрелил? Тогда что?

Ратимир все еще не сводил глаз со стрелы.

— Как ты так, Радогор? — Спросил он. И для уверенности коснулся стрелы указательным пальцем, чтобы проверить настоящая ли. Стрела без изъянов. Самая настоящая, с каленым наконечником. Кольчугу прошибет.

— Что как?

— Как стрелу словить успел? — пришлось повторить вопрос.

— Медленно летела… — Неохотно выдавил из себя Радогор, чуть не в толчки отправляя воеводу дальше от мишеней.

— А еще можешь?

-Не греши, Ратимир — Встревожился воевода. — Слыхано ли дело, стрелу рукой ловить? Убьют ненароком, потом грех до смерти не отмолить. И воев он мне еще на ноги поставить не успел.

— В том то и дела, что слыханное. Но видеть не приходилось. Сейчас первый раз увидел.

Радогор нахмурился еще больше. Снова пожал плечами и пошел к злосчастной мишени, в которую стрелял Неждан, и закрыл ее собой.

— Стрелу клади! — Твердо скомандовал он. — Цель в око!

И взмахом руки удержал Смура, который кинулся было к нему, чтобы успеть оттащить его из — под стрел.

Вои в нерешительности стояли, переминаясь с ноги на ноги.

— А ну, как сорвется?

— Мне снова велеть? — Радогор на туго сжал губы. — Стрелу клади!

Выждал время, следя за каждой рукой и прислушиваясь к скрипу каждого лука.

— Стрелой бей!

Запели туго натянутые жилы. Порскнули стрелы и меч вылетел из нож, закрутился, описывая сверкающие круги, выхватил из воздуха, летящие в него стрелы, и уронил их к ногам. Последнюю выловил рукой и подал ее Ратимиру.

— Я же говорю, медленно летают.

И вздрогнул. Снова те же глаза привиделись ему. Глядят неотрывно из — за кромки леса. Тряхнул головой, чтобы прогнать наваждение, глаза исчезли.

— Этому тоже волхв научил? — Спросил, сглатывая слюну, Ратимир. — Меня аж мороз пробрал.

— Дедко Вран говорил, что далеко от наших земель живет народ, которые такие забавы устраивает. А у меня само получилось.

Говорил он неохотно, стараясь побороть наваждение.

Но Ратимир не поверил ему. Не получится такое без колдовства. Не может человек сам собой стрелу опередить.

— И все — таки не могу понять я, Радогор, как твой волхв позволил убить себя, когда такое умел, о чем и думать нельзя? — Смур, не скрывая своих сомнений, покачал головой.

— Стрела в спину кого хочешь убьет. Врасплох застали. Безоружного. — Вместо Радогора ответил Ратимир. И для убедительности укоризненно покачал головой. — Или сам не знаешь, как это бывает?

И глядя на стрелы, которые все еще торчали в мишенях, неуверенно предложил.

— А не пойти ли нам к Невзгоде, друзья? Воям и без нас есть, чем заняться. Не будем их смущать своим присутствием.

Смур, подумав, согласился.

— А ты, Радогор?

Не ответив, Радогор последовал за ними.

Но в городских воротах воевода отстал. Разлаялись мужики. Не поделили место в очереди. Не рассуди, так и оглобли из телег вывернут, чтобы свою правоту доказать. А что вывернут, в этом ни каких сомнений не было. И кровь по бороде… У кого — то уже синюха под глазом, у кого — то всю щеку закрыла. И брань такая висит за воротами, что в пору уши заткнув, прочь бежать.

Воевода бросил на мужиков удрученный взгляд, сказал.

— Идите. Я догоню.

Пришлось оставить среди разъяренной толпы.

В трактире гам и крики, не привычные для такого времени, хотя и люду в трактире не много. И то подумать, кто в разгар торгов с торжища убежит, чтобы хмельным разговляться? Разве тот, кто товар сбыл и новым лодию забил, удачу празднует. О лодейщиках говорить не приходится. У тех всегда дело на судах найдется. А если и сядут за стол с ковшом в руке, так только поздним вечером.

— Северные ярлы бражничают. — Услышал он шепот Радогору. — Когда выпьют, ни в чем меры не знают. Задирают всякого, кто на глаза попадется. К женкам чужим пристают. А что до девок, так не одну не пропустят, хоть ревом реви. Невзгоде же от таких гостей одни убытки. Мало того, что народ распугают, так еще и расплатиться забудут за все, что наели и напили.

Бражники обернулись на стук дверей. Но Ратимир и Радогор прошли мимо не обращая внимания на них к своему излюбленному месту в дальнем полутемном углу, выглядывая Невзгоду. Тот, заметив их, выглянул из — за очага, в котором запекался целиковый барашек. И жалобно посмотрел на них, умоляя взглядом подождать. На щеке хозяина багровело пятно, о происхождении которого не надо было и гадать. Оставила след нетерпеливая десница.

— Не надо было заходить. — С сожалением в голосе проговорил Ратимир. — Перепелись, а скандал затевать не с кем.

И громко позвал.

— Друг Невзгода! Покорми нас на скорую руку. Торопимся.

— А как же воевода? — Удивился Радогор. — Тоже натоптался с нами. И у ворот сейчас еще натолчется.

— Теперь уж не скоро его дождемся. По себе знаю.

Просьба Ратимира, обращенная к трактирщику, очевидно пришлась не по душе подгулявшим гостям с полуночи потому, что пьяный рев мгновенно стих и тут же возобновился, усилившись многократно. И голоса звучали грозно и угрожающе.

— Барашка того, что висит у тебя сейчас над огнем нам с Радогором хватит. А к приходу воеводы придумаешь что — нибудь, чтобы голодом его не оставить. Но упоминание о воеводе, как понял, должно было охладить разгорячившихся гостей.

Радогор с удивлением посмотрел на обычно сдержанного старшину. Его слова явно грозили если не дракой, то скандалом уж наверняка.

— Иначе нельзя. Могут подумать, что испугались и уж точно полезут с кулаками. — Чуть заметно шевеля губами, ответил ему старшина, полагая, что и так парень разберет его слова. И уже не терпеливо предупредил Невзгоду. — И поспеши, дружище. Воеводу ждем, я сказал. А ему по кабакам прохлаждаться некогда.

Бражники переглянулись. И с лавки с трудом поднялся один из них, широкорожий и грузный от выпитого без меры, вой. С бранью и проклятиями затопал к ним, натыкаясь на столы, переворачивая столы и давя ногами посуду, слетевшую со столов. Остановился у их стола и навалился на него. уперев толстые, поросшие густой рыжей шерсть, руки, и, покачиваясь, уставил взгляд на Ратимира. Глаза мутные, а в них недоумение. Понять не может, по чему, по какому такому праву рты открывают все, кому не лень. В лицо Радогора ударил застарелый, острый запах пота. И давнего перегара. Не удержавшись, он поморщился от отвращения.

— А не пошел бы, мил человек… — Уже ненавидя его, выговорил Радогор, но от продолжения, поймав на себе строгий взгляд старшины, удержался.

Но выпиха не расслышал его слов. И продолжал раскачиваться над столом.

Невзгода, боясь навлечь на себя гнев беспокойных гостей, не решился выходить из — за очага и позвал на помощь Барсучиху. Но оказалось, что он и не догадывался, чем рискует. Как только она оказалось в опасной близости к ним, как тут же, — а была она женщиной средних лет и пьяному взгляду могла показаться совсем не дурнушкой, дерзкая рука обхватила ее за пояс и под дикий хохот приятелей бросила ее на колени. Женщина взвизгнула от страха и забилась, пытаясь высвободиться. Но где же ей было побороть дюжего мужика, хотя и хмельного до скотства.

Радогор начал подниматься с лавки, но Ратимир удержал его взглядом.

— А не чужой ли ты, малец, меч носишь? — Собравшись с силами, выдохнул бородач. И потянулся к мечу.

Но потерял равновесие и едва не ткнулся бородой в стол. А Радогор перехватил его руку, зажал в ладони его пальцы и Ратимир расслышал хруст ломающихся костей.

— Уйди сам. — Прошептал он в пьяное лицо. Глаза посинели от ненависти и на Ратимира дохнуло холодом. — И уйдешь живым.

Пьяный не удержал крика от боли и почти вдвое переломился в пояснице. А Радогор, не тратясь больше на слова, вышагнул из — за стола и направился к развеселой кампании, по прежнему удерживая искалеченные пальцы в своей руке и, продолжая уродовать их. Бородач послушно шел, если можно было назвать ходьбой то, как судорожно он переставлял ноги, или пускался в прискочку, выгибая спину от боли.

А Радогор остановился около стола, обвел невольного пленника вокруг него и, чуть прижав искалеченные пальцы, вернул его на место.

Ратимир, предчувствуя неприятности, незаметно, обогнув очаг, зашел кампании за спину.

— Сиди смирно. — Заботливо предупредил он. Разом протрезвевшего воя, и обвел присутствующих быстрым взглядом. Вино здесь лилось не ковшами, ушатами. Бороды залиты вином и жиром. — Упадешь.

Без паузы, наклонился и легко развел руки, удерживающие трактирщицу, на глазах ошалевшей от его дерзости, пьяни и тихо велел.

— Беги отсюда, женщина, и поскорее.

Первым опомнился тот, у кого он отнял его, как всем казалось, законную добычу. Из его горла вырвался яростный рев. Он вскочил, опрокидывая лавку, и разразившись похабной, как догадался Радогор, бранью и замысловатыми, — что с него взять, моряк, — проклятиями, бросился на Радогора. Замахнулся во всю пьяную ширь… и его кулак пролетел мимо лица обидчика. А Радогор качнулся в сторону, пропустил, направленный в лицо, удар, перехватил руку и развернулся на каблуках. Забияка не удержал равновесия и ткнулся мордой в стол А его рука переломилась с громким хрустом. Кость порвала грубую кожу и вылезла наружу.

Радогор же, так и не сказав ни слова, повернулся и направился к своему столу.

Столь быстрая расправа над приятелем не только не обескуражила его друзей, а еще больше раззадорила. Опрокидывая столы и лавки. Круша и ломая их сапогами, они беспорядочной толпой, и бросились на него с кулаками. А кто — то, кого Ратимир не заметил, — события развивались слишком быстро, — метнул в него свой боевой нож. И не, имея уже возможности, предупредить его, невольно вскрикнул. Рука Радогора дернулась и цапнула воздух. Нож оказался в его ладони и тут же, без замаха, вернулся владельцу. Но тот был не так ловок и нож с хрустом вошел в глазницу по самую рукоять.

— Уйдите сами. — Тихо, без каких — либо интонаций снова произнес он. — Или унесут. Но уже мертвых.

В его голосе не было угрозы, только предостережение. Но его слова заставили похолодеть Ратимира. Искалеченные пальцы пьяного дикаря и тот, кого сразил собственный нож, убедили его в серьезности и искернности его слов. И он, перепрыгивая через поваленные столы и лавки, заторопился к нему на помощь. Если только не опоздает. А то и помощь не понадобится. Радогор был скор и разворотлив, как рыба в прибрежных зарослях. А его удары неожиданны и разили наповал. Он был везде и нигде одновременно. Казалось, что вот — вот кулак безжалостно раздробит, перемешает все кости на его лице. Но кулак почему — то летел мимо, а его противник летел в другую сторону. Или вслед за кулаком. Или валился на заплеванный пол в беспамятстве тут же у ног Радогора. А Радогор тут же исчезал, чтобы появиться в другом месте. Взлетал над толпой и его пята била в косицу, повыше уха. А его локоть в то же время ломал шейные позвонки или дробил череп. Такого еще Ратимир не видывал. И как завороженный следил он за этим, даже не боем и, тем более не дракой, побоищем. Потому, как то, что видели его глаза нельзя было назвать ни тем, ни другим. Истребление, хладнокровное и беспощадное, на полное уничтожение. Вот как это называлось на простом и понятном всем языке.

Нож вскинулся над головой. И Ратимир без труда угадал, куда нацелится остро заточенный клинок. Сверху, в ключицу, рядом с шеей, а дальше прямой дорогой в сердце. Радогор успел остановить удар, подставив левую руку, а правой рукой раскрытой ладонью нанес короткий удар снизу, в подбородок. Голова неестественно дернулась, завалилась назад с не громким хрустом, и Ратимир понял, что у того сломаны шейные позвонки. Еще одна голова оказалась зажата локтем. Резкий поворот и тело тяжело рухнуло на пол

Ратимир сделал уже не одну попытку, чтобы пробиться к нему, но всякий раз оказывался отброшенным к стене. А пьяные дикари, зверея все больше и больше, бросались на Радогора с дикими криками, чтобы всякий раз налететь на подставленный кулак или вытянутую ногу. И почти всякий раз эта встреча оказывалась смертельной. Его удары не могли остановить ни кожаные доспехи, ни рогатые шлемы.

В воздухе уже вовсю мелькали ножи. И тогда в уши ударил грозный рев разъяренного бэра. А двери с треском распахнулись и с грохотом влетели в трактир. И к первому звериному реву добавился еще один. Ягодка, словно предчувствуя беду, поспешил откликнуться на зов друга.

А вслед за бэром в трактир влетел и воевода Смур в сопровождении двух десятков воев, за которым сбегала трактирщица, вызволенная Радогором.

— Прекратить! — Рявкнул воевода.

Но его раскатистый голос утонул в реве разъяренной толпы, который не способен был заглушить и голос бэра.

— Упереть копья! Давить щитами к стене!

Взгляд опытного воина разом охватил поле боя, отметив застывшие в неподвижности, тела.

— Вязать всех и в яму! А как проспятся, взять с них виру за обиду городу, побросать в лодии и отправить прочь с наказам, что ворота города для навсегда закрыты.

Появление бэра и его рев настолько обескуражили скандальных гостей, что они на миг растерялись, а воины Смура воспользовавшись этим, сдвинули щиты и, разом навалившись, придавили их к стене. Ратимир воспользовался этим и, прыгнув вперед, своим плечом оттеснил Радогора в сторону. Тело словно на скалу налетело. И болью отозвалось

— Остальное без тебя управят, Радогор.

А бойцы и впрямь управлялись. За обиду своего юного учителя ратовищ не жалели, рьяно исполняя указ воеводы. Несколько шагов и копья сделали свое дело. Забияки оказались загнанными в угол, оставив на поле брани тех, кому не повезло во встрече с Радогором.

— Вязать! — Не сдерживая гнева, повторил команду Смур.

Но и прижатые к стене полночные задиры не думали сдаваться, пытаясь отбиваться ножами, а один из них даже умудрился дотянуться до страшного двулезвийного топора и одним ударом снес наконечник с копья Гребенки. Гребенка, подлым образом оказавшийся обезоруженным, ткнул, озвереем обрубком копья в просторное брюхо своего противника и тут же ахнул его сверху между коровьих рогов. Воин зевнул ртом, закатил глаза и мешком рухнул под ноги. Наука Радогора начинала сказываться.

Пример Гребенки оказался как нельзя кстати. Бойцы, злость которых начала брать верх вопреки наказам Радогора, над разумом, и они во всю заработали щитами и копьями, без всякой жалости охаживая возмутителей спокойствия.

Прошло совсем немного времени и все они были самым добросовестным образом стянуты ремнями и свалены грудой за порогом постоялого двора. А воевода Смур, высоко поднимая ноги, чтобы не наступить на мертвые тела, обходил, обозревая побоище и качал головой.

— Они достали ножи, воевода. — Сдержанно, но в тоже время, словно виновато вместо Радогора, проговорил Ратимир. — Можешь сам посмотреть. Валяются под ногами. И напали первыми. Не ждать же ему было, когда они к горлу полезут с теми ножами. А всей то его вины было, что вступился за женку… и попытался урезонить всех.

— У него это хорошо получилось. — Хмуро пробормотал Смур. — Сломанная шея, разбитая грудь и вместо головы месиво из костей и мозгов успокоят надолго кого угодно. Могут потребовать виру за убитых.

Ратимир сразу понял причину беспокойства воеводы. И осторожно заметил.

— Радогор такой же гость, как и они. А коли так, то город не должен платить виру.

Смур поморщился, сетуя на непонятливость старшины.

— Я могу заплатить виру и за убитых, и за покалеченных. Это не много, если принять во внимание виру за обиду городу. И за погром в трактире. Я о другом, сударь Ратимир. они могут вернуться, если сочтут, что виру за кровь можно взять только кровью.

Старшина бросил быстрый взгляд на убитых и калечных, на сконфуженно стоящего в стороне Радогора, который уже полностью проникся виной за те неприятности, которые он причинил воеводу и городу. Остановил взгляд на бэре, стоящим у левой ноги парня и выложил последний довод, который не смог бы оспорить и хитроумный Остромысл.

— Эти, — Указал он взглядом на трупы, — были с ножами. А он нет. Кроме того, сударь воевода, я здесь еще не видел и капли крови. Все чисто, если не считать битой посуды и сломанных столов.

Ратимир, как мог, старался обелить Радогора. Но Смур, не дослушав, повернулся к выходу. На пороге еще раз повернулся и окинул взглядом трактир.

— Не убыло бы от той Невзгодихи, если бы кто — то пошарил у нее за пазухой. — сердито проворчал он. — И самому Невзгоде бы на жекок осталось.

Но Ратимир сдаваться не собирался.

— Не нас, других бы задрали. Тогда бы не их, своих на возах под рогожей увозить пришлось… Не хуже меня знаешь. Тебе, как воеводе люди жизни свои вверили.

Но и эти его слова остались без ответа.

Смур отступил в сторону, чтобы дать дорогу воям, которые выносили тела убитых и складывали на телеги и исподлобья посмотрел на Радогора.

— Несчастья к тебе, парень липнут, как мухи на … коровью лепешку. Не показываться бы тебе пока, Радогор, в городе. — И окинул его пристальным взглядом так, как будто сроду не видел. — Значит голоруким их месил.

— Молод, зелен еще. — Снова вмешался Ратимир. — Не научился еще с силой своей управляться. Или мы с тобой в его годы не такими же были?

— Я их не бил. — Радогор строптиво поджал губы. — я их пытался остановить. А если кто — то по глупости на мою руку наткнулся, так я ли в этом виноват? Они же словно ослепли от злости. Сами не знают, куда лезут. Ратимир видел, не даст соврать.

Ратимир, не медля, кивнул головой.

— Он не лукавит. И не оправдывается. Он только оборонялся.

Смур снова ощупал сначала одного, а потом и другого взглядом.

— Ну и будет об этом. Что сделано, то сделано. И того уже не переделать. Зато прочие задумаются, прежде чем скандал с мордобоем затевать. С этими же, — Решительно заявил он, — как сказал, так и поступлю. Ты же из воинской избы пока ни на шаг, даже носа не показывай. А дальше будет видно, что нам делать.

Радогор молча выслушал слова воеводы. Но, стараясь не задеть его самолюбия, осторожно, но твердо возразил.

— Я, сударь воевода, и правда гость. К тому же незваный. На городе вины нет. Но скрываться не хочу, и не буду. Не на Барсучиху они позарились. Меч мой приглянулся, так я думаю. А коли так, если не ошибаюсь я, хоть за замком спрячусь, все равно найдут. Так уж лучше я уйду. Или головой дамся… И греха на городе не будет.

— Перемудрил ты, друг Радогор. — Возмутился Ратимир. — Запугал я тебя сказками об этом мече. Теперь всюду тебе мерещиться будут те. Кому меч надобен. А эти не только твоего меча не видели, себя не помнили.

Бэр, что — то уловив в его голосе, глухо заворчал. А вран, пока длилось побоище, державшийся в стороне. Снова сел на его плечо и, склонив голову на бок, вслушивался в их беседу, следя черным глазом за воеводой.

Смур оскорблено засопел, сверкнул глазами… встретился взглядом с вещей птицей и неожиданно громко расхохотался. Погрозил ей пальцем и гаркнул, что есть силы в дверной проем.

— Невзгода, собачий сын! Леший бы побрал всех трактирщиков вместе с их непотребными женками. Малый бочонок вина в воинскую избу и все, что к нему полагается. — И подмигнул Радогору. — Мы же посидим там, подумаем что и как. Остромысл, не тем будь помянут, уж нашел бы, как вывернуться из всего этого, да еще и с прибытком. Ну и мы не на дороге найдены.

Обвел строгим взглядом толпу, собравшуюся перед постоялым двором, и хмуро проговорил.

— А вы, что собрались? Или дел других нет, как только глаза продавать? Тогда вместо того, чтобы ротозейничать, помогите этому… Невзгоде трактир обиходить. И женке его, Барсучихе нелепой прибраться.

Раздвигая толпу руками двинулся к воинской избе.

Радогор, ловя на себе удивленные, а порой и восхищенные взгляды, чувствовал себя неловко. И пытался спрятаться за спиной Ратимира. Люди стояли плотно. А тот всякий раз отодвигался в сторону, открывая его взглядам.

Уйди далеко они не успели. Остановил их хриплый застуженный голос, напоминающий скорее звериный рык.

— Постой, воевода!

Услышали они. И все трое остановились.

К ним широкими и, быстрыми шагами приближался северный воин. Детина, на голову возвышающийся над толпой. Грузный, с объемистым брюхом и толстыми, как бревна, голыми руками. Густая рыжая шерсть целиком покрывала его лицо и звериной гривой свисала на плечи, на медвежью шкуру из — под рогатого шлема. Между рогами кабанья харя клыками на людей уставилась. На поясе, поверх брюха, широкий, прямой меч с боевым ножом. Воин даже не пытался сдержать, душившую его, ярость.

— Постой воевода! — Снова проревел он.

Воевода нахмурился. Воин был недопустимо дерзок с ним.

— Почему оружно в город зашел? — Добавляя в голос металла, спросил он, сведя брови к переносице.

За спиной воина он увидел еще с десяток таких, один в один, как от одной матери, бойцов.

— В твой город опасно заходить безоружному!

Гнев мешал воину говорить, и Смур, скорее угадал, чем расслышал его слова.

Мои воины поверили в эту глупость и что? Половина из них уже никогда не услышит стона умирающих врагов и скрипа весла в уключине. А их глаза не увидит волны, убегающей за корму «Дракона». Остальных же ты, воевода, не имея на это никакого права, бросил в грязную, вонючую яму на съедение червям.

Воины за его спиной встретили слова дружным ревом. И потянулись руками к оружию. Собравшаяся же толпа невольно шарахнулась назад.

— Здесь, воин, могу требовать только. — Смур чувствовал, как от закипающей злости, сжимается его сердце. Отвык он за многие годы от подобного обращения. Своими бесчинствами они распугали гостей города. Задирали их, разгромили трактир, обидели. жену хозяина, чем нанесли оскорбление городу.

— Это мои воины. И только я, ярл Гольм — Свирепая секира, могу судить их. Только я волен в их жизни и смерти. И поэтому требую немедленно освободить их с той вирой, которую я укажу. А за убитых кроме виры отдай мне того молодчика, который убил их.

Воевода терял последнее терпение. И Ратимир начал уже думать, что дело добром не кончится. Еще слово и начнется резня. Поймал взглядом одного из своих дружинников и глазами дал ему понять, чтобы бежал на пристань. Тот качнул головой и, не заметно, так, чтобы не привлекать к себе внимания, выбрался из толпы и скрылся в улице, ведущей к стоянке их лодий.

— Следи за словом, ярл! — В голосе воеводы слышалась, плохо скрытая, угроза. — Не со мной, с городом говоришь. Так и без языка за дерзостные слова можно остаться. — Воин Радогор не просто гость города. Сам город обязан ему многим. Угрожая ему, угрожаешь городу.

И поднял руку над головой, призывая дружину.

— Копья на руку клади. Щиты ставь!

Радогор укоризненно покачал головой. Не мало крови прольется, коли до мечей дело дойдет.

— Постой, сударь воевода. — Сказал он. Шагнул вперед, к Смуру и легонько подвинул его в сторону. — И я не без языка.

И безбоязненно посмотрел в глаза Гольма. Вран при этом даже не подумал слететь с его плеча. А бэр зашел вперед, прикрывая готовность посчитаться за обиду друга и брата, если таковая появится.

— Вот он я, Гольм. — С явной насмешкой, произнес он. — Приди и возьми. А людей зачем пугать? Только скажи когда и где?

— Здесь! И сейчас! — прорычал Гольм.

— Воля твоя. — Пожал плечами Радогор. И Смуру, и не только ему, но всем, кто стоял поблизости, что сказал он это с полным равнодушием, ни сколько не заботясь о последствиях поединка.

Вран, с явной неохотой снялся с его плеча и повис, покачиваясь с крыла на крыло, у него над головой. А потом поднялся выше, описывая плавные круги. Радогор же наклонился к бэру и что — то шепнул ему в ухо. Ягодка наклонил голову, пытаясь вникнуть в их смысл, и с подозрением посмотрел на него. Потом до людей донеслось его обиженное ворчание. И бэр не спеша и косолапя, направился к пристани.

— Охлябя, дай мне свой щит. — Попросил Радогор, повернувшись к вою. — Скоро верну.

Охлябя, зная его отношение к щитам, удивился, но без слов подошел к нему. И услышал шепот Радогора, проникший прямо в мозг.

— Вот что, друг мой. У них на лодии полонянка нашего языка. Пока лодия пуста. Охраны почти нет. Девушку надо увести во что бы то не стало. Ягодка уже там. Возьми с собой пяток человек, и вперед.

— А если… — Растерялся Охлябя.

— Ни каких если, Охлябя. Ты знаешь, что делать… Приведешь ее в воинскую избу.

Вскинул щит на левую руку и повернулся к Гольбу.

— Воин Гольм — Острая секира. — Произнес он негромко, обращаясь к ярлу. — Обещаю, что умрешь ты быстро и без мучений. Но прежде я хочу, чтобы ты велел своим воином покинуть город и не мстить. Иначе я буду вынужден убить и их всех.

Спокойствие, с которым были сказаны страшные слова, были ужасней самой дикой угрозы. И содрогнулся не только Ратимир, но и сам воевода Смур.

— Обещаю, бой будет честным. — И несколько раз повертел рукой, прилаживаясь к громоздкому щиту..

— Умрешь ты!

Самообладание совсем покинуло ярла.

— А потом я уничтожу и весь ваш жалкий городище.

И посчитав, что сказано уже все, и даже больше того, что должно было быть сказано, нанес свей жуткой секирой сокрушительный удар сверху, в голову. Радогор не сдвинулся с места и принял секиру на щит. В его планы совсем не входило убивать ярла сразу. Надо было выиграть время, чтобы Охлябя без хлопот умыкнул полонянку. Но ярл уподобился тому вепрю, харя которого украшала его головной убор. Ослеп и обезумел от ненависти. На губах появилась пена, о которой слышал от Ратимира. В исступлении вгрызся зубами в щит с такой силой, что от дерева посыпалась щепа. Не останови такого сразу, сомнет своей тушей и диким напором.

А ярл наносил удар за ударом, старясь пробиться через его щит. Но Радогор, как скала, стоял на месте, встречая каждый удар топора.

Ратимир следил за боем, затаив дыхание. И не понимал Радогора, видя с каким спокойствием он отражает, сыплющиеся на него, удары.

— И что он с ним забавляется? Даже меча не достал. Или тоже его же собственным топором срубить хочет, чтобы перед девками покрасоваться? — Пробурчал Смур, сердито дергая усом. — Давно бы уже срубил его. Ярл ошалел и ослеп от злобы. А так и доиграться может.

— Радогор просто так и под ноги не плюнет… — Севшим голосом успокоил его Радогор, хотя у самого на душе кошки скребли.

Будто услышал из слова Радогор. Подставил щит под топор и секира со скрежетом прошлась по щиту. Скользнула по стальным полосам и глубоко ушла в землю. В то же время его меч выскочил из ножен. Прочертил в воздухе снизу вверх сверкающую полосу. Ноги Гольма подогнулись, правая рука повисла плетью, а спустя мгновение из перерезанного горла струей брызнула кровь. И ярл, широко раскрыв изумленные глаза на Радогора и зевая ртом, повалился лицом вперед к ногам Радогора.

Одним движением меч Радогора перехватил жилы на ногах и руке Гольму, и перерезал ему горло.

А Радогор, даже не взглянув на него, закинул меч за голову в ножны, и повернулся к воинам ярла, которые пребывали в оцепении. Пораженные столь быстрой, как им показалось, кончиной вождя.

— Вы вольны сами выбирать, воины, что делать. — Размерянным голосом и с полным равнодушием произнес он. Но и воевода и старшина знали уже, за равнодушием кроется даже не угроза. Сама смерть таилась в нем. — Или уйти и навсегда забыть о существовании этого города. Или умереть здесь и сейчас.

В оцепенении пребывали и свидетели этого дикого и, как всем показалось, скоротечного боя. Ни кто и подумать не мог, что он закончится единственным молниеносным ударом. И что греха таить, глядя на то, с каким остервенением заросший дурным волосом дикарь сыплет на него удар за ударом, ждали неминуемой смерти столь юного поединщика, который несмотря на то, что был высок и крепок телом, рядом с грозным воином смотрелся подростком. А когда секира опускалась на его голову, редко кто из горожан удерживался от горького вздоха. А женщины уже заранее лили слезы, утирая их краем плата.

К месту поединка тем временем подтянулись воины Смура в полном боевом доспехе. И, почти одновременно с ними, дружина Ратимира. Без команды взяли, оставшихся без вождя, северных воинов в плотное кольцо.

И Радогор, закинув руку за голову и ловя ладонью рукоять меча, повторил.

— Бойцы, вы вольны выбирать… Жизнь… А нет, смерть.

Воины долго не отвечали, переглядываясь и тихо переговариваясь между собой. Потом один из них выступил на шаг вперед и хмуро пробормотал.

— Мы уважаем право поединка. — И гордо вскинул голову. — Мы уйдем из города. Но сначала нам надо отправить тело нашего вождя по дороге мертвых. Он был храбрым воином и умелым вождем. Но мы простые воины и за весь народ говорить не можем. Гольм — Свирепая секира не единственный ярл в нашей земле. Есть и другие. А что сделают они, узнав о гибели друга? Нам не дано знать так, что наша жизнь в ваших руках, как и наши головы. Мы не боимся смерти. Ваалхал не худшее место для воина.

Радогор повернулся к воеводе и тот медленно наклонил, в знак согласия, голову.

— Вы можете сделать это воины. И если вы позволите, я бы тоже хотел проводить его в последний путь. Ваш вождь был храбрым воином.

— Гольм — Свирепая секира был бы рад этому.

Радогор в знак благодарности, слегка наклонил голову. И рукой дал знак воям города пропустить их.

— Расступитесь. Пусть они идут. И отдайте им тела товарищей. Для Гольма приготовьте копья. Пусть уйдет, как подобает воину. Он храбро защищал своих воинов и заслужил это право. Окажите ему последнюю честь, проводив до лодии.

И уже совсем тихо закончил

— Он видел свою смерть, но слишком понадеялся на свой топор. Или на удачу.

Но, как ни тихо он сказал, Ратимир расслышал его слова.

— Ты думаешь?

— Зачем? Я знаю. Крак, ты видел наверное, пытался его удержать и показал все, даже мой удар. Но Гольм не остановился и пошел вперед. А на это не каждый способен. Будь он даже тысячу раз храбрецом. — ответил Радогор старшине, и подошел к Смуру. — Сударь воевода, надо отпустить их воинов. Нельзя, чтобы прощание с Гольмом прошло без них.

— А если… — Смур даже не пытался скрыть своих сомнений.

— Не думаю. Прости, что перебил. Можешь просто окружить пристань караулами. Это охладит их пыл. К тому же там дружина Ратимира. Да и другие помогут.

И бросил быстрый взгляд в сторону пристани. Охлябя и Ягодка должны были уже по его расчетам вернуться. Если только все прошло так, как он задумал. Вран еще ни разу не ошибся. С лодии, которые эти люди почему — то зовут «драконом», ушли все, не оставив и двух человек на страже. По крайней мере, он сам там ни кого не увидел.

— Ты чем — то обеспокоен еще, Радогор? — Спросил Смур, заметив его обеспокоенный взгляд. И повернулся к горожанам. — Расходитесь по домам, люди добрые. Все, что можно было увидеть, вы увидели. Другого же, надеюсь, не будет.

Подтолкнул их требовательным взглядом и снова повернулся к Радогору.

— Так, что тебя опять волнует? Крутишься, будто черви в одном месте завелись.

«Отвечать, не отвечать? — Мелькнула скорая мысль. — ладно ли воеводе врать? Все равно дознается».

— У них на лодии полонянка. Совсем юная. Почти девчонка. — Увел глаза в сторону. Как ни как своевольство. И воинов подбил. — Гольма нет, и ее либо в жертву на погребении принесут. А скорее всего замучают до смерти. Это они здесь были тихие. Я Охлябю с Ягодкой за ней послал.

Смур крякнул и помрачнел.

— Это может плохо кончиться.

Ожег Радогора грозным взглядом и рявкнул.

— Все на берег! Другой дорогой.

С этим парнем скоро лежа спать научишься. Не успеешь одно расхлебать, ан он уже новое на ладошке выкладывает. И сколько у него их еще за душой? Хлебать, не перехлебать. Только ложку подставляй. А ну как изловили там Охлябю? Может, и правда лучше его отпустить с Ратимиром? Не парень — тридцать три несчастья. И все из одного места.

Но волнения его были преждевременны. Не пробежали и двух сотен шагов, как из проулка на них выбежал бэр. А следом за ним, отстав на десятой — другой шагов, Охлябя, Неждан и Торопка. И только, когда подбежали ближе, что на спине Ягодка что-то несет. Грязное и бесформенное. И все в лохмотьях. А через лохмотья проглядывает тело. Женское. И даже не женское. Девушка, совсем подросток. Тонкая. Как хворостинка. На лице и теле следы побоев.

— Как прошло? — Торопливо спросил Радогор, окидывая парней беглым, острым взглядом.

-Как ты и сказал. — Хохотнул Охлябя. — Твой мохнатый приятель умеет убеждать. Но только, Радогор, ее лучше побыстрее спрятать. Зверь твой приметный, по нему догадаются, где искать.

Смур бросил взгляд на девчушку. Юное, довольно миленькое личико. В конопушках — веснянках. Таких полно и у них в городе. И стоило из — за нее было рисковать жизнью воев. Ребята молодые, горячие. Только и ждут, чтобы храбрость показать. Да и жизнью бэра тоже. Копье в умелых руках остановит и самого лютого зверя.

— Может и так, сударь воевода. — Услышал он приглушенный голос Радогора. И с удивлением посмотрел на него. Но тот в ответ уже привычно пожал плечами и виновато улыбнулся. — И вернее всего, ты прав. Но я видел, что не мог не сделать этого и послал Охлябю. И, кроме того, сударь… могу ошибиться я, но вран не ошибся еще не разу.

И улыбнулся, по юношески широко и открыто. И успокаивающе.

— Честь города не пострадает. И если мой вран решил показать мне это, думаю, у него были на то причины. А уж если совсем прижмет, город не может отвечать за безобразия лесного зверя.

Хлопнул бэра ладонью по холке.

— Беги, Ягодка к воинской избе. А ты, друг Охлябя, добудь для полонянки мужское платье. Только поторопись.

Охлябя мотнул головой, по прежнему широко улыбаясь. Приключение явно пришлось ему по душе. Как впрочем и всем остальным.

— Беги заулками. Там меньше глаз. И не в воинскую избу, а в караульную. И пускать туда никого не сметь. Голову отверну, шкуру сдеру и на ворота повешу. — Посоветовал Смур, не забыв заодно и пригрозить для убедительности.

— Я тоже пойду, воевода. Девица в беспамятстве… Ратимир?

— Нет. Радогор. Сегодня без меня у тебя забот хватит. Я на берег, с воеводой. Если только позже?