"Тени Киновари" - читать интересную книгу автора (Абби Линн)

Глава 3

Смерть гуляла по пощере в языках пламени и боевых дубинках. Смерть возьмет Отца и Мику — если она не найдет их первой.

Матра стояла на пересечении коридора, ведущего из прихожей, и наклонной галереи, ведущей вниз по склону к воде. Весь поселок был в пламени: его языки пожирали одни хижины, перелетали, потрескивая, на другие, отбрасывали на каменные стены бесчисленные тени опускавшихся рук и дубинок с каменными наконечниками. Крики, отражавшиеся от каменных стен, заполнили все вокруг и били ей в уши. Матра не могла отделить крики Отца или Мики от криков остальных, они тонули среди потрескивания пламени и возгласов палачей.

Матра бежала изо всех сил, тяжело перепрыгивая тех, на кого Смерть уже предъявила свои права. Она бежала быстрее и дольше, чем бегала раньше. В ее бъющемся сердце поднялась надежда, но тут из темноты над склоном поднялись руки. Они ухватили ее за запястья и за голени, сбили с ног и прижали к земле. Лица, на которых были только глаза и голоса, порхали над ней, хором повторяя два слова: ошибка и неудача.

Она начала бороться и освободилась от них, прыгнула на ноги и помчалась к каменистому берегу, где пламя по-прежнему полыхала и раздавались незнакомые крики. Увертываясь от рук и дубинок, Матра искала путь, который привел бы ее к костяной хижине, где ждали ее Отец и Мика. Было много дорожек, которые она никогда раньше не видела, но все они были перегорожены пятью теми же самыми изувеченными трупами, которые вставали на ноги, когда она подбегала к ним, обвиняя ее, а не Смерть, за то, что их убили.

Она уже сошла с ума от отчаяния, когда халфлинг с дикими глазами побежал к ней. Его щеки были в огне, а его окровавленная дубина была самым страшным из орудий смерти. Матра припала к земле, прячась от него, но он нашел знакомую дорожку, которая вела между обвиняющими ее трупами к костяной хижине, перед дверью которой храбро стоял маленький Мика.

Блестящие метки на лице и плечах Матры налились теплом. Взгляд затуманился, руки и ноги закостенели, но защищать надо было не себя; Отец и Мика были в опасности, Смерть грозила им, а она была слишком далеко. В агонии она заставила свои глаза видеть, а ноги идти. Один шаг, два шага… с каждым шагом она нагоняла Смерть, но слишком медленно.

Дубина опустилась и только тогда она услышала крики Мики и Отца, только тогда, когда Смерть-Халфлинг стала крушить их хижину своей кровавой дубиной. Она сама бросилась на Смерть и та ее оттолкнула, просто оттолкнула. Смерть не хотела ее; Смерть не грозила сделанным созданиям, вроде нее, которые никогда не рождались — а без угрозы тело Матры не вспыхнет, а взгляд не затуманится.

Капли крови Мики полетели с дубины, когда Смерть закрутила ей над своей головой. Липкие сгустки приклеились к лицу Матры. Она упала на колени, обхватила сама себя, вцепилась в свою твердую белую кожу, неспособная дышать, не желая видеть. Наконец-то ее зрение затуманилось, перед глазами все поплыло, но было уже поздно, слишком поздно, кровь Мики была у ней на руках, но она не сдалась, не полностью. Матра бросилась вслепую туда, где она видела Смерть в последний раз, где стоял халфлинг с безумными глазами. Она почувствовала, как схватила руками за концы одежды Смерти, дернула, но Смерть не упала. Смерть легко высвободилась, и она сама упала на землю.

Тогда она поползла вперед, она искала Смерть по звукам ее дубины, которая ударяла раз за разом, снова и снова. Теплый липкий поток, она окунулась в него. Она хотела свернуться в тугий клубок и умереть, но потом заставила свою спину распрямиться, голову подняться. Она открыла глаза и-И увидела свет солнца.

Образы из ночного кошмара, гнев, страх, ненависть, безнадежность и поражение растаяли, быстро исчезли при свете дня. С тех пор, как она убежала из пещеры, каждую ночь, как только она ложилась спать, Матра видела один и тот же страшный сон, заканчивающийся всегда полной безнадежностью. Этот кошмар ей знаком, по меньшей мере, а вот то, что ее окружает сейчас, нет.

С бьющимся сердцем, как если бы кошмар еще не кончился, Матра повернулась на бедрах и уселась, скрестив ноги, в середине полосатого матраса под шелковым балдахином. Ночные занавески все еще спускались с крыши балдахина, но они были легкие и прозрачные, как паутина, и она могла видеть сквозь них.

И быть видимой сквозь них.

Матра с запозданием почувствовала себя совершенно голой, но быстро отреагировала, туго натянув на себя накидку, теперь по меньшей мере никто неприглашенный ее не увидит. Впрочем, на нее некому было смотреть. Она была совершенно одна, насколько она могла судить, в этой ярко освещенной спальне, и не было никого в следующей комнате, которую она видела через открытую дверь.

Ее платье было аккуратно сложено на тумбочке около ножек кровати. Сверху лежали пояс и ее кошелек с монетами; сандали были вычищены, смазаны маслом и поставлены рядом с тумбочкой. А ее маска — нет, ее не было на тумбочке. Руки Матры бросились к лицу. Нет, там маски тоже не было. Он прижала пальцы к лицу скрывая то, что ее создатели дали ей в качестве рта и носа, и мучительно напряглась, пытаясь вспомнить место, в котором она была прошлой ночью.

Не в этой комнате. Вообще не в комнате. Она не была ни в одной комнате с тех пор, как вывалилась из пещеры много дней назад.

Как только она почувствовала солнце на своем лице, Матра направилась в квартал высших темпларов, но она не собиралась возвращаться к своей старой жизни элеганты. Она не вошла ни в один дом. Вместе этого она подошла к Дому Экриссара и уселась на пороге двери, выходящей на тихий переулок. Дом был заперт и заколочен досками. Он оставался таким уже много времени — не год, но все равно давно. До того, как он был заперт и заколочен, Матра часто бывала в нем, входя на закате через эту дверь, а выходя на рассвете.

Матра встретилась с Лордом Экриссаром, когда ее жизнь в Урике была совсем новой. Он заметил, как она любуется бусинками из киновари на рыночной площади. Он купил ей целую пригорошню бусин и пригласил посетить свою резиденцию. И поскольку Лорд Экриссар сам носил маску, и поскольку она почувствовала его благожелательность, она приняла его приглашение, этой же ночью, и еще много ночей после этой, и так длилось до тех пор, пока он не исчез, а его резиденция не оказалась опечатанной.

Ей было очень удобно в Доме Экриссара, где все носили маски. Все, кроме Какзима. Халфлинг был раб, а рабы не носят маски. Их покрытые шрамами щеки, на которых черным выжжен символ Дома, заменяли любую маску.

Матра не понимала рабство. Она почти не общалась с татуированными невольниками, молчаливо сновавшими по коридорам резиденций высших темпларов и старавшихся не попадаться на глаза гостям. И в доме Экриссара их было много, в основном здоровенных мужчин, но Какзим был не такой. Какзим постоянно крутился между гостями хозяина и не раз дарил ей золото и серебро.

Конечно она знала, что высшие темплары и их гости считают ее очаровательной. Она знала, чего они ждут от нее, когда она приводила их в маленькую комнату, которую Лорд Экриссар отвел специально для нее, в глубине своей резиденции, но Какзим никогда не просил ее снять маску или сделать еще много чего, к чему она постепенно привыкла. Он хотел изучать блестяшие метки на ее плечах, и она разрешала ему это делать, пока как-то раз он не попытался изучать их крошечным ножом с острым, как бритва лезвием. Она так быстро защитила себя, что когда ее зрение прояснилось, почти все в комнате было сломано, а Какзим без сознания лежал в самом дальнем углу.

Матра ожидала, что Лорд Экриссар накажет ее, как сделал бы Отец, если бы она учинила что-нибудь подобное в их подземной хижине, но вместо этого высший темплар извинился перед ней и дал ей кошелек с двадцатью золотыми монетами. Она приходила в Дом Экриссара много-много раз после этого; она вообще не бывала в других резиденциях этого квартала, пока однажды не обнаружила, что Дом закрыт и заколочен. И почти каждый раз она видела Какзима, но он хорошо выучил урок и держался от нее подальше.

Вначале, после того как Лорд Экриссар исчез, в резиденциях высших темпларов только и говорили об этом, а она жадно слушала. Как выяснилось, у Лорда Экриссара не было друзей среди высших сановников города и никто его не пожалел; его гости всегда надевали маски, приходя в его дом развлечься, так как они не хотели, чтобы кто-нибудь знал об этом. Но постепенно разговоры и сплетни сошли на нет, и все пошло своим чередом.

Никто не возвращался в Дом Экриссара; никто не мог увидеть как Матра сидит около двери, зажав в руке тот самый кошелек, который он дал ей.

У Матры не осталось друзей, кроме Лорда Экриссара, чье лицо она, впрочем, тоже никогда не видела. Теперь, когда Мика и Отец мертвы, никто не пожалеет и ее. Так что она упрямо продолжала сидеть на пороге резиденции, надеясь, что он узнает, что она ждет его, вернется оттуда, где он сейчас находится, и поможет ей найти Какзима.

Кроме надежды у Матры не было ничего, но прошел день, за ним другой и третий, а никто не подходил к двери дома. Она была голодна, но после столь длительного ожидания боялась уйти из переулка, так как была уверена, что Лорд Экриссар вернется именно тогда, когда она на следующем перекрестке повернется спиной к дому. Темплары ночной стражи, чей пост был на вышке позади переулка, бросали ей куски хлеба, когда утром уходили в казарму. Этими сухими краюхами хлеба и водой из цистерны резиденции, которую не меняли со времени последнего Тирского шторма, Матра жила и ждала.

Ничего не происходило в переулке в течении дня и ночи, только углы теней днем и движение звезд но небу ночью отличало один час от другого. Сами дни и ночи сливались в памяти Матры в бесконечную вереницу, один нанизывался на другой, и не происходило ничего. Она не знала, сколько дней и ночей она провела в ожидании, но была уверена, что ничего больше не делала. Каким-то образом она ушла из переулка, очутилась в этом месте с блестящими стенами и тонкими занавесками, сняла с себя всю одежду — и ничего, абсолютно ничего не помнила об этом, а должна помнить, если она сделала это сама, по своей собственной воле.

Но Матра делала только то, что хотела сама. Какзим и смотрящие на рынке убедились в этом на своей шкуре. Ее нельзя было заставить. Значит она пришла сюда добровольно и сама сняла с себя маску. Но она не помнила ничего, что было бы между переулком и этой спальней, не считая ночного кошмара.

Холодный темный страх, который стал постоянным спутником Матры после событий в пещере, вновь охватил ее. Она свернулась в клубок, макушка коснулась пяток, теперь наконец ее лицо было полностью скрыто. Одеяло не могло согреть ее, она начала растирать руками свою твердую кожу, бесполезно. Ее тело дрожало от внутреннего холода, а слезы из глаз лились не переставая.

— А — ты проснулась, дитя. Вот вода для мытья, а потом ты должна одеться, не правда ли? Августейшая эмерита ждет тебя в тебя в атриуме.

Матра осторожно подняла голову, пальцы закрывали ее ужасное лицо, оставляя щелочки для глаз. Юноша-человек стоял в дверях с охапкой белья в руках. Он был совсем не худ и хорошо ухожен, и только несколько слабых линий на загорелых щеках говорили о его статусе в этом месте. Она мгновенно поняла, что никогда не видела его раньше. Не считая Какзима, она вообще не встречала рабов, которые осмеливались так дерзко разглядывать свободную женщину.

Она хотела бы сказать ему, чтобы он ушел, или спросить, где она находится, кто такая августейшая эмерита, так как она не знала никого с таким именем или титулом. Но это надо было сказать, и к тому же без маски, а она никогда не говорила с незнакомцами. Так что она сердито посмотрела на него и не долго думая показала ему язык, как это делал Мика, когда она говорила ему сделать что-то, что он не хотел делать. Раб взвизгнул и отпрыгнул назад, едва не уронив всю одежду. Потом он гордо повернулся и вышел из комнаты, даже не взглянув на нее еще раз. В течении нескольких ударов сердца Матра слушала сердитый топот его сандалей; похоже августейшая эмерита жила в очень большой резиденции.

Ее маска могла быть где угодно. Она могла быть в соседней комнате, но скорее всего она находится как раз в атриуме, вместе августейшей эмеритой. Впрочем, если уж она могла стоять с открытым лицом перед Смертью, она сможет предстать и перед эмеритой. И чем скорее она это сделает, тем скорее получит назад свою маску и вернется на свой пост перед Домом Экриссара. Сначала Матра вымылась водой из бассейна. Жизнь под землей рядом с водой избаловала ее и отучила от обычной скупости жителей города. Даже здесь, в по-видимому очень важном месте, бассейн был настолько мелок, что в нем едва помещались ее руки, и она использовала всю воду еще до того, как стала абсолютно чистой.

Но и это было лучше, чем ничего, намного лучше, чем гравий, песок и сажа, которые она набрала, сидя в пустом переулке. Ее кожа опять стала белой, резко контрастирующей с ночным платьем, которое вычистили и выстирали в настое из сладких листьев, и только затем сложили. Под платьем она нашла и свою любимую шаль. И с ней, тоже, августейшая эмерита обошлась очень бережно — или ее рабы. Матра обернула голову шалью, взамен маски, так делали эльфы пустыни, когда приходили к Энторену на эльфийский рынок.

Молодой раб так и не вернулся; Матра решила пойти одна к августейшей эмерите, которая ждала ее в атриуме. Это было не сложно. Беглый взгляд на крыши и стены из окна спальни мгновенно убедил ее в том, что она по прежнему находится в квартале высших темпларов, все резиденции которых были квадратами, и в центре каждого квадрата находился другой квадрат, без крыши, который называли атриумом. Бывало, что она ошибалась — только снаружи все резиденции казались идентичными — но она видела не одну, и ее видели не в одной. Похоже, что кроме исчезнувшего раба и августейшей эмериты, которую она искала, Марта была единственным живым существом в доме.

И она продолжала считать, что она одна, когда очутилась в атриуме. Сердце резиденции августейшей эмериты оказалось настоящим чудом. Деревья, виноградные лозы, цветы и трава росли здесь в таком изобилии, что, внезапно и не вовремя, Матра поняла, что означает расти, именно то, что она никак не понимала раньше. И атриум был наполнен звуками, такими чудесными звуками, которых она никогда не слышала раньше. Большинство этих звуков издавали птицы и насекомые в многокрасочных плетеных корзинах, но самые восхитительные звуки доносились от фонтана атриума.

Конечно, в резиденции Лорда Экриссара тоже были и атриум и фонтан, но его фонтан не имел ничего общего с фонтаном августейшей эмериты, вода в котором лилась и взлетала в воздух из неглубоких, наполненных камешками кувшинов, и ее шум заглушал гул Урика, который был практически не слышен. А сами камешки была раскрашены в самые разные цвета — а некоторые из них даже были были грязно-красные, как киноварь! Если она возьмет из самого большого кувшина один единственный камень из киновари, этого точно никто не заметит.

Присев, Матра сунула пальцы в холодную чистую воду, но прежде, чем она успела достать камень, какая-то блестяще-золотая извилистая полоска промчалась через бассейн. Она с силой ухватила ее за конец пальца очень острыми зубами. Матра взмахнула рукой так бысто, что потеряла равновесие и неловко шлепнулась задом на пол, прямо на мозаику со львом. На конце ее пальца сверкнула бусинка, но не киновари, а крови.

Тут она услышала смех, причем сразу с двух сторон: справа, где хихикая и держась за бока стоял раб, и сзади, где женщина-человек — августейшая эмерита — сидела за плетеным столиком и смеялась, не разжимая губ.

— Вер хорошо стережет свои сокровища, дитя, — сказала эмерита. — Возьми свой камешек с киноварью из другого кувшина.

Матра насторожилась — каким образом эта женщина узнала, что она хочет именно киноварь? — но она была достаточно умной, хорошо знала пути высших темпларов и понимала, что если ей чего-то дают, надо брать немедленно, без промедления. А августейшая эмерита была высшим темпларом, без всякого сомнения. Хотя она и закутала свое древнее тело полосами прозрачного шелка, как какая-нибудь куртизанка, на ее морщинистой шее висел тяжелый золотой медальон. Матра схватила самый большой красный камень, который только смогла увидеть, а потом, хотя с него еще капала вода, жадно сунула его в рот.

— Хорошо. А теперь иди сюда, садись и поешь чего-нибудь более питательного.

На плетеном столике стояло блюдо с вещами — розово-оранжевые вещи с невероятным количеством ног и маленькими глазами на узких трубочках, они все еще шевелились, но не было ничего, что бы Матра могла съесть.

— Беттин, сходи в буфет и принеси нам поднос с фруктами и сладостями. У нашей гостьи очень тонкий вкус.

«Не хочу фруктов», подумала Матра, когда раб пошел выполнять приказ. «Хочу маску, хочу уйти, хочу вернуться на свой пост около Дома Экриссара.»

— Садись, дитя, — сказала женщина со вздохом.

Несмотря на вздох — или, возможно, из-за него — Матра заставила себя опять сесть на стул.

— Сколько дней и ночей ты уже сидишь и ждешь там, дитя?

Матра вгляделась в слои своих воспоминаний. Больше чем два, она была уверена в этом. Три или четыре?

— Три или четыре, дитя — проверь получше, десять. Ты сидела там десять дней и ночей!

Десять, это больше, чем она могла себе представить, но Матра по-настоящему встревожилась, когда сообразила, что августейшая эмерита могла, как и Отец, вытаскивать слова ее мыслей прямо из сознания. И она специально подумала о маске, как ей плохо без нее, и как страстно она хочет ее.

Женщина улыбнулась знакомой улыбкой старшего темплара. Она была чем-то похожа на Отца, на лице морщины и пряди белух волос на голове, белых, как кожа Матры. Ее глаза, однако, были совершенно другие, чем у Отца. Они были темные и твердые, как глаза Лорда Экриссара, которые она видела через прорези в его маске. У всех высших темпларов были именно такие глаза.

— Да, нас всех закаливали, как самую тонкую сталь, дитя. Скажи мне твое имя — а, Матра, я так и думала. А теперь, МатраНо она не успела подумать о собственном имени. Значит августейшая эмерита глубоко проникла в ее сознание и вытащила оттуда имя. В ней опять проснулся страх, и даже больше, чем страх, проснулось чувство, что она совершенно беззащитна, а это заставило метки на ее плечах чуть-чуть нагреться.

Я не собираюсь сделать тебе ничего плохого, Матра. Я не угрожаю тебе.

Матра почувствовала, что защита, которую ее создатели дали ей, подавлена, метки снова стали холодными, такое никогда не происходило раньше, не считая ее ночных кошмаров, когда Смерть просто не обращала на нее никакого внимания. Значит это был не сон. Женщина что-то сделала с ней, теперь Матра была в этом уверена. Она не сможет защитить себя, вот и еще одна причина для страха.

— Не бойся, Матра. Твоя сила вернется, но поскольку мы в моем доме, дитя, я хотела бы узнать побольше о ней. У меня самой было много-много дней, когда беспомощность просто убивала меня, но — как ты видишь — я очень старая женщина, и ты не найдешь много людей, проживших больше меня. Я хочу только узнать, почему ты сидела на пороге Дома Экриссара последние десять дней. Разве ты не знаешь, что Элабон мертв?

Мертв? Мертв как Отец, как Мика и все остальные в пещере? Как она может теперь надеяться найти Какзима, если Лорд Экриссар мертв?

Матра опустила голову. Ей стало холодно, но еще хуже холодной дрожи было чувство одиночества, у ней не стало могущественных покровителей, о которых говорил Отец в последних словах, обращенных к ней. Ей показалось, как что-то надавило на ее глаза изнутри, она почти ничего не видела и странные пронзительные крики родились в ее горле. Она не могла плакать, но она не могла перестать пытаться заплакать, как не могла перестать пытаться вернуть себе защиту, которую дали ей ее создатели.

Внезапно пришло тепло, но не изнутри. Высший темплар встала со своего стула. Она стояла позади Матры, массируя ей шею.

— Какая я глупая, — сказала августейшая эмерита.

Лорд Экриссар использовал те же самые слова, когда извинялся за то, что оставил ее наедине с Какзимом. Давление за глазами стало еще больше, еще более странные звуки рождались в ее больном горле. Совпадение было слишком велико; Матра больше не могла выносить эту муку. Она завалилась на сторону, почти потеряв сознание, и только неожиданно сильная рука высшего темплара удержала ее от падения на пол.

— Ты же просто ребенок. Я слишком долго жила без детей в этом доме; я и забыла, на что это похоже. Расскажи мне все с начала до конца. Используй слова — твои мысли слишком перепутаны, взволнованны, я почти их не понимаю. Я помогу тебе, если смогу, но я не хочу совершить ошибку. Я не дам тебе уйти, во всяком случае сейчас. Почему ты сидела на пороге дома Элабона? Что на этот раз сделал раб-алхимик?

Матра была готова рассказать все — любому — о том, что произошло, но оказалось, что очень трудно привести свои мысли в порядок настолько, чтобы августейшая эмерита могла бы понимать, хотя бы и плохо, ее невысказанные слова такими, какими они рождались и ее сознании. А без своей маски Матра слишком застенчива, чтобы говорить. Так что, когда Беттин вернулся в атриум с подносом, на котором лежали засахаренные ломтики фруктов и другие восхитительные сладости, верховный темплар послала ее за маской.

— А пока ты должна съесть все, что есть на этом подносе, дитя, Еда, как и разговор, стесняла Матру, но при виде пищи проснулся и ее желудок, а августейшая эмерита была не тем, кому можно было не подчиниться. Матра аккуратно ела, беря кусочки пальцами и не обращая внимания на острый нож и трехзубую вилку, которые этот раб, Беттин, положил рядом с подносом. Она много раз видела такие устройства раньше, в резиденциях других верховных темпларов, и знала, что пользоваться ими более вежливо, более элегантно, чем кончиками пальцев. Но она была элеганта, хотя и не элегантная, и она ела так, как привыкла, пальчиками отправляя каждый кусок под складки своей шали. Августейшая эмерита не сказала ни одного слова по поводу манер Матры; августейшая эмерита, казалось, вообще забыла, что та у нее в гостях.

Держа изукрашенный дорожный посох так, как если бы это было оружие, а не костыль, старуха ходила кругами вокруг фонтана и деревьев, о чем-то размышляя. Она не была самой высокой женщиной из тех, которые видела Матра, зато она была одна из самых стройных: плечи находились прямо над бедрами, она шла точными, ровными шагами, ее нос смотрел прямо вперед, абсолютно не отклоняясь в сторону; она не сбилась с шага даже тогда, когда Матра случайно задела вилку, которой так и не воспользовалась, та упала и, громко звякая, заскользила по мозаичному полу.

Наконец августейшая эмерита обратила на нее свое внимание. Она вернулась на свой собственный стул на другой стороне стола в точности в тот момент, когда Матра проглотила последний ломтик последнего слоеного пирожка с мясом. Из ниоткуда появился Беттин, тихо и внезапно, а потом так же исчез, оставив маску Матры на столе рядом со своей хозяйкой. Как и одежда и сандали, маска была тщательно обработана. Ее кожаные части были смазаны маслом, металлические отполированы, а замша цвета киновари, которая касалась кожи, когда маска застегивалась, была так вычищена, что опять стала гибкой, мягкой и ароматной. Августейшая эмерита деликатно отвела взгляд, пока Матра подгоняла пряжки, ставя маску на место.

— А теперь дитя, начинай рассказывать все с начала.

В самом начала была горячая, безжизненная пустыня, создатели позади нее и неизвестность перед ней. Нужно было бежать до тех пор, пока не кончались силы и она не могла бежать дальше. Она падала, лежала на коленях и локтях, отдыхала, потом вставала и бежала дальше-Пещера, Матра. Начни с пещеры, много-много дней после начала. Ты жила рядом с резервуаром. Ты идешь домой. Что случилось? Что ты увидела? Что этот человек — Отец — сказал тебе?

Возможно это было только солнце над головой, но Матре показалось, что морщины на лице августейшей эмериты стали глубже, а глаза еще тверже, чем были раньше. Она сидела на краешке своего стула, такая же прямая, как и тогда, когда ходила кругом, с ладонями, сложенными на головке посоха. Головка была вырезана в виде свернувшейся клубком змеи с желтыми драгоценными камнями вместо глаз. Матра никак не могла решить, что заставляло ее нервничать больше: августейшая эмерита или змея.

Она вернулась назад в не-такое-далекое утро и вновь пошла по своим следам: фрукты кабры, бусинки из киновари, странное послание Энторена. Глаза змеи не мигали и — так ей показалось — не мигали и глаза высшего темплара. Вообще не было никакой реакции с дальней стороны стола, пока Матра не дошла до конца рассказа.

— …Отец сказал, что он был убит вместе с Микой и всеми остальными. Он дал мне изображение того, кто его убил. Он сказал… Он сказал, что у меня есть покровители, которые могут позаботиться, чтобы больше никого не убили. Я знаю этого…мужчину, изображение которого показал мне Отец. Это раб-халфлинг Лорда Экриссара, Какзим. Так что я пошла к Лорду Экриссару — к Дому Экриссара — и ждала его там.

Августейшая эмерита опять встала на ноги и стала медленно ходить, держа посох со змеей в руке, но не опираясь на него. Ее свободная рука поднялась, легла на медальон, который она носилась, а потом опять опустилась.

— У тебя не было права жить там. Резервуар — запретное место; ты сама видела запрещающее заклинание Короля Хаману и тем не менее обманула его. Тот человек, которого ты называешь «Отец», нарушил королевский закон и взял тебя туда. В Урике есть места для тех, кто не может работать или не имеет родственников. И они все останутся в живых, если будут жить по законам и темплары смогут защищать их.

Ее посох многозначительно ударил по мозаике, и Матра почувствовала, что нет никакой необходимости рассказывать ей, что народ, который жил рядом с подземной водой, с большим недоверием относился к королевским законам и с еще большим недоверием к темпларам короля. Отец говорил, что он скорее проживет всю жизнь под землей в полной темноте, чем будет жить рабом на земле, пусть и на свету, и даже недавно сделанная Матра знала, что среди рабов есть множество тех, кого ни работа ни семья не уберегли от долгов. Она спросила себя, однако, а согласился бы с Отцом гибкий, улыбающийся и хорошо упитанный Беттин.

Августейшая эмерита ударила посохом по мозаике второй раз. — Спроси его, — сказала она, напоминая Матре, что здесь ее мысли не явлются секретом.

Она вернула свои мысли обратно, к последнему изображению, переданному Отцом.

— Да, да, — печально и устало сказала старуха. — Колесо фортуны повернулось странным и ужасным образом, дитя. Никто из них не должен был жить рядом с резервуаром, а ты должна была быть среди них, когда разразилась катастрофа. Колесо повернулась так, как оно должно было повернуться, и не должно было остаться никого, кто бы рассказал об этом. Но Какзим…Проклятый Элабон! — Она так громко ударила своей палкой, что растревожила своих птиц и насекомых, которые недовольно закричали в своих клетках. — Он разыскивается.

Не поняв, кто это такой «он» — Какзим или Лорд Экриссар — Матра закрыла глаза и изо всех сил попыталась не думать ни об одном мужчине. Похоже это сработало; августейшая эмерита опять стала ходить.

— Тут есть что-то большее, чем я могу понять: безумный раб Элабона и резервуар Урика. Видно я слишком много времени провела за моими собственными стенами, ты понимаешь меня, Матра?

Матра не понимала, но кивнула, соглашаясь, а женщина не стала рыться в ее мыслях, чтобы узнать, лжет ли она.

— Я не могу пойти в бюро. Я не могу пойти в суд. Я эмерита. Я оставила все эти вещи за собой. Я не могу опять взять их на себя. Я ошиблась, я не поняла цели твоего сидения у этой двери, дитя. Я думала, что ты его, или беспокоишься о нем, вот и все. Даже в моих снах я не могла представить себе ничего подобного. Проклятый Элабон!

Старая женщина подошла к стене, где висело несколько серебряных поясов с бахромой, которых Матра раньше не видела. Она сдернула один, черно-золотой, потом подумала и взяла еще один, чисто-синий, потом повернулась к Матре.

— Иди за мной. Я напишу послание, для тебя. Это все, что я осмеливаюсь сделать. И без этого будет очень много вопросов и очень большой риск. Есть только один, который может смотреть, слушать и действовать.

Послание для нее, и к тому же написанное. Матра задрожала, вставая из-за стола. Писать было запрещано. Как Лорд Экриссар, так и Отец, они оба предупреждали ее, что она никогда не должна пытаться проникнуть в этот секрет; при этом Лорд Экриссар и Отец почти никогда не давали ей тех же самых советов. Но августейшая эмерита собиралась написать послание за нее. Наверняка это именно то, что Отец имел в виду, когда говорил, что могущественные покровители помогут ей.

Матра мгновенно вытащила еще один камешек киновари из фонтана Вера, а потом побежала за быстро идущей женщиной. Они свернули в маленькую комнату, где из мебели были только маленький стол, еще один стул и несколько полок, висевших на стене одна над другой. На каждой полке стояли совершенно одинаковые ящички, запертые на сверкающий зеленым замок. На стене за столом кто-то нарисовал фреску — портрет Лорда Хаману. Король-Лев глядел на Матру глазами из драгоценного камня, пока августейшая эмерита отрезала кусок от чистого листа пергамента, и покрывала его отчетливыми красными линиями чернил.

Появились еще два раба-человека, ни один из них не был Беттин, но оба были похожи на него — гибкие, загорелые, шрамы едва заметны — и присоединились к ним. Матра попыталась угадать, кто из них был черно-золотым поясом, а кто синим, но не было никакой возможности узнать это наверняка, а августейшая эмерита не обращалась к ним по имени.

— Вы проводите Матру во дворец. Покажите это сержанту у ворот, а также инспектору, но не давайте им в руки, и не выпускайте ее из вида ни на мгновение, пока не дойдете до золотых дверей. Оставайтесь с ней. Показывайте мне слова всех, кто заговорит с вами.

Она сложила пергамент, зажгла при помощи кремня и стали лучину, а от нее засветила крошечную черную свечу. Потом она запечатала пергамент блестящим шариком воска. Один из двоих взял свечу из ее руки и погасил ее. Другой взял красный камень, длиной с ее предплечие, на верхушке которого был вырезан череп. Черный воск и череп. Сами символы и их значение не допускали сомнений: августейшая эмерита являлась сейчас — или была в прошлом — некромантом, мертвым сердцем на жаргоне темпларов, но учитывая то, как умело она вытаскивала из нее мысли, скорее всего она была инквизитором, как и Лорд Экриссар, одним из львят Короля-Льва.

Матра даже тихонько вскрикнула, когда августейшая эмерита прижала цилиндр к воску. Она немедленно осознала свою глупость, но ни один из рабов не был того насмешливого, раздражающего типа, к которому принадлежал Беттин. А возможно они, как и она сама, были потрясены замыслом старой женщины.

— Этого должно быть достаточно. — Эмерита вручила запечатанный пергамент рабу, который держал цилиндр. — Это не должно быть открыто, пока вы не достигните золотых дверей. Но если кто-нибудь это сделает, вы обязаны запомнить их лица, маски и имена, если вы услышите их.

Теперь Король Хаману ничего не значил для этих молодых мужчин. Они принадлежали только своей хозяйке, и ее приказы они должны были выполнять до порога смерти и за порогом. Их татуированные щеки должны были защитить их, как метки вокруг глаз защищали Матру. Никто не осмелится и пальцем коснуться раба инквизитора, зная, что тот может сделать с ним, и в кого он может его превратить.

Никто не осмелится и пальцем коснуться Какзима. Даже августейшая эмерита.

Мрачная и присмиревшая, Матра в сопровождении двух рабов вышла из квартала темпларов и через широко распахнутые ворота вошла во дворец Хаману. Двор был огромен, никак не меньше их пещеры, но открыт сверху, и с неба ослепительно светило полуденное солнце. Повсюду былу групки темпларов, аристократов и богатых купцов, знимавшихся своими делами. Некоторых из них она узнала. Они сделали вид, что не узнали ее. И хотя в воздухе не было ни ветерка и жара просто подавляла, Матра надела на себя шаль.

У внутренних ворот их остановили сержант военного бюро и инспектор гражданского, каждый в желтой тунике с короткими рукавами. На рукавах резко выделялись соответствующие их рангу нашивки. Сержант военного бюро хотел сам передать послание на следующий пост. Он приказал было обеим рабам возвращатся, но отменил свой приказ, когда более высокий раб сказал:

— Я запомню твое лицо.

Потом они прошли через двор поменьше, в котором росли деревья, а фонтаны бесцельно выбрасывали воду вверх. Полосы из золота и меди были на рукавах темпларов, которых они встретили следующими, и еще больше металла было на рукавах третьей пары, которая стояла перед массивнми дверями самого дворца. Массивные, но не золотые двери — Матра и рабы прошли мимо мимо четвертой пары и, наконец, достигли пятой пары темпларов — высших темпларов, с масками и туниками другого цвета — прежде чем оказались у закрытых, но не запертых золотых дверей.

— Вы все сделали правильно, — сказал один из темпларов в маске рабам. — Запомните нас для августейшей эмериты. Мы продолжаем поддерживать с ней мир. — Он взял запечатанный черной печатью пергамент, потом открыл одну из золотых створок. — Жди здесь, — сказал он, и буквально в то же мгновение Матра осталась абсолютно одна.

Она огляделась и обнаружила, что оказалась в скромной комнате, не большей, чем атриум августейшей эмериты, совершенно пустой, за исключением единственной скамьи из черного мрамора; ее тишину нарушало только робкое журчание воды, каскадом падавшей из огромного черного камня перед скамьей. Непонятно было откуда берется вода, камень выглядел совершенно целым. Но и ее присутствие, и бесконечное движение, все говорило о могущественной магии.

В Доме Экриссара Матра научилась нескольким полезным вещам, например, когда не знаешь, что с тобой будет дальше, лучше всего сесть. Она подошла к той части стены, которая была дальше всего от камня, но откуда была ясно видна теперь закрытая золотая дверь. Это было как сидеть у порога Лорда Экриссара, с только той разницей, что теперь она сидела за дверью, а не перед ней.

— Ты долго ждешь?

Дверь не открывалась, молодой мужчина не проходил через нее, так что она едва не выпрыгнула из собственной кожи, когда раздался звук голоса.

— Я испугал тебя?

Она покачала головой. Удивление это одно, страх совсем другое, и она достаточно хорошо знала разницу. Стройный и гибкий, хорошо загорелый, он мог бы быть одним из рабов августейшей эмериты, но его щеки были абсолютно гладкие, как и тело. Со своими щеками без шрамов, длинными черными волосами и скромной белой туникой с полосками, он мог быть мужчиной-элегантом, вроде нее.

— Кого ты ждешь? — спросил он, становясь перед ней и предлагая ей руку.

Не отвечая на вопрос он приняла его помощь, хотя и не нуждалась в ней. Он оказался сильнее, чем Матра ожидала, так что у нее сложилась впечатление, что он поставил ее на ноги, а не помог подняться. И в его фигуре было что-то не правильное, хотя и не неприятное, но неестественное. Он не был похож ни на одного из тех, кого она знала, как и она сама не походила ни на кого.

За время удара сердца Матра решила, что этот элегант был сделан, а не родился. Наверно именно его создатели имели в виду, когда назвали ее ошибкой.

— Я жду Лорда Хаману, — медленно ответила она, собрав все свое мужество.

— О, все ждут Хаману. Тебе скорее всего придется ждать очень долго.

Он повел ее к скамье, на которую она и уселась, но он не сел рядом с ней.

— И что бы ты сказала ему, когда он будет здесь — если он будет здесь.

— Если я скажу тебе, ты расскажешь мне о твоих создателях?

Молодой мужчина вскинул голову и уставился на нее выпуклыми желтыми глазами, но Матра не дала себя обмануть. Она знала, что это честная сделка; он мог ответить на ее вопросы. Он был совершенным творением своих создателей, его не гоняли по пустыне, а сразу отправили к королю Урика.

— Мои создатели, — медленно сказал он через несколько мгновений, подтверждая ее подозрения и надежды. — Это было давно, очень давно, но я расскажу тебе то немногое, что помню о них… после того как ты расскажешь мне то, что хотела рассказать Хаману.

То, что он сказал ей, уже было достаточно: очень давно. Сделанные создания не растут. Она не изменилась за эти семь лет, которые могла вспомнить. Они были не такие, как Отец и августейшая эмерита; они не старели.

Матра начала свою историю с того же момента, как и у августейшей эмериты и это похоже удовлетворило ее сделанного компаньона, хотя он часто прерывал ее, но не потому, что что-то не понял, а вопросами: Сколько времени Гомер продает бусины из киновари? Знает ли она, что за обман охранного заклинания положено ужасное наказание — смерть через расчленение?

Она не знала и решила не спрашивать, что такое расчленение. Он не стал объяснять ей, однако, и это убедило ее, что он не выуживает слова из ее головы, а понимает ее речь, как это делал Мика.

Когда она закончила, он сказал ей, что водяные пещеры — главное сокровище Урика. — Всю силу и могущество Хаману сдует ветром, если кто-нибудь испортит запасы воды Урика. Он хорошо вознаградит тебя за предостережение.

Вознаградит? Разве Матра хотела награды? Отец и Мика ушли. Теперь ей нужно заботиться только о себе, а для этого не надо никакой награды. — Я хочу убить их, — сказала она, сама поражаясь силе ненависти в своем голосе. — Я хочу убить Какзима.

Темные брови слегка изогнулись, давая возможность Матре отчетливо разглядеть темно-желтые глаза, похожие на драгоценные камни. Его лицо было особенно выразительно, намного более выразительно, чем лица тех, которые родились, и в очередной раз она посмотрела на то, что могли бы сделать создатели, если бы они не ошиблись с ней.

— Ты действительно этого хочешь? Милосердие Хаману может принимать много форм. Если ты выберешь месть, Хаману сможет устроить и это.

И элегант усмехнулся такой совершенной, полногубой улыбкой, что у Матры по спине пробежала холодная дрожь, и она подумала, что пожалуй ей лучше взять награду, которую ей предложит Король-Лев, а месть оставить другим. Его улыбка растаяла, и она попросила его выполнить его часть сделки.

— Расскажи мне о твоих создателях — ты обещал.

— Они очень старые; они уже были старые, когда родился Дракон, и стали еще старше, когда его сделалиПотрясенная Матра вздохнула за своей маской: одна жизнь, рожденная и сделанная!

— Да, — сказал он бысто, почто зло, дернув подбородком. — Они не сделали новую жизнь, они изменили старую, и их ошибки невозможно исправить. — Он коснулся кожи на ее маске. — Но есть маски, которые не видны глазом. Ты сможешь говорить совершенно отчетливо благодаря волшебству. Хаману даст тебе это в подарок. Но я должен уйти. Он сейчас придет, и я не хочу быть рядом с ним.

И он ушел прежде, чем Матра успела спросить его имя или что он имел в виду, когда говорил о невидимых масках. Она не видела, как он вышел, точно так же как она не видела, как он вошел. Только один порыв ветра дунул с того места, где мгновение назад он стоял, и второй от золотых ворот за ее спиной.

Матра опять уселась на скамью и сидела там, пока не услышала сумятицу за дверью: звук тяжелых ударов в пол кожаными сандалиями, резкий звук ударов о камень наконечников копий, резкие и низкие слова людей, отдающих приказы и приглушенные ответы других. Потом через золотую дверь ясно донеслись слова:

— Король-Лев шествует по этому миру. Склоните ваши головы! Склоните! — и хотя в этот момент Матра предпочла бы спрятаться за черным камнем, она мгновенно распростерлась на полу перед дверями.

Дверь открылась и тяжело стуча сандалиями и копьями по каменному полу вошли темплары, выстроенные в две шеренги. Они приветствовали своего абсолютного повелителя криком без слов, потом дружно ударили сжатыми кулаками правой руки в ребра над сердцем. Матра слышала каждый шаг, каждое приветствие, каждый удар кулака по кожаной броне их доспехов, но продолжала прижимать голову к полу, особенно когда почувствовала как холодная тень упала ей на спину.

— Я прочитал послание Зерак, августейшей эмериты высшего ранга. Я слышал признание Матры — женщины, сделанной в Башне Пристайн — и нашел, что она полна страха и правды, это понравилось мне и совершенно удовлетворило меня. Моя благодарность. Встань, Матра и проси все, что пожелаешь.

Самое первое, что заметила Матра, когда с опаской встала на ноги, что Король Хаману был выше самого высокого эльфа и шире в плечах, чем самый сильный мул. Во вторых, хотя он во многом походил на свои бесчисленные портреты, развешанные по всему городу, все-таки его лицо было больше человеческое, чем львиное. А третья вещь, на которую обратила внимание Матра, и которая заставила ее затаить дыхание, была парой черно-желтых глаз, похожих на драгоценные камни, которые смотрели на нее из-под красиво изогнутых бровей.

Мщение? Маска, которую не видят? А может быть вообще ничего, она услышала как голос Отца говорит ей, что это было бы самое мудрое. Улыбка — полногубая, совершенная и жестокая — появилась на лице Короля Хаману. На один удар серца она почувствовала жар и оцепенение, как если бы ее внутренная защита отреагировала на грозящую опасность, потом она опять стала холодна, как вода в пещере. Король вытянул сведенные вместе руки над ее головой. Она услышала звук, как будто разбилось яйцо. Магия, более мягкая чем ее шаль, опустилась ей на голову и распространилась по всему телу. Магия не сделала ничего, что она могла бы увидеть или почувствовать, но когда она попыталась заговорить, несмотря на то, что у нее не было и двух подходящих мыслей, из ее рта вышли приятные и нежные звуки.

— Маска, которую никто не сможет увидеть, — сказал король с легким поклоном. — Чары вечны, так что ты сможешь сделать все, что мне от тебя нужно. Ты принесла мне послание от Зерак, а я даю тебе другое послание, которые ты пронесешь через песок и соль. Там есть мужчина — грубый, уродливый человек — высший темплар, который должен мне за мою помощь. Ты передашь ему мое послание, и вместе вы отомстите Какзиму.